Воробьиха

- Тетя, расскажи мне, как в войну жила,
Ты же медицинскою там сестрой была,
Столько повидала: и огонь и кровь,
Скольких ты из боя раненых бойцов
Вынести сумела, к жизни возвратить!

- Ах, да что об этом много говорить!
Санитарный поезд был тогда мой дом,
Сотни километров откатала в нем.
Был маршрут известный: тыл – передовая,
А потом обратно, не переставая,
Собирать, как жатву на полях, солдат,
Раненых, контуженых… а они кричат!
Лица обожженные, страшно посмотреть.
Не успеет помощь – забирает смерть.
И ни сна, ни отдыха, некогда присесть.
Как врачи ни бились, выжили не все.

Вспомню это время – ночью не уснуть,
Раны пред глазами: в ноги, в руки, в грудь,
И снаряды близко рвутся тут и там,
Я ползу по снегу к раненым бойцам…
Этот страх и ужас хочется забыть,
Я ж была девчонкой, мне хотелось жить.

Кажется, что вечность длилась та война,
Но пришла Победа, мир и тишина.
Помню тот победный над Невой салют.
Не было, поверь мне, радостней минут!
Ведь война закончилась, горе позади.
Села я на рельсы, а куда идти?

Ни родных, ни дома (дом затоплен мой).
Матушка и братец тоже  под водой.
На Дороге жизни обстреляли их.
В полынью, как в бездну, канул грузовик.
Люди ослабевшие выплыть не смогли,
Вместе с той машиной все на дно ушли.

Вот с тех пор на свете я совсем одна.
Будь он трижды проклят, Гитлер и война!

Как ждала я  радости после стольких бед,
Чтоб весна и птицы, чтобы солнца свет,
Чтоб смеялись дети под моим окном,
И пошла работать я в родильный дом.
Жаль, своих детишек не смогла родить,
А какое счастье чьей-то мамой быть!


Недавно опять смотрела замечательно наивный и искренний фильм 1965 года выпуска «Дети Дон Кихота» режиссера Е. Карелова с чудесными актерами: Папановым, Кореневым, Фатеевой, Прыгуновым. А маленького Юру Бондаренко сыграл Андрей Бельянинов. Оказывается, это его единственный фильм. С 2006 по 2016 год он возглавлял Таможенную службу России. Пути Господни неисповедимы!

А фильмами, такими, как этот, надо учить доброте.
Эпизод из фильма: женщина уходит из родильного дома, оставляя своего маленького беззащитного ребёнка чужим людям, не заботясь о том, как ему будет одиноко и страшно в этом огромном мире. За нее стыдно. Лицо этой женщины не показывают. А так хочется заглянуть ей в глаза. Зато сколько чувств, именно чувств, а не эмоций, на лице врача (его играет Анатолий Папанов), его показывают крупным планом. Он в полном недоумении и расстройстве. Как же можно  отказаться от своего ребенка?

Мне этот фильм особенно дорог. Он напоминает мне мою тетю, двоюродную сестру моей мамы. Они с мамой были тезки  и были всегда очень близки. Тетя Клава была старше мамы на два года и училась в одном классе с маминым родным братом. Наверное, из-за фамилии у нее в школьные годы было прозвище Воробьиха. Мама с братом за глаза ее так всю жизнь и называли, слегка подшучивая. Тетя об этом знала, но не обижалась. За нее обижалась я и не раз высказывала свое негодование маме.

Вообще-то, это прозвище ей очень шло. Она была немного суетливая, немного вз’ерошенная, но такая мягкая, добрая с тихим голосом (никогда его не повышала), но никогда и не смеялась громко и взахлеб, как будто прятала в себе все свои эмоции. У нее были серые маленькие быстрые и всегда какие-то удивленные глазки, тонкие светлые волосы, никак не желающие укладываться в прическу и теплые руки, постоянно ищущие себе какую-нибудь работу. Мне нравилось, что с нею можно было поболтать обо всем, попросить совета, не то, что с моей строгой мамой.

Тетя Клава перед войной закончила медучилище. Ей было 20 лет. Случайно я узнала, что работала она во время войны на санитарном поезде. Они ведь о войне не рассказывали почему-то. Однажды мы смотрели с ней фильм « На всю оставшуюся жизнь» про санитарный поезд. Помню, как она вытирала слезы и говорила, что это про нее.

