Глава 20. Экктирьены у Экктирьвьерей

-Он в порядке? - Бердрь говорил без жалости, но самой его участие было непривычно и даже несколько пугающе.
Сезанна махнула рукой, выгоняя его вон, сама вышла следом и затворила дверь за спиной, так осторожно, что сама удивилась. Смерть Луны и Чаирьи сплотила Не Таори, сблизив всех и оттолкнув Аукори, многие из грубых, резких существ стали чутче относиться друг к другу, и ведьма чувствовала это и на себе.
-Рэннис в порядке, думаю, что у него нервы сдали. Больно он хрупкий, - сумрачно проговорила она, - не хотелось бы, чтобы две смерти подорвали нас.
В Логове, казалось, стало еще тише, чем было, так мертво-мертво, что было слышно движение духов, шлявшихся под покровом неупокоенной души, и слова ведьмы прозвучали неестественно громко.
-Я…- Князь замялся слегка, - хотел отпроситься у тебя, слетать с Дрэгом в Лейдран, домой. Там в Борице осталось моя семья, Я хотел бы проведать жену и детей, может, мы сможем помириться. Во всяком случае, я скажу им, что не бросил их по доброй воле.
Он говорил и все больше краснел, в смущении мял длинные пальцы, что совершенно не походило на его обычное отстраненно-холодное поведение, и даже взгляд его из презрительного стал просто печальным. И Сезанна кожей чувствовала, как поддается этому настроению. Уже не было смысла держать стальную дисциплину, Не Таори, казалось, рассыпались на глазах.
- Иди, - кивнула ведьма, - постарайся не попасться. К утру жду обратно.
Бердрь выдохнул с явным облегчением, затряс головой и едва ли не бегом отправился прочь – видно, с Дрэгом договоренность уже была. Сезанна цыкнула, устало выдохнула и пошла к себе: сложный выдался денек, да и будущее подвисло в невесомости.
Князь выбежал на ветку, где его уже ждал оборотень, тот повернулся, вопросительно вздернув бровь:
- Отпустила?
- Велела к утру вернуться, - кивнул Бердрь.
- А Рэннис?
- Спит. Его сильно потрясла гибель… Луны, - он поморщился при одном упоминании о бывшей невесте, хоть и старался отпустить умершей все ее грехи.
- Я не сплю, - заметил выродок, толстая лиана опустила его на ветку, расплелась и исчезла в хаосе нагих ветвей.
Вечерело, серые, мрачные тучи повисли над землей, запутались в корявых ветвях притихшего леса, вокруг было сыро и неуютно, как будто пришла глубокая осень, и вот-вот должен был пойти снег. Ветер еле-еле полз по земле, слабый и омерзительно холодный, и вода в лужицах подмерзала и покрывалась хрупкой, ломкой корочкой. Выродок в мутном, слабом свете казался существом запредельным, выходцем с того света, глубокие тени залегли в его глазницах, и только зрачки слабо поблескивали больным, лихорадочным блеском. Князь нахмурился, не понимая, как Рэннис сумел одновременно оказаться и там, и здесь.
- Под одеяло вещей наложил, - словно прочитав его мысли, заметил тот. – Сезанна хочет держать все под своим контролем, но ее власть не распространяется на меня, никогда не распространится и в будущем, - непривычно жестко, хоть и без агрессии, добавил он и улыбнулся, окончательно запутав товарищей.
Про вещи он явно солгал – Сезанна тоже дурой не была, но по какой уж причине он не стал раскрывать своего секрета, оставалось только гадать.  Он был из Дома, в конце концов, многое ему было подвластно из того, что даже вообразить себе было сложно. Да и учился он у величайшего Мастера Обмана - тоже след не могло не наложить. Но раз не сказал, значит, и не вытянуть из него было: чужие секреты уважались в Не Таори, и не сегодня было нарушать эту традицию.
- Так ты полетишь с нами? – неуверенно спросил Дрэг, и выродок пожал плечами:
- Если надо. Мне показалось, Бердрь зашел за мной. Если я не прав – могу пойти обратно и действительно лечь спать.
- Я действительно зашел, - быстро проговорил Князь. – Твой мир, мир твоей души, понадобится мне и ОмьЭри тоже.
Оборотень пробормотал что-то маловразумительное, отвернулся, но спорить не стал, и тогда Урунье переместил всех троих к границе Зачарованного леса.
«Будьте осторожны, - предупредил портальщик, - эльфы – народ злой, могут и по шее надавать. Я на связи, но дальше вас провести не смогу: у них тут заслон стоит, Пространство дальше размыто, боюсь врезать вас куда-нибудь, но вытащить, если что, сумею. Возвращайтесь до рассвета, не то Сезанна вам головы поотрывает.»
- Мощи не хватит, - неприятно усмехнулся Рэннис. – Кости в шее слишком крепкие.
