Сёстры

Пьеса составлена на основе воспоминаний схимонахини Маргариты (матушки Фроси), записок монахини Серафимы (Булгаковой), документов и свидетельств очевидцев.


Действие происходит в неком саду. Появляющихся одна за другой сестер встречает Садовник.

СЦЕНА 1 (ВСТРЕЧА)

САДОВНИК: Марфа Тимофеевна Тестова.
МАРФА ТЕСТОВА: Родилась в деревне Арга Тамбовской губернии. В крестьянской семье...
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: А сестра ее Пелагия родилась на четыре года позже. Окончила сельскую школу. А в 14 лет уже пришла в Дивеевский монастырь!
МАРФА ТЕСТОВА: Марфа тоже пришла. Только потом.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Пелагия была в монастыре портнихой и косцом!
МАРФА ТЕСТОВА Хорошо работали!
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Работали хорошо!
САДОВНИК: Матрона Григорьевна Власова.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Родилась рядом с Дивеевым, в селе Пузо. Осталась сиротой в шесть лет. Отдали на воспитание в монастырь. К рисованию способности были. И послушанием стала живопись.
САДОВНИК: Мария Ивановна Мунина…
МАРФА,ПЕЛАГИЯ, МАТРОНА: Мать Мастридия!
МАРИЯ МУНИНА: Родилась в селе Аламасово Нижегородской губернии. Церковную службу очень любила.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Оставят отроковицу присматривать за малышами, нянчится она с ними, все хорошо… Но только ударит колокол на службу, - все дела забыты, бежит в церковь.
МАРИЯ МУНИНА: Храм в Аламасове красоты отменной! Я там на клиросе пела!
МАРФА ТЕСТОВА: Род Муниных всегда благочестивым был. В Дивееве и тетка Марии и двоюродная сестра подвизались!
МАРИЯ МУНИНА: В четырнадцать лет пришла в Дивеевскую обитель! И тоже певчей была.
САДОВНИК: Матрона Алексеевна Кузяева.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Родилась в деревне Вертьяново в крестьянской семье. Четырех лет осталась без родителей. Была отдана в приют при Серафимо-Дивеевском монастыре.
МАРИЯ МУНИНА: Это именно Матрюша когда-то разгневала игумению Александру, сняв пенку с варенья из ее чашки. Начальница повелела: "Наказать!"
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Матушка, не могу дитя наказывать.
МАРИЯ МУНИНА: На поклоны!
МАТРОНА ВЛАСОВА вызывается наказать девочку.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Я буду стучать в пол, а ты кричи.

Стучит в пол. Матрюша кричит.

