Служили два товарища

Бимбуха по природе своей был толстокожим человеком, и все нравоучения Петрухи отскакивали от него, как от стенки горох. И это безобразие продолжалось изо дня в день, пока одним прекрасным утром Петруху не осенила одна глубокая мысль. Бимбуха с Петрухой работали в Службе безопасности одного крупного в их городе торгового предприятия. Было их на том участке, где они несли службу, 12 человек. Все, приблизительно, одного возраста и до выхода на пенсию являвшиеся руководителями различных структур и органов власти.

Бимбуха, например, прошел все стадии милицейского роста, дослужился до чина подполковника. Короткое время на Крайнем Севере находился на гражданской службе, главным специалистом сельскохозяйственного треста. Будучи на северах, он близко сошелся с местным населением, якутами. В первую очередь, его, как настоящего мачо интересовали женщины. Он безумно восторгался сахалярками. Говорил, что красивее сахалярок на земле женщин более не существует. На вопрос, о том, что эта за нация такая «сахалярки» он делал многозначительную паузу и лишь спустя порядочное время глубокомысленно изрекал с поднятым к верху указательным пальцем:

— Сахалярки, паря, это небесные создания, ты не представляешь, какие это чудные существа…

Заводя о них разговор, он надолго мог уйти в восторженные восклицания о неземном происхождении этих таинственных созданий. Судя по его поведению и по тому, как далеко он уходил в себя при одном только упоминании о них, Петруха сделал умозаключение о не простых его отношениях, с придуманным им самим, образом этих небожительниц. Бимбуха никогда напрямую не говорил о происхождении «своих» женщин. Прежде чем начать разговор о них, он поднимал кверху указательный палец, качал головой, причмокивал губами, поводил плечами, выражая очередное свое восхищение.

Жизнь на то и жизнь, чтобы люди умели наводить мостки доверия друг к другу. Петруха и сотоварищи, все-таки, выведали у Бимбухи великую тайну о принадлежности небесных его красавиц к роду человеческому. На деле все оказалось довольно прозаично. Сахалярки — это, по сути, метиски, родившиеся от матери якутки и отца европейской расы.

То ли холодный климат Заполярья произвел столь существенную огранку того «алмаза» неувядаемой красоты, то ли звезды так сошлись, но, действительно, эти женщины обладали той притягательной силой, которая могла кого угодно свести с ума. Свидетелем поэтических зарисовок Бимбухи выступал другой представитель содружества их «боевого» братства — Николай Михайлович Симеонов.

Он, в некоторой степени, поддерживал философию Бимбухи о привлекательной внешности сахалярок, но, в отличие от него, без оголтелого фанатизма.
Николай Михайлович прожил в Якутии не год, и не два и даже не десять лет, а всю свою молодость. Получив распределение после окончания института на далекие севера, он проработал учителем, а потом директором школы, затем заведующим районо вплоть до выхода на пенсию. И лишь, выйдя на заслуженный отдых, он обосновался в городе своей студенческой юности.

Несмотря ни на что нашел в себе силы, поменяв свои некоторые жизненные установки, явиться народу в другой, не привычной ему, ипостаси. Что и говорить, Николай Михайлович в душе своей все еще пребывал учителем, руководителем и, исходя из своих ложных убеждений, не очень высоко ценил интеллект своих сослуживцев. По этой причине он ни с кем не вступал в особо близкие и доверительные отношения.

Нередко они с Бимбухой, в присутствии своих коллег, вступали в нешуточные словесные баталии на повышенных тонах. Частенько приходилось их обоих разводить по разным углам, во избежание взаимных упреков и обид. Петруха же годами был слегка моложе их, но характером обладал  миролюбивым. Он тоже происходил из когорты бывших руководителей, но в отличие от них обоих испытал на себе горечь поражения, осуждение окружающих, потерю отношений со многими коллегами, друзьями…

По жизни он был миротворцем и вокруг него всегда образовывались своеобразные кружки по интересам. И в этой компании бывалых людей он был своеобразным центром притяжения и нередко выступал посредником различных мнений и течений. С Бимбухой они знакомы были с молодых лет, вместе грызли гранит науки в одном учебном заведении. Друзьями неразлучными не стали, но приятельствовали довольно крепко.
Именно, по протекции Бимбухи, Петруха и был принят на эту работу. В рабочие будни отношения между ними складывались доверительные, не обремененные всяческими обязательствами.