Когда война закончилась, и санитарный поезд стал не нужен, отогнали его на запасной путь. А она села на рельсы и заплакала, потому что не знала, куда ей теперь идти. (В прошлом году ходили с внучкой в музей ж/д транспорта и видели там такой поезд.)

Но все-таки, в Ленинграде она нашла родственников. У них была большая семья, трое детей, но они приняли и тетю. Она помогала нянчиться с детьми, а на работу устроилась в родильный дом. Через какое-то время вышла замуж и переехала к мужу. Хорошо помню их комнату в коммунальной квартире на набережной Пряжки. С соседями они жили дружно. Соседские дети мальчик и девочка запросто приходили к ним, тетя Клава их все время чем-нибудь угощала. Называли их шутливо «дети коммунизма». Это после 20 с’езда КПСС, видимо.  Помните лозунг: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».

Своих детей у тети не было. Она признавалась мне, что с радостью бы взяла кого-нибудь из детского дома, но муж был против. Однако, вскоре к ним приехал и долго жил с ними племянник мужа, пока не женился. Тетя об этом племяннике заботилась, так, что он любил ее больше, чем родного дядю. Вырастили племянника, а потом приехала внучатая племянница, вырастили и ее.

Тетя Клава была гостеприимной и хлебосольной, любила и умела  готовить. В их маленькой комнате в праздник набивалась куча друзей и родственников, и как-то все помещались. На ночь мебель сдвигали к стенкам или выносили в коридор и укладывались спать на полу, «вповалку», как они говорили. Обычно на праздники 7 ноября и 1 мая мы приезжали к ним в гости, ходили на демонстрацию, вечером на салют, гуляли по городу, ходили в театр или кино.

Летом по выходным они приезжали к нам в гости. У бабушки с дедом была корова, огород. Тетя с дядей всегда охотно помогали: и сено косить, и дрова заготовлять, и картошку сажать-окучивать-копать. Все делалось быстро, весело, дружно, без напряжения. Труд для них был естественным состоянием.

Летом мы с тетей и мамой любили ходить за ягодами и грибами. Собирали чернику и пели. Мама считала, что у нее нет голоса, поэтому дома петь стеснялась, а там в лесу никто не мешал. Это все были песни их молодости, песни военных лет. Больше всего тетя любила песню «Огонек». Что-то, видимо, с ней было связано. Эх жаль! Так и не узнала.

В 1964 году они переехали из коммуналки в кооперативную квартиру в Купчино. До сих пор удивляюсь, как на новоселье эта маленькая однокомнатная квартира могла вместить столько людей. Не выдержала только скамейка, она треснула, гости попадали. Но было смешно и весело.

В подготовке моей свадьбы тетя принимала самое активное участие. Во Дворец бракосочетаний мы ехали из ее квартиры, туда приезжал за мной жених.

Через год я родила дочку. Конечно же, рожала я в родильном доме, где работала тетя. Это был специализированный роддом N7 для недоношенных детей. Он тогда находился на улице Дзержинского (Гороховой) и , что интересно, в бывшем здании ЧК. Ребенок у меня был доношенный и даже переношенный. Но тетя не могла допустить, чтобы я рожала не под ее присмотром. Роды у меня принимала она сама и ее коллега, тоже немолодая уже акушерка. Врача они отпустили, и я поступила под их командование. Первым делом они мне об’яснили, что тут не я главная, а мой будущий ребенок, а я должна четко и грамотно выполнить свою «работу», слушая и подчиняясь их командам. Чувствовалась военная закалка! Благодаря их четким профессиональным действиям все прошло отлично, несмотря на затянутую вокруг шеи ребенка пуповину. На свет появилась моя доченька Саша. Ее показали, взвесили и унесли. Мать должна отдохнуть после тяжелой работы. Так было положено в те советские времена.

