Афанасьевич

    Пурга бушевала уже несколько дней, не давая выйти нам из зимовья. Ветер временами слабел, но снегопад не прекращался ни на минуту. От завывания пурги становилось не по себе, казалось, что от страха перед стихией кровь в жилах застывает. Афанасьевич сидел около маленькой печурки и закладывал в неё последние дровишки.
-Афанасич, что делать-то будем, если пурга не угомонится? На мой вопрос ответа не последовало, я и не обиделась, потому что понемногу стала привыкать к нему и понимать его. Он пока не подумает, сразу никогда не отвечает.
    Афанасич, так его звали местные жители маленького северного посёлка Чайда. В сезон охоты, он уходил в тайгу на всю зиму и жил в своём зимовье. Припасы продуктов хранились в деревянном ящике, стоящем под столом. Воду носил из проруби, близ расположенного озера. А, когда в сильные морозы прорубь окончательно замерзала, он таял снег. Снег в тайге такой белый, белый и чистый. Да, наши городские такой снег никогда не видели. Он, как открытая книга. На нём отчетливо видно следы птичек и маленькие лапки лесных зверей. Рассказывая про снег, я отвлеклась от Афанасича. Так вот, с утра он уходил в тайгу,а к вечеру всегда возвращался с тушками убитых зверей: белки, соболя и других. Шкурки убитых зверей он сдавал в местный "Коопзверопромхоз". Этих денег ему хватало прожить до следующего сезона охоты. Уходя в тайгу, зимовьё оставлял открытым. Он мне потом объяснил, что это закон тайги. Пока его нет, в зимовьё может зайти заблудившийся путник или другой охотник. Который может согреться и что-нибудь перекусить. Иногда оставляют что-нибудь из своих продуктов.
    Афанасичу на вид было лет 65, с маленькими лукавыми глазками и густой каштановой бородой, которую украшала редкая седина. У людей живущих или работающих постоянно в тайге, на природе, на свежем воздухе, трудно определить возраст, как обычно они выглядят моложе своих лет.
    Я задала ему вопрос и терпеливо ждала ответ. Он внимательно смотрел на языки пламени, образовавшиеся от новой порции дров, как бы подбирая для меня правильные слова.
    Всё равно придётся выходить из зимовья, пока совсем нас тут не завалило снегом, отгребать-то нас будет некому, машины здесь не ходют, потому, как нет дорог. И геологов здесь нет, потом, как искать нечего. Он медленно встал, кряхтя одел оленью парку и такую же из оленьей шкуры шапку, захватил с собой меховые рукавицы, окинул меня взглядом и сказал: "Жди, я скоро вернусь". Я села поближе к печке и глядя, как играет огонь, вдруг резко поняла, как мне дорого это тепло. Как не хватало мне этого пламени там, в тайге, одной. И мне вспомнилось всё до мелочей, как я оказалась в зимовье у Афанасича.
