Потери особой чистоты

ПОТЕРИ «ОСОБОЙ ЧИСТОТЫ»

        «День химика» отмечали в пятницу. Все собрались за сдвинутыми столами в лаборатории. Двери предусмотрительно закрыли. На входе повесили объявление: «Хим. уборка». Хотя, конечно, ни для кого не секрет.
        Химики заблаговременно заказали партию этилового спирта. Но не того, когда за каждую мензурку нужно в специальном журнале сделать запись кто, когда и на какие цели взял. Этот спирт носит название «Этанол ОСЧ». И он проходит как химреактив и, следовательно, не подотчётен! А квалификация ОСЧ придает ему особую привлекательность. И всем известно, что лучший антидот от арсина – чистый неразбавленный спирт.
        Первый тост произносит начальник лаборатории. Как это принято у настоящих химиков, спирт пьют неразбавленным и охлаждённым жидким азотом. Поэтому его вкусовые качества остаются непрочувствованными. Через минуту ожидания эйфории, у всех принявших дозу начинается мощный «выхлоп». Главным в нем был выраженный запах ацетона.
        Заглянули в ГОСТ. Выяснили, что ОСЧ, то есть «особой чистоты», он только по неорганике, по остальному может содержать невообразимо много кетонов, эфиров и тяжёлых спиртов!

        Весна, солнечная погода, переполненная неосознанной радостью душа, компания, ставшая вдруг такой близкой, и что-то ещё неясно им принимаемое, ближе к концу рабочего дня привёло его в садовый домик коллеги по лаборатории. Что было потом, Жека помнил плохо.
        Он брёл по улице, стараясь избавиться от хмельного дурмана, переходил на бег. Хорошо, что путь его пролегал через парк, пустынный и тёмный. Под воздействием темноты и усталости его вкрадчиво опутывал паутиной неодолимый сон. Только на минуту, чтобы прийти в себя и разорвать, отряхнуть и стереть с лица и с тела нежные его путы, возле поворота с проспекта на свою улицу, Женька присел на скамейку…