Мое послеродовое состояние можно было сравнить с эйфорией: абсолютный безмятежный  покой и «чувство глубокого удовлетворения», как говорил незабвенный Леонид Ильич. Я выполнила самую важную работу, порученную женщине природой. Мои командирши-пенсионерки ушли отмечать день рождения - пить чай с тортиком, позабыв про меня. Но я не обиделась, а даже что-то там советовала рожавшей рядом женщине. Потом пришла медсестра, удивилась, почему я еще тут лежу, отругала моих командирш. Меня погрузили на каталку и повезли в палату.

В нашей палате было 9 мамочек. Детки наши находились отдельно от нас в специальной палате-боксе. Многие были недоношенные и лежали в особых кюветах (под колпаками). Мы ходили кормить их в определенное время. Моя доченька, завернутая в розовое одеяльце, была похожа на матрешку: толстенькие щечки и носик пуговкой. Всех мальчиков заворачивали в голубые одеяльца, а девочек в розовые. Однажды медсестра перепутала и вынесла мне малютку в голубом одеяльце с длинным носиком. Я удивилась и спросила: «Чей ребенок? Это не наш пол и не наш нос». Отозвалась блондинка с голубыми глазами и курносым носиком: «Это мой грузинский нос, т.е. моего мужа. Давайте сюда! А это, наверное, твоя матрешечка?».  В нашей палате я была единственная, родившая девочку, у остальных были мальчики.

Первая ночь после родов была бурной и веселой. Праздник под нашими окнами, выходящими на улицу Дзержинского (ныне Гороховая) устроил счастливый папаша - муж нашей веселой и пухленькой соседки по палате. Он, его друзья и родственники распивали шампанское, пели какие-то развеселые песни, кричали приветствия, пока не вышел врач и не пригрозил вызвать милицию. Странно, что она до тех пор никак себя не проявляла, несмотря на центр города. Другие папаши вели себя скромно и приходили под окно вечером или днем, приносили передачи. В палаты никого тогда не пускали. И, наверное, это было правильно: меньше всяких инфекций.

Через день пришла тетя Клава, позвала  меня в коридор и с тревогой в голосе сообщила, что одна девушка из нашей палаты хочет отказаться от своего ребенка. Никакие уговоры не действуют.
- Бедные отказники! Быть сиротой при живой матери, - тихо, но возмущенно говорила тетя Клава, - это же никуда не годится.
Передо мной стояла уже не моя любимая тихая и ласковая тетя, а нахохлившаяся воробьиха, распустившая крылышки, готовая сражаться и защищать своего птенчика. И пусть это был не ее ребенок, она не хотела, чтобы он был обделен материнской любовью.
- Нельзя этого допустить! - говорила она строго.
- Конечно, нельзя! - подтвердила я, еще даже не понимая, как такое вообще возможно.
- Может быть, тебе удастся отговорить ее? Только надо сделать это очень тактично. Там непростая история, - волновалась тетя, - и никому не рассказывай!
- Надо же! А кто это? - с удивлением спросила я.
- Ее зовут Марина, а по паспорту Мариам. Ее увезли рожать прямо со стройки. Она не была на учете в женской консультации, не оформляла ни больничный, ни декретный отпуск. Говорит, что у нее здесь никого нет, помогать растить ребенка ей будет некому, жить негде и не на что. К родителям поехать не может. Больше ничего не знаю. Молчит. Жалко и мамочку и ее малыша! Если оставит, никогда себе потом не простит. Хорошая девочка, видно по ней. В какую-то беду попала. Но в любом случае ребенок не виноват и страдать не должен!
Тетя Клава вздохнула и посмотрела на меня так просительно, как будто это я отказывалась от ребенка.
- Как же ее отговорить? - спросила я растерянно.
- Не знаю, она твоя ровесница, тебе должно быть видней. Но это надо обязательно сделать, от этого будет зависеть судьба человека.
Я вошла в палату расстроенная и озабоченная. Соседка моя, женщина сорока лет, обратила на это внимание и тихо спросила, все ли у меня в порядке. И тогда я решила с ней поделиться, несмотря на тетин запрет. Вдвоем легче придумать. Звали ее, по-моему, Ольга.

