Слеза дракона. Гл. 3-я. Эшафот Слезы Дракона

  Весь этот лабиринт сонного видения ещё долго не выходил из её памяти. Однако я не мало был озадачен тем, что её беспокоят эти видения и она от плохого высыпания чувствовала себя разбитой. Естественно я достал хороших сонных таблеток отправился к ней. Когда пришел все двери в доме были открыты. Вошел в её комнату, она сидела с гитарой у камина, присел незаметно, стараясь не беспокоить и прислушался, она тихо напевала:

Цоп, цоп, цоп-цобе,
Кто и, что пляшет во сне?
Будто рок в неясной мгле,   
Дурью шутит в решете.
               Я, как будто на Титанике,
               Жду крушения без паники.   
               Пляшет глупость в кабаре.
               К роковой плывем судьбе.               
Цоп, цоп, цоп-цобе,
Страх не виден, он во мгле
И все танцуют, и танцуют,
А в безумстве дурь ликует.      
               Она корабль беды ведет,
               Боль в сознанье волной бьет.
               Бледнолобость вино поет,
               Страх сирен не подает.
Кутит глупость, как на празднике    
Звон летит по всей галактике.
цоп, цоп, цоп-цобе,
Плывет айсберг по судьбе.
               А на земле, как на Титанике,
               Все на палубе, и без паники.      
               Лишь нокаут мглы во сне            
               Виденьем бьет по голове.         
цоп, цоп, цоп-цобе,
Глупость с разумом в игре.
Где Бог дает урок земле
И в нем всем не по себе.
               цоп, цоп, цоп-цобе,
               Люд с надеждою во мгле.
               Горе рядом, мир в беде
               И дикость топит боль в воде. 
Сон, с чертями на пупе,
Смехом топчется на мне.   
Пурга сна, как на Титанике    
Мгла безумства разум в панике.
               Над надеждой и судьбой,
               В горе разум, боже мой.   
               Цоп, цоп, цоп-цобе,
               Гибель с ветром на волне.            
Кровью мглы сознанье мажет,
На надежды болью машет.
Дикость дарится беде.
В поклон глупости земле.
               Прозренье айсбергом плывет,
               Бедою руку подает.    
               Эта боль, как косяк журавлей, 
               Сном ложится к прозренью людей.
Цоп, цоп, цоп-цобе
Мир с надеждой на душе.      
От чего же, сон меня мучает?
Как безумием душу скручивает.
            ****
   Она допела и обернувшись увидела меня. Я сообщил, что достал таблетки, чтобы она все-таки принимала их, если другие средства не помогут.  Однако сообщил, что та дама, что таблетки давала, узнав для чего, вдруг на голову мою руку положила и как будто по колдовала. Потом сказала, что во мне сила есть и без таблеток свою подругу от кошмаров спасти, и рассказал ей дальнейшую странную историю.
  – Проснулся как-то третьего дня, рано утром в квартире, от звонка. Поднимаю трубку и слышу дамы слова будто той, что таблетки мне дала и твердит мне она, что мне только что приснился вещий сон с излечением колдовством.
– Ну, и что? – говорю, – да приснился, но отчего вещий, лечебного колдовства?
– Вот он, – отвечает женский голос мне, – спасет от кошмарных снов в ночной мгле подругу вашу, что беспокойство ваши составляет. Клин выбивается клином и ваш сон, как лекарственный звон, расскажите своей подруге и кошмары покинут её.
      Больше говорить ничего не стала и в трубке гудки отбоя зазвучали.
  – Вот сейчас, как могу, убеждаю, что сон мой магическое лекарство от кошмаров и попрошу вас закрыть глаза, чтобы сон мой лекарством в сознанье стал и рассказывать начал:
 – Вижу, не осознавая, что во сне, как кто-то через окно лезет в квартиру ко мне. Я притаился, изображая ничто, будто нет в кровати никого. Пригляделся, вижу, это дама в куртке с капюшоном и с пистолетом в руке.  Меня удивило светящее изображение плачущего дракона на спине, который топил, в своих пруда слезах, эмблему страны Советов и обжигал своим огнем беды Аленушку с картины Васнецова. Она, беззаботно, не смотря на охвативший её огонь, продолжала плакать у этого пруда слез, по утопающему гербу исчезнувшей страны. Это не простой бандит – смекнул я и стал следить. Фигура, пройдя по комнате, нашла висящий на стене подарок мыслителя и дракона, от американки с первой русской альтернативной демонстрации и что-то стала делать с ней. Я резко встал, схватив табуретку, стоящую рядом со мною, ударил ею ей по голове. Она сразу не упала, а успела сделать выстрел в меня, но промахнулась. Рухнула только после второго удара и, я стал искать её на полу, но она будто уползла непонятно куда. Решил включить свет, однако ничего из этого не получилось и взяв фонарик стал подсвечивать себе поиск. Нашел что-то похожее на труп в куртке с капюшоном уже у дверей в коридор, а не у окна, где висел подаренный американкой оберег мыслителя с драконом.
   Когда я поднял это безобразие, взяв за куртку как щенка за шею то увидел, что это не женщина, а нечто похожее на дракона. Меня это даже напугало и я, осторожно вынося, это безобразие, решил его уничтожить. Когда я в темноте шел по коридору с этим обездвиженным чудом, то увидел, что на встречу идете вы. Когда вы увидели, что я тащу рукой за собой, стали бить это ногой, выкрикивая:
 – О Боже мой, о Боже мой! Вы несете мои сонные грезы, которые убили мой покой.
 –  Моя радость, – отвечал ей я. – Казним это сейчас, чтобы не беспокоило оно больше вас.
Потом по обряду мы это чудо, как козла отпущения казнили, или точнее в жертву Божью превратили.  Как только это подаяние сгорело, радуга над нами взлетела, а после короной вам на голову осела. Хороший знак это, а раз венец на голове, значит кошмаров не будет уже в голове.
   Она усмехнулась и подошла к зеркалу. Повертевшись перед ним вдруг разволновалась и, я успокоил её:
 – То, что не видно на голове, это ещё не значит, что спасительного венца счастья не появилось в голове, – и она успокоилась, хотя скорее не поверила, но этого не показала.