        Проснулся он в чужой пижаме, на узкой кровати, полумрак комнаты, с глухо зашторенным окном, мешал понять местонахождение. Рядом, на соседней постели, кто-то спал, укрывшись с головой.
        Стараясь не шуметь, смутно вспоминая и подозревая самое худшее, Женька выбрался на кухню. По пути обнаружил свои, брошенные на стул вещи. Рядом лежала такая знакомая ему женская одежда…
        Бежать, бежать – первое, что обуяло его душу!
Поздно! Из комнаты тенью, бесшумно, вышла Татьяна. Он увидел её в зеркале. Закутавшись в простыню, она изучающе смотрела на него. Ждала. И оттого Женьке стало совсем худо, неуютно, хотя кухня словно осветилась с её приходом.
        -Ты?! Но как я… – всего менее он ожидал увидеть свою новую знакомую, ту самую «спутницу», да, ещё и при таких обстоятельствах! Вчерашний вечер ускоренными кадрами прокручивался перед глазами.
        -Я. <> Мне показалось - ты хотел меня видеть.
Женька молчал, не в силах найти объяснение. Нет, объяснить он мог, оправдаться - нет! Но, это было невозможно! Заявиться ночью, и ничего не помнить!
        Прикрыв лицо ладонями, он отвернулся, и тотчас, повинуясь ужасному чувству стыда, обернулся к ней и, не глядя в глаза, пролепетал:
        -Прости! Я сам не знаю, как это вышло… …
И он попытался коротко изложить вчерашние события в лаборатории, но тут же запутался и понял, что говорит совсем не то, не тем тоном, что ей вовсе неинтересны и ядовитый спирт, и его потеря контроля в дружелюбной среде, садовый домик. Ей не это от него нужно.
        -Давай отложим этот разговор, если он вообще имеет смысл. Я приготовлю кофе. А потом уходи!
        - И всё же, — пробормотал Женька, устраиваясь на стуле.
Она повернулась к нему от плиты:
        — Что всё же? Мне не нужны таки́е подробности. Мне э́то неинтересно. Возраст уже не тот…
        — А как… какой ваш возраст? Сколько вам? — запнувшись, невольно перешёл на «вы» Жека.
        Она удивилась, и было чему. Оглядела его с ног до головы. И сказала вдруг весело:
        — Тебе что за дело? Все мои! А ещё у меня есть муж. И двое детей.
Потом, продолжая смотреть на него, спросила:
        — Это ты так плохо воспитан? Или ещё не пришёл в себя?
        — Не пришёл, - горько склонил голову Женька. - Я сейчас уйду, ты только скажи мне, я… дурно вёл себя? Я обидел тебя?
        -Мальчик, я знаю, что тебя привело ко мне. Ты опьянел – протрезвись! Тебя влечёт любовь опытной женщины? Да, понимаешь ли ты, что ей нужно? Ты совсем не знаешь меня!
Женька, ожидая продолжения, глядел на нее заворожёно.
        -А сегодня ты гораздо смелее! Но, если бы посмел таким быть вчера, то дорого заплатил бы за это. Ты был ужасен, но смирён, как неухоженный и жалкий котёнок. И не волнуйся - муж с детьми уехал к родителям в деревню. Землю пахать, огород засеивать, - презрительно фыркнула Татьяна, – вернется нескоро. Не торопись, сейчас позавтракаем, а потом катись куда хочешь.
        И, завершая с лукавой улыбкой, добавила.
         - Я ему всё расскажу.
Расстались холодно. Женька попытался ещё раз молить о прощении, что-то о встрече потом, когда-нибудь. Но время, с её слов, у неё расписано по минутам, и сегодня, и завтрашний день, и позднее тоже, будут представлять собой череду дел.

        Захлопнулась входная дверь, стихли шаги. Татьяна убралась на кухне, задумчиво посмотрелась зеркало. На нее смотрела молодая женщина с легкими теня́ми под глазами.
        Пренебрежительно усмехнулась отражению, которое настойчиво предлагало ей не тешить себя фантазиями.

        Так бывает: выпадает из жаровни раскалённый докрасна уголёк – и мгновенно меркнет, как грёза. Потому, что один и совсем беззащитен. Потому, что надеется только на себя и пытается сохранить жар под нарочитым слоем пепла. Потому, что нет рядом того кто нужен, кто рискнет обнять его ладонями.
        Никому нет дела до угасающего внутреннего тепла. Пройдёт короткое время, и если он испустит последний вздох, то растает навсегда, оставив на земле жалкую кучку. Дождь и ветер раздует этот печальный след.
        Найдется ли тот, кто сохранит в памяти этот мираж, дымно-горьковатый, сладковато-терпкий как аромат перезревшего яблока. Он будет искать его повсюду, встречать похожий, но совсем иной и потому чужой. Но, всякий раз,   букет обаяния  будет пробуждать печаль в сердце, сожаление об утрате, упущенной возможности обрести яркое тепло счастья.
        Чуть касаясь, словно стряхивая невидимую мишуру и тлен, провела рукой по волосам, натягивая на себя привычное покрывало забот.

