Кто-то стучит в мою дверь

Я сижу на краешке стула, и мне не по себе. Свет закатного солнца бьёт в окно, золотом отражается от стеклянной поверхности плиты, и глазам больно смотреть туда. Хочется поставить чайник, съесть что-нибудь, но руки такие тяжёлые, что их не поднять.

Кто-то стучит в мою дверь. Это не Ира, у Иры есть ключ, да и не станет она стучать, если вдруг где-то забудет его. Она позвонит:

— Алё, Маришка! Ты прикинь, я где-то ключ посеяла. Стою перед домом, перерыла всю сумку… в другой сумке, видимо. Можешь спуститься, открыть мне?

Домофон не работает. Мы живём здесь уже два года, и каждый месяц хозяйка квартиры обещает: в следующем месяце вызову мастера. Не в этом, так в следующем, не в этом, так… Обязательно.

Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, только смотрю, как солнечный квадрат ползёт ко мне по полу кухни, и там, где он останавливается, не видно узора линолеума. Лишь бесконечный свет. Не этот, так следующий. Кто-то стучит в мою дверь.

— Алё, Мариша! Я нашла ключ, поднимаюсь!

Я слышу, как едет лифт, как он кряхтит и разговаривает. Он много чего повидал, и его обещают скоро заменить. Кто-то стучит в дверь. Это не может быть Ира, у Иры есть ключ, и даже если она его забудет, она позвонит. И она звонит:

— Алё, Маришка! Тут нет света во всём нашем коридоре, прикинь? Открой, пожалуйста, дверь: ничего не вижу!

Солнечный квадрат уже дополз до моей ноги, и вся ступня исчезла в нём. У меня больше нет ступни. Кто-то стучит в мою дверь.

— Алё, Маришка…

Мой телефон выключен: батарейка села. Я выдёргиваю ногу из бело-жёлтого слепящего квадрата и встаю. Нога горячая, словно пеклась. Время ползёт, время стоит, а я иду к двери, и мне хочется, чтобы Иры не было, но кто-то стучит в мою дверь, настойчиво, громко, непримиримо. В глазке — тьма. На мгновение я думаю: а что, если оставить Иру там? Но затем отпираю замок, и ветер, сильный, холодный, чёрный ветер сносит меня с ног, и всё исчезает. Ни Иры, ни стула, ни света. Лишь кто-то стучит в мою дверь.

Мне очень хочется открыть, но всё тело прикручено к стулу на кухне. Я — манекен, но иногда дышу. Иногда я могу ходить. Но не сегодня и не сейчас. Кто-то стоит у моей двери, и мне страшно так, как не было никогда. Я не помню, звонила ли мне Ира на самом деле: телефон сел. Он сел сейчас или давно? Я смотрю на часы: пять минут седьмого, и секундная стрелка прилипла к пухлому нулю, и дёргается, дёргается, но никак не может оторвать лапку. Я вспоминаю, что надо дышать. Единственное, что двигается, это солнечный квадрат, который давно уже не квадрат. Странная, горячая фигура ползёт по кухне, она уже съела моё колено.

В дверь стучат, и я, наконец, встаю. Иры нет, и в общем коридоре плавает, колышется туда-сюда густая тишина. Никого, и чужие двери угрюмо и одноглазо глядят на меня. Я выхожу дальше, я уже в коридоре и иду к лифту, и там тоже никого. Сомкнуты створки лифта, и сам он спит на неизвестном этаже. Я вспоминаю, что оставила открытой квартиру, бегу назад, и эхом разбегается прочь звук моих шагов по коридору. На моей кухне, на том стуле, с которого я только что встала, сидит мужчина, и левая нога его до колена съедена солнечным пятном.

— Вы кто? — спрашиваю я, и он смотрит на меня удивлённо:

— Я здесь живу.

— Это я здесь живу.

Меня трясёт, но телефон сел, и полицию я не вызову. Стучать соседям?

— Это моя квартира, — настойчиво повторяю я.

Кто-то стучит мне в дверь. Я сижу за столом, и знаю, что в коридоре мужчина. Он думает, что это его квартира. Но она моя, и я не открою дверь. Мне надо зарядить телефон и позвонить в полицию.

— Это моя квартира! — кричит незнакомец за дверью и долбит в неё кулаком.

Может, родственник хозяйки? Его глаза зелёные-зелёные, волосы рыжие от солнца, а нога вся в световом пятне до колена, я никак не могу увидеть его ногу, и мне кажется, что с ней что-то не так. Он сидит на моей кухне и спрашивает:

— Вы кто?

— Да что это за ерунда? — кричу я. — Выметайтесь!

И тут мой взгляд падает на зеркало в коридоре. С ним всё нормально: просто зеркало, и в нём — покрасневшая, растрёпанная я. Но это зеркало висит напротив входа, а у нас с Ирой оно висело прямо на двери. Я оторопело гляжу на зеркало. Всё остальное в квартире как будто бы наше: наши стулья, стол, две наших кровати, мебель… И я иду в комнату и начинаю открывать шкафы — те самые, в которых мы с Ирой храним свою одежду, вещи, книги. Иры всё ещё нет, мой телефон сел, на кухне — какой-то мужчина. И в моём шкафу — его рубашки и пиджаки. О боже.

— Где мои вещи? Я же только дошла до лифта и обратно. Кто вы такой?

Он смотрит на меня и молчит, и я не могу вспомнить, почему мне знакомо его лицо, но кажется, будто я знаю его очень, очень давно, будто мы встречаемся не первый раз. Он смотрит на меня, солнце сползает с его ноги, и я понимаю, что у него нет ноги.

Кто-то стучит в мою дверь. Я не могу встать: у меня нет левой ноги, и я не помню, что случилось с ней. Мне хочется кричать, но тишина катается туда-сюда по коридору, в котором никого нет, и даже лифт никуда не едет, и Ира молчит. Мне ни позвонить, ни вымолвить слова, ни шевельнуться. А кто-то всё стучит и стучит, и я знаю, что это стучит мой страх: у него мужское лицо, нет ноги и его костюмы в моём шкафу. Когда он приходит, зеркало висит напротив двери, и в нём отражаюсь я — красная, маленькая, с ужасом в зелёных глазах. Кто-то стучит мне в дверь.

— Алё, Мариша, открой мне! Я забыла ключи!

— Мой телефон сел, откуда ты говоришь?

Кто-то стучит мне в дверь. Я подхожу. Зеркало на двери, и в нём — я, у меня две ноги, и всё хорошо. Я покраснела слегка, но это не страшно. В шкафу — платья, юбки и туфли, никаких мужских пиджаков. Разве что там один, пыльный, на антресоли, завёрнутый в два пакета — ни выкинуть, ни подарить. Я глубоко дышу и открываю дверь.


Алёна Климанова, 2019 г.