Приговор. Часть 2

Третье дело и достать не успела - обед. Один час неслужебного времени, отпущенного трудовым распорядком, так сказать, на отдых и принятие пищи. С последним определимся потом, а сейчас отдых.
Алевтина не требует моих указаний.
- Возьму что есть, - коротко бросает она и уходит - прямая, подтянутая, с гордо вскинутой головой и походкой от бедра, ей уже за пятьдесят, но спортивная молодость сказывается до сих пор.
Мы выходим вместе с Лидией Дмитриевной. Я прошу ее:
- Батон белого, полбулки черного и, пожалуйста, для Сашки - рогалики или плюшки какие-нибудь. Может, пряники.
Лидия Дмитриевна морщится от моих заискивающих ноток и спрашивает: "А сушки?" - "И сушки тоже!", - обрадовано отвечаю я и устремляюсь бегом к автобусу: мне повезло и две остановки я прокачусь, как    барыня вместо того, чтобы бежать вся в мыле. С опозданиями у нас строго. А попробуй управиться на рынке за 20–30 минут!

Удача с автобусом продолжается и на рынке: свинина, свежая деревенская курица, покрытая нежным желтоватым жирком, два кило картошки - заодно уж, кило соленых огурчиков болящему - мигом перекочевывают эти богатства в мою бездонную сумку. Поколебавшись, беру еще "греческих" орехов (Сашкино название) и зеленых огурчиков. Огурчики пахнут просто потрясающе, самые ранние, привозные, но и "кусаются" они тоже здорово. Ладно, скоро зарплата, разбогатеем опять.
С Алевтиной мы возвратились одновременно и нас уже ожидал заваренный чай, нарезанный хлеб. Она купила сметану, и мы отобедали вкусно и быстро, глядя не на еду, а в уголовные дела.
Еще раз позвонил мне Сашка и смущенный Игорь, который сообщил, что лекарственные вопросы провернул самостоятельно.

Едва успела изучить третье дело - закончился наш рабочий день.
Лидия Дмитриевна не спешила в свою пустую квартиру, осталась еще поработать. Меня же ждал хворый муж и нетерпеливый сын. Глянув, как я укладываю две сумки, поднялась Алевтина Георгиевна.
- Давай-ка, мать, подброшу. Хребет переломишь такими сумищами, —сказала она покровительственно-ворчливо.
У Алевтины был старенький "Москвич". Как лихо Алевтина водила его, сидя за рулем независимо и гордо, словно это был по меньшей мере серебристый лимузин. Но это был транспорт, и совершенно неожиданно я без напряга оказалась возле дома.
- Не знаю, как вас и благодарить, - начала я, пытаясь закрыть дверь драндулета.
- Ладно, - прервала меня Алевтина, протянула длинную руку, захлопнула дверцу и укатила.

Дома все завертелось по новой.
Сашка все время болтал и ходил за мной, как привязанный, для верности трогая меня рукой.
Игорь сидел виноватый и красный, чихал в большое вафельное полотенце, натужно кашлял. Саша лез и к нему, и я махнула рукой: все равно в одной комнате его не убережешь. Как пить дать, заболеет.
Назавтра оба моих мужика оставались дома и пришлось приготовить им кормежку с полной выкладкой. Я крутилась на тесном пятачке кухни, помешивая борщ и домывая посуду. Из комнаты попискивал Сашка, ожидая от меня обязательную вечернюю сказку.

Папка с протоколом судебного заседания лежала на подоконнике. А я устала. Сильно, капитально устала сегодня. Так некстати заболел Игорь. Впрочем, когда это болезнь была кстати?
- Сашуля, - начала я заискивающе, - сынок, ты меня сегодня амнистируй, а?
Сашка молча сопел, не сдавался.
- Папа тебе сказку расскажет, а я завтра - две. Понимаешь, работу принесла и газеты еще не смотрела. Ведь сам понимаешь, смешно и подумать, что судья газет не читает. Надо же мне все события знать, а то будет у тебя мама отсталая и несознательная.
- Ты и так несознательная, - сурово ответил мне сын, - я тебя весь день ждал. А папа чихает, гнусавый и не надо мне его голос.   
Я опустилась на колени перед постелью сына, опустила голову на его слабенькую грудь, а он запустил ручонки в мои волосы и шепнул, щекоча губами ухо:
- Мамулечка, на дворе висит мочало...
Сашка меня понял! Мой сын уже сочувствует мне, жалеет и помогает, как может!
Я подхватила:
— Это сказочки начало.
- Зацветает огурец..., - шептал ласково сын.
— Вот и сказочке конец! - закончила я, поцеловала Сашку и ушла продолжать свой день, хотя за окном плотная весенняя ночь давно развесила темные свои покровы, украшенные редкими пятнышками желтых фонарей.