Подумав немного, она предложила:
- А давай, попросим каждую из нас рассказать о себе и что для нее значит ее ребенок. Ты меня будто бы спросишь, и я начну, потом ты.
Идея мне понравилась. И я уже громко спросила Ольгу, как она решилась рожать в уже приличном для этого дела возрасте? И Ольга начала рассказывать:
- Да я и не знала, что беременная, думала все - бабий век! Живу себе, не беспокоюсь, других забот полно. Старшему сыну 18, в армии, младший в школе, надо присматривать, чтобы двойки не получал, вёл себя прилично, в компанию плохую не попал. Муж у меня военный, всю жизнь мы по гарнизонам разным мотаемся. Только устроишься на работу, а тут его переводят опять в другую часть. Я злюсь, а он мне говорит, что главная моя забота - тыл ему обеспечивать, да детей растить, а когда выйдет в отставку, дети вырастут, мы будем жить друг для друга. А тут ему такой сюрпризик! Срок уже большой оказался. Рассказала ему, а он смеётся:
- Ну вот, как раз будет, чем на пенсии заниматься и как время проводить!
Старший сын одобрил:
- Все правильно, родители, надо чтобы три сына было!
А ведь мы не знали, что это сын будет. У младшего свои интересы: девочки уже на уме, похихикал только.
А я уже соскучилась по маленькому. Как же приятно, когда он лежит рядышком и посасывает грудь, старается. И кажется, что я еще молодая, что все впереди.

- Какая же ты молодец, Ольга!
Это подключилась к нашему разговору еще одна женщина. Ее маленький недоношенный мальчонка лежал уже неделю «под колпаком», вес набирал. Она все время бегала смотреть, как он там, переживала, даже украдкой слезы вытирала.
- Я вот досидела до сорока, - продолжила она, - все нам с мужем некогда было: институт, аспирантура, диссертация. А потом опомнились, захотелось детского смеха, ласки. Как это говорят, «простого человеческого счастья». Хорошо еще, что получилось забеременеть. Беременность тяжело проходила. Да и теперь все переживаю: вдруг не выживет?
Она тяжело вздохнула. Все в палате внимательно и сочувственно слушали.
- Конечно, выживет! - заверила ее молоденькая девушка с веселыми глазами и все время выползающими из-под косынки кудряшками, когда она кормила своего сынишку. Уже не помню, как ее звали.
- Детишки это так прекрасно. Мы с мужем на одном ребенке точно не остановимся. Я ведь еще девочку хочу, чтобы косички ей заплетать, в куклы с ней играть.
Все заулыбались, так забавно было слышать от взрослой женщины про куклы.
- А у вас есть, где жить? - вдруг спросила Марина (Мариам) девушку с кудряшками.
- Ну пока с родителями моими живем, а потом придумаем, на очередь поставят, - уверенно  ответила девушка. Не очень тяготили ее думы про жилье.
- Да если жильё свое ждать, то можно и без детей остаться, - подключилась к нашему разговору еще одна юная мамочка, - мне уже 25, самый возраст. Правда, я девочку хотела.
- А мой муж хотел сына, - сказала я, - у нас в палате все мальчики и только у меня девочка. Ну надо ж так! А жить нам тоже придется с его родителями, мужу еще 3 года учиться. Он сейчас в море на практике.
- А на что же вы жить будете? - спросила серьезная девушка, соседка Марины.
- Ну, наверное, с голоду не умрем за год. Родители не дадут. А потом я на работу выйду. Проживем! Женщины и в войну рожали. Моя тетя рассказывала, что роженицам в войну и сразу после войны давали пиво, чтобы молоко было. Ну не знаю, помогало оно или нет. После войны аборты запрещены были, надо было население восстанавливать. Трудно было, ничего, выжили.

