Петров Николай Семенович

     Мой дедушка, Петров Николай Семенович, родился 7 августа 1896 года. Я хорошо запомнил эту дату, поскольку она близка к моему дню рождения, хотя в нашей семье она никогда не отмечалась. Он был единственным представителем старшего поколения (не считая его родного брата Леонида Семеновича) которого я знал лично. К сожалению, другой дедушка, а также обе бабушки и их братья и сестры или умерли задолго до моего появления на свет, или в моем младенчестве.

     Ранее я предполагал, что дедушка родился в Санкт-Петербурге, переименованный в Петроград в 1914 году (в метриках моего папы за 1920 год, в графе «родители» записано: Петров Николай Семенович - гражданин Петрограда и законная жена его Ольга Николаевна, оба православные). К сожалению, это был единственный документ, за исключением свидетельства о смерти, который относился как к дедушке, так и к бабушке. Других документов нет вообще. Когда дед умер, отец не вял с собой ни одного документа о его жизни, оставив все его вдове, а в последствии, как потом мы увидим, все исчезло безвозвратно.

     В 2005 году в архиве городского ЗАГСа Пскова я получил повторное свидетельство о смерти деда, и только в  2020 году в Метрических книгах церкви Троицы Живоначальной при Кайдановских фабриках за 1896 год я нашел запись о крещении 14 августа Николая, рожденного 25 июля (все по старому стилю), (ЦГИА СПб, ф.19, о.127, д.580, л.13об.-14).

     Таким образом, дедушка родился в селе Александровка, Белоостровская волость, Санкт-Петербургский уезд, Санкт-Петербургская губерния, Российская Империя.

     Еще задолго до того, как эти земли были отвоеваны Петром I у шведов, они относились к православному Воздвиженскому Корбосельскому погосту Ореховского присуда (уезда) Карельской половины Водской пятины Новгородской республики, и следы наших предков Петровых, Деминых, Поволяевых, Чернышевых прослеживаются до начала 18 века.

     АЛЕКСАНДРОВКА — село арендаторов на земле Фабричного сельского общества (156 дворов,  729 человек, 3 фабрики по выделке древесной массы, 4 мелочные лавки, водяная мельница, винная лавка — данные на 1896 год)  при бумажных фабриках, на тот период крупнейших в России, и принадлежавших, как и вся Белоостровская вотчина, Елизавете Николаевне Кайдановой. Село названо по  имени первого мужа Кайдановой Коммерц-советника и Кавалера Александра Васильевича Ольхина, о котором сейчас напоминает Александровское шоссе, идущее через Белоостров от железной дороги на север в сторону Выборгского шоссе.

     БЕЛООСТРОВ (калька с фин. Valkeasaari, от ‘valkea’— белый, и ‘saari’— остров)  — внутригородское муниципальное образование в составе Курортного района города федерального значения Санкт-Петербурга. Александровка сейчас маленький массив внутри Белоострова.

     В Александровской слободе существовала православная церковь "Святой Единосущной Животворящей и Нераздельной Троицы", сооруженная вдовой действительного статского советника Е. Н. Кайдановой. Заложена 23 августа 1834 года, освящена 30 августа 1837 года.

     Церковь в честь её строительницы  в разные времена и в разных документах называлась и Кайдановской Троицкой, и Кайданово-Троицкой, и Троице-Кайдановской и просто Кайдановской. Внутри церкви похоронена Е. Н. Кайданова,  при церкви находится семейное место захоронения Ольхиных.

     Церковь была закрыта в 1933 году, полностью разрушена в годы Великой Отечественной войны.

     14 июня 2004 года с благословления Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира на месте Троицкой церкви состоялось освящение памятного креста  при большом стечении жителей поселка Белоостров.

     В интернете есть много разных координат  Троицкой церкви, но по ним я никаких следов церкви (раскопанный фундамент) не обнаружил.

    Отец моего деда, мой прадед Петров Семен Степанович (1857 – 1910), фельдшер по образованию, в 1894 — 1908 годах работал  Больнице С-Петербургской одиночной тюрьмы, прозванной в народе «Кресты» (Выборгская сторона, Арсенальная набережная 5) в должности старший фельдшер, (коллежский секретарь, 10 разряд). После выхода в отставку жил в селе Городня, скончался в 1910 году от  аппендицита и похоронен на кладбище, прилегающем к местному храму.

     Мать моего деда Любовь Николаевна Бычкова (09.1863 — 12.1941), из семьи потомственных крестьян,  окончила гимназию, от своего мужа переняла способности к врачеванию и лечила больных на селе. После смерти мужа, Любовь Николаевна жила в Городне и воспитывала младших детей, а затем и внуков. Во всяком случае, мой отец писал, что когда его новорожденного в 1920 году его отец привез с фронта, то выжил он только благодаря своей бабушке, которая выходила его, отпаивая парным молоком.

     Любовь Николаевна умерла от голода в блокадном Ленинграде в декабре 1941 года в возрасте 78 лет и была похоронена на Богословском кладбище. Когда я бываю в теперь уже в С-Петербурге, я всегда навещаю ее могилу. Из нашей семьи никто, оставшись в блокадном Ленинграде, не выжил.

     У моего дедушки было четверо братьев:
Леонид Семенович Петров (18.08.1898 — 25.12.1962),
Владимир Семенович Петров (19.07.1900 — 19.07.1925),
Степан  Семенович Петров (24.04.1902 - 10.02.1942) и
Григорий  Семенович Петров (25.03.1905 — 00.10.1946).