   Удивительно, но действительно этот сон привел её к некому прекращению ночных беспокойств с кошмарными видениями. Суть рассказа подействовала на неё, как некие «противогрёзные» таблетки.
. Однако, однажды, ей что-то подобное прошлому опять приснилось, от которого она разочарованием, как манная каша, была размазана по полу своего сознания. Взволновавшись после подобного полуночного сна, она была в неком замешательстве до утра. 
   Уже погодя, рассказав мне о нём, заявляла, что рассказанный мною сон до конца не излечил её от явления бессонного смердящего зла. «Надо молится перед сном или снотворные попить» ответил я ей и она, не ожидая моментального моего ответа сначала рассмеялась, а после погрузилась в раздумья. Я нарушил его:   
– Не печалься и особо не думай, большой нет в них беды, если неназойливы сны. Эти ваши вещие виденья, всего лишь фантастическое развитие ваших мыслей и убеждений. Что-то из этих видений, возможно, и сбудется, – сказал я ей, – но во сне все бывает наоборот. Представлять власть вряд ли придется, а признание в народе идеи, судя по всему, может произойти, но немало времени может пройти пока осознают это элиты умы.
   Взаимозависимая структура собственности, где пользование и управление зависит от значимости персонализированного владения в общественном достоянии, естественно, требуя и раздельной его капитализации с образованием народных банков, требует ещё и осмысления возможного, Формирование соответствующей стоимости и валюты для развития правово–планового оборота и ценообразования, сложный процесс. Народы мира, которые веками жили единой собственностью, и валютой, олицетворяющей значимость личности, не скоро согласятся с правовым стимулированием пользованием, и управлением от вклада в народное достояние. Представить, что владение в народном достояние будет определять персонализированную правовую значимость, и не будет казаться сомнительным еще долго не станет желаемым. Непонимание этой необходимости завело в тупик развитие права оперативного управления и привело к краху коммунистической идеи.
Она снисходительно улыбнулась:
– Кстати, сон мой мне намедни нарисовали – и она, достав из сумки, показала небольшую картину, написанную маслом.
– На красочном холсте, это жутко выглядит, – произнес я.
Она, наигрывая на пианино «Гори, гори, моя звезда", ответила: "Это не я, это обнаженная мученица моя Родина в цветах любви, в огне измены и на финансовом кресте глупости, и крест её есть стон народа, рвущегося к истине. Злым силам, видимо, это рвение не по душе и потому ее, как образ этой истины, придают казни.
Она уселась напротив меня, и я продолжил:
– А почему этот крест вы называете явлением финансово-экономической глупости? Скорее он олицетворение властной не любви, и это более символично. Мы пересели с бронепоезда коммунизма на танк наживы и куда гоним неизвестно. Созидательного социального целеполагания движения общества, кроме личного обогащения, любым путем, нет.
– Каждый видит его по своему понятию, но, если крест светлый, значит – любви. Но вот видите: ангел – спаситель над ней корону занес, – значит, быть стране коронованной любовью и величием.
   Я стал всматриваться в картину на её телефоне и, выразив удовлетворение качеством исполнения, вернул его. Она, спрятав аппарат, продолжала рассказывать:
– Когда-то один из моих неприятелей сказал мне, что мой мозг никогда не осилит рождение образа нового мира, потому что я женщина. Ссылался на то, что женский мозг не создан богом для жертвенности того, что нельзя с пользой осуществить в свою бытность. Если даже это и так, то в погоне преследования этой не женской цели, женщина может погубить в себе и материнскую значимость. Лишив себя родительской радости и причины, ради которой готова жить её суть, становится готова жить ради любимого мужчины. Не найдя такового, начинает служить деньгам, а не идеям, и требует жертвенности уже себе.
– Одна знакомая мне говорила, что лирической женщине достаточно родить, и она кончит писать стихи, так как у неё появятся материнские заботы. Может быть, вам тоже так поступить, чтобы мировые проблемы забыть?
– Однако я живу вопреки всем предсказаниям. Как единоверец, когда прошу любви небесной, крещусь тремя пальцами. Когда увлекаюсь красотой, прошу у нее любви земной, крестясь двумя, как символом взаимности. Отказываю взаимности, открещиваюсь двумя слева направо. Прошу мира и чести – поднимаю к плечу сжатую в кулак ладонь. По-мусульмански ладони соединяю иногда, когда благодарю. Немая символика чувств дисциплинирует душу. Такой я приняла обет, но все равно чувствую себя действительно слепым, тыкающимся во все углы котенком, как в ушедшем сне мой погибающий образ слепого философа.
– Как я понял, вы утверждаете о необходимости не только взаимозависимой структуры собственности, которая должна поставить благополучие людей в гармонию с владением личной, коллективной и общественной собственностью, но ещё и пытаетесь разрешить проблемы веры.
– Вы правильно меня поняли, и хочу, чтобы в таком обществе человеку хотелось свободно любить, жить и работать, как ребенку играть. Чтобы у людей была такая экономическая система, в которой они не могли, и не хотели отвечать злом на зло, а боролись только за красоту жизни и, принуждая к добру, боролись со злом. Эта борьба страхом общественного осуждения зла, вытесняла бы недостойных с понижением социальной значимости из своего окружения, если не брала своей коллективной ответственностью на исправление. Именно этот подход искоренит преступность и сотрет тюрьмы с лица земли, так как право на пользование украсть нельзя, а пользование без прав – потеря чести и большего права. Таким образом продолжаю мечтать о империи любви и вере семьи.
Высказавшись, опять взяла гитару и подыгрывая себе, прочитала:

Не рубите, прошу до зари,
Головы моей палачи,
Вдруг прощенье придет с высоты,
И уж кару получите вы.

