Не по себе берёзку срубил

Павел с Дарьей - красивая пара! Оба высокие, зеленоглазые, с вьющими каштановыми волосами. Как познакомились они? Я жила с Пашей по соседству и хорошо знаю их историю, которую вам и расскажу. Его сестрёнка Настя тоже мне многое поведала.


Он всю свою молодую жизнь прожил в родном посёлке. Окончив восьмилетку, поступил в городе в училище, на специальность слесаря по ремонту автомобилей. Павел - единственный сын, самый старший в многодетной семье. У него пять сестёр, мал-мала меньше.


Поэтому, наверное, речи о каком-то техникуме и не было, Паша рано стал работать. Надо помогать семье, так как отец работает один. Мать Паши «воюет» с коровами, огородами, да дома - с детьми. Хорошо, что с девчонками особых хлопот нет: учатся на пятёрки, послушные, помогают по дому. Мать всегда в делах, поздно ложится спать.

 
В городе Паша жил у тётки Нюси, сестры матери. Её супруг, Федор, не возражал, хотя и своих детей трое: сын Саша - ровесник племяннику, Света чуть старше их, а Сережка младше братьев на девять лет.
    - Пусть живёт, я не против, где трое, там и четверо, - ответил он на предложение жены о проживании у них Пашки.

Окончив ПТУ, парень работал слесарем на авиационном заводе имени Гагарина, где и сейчас делают самолёты. Но в армию забирать его почему-то не торопились.
    - Больной он у них, что ли? В армию не берут... - судачили местные сплетницы.
Может быть, его призыв откладывали, чтобы он помогал многодетным родителям? В военкомате тоже люди работают, не звери.


Пашка был здоров. Навешав "блинов" на штангу, он поднимал такой вес, который не могли поднять его друзья. Железо парни выпросили в клубе, притащили к Пашке во двор и частенько устраивали здесь соревнования. Пашка весь такой ладный, с широкими плечами и узкой талией.

У его отца фигура другая - торс прямой, жилистый, без капли лишнего жира. На тяжёлой физической работе жир не завязывается. Иногда, по вечерам, отец с сыном схватывались бороться.
    - Ну-ка, кто сильней?
 Мать ругала отца:
    - Ну вот, опять взялись! Ты, старый, сломаешь ещё пацану чего-нибудь!

Но состязание в домашних майках длилось не долго. Отец быстро, за минуту-две скручивал Пашку:
    - Эх ты, мало ещё каши ел! - смеялся он.
Отцу было сорок четыре - он в самой мужской поре, силе.

Ужинала семья, зачастую, картошкой с солёной красной рыбой. Круглую картошку вместе с лососем, нарезанным на небольшие кусочки, граммов по сто-двести, варили в одной кастрюле. Солить воду уже не требовалось, в рыбе соли и так предостаточно. Нужно даже заранее её отмочить в холодной воде, чтобы лишняя соль ушла, только потом варить.

Ели отварную рассыпчатую картошку с жирной кетой-серебрянкой, сдабривая их сливочным маслом, или с такой же соленой красной икрой.

 
Икру мать выкладывала в глубокую фаянсовую тарелку-салатник, посыпав её для красоты и пользы белыми колечками острого репчатого лука, раздавала всем большие ложки из нержавейки. Так что выражение "ели икру ложками" соответствовало истине в прямом смысле.

Икры хватало на большую семью до самого нового года, её хранили в больших трёхлитровых банках в кладовке. Зимой подобный ужин можно было увидеть в каждом доме приамурского посёлка, не только у аборигенов: ульчей и нанайцев.

Напившись сладкого чаю, а после солёной рыбки-икорки он хорошо пьётся, Пашка с отцом садились в зале за круглый стол, накрытый плотной скатертью с жёлтыми кручёными кистями, играли в шахматы.

Скатерть была двухцветной: на одной стороне больше чёрного рисунка, на другой - жёлтого. Можно стелить её на разные стороны - надоест один цвет, повернёшь на другую сторону. Игра на ней шла с переменным успехом. В этих умственных баталиях чаще выигрывал Пашка. Горка деревянных фигурок, "срубленных" в честном бою, у него росла быстрее.


Тогда уже он подтрунивал над отцом:
    - Эх, ты, так легко мне ферзя отдал!
Настя сидела рядом с ними, считала у каждого фигурки на доске и под руками игроков, запоминала их названия, ходы. Стала понимать, что ферзь на лакированной деревянной доске, с чёрными и жёлтыми квадратами - важная фигура. Важней, пожалуй, короля, которого нужно постоянно защищать!
    - Что за короли такие, беспомощные? - размышляла она.
Когда игроки долго думали и на доске ничего не происходило, Настя заплетала жёлтые косички на бахроме скатерти. В доме была ещё одна скатерть с белыми шёлковыми кистями, на ней косички получались ещё длиннее, но мать поругивала девчонок за них. А руки прямо чесались, так хотелось плести эти косы!


Ещё долгими зимними вечерами семья усаживалась в зале, кто где. Отец вкручивал в патрон самую мощную электрическую лампу. И они принимались раскручивать бухты толстых капроновых шнуров на тонкие нити, которые сматывали в большие клубки. Утром отец относил их дядьке Гордею, своему старшему брату, и тот вязал из них рыболовные сети. Так братья заранее готовились к осенней рыбалке. С плохенькой сеткой на Амуре делать нечего, ничего не поймаешь!

Дефицитный капрон для сетей доставал где-то по блату в краевом центре сын Гордея - Пётр, офицер-танкист.

От однообразной работы освобождались только самые маленькие девочки. Те, кто старше, приготовив уроки, поужинав и помыв посуду, знай мотали клубки. За разговорами и шутками время пролетало незаметно, нескучно и несколько клубков ниток назавтра, для Гордея, были готовы. Такая работа по мотанию ниток могла продолжаться целую неделю, пока дядька не давал команду.
      - Всё, хватит, пожалуй, ниток на сетку!

Он с женой, Матрёной, намного старше Ивана и Иды, и трое их взрослых семейных детей живут в разных городах края. Зрение стариков уже подводит, вот и привлекают к работе молодёжь, так как рыбачат братья на Амуре вместе.
 
В их большом, на две семьи огороде, у горной речки, тоже вместе, дружно, сажают картошку. Дети раскладывают семенной картофель в лунки, взрослые тяпками загребают его землёй. Матрёна следит, чтобы дети клали клубни и прижимали их к южной стенке лунки.