Бимбуха, придя спозаранку на работу, имел привычку перед началом трудовой смены, что называется, перекусить, попить чаю в рабочей столовке. Петруха же был ярым противником его посещений чуждой территории. Во-первых, все, что оставалось с вечера в столовой, а это в основном сладости и кондитерские изделия, могло иметь применение и в последующие дни. За все эти излишества рабочими людьми заплачено, и, стало быть, это их собственность. А приходить и брать чужое, даже если все это остается в конце рабочего дня, по мнению Петрухи, не самый правильный поступок.

А друзья в этом вопросе пребывали по разную сторону баррикад. Петруха нещадно критиковал того за малодушие, за его слабость к дармовщине, но Бимбуха всеми правдами и неправдами продолжал втайне от него нырять в закрома, не принадлежащих ему, запасов. Основная масса сотрудников их Службы предпочитала в качестве обеда обходиться собственными запасами. Ходить в рабочую столовку считали уделом людей, не считающихся с определенными принципами самоуважения. На то были свои причины, главное, что им было не по нраву – это полнейшая антисанитария, творившаяся в помещении для приема пищи.

Бимбуха ходил и в общественную столовую, а после нее частенько присоединялся к трапезе своих собратьев. Аппетит у него был отменный. Несмотря на далеко не юношеский возраст, он, предварительно откушав в рабочей столовке, мог съесть половину обеда у одного коллеги, а потом пойти ко второму, третьему ….
Особенно Петруха заступался за самого скромного члена их коллектива — Виктора Владимировича. Тот среди них был наиболее возрастным сотрудником и принадлежал к числу людей, которые в силу своего природного такта, не могут противостоять натиску хамоватых людей.

Виктор Владимирович всегда приносил на обед очень приличный пакет пищевых припасов. Видно было, что он из благополучной семьи и жена его баловала не только первыми и вторыми блюдами, но и всевозможными выпечками. Зная об этом, Бимбуха, в первую очередь, опустошал его неприкосновенный запас дневного рациона. Защищая Виктора Владимировича, Петруха, не стесняясь в выражениях, обрушивал на голову друга весь запас нелицеприятных выражений.

А Виктор Владимирович по мнению Петрухи, не доедал многого из того, что приносил. Шутка сказать — все они несли службу по 15, 16 часов, и за это время потребность перекусить возникала почти у каждого. Но Бимбуха никак не хотел понимать таких простых вещей. Объедал своих же, а после обильного чревоугодия, он, по обыкновению, отлучался на часик, другой в

Туалэт типа сортира под кодовым названием «Мэ» и «Жо».

Петруха по этому поводу так же негодовал:

— Жрешь без меры, а потом с… без ума! Тут каждый человек на счету, а ты позволяешь себе перелаживать свою ответственность на чужие плечи.

Бимбуха был непробиваемым человеком и все нравоучения Петрухи отскакивали от него, даже не прикоснувшись к его глубинному сознанию. И это безобразие продолжалось изо дня в день, пока одним прекрасным утром Петруху не осенила одна глубокая мысль. Шел он ранним утром, пока еще город спал, к себе на службу. Путь его обычный пролегал по пустынному месту.

Пройдя жилые кварталы, он заворачивал к гаражам, а дальше, перейдя заброшенную местность, он вновь оказывался на краю массива частных домовладений.
И в тот момент, когда одна его нога находилась на краю жилого квартала, а другая нога ступала на территорию заброшенного пустыря он почувствовал резкую боль в районе живота.

— Это, что еще за новости? — подумал он.

Но спазмы режущей боли повторялись раз за разом. Петруха остановился, прислушиваясь к своему организму. И тут на него накатила неудержимая волна естественных потребностей, какая возникает, обычно, при болях в животе. Он едва сумел отбежать в кустики, где в последнюю секунду успел снять штаны.
Пока сидел там, а большей частью, крутил головой, дабы кто ненароком не стал свидетелем его непристойных действий, к нему пришла успокоительная мысль:
 
— Это за мои грехи, за мои «наезды» на Бимбуху из-за его чрезмерной любви к посиделкам в клозете…


P.S.

После этого случая он прекратил третировать Бимбуху, однако, тот кушать меньше не стал и все так же, после сытного обеда, продолжал регулярно посещать общественную уборную. Про случай, произошедший с ним, Петруха благоразумно умолчал. Но с того дня стал смотреть на него почти с завистью, как тот отматывает от рулона туалетной бумаги солидный кружочек себе любимому.

— А он-то идет во всеоружии, — думалось ему, — а мне-то нечем было… кроме белоснежного платка.