Веркины истории. Детство. Предательница

Верка дружила с Иринкой давно, еще с первого класса.
Сидели за одной партой– третьей в ряду у окна, на ней даже с внутренней стороны крышки было нацарапано В+И дружба на век, чтоб все знали.
Жили опять же в одной стандартной девятиэтажке– Верка на шестом, а Иринка на первом этаже и коротали дорогу в школу и из школы шебутной болтовнёй и обсуждениями всяких несомненно важных девчачьих дел.
А ещё ходили в гости друг к дружке, играли в дочки-матери, шили пупсам из лоскутков одёжки, делали причёски и делились на ухо под страшным секретом какие мальчишки из класса нравятся.
Дружба их была крепче камня и на сто лет вперёд! Ну это они так думали.
Однажды математичка заболела, её урок был сдвоенным последним, и их отпустили домой гораздо раньше обычного.
Не долго думая, визжа от радости и размахивая в избытке чувств портфелями, девчонки понеслись к Верке.
Дома никого не было– родители на работе, старший брат в школе. Свобода!
Брата Верка боялась, как огня. Он был на целых шесть лет старше, к Верке относился отстранённо-брезгливо, как к букашке, копошащейся перед его великовозрастным носом и рука у него была тяжёлая. Щелбаны, тычки и  пинки из-под тишка Верка огребала регулярно.
Как не пыталась она задобрить его каменное сердце, отдавая самые вкусные конфеты из новогодних подарков, и накопленную мелочь со сдач в магазине– мама частенько посылала за хлебом– ничего не помогало.
Брат не давал ей права на существование в своём мире.
И ладно бы просто не замечал. Ему нравилось манипулировать Веркиным страхом, нравилось запугивать и смотреть как она тряслась осиновым листом под его взглядом, покорно ожидая очередной пакости.
Верка долго с содроганием вспоминала суп, чёрный и жгучий от перца, целую перечницу которого вывалил ей в тарелку брат и, ухмыляясь,  приказал:" Ешь!"
Она кашляла, жестоко давилась и глотала вперемешку со слезами раздирающую гортань жижу.
Мама об этом и обо многом другом понятия не имела. А если и видела на Верке синяки, значения не придавала– ребёнок, что с неё взять.
Но сейчас они с Иринкой были одни, квартира в их распоряжении, а до вечера далеко.
Играли в детской на полу возле лаковой тумбочки с книжками, альбомами и игрушками в морской бой и Верка так хитро спрятала свои корабли на клетчатом листке, вырванном из тетрадки по математике, что Иринка продула под чистую.  Рисовали бумажным куклам новые бальные платья, то есть рисовала Иринка, Верка не умела, зато, высунув язык, раскрашивала шикарные туалеты медовой акварелью.
А потом церемонно пили на кухне чай из гостевых чашек в красный горох– Верка преступно достала их из серванта, с самодельными пирожными– на кусок хлеба тонкий слой масла, а сверху густо присыпать сахаром– ууу, вкуснятина!
Хлопнула входная дверь, прозвучали торопливые шаги в детскую, там что-то стукнуло, потом из детской, мелькнуло в проёме хмурое лицо брата:" Мелюзга, вы меня не видели!"
Вновь хлопок входной двери и всё затихло.
Верка облегчённо выдохнула. Она ничего  не поняла, но главное, можно не бояться быть наказанной– до прихода мамы оставалось совсем чуть-чуть.
А потом был здоровский вечер с мамой и папкой, он на удивление пришёл трезвым с работы и был весёлым и добрым, а брата, к Веркиному счастью, почему-то не было допоздна.
Они, сидя на диване, смотрели вместе какую-то ерунду по старенькому чёрно-белому хрипящему телевизору,и пусть было совсем не интересно, но главное– вместе.
Верка проснулась внезапно от тихого маминого плача. Сонно щурясь, поджимая пальцы на захолоделых ногах, вышла в полутёмный коридор и увидела брата,сидящего на заблёванном полу и пьяно мотающего головой, а возле него бестолково суетящуюся плачущую маму.
Она безуспешно пыталась его поднять, а брат мычал и отталкивал её руки.
Мама махнула Верке рукой, мол иди откуда пришла, и та с облегчением вернулась в нагретую кровать– она тут ничем не поможет. Не первый, не последний раз. Конечно чаще это был папка, но не сегодня.