Земелька рыхлая, унавоженная, картошки вырастает много. Ещё около домов, у каждой семьи, по небольшому огороду, там тоже картошка, но и прочие овощи: капуста, огурцы, помидоры, морковь. Осенью излишки картошки обе семьи продают односельчанам или сдают в ОРС - отдел рабочего снабжения леспромхоза.
 
Весной тоже могут продать, если видят, что сами не съедят. А семенной картофель, средний по величине, хранится отдельно, в другом подполье.
Вместе братья заготавливают и сено для домашнего скота, выезжая для этого на амурские острова.

Весной Павла отправили от военкомата на курсы водителей в посёлок, около города Юности. И эти курсы считались большой удачей для всех поселковых парней, они давали им профессию.

Когда Паша вернулся с учёбы домой, ему дали старый МАЗ, грузовик с голубой кабиной и металлическим кузовом. Настя частенько просила брата прокатить её. Тот, пообедав, заводил машину, она ловко запрыгивала в нагретую солнцем кабину, устраивалась поудобнее на широком, пахнущем кожей и бензином сиденье, и млела от счастья! Много ли ребёнку для радости надо? Доехав до поворота дороги у дома связиста Овчинникова, брат высаживал её, и она возвращалась домой пешком.

Рядом с поворотом, налево - глубокий овраг и Настя, идя домой,  припоминала, как зимой они катаются здесь на санках, лихо съезжая с одной стороны оврага, от петровских огородов, выскакивая на другую. Но это опасно - рядом проходит дорога и можно угодить под колёса гружёного лесовоза. Катайся, но поглядывай - нет ли машины? Летом овраг кажется более глубоким, чем зимой.

Но леспромхозовским детям всё нипочём! Они и по самой дороге, бегущей вниз по естественному склону, катаются. Делают "паровоз" из десятка санок, цепляются за одежду друг друга и с криками, визгом катятся вниз. И никаких несчастных случаев ещё не бывало!

По пути их паровоз разваливается, санки переворачиваются и дети со смехом летят в снег. По полдня они могут проводить на горках. Зимой рано темнеет, и уже в сумерках они возвращаются домой. Уставшие, еле тащут за собой алюминиевые санки. Их тёплые, "с начёсом" штаны, натянутые на валенки, обледенели, валенки и рукавички тоже. Дома вещи развешивают над тёплой печкой, штаны прямо с валенками.

Санки дети оставляют в коридоре. Во дворе нельзя - кто-нибудь стырит такую нужную популярную вещь. Настя помнит, как однажды лизнула покрытый инеем металл санок. Уж очень красивый куржак на них был, на вид очень вкусный. Язык прилип к раме санок и никого не было рядом, чтобы полить на него холодной водой. Пришлось отрывать. Язык долго саднил, болел. И этого одного раза ей хватило, чтобы больше эксперимент не повторять - у ребёнка накапливался собственный жизненный опыт

А старый грузовик брату приходилось часто ремонтировать, и во время ремонта Паша получал зарплату слесаря, что, конечно, его не устраивало. Он стал работать в тайге, на лесозаготовках.

В чувстве юмора ему не откажешь. Родители и сёстры с нетерпением ждали его возвращения с работы, и он не обманывал их ожидания. Ему всегда есть, что им рассказать: свежий анекдот или случай в бригаде.
 
Пашка доставал из тарелки наваристого борща большой мосол, говяжий или свиной, срезал ножом с него кусочки мяса и хрящики, выбивал из кости мозг, солил его,с аппетитом всё уплетал, а родичи ждали начала его баек. Пашка на разные голоса, в лицах, изображал различные сцены, и семья умирала со смеху.

Несомненно, у него были актёрские данные. Он много читал, приносил из библиотеки стопки книг, быстренько проглатывал их. Когда учился в школе, учителя хвалили его за красивые сочинения, выходившие из-под его пера. Он и клички своим собакам давал книжные: Тотошка и Тэке. Младшие сёстры гадали об их происхождении, пока не подросли и не прочли те же самые книги про Волшебника Изумрудного Города и охотника Джуру. Клички - оттуда.

Их красивого, чисто-чёрного кота, тоже он назвал - Атцэ. Отец принёс котёнка за пазухой, когда семья только что переехала в новую квартиру в деревянном двухквартирном доме. Пустил его на пол, и котейка от порога опрометью пересёк большую комнату и спрятался под кроватью, на которой сидели, играли дети.

Ещё Паша красиво рисовал, и ему легко давалось в школе черчение. Молоденькие воспитательницы детского сада, заигрывая с ним, частенько просили нарисовать что-нибудь для оформления помещений своих групп. И он не отказывал им. Разложив на столе огромный ватман, принимался за работу.

Настя сидела рядом с ним, подавала ему карандаши, которыми он сначала делал наброски рисунка, распределял контуры фигур на листе. Потом подавала кисти и краски, меняла в банке серо-буро-зелёную воду на чистую.

Призвали Пашку в ряды Советской Армии в двадцать два года, и у леспромхозовских кумушек исчез повод злословить в его адрес.
Чуть было не записали призывника на медицинской комиссии в Морской Флот.
     - Да в коридоре пацаны зашумели, и я не расслышал какое-то слово, сказанное врачом-«ушником»,  - рассказывал со смехом и выражением Паша своим родным.
А те были рады, что забирают любимого сына и брата на два года, а не на три.


Как только его отправили в армию, мать, Идея, устроилась на работу - в рабочее общежитие  смотреть за порядком, воспитателем - так называлась её должность.
     - Взрослым работягам нужен воспитатель? Их уже не перевоспитаешь - начнут хулиганить, так милицию надо вызывать, - рассказывала она домочадцам, придя с работы. - А они все: "Тетя Ида, не вызывайте милицию! Мы вас любим и уважаем". Ишь, хитрецы, подлизываются!


Паша отслужил два года в автобатальоне, базировавшемся во Владивостоке.
    - Служба, - писал он в письмах домой, - не трудная. Постоянно в разъездах - в командировках. В своей воинской части бываю мало, дедовщины не хлебнул.
Да он уже сам был «дедом» по возрасту, кто же его заставит зубной щёткой драить унитаз? Такой здоровяк сам, кого хочешь, заставит.

