Чистый лист

muzz Михаил Ламм

Бегу по солнечному цветочному лугу за руку с братом. Он изображает кавалериста, потому временами взбрыкивает ногами, подскакивает на бегу и громко ржёт, откидывая голову назад. Это ужасно смешно и в то же время сказочно, поэтому я и завизжала, чуть не наткнувшись на papa. Тот лежал в траве, а рядом, кажется, ma cousine, только я не успела разглядеть, брат потянул меня в сторону. Платье было очень похоже на то, в каком к пасхальному завтраку выходила Аннет, и во всяком случае у mama такого не было. Но задуматься об этом я не успеваю, попадаю ногой в кротовью рытвину и падаю вперёд, больно царапая руки. Брат очень внимательно осматривает мои ладошки, а потом вдруг целует их, как это делала mama, пока мы были малышами. И я решаю, что выйду замуж только за него, моего благородного брата, это будет моей сердечной тайной. Дальше мы идём тихо, то касаясь плечами друг друга, то нарочно отстраняясь, всё так странно, загадочно и ужасно грустно от того, что завтра брат уезжает в гимназию, и мы долго не увидимся...

Рита долго приходила в себя от всплеска ощущений. Казалось, вот-вот на подол её атласного платьица вскочит песочный крохотный кузнечик. Ладони болели, однако следов падения на них не было. Как не было брата, луга, всей той живой картины, только что ставшей её личным воспоминанием, частью её, Ритиной жизни. Эта жизнь несомненно была, при том, что быть её просто не могло. Зато был Борис Витольдович, в бархатном старомодном пиджаке, весь лоснящийся, излучающий такое довольство, что появление нимба над его лысиной не удивило бы ни капельки. В комнате находились только они двое. Борис Витольдович аккуратным движением снял с Риты облегчённый шлем, вытянул из разъёма флешку и убрал её в фарфоровую статуэтку девочки в пышном старинном платьице. Вся комната по периметру уставлена подобными статуэтками, спрятанными в стеклянные витрины. "Как в музее", — подумала Рита, а вслух произнесла:
— Это невероятно...
— Вы впервые пробуете индивидуальные воспоминания? — уже зная ответ поинтересовался хозяин дома.
— Да, разумеется. Откуда бы у меня такие деньги. Но, позвольте, это же не воспоминания современников. Разве трансхрониальные экспедиции занимаются добычей мемори-файлов? Это же...
— Противозаконно, вы хотите сказать? — довольно закудахтал Борис Витольдович, — Разумеется, за определённое вознаграждение человек вправе рассчитывать на некоторые... смягчения запретов.

Рита ещё раз обвела глазами фарфоровые фигурки. Вот Наполеон с Жозефиной, там вон Александр Невский, рядом Анна Ахматова, Бетховен и почему-то Ким Чен Ир.
— Конечно, это не полное мемори-изъятие, иначе мы бы с вами не беседовали здесь. Эффект бабочки, о котором так много твердят хронозащитники со времён первых вылазок в прошлое, никто не отменял. Но, знаете ли, это самые сладкие, изысканные, даже пикантные воспоминания. Вы не туда смотрите, милая. Поначалу я так же увлёкся знаменитостями, но со временем стал, если так можно выразиться, гурманом воспоминаний. Я перепробовал их множество, самых разных: богатых и нищих, юных и старых, маньяков и святых... В этом есть риск, ведь вбирая в себя чужое воспоминание, вы делаете его собственным, а что оно принесёт с собой?
— Но к чему такая щедрость, — потратить на простую журналистку одну из жемчужин вашей коллекции?
— Ах, оставьте, девушка. Как вас зовут, напомните. Да, Риточка. Я выбрал вас, поскольку нам предстоит провести пару часов среди моей коллекции, а ваша внешность и образованность обещают приятную компанию. Мне хотелось, чтобы вы на себе прочувствовали разницу между масс-мемори, похожими на короткометражки с эффектом присутствия, и истинным вживлением памяти, наслаждением изнутри.
— Борис Витольдович, а почему вы решились допустить прессу в святая святых своего собрания воспоминаний? Вы, самый закрытый из меморифилов.
— Не всё же мне, как царю Кащею, над златом чахнуть, — рассмеялся коллекционер, но глаза его остались равнодушными, — давайте уже перейдём к моим редкостям. Знаете, какие воспоминания самые манящие? Те, которые я ещё не попробовал...

Спустя три часа и два чаепития радушный хозяин поднёс к голове гостьи другой шлем:
— Позвольте вам ещё кое-что предложить на прощание.
Та доверчиво улыбнулась и закрыла глаза.

Рита стояла на пороге обычной квартиры московской многоэтажки и судорожно пыталась вспомнить, как она здесь оказалась. Толстый лысый мужчина в нелепом бархатном пиджаке раздражённо отвечал на, по-видимому, заданный девушкой вопрос.
— Я ещё раз повторяю, это чья-то злая шутка! Никаким коллекционированием я не занимаюсь, и адрес свой ни в какой редакции не оставлял!

Борис Витольдович закрыл дверь;, вытер пот со лба и набрал давно на телефоне номер компаньона.
— Да, Артур, всё получилось, как ты и предполагал. Мемори-каталог воспоминаний у меня, закажи мне статуэтку, похожую на эту журналистку. Лет десять назад так просто она бы от меня не ушла... Нет, не приезжай, дня через три можно, меня уже не будет в Москве, ключи у тебя есть.
Щёлкнул пультом, шло шоу, посвящённое участившимся случаям потери памяти у пожилых и детей. Ведущие медики Центра Памяти с умным видом комментировали "феномен чистого листа". Коллекционер усмехнулся. С учёными давно заключён договор о неразглашении. Кто же виноват в том, что самые лучшие воспоминания оказались у людей с чистым, не замутнённым пороками, сердцем. Первый поцелуй, первая любовь, радость рождения первенца, его первые слова и шаги... Именно за ними охотятся чёрные сборщики памяти, за такое любой меморифил готов платить полновесной монетой. Сколько подобных воспоминаний собрано в голове самого Бориса! Порой они путаются и переплетаются друг с другом, неотделимые от личности хранителя...

Борис Витольдович отошёл к окну и задумался. А каким был его собственный первый поцелуй? Или первое свидание с будущей женой. День свадьбы. День рождения сына. Ведь было всё это, было. Борис мысленно перебирал файлы собственной памяти, но они были пусты. Вместо них всплывали чужие лица, чужие дети, множество чужих мемори-файлов. Выдернул семейный альбом, оставленный женой при разводе, но на фото были пустые, незнакомые лица, собственное лицо казалось абсолютно чужим. Откинул альбом, подошёл к зеркалу, оттуда смотрел неприятный обрюзгший старик...

Спустя три дня, Артур, приехавший, как и было уговорено, за своей частью коллекции, застал партнёра сидящим в углу и бормочущим: "Ничего, ничего не помню..."

Фельдшер со Скорой завёл Бориса Витольдовича в приёмный покой частной психиатрической лечебницы. Мужчина, назвавшийся другом пациента, щедро оплатил расходы по госпитализации, оставил контакты для дальнейшего взаимодействия с больницей, но сам ехать категорически отказался.
— Очередной "чистый лист"? — прокомментировал вышедший навстречу врач, — Кто он?
— Какой-то одинокий коллекционер фарфора, — пожал плечами фельдшер.

2019