Здесь, в восточной части мира, все шло с каким-то отставанием: все двигалось в своем ритме, и весна начиналась позже, а Начальцен они звали ОкромИ, что значило в переводе на общий язык «последний». Когда в королевствах запада уже лопались почки и просыпались насекомые, здесь еще стояла настоящая зима.
Чистое небо все было усеяно звездами, тонкая корочка наста серебрилась и поблескивала, и тишина стояла такая, что уши закладывало. Князь поплотнее запахнулся и спрятал руки в карманы, Дрэг наморщился и пошел через опушку к лесу – он уже знал, как добираться до скрытого города, и без обращения в дракона это могло занять больше времени, чем на то было отведено.
- Боишься высоты? - спросил Бердрь, глядя вслед оборотню.
Тот сгибался все ниже, пока совсем не рухнул в сугроб, исчезнув из виду. Снова вокруг разлилось марево боли, и Рэннис поморщился: холодно было. Холод очаровывал, замораживал душу, хотелось лечь здесь и уснуть навсегда.
- Не люблю, - неохотно признался он и замолк надолго.
Князь тоже не стал продлевать беседу, только со скрытым напряжением уставился в темноту, где из снега вырвались два синих крыла. Дракон встряхнулся, стрясая с себя белые, ледяные оковы, глянул на товарищей черными глазищами-тарелками и ухмыльнулся зубастой пастью, словно приглашая взобраться себе на спину.
- Идем, - Бердрь первым зашагал к Зверю, выдергивая ноги из снежной каши.
Эльф двигался неуклюже, как будто был смертельно пьян, но Рэннис знал, что Князь всего лишь нервничает, вот и ведет себя несколько… странно.
Вслед за Экктирьеном выродок взобрался на спину Дрэга и тот, взмахнув крыльями, поднялся в воздух. Это было странное ощущение: могучее синее тело вздрагивало, пульсировало, мышцы сокращались и расслаблялись. Огромный, живой организм удерживал Не Таори от падения, унося их прочь над спящим лесом. Ни огонька не было видно между черными громадами заснеженных деревьев, только неясные силуэты, как призраки, вставали внизу, готовые цепкими, игольчатыми лапами ухватить летящего дракона, чтобы сбросить его вниз с небесной высоты. Князь улегся на кожаную спину, свободно раскинув руки – он совсем не боялся полета. Видно, привык: они с Дрэгом подолгу куда-то уходили в последнее время. А вот выродку было не по себе: его учили взаимодействовать со Стихией Воздуха в Доме. Вернее, просто скинули с башни, в надежде, что он полетит, но у него не было ни крыльев, ни предрасположенности. Понятное дело, погибнуть не дали – Синвирин всегда был рядом, но ощущение свободного падения, не контролируемого никем и ничем, въелось в подкорку, укоренилось в подсознании, не отпуская ни на миг. Ветер с колкими снежинками, бьющий в обветренное, замерзшее лицо, цепкий мороз и неясная синева внизу – все это порождало целый ряд забытых воспоминаний, связанных с Темной Крепостью, и бесконечная, глухая тоска поднялась в душе Рэнниса, заставив с головой уйти в себя.
- Смотри, это храм Бога Ветров, - проговорил Князь, и выродок вздрогнул, приходя в себя. – Мы на месте, - Бердрь поднялся, и дракон стал опускаться, мерно взмахивая крылами.
С земли поднялась ледяная пурга, вокруг замелькали в вихре снежинки, и оборотень упруго приземлился на пустую площадь, фыркая от холода. Бердрь соскочил, как соскользнул со спины Зверя, единым, гибким текучим движением, подтвердившим его принадлежность к эльфийскому народу – только эльфы двигались столь плавно, как вода. Рэннис неуклюже свалился вслед за товарищем, рухнул в снег, кляня все и вся на свете. Полет породил тучу чувств – своих и скопированных чужих, темная реальность смешалась со сном, и оборотень, извернувшись по-змеиному, посмотрел так внимательно, что душа ухнула в пятки.
- Что тебе, ящерица? – прошипел выродок, садясь на колени.
Князь в ступоре стоял, глядя на громаду черного храма, и ему не было дела до товарищей, разбираться с полоумной тварюгой предстояло в одиночку. Громадный дракон не злился, уголки его пасти чуть подрагивали, обнажая клыки, трещинки на коже казались сквозными щелями. Рэннис хорошо помнил, как эта тварь неслась на него в прошлый раз. Невменяемый, чуть холодный Дрэг, а это едва разумное чудовище, которое даже мыслить по-людски не могло. Что-то связывало их – выродка и Зверя – что-то сковывало и ставило по разные стороны.
«Он мой враг, - внезапно подумал Рэннис, - и будет врагом, хоть цели у нас и будут совпадать.»