Минусом было то, что пока он был в разъездах, кто-то из служак, может, и офицеры, получали посылки ему из дома и съедали их содержимое: сгущённое молоко, халву, конфеты и полукопчёную колбасу. Как-то отдали лишь белый материал на подворотнички - не съели. Дознание он не проводил, ну, съели - так съели, лишь написал домой:
     - Больше не присылайте посылок, лучше бы сёстры эти сладости съели!


Весной он вернулся домой. Прилетев на "кукурузнике" в малый аэропорт, прошёл по крутой тропинке через хвойный лесок, заскочил к сестрёнке в интернат при средней школе. Она учится здесь в девятом классе, на выходные приезжает домой.
    - Настя, тебя там солдат какой-то зовёт! - сказала ей одноклассница. - Выйди в коридор.

 
Настя бросилась возмужавшему брату на шею, уткнулась носом в толстое сукно шинели с погонами старшины. В званиях она уже разбиралась, в девятом классе у них начался интересный предмет - начальная военная подготовка.
      - Пашааа! Ура! Приехал!
Быстро надев чёрное пальто, серый пуховый платок, она проводила его до дежурной машины, отправлявшейся в родной посёлок.

*
А летом он встретил Дарью, приехавшую в гости к соседям - она была двоюродной сестрой Сергея. Девушка сразу понравилась Паше: яркие зелёные глаза, кудряшки на лбу и висках, улыбка до ушей. Тонкая талия, полные бёдра и щиколотки. Позже Даша с матерью переехали с холодного охотского побережья в их лесной край насовсем, чтобы жить рядом со своими родственниками.


Её морской посёлок, на краю света, был ещё глуше, чем Пашкин леспромхоз, который торговал лесом с Японией, Китаем - выходил на международный рынок. Бульдозеры и почти вся техника на вывозке леса японская, ярко-жёлтого цвета. Лесовозы "Камацу", "Датцу" или американский "Катерпиллар" почти бесшумно двигаются. Удобная кабина, где сидит водитель или тракторист,тёплая, непродуваемая.


В русской технике, выкрашенной тёмно-бордовой краской, тракторист целый день сидит в холодной кабине, тепло идёт только от мотора. И если наши "железные дровосеки" по улице лесопункта пройдут, трелёвочные ТТ-4 или ТДТ-55, дрожат стёкла в окнах, того и гляди - выпадут, и сами дома, крепкие, деревянные, трясутся. А после работы у трактористов трясутся руки и ноги. Они, конечно, почувствовали разницу в работе технике, импортной и советской.

 
Вещи в местном магазине продаются тоже японские, китайские и прочих азиатских стран: нарядные, качественно пошитые, со всякими рюшечками и кантиками-бантиками. Вина, коньяки тоже импортные, европейские: из Румынии, Болгарии. Мятный ярко-зелёный ликер - из Вьетнама. Но рабочие леспромхоза предпочитают водку, "Московскую", по три четырнадцать.

Пашка - красивый парень и любит красиво одеться. Курток японских демисезонных у него три: одна - чёрная, тёплая, из тяжёлой болоньи, на тёплом подкладе, с замком на капюшоне - он расстёгивается, как на куртках офицеров-подводников. Серая - полегче, а белая, вообще, для красоты - ткань на ней такая лёгкая, пористая - дышащая, типа джерси.


Ко всем курткам подходит красный свитер толстой вязки с белым орнаментом на груди, с высоким воротом. Как оденется Пашка, "коры" югославские начистит чёрным, как ночь, обувным кремом - ну, красавчик! Девчонки местные так и млеют перед ним!

Сосед первым сделал ход, сказав как-то ему:
    - Своди Дарью в кино, познакомь с местными.
И молодые люди стали встречаться, ходить в кино, на танцы. Паша ввёл её в свою компанию, познакомил с друзьями. Он крепко влюбился и  был этому рад.


До армии у него была подружка - Тамарка Косорукова, старше него на несколько лет. Довольно взрослая девушка - плотно сбитая, с короткой стрижкой тёмных кудрявых волос, с румянцем на щеках - кровь с молоком! Крутила фильмы в кинобудке поселкового клуба, и пацаны частенько набивались к ней туда, в гости.

Она из приезжих "перекати-поле". Родители Паши и Томки были знакомы в молодости, жили когда-то в одном селе, на Амуре. Теперь семью Тамарки каким-то ветром занесло в их леспромхоз. Родители вновь возобновили знакомство. Её младшая сестра, Галя, высокая и красивая, с родинкой на щеке, сильно хромала - одна её нога короче другой. Но это не мешало ей играть с детьми во дворе, в любимого "чижика". Сестры Паши жалели её, у них в посёлке не было детей-инвалидов. Да и взрослых инвалидов не было. Если кого и прибьёт лесиной на лесозаготовках - то насмерть.


Но Тамарке пора было устраивать свою судьбу, и она не сочла молодого парнишку подходящим вариантом для семейной жизни. Вышла замуж за такого же взрослого парня, не местного, приехавшего в леспромхоз на заработки.


Паша, конечно, переживал её измену, сначала  даже хотел разобраться с соперником, но поговорил с друзьями: Колькой и Гунькой и передумал, гордость не позволила, а, может быть, парни отсоветовали.
    - Да пошли они! Совет да любовь! Пусть живут, - сказал он, не злой по характеру парень. Его таким вырастили отец и мать, правильным, добрым.


Теперь же, приходя вечером со свиданий с Дашей, он делился с ожидавшей его младшей сестрой, своими чувствами.  Рассказывал, как сильно любит свою новую подружку, что между ними ещё нет близких сексуальных отношений.
     - Даша говорит: «Всё после свадьбы». И я не настаиваю.


Это было нормой: молодые люди не съезжались, не жили вместе до свадьбы. Обязательно надо было расписаться. Сейчас об этом читать, наверное, смешно? Если они и занимались сексом, то не афишировали его. Обществом добрачные отношения, мягко говоря, не приветствовались. Скажем прямо, осуждались – девушку тут же запишут в шалавы и проститутки.

*
Дружат Паша с Дашей, дружат - всё больше нравятся друг другу. Вроде и продолжение должно быть, развитие событий. Через полгода молодые люди решили пожениться.
     - Даш, я тебя люблю! Выходи за меня замуж!
     - И я тебя люблю, я согласна, - ответила Даша, давно уже ждавшая предложения руки и сердца.