МАРИЯ МУНИНА: Матушка игумения не выдержала, говорит: "Хватит, хватит".
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Как-то собрались фотографироваться, а маленькая Матрюша все время влезала. Я буду вашей пичужкой.
МАРФА ТЕСТОВА: Так к ней это прозвище и прилепилось.
САДОВНИК: Говорят, в каком возрасте человек поступает в монастырь, в таком и остается до конца дней душою… Мария Павловна Кильдеева.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Родилась в городе Краснослободске. Была одиннадцатым ребенком в семье.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Мать ее прислуживала у одного князя, от него-то девочка и родилась.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: После смерти матери всех детей разобрали родственники, а трехлетнюю Машу князь отдал в приют. В Дивеевскую обитель.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: И деньги пожертвовал на содержание и учебу.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Получила в приюте образование, умела играть на скрипке, регентовала.
САДОВНИК: Мария Андреевна Гайнова.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Родилась в крестьянской семье села Ивановского. В 15 лет поступила в Дивеевский монастырь.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Мария была хороша собой.
МАРИЯ МУНИНА: По дороге в обитель один молодой человек обратился к матери: "Зачем такую девушку в монастырь?! Отдайте её мне!"
МАТРОНА ВЛАСОВА: Мать забеспокоилась, шепнула дочери: "Маня, ты не соглашайся. Решилась - назад не оборачивайся!"… А потом, навещая дочь в монастыре, она говорила: "Машенька, как мне тебя жалко. У нас дома столько ягод, яблок - ветки гнутся…"
МАРИЯ ГАЙНОВА: Но душа Марии искала плодов в другом саду.
МАРИЯ МУНИНА: Послушница Мария стала певчей.
САДОВНИК: София Александровна Булгакова.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Родилась 5 августа 1903 года в дворянской семье.
МАРФА ТЕСТОВА: В те дни в Сарове было прославление преподобного.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Отец очень волновался - у жены были первые роды. Молился, обещал посвятить чадо батюшке Серафиму.
САДОВНИК: Но после рождения девочки о своем обете забыл.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Столько было забот. Он же был третьим по значимости лицом в нижегородской губернии!
МАРФА ТЕСТОВА: Мать Сони Ольга Тимофеевна была красавицей, прекрасно декламировала, участвовала в домашних спектаклях. Училась у самого Станиславского!
МАРИЯ МУНИНА: А ее духовными руководителями были Анатолий Оптинский.
САДОВНИК: Преподобный.
МАРИЯ МУНИНА: Епископ Лаврентий (Князев).
САДОВНИК: Новомученик.
МАРИЯ МУНИНА: Епископ Петр (Зверев).
САДОВНИК: Новомученик.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Как-то Соня пошла ко всенощной, когда служил епископ Петр, и увидела вокруг него сияние. Это произвело на нее такое впечатление, что жизнь ее резко изменилась.
СОФИЯ БУЛГАКОВА Епископ Петр позвал ее к себе, дал читать три книжки…
САДОВНИК: И велел не просто читать, а так, чтобы каждое слово доводить до сердца.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Вскоре он благословил меня читать в церкви, а я не решалась, так как от природы картавлю, но после архиерейского благословения стала читать ясно. Потом владыка подарил мне Псалтирь, а после смерти мамы благословил на монашество. Будущая монахиня Серафима поступила в Дивеевскую обитель в 1924 году.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Проходила послушание в живописной мастерской.
СЕСТРЫ: Матушка Фрося.
САДОВНИК: Евфросиния Фоминична Лахтионова.
МАТУШКА ФРОСЯ: Родилась на Украине в крестьянской семье. Боялась замуж выходить. Отец частенько выпивал. Ну, и придет, ругает... Все было. Я поглядела-поглядела и говорю: Царица Небесная, сохрани Ты меня от этого замужа! И у мамы желание было проводить меня в монастырь.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: А отец не хотел отпускать из семьи помощницу.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Но все же страх Божий в нем был.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Решил: "Если продам телку за двойную цену - отпущу".
МАТУШКА ФРОСЯ: Приезжает на ярмарку. Скотины - полны ряды.
САДОВНИК: Вдруг старичок подбегает, и именно к его телке, будто только ее дожидался. "Хороша у тебя телочка! - говорит. - Сколько стоит?"
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Он так двойную цену и выпалил - двадцать четыре рубля!
САДОВНИК: А старичок даже обрадовался. Никакого слова не сказал: что там дорого или как. "Давай!" - говорит! И по рукам.
МАТУШКА ФРОСЯ: Вернулся отец домой: "Ну, Фрося, собирайся! Продал я тебя батюшке Серафиму за 24 рубля". Так и пришла в Дивеево. Кем только ни была: и звонарем, и церковницей, и просфорницей…
МАТРОНА ВЛАСОВА: и телятницей...
МАРИЯ МУНИНА: Однажды, когда Фрося пасла телят, увидела, что теленок один ушел очень далеко, к речке, что его уже не догнать.
МАТУШКА ФРОСЯ: Упала я на коленки и кричу: Батюшка Серафим! Ты что, не видишь, что ли?! Телка-то убежала!
САДОВНИК: Вот так. Заругалась на преподобного!
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: И что ж вы думаете? Телка-то сразу - раз, и стала. Потом попятилась и мало-помалу побрела обратно. Как будто кто ее тащил!
СОФИЯ БУЛГАКОВА: С тех пор обращалась к преподобному, как к живому, самому близкому человеку.
МАТУШКА ФРОСЯ: И всегда получала помощь.
МАРИЯ МУНИНА: Так в Дивеево хорошо было!
МАТРОНА ВЛАСОВА: Чистота везде, порядок.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Никто зря ничего не делает.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Из келий прямо в церковь мосточки устроены.
МАТУШКА ФРОСЯ: А петь-то - уж это как Ангелы пели!
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Певчих много было.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Хватало из кого выбрать - целая тысяча сестер!
 