Он не знал, откуда приползло это чувство, сформировавшееся в осознанную мысль, но в истинности ее не сомневался. Глаза-блюдца, черные, выпуклые, смеялись над ним, но дракон молчал: он едва ли мог мыслить, а говорить тем более.
- Я не враг тебе, не враг, - прошептал Рэннис, потянулся было к ухмыляющейся морде, но оборотень выдохнул гневно, отпрянул, словно от чужого, и пополз прочь, неуклюже подволакивая крылья.
Он и не хотел мира -  его и война устраивала, только вот Дрэг не знал об этом. Дрэг вообще мало что знал о самом себе, о том, что жило внутри его сердца на самом деле.
«Хорошо одно, - подумал выродок, - все это уже скоро закончится навсегда. Для меня уж точно. А за чертой Смерти… посмотрим, как будет.»
Он поднялся, отряхнул колени от налипшего снега, подошел к Князю, упорно игнорируя конвульсии обращающегося дракона. Бердрь молился – его выдавали глубокие голубые линии, распустившиеся на лице. Он поклонился в землю, коснувшись лбом замороженных поземкой ступеней, затем поднялся, нахмурился, видно, слегка смутившись, и проговорил намеренно сурово:
- Я готов идти.
Линии на его теле потухали, и сумрак сковывал черты бледного лица. Князь был покойником изнутри, и ночью это было хорошо видно. Ходячий мертвец, смертник, время которого считалось уже даже не месяцами, а неделями, он опирался на посох, и темный, клубящийся шар сковывал во мраке светящийся гриб с волнистой шляпкой – посох Экктирьеря, погибшего в последний день Большой Войны, теперь служил его сыну: Князю Давления, Князю Экктирьену. Рэннис покивал, скорее отвечая на свои собственные мысли, чем соглашаясь с Бердрем, и они двинулись сквозь спящую Борьицу.
Деревья куполом сходились над головой, почти закрывая нагими переплетениями ветвей хмурое небо, домики стояли, как привидения, ни в одном окошке не горел свет, и не было слышно ни шороха, как будто лесная столица вымерла в одночасье, только снег поскрипывал под ногами.
- Меня одно интересует, - Дрэг, белый от налипшего снега, догнал товарищей и пристроился по правую руку от Князя, размеренно шагавшего по расчищенной улице, - где все стражники? Не могут же они совсем не охранять свои владения?
И, прежде чем Бердрь успел открыть рот, выродок понял, почему поганка светилась в посохе: он колдовал, Князь Давления, поэтому никто и не вышел к незваным гостям.
- Я убил их, - просто сказал тот, и дракон кивнул так спокойно, будто бы ничего не произошло, но ночь как будто стала холоднее вдруг.
Кто-то не вернется домой к рассвету. Стражники встанут и увидят своих товарищей – изуродованные, раздавленные тела… Князю не требовалось касаться своих противников. Он просто сжимал Пространство вокруг или менял давление тела изнутри, и существо либо сплющивалось, либо взрывалось. Страшный талант! Неостановимый, безжалостный, рожденный в битве против монстров и перенесенный на соотечественников…
«Будет хорошо, если мы все умрем, - подумалось Рэннису. – Мы ведь тоже не в чаше Добра на весах мира. Таким, как мы, не будет места в мире без войны.»»
Дома попадались все реже и реже, расстояние между жилищами становилось все больше: Не Таори вышли из самого города, и улица превратилась в узенькую тропинку, а затем и вовсе исчезла. Князь вышел на наст и легко, не проваливаясь, пошел по тоненькой корке, в то время как остальные с руганью проваливались едва ли не по колено в сыпучую крупу сугробов. Домик, где жили родственники Бердря, стоял далеко на отшибе – из него не было видно даже золоченой крыши храма – и в эту ночь Экктирьены с Экктирьвьерями не спали, свет желтыми, зыбкими пятнами падал из застекленного оконца, освещая нерасчищенное крыльцо. Отчаянный детский плач доносился изнутри жилища, и темный силуэт то и дело мелькал в окне.
Дом выглядел жалко: старенький, ненадежный, он едва держался, облезлая крыша прогибалась под снегом, щели были заколочены неумело. Так и жили две Княгини, изгнанные своим народом за грехи своих мужей. Гнев за гибель народного героя эльфы выместили не на виновном, - тот был слишком силен и опасен – а на его жене и сестре, на детях, рожденных в «проклятом» союзе. И даже то, что ОмьЭни была дочерью погибшего Аноря, не спасло ее от изгнания.