Заручившись согласием подруги, сын объявил новость родителям. И они, прихватив с собой бутылку спиртного напитка, как полагается, отправились к матери и отчиму сватать девушку, дескать: «Ваш товар, наш купец». Её семья была им рада и тоже ответила согласием.
     - Проходите, гости дорогие! Даша уже сказала нам, что вы придёте!

Старшие за рюмочкой обговорили детали свадьбы, а молодые подали в поселковый совет заявление.
     - Ждать бракосочетания целых два месяца! - сетовали они. - Зачем даётся такой долгий срок?
Но, вообще-то, это хорошо, правильно: жених и невеста ещё проверят свои чувства, а родители подготовятся к свадьбе.


Естественно, что сторона жениха материально потратилась больше, как и положено. У Паши были деньги на сберкнижке - копил на собственную машину, да родители подключились. Кольца золотые купил, продукты для застолья, свадебный чёрный костюм. Это сейчас мы знаем, что не стоит надевать на свадьбу чёрное и новый год нельзя встречать в чёрной одежде. Чёрный цвет у нас - траурный. Ну, какой уж был в магазине, кто же тогда знал эту примету? Дарья позаботилась о своём наряде: белом платье, фате, да туфлях.


Им повезло с погодой. На дворе стояло солнечное, яркое бабье лето. Тёплый, не по-северному, сентябрь ещё не сбросил листву с деревьев. А мог бы зарядить холодный дождь с ветром, после которого лист сразу падает на землю. Во дворе и палисадниках  -  разноцветные краски цветов: большущих игольчатых георгинов, высоких гладиолусов, астр, похожих на звёзды, прочей мелочи: оранжевых бархатцев, разноцветных настурций. Мать Паши - большая любительница георгинов. Ими засажен весь их большой двор и палисадник.

В ухоженном семьёй огороде ещё краснеют на кустах помидоры, не отошли огурцы-молодцы, налилась морковь и капуста уже с голову, уродилась картошка разных сортов. Раннюю давно уже подкапывали, пробовали.

     - Потом картошечку выкопаем, - ласково называл второй хлеб довольный отец жениха в предвкушении скорого праздника, благостно закуривая после обеда "Беломор", открывая дверь из летней кухни на улицу. - После свадьбы Паши.
Все силы они бросили на её подготовку, закупали продукты, вино, водку. Самогон в посёлке не гнали, боялись милиции. Может, кто-то и гнал.
     - ПосОдют, срок дадут за него, - говорил начитанный соседский дед.


 
Гуляли свадьбу два дня, как и положено в сельской местности. В первый день столы накрыли через всю небольшую квартиру родителей жениха, оставив узкий выход на застеклённую неотапливаемую веранду. Да и топить печь в доме ещё не нужно, на улице тепло! Гостей усадили за накрытыми столами в зале и просторной кухне. Свадебное угощение готовили в летней кухне, построенной из тёса.


Пригласили повариху, и котлеты, рыбные и мясные, лосось под маринадом с овощами, голубцы, прочая снедь «пыхтели» и булькали в подливке на печке, в огромных кастрюлях и сковородках, издавали аппетитные запахи. В толстостенных алюминиевых бачках, взятых на прокат в местной столовой, томились мясная солянка, тушёный картофель с мясом. Еда простая, без кулинарных изысков, но вкусная и сытная, пальчики оближешь! Помощницы только успевали подносить блюда с едой из кухни в дом.


Ещё на столах красуются осенние фрукты: яблоки, виноград, арбузы. Продукты припасены целыми ящиками, корзинами, сумками. Водка, вино лились рекой. 

 
Приехал из Амурска, переехавший туда недавно к младшему сыну дядька Гордей с женой Матрёной, прикатили из соседних посёлков армейские друзья Паши: Витька Комаров, Сашка Музыченко.
Свидетельница со стороны невесты - Нина, незамужняя родственница Паши из Киселёвки, так как Дарья ещё не обзавелась здесь подругами. 

Его друзья детства, Колька и Вовка, постеснялись быть в центре события, и свидетелем со стороны жениха стал Николай Буденко - неженатый парень, приехавший на заработки из Украины. Они с Пашей работают в одной бригаде, где Колька - бригадир. Парень-тракторист, работает на трелёвочном тракторе и так в тайге повелось, что бригадирами руководство леспромхоза всегда назначает трактористов.


Расписались молодые в клубе, куда перенесли из поселкового Совета их торжественную регистрацию. Земляки - все желающие, сбежались туда посмотреть на редкое зрелище.

Как сейчас, я вижу их: нарядный и счастливый, немного похудевший от суеты предсвадебных дней жених; такая же, в белом кружевном платье, с высокой причёской, в кудрях и длинной фате невеста; фужеры с шампанским, смех, поздравления и добрые пожелания молодым.


Довольный сосед украсил в разноцветные ленты и шары свою голубую «Волгу» с покатым задом, с синими бархатными сиденьями. Посадил на спинку задних сидушек нарядную куклу дочки и катает молодожёнов по глинистой новой дороге в соседний посёлок, стоящий на самом берегу Амура, и обратно. Гордится, ведь это он их познакомил!


Леспромхозовские мужики-выдумщики, переодевшись в жениха и невесту, перегородили верёвками и живой цепью дорогу на Быстринск.
    - Выкуп! Выкуп! - дерут глотки они.

 
Особенно колоритен дядька Аракчеев в роли невесты! Напялив на жилистую крепкую фигуру светлое, ситцевое женское платье, прицепив на голову тюль с окошка вместо фаты, он руководил своей "свадьбой". Обнимал корефана, под крики компании "горько" бросался целовать его. Тот уворачивался, убегал, а зрители хохотали, держась за животы:
    - Смотрите, смотрите, жених-то, жених убежал от невесты!


Чтобы проехать,приходилось откупаться от них бутылками водки. Весёло было, все умирали со смеху, глядя на дядьку Лёшку! Он работал на сплотке леса, на эстакаде. И его загар лица, цвета кирпича, чернющие густые брови никак не сочетались с белоснежным тюлем "фаты", делали его образ очень смешным. Обошлись без тамады и ведущего с программой, люди веселили себя сами - сплошная импровизация!