Попрощаться хочу я с мечтою земли,
Что возможно всем явится в лике зари.
И эшафот зари этой ждет,
Но палач все ж топор берет.

«Не торопитесь палачи», прошу,
Дайте испить мене святую зарю,
Как последнюю волю свою,
Я поклон ей, как жизнь подарю

Ту, что вам нынче, вот отдаю,
И грехи перед ней отмолю,
Вот собрался народ, тоже ждет,
Когда небо зарей расцветет,

Новой жизни и новой судьбы,
Где людей не купают в крови.
Но заря не идет, не идет
И палач что-то в злобе орет.

Я взошла на эшафот, кара ждет,
И душа уж прошептала про её отлет.
И топор поднялся, и в литавры бьют,
Дайте мне на посошок, страхи отойдут.

Что ж рубите палачи, как хотите,
Голову мою заре подарите.
Я хотела б палачи, выпить в вашу честь,
Если руки себе отрубите заре в лесть.

Грешна я, не спорю, можно и рубить?
Если голову обратно сможете пришить.
И спешит мне боже прощение спустить.
Хоть себе и не просила я кару отменить.

Вот уж ангелы явились, и вздохнул народ.
Кара отменена, и заря в восход
Мне срывает цепи, дав судьбе полет.
И эшафот, и эшафот
В музей отправлен, будто в гроб.

А кара, отныне, уж как навсегда
Народу для страха вроде как не нужна.
Да будет воля такова,
Слова, как будто чудеса,

И их спустили небеса.
Засыпан радостью цветов
Тот эшафот, что смерть мне нес.
Народ ликует и поет,
Будто смерть всех уж не ждет.

И это, как венец свобод,
Что жизнь вновь людям выдает.
С прошением, каре дан белый билет,
И как же Бог будет карать грешный свет?

Изгнание в Ад, ли спасенье от бед?
Открестится ль Мир им от крови на век?
А я себя хотела в жертву принести,
Но лишь просвистели над мной топоры.

А нет бы, прикрыли уж тело холсты,
А голову, видно, изгрызли бы псы.
Бесчестье, не будет ли роком земли,
Как быть с очищением от греха души?

Но бог всем прощенье дает за мечты,
В них есть оправдание горькой вины.
– Ты мечтою божьей творила беспредел,
– Палач сказал и рядом сел,

– Также глупость мира у эшафота дел.
Всегда творила слезы и кровяной удел.
Будь в жизни попроще, мир весь не святой,
Не грусти по каре, топор все ж будет твой.

Наживешь не мало, ещё себе врагов
И получишь к гробу множество долгов.
Мир без тюрем, виселиц сделать тяжело,
Плюнь на эту муку и живи легко.

И топор не будет плакать по тебе,
Если молчать будешь о святой заре.

Я, прослушав её, спросил:
– Будем считать, что ваше предвидение, не исключение в диалектике человеческого развития. Однако интересно, – полюбопытствовал далее, – а возможно ли в вашем обществе реализовать основной принцип коммунизма: «От каждого по способностям, каждому по потребностям»?
– К моему великому удивлению, я начинаю думать, что, да и нет – усмехнулась она. – Если увязать рост «социально-экономического», иначе социально-правового статуса личности с нормативной мерой личного потребления, то можно будет оптимизировать социально-плановое потребление. При этом оно может быть если не бесплатным, то умеренным, а стихийно-рыночное потребление влиять на социально-правовую значимость личности. Поэтому думаю, что в такой закольцованной структуре каждый гражданин будет потреблять в меру своих потребностей, а работать в меру своих способностей, так как излишнее потребление будет снижать правовую значимость личности.
В теоретическом плане, я через фондообразующие предприятия и статусную структуру, на взаимозависимой структуре собственности пытаюсь развивать великую русскую национальную идею не бюрократической государственности. Она заключаться должна в том, чтобы оценка и статусный контроль значимости личности могли формироваться не государственными образованиями. Однако я думаю, что капитал просто так на это не пойдет, так как требуются ключевые изменения и они должны формироваться народными банками. В первую очередь, они, как образец, могут начать сформироваться на плановой оценке литературных и прочих шедевров искусства, как я описала в своей книге.
Мне не хотелось далее с нею спорить, и отдавшись размышлениям с воспоминаниями, я погодя заметил:
– В процессе работы, над вашей книгой я нашел еще немало различных мыслей, которые не хотел бы оставлять без внимания, ибо они развивают и подчеркивают революционный характер вашего поиска. Так, вы писали, что собственность в настоящем её виде и понимании исчезнет. Это меня и беспокоит, и не очень убеждает. Помню из детства, что в нашем совхозе нового типа, вновь прибывшим на целину рабочим давали квартиры в домах с комнатами на двух уровнях, и даже небольшой участок при доме. Это было мечтой каждого, но, когда заработки упали, рабочие побросали эти дома, и только люди с частными домами продолжали жить и спасать совхоз. Не приведете ли и вы своим подходом к этому состоянию?
– Всё это разрешается просто, в советское время это решалось обменом, так как эти услуги небыли обеспеченны экономической значимостью имущества. В развитии предлагаемого подхода, в случае отказа и оставления предоставленных льгот, должна идти потеря значимости личности за владения, а с этим и соответствующего права.
Я задумался и понял, что действительно, если владение будет иметь капитализированную форму, то она может формировать и правовую ответственность. Свои догадки изложил ей, и она ответила:
– После общественной капитализации владения и определения им личностной правовой значимости и личностного в нем накопления, разрушение войнами общественного достояния станет уже безумством. Они велись всегда в виду материальной значимости отдельных лиц в ущерб массы других, а в этом подходе такое будет финансово исключено. Так как право станет не только формой выражения общественной любви, а и формой персональной власти и значимости каждого, ибо большие деньги, сверх разумного – зло, и право на их безмерное пользование должно уничтожать их индивидуальную силу влияния во всех отношениях.
– Как я понял, вы посредством права хотите ограничить не только значимость персонального денежного влияния, но и усилить соответствующую ответственность. Таким образом исключить личностную мотивацию, вне зависимости от общественного развития, а с этим уничтожить финансовое образование для войн.
– Вы правильно поняли.
– Тогда я снимаю перед вами шляпу и готов преклонить колени, так как вы пытаетесь предложить то, что для многих академиков и политиков вызывает мозговую анемию.
    Она, улыбаясь мне, заметила: 
– Я согласна потоптать вашу шляпу.
Тут я сделал, что пообещал, и встав на колено прочитал стих:

Господи! Господи! за грехи помилуй,
Встань пред нею, как родной,
В час нелегкий, и грешной, и в молитвах милуй,
Благодатью вековой, и небесной силой.

Как природой высших сил и любви величия,
Звездным Богом над судьбой – созиданием смысла.
Аллилуйя! Аллилуйя!
Дай ей счастья поцелуя,
И жизнь продли, и дай успеха,
Да упаси от тропы греха.

Она подняла меня с колена промолвив:
– Ну, полно, полно. Вы с молитвой, как мой спаситель из сна в виде рыцаря из романа Сервантеса. Я польщена. Рада что вы поняли меня наверно согласны, что, когда все-таки мир убьет царицу физической нужды, умрет и вражда людей, и зла не будет. Тогда уж точно воспрянет мир добра и чести. В таком обществе не должно быть ни противоречий собственников, наций и религий, так как мотивацией к успеху будет общественное созидание, а не эгоизм наживы отдельных личностей. Возможно, даже искусственный интеллект сможет, по утвержденной системе оценивать персональную, коммерческую и какую-то государственную деятельность. На основании этих оценок они уже смогут представлять во власть кандидатов. Если же подобная организация выйдет за границы одного государства и образует международные Советы или что-то подобное, то такая система сможет оценивать и контролировать работу всех управленцев. В этом случае, как говорила ранее, военный захват власти и войны потеряют смысл, как и захват собственности не обеспеченной правом на владение, которое легко исключается понижением статусной оценки личности, формируя вето на пользование и управление.
     Я, радуясь тому, что отношения наши вновь стали налаживаться, не унимался хвалить её, правда, боялся переборщить. Решительно категоричная реакция могла вспыхнуть как на отрицательное высказывание, так и на приторную похвалу, как было не раз. Однако помня все повторял:
– Развития Мира с исключением войн не верится, в этом мире никому, а тут на тебе, вот тебе, как будто возможно и то, что кто продолжает утверждать, эту возможность, – это восхитительно.
    Однако, как только я это восхищение ей высказал, она со всей серьёзной озабоченностью ответила:
– Это только вы порой восхищаетесь, а порой тоже сомнения высказываете и раздражаете этим. Мои же утверждения своей точки зрения на заседаниях в Доме Ученых у некоторых академиков тоже вызвали озлобление. Некоторые высказывания даже встречали угрозы, а некоторые даже боялись публично говорить на эту тему. Ссылаясь на то, что это – запрещенная политическая тема, противоречащая конституции. Видимо, поэтому сознание элиты мира ничего спасительного нынче предложить народам не может, и даже системно мыслить не все способны, и потому будут продолжать угрожать здравому рассудку. Глупость становится всегда токсичной, если она боится обоснованных аргументов.
    Тут к ней подошел кот и, замурлыкав, стал ласкаться. Она стала поглаживать кота, и, с умилением смотря на него, продолжала:
– Войны и ныне – это безумие человечества, штыками власть долго не удержишь, если и удастся на них прорваться к ней. Хотя, при отсутствии здравых идей, для не способной к диалогу правителей, опора только штык. В возможность существования государства, где производственные отношения могли бы воспроизводить свою управленческую структуру через общественный статус и социальные условия жизни, а не через отчуждаемую прибыль, – это пока не сбыточная мечта. Демократию, позволяющую денежно влиять на органы принимающие решения, пока тоже нет.  Никто ныне не помышляет её и менять на персонализированное право выбора, по народной значимости личности.
        Я, молча в знак согласия, только кивал головой.
        – Всё со временем изменится, – продолжала она, – и честь личности станет духовной царицей стимулов жизни. Оружием, войной пугать не станут. Они не разрешали проблем жизни никогда. Это значит, что экономика, в которой есть свободные руки, но нет свободных денежных средств для развития производства, является социально-паразитирующей экономикой борьбы, а не согласия. Каждый человек – это экономическая личность со своей общественной значимостью, которая не может быть унижена нищетой капитала. Честь народа и значимость личности, выраженная в показателях, при включении в общественное производство должен формировать начальный живой личностный капитал. Здесь надо исходить из того, что каждый гражданин страны, согласно своей значимости, наследник своего народного достояния, созданного его предками. В этом смысле денежные накопления, как выражение капитализированной стоимости востребованного прошлого труда, должны заменить или оптимизировать деньги отчужденной частной востребованности. Любая война, в таком подходе, должна вести к потере этих капиталов, а не стремлению к обогащению, чтобы этим не унижать отчужденные от них массы. Лишь таланту добра, как выражению любви, покорится земля. Свобода устремления к творческому созиданию, как выражению любви, заменит рабство стимулов нужды. Со временем сменится модель жизни, и созидатели чести и добра станут первыми носителями капиталов народного достояния.
– Вы говорите, как глашатай, прискакавший на коне с другой планеты с великой вестью, и это повторяется так часто, что она начинает казаться невозможным.
Она тихо усмехнулась.
– Я думала, что вы уже привыкли к моему пафосу и вас это перестало удивлять, но перешла снова на лирику и постаралась спеть свой стих, назвав его сказом о неком пришельце:

Странник по миру шагал в одиночестве,
Миру крича о каком-то пророчестве.
Глупость насилья считал одурением,
Мир посчитал его вредным явлением.

