Комильфо

На перроне стоял видный мужчина – настоящий
русский богатырь. В таких мужчин женщины влюбля-
ются сразу и навсегда.

Таня нет-нет да и поглядывала в его сторону.

«Лет тридцать пять ему – не больше, может, в одном
поезде поедем. Скоро рижский приходит. А вдруг ему
тоже в Ригу?» – подумалось ей.

Мужчина глянул на часы.

«Какой спортивный! А может, известный спор-
тсмен? – подумала Таня. – А может, он актёр?» На
мужчине была необычная шляпа с широкими полями,
которая ему очень шла.

«Комильфо», – подумала Таня, вспомнив фразу из
старой пьесы, где дама говорила своему кузену: «Ах,
милый, вам надо сменить шляпу. Купите себе белую,
с широкими полями. И трость купите – коричневую и
непременно с ручкой из слоновой кости. Комильфо на-
до быть, батенька мой, комильфо».

Таня с детства мечтала стать актрисой. Но вме-
шались родители и после школы настояли на тор-
говом институте. Теперь Таня – эксперт в области
ковровых изделий. Очередная командировка в Ригу
на выставку ковров пришлась кстати. После нудной
и сырой зимы в Москве хотелось куда-нибудь пое-
хать. Лучше бы в Париж, в котором никогда не бы-
вала, но и Рига со старинными улочками, с черепич-
ными крышами, чистыми и уютными кафе её тоже
привлекала.

Объявили посадку. Незнакомец вольным движени-
ем подхватил красивый кожаный баул. Такие сумки Та-
ня видела только в кино у голливудских звёзд.

Сердце ёкнуло от непонятного и радостного пред-
чувствия, и Таня, порывшись в сумочке, вытащила
свой билет.

«Тринадцатый вагон, тринадцатое место. Вот неза-
дача! – расстроилась она. – Впервые еду в спальном ва-
гоне, и всё тринадцатое».

Таня поискала глазами приглянувшегося мужчину,
но его и след простыл.

«Посторонись!» – заорал носильщик с нагруженной
тележкой.

Кто-то, неловко посторонившись, зацепил ногой пу-
стую бутылку, и она звонко покатилась по перрону.

Миловидная проводница, проверяя билет, улыба-
лась слишком приветливо. Казалось, что она продолжа-
ла улыбаться кому-то другому, а Тане улыбка досталась
случайно.

– У вас сегодня такой знаменитый попутчик, – ска-
зала проводница, – седьмое купе в середине вагона.

Сердце Тани опять радостно ёкнуло.

В двухместном купе уже расположился тот самый
незнакомец, без куртки и шляпы.

– Доброе утро! – сказал он, улыбаясь широко и от-
крыто. – Давайте я помогу?

Этот голос нельзя было спутать ни с кем и ни с чем.
И лицо. Сколько раз она видела его на экране телеви-
зора! Да, без сомнений, это был он – Виктор Балашов.
Известный всей России диктор Балашов.

– Доброе утро?! Ведь сейчас вечер, а не утро, – сму-
тилась Таня.

– Вы как доброе утро, – ответил с улыбкой мужчина. –
Разрешите представиться – Виктор Иванович.

– Да кто же вас не знает, Виктор Иванович?! – вы-
рвалось у неё. – А меня зовут Таня. Таня Глобай.

– Красивое имя! Татьяна, Таня. Романтичное. Ис-
конно русское. Но вы, наверное, украинка? Или укра-
инская казачка. Ваша коса уложена так, как это умеют
делать только украинские девушки. Я не прав?

– Да это всё мама! С детства восторгалась пушкин-
ской героиней. Вот и настояла, чтобы меня назвали Та-
ней. А родилась я, действительно, недалеко от Киева, в
Фастове.

Поезд тронулся. Заказали чай, и беседы продол-
жались под мерный стук колёс. За окном мелькали то
звёзды в темноте ночи, то огни вокзалов и полустанков,
то огоньки селений. Шёл как бы обычный разговор, ка-
кие часто происходят между случайно встретившимися
людьми в поездах.

