Дедти двадцатых. Глава 1. Дашка

Дашка проснулась. Окно было открыто. Дашка слушала звуки. Их было, как всегда, очень много. Девочка бросила взгляд на стол, где валялось ее задание по словесности: "дерево языков". Дерево звучало многоголосием птиц, которые сидели на его ветвях и болтали на разных языках.
 - Раньше здесь, на набережной, была такая тишина! Только птицы пели, - сказала однажды бабушка.
Она жила в соседней комнате.И ее окно тоже выходило на реку. На реку, которая всегда несла мимо свои воды.
 - Грязной река стала... Пятьдесят лет назад мы спускались под мост, босиком по песку ходили, - вспоминала бабушка Таюшка.
 - В каждой стране есть своя река, которая веками превращает зло в добро, убегает и никогда не возвращается, - заметил как-то дедушка Дашки, папа ее отца. - И постепенно она выглядит все более грязной.
Дедушка был родом из Индии. И он многое знал о реке Ганг.
 - Конечно,тишина была. Машин почти ни у кого не было, - улыбнулась мама в ответ на бабушкины слова.
 - Машин не было совсем. Тупик был, - со значением произнесла бабушка.
Дашка давно подозревала, что на светофоре раньше был тупик. Здесь она часто спотыкалась, а машины подпрыгивали. Ноги шли тяжелее, словно нужно было пройти сквозь невидимую стену. Что же,ее бабушка тоже когда-то преодолевала тупики и трудные пути.
Дашка прислушалась снова. Весеннее утро обманывает ранним солнцем. Бабушка неправа, птицы поют возле реки каждую весну, но слышно их бывает только очень рано, часов в пять утра. Как раз сегодня Дашка специально проснулась пораньше, чтобы послушать птиц.
Утро принесло звуки с другой стороны реки. Звуки пришли не по мосту. Они неслись отовсюду. Река играла кусочками солнечного света и звуками весны. Ночью Дашке не давала спать музыка, доносившаяся с прогулочных пароходов и речных трамвайчиков. В соседней комнате ворочалась и разговаривала во сне бабушка. Она жила здесь с детства, но к трамвайчикам так и не привыкла. Ночной музыки в ее детстве и молодости не было.
В пять утра речные трамвайчики разошлись по домам. Дашка ждала колокольного звона. Он должен был приплыть позже, издалека, как и прошлые звуки. Его бабушка тоже не слышала - ни в детстве, ни в молодости. Колокольный звон нельзя было ни слышать, ни слушать. Теперь, по воскресеньям, колокольный звон даже перебивал шум машин, перебегающих дороги и мосты. Неясно, скажете вы, - кто кого перебивал?… А так и было - неясно. Чьи-то уши выхватывали из шума звон колоколов, а чьи-то - лишь шум и слышали.
За шкафом прозвенел колокольчик. Это проснулась Глашка.
Глашка была младше Дашки на четыре года, но тоже иногда просыпалась в пять утра. Правда, потом снова закрывала глаза и спала допоздна.
Накануне вечером Глаша стащила из кухни мамин колокольчик. Ничего особенного в этом колокольчике не было, кроме того, что мама звонила в него, когда нужно было всех утихомирить или просто позвать к обеду. Всех - это Дана, Глашу и Дашу. Глаше - шесть, Даше - десять. А Дану сколько? Дану страшно много: у него подростковый возраст. Ему тринадцать!..
 - Спи, Глашка, еще даже не утро, - подражая маме, сказала Дашка.
 - Как же не утро, когда светло? - не поверила та. - Ночью светло не бывает.
 - Это фонарики, - попыталась перехитрить сестру Дашка.
 - Фонарики по-другому светят, они желтые, а сейчас за окном все белое, - заспорила Глашка с уверенным видом. - Значит, это заря, мне бабушка Таюшка рассказывала.
 - Заря теперь раньше бывает, - шепотом ответила Дашка.
Ответа не последовало, Глашка опять спала.
Дашка подумала, что скоро будет лето, начнутся каникулы и дача. Дача - это другая жизнь. Дачу подарил бабушке Таюшке ее папа - прадедушка Дана, Дашки и Глашки. Бабушка говорила своей дочке Елене, Дашкиной маме:
- Мне эта дача не так уж нравилась. Я детство в Новосибирске провела, где папа работал. Вот где настоящий снег. Потом отца в Электросталь перевели. И там снег белый, но не такой ослепительный, как в Новосибирске. Папа везде работал одновременно. Время такое было. Ему сказали: «Хочешь на свободу? Тогда придется работать столько, сколько потребуется». А растила меня тетя. Потому что мама за папой везде ездила. Даже когда он в лагере был.
- В детском лагере? - удивилась Дашка, которая сидела рядом и прислушивалась к разговору.
- Нет, для взрослых лагерь был… - Бабушка помолчала. - Папа работал и работал, а на пенсии решил яблони где-нибудь посадить. Очень он яблоки любил, антоновку.
 - А морковку любил? - спросила Дашка, которая морковку обожала  в любом виде: и в вареном, и в сыром, и в жареном.
 - Да, он её прямо из земли вынимал, вытирал о рубашку и ел, - улыбаясь воспоминаниям, сказала мама. - Только ты так никогда не делай, - спохватилась она. - Это только твой дедушка так мог, потому что его никакая хворь не брала. После страшной болезни в детстве… полиомиелита, кажется. Он меня ещё огурцы учил сажать. Выкопает ямку и говорит: «Кидай сюда семечки». А я осторожно клала. Три семечка. Почему именно три - не помню.

- Мама, а прадедушка жил долго? - спросил однажды Дан.
- Долго, почти дожил до того года, когда ты родился. Жаль, не успел тебя увидеть.
- А меня успел? - заинтересовалась Дашка.
- Нет, ты же позже Дана родилась.
- А меня? - надула губы Глашка.
- Тебя, конечно, успел! - шутливо отозвалась мама.
- А меня - успел! - И Глашка показала всем язык.
И Дан, фыркнув, кинул в неё конфетой. Глашка не обиделась: конфеты она любила.