СЦЕНА 2 (АРТЕЛЬ)

Бьют часы

МАТРОНА ВЛАСОВА: Батюшка Серафим говорил своим дивеевским сиротам: «Страшное время идет на Россию, – я молил Господа отвести эту страшную беду, но Господь не услышал убогого Серафима».
МАРИЯ ГАЙНОВА: Да… страшное время. Царя свергли. Революция. Хутора грабят.
МАРФА ТЕСТОВА: Пришли и нас грабить.
МАТУШКА ФРОСЯ: И кто же грабил? Свои села поднялись. Свои села!
МАТРОНА КУЗЯЕВА: С красным флагом ворвались. Много их! 
МАРИЯ ГАЙНОВА: Давай ключи!
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Чего вам нужно?
МАРИЯ МУНИНА: Все нам нужно! Все! Весь хлеб заберем! Давай все что есть!
МАТРОНА ВЛАСОВА: Отперли. А там у нас — и пшено, и крупа была, и мука… Стали им по мере насыпать.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Да разве они будут ждать — по мере? Вытолкали нас да сами стали сыпать. Отняли все!
МАТУШКА ФРОСЯ: Один дяденька влез прямо в сусек, в муку. Вот страсть-то! И смех и грех! Весь белый!
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Все окрестные монастыри прежде разогнали, а нас пока не трогали.
МАРИЯ МУНИНА: Устроили мы артель. И стали называться не монастырем, а артелью.
МАРФА ТЕСТОВА: Работать тяжело было. Сестрам запретили брать воду на водокачке - ходили за водой на почти пересохшую речку.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Стирали глиной — мыло не выдавалось даже для больницы.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Весь урожай отобрали. А хлеб и картофель выдавали только тем, кто был занят на молотилке и скотном дворе.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Остальные сестры, что в поле работали, голодали. Забрали даже картошку, которую мы посадили под окнами келий.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Скотину тоже. Землю копали лопатами, а навоз возили, впрягаясь в телеги.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Но ничего не нарушили: ни продолжительные службы, ни чтение Псалтири в Рождественском храме, ни повечерия, ни параклисы...
МАРИЯ ГАЙНОВА: Приказали послать монахинь на уборку полей красноармейцев.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Совет монастыря указал, что сестры истощены голодом, идти на полевые работы не могут, да и свой урожай не убран.
МАРФА ТЕСТОВА: Инокиня Пелагия пыталась защитить сестер, но ее и других членов монастырского совета арестовали.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Все молились.
САДОВНИК: Для расследования прислали комиссию. Она установила невиновность сестер и указала на беззаконные действия местной власти.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: А обитель под видом артели просуществовала еще до 27 года.
МАРИЯ МУНИНА: Изготовляли полотно, чулки, носки, художественные вышивки, которые шли на продажу за границу.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Их даже отметили премиями на Всероссийской выставке.
МАРФА ТЕСТОВА: Работали хорошо.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Хорошо работали.