     Где учился дедушка и какое учебное заведение окончил, я не знаю. Отец мой ничего об этом времени не написал. Брат деда, Леонид Семенович, младше его на 2 года, писал в своей биографии. «Учиться я начал в Петербурге в Начальной школе. По переезде семьи в провинцию свое учение я продолжал в Министерской 2-х классной школе в деревне Удрай Лужского уезда б/Петербургской губернии. После смерти отца я переехал к родственникам в Петербург и начал работать на заводе (нас в семье было 5 мальчиков, из них я один из старших, а мать получала пенсию 12 руб. в м-ц). Одновременно я учился в Высшем Начальном училище».

     Маленькие деревеньки Большая Удрая и Малая Удрая находятся в 4 км от уже известного нам села Городня на двух сторонах речки Удрайки, впадающей в реку Лугу. 
     Вполне допустимо, что и дедушка вначале учился в Петербурге, затем в деревне, потом снова в Петербурге, проживая, как и его брат, у родственников, потому, что мать его с младшими сыновьями жила в Городне.

     Мне известны только родственники с материнской стороны, ведь у   Любви Николаевны  было, как минимум, пятеро взрослых братьев и сестер —  Михаил, Вениамин, Иван, Владимир и Мария. Владимир Бычков, к стати, был крестным у Николая, Леонида и Владимира Петровых, а Мария Бычкова — крестная у Владимира Петрова.

     О родственниках со стороны Семена Степановича ничего не известно, хотя возможно, они и были.

     После окончании средней школы дедушка поступил в Военно - фельдшерскую школу  С/Петербурга, которая в конце 19 века располагалась по адресу Нижегородская 4 (сейчас Академика Лебедева) напротив Михайловского  артиллерийского училища и одноименной академии. В справочнике «Весь Петербург на 1896 год. Адресная и справочная книга С/Петербурга» издательства А. С. Суворина, сказано:

     «Школа имеет целью подготовлять медицинских фельдшеров для службы по военному ведомству. В школу принимаются сыновья нижних чинов и, в случае свободных вакансий, дети других сословий. Казеннокоштных стипендий 319. Курс обучения четырехлетний. Обучение бесплатное. Окончившие курсы выпускаются на службу младшими медицинскими фельдшерами и получают права вольноопределяющихся второго разряда. Пользовавшиеся казенными стипендиями обязаны прослужить за год воспитания 1.1/2 года в звании военного фельдшера, причем по истечению 3 лет службы переименовываются в кандидаты на классную должность, с правом производиться в первый классный чин» ( т. е. коллежский регистратор).

     Скорее всего, что в этой же школе учились и его отец, и его дядя  Владимир Николаевич Бычков.

     После окончании военно-фельдшерской школы в 1915 году, дедушка был призван в армию.

     Есть фотография известной в Петрограде в те годы мастерской Ведерникова – молодой, красивый, с усиками, даже можно сказать щеголеватый фельдфебель (унтер-офицер) со знаком окончившего военно-фельдшерскую школу и медалью «За усердие» Николая II на ленте святого Станислава. Какая это медаль – золотая, бронзовая позолоченная, серебряная, бронзовая посеребренная, или чисто бронзовая, уже выяснить невозможно. Отец мой датировал эту фотографию 1916 – 1918 годами, но я думаю, что она скорее 1916 года, так как вряд ли во время и после революционных событий дедушка бы фотографировался в таком виде.

     Участвовал ли дедушка в боевых действиях, неизвестно, однако, как я помню, он служил в частях, которые перешли на сторону революционных масс, даже вступил в партию большевиков и слушал известное выступление Ленина с броневика на Финляндском вокзале в Петрограде 3/16 апреля 1917 года. Слушал или слышал, это круто сказано. В действительности, было темно, около 12 ночи, сильный ветер, холодно, около 7 тысяч солдат революционных полков заполнили все улочки и переулки вокруг вокзала; его подразделение стояло далеко и пока многократно перекрикивали по цепочке слова вождя, их смысл сильно искажался и воспринимался с трудом.

     Во время Гражданской войны в 1920 году, когда дедушка служил в санитарном поезде на восточном (Колчаковском) фронте вместе со своей женой, сестрой милосердия этого поезда Ольгой Николаевной Деминой (04.03.1898 – 03.06.1936)  под Красноярском, у них родился первый и единственный сын Владимир Николаевич Петров (25.03.1920 - 31.01.2002),  мой отец.

     После окончания Гражданской войны дедушка демобилизовался и работал в Петрограде фельдшером на заводе "Красный Выборжец" («Бывший Розенкранц», по имени купца второй гильдии К. Ф. Розенкранца), расположенном на Арсенальной набережной реки Невы, вблизи от знаменитой тюрьмы "Кресты", где ранее работал его отец.

     По воспоминаниям моего отца, в середине 20-х годов прошлого века семья жила на Малой Дворянской 5.  Эта улица за три века имела несколько названий: Дворянская улица (1798-1821 год), Малая Дворянская улица от Петровской набережной до Каменноостровского проспекта (1829 - 1846), впоследствии до Конного переулка (1846- 1918), 2-я улица Деревенской бедноты (1918 – 1935), улица Мичурина (с 1935). То есть во время их проживания эта улица называлась  2-я улица Деревенской бедноты, однако жильцам это название на нравилось, и они использовали старое, более благозвучное название.

     Дом, состоящий из нескольких строений в 5 - 6 этажей, имел небольшой двор, который с улицы был закрыт  массивными деревянными воротами с калиткой, которые на ночь закрывались.

     В 2007 году я, вместе с Ольгой был на улице Мичурина, дом 5 (есть фото). Возможно, дом справа, пятиэтажный, с полуподвальным первым этажом и есть тот дом, о котором пишет отец. В центре – пожарная часть с каланчой  постройки начала 20 века.

     Время было тяжелое, голод, разруха, денег не было, дедушка несколько месяцев не платил членские взносы и его исключили из партии. Следует заметить, что в партии большевиков, как впоследствии и в коммунистической партии, неуплата вовремя членских взносов всегда считалась  серьезным проступком, за которым следовал или  выговор, который  в свое время получил я, или исключение из партии, что произошло с дедушкой.

