магдалина на площади трех вокзалов

На вокзале встретил бомжичку лет двадцати. Грязная, с серыми волосами, с царапиной на кисти руки.
Покормил. Ела жадно. Подошла электричка, я стал прощаться. Она заскулила:
- С собой возьми. Ты не бойся, я чистая, правда-правда, не порченая.
- Куда же мне с тобой деваться? В дом, что ли, вести? А в гостиницу тебя не пустят.

Она потупилась, вздохнула:
- Прости, мне показалось, что ты от меня этого хочешь.
Помолчав, спросила:
- А куда ты едешь?
Я назвал подмосковную станцию.
- Можно я с тобой доеду? Просто так. Доеду, и назад? Только ты билет мне купи.
 
Поехали. В вагоне села не рядом, напротив. Чтоб не компрометировать. По дороге узнал, что приехала с Дальнего Востока, из Благовещенска. Куда, к кому поехала? А никуда и не к кому. Была на станции, подошел московский поезд, сунула проводнице тысячу и – куда глаза глядят. Объяснила: «Все надоело»! Я усмехнулся: «В Москву! В Москву! В Москву!»
- Это я тебе трех сестер Чехова напомнила? - спросила.
- Читала?- удивился я.  Она пожала плечами.

Приехали. Я попросил подождать, а сам направился в универмаг. Купил простенькие платьице, халатик, куртку, белье. Надо было бы еще и туфли, но не спросил размера. Про себя матерился: Ротшильд нашелся!

Пока она отмывалась в ванной, накрыл стол… Приоткрыла дверь, просунула руку, попросила фен:
- Не смотри, я еще голенькая.

И, наконец, явилась! Господи! Умытая проливным дождем березка с нераспустившимися до конца, еще клейкими листочками! И в глазах – зелень. И на платьице (как я догадался такое купить?!) мелкие зеленые листочки. Губы немножко с вывертом, с четкими границами: художник смело нанес их тончайшей кистью, добавив в кармин бордовой краски. Волосы – спелая пшеница; когда та под ветром упруго волнами пригибается и распрямляется. Она заметила мое удивление и восхищение:
- Что, хорошенькая я? А? Хорошенькая?

Попытался узнать, чем занималась там, в  Благовещенске. Я в нем бывал, и не раз. Впечатление городок оставил приятное; чем-то напомнил Украину. Деревья рослые, зеленые, но, главное в Благовещенске - Амур… Волга – матушка, Амур – батюшка…
Она уклонилась от ответа:
- Не надо об этом. Как-нибудь в другой раз расскажу.

Я пил водку, ледяную, из морозильника, она – токай: от предыдущей вечеринки осталось полбутылки. Посматривала на часы.
- Торопишься? - спросил я.
Она помолчала и, отвернувшись, прямо спросила:
- Ты мне дашь тысяч десять? Я через месяц отдам. Мне обязательно в гостиницу надо устроиться. Сколько стоит одноместный номер?
 - Смотря какая гостиница.
- Ну, на трое суток этих денег хватит?
- Пожалуй, хватит.

Я, конечно, уже догадался, чем она собирается заняться. И эти деньги, которые она попросила, нужны были для старта, как оборотный капитал. Но почему-то мне казалось, что я поступаю правильно, помогая ей встать на тот путь, который обычно и вслух (только вслух!) осуждается обществом. Мне было и жаль ее, и одновременно желал ей бешеного успеха у командированных мужчин.

Она поняла, что я догадался о  промысле, которым она решила заняться, но неловкости не испытала. «Знаешь, когда ехала сюда, в Москву, я со второй полки общего вагона почти не слезала. И все представляла себе, что встречу мужчину, который все сделает, как ты. Ну, точь-в-точь получилось. Прямо страшно; все совпало. Видно, и впрямь телепатия есть».

Я начал обзванивать гостиницы, приноравливаясь к ценам и престижу. Тут важно было выбрать и не дорогую, и не слишком дешевую. На дорогую, даже если бы и были деньги, ее не хватит, изыска не хватит, опыта нет. В дешевой огрубеет. Она нуждалась в  таких клиентах, которые были бы готовы отдать за услугу тысячи три-четыре. Словом, менеджеров средней руки. Я очень хотел помочь ей и, честно признаюсь, не испытывал никаких угрызений совести. В конце концов, подумал, сам Христос оправдал Магдалину. А с какой стати я должен бросить первым в нее камень?

Она с любопытством следила за моими звонками и разговорами. Наконец, нашел подходящую гостиницу. Заказал номер, предупредил, что приедем часа через три. Представил ее своей племянницей. Неожиданностей не могло быть; в крайнем случае, козырну  своим удостоверением.

Итак, можно собираться, ехать в Москву. Я твердо решил помочь ей устроиться. Она встала:
- А чего ты мне свою хату не показал? Где твоя спальня? -  И не дожидаясь разрешения, открыла дверь в спальную. - О, какая кровать! – Она с разбегу плюхнулась в не застеленную кровать, полы халатика распахнулись, обнажив смуглые бедра. И – уставилась зелеными глазищами. Но были, были - увидел я в глазах (и - как это назвать?) - проверочные, испытательные, что ли, стрелочки: а ну-ка что ты сделаешь, как поступишь?
 
Я сел рядом, притянул ее к себе. Мне очень хотелось глотка водки, воды, чаю – не важно чего, - но я стеснялся подняться и обнаружить свое состояние. А она все так же испытывающее смотрела на меня. И вдруг спросила:
- Боишься все испортить?
- Да, - хриплым голосом подтвердил я. – Хотя нет, не в этом дело. Наверное, я не хочу быть первым на этой твоей дороге.
Она усмехнулась:
- Ты не первый.
- Я не в этом смысле, - поправился я. – Ты теперь здесь, в этот час,  начинаешь новую жизнь… Ты ведь воспринимаешь ее как новую, не правда ли?.. А итог ее предрешен: ты потухнешь, исчахнешь, наконец, погибнешь. А я не хочу быть первым, кто вывел тебя на эту дорогу.

- Какая щепетильность! – горько усмехнулась она. – Разве ты уже не сделал этого? Ведь ты меня уже благословил