Приглашённые гости натащили подарков, дорогих и не очень, с юмором. Витёк, например, подарил молодым соску-пустышку, завёрнутую в несколько слоёв газет: разворачивал их, разворачивал. Одни хохотали, другие шутки не оценили, косились на него:
     - Ну и подарок! Пожадничал, мог бы что-то хорошее молодым подарить! Хоть бы посуду какую-нибудь принёс…


Гости плясали во дворе, замощённом на время свадьбы досками. Веселье продолжалось и поздно вечером, когда вывели на улицу свет. Гудел баян Юрки, пищала Витькина гармошка в унисон с частушками. Топали каблучки радостных женщин, шлёпали подошвы хорошо подвыпивших мужчин.

 
Когда музыканты уставали, молодёжь включала на всю мощность проигрыватель с колонками, меняла пластинки и тогда уже пели «Весёлые ребята», «Голубые гитары". И много раз, так к месту, полюбившуюся песню пел Муслим Магомаев:
     - Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала!
Соседи не возмущались - такие шикарные, по местным меркам, свадьбы редко случались в посёлке.


Глаза молодых супругов светились неподдельным счастьем. Они уже устали от всей этой приятной свадебной круговерти. Многократно звучавшие сегодня крики: «Горько!» и, следовавшие за ними поцелуи, разогревали их всё больше и больше. Молодым хотелось поскорее остаться одним.  Наконец-то Пашка дождался брачной ночи!

*
В следующем году, тоже в сентябре, у семейной пары родился сын, такой же красивый, как родители. Ультразвукового обследования беременных ещё не придумали и до последнего момента - рождения ребёнка, никто не знал, кто же родится: мальчик или девочка?

Однажды, до его рождения, Настя, вместе с одноклассницами, стояла на дебаркадере, ожидая рейса «Метеора» из Циммермановки на Быстринск,  как вдруг увидела появившуюся в толпе Дашу. Махнула ей рукой, и беременная женщина подошла к ней. Набежавший ветерок отбросил с лица будущей мамы кудрявый локон, и Настя увидела на её правом виске и скуле большущий тёмный синяк.

     - Что это у тебя? – испугалась она. - Ты что, сбежала из больницы? Тебя же на сохранение положили?
     - На меня потолок в палате обвалился, когда я была в кровати. Ведра два мусора вымели, вынесли. Хорошо, что на боку лежала, а не животом кверху. Вот я и потребовала, чтобы меня отпустили домой. Закатила врачам скандал, - ответила, улыбаясь, Даша.
     - Ничего себе - сохранение! А как ребёнок? Ему это не повредило? – забеспокоилась Настя. 
Ей нравилась жена брата, весёлая, современная.
     - Да всё нормально будет, не переживай! – тряхнула кудрявой головой Даша.


И вот свершилось - роды прошли благополучно. Вся большая семья Паши, особенно, женская её часть, была рада прибавлению малыша мужского пола, первого племянника.
     - А то всё девки, да девки!- говорили довольные сёстры Паши.


Настя помнит это радостное событие, она рассказывала мне о нём. Девушка только поступила учиться в политехнический институт, на экономиста. Приехала домой. Дверь нараспашку, в квартире никого нет. И только в огороде, в высоких кустах черноплодной малины, мелькают головы их семейства - едят чёрные ягоды прямо с кустов.

 
     - Мы же ничем её не опрыскивали, а тут дождь прошёл хороший, смыл пыль, - ответили родственники на вопрос Насти, почему едят ягоду немытой.
Она присоединилась к ним. Отправляя крупные, с фалангу пальца,спелые ягоды в рот, боится спросить, кто же родился у молодых.


     - Ну что же вы молчите? Кто родился-то у Пашки с Дашкой, мальчик или девочка?
     - Да мальчик, мальчик, - ответили хором родные.
     - Ну, слава Богу! Урааа!


Время шло, ребёнок рос, Паша опять работал в лесу, на лесозаготовках, Даша  - медсестрой в детском саду. Её фигуристая мать, с высокой грудью и таким же задом, с рыжей пышной завивкой-«химией», гордилась своей единственной дочерью-красавицей и теперь уже считала, что муж-водитель ей не пара.

А сейчас, тем более, он работает в лесу: то чокеровщиком, то сучкорубом или помощником вальщика. Машин на всех желающих не хватает, да и в бригаде, на лесозаготовках, больше платят - вот Паша и перешёл туда.


Этим она отравляет молодым безмятежную жизнь.
    - Не по себе берёзку срубил, - говорит она про зятя не только дома. Но Дарья всегда заступается за любимого мужа:
    - Ну, что ты такое говоришь, мама!


Соседки шушукаются, слова сватьи передают Иде, и та обижается на Тину:
    - Что же за генерала дочку не выдала? Не позвал замуж никто?
Но скандалить с ней не хочет, соблюдает нейтралитет. Её сын - красивый парень: белозубый, с чёрными бровями и ресницами. Водкой не увлекается, не курит. Любит жену и маленького сынишку.


Но матери обидно за сына:
     - Ну, да, не генерал! Да за него любая наша девушка пошла бы!
Она обожает своего первенца.
     - Ох, как я его любила, когда он был маленьким, - вспоминала мать. - Он был таким долгожданным. Замуж я вышла в девятнадцать, а родила его почти в двадцать два.

Жили они с Иваном поначалу вместе с его родителями, и свёкр, Иов, колкий на язык, уже косился сердито на красивую невестку:
     - Что-то долго она не рожает.
Свекровь, Екатерина Игнатьевна, добрая женщина, успокаивала своего мужа:
     - Родит ещё, родит, не переживай!
Зато после Пашки дети посыпались, как горох, один за другим.
 
Сейчас Иде сорок шесть, последнюю дочь родила десять лет назад. Она среднего роста, довольно плотного телосложения. Наголодавшись в войну, эти дети военного времени не ограничивали себя в еде. У неё тёмные волосы, брови и ресницы - всё своё, не крашенное. Волосы вьются крупными завитками, как у её братьев и сестёр, в собенниковскую отцовскую породу.

Она и сейчас любит сына, хотя и отдала его другой женщине. Пытается накормить его каждый раз, когда он забегает в родительский дом.
     - Садись, Паша, поешь с нами.
     - Нет, не буду, - говорит тот. - Я бы с удовольствием, но Даша обидится, если откажусь дома от ужина. Скажет, опять у матери поел? Хотя, мам, ты готовишь вкусней, чем они с тёщей.