     Поступив заочно в 1-й Ленинградский медицинский институт, дедушка его окончил в 1926 году, и был направлен работать в больницу стекольного завода "Красный Луч" Ново - Ржевского района Ленинградской области (сейчас Бежаницкий район Псковской области). В 1927 году его перевели работать в районную больницу города Порхова, где он проработал врачом восемь лет.

     Порхов - город в России, административный центр Порховского района Псковской области, расположен на реке Шелонь (бассейн озера Ильмень) в 88 км к востоку от Пскова.

     Основан город Порхов в 1239 году как деревянная крепость новгородским князем Александром Ярославичем, впоследствии прозванный Александром Невским.

     В 1387 году были построены стены и башни новой, уже каменной, крепости. В 1428 году литовский князь Витовт предпринял поход на Новгородскую землю и восемь дней осаждал Порхов, причем в ходе осады интенсивно использовалась артиллерия. После  заключения мира, Порховская крепость, сильно пострадавшая в ходе осады, в 1430 году была реконструирована.

     14 июля 1471 года на левом берегу реки Шелонь (в районе деревень  Скирино-Велебицы Солецкого района Новгородской области) войско великого князя московского Ивана III  под командованием  князя Даниила Холмского разгромила войско новгородское под командованием сына Марфы Посадницы Дмитрия Борецкого, что предопределило присоединение в ходе следующей московско-новгородской войны 1477—1478 года территории Новгородской республики к Московскому великому княжеству.

     Мой отец писал, что дедушка получил квартиру на окраине города, на правобережье реки Шелони, называемым Заречьем. Двух этажный деревянный дом, довольно добротный, принадлежал предпринимателю - владельцу. Дедушкиной семье выделили весь верхний этаж, состоящий из пяти комнат: зала, столовой, трех самостоятельных спален и большой кухни, а также веранды и туалета. Все комнаты были миниатюрные. К дому примыкал фруктовый сад и небольшая роща. За улицей практически кончался город, и начиналось поле. Вокруг были домишки, маленькие, сельского типа. Бани своей не было, и отец ходил с дедом в городскую баню.

     По словам моего отца, дедушка, работая в районной больнице, обслуживал население всего района. Врачей не хватало и ему постоянно приходилось быть в разъезде. А часто за ним из какого-нибудь села приезжала лошадиная подвода, а зимой сани, и дедушка, завернувшись в овчинный тулуп, уезжал к больному за несколько десятков верст. А когда возвращался, то привозил в качестве благодарного подарка за визит разные продукты: сало, мед, яйца и другие, что было важным подспорьем.

     Дедушка был опытным, безотказным и добрым врачом и человеком, за что пользовался большим авторитетом среди сослуживцев и у населения. Он совмещал в себе врача, акушера и санитара и ему приходилось лечить все существующие у людей болезни. В городе его знало почти все население. С ним на улице часто здоровались (или приветствовали) встречные, знакомые, прохожие, даже те, что шли по противоположной стороне улицы, приподнимали для приветствия шляпу или кепку.

     Отец мой вспоминал, что дедушка и бабушка были очень общительными, хлебосольными и жизнерадостными людьми, любили гостей, обладали хорошими голосами и любили петь песни самостоятельно или в хоре. Дома у них часто собиралась компания из 6 - 8 человек медиков -  сослуживцев. Пели застольные песни, романсы и танцевали. Особенно любили украинские песни, которые пели с музыкальной семьей Ведерниковых, под аккомпанемент гитары и мандолины.

     Бабушка не имела специального образования. Она окончила гимназию. Практически она занималась домашним хозяйством и заботой о семье. Ольга Николаевна была красивой, крупной, статной и очень женственной. Прекрасно держала себя в обществе людей, имела громкий, ясный, чистый и красивый голос. В хорошем настроении всегда пела, особенно любила романсы, и дуэт с дедушкой у них хорошо получался.

     Отец в своих воспоминаниях писал: «Папа мой был заядлым охотником. У нас всегда была охотничья собака по дичи - "пойнтер". Вначале несколько лет была собака по кличке "Флейта", а затем ее сын - "Фон". Папа охотился на куропаток, тетеревов, вальдшнепов, иногда ходил на зайца зимой, а однажды убил неожиданно лося. Ходил он на охоту иногда один, но чаще с друзьями - охотниками. Когда мне исполнилось 10 лет, папа купил мне маленькое ружье, и стал брать с собой на охоту. Так я пристрастился к охотничьему делу, что до сих пор им занимаюсь, и передал это увлечение своим детям и внукам». Кстати, есть несколько фотографий 30-х годов прошлого века, где на одной охоте запечатлены два брата  - Николай и Леонид, последний то-же заядлый охотник.

     Впоследствии, эту двустволку бельгийского производства отец передал мне.

     В июне 2004 года я со своим лучшим другом Сашей Вологдиным и с нашими женами отправились в путешествие по Пушкинским местам (Пушкинские горы, Петровское, Остров, Псков, Изборск, Печоры) на его автомашине и на обратном пути специально заехали в  Порхов.

     Посмотрели те места, где жил дед и прошло детство моего отца.
Папа писал: «Река Шелонь извилистая, мелководная, впадает в озеро Ильмень. На одной из излучин реки стоит крепость. Река и крепость в мои детские годы были излюбленным местом игр, забав и отдыха».

     Река Шелонь около крепости действительно предстала перед нами мелководной, медленно текущей речкой, шириной 25 – 30 метров, которую спокойно можно было перейти вброд,  с пологими, заросшими берегами, на которых располагались «домишки» еще те, или похожие на те, о которых писал отец. Вокруг паслись козы, куры  и прочая живность. Мы посидели на бережку, помыли руки – ноги и отправились в крепость.