Бьют часы

СОФИЯ БУЛГАКОВА: Что это значит?
МАРИЯ ГАЙНОВА: Раньше часы на колокольне отбивали: «Пресвятая Богородице, спаси нас», потом испортились и замолчали.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: А в эту зиму уже второй раз бьют без всякой причины.
МАТУШКА ФРОСЯ: Блаженная Мария Ивановна говорит, что часы вещие. Они правды ищут, а правды на земле уже нет.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Старушки рассказывали, что батюшка Серафим говорил: «Придет время, мои сиротки в Рождественские ворота как горох посыплются!»
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Какие же это ворота будут? В монастыре таких ворот нет.
МАРИЯ МУНИНА: За эту дорожку антихрист не пройдет!
СОФИЯ БУЛГАКОВА: А скоро он придет?
МАРИЯ МУНИНА: Ох, скоро для тебя, скоро!
МАРИЯ ГАЙНОВА: Антихрист – это отречение!
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Не отрекусь! Все, но не я!
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Помни, помни петуха! Запоет для тебя!;;;
МАТРОНА ВЛАСОВА: Молитесь! Господь милостив, все простит.;;;
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: На 4-й неделе Великого поста разогнали Саров, а после Пасхи явились к нам.
МАРФА ТЕСТОВА: Начались обыски по всему монастырю.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Каждую ночь, откуда-то прилетали совы, садились на крыши и пронзительно кричали.
МАРИЯ МУНИНА: Ни раньше, ни после такого не было. Чувствовали, что доживаем последние дни.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: А как только объявили разгон, совы сразу куда-то делись.
МАТУШКА ФРОСЯ: В двадцать седьмом году это было. Рождество Богородицы, праздник.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Вот вам и Рождественские ворота.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Последняя служба была на Воздвижение в домовой церкви. После обедни все стали прощаться.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Певчие запели в последний раз "Плач Адама". Все безутешно плакали, а у меня вся душа разрывалась.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Столько лет я стремилась в монастырь и вот опять выходить за монастырскую стену в мир.
САДОВНИК: Епископ Серафим (Звездинский), на последней проповеди сказал: «Монастырь закрывается, но монашество с вас никто не снимает. Сейчас каждой из вас поднесена чаша, но кто как ее примет, насколько достойно. Кто только к губам поднесет, кто отопьет четверть, а кто и до дна выпьет. До сих пор вы горели одной свечой, а теперь разделяетесь на отдельные маленькие свечечки. Нужно сохранить этот огонь».
МАТУШКА ФРОСЯ: И как птички — кто куда. Вот так… А дождик лил! В дорогу… Господи, люди на нас, и Господь на нас! Царица Небесная!..
МАТРОНА ВЛАСОВА: Я не знаю, как люди, а монашки так рассуждали: «Все это — Божье наказание. Господь попустил для нас такую власть».


СЦЕНА 3 (ИЗГНАНИЕ)

МАРИЯ МУНИНА: Перед закрытием монастыря игумения Александра благословила уезжать как можно дальше от Дивеева.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Покидать родной монастырь не хотелось. Старались устроиться в окрестных селах.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Верили обещанию батюшки Серафима: "Придет время, будет гонение на монастыри, и разойдется монашество в одни ворота, а вернутся в другие".