Суд его слушал, решив он больной,
Если не враг от планеты другой.
- Я сказал, что хотел, строго не судите,
В конвергенции плана и рынка идите.
- Утверждал, а они над ним смеялись
И уже у дыбы карою прощались. 
 
А он по-прежнему твердил им свое,
Будто это заклинанием было его.    
Созиданья диктатуре аллилуйю пел,
Видя в этом суть явления человека дел.

В созиданье добра, без особых затей,
Расслоенье по праву объявил для людей,
Чтоб оно заменило расслоенье богатством
И они не страдали в расслоение не братством.   
    
- Пусть право управления,
                а не право накопления,
За социальное добро,
            значимостью чести воспрянет высоко.      
Творцов диктатура станет истин накалом,
Капитализируйте слово, кисть и подвиги правом.
 
Они, как продукты Добра сотворенья,
Требуют оценки люда выражения.
Ведь нажива на этом крест свобод водрузила,
Творчества оценку в милость превратила.

Если нет доходов творцов на стороне,
То о созидание сложно думать на земле.    
Гордость вашей значимости гибнет в нищете,
Нет созиданья смысла в наживе суете.
 
Глупость явлений порой проклиная,
Я прошу чести судьбе созидания,
В Фондах поддержки народных творений, 
Миру являя сущность в целях стремлений.

Где каждый бы делом добро создавал
И обществу значимость этим являл.
По неё же свободы свои утверждал.
На право владения и время явления,
Добра с красотой для души утверждения.    
   
Собственность стязанья правом чести б подковал.
Чтоб этот мир на пользование наградой люду стал.

- Да, какая глупость, - промолвил суд грешной,
- Капитал наживы вершит наш мир земной.
И народное достояние,
                как капитал созидания
Он сотрет всегда,
  чтобы воля наживы вечно жила.

Не может быть воли без права штыка,
А воля политиков - воля рубля.
И власть созиданья без денег смешна.
- Пусть победой разум глупость порешит
И своею волей мир созиданья сотворит.

Она под свою зависимость наживу закуёт.
Оккупация наживы, тогда уж в мир придет?
Экономику угнетения с нацизма диктатурой,
Созидания убьет, под штыка культурой.

И пускай вам право, уходя приходит
По добру, которым мир и благо родит.
Не проклинайте истин, не карайте забвением,
Чтобы после не каяться под, грешным явлением.
 
И пусть проклятье Бога карой будет тем,
Кто к явленью этой мысли будет нем совсем.
Я тропу указал к миру совершенства,
Чтобы жизнь достигла божьего блаженства.
   
И когда это в мир придет честью смирения,
Мысль после дыбы найдет воскрешения.      
Не возмущайтесь, исчезнут сомнения, 
Топот послышался в стонах мучения.

Вот уж проклятия звучат с окружения,            
Вспомнят гонца ли им спущенным небом,    
Что покарали за речь, приняв бредом.

Ведь величие мыслей, как цвет хризантем, 
Своим великолепием уносят боль проблем.
Как их цвет из детства, у любви окна,
Чтоб всегда светились радостью глаза.

Они стучатся истиной в сознание королей,
Чтобы мир являлся в радости людей.   
Вновь барабаны мира с дрожью по судьбе,   
Будут ли прощение сознанью, что в грехе,
Явление казнило пришельца на земле?
                ****
– Как мне показалось, вы видите себя в таком пришельце? – Спросил я.
– Нет, просто так мне проще, порой, доносить мысль, и иметь больше возможностей добиваться уважения, к своим суждениям, даже если я повторяюсь в высказываниях и поступках. Только, скорее всего, я в своих напевах, с дурманящим запоем мыслей, вроде как на сцене времени, на которой ещё допускают говорить с народом напрямую и тут же опять пропела под гитару стих:

Сознание и сцена

Время – это сцена, сознание – звездный артист.
Я с этим сознанием на ней, ребенок садист.
Не глумитесь над мной соплеменники,
Если вы не звездам своим изменники.

Посмотрите на звезды свои.
Не с той ли они орбиты явления моей судьбы?
Небо у нас у всех одно
И рано или поздно звезды возьмут своё.

Я поднимаю бокал свой за отражение звезд в себе
И не жалею тела, данное матерю мне.
Пусть мой амулет созвездия ляжет на грудь земле
И, созидая явления, к звездной зовет высоте.