Газеты. Мельком. Самое важное.
Протокол. Страница. Страница. Мои замечания. Страница. Еще. Еще. Еще.
Дважды заходил Игорь, пил теплый чай, глядел блестящими от жара глазами и не выдержал наконец:
- Ложись, Наташа. Завтра будет полегче. Мне уже лучше и к вечеру у тебя тут будет полный ажур, позанимаешься. Ложись, а то отберу бумаги, грозит он.
Я, слушаюсь мужа, шучу:
- Подчиняюсь насилию.
Плетусь в комнату и бухаюсь на диван в ноги Игорю. Чтобы спокойно выспаться, мы ложимся "валетом": наше раскладное спальное место отечественного производства не очень-то предназначено для нормального отдыха двух усталых людей.  Да еще один из них болен отвратительным гриппом.
Это был день первый.

И был день второй.
И вот уже мы, состав суда, готовимся к выходу из совещательной комнаты.
Едва откроется дверь, Галка скажет торжественно и строго: "Прошу встать, суд идет!"
Люди встанут, мы пройдем за судейский стол. На высокой спинке моего стула - герб государства, именем которого суд вынесет свой приговор.

Сейчас я увижу его, Сумина. Убийцу.  Еще изучая дело, пыталась представить себе подсудимого. Вставал перед глазами образ свирепого, длиннорукого, здоровенного громилы. Сутулого, мрачного, со взглядом исподлобья. Плечи широкие, кулаки огромные.
Образ складывался из действий, известных по делу. Совсем не просто одному человеку расправиться с двумя молодыми и здоровыми парнями.  Да еще как расправиться! Отсюда и ощущение силы и огромности подсудимого.
Заседатели мои, я вижу, волнуются.
Дело серьезное. Убийство.
Улавливаю наступившую в зале тишину. Понимаю, Галка приготовила зал. Можно.
- С Богом! - говорю без улыбки и открываю дверь в зал.

- Встать, суд идет! - слышу Галкин голос, унимая сердцебиение. Оно должно пройти, пока я занимаю свое место и медленно оглядываю зал.
- Прошу садиться, - голос мой спокоен и ровен, волнения никто не заметил и сердце успокоилось.
Эмоции долой! Начинается работа. Совершается акт правосудия. Непостижимо трудный, неописуемо ответственный.

Открываю судебное заседание и объявляю, что подлежит разбирательству уголовное дело по обвинению Сумина Юрия Васильевича.
Галка докладывает о явке в суд. Все на месте.

Прокурор Кудимов Федор Иванович, средних лет, высокий, чуть полноватый, с красивым холеным лицом. Сидит вальяжно, расслаблено. Он человек с опытом, видно дело не считает трудным, и его ухоженная голова лишь слегка, не выражая особого любопытства, поворачивается в строну тех, кого вызывала Галка.

Адвокат Волкова уже разложила перед собой чистые листы бумаги, блокнот, целую стопку кодексов. Мне видно: в стопке даже Трудовой кодекс. Что ж, Волкова может хорошо сражаться за своего подзащитного, знаю по прошлым процессам. А может и продремать весь процесс, вскидываясь изредка с ничего не значащими вопросами. Будь Волкова покрасивее - нос бы потоньше, почетче губы, фигура бы с минусом веса килограммов на двадцать - быть бы ей трагической актрисой. Артистическое дарование у нее не отнимешь, прекрасно умеет изображать гнев, боль, страдание. Я не раз поражалась, видя, как после бурного проявления таких чувств в заседании, она спокойно жует в перерыве бутерброд. Лицо безмятежно, спокойно, челюсти двигаются ритмично, размеренно - ни следа волнения.

Потерпевший Реутов явился, сидит в первом ряду слева, мать погибшего Шишкова в том же ряду, в центре, и, к моему удивлению, оказывается не скорбной старушкой, как я представляла, а молодой - иначе не скажешь, рослой женщиной, одетой продуманно и со вкусом. Темный костюм, блузка в тон, чуть светлее, и траур представлен черным шелковым платком, изящно повязанным вокруг стройной шеи.

Кто есть кто из свидетелей - уяснить не успеваю, прошу их удалиться из зала суда. Выходят гуськом, оглядываясь на загородку, где подсудимый. Будут ждать вызова в коридоре, на разномастных стульях. Комнаты для свидетелей у нас нет и возникают нередко комические ситуации, когда приходит пора их вызывать.
Ушли свидетели.

Начинается первое знакомство с Суминым. Пока мои осторожные взгляды не сумели выявить его. Виднелась из-за высокого барьерчика, окружавшего скамью подсудимых, только макушка с темным ежиком волос. Что он так согнулся, этот громила, этот убийца?!
- Подсудимый Сумин! - обращаюсь к нему для выяснения личности.
Сумин встает и я, не глядя, чувствую, как заворочались мои заседатели: доктор и слесарь-сборщик, крепкие, здоровенные мужики.