МАРФА ТЕСТОВА: Лишь немногие уезжали на родину, устраивались няньками, домработницами.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Но те, кто приезжал к родственникам приносили с собой опасность, угрозу ареста близким. Были случаи, когда монахинь не принимали в отчем доме.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Многим идти было просто некуда.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Первое время было особенно тяжело. Селились в брошенных домах, кто-то устраивался в баньке.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Ютились по нескольку человек, часто спали на полу.
МАТУШКА ФРОСЯ: Приближалась зима. Денег не имели, на хлеб менять было нечего.
МАТРОНА ВЛАСОВА:  Занимались рукоделием. То, чему научились в монастыре, давало теперь хоть какие-то средства к существованию.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Шили, вязали платки, вышивали, ткали полотно.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Половина округи пользовалось одеялами, простеганными руками сестер.
МАРФА ТЕСТОВА:  Работали хорошо.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Хорошо работали.
САДОВНИК: В домах монахинь проводились обыски, на них писались доносы. Часто арестовывали как «нетрудовой элемент».
МАТУШКА ФРОСЯ: Наступило время скитаний. От одной церковной ограды - к другой, от одной избы - к другой, от одних нар - к другим...
САДОВНИК: На месте обители по понедельникам устраивали базар.
МАРИЯ МУНИНА:
Мир во злобе горит,
Мир утонет в крови,
Мир не может стоять
Без Христовой любви.
САДОВНИК: Подошел к ней человек, прислушался: "Хорошо ты поешь. Ну-ка, спой еще!"
МАРИЯ МУНИНА:
В непроходную глушь
Прочь от мира беги
И взывай ко Христу:
"Помоги, помоги!"
САДОВНИК: "А теперь пройдем со мной", - сказал мужчина. Послушницу арестовали.
МАТУШКА ФРОСЯ: Пришло время – стали и нас брать. Какая-то явилась "тройка" - судьи такие. А нас двадцать человек сразу одних монашек милиционер привел.
САДОВНИК: Ну что, девушки?
МАТУШКА ФРОСЯ:  Девушки…
САДОВНИК: Как вас судить-то? Ну, в церкву ходили?
МАТУШКА ФРОСЯ: Ходили.
САДОВНИК: Пиши - "бродяги".
МАРФА ТЕСТОВА:  Допросы длились по 6 часов. Требовали не только оклеветать себя, но дать показания на священников и мирян.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Человека доводили до того, что он все подписывал, оговаривал себя, родных, близких. Устоять было трудно.
МАТРОНА ВЛАСОВА:  Мать Матрона давать показания категорически отказалась. В архиве даже сохранилась справка, что "лиц, скомпрометированных показаниями арестованной Власовой Матроны Григорьевны, в следственном деле не имеется".
МАРИЯ МУНИНА: Мать Мария отказывалась подписывать протокол. Следователь отбил молотком руки так, что она осталась инвалидом на всю оставшуюся жизнь и с трудом могла креститься.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: С тех пор ее подпись стала похожа на детские каракули.
МАТУШКА ФРОСЯ: Я все плакала: "Господи, - думаю, - за что в тюрьму-то? Тюремщица!" Как-то мне было обидно, что я в тюрьме. Ну и плакала. Да и все плакали, наверное.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Но Господь нас и укреплял!
МАТРОНА ВЛАСОВА: Одна сестра дивеевская, она еще до нас в тюрьме была, видит во сне батюшку Серафима. Батюшка сюда, в тюрьму, целый этап монашков гонит. И весело так говорит: "Открывайте двери! Сестер вам веду!" Это - нас-то!


