Глава 2

Неспешный выход из сладкого сна в уютном, тёплом строении, на мягкой и чистой постели, пусть и в санях – совсем не то, что побудка в лесу. Почему же сразу же после пробуждения потолок показался ему серой каменистой массой, а узкие полосы света на нём словно бы исходили из узких окошек-бойниц, да ещё спускались с них световые дорожки? Не такие, что с танцующими пылинками, зыбкие и обманные, а плотные и упругие: ступишь на такую – и пойдёшь по воздуху…

Стран вздрогнул всем телом, передёрнулся, проморгался и поспешил проснуться окончательно. Каменный потолок? Бойница? Световые дорожки? Пойти по воздуху? Значит, всё-таки что-то снилось. Он встал и оделся. Вышел в коридор. Янки в доме не наблюдалось – ушла работать. Он заглянул в кухню – на плите, обёрнутая полотенцем, стояла каша в кастрюльке. И чайник тоже оказался горячим – хозяйка ещё недавно была тут.

Стран позавтракал. Снова попытался вспоминать – но вспомнил только то, что Янка попросила его вчера поколоть – или попилить? - дрова. После горячего сытного завтрака очень не хотелось заниматься дровами. Хотелось почему-то опять растянуться на диванчике, расслабиться и снова подремать, накапливая силы. Вдруг что и вспомнится во время медитации.

На крыльце послышались шаги – дробные, девичьи, и шаркающие, тяжёлые – мужские? Старческие? Два голоса сплелись, звонкий, Янкин, и хриплый – либо простуженный, либо просто заядлый курильщик. Янка что-то доказывала ему, вроде бы даже не хотела пускать. «Чего ты напираешь? Худо человеку пришлось, небось, спит ещё!» «Спит? Бугуль с тобой! Нормальные люди давно работают! Если спит – то не иначе помиранец. Тем более, будить надо, срочно! Ты сама понимаешь, совет собрать – не шутка. У нас таких чудиков не бывало отродясь – выяснить надобно, кто такой и что такое, вдруг из него черти полезут – не обрадуемся!» - втолковывал хрипатый. Так они и ввалились в кухню. Стран увидел невысокого, неказистого мужичка в рабочем комбинезоне и заломленной кепчонке из-под которой нагло вылезал курчавый чуб.

- Ты, стало быть, тот самый беспамятный? – спросил человек, беззастенчиво вылупив глаза, и протянул жилистую, заскорузлую от работы руку. – Давай здоровкаться, что ли. Меня зовут Стэн. А ты теперича Стран? То есть, странный, чудик, чудило, чудак? Янка – она такая, смешливая. Как прилепит имечко – не отскребёшь.

Стран хотел, было, возразить, что Янка совсем не кажется ему насмешницей, и Стран – не прозвище, не кличка, а нормальное имя. Было бы нормальным, поправил он себя, если бы принадлежало ему. А Стэн продолжал: - Мы тут с мужиками покумекали, решили, надо обмыть твоё появление. Пошли.

- Куда ты его повёл, овечья башка, - вступилась Янка. – Не видишь, человек отдыхает.

- После завтрака-то? С утречка-то? С постели сползя? Он что, теперя всю жизнь отдыхать будет? К работе его приставляй, не то окочуришься, за двоих тягаясь. А ты, мил человек, не давай девке перерабатываться. Гляжу, ручки у тебя белые, гладкие, нежные, что у девушки-крали. У наших баб не такие. У нас все бабы работящие. Ну ладно, не серчай, пошли, пошли, обвыкнешься.

Стран пожал плечами и отправился следом за Стэном. Они прошли по деревне, и Стэн почти что у каждой калитки останавливался, чтобы раскланяться со стариками. К калитке подбегали собаки, всякие-разные, и нескладные беспородные, и важные своей статью, издавали «ргавк!» - и потихоньку спускали на тормозах, растерянно умолкали и ретировались, а некоторые взлаивали жалобно и убегали позорно. Стран подумал, что собаки тоже ведут себя почему-то чудно, неподобающе, сходно с тем зверем: не решаются выслужиться и облаять чужака. Что же в нём такого запрятано пугающего? Неужто свернувшаяся в клубок огненная змеюка в его груди и животных страшит?