     Крепость в плане неправильного пятиугольника с четырьмя башнями хорошо сохранилась, однако последняя большая реставрация была в 1912 году, в настоящее время начали восстанавливать деревянную галерею на верхнее части стены. Обошли всю стену с внутренней стороны, довольно внушительный вид, на стене в некоторых местах видны выложенные из камня католические кресты.

     Внутри крепости все пусто, в основном сохранились какие-то фундаменты. Около Никольской башни церковь Николая Чудотворца, отреставрированная, действующая. В противоположной стороне здание краеведческого музея  и ботанический сад, который занимает всю площадь крепости. Еще есть маленькая часовня Александра Невского. На некоторых дорожках россыпи каменных круглых ядер весьма внушительных размеров. Возможно, их собрали после обстрелов крепости во время многочисленных осад. В принципе, взобраться ни на стены, ни в башни было невозможно, все сыпалось. Никаких туристов замечено не было.

     Далее мы заехали на площадь, о которой писал отец: «В центре города, на левом берегу реки прежде стояли два собора и большое здание средней школы, в которой я учился. А между соборами и школой была большая площадь, где проходили по праздникам митинги и демонстрации, а на берегу из пушек производили салют. В тридцатые годы обе церкви, как и многие другие, были снесены до основания».

     Побродив по местным лавкам и не найдя ничего интересного, мы поехали в Москву.

     В 1935 году семья дедушки переехала жить в областной город Псков.

     Из письма матери дедушки своему другому сыну Леониду мы узнаем, что дедушка не хотел уезжать из Порхова, ему там очень нравилось. Однако новое руководство больницы стало его притеснять, и он решил перебраться в псковскую областную больницу, куда его давно звали.

     Псков - город на северо-западе России, административный центр Псковской области. Расположен на реке Великой при ее слиянии с рекой Псковой.

     Псков - один из древнейших городов России, впервые упоминается в Лаврентьевской летописи под 903 годом, и имеет древнюю и славную историю.
 
     Псков – город воин. Подсчитано, что за 600 лет, с 1116 по 1709 годы Псков участвовал в 123 войнах.

     Можно вспомнить битву на Чудском озере 5 апреля 1242 года князя Александра Ярославовича против ливонских рыцарей, от которых он только что освободил Псков.  Сражение это известно как Ледовое побоище. Перед битвой князь Александр велел своим дружинникам снять железные доспехи. Хитрым маневром (враг был пропущен сквозь русский заслон) закованных в железо вражеских воинов заманили на лед. По данным ливонской хроники потери ордена составили 20 убитых и 6 пленных рыцарей, что согласуется с Новгородской летописью, которая сообщает, что ливонский орден потерял 400—500 «немец» убитыми и 50 пленными. Учитывая, что на каждого полноправного рыцаря приходилось 10-15 воинов более низкого ранга, можно считать, что данные Ливонской хроники и данные Новгородской летописи подтверждают друг друга.

     В 1348 - 1510 годах Псков -  столица независимой Псковской республики. В 1510 году присоединен к Великому княжеству Московскому. До начала XVIII века Псков был одним из крупнейших городов России и Европы, важнейшим оборонительным и торговым центром страны. Псковская крепость состояла из пяти крепостных колец (три из которых сохранены по сей день), что делало Псков практически неприступным. На протяжении всей своей многовековой истории Псков не раз становился центром ведения крупных боевых действий, но был взят лишь однажды, в 1240 году, и то благодаря предательству, не считая оккупации во время обеих мировых войн. С 25 февраля по 25 ноября 1918 года Псков был оккупирован германскими войсками. С 25 мая по 26 августа 1919 года Псков был захвачен еще раз - теперь уже эстонскими национальными частями и отрядами С. Н. Булак-Балаховича.

     Следует вспомнить героическую оборону Пскова 1581 -1582 годы от войск польского короля Стефан Батория. Защитники отбили 2 генеральных штурма, отразили 31 приступ и совершили 46 вылазок, но город отстояли. Эта героическая оборона, по оценке Н. М. Карамзина, спасла Россию «от величайшей опасности, и память сей важной заслуги не изгладится в нашей истории, доколе мы не утратим любви к Отечеству и своему имени».

     Еще один исторический факт: 2 марта 1917 года последний российский император Николай  в царском поезде, задержанном на станции Псков, подписал манифест об отречении от престола. 

     В Пскове дедушка работал врачом в окружной больнице, которая и до того и после часто меняла свое название (Очерки истории Псковской областной больницы).

     В 1936 году от заражения крови в процессе операции в больнице города Пскова скончалась жена дедушки, моя бабушка, Ольга Николаевна. Дедушка потом всю жизнь каялся, что не он сам делал операцию, а попросил своего друга.

     Похоронили бабушку на Богословском кладбище в Ленинграде (С/Петербурге). В 1998 году в 100-летний юбилей со дня рождения бабушки я вместе с отцом побывал на родине предков. Посетили мы и Богословское кладбище, отец там не был много лет, и мы еле нашли могилу. В ограде было уже три захоронения, бабушка в центре, слева первая жена племянника бабушки Евгения Николаевича Демина (22.02.1911 – 18.09.1994)  – Мария Осиповна Чеботарева (25.02.1913 – 23.05.1970), а справа – Зоя Анатольевна Шавыкина (04.06.1924 - 21.05.1942), как я узнал совсем недавно, моя троюродная сестра, внучка Александры Николаевны Деминой, старшей сестры прабабушки, скончавшаяся во время  блокады.

     Могила была сильно заброшена. Нижние концы прутьев металлической ограды истлели и были похожи на сталактиты, кругом все заросло, сами могилы и могильные кресты покосились. Мы с помощью подручных средств, найденных у соседей, не покладая рук, работали несколько часов, но до нормального состояния было далеко.