Не ходит Ида лишний раз к молодым, полагая, что невестка, настроенная матерью, да и сама сватья, постоянно околачивавшаяся у дочери, не рады ей. Иногда, правда, молодые супруги, уходя в гости или в кино, зовут её побыть с внуком.
     - Мам, посиди с Димкой, - просит сын.
     - Хорошо, приду, - соглашается мать, идёт к ним, взяв с собой Лену, дочь-школьницу.


Жена Паши полюбила красивые японские вещи, привозимые в их леспромхозовский магазин. Не пропускает ни одного привоза импортных товаров. Приоделась, купила французскую шубу.  Та хотя и искусственная, но красивая, отрезная по талии, под пояс. Сейчас искусственные шубки модней натуральных: тяжёлых овчинных или беличьих - прямых, стоящих колом. Справила под цвет шубы соболью шапку - символ семейного благополучия и достатка. Местная "знать", вся, в таких щеголяет.

Паша не жалеет денег для ненаглядной жены. Всё, что было накоплено им до свадьбы на мечту - собственный автомобиль, она вытаскала за три года на тряпки. Но деньги просто так, с неба, не падают. Зарабатываются тяжёлым трудом.

Однажды Пашке крепко досталось в лесу. Ветки, сухие сучья с поваленных деревьев рабочие рубили топором и они, мёрзлые, легко отскакивали от ствола. Но потом сучкорубы приноровились спиливать их маленькими бензопилами "Тайга", которых почему-то окрестили "обезьянками".

В ту смену крепкий, как железо, сучок не поддался и обезьянка сыграла на полных оборотах вверх, прямо Пашке в лицо. Цепью работающая пила разрезала ему нижнюю губу, выбила правый передний зуб. Всё случилось быстро, в одно мгновение кровь залила его подбородок, щёки. Сначала Пашка не успел даже испугаться, только потом стало страшновато.
    - Как ещё нос не отрезала! - сказал он.

Когда его родным передали о несчастном случае в лесу, что Пашку привезли домой, они всей гурьбой рванули к нему, на соседнюю улицу. Там уже работал фельдшер: вколол новокаин, кое-как, неаккуратно, зашил губу, наложил повязку. Растерянный Паша сидел посреди кухни на табурете, вокруг него хлопотала бледная от испуга Дарья.


     - Да всё уже позади, нормально всё, - успокоил он родственников, которые со слезами на глазах окружили его.
     - Паша, ну как же так получилось? - расспрашивали они его, плакали, поглаживая его по плечам.
     - Да вот, подвела обезьянка, твёрдый сучок попался...

Некоторое время он побыл на больничном, потом опять вышел в бригаду. Как говорится, волков бояться - в лес не ходить. О недавнем несчастном случае напоминал свежий неровный шрам на губе и подбородке.
     - Теперь зуб надо вставлять, железный, - шутит лесник над собой. - Подожду, пока всё заживёт.

Он шутит, но родственники-то знают, как ему дороги зубы, они у него прямо фетиш какой-то. Как он ухаживал за ними: начищал сначала зубным порошком, потом болгарскими пастами с минеральной водой: "Мэри" или "Поморин", и они сверкали белизной. Глядя на него, вся семья следила за своими зубами, брала с него пример.
     - Ладно, зуб. Хорошо, что живой остался! - говорит отец, Иван.

*

И всё в молодой семье было бы хорошо, наладилось, притёрлись бы супруги друг к другу - ведь прожили-то всего ничего, если бы не кожное заболевание жены. Между её небольших грудей образовалось незаживающее пятно размером с пятак, вроде экземы. Дарья-медик, не стесняясь, показывает его родным. На руках тоже появились язвочки, мочить их нельзя.


Паше приходится помогать ей по вечерам и в выходной: посуду мыть и стирать.
     - Чего не сделаешь для любимой жены? - говорит он.
Хотя его супруге можно было бы и перчатки резиновые надеть.
Никакие лекарства, мази ей не помогали, и она отправилась на курорт - на Кавказ, на минеральные воды.


С лечения Дарья вернулась совсем другой - охладевшей к мужу. Паша – не дурак,  сразу это почувствовал. Жена месяцами не подпускала его к себе.
     - Лягу спать отдельно, что-то плохо мне, - говорит она.

 
Муж заподозрил её в супружеской измене. Рассмотрев внимательней привезённые с курорта фотографии,  заметил, что на всех фото, в компаниях, рядом с его женой маячит один и тот же мужик, что подтверждало его догадки. Конечно, можно было поговорить с Дарьей начистоту, но он не хотел услышать правду. Как говорил русский поэт-классик: "Меня обманывать не надо, я сам обманываться рад".


Пару раз Дарья уходила к матери, забрав сына, увозя за несколько раз на детских санках все новые вещи, купленные на деньги мужа - пока он был на работе. Зарабатывал Павел на лесозаготовках хорошо, несколько сотен, а зарплата медсестры – всего-то семьдесят рублей. Теперь уже мать уговаривала свою дочь вернуться домой:
     - Чего тебе надо? Такой хороший муж, не пьющий, работящий, вас с Димочкой любит.


И санки с вещами скрипели по морозу и снегу назад, домой. Из второго ухода она вернулась уже без вещей. Всё новое оставила у матери. Шифоньер в квартире стоял полупустой, с много раз стиранными махровыми полотенцами и постельным бельём.


Задумчивая, похудевшая Дарья молча бродит по дому. Готовит, убирает квартиру. Ходит на работу, в детский сад, уводит и приводит с собой сына, но делает всё это механически, как робот.

     - Даша, почему не жаришь? -  спросил Паша однажды, показывая пальцем на печень, замоченную в молоке. - Долго уже стоит.
     - Отдай собаке, - равнодушно ответила жена.
     - Как скажешь!

Паша вышел во двор. Пёс, виляя хвостом и гремя цепью, выскочил из деревянной будки, обрадовался хозяину, стал прыгать вокруг него.
Паша вывалил печень вместе с молоком в обмёрзшую льдом старую кастрюлю. Сторож жадно набросился на еду.
    - Тебя сколько ни корми, ты всегда голодный!- сказал Паша собаке и вернулся с мороза в дом.


Чуть позже жена спросила:
     - Ну, что? Джек издох?
     - Нет. С чего бы это? "Спасибо" тебе сказал.
В ответ - её молчание. Паша ещё вспомнит этот момент:
     - Она хотела приготовить ту печень мне на тормозок - обед в бригаде?
Столовая тогда у них в лесу, на верхнем складе, не работала.
     - Почему передумала? И что с печенью было не так? Почему пёс должен был отдать концы?