Наконец Стэн подвёл Страна к огромной домине в три этажа, с двумя антеннами, добротным гаражом и подстриженной лужайкой перед крыльцом.

В гараже важно красовался автофургон и мотоцикл, не абы что, с прицепом. В прицепе – ящики и коробки, не то привезённые, не то готовые к увозу. Эге, а деревня-то не глухая, есть, видно, и хорошая дорога к центральным районам края. Хозяин встретил их на полпути между домом и калиткой, такой же добротный и основательный, в синих брюках, глаженой рубахе, стриженой бороде и с подкрученными усами. Рядом с хозяином скалился огромный трёхцветный пёс. Хвостом не махал дружественно, рычал, готовый броситься.

- Тихо, Бося, тихо, свои, - приказал хозяин, потрепал по холке, но это оказалось излишне. Бося сделал пару неуверенных шагов по направлению к гостю, потом попятился и спрятался за хозяина, коротко огрызаясь. «И этот туда же», - подумал Стран.

- Я – Емельян Суворин, по-простому – Меля, - важно сказал суровый старик, со значением, выделяя каждое слово. По всему, они гордились своими именами, даденными с рождения, ибо знали и помнили их. Наверное, имя играет важную роль, подчёркивая и утверждая владельца в его существовании. «Я поименован – значит, существую!» – говорил всем своим видом Меля Суворин, прочно стоя на ногах и попирая знакомую до последней пылинки землю.

И только он один здесь Стран – безымянный. И потому вроде как бы не имеет ни права на существование, ни основы под ногами.

Посреди лужайки, близ крыльца, под солидным шиферным навесом, стоял такой же солидный стол. На столе уже ждали два сияющих графина, стаканчики, блюда с молодым отварным картофелем, пучками зелени, огурцами и помидорами, крупно нарезанным холодным мясом.

- Садись, не жди особого приглашения. Сейчас выпьем и обсудим, как жить дальше.

- Что это? – спросил Стран, указывая на графины.

- Сейчас узнаешь, - ухмыльнулся Меля. – Самогоном называется. Сами, стало быть, гоним. Чистенький, забирает хорошо, мозги прочищает, кровь разгоняет. Вместе с проблемами. Если твои проблемы от него – вмиг вспомнишь. Клин клином вышибают.

- А если нет?

- Если нет… - Меля задумался. – Кумекать будем. Стало быть, мы тут за старших, в Травнице. Ну, первым делом, скажи мне, зачем к девчонке на постой прибился?

- Я не сам. Она пригласила. А что? Дом у неё большой, места много.

- Во-первых, места у всех много. Уж угол-то нашёлся бы. Во-вторых, не совестно по лесу шляться?

Стран вскочил в негодовании: - Что же, вы меня для того вызывали?

- Сиди, сиди. Нормальный, работящий человек зря шляться не станет. Как попал в леса?

- Я уже объяснял – не знаю. – Хмурый Стран снова сел – очень уж хотелось перекусить. Чёрт знает, почему его всё время терзал голод. Утолит, конечно, дай время, но не сейчас.

Меля разлил по стаканчикам прозрачную жидкость, придвинул ближе к Страну блюдо с картофелем, выбрал кусок мяса посимпатичней: - Ешь, по глазам вижу – солощий и ледащий. Ну, поехали!

Стэн первый ухнул и опрокинул стаканчик. Тут же схватился за толстый ломоть хлеба, кинул на него мясо и отхватил большой кус. Меля не торопился, и вообще вёл себя степенно и рассудительно. Он поднёс стаканчик к губам, сунул в него горбатый нос, словно вынюхивая, пригубил, смакуя – и, наконец, выпил.
 
Стран решил повторить его маневр. Но как только поднёс стаканчик к лицу, ему в нос шибанул резкий и острый дух. И тотчас заныло, засвербело в груди, точно свивший в ней гнездо паук встрепенулся, потревоженный. Страну после этого расхотелось пить, но отказывать было неудобно. Он отхлебнул обжигающей жидкости и сморщился. Страну не понравился вкус самогона. Он закашлял и сплюнул остатки жидкости, которые не успел проглотить. Потом выплеснул стаканчик себе под ноги. Интересно, а за еду браться он теперь может?