Бердрь остановился на пороге в какой-то нерешительности, подождал товарищей и постучал в ветхую дверь. Дом поглотил звук и поначалу не дал ответа, Рэннис уж подумал, что никто и не выйдет: оно и понятно – две женщины с детьми в домике на отшибе… немудрено, что они будут бояться, зла полно в мире. Но выродок ошибся, и внутри раздались шаги, заскрипела лестница, и дверь распахнулась наружу, едва не сбив Князя. Не успей он отскочить вовремя, значительно получил бы по лбу. В дверях появилась невысокая, плотная женщина в грубой, застиранной одежде. В ее руках недобро поблескивал посох, усталое, замызганное лицо с прикрытыми глазами и обвисшими щеками скривилось в злобное, но удивленное выражение. Она облокотилась на косяк, и в неровном свете принесенного ею светильника чуть заметно блеснули золотые сережки – все, что осталось от прежней роскоши.
- Че приперся? – грубо спросила она, перегородив проход.
Властная и сильная по нужде, она ненавидела мир, а больше всех саму себя, но только на ее мужиковатости все и держалось. У нее и руки были в мозолях. А вместо платья – стыдоба – мужские брюки, едва прикрывавшие колени.
- Здравствуй. ЩУрлис, - тихо, без гнева, с несвойственной ему кротостью, проговорил Князь. – Я пришел к Омьэни. Попрощаться. Я умру недели через три.
Известие ничуть не тронуло эльфийку. Она скривилась еще сильнее, фыркнула с нескрываемым презрением:
- Убирайся, Бердрь, ты и так мертв для нас, - и попыталась было захлопнуть дверь, но Князь не дал ей этого сделать:
- Все не так, как вы думаете. Надо поговорить, - в его голосе слышалась мольба, но Щурлис была непреклонна.
- Ты пришел поговорить? – со злобой спросила она и сжала губы. – Да как ты смеешь приходить сюда после того, что ты сделал с нами? После того, как ты убил ЯворОти? Ты в своем уме? Проваливай, твои сказки мне не интересны!
А где-то наверху надрывался ребенок, и женский голос все уговаривал малыша успокоиться.
- Дай-ка я пройду, - Рэннис отодвинул князя плечом, и с идиотской улыбкой взобрался на крыльцо, мягко посторонил Княгиню, вставшую было в проходе: - Малышке больно. Я могу забрать ее боль, если ты пустишь нас.
Его подернутые поволокой глаза поблескивали во мраке – он колдовал, влияя на ее сознание, колдовал, распуская во все стороны волны света, доставшегося ему в подарок от Богов-Близнецов. И Щурлис посторонилась, хоть злобы на брата и не отпустила. Выродок ощупью пробрался на плач, толкнул дверь в комнату: видно, это была Омьэни – высокая, рыжеволосая, каки ее мертвый отец, женщина отплясывала по пяточку между тесно составленными кроватками, укачивая орущего младенца. Остальные дети тоже не спали, мальчик постарше успокаивал ревущую сестренку, еще один парнишка раскачивался, обхватив руками колени. И холодно было, почти как на улице. Единственная свечка чадила, готовая погаснуть в любое мгновение, и пускал в разные стороны хороводы бешеных теней. Света был достаточно, но вот тепла…
Омьэни повернулась, заслышав шаги, нахмурилась сурово, глядя на странного незнакомца, и плотнее прижала чадо к себе.
- Это я пустила, - Щурлис возникла за спиной из мрака, вошла в комнату, обойдя выродка, и села на кровать, бросив посох рядом, но не сняв с древка руки. – Он сказал, что заберет боль ИгилАны.
Рэннис все улыбался, впитывая в себя страдание малышки, и та внезапно замолчала, всхлипнула и засопела мирно.  Омьэни, однако, хмуриться не перестала:
- Ты колдун? Что ты сделал?
У нее было худое, изможденное лицо, но в отличие от Щурлис в ней угадывалась княжеская стать, да и гордость, похоже, не была сломлена. Она, наверное, была красива раньше: изящная, несмотря на высокий рост грациозная, с большими темно-синими глазами-сапфирами, подобными которых во всем Таароне было не сыскать… но тяжелая доля наложила свою ладонь на прекрасный образ, глаза потускнели,  а щеки и лоб прорезались морщинами. Она выглядела старой и помятой, и длинные кончики ушей уродливо обвисли: кто, когда и зачем скривил хрящи оставалось только гадать. Хотя по большому счету это было понятно и без слов.
- Я маг, - пояснил выродок, - я забрал ее боль себе, но проблему не решил. Сходила бы ты к знахарю, Омьэни Экктирьен, не то лишишься дочки.
- Да кто нам станет помогать? – отмахнулась Щурлис, но Омьэни спросила совсем другое:
- Как ты колдуешь без посоха? Неужели, это возможно: колдовать без кристалла?
Выродок нахмурился, задавая немой вопрос, и эльфийка поняла его, поняла и стала поспешно объяснять, глотая слова:
- Я была знахаркой, пока эльфы не разрубили мой кристалл, я бы смогла… вылечить Иглиану, если бы могла колдовать, я бы могла лечить и содержать на эти деньги семью, - она всхлипнула, закрыла лицо руками и осела на пол: мутные глаза незнакомца уже дали ей ответ, но Рэннис подтвердил его и словом:
- Кристалл-то у меня есть, но посох мне не нужен.
