От Крылова до Берлина

Читаю о Крылове Иван Андреиче, а мыслеформы навязчиво мне рисуют одну правозащитницу,которая жрёт оладьи- одну за одной  . Обмакивает их в сметану и кладёт  в рот. Одну за одной, переодически смачно срыгивая.
Не очень новое кресло в берлинской сьемной квартире издаёт недовольные звуки, изнывая под тяжестью веса "руси сидящей",но стоны мебели мало заботят женщину, ведь все мысли у неё о произволе администрации в российских лагерях и тюрьмах. О беспределе царящем в камерах за глухими стенами. Об унизительных пытках, которым подвергаются заключенные в пенитенциарной системе.
Да мало ли о чём приходится думать :вздохнула чуткая к чужой беде женщина.
Взяла двумя пальцами, похожими на баварские сардельки последний оладушек, и на мгновение замерла.
В тазике смутно напоминающем глубокую тарелку, почти ничего не осталось от литра сметаны:
Трудно жить на свете
Пастушонку Пете...
Почему-то вспомнила Есенина правозащитница, на губы легла лёгкая улыбка, а щёки затанцевали наваристым студнем.
Смеркалось.
 В окно забарабанил осенний дождь.