СЦЕНА 4 (ЛАГЕРЯ)

МАРИЯ ГАЙНОВА: Повезли нас. Вагоны телячьи, теснота, сквозняки везде.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Как скотину, повезли. Ни воды, ни хлеба, и туалет там же.
МАРФА ТЕСТОВА: Люди в дороге уже умирать стали.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: На каждом вагоне – солдат. Караулит.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Мы-то в вагоне, а охранник наверху. Там холодно. Он все ходит, притоптывает.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Мы его жалели! "Господи, мы в тепле, а ему там холодно, караулит нас!"
МАРИЯ МУНИНА: А как поезд тронется, стучит нам: «Эй, сестры! Запевайте "Барыню"!». А мы пели "Благослови, душе моя, Господа". Или там - обедню.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Он, хоть и не знает, как назвать, но стучал нам: «Пойте "Барыню", не бойтесь!» Да… Господи, были и добрые.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Всякие были…
МАТУШКА ФРОСЯ: Да, и хорошие были. Одно время ехали на пересылку. А в соседнем вагоне - шпаны. И вот одну к нам сунули. Она вся была… ну… голая почти!
МАРИЯ ГАЙНОВА: Жалко ее стало. У кого был какой кусочек, покормили. Кто юбку, кто какой платочек - и одели ее во все.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Вот на одной остановке дверь открыл военный.
САДОВНИК: Ну, сестры, как живете? - спрашивает.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Все хорошо. Слава Богу! Всё терпим!
СОФИЯ БУЛГАКОВА: А эта шпана и говорит: «Гражданин начальник! А монашки Богу молятся. Поют!»
САДОВНИК: А он ей отвечает: «Вот и хорошо! И ты с ними пой. Они за то и сидят. Пусть себе молятся».
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Привезли в Караганду...
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Страх-то там какой был! Сколько охраны, собаки лают!
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Господи, и чего они берегли такого добра-то, монашек?
МАРИЯ МУНИНА: И вот этакой тропкой, через стражников, пройдешь, а в конце - обыск.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Кресты снимают! Господи, прости их! Матерь Божия…
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Милиционер крест содрал - ногами растоптал: "Зачем носишь?!"
МАТУШКА ФРОСЯ: Когда сняли наши крестики, такое было чувство - как все равно перед тобой стоит Сам Господь распятый!
МАРИЯ ГАЙНОВА: Как будто Сам Господь на Кресте терпит!
САДОВНИК: В лагерном пункте выстроили, появился начальник и свысока начал так: "Ну, что, женщины!"
МАРИЯ ГАЙНОВА: Инокине Марии это обращение показалось обидным. "Мы вам не "женщины", мы - девы, девы!"
МАРФА ТЕСТОВА: Работали тяжело, возвращались поздно, идти было далеко.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Многие падали на дороге и замерзали.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Как мы выжили - не знаю... Там ведь не выживали...
МАТРОНА ВЛАСОВА: Только то помогло, что Господь не оставлял и преподобный.
МАРИЯ МУНИНА: Что ж, такое было время… По-всякому приходилось. Поста больно уж не соблюдали. Господи, прости!
МАТРОНА ВЛАСОВА: Но большой пост все-таки терпели. Водичка там или чего постное - берем. А скоромное не брали.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Одна сестра рассказывала, что продержались благодаря милостыне, которую им подавала... собака. Подкоп под колючей проволокой сделала, и хлеб в зубах приносила.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Мать Матрона пасла овец в степи. Однажды застала ее страшная гроза. Она одна была среди мужиков-заключенных, вся вымокла, а в единственное укрытие на ночь глядя боялась с ними войти.
САДОВНИК: Но один из них втолкнул ее и говорит: "Не валяй дурака, иди". Они положили ее между собою, чтобы согреть.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Бедная матушка не могла заснуть от страха. И вспомнила, как когда-то блаженная Мария Ивановна предсказала: "Надо же! С мужиками спать будешь и девой останешься".
МАТУШКА ФРОСЯ: Но все-таки хорошо, что нас много там было, монашков. Сорок человек. Какой праздник, мы на нарах сидим и чувствуем - Благовещение! Господи, помилуй, а теснота везде! Внизу - шпаны!
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Они там царствуют. А мы наверху. Нам еще лучше! Бог с ними!
МАРИЯ МУНИНА: Были среди нас и певчие. Вот так, соберемся наверху и тихонько запоем.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Были и такие, что на память знали всё - и службу, и акафисты. Книги нам держать не пропускали.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Книги забирали, да…
МАТУШКА ФРОСЯ: А до этого, на свободе еще, в Дивееве, мы у блаженной Марьи Ивановны все спрашивали: - Мамашенька, когда ж мы в монастырь? Мы монастырь ждем!
МАТРОНА КУЗЯЕВА: А она: - Будет, будет вам монастырь. Только в монастыре этом вас будут звать не по именам, а по номерам. Вот тебя, Фрося, будут звать триста тридцать восемь!
МАТУШКА ФРОСЯ: Подивилась я, но запомнила. А когда в тюрьму взяли, такой номер у меня и был!
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Вот тебе и монастырь!
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: А сестры Тестовы в заключении так и не встретились...
МАРФА ТЕСТОВА: Обе инвалидами были, но их назначили на общие работы, самые изнурительные в лагере.
МАРИЯ ГАЙНОВА: И за все время - ни одного пропуска трудовых дней или отказа от работы.
САДОВНИК: В медицинских карточках значилось: расстройство сердечной деятельности, хронический цистит, хронический миокардит.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: А в картах зачета: к инструменту относится бережно, нормы выполняет, в быту ведет себя хорошо.
САДОВНИК: Бруцеллез, хроническая малярия, ревматизм, рак поджелудочной железы.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Работает очень добросовестно, дисциплинированна, хорошее поведение.
МАРФА ТЕСТОВА: Инокиня Марфа скончалась в лагерной больнице в 1941 году.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: А ее сестра Пелагия умерла на 4 года позже.
МАРФА ТЕСТОВА: Хорошо работали.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Работали хорошо.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Эх, тюрьма! Никого не щадит!
МАРФА ТЕСТОВА: Теперь вот еще бы мытарства пройти…
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Господи, помоги! Царица Небесная!..
САДОВНИК: Говорят, - «Кто в Казахстане не бывал, тот и горя не видал, а кто побудет - до гроба не забудет». Подошел срок освобождения.