    Работая корреспондентом в районной газете, главный редактор дал мне задание, к северному празднику "Суглан", взять интервью у оленеводов, сделать несколько снимков и написать статью в районную газету. На местном вертолёте я вылетела в стойбище оленеводов. Они приняли меня, как дорогого гостя. В чуме угощали, только  что приготовленной олениной и "местным шоколадом" замороженной печёнкой. Работу свою я выполнила за день. Но по плану, вертолёт должен был прилететь в стойбище только через день. Сидеть в чуме мне не хотелось, тем более, что погода стояла ясная и я вышла на свежий воздух. Солнце щедро освещало всё вокруг. Белое покрывало снега под таким ярким солнцем играло всеми цветами радуги, которое простиралось в бескрайние дали и не было видно ни конца его его и ни края. Я сделала несколько снимков для газеты и пошла к озеру посмотреть, чем занимаются несколько оленеводов. Подойдя к озеру, я была приятно удивлена увиденной красоте. Лёд на озере был настолько ровным и прозрачным, что сквозь него, если повезёт, можно увидеть больших озёрных рыб.В это мгновение мои волосы, торчащие из под шапки, подхватил слабенький ветерок. И я подумала, что если бы подул сильный ветер, он нёс бы меня легко по ледяной глади озера. Рыбаки вытащили свой улов и понесли его к своим чумам. А я увлекаясь снимками на озере и не заметила, как оказалась далеко от стойбища.Глазами я пыталась найти, где стоят чумы, но погода стала резко меняться и из-за плохой видимости, я не смогла определить их место положение.Ветер гнал по льду позёмку, снегопад забивал мне глаза. Я, всё ещё не веря в то, что не смогу найти обратной дороги, пыталась логически мыслить, в каком направлении я шла и куда надо повернуть, чтобы вернуться к чуму. Как я не крутилась, в каком бы направлении не шла, кроме снега я ничего не видела. И тут мною одолел страх. Первая мысль - это конец, меня никто не найдёт и не спасёт. Нет, сдаваться не надо, успокаивала я себя, это не в моих правилах, из любой ситуации можно найти выход.
   Смеркалось. Я остановилась, прислушалась к своему телу.Пока ничего у меня не замёрзло, это уже хорошо и я решительно пошла вперёд, как мне тогда казалось, в обратном направлении к стойбищу. Засунув руки в карманы, я нащупала сотик и на секунду обрадовалась, что я спасена, но только на секунду. Опомнившись, что здесь нет никакой связи, кроме рации, тяжело вздохнув, я побрела дальше. Сколько я шла, не помню. И вот наконец я почувствовала, что под ногами не лёд, а твёрдый снег. Значит я прошла озеро, мелькнуло у меня в голове, но куда я вышла? Передо мной начинался подъем вверх по склону, а дальше тайга. Сумерки всё сильнее окутывали моё пространство. Когда  я наконец поднялась до первых деревьев, стало уже совсем темно. Ноги отказывались меня слушаться и начинали подмерзать. Руки тоже замёрзли, но их можно было хоть, как-то согреть растирая между собой, при этом дышать на них, держа около рта.Включив фонарик на сотовом телефоне, я брела по тайге, проваливалась в снег, цеплялась за деревья и всё молилась и молилась о спасении.
-Господи, я так мало пожила на этом свете и так мало сделала, я даже не познала настоящей любви, помоги мне Господи, дай мне ещё один шанс в этой жизни. Я простирала руки к верху и искренне просила Всевышнего о спасении. Я много чего говорила. Вспоминала свою старенькую маму, как она сидит укутавшись в изношенную шаль на дедушкином кресле-качалке и ждет меня, не подозревая, что я могу не вернуться. Ветер стал ещё сильнее, силы покидали меня. Фонарик погас. Я с досадой спрятала сотик в карман, рухнула на снег около большой сосны, прижалась к ней и по детски заплакала от безысходности. В голову приходили самые страшные мысли: а вдруг нападут на меня волки, а вдруг я здесь так и останусь, замёрзну и никто меня не найдёт. Понимая всю ситуацию, бороться с этими мысли у меня не было сил, они держали верх. Вдруг я вспомнила рассказ Джека Лондона "Борьба за жизнь". Мне стало стыдно, что я так быстро сдалась. Вспомнив сюжет рассказа, я подумала: -Были бы у меня спички, как у героя Джека Лондона. И я мысленно дала себе слово- если останусь жива, всегда буду держать при себе спички. Не придумав ничего лучшего, я стала кричать о помощи, эмоции уже не сдерживались и с силой вылетали из меня в пространство. Я плакала и кричала всё громче и громче, а ветер уносил мои крики и стоны далеко в тайгу.Я кричала так, как-будто старалась перекричать завывание ветра. Вдруг я услышала характерный скрип охотничьих лыж и прямо передо мной выросла мужская фигура с заиндевелым от мороза лицом. Подумав, что я без памяти и мне всё это кажется, я прикрыла глаза, уже ни на что не надеясь. Но мягкий мужской голос спросил: "Хто здесь живой?, Хто кричал?" Я в недоумении открыла глаза, не может быть такого в реальной жизни, такое может быть только в кино. Но факт оставался фактом. Это был Афанасич, он возвращался с очередного обхода своего путика, на котором были расставлены капканы. Обычно он возвращался до наступления темноты, но в этот раз ему пришлось отражать атаку двух волков, видимо отставших от стаи, как мне потом объяснил Афанасич и на моё счастье он позднее возвращался в зимовьё.