Н-да. Вот тебе и представление о личности по действиям этой самой личности.
"Громила" Сумин рост имеет, мягко выражаясь, ниже среднего. Тощ, узкоплеч, с глазами в половину худого лица.
Н-да.
Процесс продолжается, все идет путем. Отводов нет, ходатайств нет. Переходим к судебному следствию.

Приступаем к допросу Сумина. Сумин встает. Вялый, апатичный. Руки держит за спиной - уже привык.
- Я живу один в доме умершей матери, - начинает он тихо.
Галка выразительно приподнимает голову, смотрит на меня.
- Погромче, пожалуйста, -прошу я, понимая трудности моего секретаря.
- Один живу, - повышает голос Сумин, - и вот 10 марта пришли ко мне эти... потерпевшие. Принесли водку, стали распивать. Я тоже немного выпил, - он запнулся, искоса глянул на меня, - глоток-другой, не больше. Девушки были в гостях, они за стол не пошли и мне неудобно было. Ушел я к ним в комнату, а ребята остались на кухне одни. Пили. Потом стали девчат звать... Ну мы и поссорились. Я просил их уйти по-хорошему, они не уходили, смеялись... Я Зою, Лягушенко, увел к соседу, к Перевалову Ивану, там мы ждали, что эти ... потерпевшие уйдут. А Марина в доме осталась, я волновался и вернулся. Когда пришел Марина одна была, плакала, а этих... не было, ушли. Пошел я за Зоей. Только с крыльца пару метров - они уже тут. Пьяные сильно. Этот вот, - Сумин кивнул в сторону скамьи, где сидел Реутов, - этот бегом на крыльцо, а этот... Шишков, у калитки. Зоя рядом почему-то, он ее держит, ржет. Увидел меня, ну, говорит, держись, защитник. Крикнул я: "Пусти девчонку!", - и к дому повернул, а Пашка этот, - снова кивок в сторону Реутова, который неотрывно смотрит на подсудимого, уперев локти в колени, - Пашка там уже. Оглянулся, Шишков за спиной, Зойка ревет...

В зале тихо. Все ждут кульминации. Молчание затянулось, пришлось вмешаться мне:
- Продолжайте, Сумин, мы слушаем.
Сумин судорожно сглатывает.
- Тогда я схватил нож и из хулиганских побуждений ударил вначале потерпевшего Шишкова, потом у калитки догнал Реутова Павла, тоже ударил и убежал, - скороговоркой выпаливает Сумин.

Я вижу, как прокурор картинно бросил на стол карандаш, который вертел в руках во время рассказа Сумина. Этот жест означал: все ясно!
Адвокат Волкова укоризненно покачала головой, глядя на своего подзащитного. Ей финал явно не нравился.
Реутов даже не шелохнулся, продолжал смотреть на Сумина, а мать убитого Шишкова промокнула сухие глаза черным кружевным платочком.
По залу, где сидели человек 15–20 неизвестных, прошло легкое движение, как рябь от ветерка по воде.
Сумин же замолчал.

Меня поразила краткость и заученность показаний. Никаких подробностей, никаких деталей. Сумин словно прочел вслух последний свой протокол допроса. Все признал, даже хулиганский мотив убийства. Ай да Иванов. Не зря старался. А у меня масса неясностей. Масса.
- У вас все, подсудимый? - спросила я.
- Я сказал все. Остальное неважно. Убил, значит, нужно отвечать.
В голосе Сумина явный надрыв, истеричность. Это плохо. Мешает.
Ну ладно, пусть успокоится, будем выяснять все постепенно.
Сидящий от меня слева слесарь Тютюнник громким шепотом спросил:
- Можно вопрос?
- Пожалуйста, задавайте.
Иван Тодорович всем корпусом поворачивается к подсудимому:
- Я не понял: зачем ты их ножом-то?
- А чем мне их? - последовал злой ответ. - Что попало под руку тем и...
Вижу, как адвокат Волкова быстро записывает этот ответ.
- Шишков же тебя не ударил? - продолжает заседатель.
- Он?! - воскликнул Сумин и резко отвернулся. По возгласу чувствую, что Тютюнник наступил на больное место. Но не надо спешить. И нужно опасаться, чтобы вопрос не оказался подсказкой. В самом вопросе и содержится нежелательный ответ.
Тютюнник, видимо, понял, что начал с конца.

Суд больше вопросов не имеет.
Вернее, имеет, но не задает пока.  Вопросы остались у меня в записях:
1. Знаком с потерпевшими?
2. Причина ссоры?
3. Нож? Откуда?
4. Почему все же ударил ножом?
В деле об этом нет ни слова.