Если бы Виктору Балашову кто-то сказал раньше,
что его увлечёт случайная попутчица, то он ни за что
не поверил бы. Всю жизнь он жил, как рыба в аквариу-
ме. Под пристальным наблюдением миллионов людей.
Были и женщины, которые ему нравились и которым
он нравился, но не более того... Была семья. Но вдруг
пришло к нему совершенно другое чувство, новое и не-
знакомое._

«Ведь я мог её никогда не встретить», – думал Вик-
тор Иванович, всматриваясь в лицо Тани. Тонкие чёр-
ные брови вразлёт, глаза какого-то золотистого, меняю-
щегося цвета.

«Да эта девушка из другой эпохи! Из тургеневско-
го времени. Таких девушек уже нет и, наверно, никогда
больше не будет», – думалось Балашову.

«Никогда, никогда больше этого не будет, – думала
Таня. – Приедем в Ригу, он уйдёт, и я больше не услы-
шу этот бархатный голос. Не увижу этих больших и
спокойных рук. Не увижу этой улыбки, этих василько-
вых глаз. Ничего больше не увижу, и ничего больше не
будет в моей жизни. Всё кончится...»

А в её жизни ничего подобного раньше и не было.
Была детская мечта о театре – не состоялось. Были не-
уклюжие ухаживания ребят из школы, были встречи в
институте с однокурсниками, но не было любви. Она
понимала, что так живут очень многие и так проживают
всю жизнь, до самой старости. И прекрасно обходятся
без большой любви. Неужели ничего не останется?

«Останется, останется!.. – кричало сердце, пела ду-
ша. – Он уйдёт в Риге, а радость останется со мной. Ну и
пусть он этого не знает и никогда не узнает, но я-то знаю,
я буду думать о нём. Он уйдёт, но до конца жизни оста-
нется в моей душе, в моих мыслях, в любви моей», – со
сладостной надеждой подумала она.

Они помолчали, а потом проговорили в купе до утра.
Иногда смотрели друга на друга, тайно прислушиваясь
к тому, что смутно зарождалось в их душах.

Рано утром проводница принесла чаю. Посмотрев на
них, на их сияющие глаза, на нетронутые постели, она
всё поняла и как-то участливо улыбнулась. В уме про-
водница уже высчитала, что Виктору Ивановичу где-то
за сорок, – он ведь и на фронте побывал. А девчонка-то
молодая, видно, только что после института. И вот на
тебе!..
На вокзале в Риге, когда расставались, Виктор Ива-
нович, смущаясь, проговорил:

– Таня, я был бы счастлив, если бы мы смогли вместе
сегодня поужинать. Если вы согласны, то встретимся
здесь, у вокзала, в семь вечера. Можно?

– Да, – прошептала она.

С вокзала Виктор Иванович сразу направился к
знаменитому в Риге портному Давиду Боренбауму.
Тот принимал клиентов в квартире из пяти комнат, в
старинном, дореволюционной постройки доме. Прямо
за швейными столами сидели швеи и вручную смёты-
вали детали будущих моделей. А сам мастер с санти-
метром на шее любезно встречал клиентов в гостиной.
Нужно сказать, что к этому мастеру непросто было по-
пасть. Виктор Иванович приехал к нему по протекции.
Как-то в летнем театре «Эрмитаж», беря интервью у
Райкина и зная, что артист выходит на сцену в очень
элегантных костюмах, он попросил у него адрес порт-
ного. Аркадий Исаакович не очень любил раскрывать
тайну происхождения своей одежды, но всё же шепнул
адрес в Риге.

– Вашему материалу нет цены, – приговаривал Бо-
ренбаум, обмеряя Виктора Ивановича. – Я не знаю, где
вы это достали, но сейчас такого качества материал не
делают. Ему сносу не будет. Раньше на фабрике Третья-
кова такую шерсть делали и поставляли ко двору его ве-
личества. Да и в Европе такая шерсть ценилась повыше
аглицкого сукна.