        «»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

        Истрёпанные по углам игральные карты разложены по мастям, листок бумаги с расчерченной «пулей» уже наполовину заполнен, пепельница полна окурков, тут же эмалированный чайник и стаканы. Пустые бутылки дешёвого портвейна, одна - «Три якоря», другая – «Со штурвалом», содержимое которых замаскировано под чай, упрятаны под кровать. Окно открыто настежь. Там весна, тополя уже осыпали газоны пухом. 
        Дверь закрыта на ключ – общага! – избави пуще всех печалей визит коменданта Геннадьича. У него нюх спаниеля! Придётся, как минимум, налить из чайника, а может и отдать.
        За столом – трое студентов. Двое с пятого, и один с третьего курса. У молодого в разгаре весенняя сессия. Он сегодня удачно - с первого захода, на «отлично! - сдал «кванты». А у старших – дипломы, но не скоро. Их курс особенный, ради компьютерной грамотности обучение продлили на полгода. Значит, игра будет до утра.
        В комнате полумрак, лишь лампа, под зелёным абажуром, бросает на стол уютное пятно света. Сигаретный дым уползает в окно.
        По требованию Миши играют по копеечке за вист. Миша, в глазах друзей – профессионал, он летом ездит в поездах южного направления и зарабатывает игрой себе на жизнь. Впрочем, каковы эти доходы никто не знает. На однокурсников смотрит свысока – те по осени разгружают баржи с арбузами или зимой подряжаются бригадами на многочисленных складах. Хотя от приносимых друзьями с такой работы «достижений» не отказывается. Миша тяжеловес, он занимается в секции со штангой и, несмотря на летние доходы, всегда испытывает недостаток в калориях.
В игре сказывается его опытность, которая никем впрочем, не была подтверждена, кроме как им самим, да, уверенным тоном его игры и знанием разных её вариантов, тут же и умелый подбор партнёра. Словом, спорить или противиться, никто не смел. Тем более, что проигрыш не был трагичным и непомерно обязательным. Рубль – это в худшем случае. И тот из кармана счастливца быстро перемещался в кассу винного отдела. 
        Иное дело, если в игру вступали жильцы соседних комнат. Особенно новички, которых можно сразу распознать по лихорадочности и беглому румянцу. Тогда Миша вежливо склонял на бок голову, дружески улыбался. Начиная игру, его круглое и упитанное лицо всегда оживлялось, просто светилось добродушием. При этом он непременно брал в игру неожиданного напарника. О чём, конечно, не мог знать новичок. Чаще всего это была Лена. Свои отношения они не афишировали. Ну, а в их комнате секретов не было.
         Лена, этакое прелестное существо, с простым открытым лицом, далеко не красавица. От неё всегда ждали дружелюбные и ласковые слова. Она располагала к себе мягким выражением уютного тепла. И Миша рядом с ней всегда сердечнее обычного.
        Она садилась на прикуп и отвлекалась на любое событие вне игры. Одним словом, создавалось впечатление простодушия. Пришлые игроки даже снисходительно подтрунивали, жалели и любопытствовали, глядя на неё. И никто не подозревал, что Леночка в это время зорко отслеживала каждую взятку, просчитывала снос и знаки, посылаемые ей Мишей. Это была игра «на лапу».
        Осознать свою оплошность, почувствовать что-то неладное новичок компании, даже будучи опытным игроком, может из насмешливой улыбки или игры пальцев, как реакции на дурной тон при ошибочном объявлении игры, неуместном использовании жаргона или пошлой записи карт при мизере.
        Лица игроков в тени. И когда вистующий объявляет игру, невозможно понять его положение. Но игра «по малой» идёт вяло. На кону – копейки. Вино из чайника не возбуждает. Жека зевнул и открылся.
        -Скучно, братцы. Может ну её? Был бы четвертый, всё было бы веселее.  А так… – неуверенным тоном произнес он.
        Женька авантюрист в картах, ему тоже нравится темнить - играть «на лапу». Вот там всегда интрига, её не разгадаешь, пока не откроешься, она возбуждает более чем выигрыш или вино.
        За столом воцарилось недовольное молчание, потом остальные, переговариваясь, бросили карты на стол.
        -Может, допьём? Не сливать же в бутылки, - это свои «пять копеек» подкинул третьекурсник.
        Женька молча улёгся на кровать. Его одолевали иные мысли. События утра отравляли его. Из соседней комнаты доносились голоса, звон посуды, хлопала дверь и, каждый вновь вошедший, встречался ликующими возгласами.
        Через минуту он сорвался: «Я к ним». И ушел. Миша привычно уткнулся носом в стенку. Молодой? Да, бог с ним, он тоже умотал куда-то.