Включаю свою методу.
- Прошу вас, прокурор, задавайте свои вопросы подсудимому.
Кудимов недовольно морщится, потирает переносицу указательным пальцем. К допросу он явно не готов.
- Э-э-э, ... скажите, подсудимый, - тянет он, на ходу придумывая первый вопрос, - скажите, и оживляется: - Вы ранее знали потерпевших? Приглашали к себе?
Молодец, Федор Иванович. Выясняй то, что упустил следователь.
- Не знал я потерпевших, - слышу ответ Сумина, - и к себе не звал.
Брови прокурора взлетают. Одно дело прочитать в протоколе, что Сумин распивал спиртное с малознакомыми людьми и после выпивки, во время ссоры, из хулиганских побуждений... Совсем другое дело - услышать в суде, что, оказывается, незнакомые парни без приглашения пришли в дом к Сумину, где выпивали принесенную с собой водку.

Неувязка.  Зачем пришли незнакомцы? К Сумину пришли? Или к кому-то другому?
Прокурор словно прочел мои мысли.
- Как же незнакомые попали к вам в дом? Просто вот так взяли и зашли?
- Ну почему так просто? У меня же не проходной двор, - с достоинством отвечает Сумин, - они Аркана искали.
- Какого Аркана? - забеспокоился прокурор.
Следователь Иванов никакого Аркана в произошедшем не узрел.
Я вижу, как потерпевший Реутов меняет позу. Локти поднял теперь на спинку скамьи, свесил крупные белые кисти, и указательные пальцы - чуть вверх. И чуть-чуть он пошевеливает ими. Вправо-влево, вправо-влево... Совсем почти незаметно.
Но я уловила. Сумин, по-моему, тоже.
- Так, знакомый один, Аркадий... - неохотно отвечает он.

Федор Иванович потерпевшего Реутова не видит. Может, поэтому он потерял интерес к новому лицу - неизвестному Аркадию, который получается, был общим знакомым и убийцы, и убитого, и Реутова Павла, который сидит жив-здоров совсем от меня близко.

Появляется новая пометка в моих записях, а прокурор продолжает допрос.
- Почему возникла ссора между вами и потерпевшими?
Я жду ответа подсудимого и краешком глаза наблюдаю за Реутовым. Может, мне показалось?
Нет! Пальцы опять слегка шевелятся. Вправо-влево, вправо-влево...
Любопытно. Он что, дирижирует?
- Так, по пьянке ссора, - отвечает Сумин и прокурор на подробностях не настаивает.

А напрасно. Причина ссоры следствием не установлена, а в ней может крыться разгадка и последующего поведения участников драмы.
Похоже, странное поведение Реутова заметила я одна. Во всяком случае, никто на него не глядит.
- Еще вопросы? - обращаюсь к прокурору, видя, что он примолк и выжидает, не оставлю ли я его в покое, передав слово для допроса защите.
- Да-да, - как бы спохватывается он, - скажите, Сумин, ну разве вам не жалко было лишать жизни молодого, здорового парня, полного сил, планов и надежд? Откуда такая кровожадность? А потом вы наносите ранение убегающему Реутову...
- Но он не убегал!  - перебил прокурора Сумин.
Локти Реутова оставались на месте. Кисти рук спокойно свисали. Что, разрешил говорить?
- Как не убегал? - удивился Кудимов. - По вашим словам, Реутов вначале стоял у крыльца, а ранение вы ему нанесли у калитки. Да вот же ваши слова, - прокурор отложил несколько листков, нашел нужный и прочел вслух: "Потом у калитки догнал Реутова Павла, тоже ударил и убежал". Да и рана-то сзади, извините, в ягодицу. Так?
- Так, - кивнул подсудимый и повторил упрямо, - но он не убегал. Там ломик был, на ночь я им калитку подпирал. Он к ломику двинул. Я за ним бежал к калитке. Нагнулся он к ломику, я его и...
— Это уже после того, как раненный Шишков упал?
- После, - согласно кивает подсудимый.
- Так-так, - прокурор, вижу, доволен ответом, - ясненько.

Пока длится этот диалог, нахожу заключение судебно-медицинского эксперта, подвигаю дело поближе к доктору Руссу.
Скосив глаза, доктор внимательно читает, затем кивает мне едва заметно.
Заключение подтверждает слова подсудимого. Ранение Реутову нанесено в момент, когда потерпевший находился в полусогнутом положении, спиной к нападавшему.
В обвинении о ломике тоже ни слова. Не придал Иванов значения?
Впрочем, что было делать этому потерпевшему, как не бежать за ломиком, если на глазах его падает раненный хулиганом друг?
Обеденное время началось и давно закончилось. Объявляю перерыв.

Продолжение следует….