СЦЕНА 5 (ВОЗВРАЩЕНИЕ)

СОФИЯ БУЛГАКОВА: А я не знаю, куда ехать, и вообще жив ли кто. Я и говорю: "Батюшка Серафим! Ты меня совсем забыл. Так давно нет ни одного известия из дому. Помоги мне!" Прихожу в барак, а мне подают письмо от сестры. Весь лагерь сбежался смотреть. У нас никто уже больше года не получал писем. Мне - первое.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Заканчивались сроки, и сестры, кого Господь сохранил, снова собирались вокруг Дивеева.
МАРИЯ ГАЙНОВА: На месте захоронения Мотовилова и преподобных жен Дивеевских заасфальтировали площадку и поставили доску почета "Лучшие люди района".
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Но так оно и было. Именно там были лучшие люди.
МАТУШКА ФРОСЯ: Не было ни монастыря, ни даже действующей церкви, но это по-прежнему был Четвертый Удел Пресвятой Богородицы.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Верили, что Владычица не оставит. Что по молитвам батюшки Серафима монастырь возродится.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Соблюдали посты, вставали и ложились с молитвой, ездили на богослужения в действующие храмы.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Иногда тайком приезжали священники: служили молебны, соборовали, причащали.
МАРИЯ МУНИНА: Мать Мастридия могла причащаться только лежа. В лагере ей сильно сдавили горло, с тех пор она с трудом принимала твердую пищу.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Несколько сестер после лагерей ослепли.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Кто-то заболел в неволе туберкулезом и недолго прожил на свободе.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Кто как пострадал. Не хотели вспоминать о прошлом.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Мать Матрона, несмотря на пережитые страдания, никогда не бывала чем-то недовольна.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Все ей нравилось, все устраивало. Роптавшим на советские порядки говорила, что всякая власть от Бога, властям надо подчиняться и молиться за них: "Спаси, Господи, и помилуй Богохранимую страну нашу Российскую, власти и воинство ея".
МАТУШКА ФРОСЯ: Домики сестер стали маленькими островками, частью родной обители. В них хранились чудом уцелевшие святыньки - вещи преподобного.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Это был словно монастырь в миру.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Батюшка Серафим говорил, что тут у канавки и Киев, и Афон, и Святая земля.
МАРИЯ МУНИНА: Одна сестра жила рядом с Канавкой Царицы Небесной. Она устроила в огороде укромные уголочки и оформила их по евангельским событиям.
МАРФА ТЕСТОВА: Славный город Иерусалим умещался здесь, как на вытянутой руке.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Тут и река Иордан, и Гефсиманский сад, и Голгофа.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Вифлеем, и гора Фавор.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Каждый день, в любую погоду, обходила она огород с молитвами.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Так и шли крестным ходом, сколько было предуготовано.
МАТРОНА ВЛАСОВА: За Господом шли... За год до кончины мать Матрона слегла: здоровье ее было подорвано тяжелыми трудами в заключении.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Руки ее до самой смерти были заняты работой, а уста творили молитву.
МАРИЯ МУНИНА: Похоронили ее слева от могилы Суворовских мучениц.
МАТРОНА ВЛАСОВА: Девчонки, молитесь, пока вы молодые, на старость не откладывайте. Очень тяжело в старости молиться.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Мать Мастридия без молилась до последнего вздоха.
МАРИЯ МУНИНА: Перед кончиной память ей отказала. Она терялась, спрашивала: "Как? Как?"
МАРИЯ ГАЙНОВА: Ей подсказывали: "Господи, Иисусе Христе..."
МАРИЯ МУНИНА: И она продолжала молиться, перебирая четочки.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: Могилка монахини Мастридии в Аламасове не успевала обрастать зеленью - всю травку, все цветочки на ней обрывали на память.
МАРФА ТЕСТОВА: Блаженная Анна Бобкова, когда хоронили одну монахиню, нарядилась в красный сарафан, как на праздник.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Когда ей сказали, что в такой день надо темненькое надевать, ответила: "Да не понимаешь ты! Она сейчас с Ангелами чай пьет!"