     В 2020 году, как было уже упомянуто выше, я, вместе с Ольгой и своим племянником Владимиром на его машине приезжали в Петербург. Пришли на кладбище, могила за 20 лет стала выглядеть абсолютно заброшенной. Кроме того, в могилу Шевыкиной в 2016 году была захоронена какая-то Рубаник.  Мы были в шоке. После серии переговоров с администрацией кладбища, выбивании справок в архиве, и согласовании объема работ, Владимиру удалось заключить договор, в результате которого наши захоронения (Петровой и Чеботаревой) через пару месяцев приняли новый, современный вид. А через некоторое время я обнаружил в одной родословной, что в могилу Шавыкиной похоронена Нина Анатольевна Рубаник (Шавыкина) (03.10.1925 — 10.02.2016), то есть тоже моя троюродная сестра. Осталось навести контакт.

     В 1938 году дедушка женился вторично, но неудачно, его избранница оказалась совсем из другого круга, не интеллигентного, мещанского, хамоватого и базарного. Брак распался через несколько месяцев. Третий раз дедушка женился, по-видимому, уже после войны, поскольку первые фотографии датированы 1947 годом, на Розе Васильевне (1915 – 2004), вдове с ребенком почти на 20 лет моложе себя.  Она была очень набожная, все свое свободное время посвящала церковной жизни. Может уже до женитьбы, а может под влиянием новой жены, дедушка стал очень  верующим человеком.

     После начала Великой отечественной войны Псков был захвачен немцами уже 9 июля, на третьей неделе войны. Большинство населения не успело эвакуироваться и осталось в оккупации, которая продолжалась свыше трех лет.

     В городе установился суровый оккупационный режим. Горожане теперь были обязаны жить по немецким законам. Немцы быстро восстановили всю инфраструктуру и заставили оставшееся население работать на них. Была введена обязательная трудовая повинность для всех лиц от 15 до 65 лет. Рабочий день длился 14-16 часов. Многие из оставшихся на оккупированной территории работали на электростанции, на железной дороге, торфоразработках и кожевенном заводе, подвергаясь за малейшую провинность наказанию розгами.  Кто отказывался, саботировал – расстреливали.  В Крестах был основан концлагерь, в котором было до смерти замучено 65 тысяч человек.

     В  первые дни оккупации немцы заняли под свой госпиталь областную больницу, а всех оставшихся больных и  раненых советских воинов эвакуировали на Печорское подворье и дали название «Лазарет». Это был один из пяти концлагерей, функционировавших в Пскове, хотя официально он назывался «Госпиталь для военнопленных». Помещение не отапливалось, лекарств не было, смертность достигала 30 человек в день. Общее число жертв «Лазарета» — 34200 человек умерших.

     Время было тяжелое и страшное. Дедушку заставили работать врачом в его же больнице, лечить раненых немецких солдат и офицеров. Выбора не было, за отказ – расстрел. Дедушка оказался между двух огней.

     С одной стороны, он по мере сил помогал подпольщикам и партизанам, поставлял им медикаменты и перевязочные материалы, как заведующий отделением, заступался за своих подчиненных. 

     Этому есть, по крайней мере, два свидетельства.
     Одно отражено на сайте «Очерки истории Псковской областной больницы», где в частности сказано: «Врачи П. П. Сервирог и Н. С. Петров вступились за санитарку Язеву, которую обвинили в том, что она похищала у немцев автоматы в публичном доме». Эта санитарка Язева из кожно-венерологического диспансера была членом подпольной группы, руководство которой накануне расстреляли. В такой ситуации, вступиться за кого-либо, нужно было иметь большое мужество.

     Другое мы находим в книге  «Горят костры партизанские. Воспоминания партизан — участников битвы за Ленинград» под редакцией Николая Виссарионовича Масолова. Лениздат, 1966. В очерке «Коммунисты поднимались первыми» Александр Федорович Майоров, с июля 1941 года — комиссар партизанского отряда «Буденовец», а с января 1942 года — начальник политотдела   2-й Ленинградской партизанской бригады, с осени 1943 года — комиссар 7-й партизанской бригады, писал: «Ежечасно рисковал своей жизнью врач Псковской областной больницы Николай Семенович Петров. Через партизана Алексея Розанова доктор-патриот снабжал нашу бригаду медикаментами, перевязочным материалом, хирургическим инструментом, передавал важные сведения о вражеском гарнизоне в Пскове» (стр. 322).

     За помощь партизанам немцы его однажды хотели то же расстрелять, но не нашли четких доказательств.

     С другой стороны его хотели ликвидировать участники сопротивления, кто был не в курсе его патриотической деятельности. И потом этот факт его работы на немцев, я подозреваю, долгим шлейфом тянулся через всю его жизнь.

     Псков был освобожден Советской Армией только 23 июля 1944 года, и стал последним городом Российской Федерации, освобожденным от врага. За время немецко-фашистской оккупации в Пскове были уничтожены все промышленные предприятия, разрушена большая часть гражданских построек, разграблены псковские музеи.  Часть населения была угнана в Германию, кто-то добровольно ушел с немцами. Из 60 тысяч гражданского населения в 1939 году после освобождения в городе остались лишь 143 жителя, среди них и мой дедушка.

     В декабре  2009 года Пскову присвоено звание «Город воинской славы».

     В нашей семье и жизнь дедушки в оккупации и работа его не немцев никогда не обсуждалась и об этом ничего не говорилось. Родители этот факт тщательно замалчивали, впрочем, как и многие другие, и, я думаю, он представлял для  отца определенный тормоз в его карьере. Ведь еще долгие годы после окончания войны, все взрослое население Советского Союза по любому поводу заполняло разные анкеты и личные листки, в которых обязательно была  графа: «Были ли Вы или Ваши ближайшие родственники в плену или интернированы в период отечественной войны, где, когда и при каких обстоятельствах освобождены». Это я списал из копии анкеты, которая сохранилась у меня за 1980 год, хотя с окончания войны прошло 35 лет и сменилось почти 2 поколения.