- Полно-те рыдать, - Щурлис встала и, присев на корточки, обняла сестру, и та прижалась к единственной родной душе в целом бездушном мире. – Выкрутимся, и хуже бывало, не пропадем, Гарноувер не оставит, - она говорила насмешливо к самой себе, не веря в свою же ложь. Говорила, потому что надо было держаться, и Омьэни потихоньку затихла, успокоившись хотя бы внешне.
Рэннис вошел, сел на краешек ближайшей кровати, глядя на скудную обстановку: это была даже не бедность, а настоящая нищета, все вокруг было ветхим и едва ли выполняло свое предназначение.  Княгинь травили за то, что они не отказались от своих родов. Он подпер голову руками, локтями уткнулся в колени, перебирая варианты дальнейших действий: нельзя было бросать все, как есть. Избушка на отшибе промерзнет окончательно, и тогда две Княгини умрут, и даже всемогущий Гарноувер не поможет.
- Че лыбишься, синеволосый? – Щурлис поднялась на ноги, усадила сестру на кровать, грозно зыркнула на детей, отправляя их спать. - Весело тебе? Так иди, веселись себе, оставь нас в покое, нам не до веселья нонче.
Она говорила резко, но сквозь гневную интонацию все больше и больше пробивались отчаянные нотки: она устала тащить все на себе, устала быть главной и сильной, но и помощи не просила. Только вот Рэнниса и не нужно было просить.
- Не злись, Экктирьвьерь, - задумчиво, в своей несколько медлительной манере проговорил тот, - кончилось время твоих страданий.
Мысли бродили в его голове, не складываясь в единое полотно, но план действий потихоньку вырисовывался все яснее и яснее, пока не выкристаллизовался в совершенной точности. Этот процесс занял буквально несколько мгновений, и Щурлис даже рта не успела открыть, как выродок скомандовал в пустой проем:
- Дрэг, разберись с огнем, не то мы все тут замерзнем.
Из темноты раздался тяжелый вздох, и ступени заскрипели под тяжелыми шагами окоченевшего оборотня. Женщины переглянулись, но спорить не стали: на лице Щурлис выразилось недоверчивое удивление, Омьэни, казалось, было все равно. Она потухла и, поникшая, сидела, прижимая к груди заснувшее дитя. Откуда-то снизу раздалось гудение, и столп тепла стал подниматься, окутывая все вокруг: драконово пламя было теплее простого, распространялось быстрее, и жар заполнил промерзший дом, растопив изморозь на стеклах. Рэннис поднялся, пошел, укрывая чуть напуганных детишек одеялами.
- Все кончилось, все хорошо, - нараспев, словно колыбельную, говорил он, и волны сонного, гипнотического дурмана разливались ото всей его фигуры.
Дом не только развивал способности. Дом учил манипулировать сознанием существ, подавлять волю своей волей, для этого и колдовство было не нужно. И Рэннис прекрасно овладел этим мастерством, овладел настолько, что использовал подсознательно, подчиняя существ своим планам. Дети засопели, убаюканные, выродок поднял Омьэни на ноги и повел ее к выходу, кивнув Щурлис, чтобы та последовала за ним: разговор намечался сложный, детям ни к чему было слышать о том, какие демоны роились около старших. Княгиня Экктирьен положила малышку к остальным, заботливо подоткнула одеяло и вышла вслед за сестрой и странным, синеволосым магом, что колдовал без посоха. Вышла и вскрикнула, зажав рот руками, когда от тени отделился и шагнул в зыбкий свет пламени ее супруг: Князь Бердрь Экктирьен.
Бледный, сам похожий на тень, он стоял, склонив голову и опустив глаза, обычно властный, теперь же он был воплощением смирения и искреннего раскаяния. Омьэни молчала, видно, не зная, как отреагировать на встречу, только глазами хлопала, так бестолково, будто бы внезапно стала ребенком. Князь тоже не спешил раскрыть рта, да и Щурлис не вмешивалсь, затравленно глядя на Экктирьенов. Положение спас Дрэг, высунувшийся с кухни и буркнувший нелестно:
- Я это… стол собрал, Урунье щит пробил. Может, пойдем посидим?
Омьэни вздрогнула, с непониманием уставилась на рябого оборотня, которого увидела в первый раз: она все еще была под мороком Рэнниса и не вполне отличала явь ото сна, и еще один странный, жутковатый персонаж показался ей скорее плодом воспаленного воображения, чем живым существом. Но исчезнуть Дрэг не спешил, и, переглянувшись с сестрой, Княгиня последовала вслед за гостями на кухню, куда уже давненько не хаживала – еды не было уже вторую неделю, питались оставшимися крохами.