МАТРОНА ВЛАСОВА: А одна сестра голубей очень любила. Когда ее хоронили, слетелись птицы. Подлетела одна ко гробу, клювиком коснулась - и улетела, за ней другая, третья... Прощались, как люди. К дому ее они потом не вернулись.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Сколько монахинь мы отпели с Матрюшей.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Сама Матрюша окончила свои дни в 1972 году.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Многие до сих пор приходят к ней просить молитвенной помощи и получают поддержку.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: А Марию Кильдееву убили.
МАТУШКА ФРОСЯ: Забрались к ней в дом, чтобы ограбить. Думали сокровища у нее найти. В огороде остались следы от мужских сапог 44 размера.
Одна ее знакомая видела сон: по высокой красивой равнине идет матушка, вся радостная.
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА: На вопрос, как у нее дела, отвечает: «У меня очень хорошо. Но я бы сюда не попала, если бы не одна девушка, за которую теперь усердно молюсь».
МАРИЯ ГАЙНОВА: Выяснилось, что Марию Павловну действительно убила девушка вместе со своей сообщницей. А чтобы замести следы - надели мужские сапоги.
МАРФА ТЕСТОВА: Везде люди, везде и грехи.
МАТРОНА ВЛАСОВА: На хороших людей враг рода человеческого еще больше ополчается.
ПЕЛАГИЯ ТЕСТОВА: Грешники дьяволу не нужны, они и так его слуги.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Флигель Марии Павловны разобрали, на его месте устроили огород, посадили капусту. А к осени посреди капустной грядки вырос огромный красный цветок необыкновенной красоты.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Ее сосед удивлялся: ничего подобного не видел, хотя давно разводит цветы.
МАТУШКА ФРОСЯ: Почему Господь послал ей такую кончину? Ведь матушка была как птичка: всегда улыбалась, никого никогда не обижала, жила, как в книжках пишут, даже на кровати никогда не спала, а сидела рядом на табуретке.
МАРИЯ МУНИНА: Может, ей лишь немного не хватало до святости, а мученическая смерть помогла?
МАРИЯ ГАЙНОВА: Инокиня Мария (Гайнова) последние годы жила в Сарове. Молилась, ходила на Дальнюю пустынку, на родники. Служила всегда в апостольнике.
МАТУШКА ФРОСЯ: Не боялась никого, кроме одного Бога.
МАРИЯ ГАЙНОВА: В 1986 году она завершила своё послушание - земной путь был пройден.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Монахиня Серафима (Булгакова).
МАТУШКА ФРОСЯ: Одна из немногих дивеевских сестер, кому суждено было дожить до начала восстановления монастыря. Ее энергии хватало на все: писала иконы, расписывала антиминсы. Написала воспоминания о монастыре.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Матушка была очень больна и немощна.
МАТУШКА ФРОСЯ: Но она не позволяла себе рассказывать окружающим, где что болит и как беспокоит.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: В 1991 году были найдены святые мощи батюшки Серафима. Решили положить их в Дивееве.
МАТУШКА ФРОСЯ: Мать Серафима мечтала встретить мощи преподобного.
СОФИЯ БУЛГАКОВА: Но она уже сильно ослабела. Встать ей не довелось.
МАТРОНА КУЗЯЕВА: Матушку похоронили рядом с ее духовной сестрой инокиней Матроной (Кузяевой).
МАТУШКА ФРОСЯ: Никого не осталось, все умерли, меня одну Господь смиряет, знать уж больно грешная.
МАРИЯ МУНИНА: Накануне закрытия Дивеевского монастыря, блаженная Марья Ивановна предрекла, что последняя из сестер, которая останется в живых…
МАРИЯ КИЛЬДЕЕВА:  От лица всех монахинь - почивших, замученных, убитых, но оставшихся верными Господу…
 МАТРОНА ВЛАСОВА:  Будет встречать в Дивееве мощи преподобного Серафима со свечой, которую батюшка оставил сестрам перед самой кончиной.
МАРИЯ ГАЙНОВА: Из почти тысячи живших до революции в Дивееве сестер матушка Фрося осталась одна.
МАТУШКА ФРОСЯ: 30 июля 1991 года матушка Фрося, к тому времени уже схимонахиня Маргарита, встречала святые мощи с той самой свечой… Скончалась матушка 9 февраля 1997 года в день памяти Новомучеников и Исповедников Российских.
САДОВНИК: Ничто не мешало сестрам быть с Богом. И не время от времени, а постоянно. Свои же раны они не показывали никому. Это были люди, которых не застать врасплох. Наверно, это и есть "ходить перед Богом"? Сколько помнится - всегда светило солнышко, когда от них выходили люди...