- Ты что? Ты что? – взвился Стэн. – Самогоночку – на землю?

- Не мелькай, - осадил его Меля. – Стало быть, душа не приемлет. Все люди, стало быть, разные. По себе не суди. - Он вздохнул, не то сожалея, не то осуждая. – Ладно, не смотри на нас, ешь, - приказал он, и Стран с готовностью взял ломоть хлеба с мясом. Поспешно забросил в рот картошечку, политую подсолнечным маслом. Вкусно.
 
Во двор, тихо и осторожно ступая, вошёл третий. Это был благообразный, седовласый старик в очках, шляпе и с тростью. Стэн – самый молодой - тут же подскочил и отвесил почтительный поклон. Стран подумал – и повторил его маневр. Старик улыбнулся благосклонно и махнул рукой. Прихрамывая, достиг стола и сел. «Это Гораций», - почтительно шепнул Стэн ему в ухо. Он единственный – как самый молодой – вскакивал и садился, суетился и мельтешил.

«Немой, что ли?» - подумал Стран. Проницательный, требовательный взгляд Горация и смущал, и заставлял стыдиться неприкаянности и никчемности.

- Ну, рассказывай, - снова приказал Меля, когда они со Стэном выпили по третьей и закусили в третий раз. – Как на духу – перед Горацием не егози. Как расскажешь, так и решим, что с тобою делать.

- Что рассказывать?

- Как в Травницу попал. Почему у Янки оказался?

- Потому и оказался, что пригласила. Пожалела, наверное. А как в Травницу попал, не знаю. Ходил по лесу, заблудился, вышел.

- В наших лесах чужие не блуждают. Либо на телеге приезжают, либо на машине. А свои даже спьяну не заблудятся. Верно, Меля? – подхватился Стэн.

- Не перебивай. А в лесу как оказался, знаешь?

- Нет.

- Так-таки и не знаешь?

- Нет.

- Не может такого быть. Не с луны же ты свалился.

- С луны? Очень может быть, - задумчиво протянул Стран.

- Издеваешься?

- А разве на луне нельзя жить?

- Ты либо шутник, либо совсем спятил. Выбирай, что тебе ближе.

- Да мне, в принципе, всё равно.

Гораций внезапно открыл рот и беззвучно засмеялся. Стран поёжился – что бы это значило?

- Кстати, ты в церковь ходишь? Али безбожник?

Сразу три пары испытующих глаз уставились в него. Стран разом вспотел. Он почувствовал, что от этого ответа может зависеть многое, хотя не мог понять, почему.

- Вы хотите знать, верую ли я в Бога? – медленно произнёс он. – Да, верую.

Стэн и прочие одобрительно покивали, заулыбались.

- И не в одного, а во много Богов, - продолжал Стран. - И я даже знаю, где они живут.

Трое старейшин перестали улыбаться и изумлённо переглянулись. Стран затаил дыхание, раздумывая, говорить ли дальше. Что, если его ответ не понравится настолько, что его прогонят или побьют? А он пока ещё не готов к самостоятельной жизни.

- И где же? – спросил Меля, терзая воротник рубахи.

- Высоко в небе. Очень-очень высоко в небе. И ходят они по Бриллиантовым Дорогам. И на землю с высоты плюют. Без надобы им земное. Нет им дела до нижних.

И не удержался, похвастал: - Самолично видел!

Он не сразу заметил, что вокруг воцарилась гробовая тишина.

- Кхе-кхе. И каковы они?

- Кто с железными когтями, кто неохватен, а у кого – жар-хвост…

Стран замер, прислушиваясь к себе. Он не знал, как удалось добыть это сведение. Странные фразы родились, казалось, из глубины обжигающего кома в его грудной клетке. Интересно, имеется ли внутри что-либо ещё? Более полезные сведения – откуда он и куда шёл? Стран наморщил лоб так сильно, как только мог, зажевал губами, завозил кончиком носа, напрягся до боли в сердце и в грудине, аж привстал на цыпочки и даже зажмурился. Нет, не вспоминается.