В открытой печи плясали языки голубого пламени, извивались, не трогая полен, но давая достаточно зеленоватого света и тепла, чтобы небольшая кухонька почти полностью озарилась. Теням осталось местечко лишь под самым потолком.
Стол в середине хоть и не ломился от изобилия, но был полон, льняная скатерка с вышитыми ромашками покрыла грубые доски. Две длинные, тонкие свечи в новеньких канделябрах встали, как немые стражи, в разных концах, синие огни горели ровно, с треском поднимаясь в сумрак под сводом, куда в полной мере не добивал свет из печи.
«Веллес?» - чуть улыбнувшись, спросил Рэннис.
«Он, как и Урунье, никогда не спит,» - отозвался Дрэг, и улыбка зазмеилась по тонким, обожженным губам.
Княгини заняли места ближе к огню, Не Таори расселись напротив, но оборотень не стал учавствовать – отошел к окну и со скучающим видом уставился наружу, практически слившись с глубокой тенью. Его грядущий разговор совсем не касался, тем более что в качестве среднего звена уже был Рэннис, не дававший старому конфликту разгореться.
- Угощайтесь, дамы, - выродок обвел рукой стол, приглашая эльфиек присоединиться, Щурлис качнула головой, нахмурившись:
- Нам нечем тебе заплатить.
Рэннис усмехнулся:
- Мне ничего не надо. Я смертник, как и Бердрь, мне не прожить дольше двух недель, - он покосился на Омьэни: та даже не вздрогнула, видно, давно свыкшись с мыслью, что ее муж умер, и тогда Рэннис стал говорить дальше: - Я из Не Таори, сбора, что поставил своей целью свергнуть Темную Крепость. До начала боевых действий… еще есть время, но из этого сражения мы не вернемся. Мы пришли попрощаться и рассказать долгую историю, касающуюся нас всех. Бердрь не сам ушел из твоей семьи, Княгиня, его увели. Ты, как ведьма, должна понимать, что такое порабощение сознания, сон души…
Он говорил долго, много часов, но его никто так и не перебил. Омьэни слушала, как зачарованная, не сводя с него распахнутых глаз, и, казалось, даже не моргала, так сильно она хотела поверить во всю эту несуразную историю. Щурлис поначалу не выказывала ничего, кроме недоверия, но с каждым словом все больше оттаивала, отпуская обиду и гордость: Княгини верили в то, что Бердрь не виновен. Верили в него в глубине своих сердец, хоть остальные чувства и твердили противоположное, верили, потому и не отрекались от своих имен, хоть и несли страшную кару. И слова выродка давали им надежду. Он не лгал, этот синеволосый псих, ведьмы видели его открытую душу, распахнутую его волей.
Рэннис знал, что может доказать им любую чушь: бедные, уставшие женщины, потерявшие всякую надежду в жизни, были готовы поверить во что угодно теперь, и любой маг из Дома непременно воспользовался бы этим, ведь пятой Стихией Крепости, помимо Воды, Огня, Воздуха и Земли, была Ложь. И лгать выродок тоже умел. Недостаточно хорошо, чтобы обмануть Синвирина, но его уровня хватило бы с лихвой, чтобы запутать эльфиек. Только вот делать это было ни к чему.
Ложь уже разрушила две семьи, и этого было достаточно. Мир мог восстановиться только в правде, какой бы отвратительной она ни была, поэтому выродок и не приукрашивал, но и не уменьшал, рассказывая все, как оно было на самом деле.
Когда Рэннис закончил повесть, повисла долгая, тяжелая тишина, которую никто не смел нарушить. Слово теперь было за Омьэни, но та молчала, словно онемела, уголки ее губ подрагивали, в глазах встали мутные слезы. Она уперлась локтями в стол, запутстила пальцы в волосы, сдвинув платок и обнажив сальные пряди. Княгиня не плакала, но и говорить не могла. Выродок откинулся на спинку стула и закрыл глаза: он чувствовал, что многие Безликие Силы пришли и окружили избушку непроходимым кольцом. Был среди них и Смерть в своем сером балахоне, слепой, безжалостный, бесчеловечный, и зачем он пришел? Под руку с ним стояла Беда. Обида, медноликая Гордость, Злоба, Ненависть мелкими демонами стучались в окна, крались по теням, ожидая, кого же из них впустит в свое сердце Княгиня Экктирьен. Даже Похоть приползла откуда-то и зазмеилась во мраке, скаля зубы. Но черные духи не пугали выродка: ему было не по себе лишь от присутствия Безликих Сил.
Гигантские, бесформенные фигуры склонились, заглядывая сквозь снег, стены и этажи, выжидая, и каждый из них был готов войти и решить все. Кого-то забрать, кого-то объять в непобедимые силки эмоций… а поверх всего лежала тонкая сеть Недоверия, сковывавшая сильнее всех возможных пут.