       Она, допев, развела кофейный разгуляй на столе и поставила ещё один большой бокал.
– А это для кого, – спросил я
– Это для Слезы Дракона, которая будто бы слеза убитого Советского Союза.
– Казнить будем или миловать? Хотя вы же её во сне съели.
– Вот и думаю, может быть, действительно съесть, как врага, но прежде сварить, уже не слезой Союза, а как цыпленка от империи лжи и зла.
– Ох, уж эта слеза, можно ли её съесть не знает ни одна сатана, а бокал не похож на эшафот.
– Вот сейчас и проверим, поварив слезу слегка, – произнесла она, и, сняв с серпа и молота, опустила в бокал. Тут же опустила в него кипятильник и стала ждать. Может быть действительно драгоценным кристаллом станет, и я с долгами рассчитаюсь, а нет – карой над ней поразвлекусь.
– Я, конечно, тип не купить, не продать, ни выгоду поймать, и потому даже и «пшик» не хочу получить, а эшафот слезы, как пшик неизвестностью пугает меня. Нынче больше вопросов, почему этот смысл не волнует элиты умы, и они не ищут проблемам узды. Ведь за каждым вашим убеждением, скрывается не только время раздумий, но и время познания, и это очень сложные процессы, требующее движущих сил к объективной необходимости с какой-то безвозмездностью отчуждения чего-то от себя.
– Ныне движущей силой могут быть только деньги и политические партии вековой мечты, но таковых пока нет, как и буйных лидеров готовых идти в созидательный рассвет. Только и каким он должен быть в действительности никто не знает. Единственный смысл жизни – делай во благо, и будь что будет.
– Это ваше душевное откровение, всё равно, как божественное подтверждение того, что мы в этом способны думать одинаково, а значит быть одной движущей силой.
Я тоже ныне убеждаюсь, что, отчуждая материальное, или угрожая его утратой в неформальных отношениях нашего окружения, мы влияем друг на друга. Однако это должно происходить не через отчуждение результатов труда, а, возможно, действительно через право, как общественной формы проявления любви, определяя честь личности, как чести общества, символично являющая и флаг государства. Возможно в этом моя мысль, как угли костра, под ногами нынешнего моего согласия с вами. Отсутствие такой системы говорит о несовершенстве существующих отношений в обществе. Поэтому жизнь в антагонистическом обществе – это чаще борьба, требующая силового превосходства и утверждающего страх меча, через насилие, кровь и финансовый гнет.
Я замолчал, раздумывая о своем высказанном практически согласии с ней, и наступившая тишина стала создавать неудобство молчания. Она нарушила её:
– Может быть, это я, неким представителям науки, а может и не только им, чем-то мешаю. Видимо, одним важно продолжать получать свои деньги, мороча головы высокими словами малозначительных проблем, другим страшно отказаться от своих убеждений и перешагнуть устоявшиеся догмы.
   Рано или поздно эти представители уйдут в небытие. Они пока не ведают, что ведут мир в тупик. Принятие же моей идеи, это все равно, как перейти Рубикон и начать культурную войну с этим миром.
     В различных институтах, когда я хотела диссертацией защитить свою книгу, мне говорили, что эта тема их не интересует, или требовали сумасшедшие деньги за защиту. Я не знаю, чему удивляться, вот и остаюсь в тени, чтобы поперечной не быть никому, да и банковские долги велики. Вот и слушайте пока, и оцените мои стихи, которыми как пирогами, я пытаюсь привлечь к своим трудам мозги.
      Могу даже продать. Если у вас есть деньги, на моих произведениях можете заработать, купите. Со своим подходом могу даже на каждое свое слово цену определить – их столько, что можно даже банк открыть. Научное и художественное слово — это тот же продукт цивилизации, как и многие другие.
    Правда, чтобы спрос на них получить, рекламу надо сотворить, но ни на кредит, ни на пожертвования под развитие этой идеи, по щелчку пальцев, пока никого не могу раскрутить. Сереньким, говорят, легче жить, но даже душу не могу продать, чтоб не мешала, как все жить. Никто не хочет ни в моё, ни в своё будущее заглядывать. Могу прочитать даже стих о своей душе.
– Читайте, – попросил я, – ведь купить я ваши произведения все равно не смогу, если слову своему дадите библейскую цену. Вот о вас книгу уже сам пишу и обменять всегда смогу.
Она головой, как будто в знак разочарования покачала, и в раздумье помолчав стала читать:

Прощанье с душой

Вот наступил и день суда,
Души упала голова.
Жизни той, что я желал,
Своей мечтою называл.

С её миром прощаюсь и ей дань отдаю,
Будто что-то отжившее навсегда хороню.
Вот уж духи собрались, и рыдает судьба,
Кто-то бездну загробную обнимает слегка.

Некто ей крышкою гроб закрывает,
В этом явленье её угасает.
Не стучите гвоздями проклятий по гробу,
Ведь звала она к вечному счастью в дорогу.

Кто-то уж крестится, а кто-то рыдает
Некто ей с болью грехи отпускает.
Смерть безутешно с землёю всё мешает,
Память на плаху времен отправляет.

Что же на вечность судьба оставляет?
Мира нажива её проклинает.
Веки закрыты, уши заткнуты.
Точно не чувствует с мною разлуку.

Смерть её истинам дала лишь муку.
Суд от богов навивает мне скуку.
Дьявол хулу к этой скуке желает,
В царстве своем вроде рай обещает.

Пятки стирая, на небо шагаю,
Может в Раю её вновь повстречаю?
Но вот и другую взамен получаю,
Ради чего от грехов убегаю.

Прежнюю нынче уж Бог освещает,
Дьявол венец на неё одевает,
Будто бы делят душу меж собой,
Кому же подарят и станет судьбой?