- Вот что, - произнёс, наконец, Меля. – Коли ты верующий, пойдёшь с Янкой к идолам. Молиться и заговоры творить. Коли не врёшь, идолы одобрят, тогда и живи. Если же врёшь – имей в виду, выживут они тебя, без нашего соизволения обойдутся. Пойдёшь? Сразу говори.

- Пойду, отчего же не пойти. Если они и вправду боги, пусть подскажут, что со мной такое приключилось, и где – на земле или на Луне.

- Ладно, оставайся, – с вздохом произнёс Меля Суворин, переглянувшись со Стэном и Горацием. – Работы много. Будешь в поле помогать, Янке пособишь, или в бригаду Стэна пойдёшь, дорогу строить до шоссе. Домов свободных тоже много. Выбирай для постоя любую. А у девушки жить не след. Неприлично.

- А что же неприличного? – удивился Стран. – Я же ей в отцы гожусь.

- Чужой ты, - пояснил Стэн, лохматя чуб. – Кто тебя знает…

- Только смотри, если что учудишь – пеняй на себя, под землёй отыщем, всем народом накажем. Вот Стэн за тобой присмотрит.

- Оставайся, а я за тобой присмотрю, - повторил Стэн, пощипывая щетину. Седовласый Гораций только кивнул. – А теперь ступай себе, нам ещё поговорить надобно промеж собой.

Стран встал, утирая губы, поблагодарил за угощение, кивнул каждому в отдельности и тихонько вышел наружу, прикрыл за собой калитку. Где-то под забором робко тявкнула добротная Емельянова псина, и заскулила тоненько, жалуясь.

Стран не пошёл в поле. Не пошёл и в огород. Не пошёл и на строительство дороги. Он решил обойти деревню, чтобы уразуметь, как вести себя дальше. Он шагал и силился понять, нравится ему в Травнице или нет. Проходя мимо красивой резной избы, покрашенной в ядовито-жёлтый, он ощутил укол в спину. Затем ещё один – более чувствительный. Подумал, что опять ожил, зашевелился ком, потом поравнялся с калиткой жёлтого дома и понял, почему его кололо и сверлило. За калиткой стояла мрачная, сутулая тётка в весёленьком цветастом сарафанчике с оборкой и сверлила его взглядом. Стран попробовал улыбнуться ей и кивнуть – ему вроде бы помнилось, что в деревнях все друг друга приветствуют, потому как знакомы или вообще – родственники. Тётка не шевельнулась. Только будто бы сверкнула исподлобья неприятным взглядом, жёстким и тяжёлым.

Стран кашлянул и сказал громко, но не слишком: - Здравствуйте, утречко доброе! – но опять не дождался ответа: - Ну, я пошёл. - Потоптался на месте, снова кивнул и потопал дальше. «На солнце глядеть – и то приятнее», – буркнул он себе под нос. И снова ощутил резкий укол в спину. И тут же, в ответ на укол, забилось, заметалось в груди неведомая чёрная птица, сбивая дыхание и сердечный ритм, по ногам ударила слабость. Тётка на него плохо влияла, и он понял, почему. Похоже на то, что она ведьма. Сильно скрытая ведьма. Такой вот энергетический кровосос. И невзлюбила его. Но он не позволит себя так беззастенчиво обкрадывать. Сейчас он сделает так, как его учили: напряжёт спину, обернёт её зеркальным покрывалом и отторгнет чуждое вмешательство в своё нутро. Вот так.

Немного полегчало, боль ушла, осталось удивление: откуда он понял, что она – ведьма? И кто его учил обёртываться зеркальным покрывалом? Чудеса. Приоткрылась ещё одна деталь мозаики, а до полной картины пока ой как далеко.

«Нет», - решил он. - «Лучше уж я буду Янке по дому помогать, чем дорогу строить. Дорогу… дорогу… а дороги разные бывают. Бывают лесные и корявые, по которым я  ещё вчера бродил, бывают песчаные и жёлтые, бывают твердокаменные, пустые и злые. Бывают тяжёлые, прилипчивые и бесславные, бывают высокие – что в небе. А бывают сияющие и недоступные, непостигаемые и слепящие. Одним словом - Бриллиантовые»…

Откуда в нём оказалось знание о том, какие бывают дороги, словно по всем им переходил он? Возможно, всплыло с донышка мутной памяти. Это хорошо. Это значит, что вспомнит он рано или поздно всё. Только лучше бы уж раньше.