     После войны дедушка продолжал жить в Пскове и работать в областной больнице. Она медленно восстанавливалась, не хватало сил и средств,  в 1949 году больница насчитывала  413 коек, и работало в ней 44 врача. Дедушка был заведующим инфекционным отделением на 70 коек. Сколько он проработал в больнице и когда ушел на пенсию, не знаю.

     А наша семья жила  в Средней Азии, от дедушки очень далеко и виделись мы редко. Дедушка приезжал к нам всего три раза. Первый раз в 1945 году в Чорух – Дайрон, после моего рождения, второй раз в 1951 году в Кан-и-Гут, после рождения моего брата Саши, и третий раз в 1954 году в Ташкент.

     Первый приезд я, конечно, помнить не могу.  Второй приезд помню смутно; мы жили в Кан-и-Гуте, и мне было 6 лет. А в третий приезд мы уже жили в Ташкенте, и мне было 9 лет.

     Дедушка был среднего роста, чуть повыше мамы, худощавый и жилистый с черными усами. Усы он носил всегда, судя по фотографиям, чуть ли не с детства. Было тепло, и дедушка носил пижаму из модного тогда сатина в полоску. Такая же пижама была у мамы и папы.

     После этого, он больше не приезжал, а отец навещал его, судя по фотографиям, в 1949 и 1950 годах, может быть еще, но фотографий не сохранилось. Надо сказать, что между отцом и сыном была некоторая напряженность в  отношениях. Дедушка, как глубоко верующий человек считал, что детей надо обязательно крестить, тем паче, что и папа мой был крещенный. Родители же мои, воспитанные в советское время, были воинствующими атеистами и наотрез отказались крестить кого либо.

     Несмотря на это, дедушка нас, внуков, очень любил, регулярно посылал большие посылки, особенно к Новому году, праздникам и дням рождения. Из дневников матери я понял, что дедушка помогал своему сыну даже с начала 1945 года, когда отцу и матери было особенно трудно в начальный период их совместной жизни.

     Больше всего в посылках дедушки мы ценили не конфеты и печения, не вещи и игрушки, а вяленую рыбу под названием снеток. Снеток, это эндемик Псковского озера, больше нигде в мире не водится. Он маленький, как килька, его солят, сушат и вялят целиком. Его нам мама выдавала по одной штуки, после того, как мы выпивали ложку рыбьего жира, что было для нас обязательно перед обедом, как наркомовские сто грамм во время войны. Что такое рыбий жир, и какая это гадостная штука, из современной молодежи вряд ли кто себе представляет.

     В  июле - августе 1968 года,  я с моим другом Леней Мироновым, с которым мы вместе поступили в институт, а потом, отслужив в армии, снова вернулись на второй курс, поехали отдыхать в Ленинград, а потом заехали в Псков, к дедушке.

     Сам город произвел на нас колоссальное впечатление.

     Во-первых, крепостная стена, окружающая Кремль. Обходя крепостную стену, я случайно споткнулся о какой-то бугорочек на земле, и из пыли вылетела монета, медная, вся позеленевшая от времени. Когда дома я ее отреставрировал, то это оказалась деньга 1747 года.

     Во-вторых, Храм Святой и Живоначальной Троицы (Троицкий Собор), с гигантским семиярусным иконостасом, кажется вторым по величине в мире. Мы там были на какой-то службе, так протодьяконом там служил здоровый мужик, бывший полковник, Герой Советского Союза. Он как пропоет: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, поми..и..и..и..луй», так люстры в соборе начинали дребезжать, и душа тоже.

     В-третьих, таким обилием церквей, часовен и монастырей (более 50),  которое я нигде ни до, ни после не видел. Если стать на любом перекрестке улиц в центральной части города, и посмотреть вокруг, то наверняка можно насчитать 5 – 7 церквей, храмов и соборов.

     В Пскове дедушка жил на улице Максима Горького, дом 45, квартира 20.                Этот адрес я помню с детства, а теперь узнал еще конкретнее: первый подъезд, второй этаж, дверь направо.

     Квартира была небольшая, двухкомнатная, с маленькой кухней.

     Дедушка, конечно, сильно обрадовался, что к нему приехал бравый внук, только что из армии,  студент физфака, и решил показать  меня своим друзьям. Дедушка, конечно, уже не работал, но друзей у него было много, и довольно специфических.  Во всяком случае, вернувшись с Леней с прогулки по городу, мы застали в маленькой комнате человек 6-8 служителей  церкви, причем некоторые в весьма солидном сане – архимандриты, игумены, архидиаконы и протодиаконы. Все в соответствующем облачении, с большими серебряными крестами. В свое время все они были дедушкиными пациентами, да и после их связи не прерывались.

     Роза Васильевна и еще пара средних лет послушниц хлопотали на кухни, стол был заставлен всевозможными закусками и бутылками. Архимандрит произнес молитву, мы выпили. Закусили, снова выпили. Пили гранеными стаканами. Мужики все были здоровые, мощные, некоторые килограммов под 110 – 120. Ленька, который не отличался сильным сопротивлением к алкоголю, быстро сдался, оставив меня одного супротив целой команды батюшек. Я до горячего второго блюда додержался, и мы мило беседовали на всякие мирские темы, поскольку я сразу сказал, что в бога не верю, и убеждать друг друга в его существовании или отсутствии, как теперь модно говорить, контрпродуктивно.