А через несколько дней мама строгим голосом спросила у Верки кто из девочек у них был, и Верка долго взахлёб со вкусом рассказывала про Иринку, морской бой и новые платья для кукол.
Мама почему-то смотрела холодно и строго, не впечатлилась Веркиным рассказом, а только  взяла Верку за руку и повела к лифту, сказав что они идут к Иринкиным родителям на серьезный разговор.
В лифте Верка недоумённо вертела головой и ничего не понимала. Однако скоро всё выяснилось.
Это всё было настолько неправдоподобно-страшным, неправильным, что Верке казалось будто она в каком-то липким кошмаре, из которого никак не может вырваться.
Оказывается мама в Веркиной тумбочке под толстой стопкой альбомов и тетрадей прятала от папки деньги. Много денег, целых сто пятьдесят рублей, отложенных на новый телевизор. А теперь их там не было– альбомы и тетради были на месте, а деньги тю-тю. Пропали. И взять их могла только Иринка, больше некому.
Верка с ужасом глядела на подругу, на ее маму, которая с белым перекошенным лицом трясла свою девочку за птичьи плечи обтянутые коричневой школьной формой, приговаривая:" Как ты могла?"
Иринка рыдала в голос, слезы капали с острого подбородка, она кричала ломаным тонким голосом:
" Мамочка, я не брала!"
Веркина мама  стояла спокойная и неприступная, монотонно повторяя одну и ту же фразу:" Больше некому. Больше некому."
Мама Иринки начала  бить по лицу дочь, а Верка жалобно заскулила, дергая свою за рукав:
" Неправда! Она не могла! Мы даже не знали, что там деньги лежат! Мы не видели их!"
Её жалкий писк  никто не слушал. Верка никак не могла понять почему Иркина мама, красивая и добрая, легко и сразу поверила что её дочь воровка? Неужели и про неё, Верку может так подумать родная мать?
Они вышли из квартиры. Мама торжествующе держала зажатые в ладони сто пятьдесят рублей, отданные соседкой.
Дома Верке был поставлен самый жёсткий ультиматум: первое– больше в дом никого не водить, второе– с Иринкой дружить категорически запрещается.
Мир рухнул. Рассыпался под ноги колким песком, раскрошился старым бетоном, растёкся грязными кляксами воды от акварели.
Верка отказалась от ужина, легла, отвернулась к стене и  рыдала пока не уснула. Ночью проснулась, как от толчка, села на кровати. Дом молчал. А Верка вдруг ясно вспомнила торопливые шаги брата в детскую, потом из детской, пока они с Иринкой пили чай на кухне. Его последующий поздний приход, пьяное запрокинутое лицо и мамин горький плач.
Верка сорвалась, как сумасшедшая, полетела  мимо спящего на диване брата в родительскую спальню, принялась торопливо тормошить маму и сбивчиво-горячо шептать ей на ухо:"Мамочка это не Иринка, я знаю, это Сашка деньги взял! Он заходил в детскую, я видела!" И тыкала при этом себе за спину, ужасаясь тому, что он с ней может сделать.
Мама сидела на кровати обречённо сгорбившись, потом подняла голову, посмотрела Верке в глаза и с нажимом в ставшем вдруг стальном  голосе произнесла:" Нет Вера, деньги взяла твоя подруга. Слышишь? Больше некому. Ты с ней дружила, а она оказалась воровкой и  предательницей. Я лучше знаю."
Верка тяжело осела на коврик, ноги не держали.
Она вдруг подумала:" Как раньше уже не будет. Ничегошеньки теперь в дальнейшей её жизни не будет, так как раньше. Никогда."
Вернулась в детскую, легла, укрывшись с головой.
Это она, Верка предательница. Не смогла защитить, отстоять, заступиться, ни черта не смогла.
Предательница и есть. На следующий день Верка вопреки запрету подкараулила подружку перед школой. Та взглянула ей в глаза и тихо  прошептала:" Ненавижу". И таким презрением был полон её взгляд, что Верка шарахнулась.
Больше с Иринкой они не разговаривали. Её перевели в другую школу, а потом и вовсе родители бывшей подружки  поменяли квартиру и уехали.
А Верка ещё много лет спустя, входя в родной подъезд, спешила скорее проскочить мимо квартиры в которой когда-то жила дорогая её детскому сердцу девочка. Вина не ушла с годами, она трансформировалась в понимание, что бывают в жизни события, которые изменить нельзя. Остаётся лишь помнить и сожалеть о том, что уже  не исправить...