С такими мыслями он поспешил вернуться в дом приютившей его девушки.

- Янка, что это за старуха такая ужасная, возле ужасного жёлтого дома?

- А, это мамаша тёти Матильды, баба Мастыца, - улыбнулась Янка. - А что такое? Ты с ней познакомился?

- С ней, пожалуй, познакомишься. Взгляд – точно гирей придавливает, а потом сверлить начинает. И разговаривать не желает.

- Это потому что глухая, – пояснила Янка.

- Думаю, не только потому. Невзлюбила она меня. Потому что вампир.

- Ой, Стран, - охнула Янка. – Это Мастыца-то вампир? Что ты такое говоришь?
 
- Может, и не вампир, но Матильда, небось, рыдает от неё втихаря кровавыми слезами, но никому сказать не может.

- Вот ты какой, оказывается, фантазёр. У нас ведьм и вампиров нет. Матушка Богиня не позволит. А Мастыца – самая ласковая бабушка на деревне, во внучке Невере души не чает, та её понимает с полуслова. Знаешь, как её у нас прозывают? Мастыца-мастерица.

- Ну да, мастерица пакостничать.

- Ах, Стран, Стран. Просто у нас чужих давненько не было, она и насторожилась.

«Насторожилась, что новую силу почуяла, вот как, соперника, что её сокрушить может. А что?» - подумал Стран.

- А откуда Меля и Стэн прознали про меня? Что я у тебя живу, что ты меня Страном кличешь?

- Как откуда? - шёпотом ответила Янка. – Гораций у матушки-Богини спрашивал, что новенького, мол, а она ему про тебя и рассказала.

- Это шутка?

- Может, и шутка. Может, и не шутка. А вообще в нашем селе все друг про друга всё знают. Никто не таится. Дружная наша деревня, дружнее многих. Чужой пришёл – кто-то да увидит.

- Где же проживает ваша Богиня?

- А в святилище. Где деревянные изваяния стоят. Я тебя обязательно свожу туда – поклониться.

- Так это всего лишь деревяшка?

- Не всего лишь. А очень красивая и искусная. В нашем селенье самые лучшие мастера по резьбе жили. Они и вырезали всех Богов, и поставили у Земляничного холма.

- Чепуха. Деревянных Богов бесполезно слушать. Ничего тебе деревяшка не скажет. А вот улавливать те нити, что от каждого сущего исходят… Очень может быть, что ваш Гораций – телепат. Стало быть, Гораций именно оттого глух и нем, что слушает.

Стран тоже слушает, всё время слушает себя и свою боль в груди. Только она ему ничего не докладывает.

- Откуда ты знаешь, Стран? Ты, может, ясновидцем был, тебя за правду и тюкнули? – высказала новую догадку Янка со всей своей непосредственностью.

- Кстати, - вспомнил он. – Мне велели для постоя другой дом выбрать. Может, пособишь?

- С ума сошёл? А я чем хуже? – вскинулась Янка. – Куда ты уйдёшь? У Петрушкиных дед болеет, а домик мааленький. У тётки Миркиной норов скверный, не возьмёт она. А Мухова готовить не умеет. Ну, нисколечко – домашние жалуются, то сырое, то горелое. У Павлушкиных народу много, отец на раскладушке спит. А у Моськиных папаша ревнивый – страсть. Приревнует – зарежет. Ну, а бабку Мастыцу ты сам невзлюбил. А я тут одна, и дом большой.

- А соседка твоя, Кураша? Одинокая ведь. Место есть, и одной скучно ей.

- А мне не скучно, что ли? – сердито огрызнулась Янка. – Ой, а откуда ты знаешь? Это Стэн тебе сказал?

Стран пожал плечами: - Ну, вроде как Стэн.
 
- Кураша твоя – выпивоха. С ней спиться недолго. Двоих мужей споила уже. Вот.

