Приходит такой час

1.
Утром я посмотрел на линию гор и удивился: она изменилась. Странно. Горы, они ведь как буквы в бумажной книге – куда поставили, там и стоят спокон веков в одном и том же виде. А тут...
Я пригляделся. Обычно утренние горы в нежной сиренево-голубой дымке прячутся одна за другую: «Я ещё сплю, не смотри на меня! Смотри вот на неё, она ближе!. И так каждая. Но сегодня одна гора как будто выросла, и теперь возвышалась над всеми.
– Может, облако? – усомнился я. – Бывают облака, похожие на горы.
Облака надменно фыркнули, отвернулись и разошлись.
Нет, не облако.
Огромная гора нагло вытарчивала из остального коллектива. Это было очень странно. Впрочем, я странности люблю, однако в данном случае кроме странности имелась ещё и непонятность. А вдруг произошёл сдвиг земной коры, геологических пластов? А я тут еду спокойно в автобусе и ничего не знаю?
– Тебе всё равно никто не поверит, – шепнула выросшая гора.
И тут же сделала вид, что это не она сказала.
Ну, я тогда тоже сделал вид, что не слышал этого. Ехал себе в автобусе, смотрел на горы, на море. И думал. Вспоминал один давний разговор. Один пожилой человек рассказал вот что. По утрам, когда самолёты еще не садятся в эйлатский аэропорт и не взлетают с него, когда тихо и сонно кругом, над заливом Акаба иногда летает небольшой самолет. Между Иорданскими горами и Эйлатом негромко летает он кругами, то повторяя линию гор, то сближаясь с линией моря. Это летает король Иордании. Потому что он бывший военный пилот.
– Ясное дело, – подумал я тогда. – Если ты бывший пилот, то почему не полетать над заливом. Тем более если ты король, а значит, у тебя есть свой самолёт. Летаешь и смотришь сверху на всю эту красоту.
Я тогда ещё подумал, что рассказанная про пилота-короля Иордании история мне так нравится, что я категорически не хочу заглядывать в интернет. И искать там подтверждение или опровержение. Информация всё испортит. Исчезнет очарование, пропадёт правильное настроение. Он будет летать не над заливом, не по утрам или вообще не король. Так неинтересно. А в моём воображении он, король Иордании то есть, уже летает! И изменить этот факт никакой интернет не в состоянии.
Вот так и с горой. Оказывается, горы могут вырастать по утрам, а потом потихоньку возвращаться к прежним размерам. Я это видел.
– Я же сказала, тебе не поверят, – повторила присевшая уже на своё место гора.
– Это тебе не поверят, что ты не умеешь расти, – ответил я.

2.
Приходит такой час среди дня, ближе к вечеру, когда нужно всё бросить и хотя бы пять минут полюбоваться. Линия гор ждёт этого часа, море ждёт, и небо тоже. Тебе кажется, что ты рождён для счастья, как птица сам знаешь для чего, но это не так. Ты рождён наблюдать и описывать красоту. Возможно, ради этого и стоит рождаться. Нить твоих наблюдений сплетается с другими, сотнями и тысячами нитей, и вот так выходит, что мир соткан из красоты, где есть и твоя нить. А красота отвечает добром, она делает тебя человеком. Если ты умеешь наблюдать и описывать, но не делаешь этого, то красота увянет, останутся только звериные дела человеческие.

3.
Старый знакомый, фонарь у автобусной остановки, ведёт себя всё так же. Светится, потом медленно гаснет, долго и демонстративно тускнеет, из жёлтого становится еле оранжевым, наконец выключается. Три короткие вспышки неяркого белого, и вдруг – рраз! – снова ослепительный жёлтый, как у всех нормальных фонарей. Через несколько минут этот цикл повторяется.
Улица освежает. Сидят три девчонки на бордюре, громко щебечут на непонятном языке. Четвертая проносится по мостовой на электровелосипеде, они перекрикиваются, через пару минут велосипедистка проносится снова. Потом снова.
На небе луна то выглянет из-за туч, то спрячется. То выглянет, то спрячется.
А ведь тут всё циклично, доходит вдруг до наблюдателя. Каждое явление этой действительности как детская игрушка – ключик вставили, завели. Оно работает, движется якобы осмысленно. Завод кончается, игрушки заводят вновь. И так по кругу.
В этой вечерней действительности человек, медленно бредущий по тротуару, работает наблюдателем. Он должен замечать всё и как следует чувствовать ритм жизни. А вместо этого он чувствует себя, и никак, ну никак не может от себя отвязаться. Человеку тоскливо, причём он сердится на себя за то, что ему тоскливо. Ведь он знает, что играет сейчас не по правилам. Бедная действительность, кто же тебя будет наблюдать, когда человеку нужна только та женщина, которой он хочет готовить завтрак. И больше совсем ничего не нужно. Однако потерпи, человек. Действительность покроет все фонари и небесные светила, все печали и правила ровным слоем покоя. И то, что сейчас бередит, жмёт и не отпускает – назавтра забудется.
А может, и нет, если записать.

4.
Всю ночь у двери в дом стоял человек.
И не просто стоял.
Он метался из стороны в сторону, всплескивал руками, умолял о чём-то, хватался за голову, что его не понимают.
Изнутри его было видно сквозь стекло двери.
Иногда он ненадолго замирал, собираясь с силами, а потом начинал сначала.
Конечно, очень хотелось впустить его и успокоить.
Только как?
Это ведь просто бешеный ветер треплет листья фикуса или пальмы, кто там их разберёт в темноте.
Даже когда это понимаешь, всё равно невыносимо хочется впустить того, кто так просит.
Но не получится.

5.
Год назад рано утром я открывал дверь и говорил рассвету:
– Привет.
– Привет. Долго спишь, – отвечал рассвет. – Ещё минута, и пропустил бы.
Мы здоровались почти каждое утро. Чтобы открыть дверь, нужно было надевать много одежды, шапки там всякие, ботинки, куртки, перчатки.
– Ещё неизвестно кто кого пропустил бы, – возражал я.
Так мы светски беседовали, после чего я снова засыпал. То есть я ложился согреться, но вы же сами понимаете.
Сегодня я по-прежнему здороваюсь с рассветом.
Только открываю не дверь, а штору.
Только рассвет совсем другой.
И я другой.