«Если она не справится, если гнев захватит ее, Смерть зайдет, - внезапно понял Рэннис. – Тогда ни Бердрь, ни Дрэг, ни я не вернемся в Логово. И пусть две женщины слабее нас, это не важно, колдовство тут вовсе не при чем. Если Омьэни пожелает нам смерти - мы умрем, потому что Смерть уже здесь, а против Безликой Силы бороться невозможно.»
От этой мысли стало совсем неуютно, и выродок поежился: умирать сейчас вовсе не входило в его планы, да и не привык он, маг из Дома, гений своего поколения, чувствовать себя столь беспомощным. Он знал, что мир заполнен древними силами, появившимися, когда еще жизни не было и в помине, те же Боги были тому явным доказательством, но осознать подобное было сложно. Теперь же он чувствовал это кожей. Он зажмурился и мысленно обратился к Близнецам:
«Помогите ей, пожалуйста, молю вас, не оставьте ее…»
Они пришли сразу: возникли за спиной, положив горячие руки на плечи.
«Она верит в Гарноувера, мы не имеем над ней власти,» - мягко посетовал Мерлин.
«Да и ночь сейчас, - поддакнул Артур. – Но мы тебя не оставим, не трусь, лучше обратись к Богу Ветров, мы благословляем тебя. Омьэни сейчас нужна его помощь, а мы, Боги, не можем так просто прийти.»
И они растворились, хоть и не ушли, оставшись рядом. Рэннис закусил губу, срочно прикидывая, что же делать дальше: темные силы плотно сошлись вокруг Княгини, и она потерялась в них, скрылась в клубах помыслов и дум. Он смотрел на нее закрытыми глазами и все больше убеждался, что не сможет ей помочь, как бы ни хотел. Смерть придвинулся еще ближе, оттеснив остальных, духи злобы теперь были повсюду: они ползли сквозь предметы быта, плясали вместе с синим огнем и все шептали, шептали свои злые слова, распаляя душу, попавшуюся в их ловушку.
«Помоги!» - пискнул выродок, в слепой мольбе обращаясь к Гарноуверу, но жалкие слова ударились о черную злобу, не достигнув ушей Бога.
Рэннис сжался, подтянув колени к груди: его только и оставалось, что ждать конца, больше ничего было не сделать. А внешне все было так спокойно-спокойно, только за тишиной физического мира крылась буря мира духов, в котором вот-вот должна была разразиться трагедия.
Но Гарноувер не был ни слеп, ни глух, и обладал он чуткостью врачей-сиделок Дома. Жалкое слово было услышано, и он пришел. Сквозь сомкнутые веки Рэннис увидел его, громадного внутри и в то же время по-человечески маленького. Он шел над снегом, статный, горделиво прямой, и духи с визгом разбегались в стороны от его ледяного ветра. Смерть, вставший было на пороге, отступил в сторону, церемонно, в пояс поклонившись Божеству. Тот ответил тем же, и Безликие Силы растворились в предрассветной темноте, демоны зашептали, заметались, исчезая, как дым, пеплом уносясь по ледяному ветру. Гарноувер накрыл своей человеческой ладонью дом, и выродок этому даже не удивился: хижина стала совсем маленькой, как будто игрушечной, потому без труда поместилась под ладонью Бога.
Омьэни отпустила свои волосы, подняла глаза на мужа: тот, не отрываясь, следил за ее лицом, жадными, напуганными глазами, не смея отвести взгляд в сторону. Он хотел услышать приговор.
«Сейчас все и скажет,» - подумал Рэннис, не открывая глаз – ему и так все было видно.
Бог держал домик под своим кровом, зло не могло пробиться. Не сейчас, когда сам Гарноувер поднялся на защиту своих чад.
- Я прощаю тебя, - тихо, но четко произнесла Омьэни, и в коротенькой фразе было все: вера, любовь, мир и забвение обид. Словно не было прошлого, словно всегда было так. Не формальность, но сама суть прощения была в этой коротенькой фразе.
Бердрь порывисто поднялся, обежал стол и рухнул на колени перед женой, уткнувшись лбом в ее колени, Княгиня склонилась, обняв его за плечи и прижавшись щекой к макушке. Он не сказал ни слова – она тоже, но в сердцах лопнули невидимые оковы, запершие обоих во время расставания. Рэннис тихонько кивнул Щурлис на дверь, и они вышли, оставив Экктирьенов наедине. Дрэг уже давно куда-то испарился.
Княгиня распахнула дверь и села на крыльце, вдыхая морозный, по-весеннему сырой воздух. Ночь уходила, темнота постепенно редела, но ступить за порог было жутковато: там, за рукой Бога, копошилась злоба, соваться в которую совсем не хотелось. Рэннис встал с другой стороны, облокотившись на косяк, чтобы одновременно следить и за ведьмой, и за тем, что происходило снаружи.