 - Серьёзный довод. Пить я не горазд. А ты, чтобы не скучно было, гостей приглашай, с подружками шушукайся.

- Нашушукаешься за день. Надоест. Всё только и выспрашивают о тебе – что он, как он, о чём он. Нет, живи тут. И потом, как-то я уже вроде привыкла к тебе…

- Да и я вроде бы привык к тебе… - пробормотал Стран.

Чтобы не маяться и не обижать Янку, Стран пошёл колоть дрова, настороженно прислушиваясь к дракону в груди: не оживёт ли, не пронзит ли опять огненным языком? Но дракон ничего не имел против колки дров, а Стран наконец-то размял мышцы. Потом во дворе прибрался, поленницу сложил, калитку починил, забор поправил – под любопытными и восхищёнными взглядами нетрезвой Кураши. Вечером Янка накрыла на стол чаю попить, и включила телевизор. Страну любопытно было поглядеть на вечерние новости, вдруг что-то покажется знакомым, только они словно бы его и не касались, параллельно шли, а оханья и аханья Янки, принимавшей всё близко к сердцу, казались глупым девичьим восприятием. Да и смаривать его начало после работы с непривычки. Начал он клевать своим птичьим носом.

Янка тихонько растолкала Страна и приказала идти спать на сани, даже до сараюшки довела. Он и уснул – буквально без задних ног. И приснился Страну ужасный сон.
Будто он идёт по полю к деревне. Вдруг налетела стая огромных птиц, серых, точно лепестки пепла, и начали клевать его по очереди: то одна подлетит, клюнет, то другая. Сначала Стран отмахивался, получая чувствительные удары по ладоням, потом побежал, закрывая голову руками, и вбежал в какую-то ветхую избушку. Глянь – а там Янка на стол накрывает. Стран захлопнул за собою дверь, птицы ударились в неё – и полетели к раскрытой фортке.

«Янка, берегись!» - крикнул он девушке, которая смотрела на него удивлённым и ясным взором. Птицы ударились о стекло, обернулись огненными языками, и принялись облизывать стены ветхой избушки. Янка вскрикнула и бросилась прочь из кухни, к задней двери. Стран – за ней. Только никак не могли они из домика выбраться. Комната за комнатой, комната за комнатой – бегают и никак выхода не найдут. «Ты беги туда», - крикнула ему Янка. – «А я побегу туда!» - махнула она влево. Разбежались они в разные стороны, и тут изба заполыхала. Стран страшно закричал и бросился назад, к девушке, и обнаружил, что находятся они по разные стороны одной стенки, которая разгоралась.

Стран напрасно протягивал руки к девушке, а Янка напрасно бегала вдоль огненной завесы, пока огонь не подпёр сзади. Так они стояли и горели порознь, и спрут в груди Страна кричал и бился в страхе и боли…

…Он проснулся в холодном поту и долго всматривался в темноту. И ему показалось, что прочь от его кровати улетают в невеликое окошко клочья тех самых зловещих туманных птиц, что собирались клевать его плоть, шипящие язычки пламени, а вместе с ними удалялся грубый раскатистый хохот, и даже мелькнул край цветастого платья с оборкой. Ведьма Мастыца – вот кто это был, вот кто наслал ему кошмар!

Нет, он не даст себя и Янку в обиду какой-то захудалой ведьме! Стран улёгся поудобнее и принялся фантазировать, что бы такое он пожелал с нею сделать, попадись она ему в руки на месте преступления. Что вообще делают с ведьмами, которые желают навести порчу? Кажется, сжигают! Сжигают на костре, или вот ещё – на смоляном колесе. Вот было бы зрелище! Противная мрачная старуха со сверлящим взглядом, привязанная к катящемуся и полыхающему колесу, обмазанному смолой! Вот тебе, старая кляча, получай, руки прочь от странника и девушки-сироты! Вот ведь какое приятное зрелище! С этим приятным зрелищем в голове Стран снова уснул крепким и спокойным сном безо всяких сновидений.
 
А утром ничего не сказал Янке о своём сне. Нечего девушку тревожить. Довольно с неё хлопот.

третья и четвёртая глава следуют.