    Только она успела закончить своё исполнение стиха, как раздался хлопок. Для бокала, где варилась злополучная Слеза Дракона хлопок был необычно громким. Он от этого разлетелся, как от взрыва ворвавшейся в выси кометы. Тут же погас свет, а меня поранило осколками стекла и струями кипятка.
   С прибывшая скорой, доктор оказал мне первую помощь. От госпитализации я отказался и отправился домой в город, надеясь на свою поликлинику, к которой был прикреплен.
На этом мы с ней расстались на долго, так как она тоже пострадала и попала в больницу.   
    Всё это время всю информацию, полученную в беседах с ней, я не раз вспоминал и обдумывал сам с собой, чтобы как-то использовать в своей будущей книге. На мои звонки она не отвечала и однажды вдруг позвонила сама. Голос её был взволнованный и я понял, что с нею что-то случилось. Я тут же полюбопытствовал, но на это вопрос она не ответила, лишь пообещала рассказать по приезду.
  Когда она приехала я, видя её расстроенный вид, усадил за стол и пошел на кухню готовить кофе.
   Она, усевшись на диване присмотрелась к противоположной стенке и увидела висевшую рамке свою фотографию, где она стояла со своим лозунгом. Чуть ниже, рядом с её фотографией висел подарок – изображение мыслителя с драконом, что подарила американская журналистка. 
    Когда я зашел с подносом кофе, то увидел, как она стреляет из пистолета – воздушки, то ли по своему портрету, то ли по висевшему ниже подарку. Поторопившись поставить поднос воскликнул от волнения перейдя на «ты»:
– Ты что, сума сошла? Ты же разбила свой портрет, как будто убили мою душу, то она ответила так же на «ты».
– Спасибо тебе, ты спасаешь меня от безутешности, назвав своей душой. Однако я стреляла не в свой портрет, а в этого чертового дракона. Я чувствую себя в опасности поэтому с собой взяла эту «макаровскую пугалку». Хочу расправится с драконом, как с его слезой, но совсем видно стала слепой и промазала.
– Что случалось объясни?! – С волнением спросил я.
   Она заплакала и уже испив кофе стала рассказывать. Из её рассказа я понял, что какие-то неизвестные, или один некий бандит, забрался ночью к ней во двор и в курятнике по отрывал головы десятку кур. Петуху вспороли брюхо и забросили в форточку её кухни, Увидев утром эту картину, её охватила паника. как понимать – месть, или угроза страхом, не понимала. До этого какая-то гулящая сучка бегала вокруг дома и её пес, уйдя с ней обратно не пришел. Прибывший по вызову участковый следователь только развел руками.   
– Это хук с лева или апперкот справа, как хочешь так и понимай. Похоже на удар страхом, как месть за казненную слезу, но это скорей фантазия, – ответил я ей и стал успокаивать. Предложил пока пожить у меня и не ездить в дом. Так как в доме есть кому жить. и присматривать, то можно не волноваться, если это не проделки самой её доможительницы.
    Она задумалась, но сказала, что она далекая её родственница – обиженная беженка с Украины и ей нет смысла вредить или пугать.
– Как считать, бедный родственник, говорят, может скорей продать, если ему рубль показать и зависть может помогать, вед таким нечего терять. Когда я с санатория по твоему заданию приехал, то решая возникшие проблемы у тебя ночевал. тогда увидел, как к твоей доможительнице отец её сына приезжал и интересовался можешь ли ты дом продать или на квартиру в Киеве обменять. Пистолетом между тем играл. Когда на мне оберег дракона увидал просил подарить и говорил, что он бы светильник – ночник из него сотворил, чтобы из пасти дракон светомузыкой святил. Сейчас думаю зачем не отдал.
– Вот и отдай моей доможительнице, она ему передаст, пусть ночник сделает и, я наверно соглашусь, если ты своего дракона с мыслителем все-таки уберешь.
– Так и сделаю, а сейчас в машину отнесу.   
   Пока ходил к машине, чтобы очистить комнату от злополучного подарка, моя гостя, закончив с кофеем, обратила внимание на монитор компьютера, который стоял тут же на столе.
– Теперь я понимаю, почему ты ещё не думаешь, полностью как я, – заявила она мне при возвращении, –  похоже гложут какие-то сомнения. Ты уж извини тут на компьютере книга твоя открыта та, что обещал написать и, я поинтересовалась, наброском сюжета и некоторыми диалогами мыслей. В целом хорошо, кое-что в деталях недонесено.
– Ну так только наброски начал и всё может изменится. Момент где призыв главной героини к революции, пугает не только американскую журналистку, а скорее всех тех, кто за ней стоит. Я, пока, не знаю, как описать толпу, которая таких как мы, а особо тебя желали, если не ликвидировать, то как-то нейтрализовать от активного стремления быть самим собой и по чести оценен страной.
    Я ни в коем случае пока не спешу с концом. Сюжет кручу вокруг слезы, и пока не знаю правильно ли акцентировать том, что она не создана была для испытательной кары, потому и взорвалась в бокале святой волы.
    Она, усмехнувшись отвечала:
– Если бы не святая вода, беда может и больше была, но это не главное. Эта история продолжается и только жизнь закончит её сюжет. Видно все-таки со смертью явится финал мстительного конца, а желательно, чтобы крутила сюжетом мечта.
– Ну, это не так просто. Не бери в голову. Она же подарила мне фигуру Родена: «Мыслитель», который рассматривает, будто держащую левой рукой подкову времени, как лампаду с циферблатом, где большая стрелка похожа на светящую свечу видимо и закончит зреющую борьбу. Странно в этой фигуре то, что глаза его закрыты, а из подковы торчит стрела, похожая на молнию остановившую время. Я про неё в сюжете пока забыл, но думаю, что часы пойти должны. 
– Это время часы мыслителя символизирует, похоже, только остановку времени русской мысли? Время нового времени счастья должно пойти и если из него сделают светильник часы должны идти.
Я пожал плечами, и она продолжила:
– Я не хочу навязывать свою мысль, но если бы тебе удалось завязать с сюжетом книги эту мысль, то ничего плохого не было бы.
– А это так наверно и будет, – ответил я. –  Хотя моя работа над текстовкой пока не обрела нужный смысл и, я и мыслитель, как палач, не знает, как дальше решать, кому и каким мыслям жить, назад шагать или стоять и чему с неба спасения ждать.
– Как бы это ни было странным, но я готова согласиться, с тем, что кому-то из нас троих действительно уготовлена этими подарками кара. Однако есть русская поговорка: «Не готовь яму другому, можешь сам в неё попасть» и этот смысл должен стать смыслом книги.
    Я усмехнулся, ответив:
– Все зависит от бога и какую он нам жизнь пошлет то и сюжетом книги станет.
 – Со мною, похоже, американская дама связывалась по телефону и предлагала большие деньги за некую расправу с тобой, которая сделала бы ваше мыслительное величество инертной в этом смысле массой и более всего в политическом плане. Представителям её нужен люд не думающий, а бесхребетный и на диванах спящий.
– Это конкретно как? В моем сне меня делают слепой, но на этом я не кончаюсь. Однако на меня действительно уже были нападения, то какая-то тварь у входа в подъезд, сзади, брызнула баллончиком в глаза, то теперь опять петуха на страх в кровавых потрохах. После первого случая я больше чем на половину ослепла, на этот раз ждали видно моего инсульта и конца. Обследования показали, что я слепну и это остановить нельзя. Как только я ослепну совсем, то сведу счеты с жизнью, чтобы не мучать других, не мучаясь покаянием совсем.
    Слепой я жить не собираюсь, уже заряжен пистолет и готовлюсь к смерти и, как только, то сразу. Ты поможешь мне освободится от этой жизни?
   Я молчал.
Ну что молчишь? Заодно услужишь американке и за эту услугу получишь гонорар. Мы можем имитировать мою смерть, сделаем фотографии и фиктивной смерти, и похорон. Я тебе даже завещание напишу на все наследие, чтобы все выглядело натурально. Ты под мою смерть получишь деньги, возглавив мой фонд. Мы начнем им руководить уже с деньгами я с того света, ты официально.  Произведем оценку сначала литературных произведений и создадим первый банк культуры. Если это не сделаешь, то это сделаю я с собой сама, обидно не будет?
– Я сейчас уже не помню, но американка мне на это тогда, вроде, как шутя намекала, но я отказался сразу. Обманывать тоже не могу.
– Ну и зря, обман — это война, и нам она уже исполнена с полна. Этим поступком ты считай поставил под угрозу свою жизнь, а я хочу, чтобы ты поднял мой флаг души и понес дальше. Ты снова с ней пойди на встречу и согласись на сделку. Мы начнем большую игру якобы от и со Слезой Дракона. Если её суть зачистить русскую концептуальную мысль, то тут нужен тотальный штурм, с могучею волей до своей кончины. Мне больше не с кем объединятся и некому оставлять свой интеллектуальный поиск. Ты хорошо начал понимать меня и даже думаешь почти так же как я, а мною нынче потеряно время и силы тают.
    У меня была мечта и научное движение к ней. Академические угри, как могли, так и сопротивлялись моим утверждениям, ставя всюду своё «нет», поэтому нужна практика, а в случае удачи с банком – капитализированный оборот культурных произведений может быть немалым. Самое главное здесь есть что капитализировать, но в основном все считают, что народное достояние бесценно, а в рыночных ценах, на аукционах, вдруг цена находится, даже цена на божье создание – девственной земли. Вот я думаю, почему не может быть плановая цена, для начала хотя бы, как соццена, в себестоимости слова, как чести и гарантии труда творца, а не из прибыли, что лишь добавка удачи от спроса гонца. Я ведь уже всем говорила, что любая справедливость начинается с цены и что-то со слова. Вот потому я и думаю, и говорю и цену справедливую этому продукту ищу.
    Я в знак согласия сначала покивал ей головой, а потом сказал, что прошло столько времени и ту подругу, наверно, давно в неизвестные края снесло. Да и тогда, все её слова были не больше как дутая лапша, для красного словца и игрой в виртуального дурака.
– Да я понимаю. Ну, да ладно, все равно пойдем вместе, и, даже не смотря на риск, главное цель, а она оправдает средства. Ведь приходит каждый из нас на эту землю, чтобы любить и быть любимым, за созидание красоты и правды в себе. Примерно так я могла бы сейчас сказать и ранее, только боялась, вдруг выяснится, что это всем ни зачем. Сейчас я уверена, и ты можешь продолжить мою мысль, в делах представив их, как своё продолжение моего, ведь видишь в моих взглядах ценности не чуждые своим. Иначе бы книгу о неком прототипе моем не пытались писать.
      У меня мурашки побежали по коже от её мыслей.
– Ты мне будто сказку рассказываешь или шутишь, выражая надежду, что я могу продолжить твоё дело? – воскликнул я признавшись, что пока к этому не готов.
– Готов, готов, еще и как готов и тут какие могут быть шутки возле глотки с бритвой, ты же сам, отказом выполнять задание американской журналистки от слезы, уже занес её кару над своей шеей. Теперь надо спасать и тебя и, похоже, больше чем меня. Кого раньше – ситуация пата пока, так как я и на фиктивное убийство не готова, сложность велика.
    С той встречи, где она высказала эту мысль, она меня надолго озадачила. Какая доля правды была в её словах – сказало время, и судьба распорядилась по-своему. Запомнилась тогда только мелодия её песни, прозвучавшая, в моем сознании, как подтверждение моих раздумий:

Горит раздумий сигарета

Горит раздумий сигарета
Я зря ищу в дыму совета.
Окурки, пепел, как примета,
Что не нашел я в нём ответа.

А с телевизора экрана
Идет людских трагедий драма,
И счастью песнь ещё не спета,
С враждой кровавой вся планета.

В ней теряют честь, свободу,
Наживой, кровью диктуют волю.
И бьётся мир об глупость стену,
Набата нет за истин веру,
Да и не ткут мира победу.

И как все это понимать?
Кто должен миру разум дать?
Горит раздумий сигарета,
И нет по-прежнему ответа.

Я бью челом распятью Бога,
Где, без вражды, наш спаситель, дорога?

Немного погодя она пригласила меня на презентацию своей книги, которую она планировала проводить с концертом в честь своего дня рождения. Я естественно согласился помогать ей в организации его проведения с призовым завершением обсуждения смыслов книги в его конце. В общем, предложил ей сценарий презентации, частично по её сну, о котором рассказывала бы, но, уже вернувшись, будто бы с небес частично по её задумке, с фиктивным убийством. В этой инсценировке она неких представителей стран с извинениями к себе на поклон должна была приглашать и на сцене уже сценическую свою смерть проиграть. На этом и канву праздника предложил построить.
   Тем самым хоть и не дал прямо ответа на её задумку, со слезой и карой своей, но практически, вроде как согласился с её актерским исполнения. Тут и задумался как своего дракона с мыслителем пристроить в канву праздничного сценария. Она, видя мои старания, даже, сделала меня директором своего предприятия, будто заранее развивала конец двойной игры, с хождением по лезвию смертельной беды.
                *****
                *****
                *****