К вечеру костюм был готов. Как обычно, Боренбаум
исполнил заказ с первой примерки и точно в оговорен-
ный срок. Да... умели раньше и материалы делать, и ко-
стюмы шить, и слово своё держать.

К новой жизни – в новом костюме! Он придаст уве-
ренности артисту.

Вечером Виктор Иванович с Таней танцевали в ре-
сторане «Луна». Там пел его приятель Лотер Лямбель_
солист знаменитого джаз-оркестра Эдди Рознера. Тан-
цевали, слушали музыку, говорили и говорили, словно
спеша куда-то... Куда? Виктор Иванович читал стихи.
Таня с девичьей непосредственностью рассказывала,
как она ещё в Москве, на перроне, заметила Виктора
Ивановича и как мечтала с ним познакомиться. И рас-
сказала всё, всё, о чём думала ночью в купе, когда молча
слушала его и смотрела на него. Какие у неё были счаст-
ливые глаза!..

А ближе к полуночи, проводив Таню до гостиницы,
Виктор Иванович уехал. Они договорились встретить-
ся в Москве.

В Москве встречи продолжились. А потом, уже ле-
том, вдвоём поехали в Карпаты. Жили в лесничестве,
недалеко от сказочного Манявского монастыря. Надо
знать, видеть этот дом лесничества в горах! Это был на-
стоящий дворец из дерева, комнат на пятнадцать-двад-
цать, где были балконы, стеклянные террасы, бильярд-
ная, маленькая кухня и другие прелести быта. И вот в
этом деревянном дворце они оказались вдвоём. Рядом
падала с горы небольшая речушка, и ровный шум водо-
пада в ночи можно было слушать бесконечно. Сквозь
ветки вековых сосен в окно заглядывали звёзды. Поу-
тру на подоконнике стояли две глиняные крынки с пар-
ным молоком и кружка с горным мёдом. И две краюхи
белого, домашней выпечки хлеба, прикрытые льняным
полотенцем невообразимой белизны. От одного запаха
хлеба захватывало дух!

«Прожить бы так всю жизнь, – думал Виктор Ива-
нович. – По утрам видеть её глаза, видеть, как солнце
тонет в глазах и превращается в золото».
Но отпуск закончился, и нужно было возвращать-
ся. Таня поехала на три дня к маме в Фастов, а Виктор
Иванович – в Москву.

– Виктор, как мы дальше будем? – спросила она на
вокзале.

– Мы будем вместе, но прошу тебя – подожди не-
много, нам негде пока жить. Да и мне нужно подвести
черту под своим прошлым.

Таня хотела сказать, что уже подвела черту, да не по-
смела.

И он, и она понимали, что это значит – «подвести
черту под прошлым».

Родители настояли, и Таня вышла замуж за бывшего
однокурсника, главного инженера ковровой фабрики.
Ради спокойствия родителей она нашла в себе силы и
отказалась от первой и единственной любви.

* * *

Мы сидели с Виктором Ивановичем вдвоём в ку-
пе спального вагона Москва – Киев. Я познакомился
с ним три года назад. И всегда удивлялся ему. Меня
поражала в нём и поражает сейчас его какая-то врож-
дённая интеллигентность и деликатность. Этому никто
не научит. Это либо есть внутри человека, либо нет, не-
зависимо от того, где человек родился, в Москве или в
глухой деревеньке.

Но ещё больше я поразился, услышав от него исто-
рию о случайной встрече с Таней. Он, избегающий
говорить на личные темы, неожиданно для меня сам
начал рассказ, который я слушал, затаив дыхание и не
перебивая ни одним словом.

– А где же Таня сейчас? – спросил я, когда Виктор
Иванович замолчал. – Вы её больше не встречали?