     Постепенно я поплыл. Часа через 2 протодьякон солидных размеров наливает стакан водки и обращается к деду: «Что-то, Николай Семенович, отрок у тебя слабоват». Его слова меня здорово достали, поскольку я всегда в нашей компании был в лидерах и спокойно мог выпить пол-литра с солидной добавкой. Высказывание этого дьякона дало мне возможность на силе воли продержаться еще пол - часа. Потом я сдался. Весовые категории были несоизмеримы.

     Дедушка был врачом от бога. Я думаю, что таких профессионалов сейчас нет. Он совмещал в себе и томограф и кардиограф, рентген и УЗИ, бронхо -, гастро- и колоно - скопию, и другие приборы, которые есть, и которые еще появятся.

     Как-то он сказал: «Дай-ка я осмотрю тебя». Я сел перед ним на стуле. Он взял мои руки в свои, они были на редкость сухими и теплыми. Погладил, посмотрел кожу, пощупал пальцы, внимательно осмотрел все ногти, они являются важным показателем состояния здоровья человека.

     Долго и внимательно слушал пульс, на одной руке, затем на другой. Затем взял мою голову в свои руки и всю ее ощупал, и сзади и спереди, прощупал уши, раковины, мочки, помял их. Велел открыть рот, показать зубы, язык, посмотрел горло, велел несколько раз сказать «А…». Затем принялся за глаза. Что он там смотрел, это только он один знает.

     Потом велел встать и раздеться, и походить. Посмотрел строение и осанку. Простучал пальцем грудь, спину, постукал ребром ладони, помял живот, прощупал ноги, колени, ступни, задержал глаз на ногтях ног. Потом велел снять и трусы, и все ощупал со всех сторон. При всем этом, единственным инструментом у него были очки.

     В принципе, я был молодой и здоровый, и нашел ли он у меня что – то, или нет, не помню. Но саму всю процедуру – да.

     Осмотрел он и Леню и что-то ему сказал, но это его дело.

     Мы пробыли в Пскове несколько дней, и облазили город вдоль и поперек.
После посещения Пскова, я проникся вековым его духом, духом моих предков, и на вопрос: «ты кто?»,  всегда отвечаю: «Мы Псковские».

     Дедушка умер 31 октября 1969 года в возрасте 73-х лет. Эту дату я запомнил, поскольку как раз в это время папа и  я  были на охоте на Айдаре и вернулись в Ташкент 1-го ноября под вечер. Нас встретили наши женщины, мама и сестра Наташа с печальной телеграммой в руках. Папа запричитал «Я все время об этом думал, что это может произойти в любой момент» и был в полной растерянности, что же делать. Однако все уже было сделано. Надо отдать должное Наташе, в этой критической ситуации она проявила завидную волю и сообразительность. Она заняла деньги у подруг, купила по телеграмме билет на ночной самолет, позвонила отцу на работу, собрала документы и вещи в дорогу.

     Ночью отец улетел.
     Прилетел через несколько дней, рассказал, что похоронили дедушку на Мироносицком кладбище почти напротив Кремля, отпевали в Соборе на территории кладбища, народу было очень много. От чего умер дедушка, в свидетельстве о смерти не написано. Несмотря на то, что дедушка был самым старшим, умер он самым последним, когда все четверо его младших братьев отошли уже в мир иной.

    От дедушки отец практически ничего не привез, все оставил жене деда, кроме фотографий, ложки, о которой я писал выше, и своего столового набора, состоящего из ложки, вилки и ножа, который ему подарил на окончание школы его учитель, бывший барон Российской Империи, а на приборах был его вензель. Отец о нем рассказывал, о бароне, но я не запомнил не имени, ни фамилии. После смерти отца мне досталась вилка, ложка досталась брату, а нож весь проржавел и пришел в абсолютную негодность.

     После смерти деда в его квартире жила его третья жена Роза Васильевна. У отца с ней были очень хорошие отношения. Они часто обменивались  письмами, поздравлениями по поводу разных праздников, поддерживал ли он ее материально, не знаю. Дело в том, что у Розы Васильевны был сын, имени не помню, есть два его фото, на вид рождения второй половины 30-х годов прошлого века. А в Ленинграде у Розы была сестра Александра Васильевна Авилова, она была замужем, возможно это фамилия мужа, детей у них не было.  Так сын Розы учился в Ленинграде, потом работал, детей у него не было, и он относительно рано умер. Так что Роза Васильевна жила совсем одна.

     Как я уже говорил выше, в июне 1998 года я с отцом посещал родные места и после Ленинграда мы поехали на поезде в Псков. Остановились в местной гостинице, почти в центре города, гостиница затрапезная, поразило огромное количество комаров, сидящих на потолке. Но у нас было какое-то средство, и когда мы на ночь все продезинфицировали, утром весь потолок темно-серым ковром лежал у нас на одеялах.

     Утром, позавтракав в  какой-то забегаловки, мы пошли на Мироносицкое кладбище. Несмотря на то, что отец там давно не был, он быстро нашел могилу деда, впрочем, ее легко найти; от центральных ворот прямо идет широкая дорога, слева собор, далее дорога чуть-чуть идет вверх, а затем чуть-чуть вниз. Вот от этого перевала метров 50 слева могила в третьем ряду. Могила была не ухожена, Роза Васильевна там давно уже не появлялась. Отец спокойно и буднично сказал: «Здравствуй папа». Как смогли, прибрались, положили цветы, посидели, помянули.

     Потом зашли в магазин, накупили продуктов и пошли пешком к дому, где 30 лет назад проживал  наш отец и дед. Как я уже писал - улица Максима Горького, дом 45, квартира 20, первый подъезд, второй этаж, дверь направо.