Потом жена совсем перестала есть.
     - Даша, почему ты ничего не ешь?
     - Сейчас не хочу, потом поем.
Паша уходил на работу и подумать не мог, что она готовится к смерти.


В тот роковой день, тридцатого января, он вернулся с работы затемно. Зимой в пять вечера уже темнеет. В окнах их квартиры света нет.
     – А где же мои домочадцы? - подумал таёжник, замёрзший за день, отработавший рабочую смену по пояс в снегу.

Работа в лесу - не сахар. Прежде, чем вальщик подойдёт и спилит ёль или лиственницу бензопилой "Дружба" или мощным "Уралом", его помощник ногами в валенках притаптывает нетронутый полутораметровый снег вокруг лесины. Потому как по технологии нужно свалить её как можно ниже, не оставляя высокого пня. Снег чистейший, сверкает на солнце разноцветными огоньками. Местами на нём виднеются цепочки следов лесных мышей или более крупного хищного зверька.

Вальщик знай пилит, не отвлекается. Свежие пахучие опилки жёлтыми фонтанами летят в обе стороны от пилы. А помощник вальщика смотрит, чтобы дерево упало куда надо и подтолкнёт своевременно ствол, направит его в нужном направлении.

Огромное спиленное дерево замирает на какое-то мгновение, ещё стоит, будто прощается со своими корнями. Его ветви ещё цепляются за соседей, прося у них помощи, потом рушится вниз, сокрушая на своём смертельном пути подрост, кустарники. Падает на землю, и ударная сила подбрасывает свежеспиленный комель вверх, ствол сотрясается, словно в предсмертной судороге. 

Это печальное зрелище завораживает рабочих. Ажурная крона лиственницы на фоне синего неба - та ещё картина, заглядишься! И заснеженные зелёные лапы огромной ели тоже необыкновенно красивы! Но помощнику нужно не зевать, успеть отскочить в сторону, чтобы этим самым комлем его не ударило. Вальщик глушит пилу и дерево затихает.

 
Работа чокеровщика тоже тяжёлая: походи-ка за трелёвочным трактором целый день, проваливаясь в глубоком снегу; подыши синим ядовитым выхлопом его мотора, потаскай за собой тяжёлый металлический трос с таким же чокером-крюком на конце, цепляя его за вершинки собранных в пачку сваленных лиственниц или елей. К концу смены будешь без рук и ног!

Зато и зарплата хорошая, если отведут хорошую деляну с хвойными породами и лес густой, стеной стоит. Тогда выработка у бригады высокая!

Паша вошёл в незапертую холодную веранду, дёрнул входную домашнюю дверь, но она не открылась.
     - Так, на крючке, должно быть Дарья задремала, - подумал он про жену.  Такое бывало не раз, и он поддал тяжёлую дверь, обитую толстым серым войлоком, покрепче плечом. Тонкий крючок, подпрыгнув, выскользнул из металлической петельки. Дарья висела в дверном проёме...


Он уткнулся лицом в её холодные ноги, закричал. Рванулся на морозную улицу, кубарем скатился с крыльца на заснеженный, в синих сумерках, двор. Бросился к соседу, Мишке.


«Корень, сбери сына»  -  гласила посмертная записка, лежавшая на виду, на кухонном столе. Очевидно, обращаясь к мужу по фамилии, женщина хотела написать «сбереги сына». Всё-таки, в последние минуты жизни она подумала о двухлетнем ребёнке и соображала, что делает.
     - А ты подумала, каково ему будет без матери?  -  обращались к ней, уже мёртвой, близкие.


Почерневшего от горя, двадцативосьмилетнего вдовца, милиция всё же допросила для порядка. Все знали и подтверждали, что весь тот  трагический день он работал в тайге, у всех на виду. Она даже провела следственный эксперимент - Павел несколько раз показывал, как плечом поддавал дверь, желая открыть крючок, наброшенный изнутри. Дарья знала, что чужой не зайдёт, а Пашка сможет открыть дверь.


Факт самоубийства налицо, прощальная записка тому подтверждение.  В кухне стояла оцинкованная ванна с холодной мыльной водой. Перед смертью жена помылась. Стало понятно, почему она отказывалась есть. Медсестра знала, что у повешенных людей раскрывается сфинктер прямой кишки, и содержимое кишечника выливается наружу, да и мочевого пузыря тоже. Она хотела висеть в петле чистой.


Во время траурных ночных и дневных бдений односельчане вспоминали, кто видел Дарью последним. Ими оказались коллеги по работе – они видели её у детского сада. В тот день её смена начиналась после обеда. Женщины заметили, как она, не заходя во двор, постояла немного у калитки, повернулась  и ушла.
    - Что-то Дарья передумала работать, заболела, что ли? Не зашла даже, не предупредила,  -  удивилась заведующая садиком, поджав пухлые губы.

 
А той уже, очевидно, было всё равно. Родственники, соседи гадали:
    - Что толкнуло её на этот шаг? Не хотела жить с мужем - развелись бы, уехала. Зачем лишать себя жизни, а малолетнего ребёнка матери?
    - Что стало сильней материнской любви? Сына – такого крошечку оставила. И мать свою не пожалела, единственной ведь дочерью была. Вроде, так хорошо они с Пашей жили, в любви и достатке,  -  удивлялись её смертельному поступку земляки.               
    - Загадала она нам загадку на всю оставшуюся жизнь, - подытожила свекровь Идея.


Похоронили невестку на общем кладбище. В советскую эпоху, да и сейчас, не соблюдаются церковные правила для самоубийц - хоронят их вместе со всеми, не за оградой. Да у их поселкового кладбища и ограды-то нет.

Настя, студентка, рассказывала мне, что получив телеграмму о смерти Дарьи, она не смогла лететь на похороны - полным ходом шла зимняя сессия, за первый семестр третьего курса. Не сдашь вовремя, отстанешь от своей группы - это не шутки. На следующий год восстанавливаться? Ещё погода пасмурная стоит несколько дней, снежок идёт. Борты малой авиации к ним домой в такую погоду не летают. А если и улетишь, то застрянешь где-нибудь из-за непогоды, и домой не попадёшь!