– Где-то недалеко от Киева живёт, – ответил Виктор
Иванович, не отрывая взгляда от окна.

Что он там видел, за окном, в непроглядной темно-
те? События двадцатилетней давности? Таню на пер-
роне? Или ещё раз вспоминал рассказ Тани о том, как
она увидела его на вокзале с кожаным баулом? Уцелел ли
тот костюм, который когда-то сшил ему знаменитый
рижский портной?
«Боже мой, какая странная штука жизнь! – подума-
лось мне. – А я? Хотел бы я, чтобы всё сложилось в мо-
ей жизни иначе?»
– А вы бывали потом в Риге, Виктор Иванович? У
этого портного? – спросил я, чтобы только не молчать.

– Да. Один раз. Ходил по тем местам, где мы вместе
бывали. И знаете, зашёл случайно в Домский собор. Зву-
чала органная фантазия Баха. Собор, музыка, воспомина-
ния – всё совпало. Я люблю музыку, понимаю её, но такого
слияния моей души и музыки, таких сильных душевных
потрясений я больше никогда не испытывал. Я любил её
по-настоящему. Никогда, ни до того, ни после того никого
так не любил, – тихо закончил Виктор Иванович.

– Так почему расстались? Почему? – не удержался
и спросил я, мысленно проклиная себя за излишнюю
любознательность.

– Мы познакомились с Таней тринадцатого мая, ехали в
вагоне номер тринадцать, и место у неё было тринадцатое,
но я не суеверный человек, – ответил Виктор Иванович.

– Так что ваша встреча с Таней и расставание было
предопределено Судьбой? – вырвалось у меня.

– Кто его знает, почему всё в жизни происходит
по-другому, а не так, как нам хочется. И кто знает, как
надо и как лучше. Допустим, если бы Судьбе было угод-
но, мы бы поженились. Тогда, наверно, не было бы этой
светлой памяти о той необычной любви. Тогда всё бы-
ло бы по-другому. Не знаю, как, – лучше или хуже, но
по-другому.

После этого рассказа Виктора Ивановича и я стал
иначе смотреть на свою жизнь. А может, Судьба умней
всех нас, вместе взятых?

В Киеве состоялся мой бенефис как поэта. Виктор
Иванович читал мои стихи. Когда он вышел на сцену и
сказал своё знаменитое «Доброе утро», публика стала
аплодировать. Так, как он читал стихи, теперь никто не
читает, вернее, не умеют читать. У Виктора Ивановича
абсолютный слух на слово.

Особенно произвело впечатление стихотворение
«Комильфо»:

Вы – комильфо, и это слово
Передаёт мне стиль мужчины.
Вы – комильфо, и я готова
Навек влюбиться без причины.
Вы предо мною в шляпе светлой,
При модном галстуке и с тростью,
И под мотив щемящий ретро
Свою любовь зовёте в гости.
Как устоять пред этим чудом? –
Герой, в плечах сажень косая!
Как жду я встречи с Вами, сударь, –
Я Вас люблю, хоть Вас не знаю!

Сидящая недалеко от меня женщина сказала впол-
голоса соседке: «Да он сам – настоящий комильфо! По-
смотрите, как на нём сидит костюм!»

– Виктор Иванович, – сказал я после концерта, – ка-
кой у вас замечательный костюм! Очень модный! Где
вы его шили?

– Да это тот самый костюм, сшитый двадцать лет на-
зад в Риге! Мастер ушёл из жизни, а мода вернулась.
Мода – не жизнь и не любовь, она повторяется спустя
какое-то время.

Помолчав немного, Виктор Иванович тихо сказал:

– А знаете, Александр Иванович, когда я был на сце-
не, у меня возникло чувство, что Таня находится в зале.
А может, показалось?

Он глубоко вздохнул и добавил:

– Будьте комильфо, даже тогда, когда нет никакой
возможности для этого. И никогда не жалейте о том,
что не случилось.