        Его неуверенный стук не сразу расслышали - в комнате было уже шумно, а весёлая компания была в том состоянии, когда говорили все разом. Наконец кто-то отозвался, открыл дверь, его встретили общим возгласом, и Женька оказался среди своих. На столе открыто стояли распечатанные бутылки, кто-то разливал по стаканам и кружкам, кто-то тянулся к закускам.
        Отмечали день рождения Макса - обычное общежитское застолье с разнокалиберными тарелками и стаканами, небогатым набором еды. Из напитков, как обычно, доминировали портвейн и сухие грузинские вина. В центре стола стоял букет невзрачных, уже повядших, весенних цветов.  Виновник тожества поднялся из-за стола и постучал ложкой по стакану:
        — Пожалуйста! Прошу внимания! Спасибо, друзья, что вы так дружно меня чествуете и так любите меня…— сказал он по праву хозяина, и, ёрничая, передразнивая и подражая кому-то, томно продолжил, – жаль, что не пришли из деканата, милиции и ДНД. Ах, эти милые лица из студкома и от родной комсомольской организации! Но время у них ещё есть! И я с нетерпением буду их ждать, чтобы в ночи мои гости не чувствовали себя обойдёнными и брошенными!
        Но его уже не слушали, тянули руки через центр стола, стучали стаканами, говорили все разом, смеялись. Соседка, милая девчушка с чуть раскосыми глазами и спутанными волосами, вытащила откуда-то тарелку, ухаживала за Женькой и, подкладывая ему салат, заглядывала в глаза. Словом всем видом демонстрировала свое расположение к пятикурснику, да, ещё и работающему уже в известном научном центре.
        — Ешьте, пожалуйста, закусывайте. Вам не скучно у нас?
        — Нет-нет, — отвечал Женька. — Спасибо.
Выпитая водка заметно взбодрила его, и утренние перипетии отошли куда-то вглубь. Там они тихонько ныли, заставляя временами хмуриться и невольно вздергивать головой, отбрасывая, задвигая их на потом, далеко, но, не переставая тревожить, правда, не так, как это было еще час назад. В мутной глуби они не растворялись, зато, казалось, каменели, острыми краями царапали, вновь и вновь вскрывая незаживающие ранки.
        Его толкнул другой его однокурсник, уже изрядно подвыпивший, с трудом фиксирующий свой взгляд. Он хлопал Женьку по спине, и даже как ему показалось, потянулся, чтобы расцеловать. Женька уклонился и тогда тот попытался сказать всем что-то весёлое, приличествующее ситуации, но язык, то ли уже не помещался во рту, то ли не подчинялся командам мозга. Его никто не слушал - внимание непонятно как переключилось на Женьку. От него ждали и даже притихли.
        -Други! Минуточку внимания! До чего же приятно оказаться в кругу друзей, ещё не слишком знаменитых в научном мире, но уже достаточно известных в пределах нашей «альма матер». И всё потому, что один из нас, вон тот, в переднем углу стола, позволил нам всем явить ему своё расположение. За твоё здоровье, Макс!
        Макс много лет неизменный профсоюзный деятель распределял путевки в профилакторий и места в общежитии и, потому, его не просто уважали – любили.
        Юбиляр продолжал принимать поздравления, но при этом внимательно и зорко следил за гостями. В какой-то момент он внутренним взором почувствовал напряжённое состояние друга, подошёл, обнял Женьку за плечи, предлагая покинуть застолье.