Я исподтишка посматривала на Марину. Она внимательно слушала. Я представляла, какая борьба происходит сейчас в ее душе. Видно было, что ей очень хочется поделиться, но никак не решиться. Ольга тоже посматривала в ее сторону.
- Марина, а что ты такая грустная? Надо радоваться: молодая мама, чудесный сыночек, нормальный, доношенный, не то что наши мальчики-с-пальчики! - обратилась к ней Ольга.
Марина улыбнулась:
- Я не грущу, просто не успела ничего приготовить для ребенка.
- Это нестрашно, - сказала я, - тетя говорила, что у них здесь есть запасные комплекты на всякий случай, скажу ей, она с радостью поможет.
- И я могу мужа попросить, все равно каждый вечер здесь торчит, - добавила полненькая девушка, муж которой шумно праздновал рождение сына под окнами роддома.
- Спасибо большое! Не надо, я подружек попрошу, муж в от’езде, даже не знает, что сын родился, - говорила Марина смущенно.
Вечером заглянула тетя Клава. Я вышла в коридор. Мы с ней, как заговорщики, говорили шепотом.
- Ну как? - спросила тетя.
- Мы старались, (пришлось мне с одной женщиной этим поделиться) но не знаю, вроде бы ее немного воодушевили.
- Я еще завтра с ней поговорю, - пообещала тетя.

За оставшиеся до выписки два дня я прослушала еще несколько счастливых историй любви. Помните, как у Л. Н. Толстого: «Все счастливые семьи похожи друг на друга…». Марина хранила молчание. Мы с Ольгой все-таки надеялись, что переубедили ее.

Сначала выписали Ольгу, а на следующий день меня.
Встречала нас с дочкой из роддома куча народа: счастливые бабушки и дедушки первой внучки, мои любимые подруги, тетя с дядей. Все, кроме мужа. Он был в море на практике, увы!
Мои родители увезли нас сразу на дачу. Лето, жара, июль. Марину выписывали через день. Я стала спрашивать тетю, что решила Марина, но она отмахнулась, сказала: «Потом».

Через несколько дней тетя Клава приехала к нам на дачу. Нет, она даже не то, чтобы радовалась, на ее лице было написано удовлетворение.
Она рассказала мне то, что поведала ей Марина.

Она татарка, но родилась и выросла в Узбекистане. Отец ее ребенка был ее одноклассник. Молодые люди полюбили друг друга, но пожениться им не давали родственники, видимо, на почве каких-то межнациональных отношений.  Мало того, им даже встречаться запретили. Тогда эти советские «Ромео и Джульетта» сбежали в Ленинград, устроились работать на стройку. Мариам работала штукатуром. Им дали место в общежитии (каждому в своем). Но через пару месяцев Ромео все-таки нашли его родственники и вызвали обратно из-за какого-то (как они говорили) важного семейного дела. Мариам осталась одна. Путь назад для нее был закрыт, так как она «покрыла позором» свою семью. (Так считала и она.) Она продолжала работать. А вскоре поняла, что беременна. Что с этим делать, она не знала, считала величайшим стыдом и скрывала, сколько могла. Ромео куда-то пропал. Она даже не успела ему сказать, что ждёт ребенка. Со стройки ее увезли на скорой помощи прямо в роддом. А теперь она не знает, как и где будет жить. Думает, что из общежития ее выгонят.

Я не знаю, что говорила ей тетя. Но уже на следующий после разговора день ее нашли подружки, которым она не сказала, в каком роддоме находится. Они обзвонили все родильные дома. Нашли. Пришли, принесли передачу, накупили кучу детских вещей. И еще договорились в общежитии, что Марине с ребёнком выделят комнату.
- И встречать девчонки ее пришли с такой красивой коляской, с цветами! - торжествующе сказала тетя, и в глазах у нее заблестела слезинка, - слава Богу, одним отказником меньше.
Очень она переживала за этих отказников, навещала их в Доме ребенка, приносила гостинцы, одежку всякую покупала, радовалась, когда кого-то забирали в семью. Но редко об этом рассказывала.

Я не знаю, как дальше сложилась судьба у Марины и ее малыша. Но хочу верить, что хорошо, что вернулся ее Ромео, и они вместе вырастили сына, а может, и других детей. Дай Бог!

А моя тетя Клава продолжала работать в своем роддоме, на пенсию так и не ушла. Очень любила нянчиться с моей дочкой, считала ее своей внучкой. Кто бы возражал? Умерла в 1980 году в возрасте 59 лет, дочке моей было 3 года. Сына я рожала уже в другом роддоме, не она принимала роды. А мне казалось, что она где-то тут рядом, подбадривает меня и напоминает: не ты тут главная, а твой ребенок, надо хорошо сделать свою работу!

Светлая память милому и доброму человеку. Вот такая она Воробьиха.