     Постучали, тишина, еще постучали, вышли соседи, сказали, что недавно видели, еще постучали, после некоторого времени раздался какой - то шепот «кто там?». Папа назвался, попросил открыть дверь, однако за дверью голос сказал, что никакого Вову Петрова  она не знает и дверь нам не откроет. Мы стояли, не зная, что делать. На помощь пришла соседка, после долгих переговоров дверь, наконец, открылась и совсем седая старушка уставилась на меня с отцом. Потом она сказала, что ничего не видит, и мы ждали, пока она сходит за очками. Наконец она что-то вспомнила, и нас пустила в квартиру.

     Мы сидели в гостиной, вся она была заставленная старой мебелью, с занавешенными окнами, стенками, на которых висели старые ковры, полутемная, воздух затхлый, в углу гостиной несколько икон да горит лампадка. Из дому Роза Васильевна выходит редко, в магазин да в церковь на службу. Хотя раньше проводила в церкви целый день, помогала, убирала, чистила, подпевала в церковном хоре. А сейчас ноги ходят плохо, слышит тоже плохо, видит неважно, но не жалуется, на все воля божья. Деда почти не помнит, 30 лет, как нет, фотографироваться отказалась. Сказала, что все ее родственники умерли, и она осталась одна на свете. Сварил я чайку, попили, что-то прибил, что-то подкрутил, потом мы пожелали здоровья, попрощались и ушли.

     На углу дома я сфотографировал папу, а он меня. Потом погуляли по городу, сфотографировал я его возле школы, которую он окончил 60 лет назад и поехали на вокзал, обратно в Ленинград.

     Последний раз я видел Розу Васильевну в июне 2004 года. Как я уже писал выше, в этот год я со своим лучшим другом Сашей Вологдиным на его автомашине с нашими женами отправились в путешествие по Пушкинским местам.  В  Пскове, отправив Сашу с Людой погулять по городу, я с Олей сходил к деду на кладбище, хорошо, что сходили, поскольку выяснилось, что идет перерегистрация захоронений, и если этого не сделать в течение следующего года, то могила будет считаться  бесхозной со всеми вычитающимися отсюда последствиями. Так как у меня документов никаких не было, пришлось отложить это дело на следующий год.

     Потом мы зашли в ближайший магазин, купили продуктов всяких, и уже проторенной дорогой отправились к Розе Васильевне. На этот раз мы попали к ней немного быстрее, чем в первый раз, поскольку я ей звонил из Москвы и предупреждал о нашем посещении.

     Все было по старому, только еще дряхлее. Старушке было уже 88 лет, и она из дому уже не выходила. Поговорили, рассказала, что у нее есть старая, намоленная  и очень дорогая икона, которую она, как и всю квартиру, завещала церкви. Я ей оставил свои новые очки, поскольку ее были склеены из нескольких кусков тряпочками и пластилином и 500 рублей денег, и мы ушли подавленные и с тяжелым чувством.

     В ноябре следующего 2005 года, взяв несколько дней отпуска и вооружившись кучей документов, я отправился в Псков. На этот раз я до Розы Васильевны не дозвонился, но подумал, что старушка совсем не слышит. В архиве городского ЗАГСа Пскова получил свидетельство о смерти деда и перерегистрировал захоронение на Мироносицком кладбище за № 6567 от 07.11.2005 сроком на 25 лет. В 2030 году кто-то это должен повторить.

    Затем, как и все предыдущие разы, набрав продукты в ближайшем магазине, отправился к Розе Васильевне. Стучал, стучал, никто не открыл. Потом обратил внимание, что дверь железная. Постучал к соседям, тоже без ответа. Постоял немного, спустился на первый этаж. Во второй двери на стук открыла какая-то старушка. Я ей объяснил ситуацию, она пригласила меня в комнату, напоила чаем и рассказала, что Роза Васильевна скончалась еще в прошлом году.  Сразу же прибежали отцы церкви, тело куда-то увезли, все вещи из квартиры погрузили на грузовик и тоже куда-то увезли, дверь заменили на железную, и появлялись они в квартире с тех пор пару раз. Соседи пытались выяснить, где же человека похоронили, но толком ничего так и не узнали. Особенно обидно, что не осталось ни одного документа деда, все исчезли в вечности. Поговорили мы со старушкой о жизни, я ей оставил все, что приготовил для Розы Васильевны, и мы распрощались. Я вышел на улицу, с тоской и жалостью посмотрел в последний раз на этот дом № 45 по улице Максима Горького, и поехал на вокзал.

     В августе 2020 года, как уже было упомянуто выше, я, вместе с Ольгой и своим племянником Владимиром на его автомобиле посетили Псков. Совершили экскурсию по городу. Новым для меня было только посещение монумента «Ледовое побоище», установленного на горе Соколиха в 1993 году в честь 1090-летия с момента первого упоминания в летописях Пскова. Монумент посвящен победе в битве на Чудском озере русского воинства в 1242 году. Мощная, впечатляющая композиция: Александр Невский на коне, окруженный со всех сторон пешими дружинниками. В руках воины держат щиты, а высоко над головами развиваются псковские, новгородские, владимирские и суздальские стяги.

     Посетили могилу деда на Мироносицком кладбище. И хорошо, что вовремя приехали. Ограда исчезла, говорят, украли на металлолом, часть территории оттяпана соседним новым захоронением, памятник стал разрушаться, кто-то поработал молотком по фотографии. Рядом с дедом заброшенная могила Григория Петровича Петрова с датами (1873 – 1933).  Кто такой, не знаю, однако деда через 36 лет похоронили рядом с ним. Наверняка  родственник, судя по годам жизни – возможно двоюродный брат Семена Степановича Петрова (ведь и младшего сына своего он назвал Григорий), странно, что мой отец ничего об этой могиле не знает, он же был на похоронах деда. Сделали новую ограду, забетонировали территорию, поставили новую плиту, одну на двоих, потому что места было мало, прицепили регистрационный номер. Получилось красиво и современно, а главное, захоронение выглядит как новое (есть фото).