        За ними увязалась Тамара, его подруга. На самом деле, они давно женаты, но не афишировали, тем более, что для семейных в студенческом общежитии комнат не было. Что муж председатель факультетского профкома, не давало ему привилегий. Но оба считали, что у них счастливый брак, как Макс объяснял, всё было просто: «Я её увидел, она увидела меня, потом опять я, и деваться нам уже было некуда».
        Томка – чудесная девушка. И не только потому, что с ней рядом всегда Макс. В ней было обаяние, возможно, из-за некоторой полноты, мягкого, всегда участливого тембра. Её глаза были наполнены улыбкой и - мягче детских ладошек, - привлекали своей открытостью. Словом, она была уютной женщиной. Такие рождены, чтобы быть верными жёнами, оберегать очаг, поддерживая в нём семейный и, пусть несильный, не испепеляющий, но жар любви и покоя, растить детей, ухаживать за мужем. Такие могут быть неприметными для окружающих, и кто заметит, кто обратит внимание на её счастье, что у неё интересная, светлая и полная жизнь? Что еще нужно людям, приученным повседневными заботами друг к другу? Из тысяч она одна такая.
        Макс не торопил, не настаивал. Если захочет, если сможет Женька сам скажет. Не ему, так Тамаре. Мужчины не настолько эмоциональны, чтобы рассказывать даже лучшим друзьям свои проблемы. А вот Тамара – дело другое! Уж он-то, Женька, знал, кто она и кем приходится Максу. И это сразу упрощало, позволяло переступить через запретные барьеры. И если ей не сопротивляться, не прятаться за неуместные мужские амбиции, то всегда получишь, как минимум понимание. Или утешение. А это немало! Только не рассчитывай на прощение, если нагадил!
        Парни увлечённо о чём-то разговорились, обсуждая факультетские новости, обычные и привычные свои дела. Тамара молчала, не вмешиваясь. Пускай выскажутся. По скованности, по притушенным грустью глазам, она, по-видимому, поняла, что Женка не готов к откровениям. Он ещё сам для себя не разобрался в своих чувствах. В таких случаях не следовало мешать.
        -Макс, Женя, несите чайник, идёмте пить чай.

        -Да, да, сейчас, - и тут Женьку прорвало, он обернулся к Тамаре, в его голосе зазвучала жалоба, стон. – Вчера у нас на работе небольшое торжество было, так, дело мелкое, не стоит даже рассказывать… А я совсем потерялся, у меня столько на вечер было планов… Тома! Я никогда не встречал такой девушки. Тома, Тома! Я потерял её. Только-только нашёл, и в один момент потерял… Извините меня. Я пойду …
        Он прикрыл ладонями лицо, точно так, как утром у Татьяны, чтобы ни Тамара, ни Макс не увидели его искаженного лица, выбежал из кухни, бегом по лестнице вниз. На улицу! Он всё-всё потерял!
        Как она раскрылась ему накануне, в автобусе! Она была полна достоинства. Протянувшая руки, ждала. Она глазами, взглядом к нему обращалась, так просят перед самым отчаянным шагом, перед прыжком в безумную пропасть, во тьму навстречу свету. Как можно было лишить её надежды, отмахнуться, порвать, как рвут старый газетный листок, и небрежно бросить на и без того грязный тротуар!
        Он ударил, хлестнул наотмашь себя по лбу, рука соскользнула и бессильно повисла. Она не делит людей на положительных и отрицательных! А он торопился, боясь опоздать. Куда опоздать, к кому, зачем? Полагал, что это так просто, нужно лишь не сомневаться и без трепета, красуясь неведомо чем, овладеть ею, её умом, сердцем, телом! Всем, что тебе, и только тебе по праву сильного должно принадлежать?
        Нет, это страх, позорный серый мышиный страх – вот, что помешало тебе в тот вечер. Не весна, не потеря самоконтроля в дружелюбной обстановке, не этанол ОСЧ! Ты напился, укрылся, спрятался за привычной мужской слабостью. И ещё пытался всё объяснить обстоятельствами, переложить на них свою трусость. И поделом тебе. Она отлично всё поняла!