- Я и не думала, что он вернется, - наконец, тихо-тихо заметила Щурлис, и в ее голосе уже не было прежней агрессии, которой она встретила гостей. – Вернется не в смысле придет физически. Вернется домой, - она помолчала, а затем сказала: - Я ведь ведьма, видела, как он изменился с приходом той твари.
- Не ругай мертвецов, - без злобы остановил ее выродок. – Луна исправила все, что натворила.
- А ведь прав был дядя Анорь, - словно не слыша, пробормотала Княгиня. – Он на их венчании сказал, что брак – это узы, которые не рушатся ни одной силой, поэтому Бердрь и вернулся.
А потом внезапно всхлипнула и расплакалась, закрыв лицо руками: она всем сердцем мечтала, чтобы и ее муж вернулся вот так, но Явороти был мертв, она сама похоронила его. Он и не мог прийти.
- Полноте рыдать, - мягко сказал Рэннис и присел на корточки, коснувшись плеча Княгини. – Теперь все в порядке. Я договорился с одним хорошим человеком и с одним оборотнем, они с помощью доброго карлика отсыплют вам столько золота, сколько хватит вам до конца жизни. Вы забудете о нужде, хоть и не вернете прежней роскоши. Твое дитя и дети Омьэни – все станут колдунами и ведьмами, уж можешь мне поверить, народ примет их, когда узнает о силе, в них заложенной. Бердрь уйдет и не всколыхнет вашей жизни больше: он будет ждать там же, где сейчас Явороти. Не плачь, Щурлис, теперь все позади.
Он все говорил нараспев, убаюкивая разбереженную душу, пока Княгиня не провалилась в гипнотическую дрему, а потом отнес ее, полусонную, наверх, уложил рядом с детьми и укрыл одеялом. Загрубевшее лицо распрямилось во сне, и Щурлис стала удивительно похожа на брата, только в чертах Бердря не было того покоя, что разгладил морщины дочери Экктиря.
- Спите, настрадавшиеся души, - шепнул Рэннис и вышел, затворив за собой дверь.
- Идем?
Выродок вздрогнул и покосился на Дрэга, отделившегося от тени: что-то в оборотне было от этого стиля – стиля Теней – что-то неразличимое, неясное, как сумрак, он словно был одной крови с тенями, и они признавали его за своего, скрывая во мраке.
- Ты закончил с деньгами? – спросил Рэннис, стряхивая с души сонную дымку, овладевшую и им тоже.
Душа еще побаливала за Луну, горечь потери не отпускала, хоть он и старался выкинуть Невесту Смерти из памяти. Дракон усмехнулся:
- Вполне. Веллес отдал все, придется поголодать последние недели жизни. Больше тебе скажу, тут, в Борьице, живет один из монахов ордена ДэратерИ, знакомый наших Луокардов. Эльф из рода Марирьен. Он обещал помочь нашим девочкам по просьбе Веллеса, - и ухмыльнулся, как довольный кот, обнажив острые зубы: улыбнулся, совсем как Зверь, и выродок вздернул бровь, не совсем понимая, с кем имеет дело.
- А Князь? – только и спросил он.
- Еще говорит с женой. Его Урунье потом заберет. Ему сейчас лучше одному побыть, - вполне резонно заметил оборотень.
Выродок не стал спорить, и портальщик перенес обоих в Логово: когда и как умный карлик прошел щит королевства Лулибр, оставалось только гадать.
- До завтра? – Рэннис взмахнул рукой и двинулся к себе, затылком чувствуя хитрый взгляд выпуклых черных глаз своего врага.
- Переживешь встречу с Сезанной – встретимся, - фыркнул тот и двинулся в обратную сторону.
«Сдал меня, паршивец,» - подумал выродок и усмехнулся: он не боялся кровавой ведьмы больше.
Та сидела в комнате и что-то писала: она обо всем знала, но агрессии не было в ее душе. Ведьма подняла голову, уставилась на выродка, замершего в дверях. Ранним утром, когда мир еще спал, с него спала маска детского, невменяемого веселья, а с нее – ледяная лидерская броня. Истинная сущность обоих обнажилась, и Рэннису это даже нравилось: все встало на свои места, и мужчина стал сильнее женщины, как и должно было быть.
- Тебе не говорили, что обманывать нехорошо? – с легкой, усталой обидой спросила ведьма, откладывая перо.
«Наверное, так жена встречает мужа, прошатавшегося невесть где всю ночь,» - внезапно подумал Рэннис и отозвался задумчиво:
-Меня учили, что ложь – это выгодно. Я же из Дома.
Она кивнула, улыбнувшись на удивление легко:
- Очухался? Уже неплохо. Бердрь-то вернется?
- Вернется, - отозвался выродок и лег, отдавая сознание в пухлые руки Владычицы Снов.