Да и чуяла она, что смерть Дарьи носит криминальный характер. В телеграмме родственники, понятное дело, причину её смерти не указали.
    - Неудобно даже говорить о ней. Стыдно, скажем прямо! - думала девушка.
Настя уже знала от родных о неладах в молодой семье, об уходах-возвратах невестки и ей было обидно за брата. Сестра всегда на его стороне.
    - Слишком Пашка правильный, добрый и любил Дашку! Пожестче ему надо было быть с ней!


Потом по посёлку поползли слухи, что Дарья, якобы, была наркоманкой, хотя при осмотре тела фельдшер отметил, что её вены не были исколотыми. Да и редкостью ещё была тогда наркомания, тем более в их глуши. Алкоголь - это да, как без него? А наркотики - понятия о них местные не имели.
     - Да она была медичкой, знала какие таблетки принимать! - судачили сплетницы.

 
Но Паша считал, что жена вбила себе в голову, что заболела неизлечимой болезнью, потому и рассталась с жизнью. Он сдал свою квартиру завхозу леспромхоза - не мог в ней находиться. Переехал к родителям и почти год жил с сыном у них. Те любили маленького внука. Бабушка готовила им, стирала, гладила бельё, собирала Димку в детский сад.


Через год Паша женился во второй раз - на своей однокласснице, бывшей ещё не замужем - полной противоположности первой жене. Теперь в их доме никогда не звучала музыка, проигрыватель с пластинками, магнитофон остались у его родителей. Она не любила песни его любимого певца - Владимира Высоцкого. И Паша смирился:
     - Весело мы уже жили!
Ещё через год у супругов родилась дочь.

*
Сыну от первого брака Паши, Диме, теперь больше сорока, у него своя благополучная семья. Он слишком серьёзен, редко смеётся. Не знавший любви матери с двух лет, он отдаёт теперь свою любовь жене и двум дочерям.


Старшую, по просьбе бабушки Тины, молодые супруги назвали Дашей. Может быть, не стоило? Девочка красивая, карие глаза, кудрявые тёмные волосы. Окончив школу, поступила в медицинский университет, на бюджетное место. Младшая - тоже красавица, посветлей и зеленоглазая, больше похожа на отца.


Но чем старше девчонки становятся, тем больше проглядывают в их лицах черты Дарьи. Так люди продолжают жить в своих детях и внуках, не смотря на их добровольный или нет, уход из жизни.  Дарью и бабушкой-то этих девочек нельзя назвать, ей навсегда осталось двадцать шесть лет.

Можно только представлять, как хорошо могли бы они с Пашей прожить свою супружескую жизнь, родить ещё детей, радоваться внукам.


Но Дарья не стала больше матерью, и я слышала - его родители об этом говорили, что забеременев после рождения сына второй раз, она сделала аборт. И были у неё в той беременности двойняшки. Может быть, родная мать надоумила её тогда насчёт прерывания беременности? Та могла бы - мол, не нужно нынче иметь много детей. Винила ли молодая женщина себя за две загубленные детские жизни?


Сохранила бы детей Дарья, родила  -  глядишь, и осталась бы жить. Трёх-то труднее оставить без матери. Хотя, кто знает?  Она и своей  жизни не пожалела.
 
Я смотрю давние фотографии в синем бархатном альбоме родителей Паши. Перебираю чёрно-белые снимки на глянцевой и тиснённой фотобумаге. Вот она, Дарья - юная, красивая, в летнем цветастом платье без рукавов, с покатыми плечами. Вытянув без того длинную шею, сидит на диване: на этом фото - одна, на другом - с матерью и отчимом. Рядом, на журнальном столике, в вазе, дальневосточные лилии-саранки. Похоже - цветы жёлтые, у красных саранок лепестки более круглые.

Вроде бы, эти снимки сделаны в день её сватовства. Пашка, наверное, сам и фотографировал, он с юности увлекался этим делом. Да и букет, пожалуй, он принёс. А вот эти два фото - свадебные, на них - молодые и счастливые, новоиспечённые муж и жена за столом, в окружении гостей, с бокалами шампанского, весёлыми улыбками на лицах.


Бывшая свекровь покойницы, Идея, мать шестерых детей, накопив за жизнь богатство из одиннадцати внуков, пятнадцати правнуков, недавно умерла, не дожив двадцати дней до девяноста лет, не прошло ещё и сорока дней. Иван,свёкор Дарьи, умер раньше жены - четверть века назад.

Сватьи - почти ровесницы, они прожили долгую жизнь. И родной матери Даши, Тине, что говаривала про несравненную берёзку, тоже скоро девяносто. Я не видела её с тех давних пор, как она уехала в город - ухаживать за больной старшей сестрой.


Говорили в посёлке, знаю, что после смерти сестры благоустроенная квартира досталась ей. Потом она ухаживала за своим ненаглядным Юрой-сожителем, он долго болел, лежал. В наш посёлок, на могилу дочери, мать не наведывалась. Знаю, что она ещё жива.


И все эти, почти сорок лет, у неё с бывшим зятем хорошие отношения и с внуком, его семьей, тоже. Внук помогает бабушке, присматривает за ней: ездит к ней дважды в день, сам кормит-поит, меняет памперсы, моет. Больше некому. Её квартира в городе, очевидно, ему и достанется - единственному внуку.

 
Но как жилось ей все эти сорок лет? Винила ли она себя за те вредные речи о зяте, вносящие разлад в молодую семью? Скорей всего, её мать первой заронила зерно сомнения в молодое сознание дочери - хотела лучшей жизни для неё. Напевала ей, наверное, про лучшего мужа, достойного её девочки?

Может быть, Пашке следовало тогда срубить не приезжую "берёзку", а местную "ёлочку"?


Тину тоже жаль. Она криком кричала на похоронах, на кладбище - так, что у земляков бежал мороз по коже. Но Даша её не слышала. Лежала в гробу, похудевшая, побелевшая, с заострившимся носиком, тонкими, с изломом, бровями, длинными ресницами. Каштанового цвета пышная чёлка виднелась из-под белого платочка, завязанного концами назад, вокруг шеи...

Мать, конечно, не представляла себе такой трагической развязки семейной жизни дочери, ей в голову такое не могло прийти. Старушка посещает православный храм. Покаялась ли она перед Господом Богом и что скажет, представ перед ним... и Дашей?

2019 - июль 2020