    Афанасич выглядел, как человек из сказки, он был высокого роста, весь в инее, как дед мороз и белая густая борода красиво обрамляла его лицо. Он подал мне руку, я постаралась встать, но ноги меня не удержали и я рухнула обратно на снег. Не долго думая, этот на вид могучий человек, взвалил меня на плечо и куда-то понёс. Благо идти было недалеко, мы были почти рядом с его зимовьём. Афанасич осторожно положил меня на топчан, сам разделся не спеша и стал стягивать с меня обувь и одежду. В это время он что-то бурчал себе в бороду, которая почти оттаяла и стала каштанового цвета с проседью. Из его бурчания я поняла, что он ругал меня за нерадивость, за безалаберность, не думаем о том, что дважды два по глупому можно расстаться с жизнью. Я понимала, что мой спаситель прав и поэтому скромно молчала. А в душе благодарила Бога, что услышал мои молитвы. В приказном тоне он заставил меня раздеться до нижнего белья и стал меня чем-то натирать. Я не рискнула спросить, что это за жидкость, но по запаху поняла, что в состав входит кедровое масло, потому что воздух в зимовье наполнился запахом кедра. После растирки он укутал меня в лёгкое, но тёплое одеяло и напоил чаем из душистых трав. Я начала согреваться и тут меня сморил сон.
    Очнулась я на другой день, сколько времени было, я не знаю. По солнцу определить было невозможно, так как пурга не переставал "дуреть", казалось, что она затмила весь белый свет. Я приподнялась и села на топчан. В зимовье никого не было. В этот момент дверь избушки отворилась и вместе с клубами холода и пурги почти ввалился тот самый незнакомец, который меня спас.
    Наблюдая, как он не торопясь скидывает с себя парку, шапку и меховые рукавицы, я не решалась первой с ним заговорить. Было в нём что-то властное, деловое и по-отцовски строгое.
- Ну чё, оклемалась дочка? Это какой же леший тебя повёл в тайгу в такую пору? Вы там в городе привыкли на машинах, да на тролебусах, все блага вам там приготовлены, а здесь в тайге совсем ничевошеньки не понимаете. Пашто такие бесшабашные-то? Тебя верно ишшут. А у меня и рации-то нет, давно уже расстроилась, наладить всё никак не соберуся. Да она мне и не надобна, без неё обхожусь покамись. Как звать тебя, давай знакомиться чоли?
- Таня, тихонько произнесла.
- А я Афанасич, меня все так зовут. Так мы с ним познакомились и тут я ему рассказала, что со мной произошло.
    Около топчана был самодельный стол. Афанасич достал из ящика провизию. На буржуйке вскипел чайник и мы уселись трапезничать. Интересно было наблюдать за лесным человеком, как он кушает, одевается, разговаривает. Что-то есть во всём этом до того родное и знакомое, как будто где-то в прошлой жизни я это видела или это было у меня в душе по наследству от моих предков.
    Вот снова сижу и жду его. Отсутствовал он не долго. Пришёл в хорошем настроении и говорит:
-Проверил погоду. Снегопад и пурга идут на спад. Так, что после обеда должно проглянуть солнце. Если всё так и будет, то завтра я тебе дам запасные лыжи и мы коротким путём дойдём до стоянки оленеводов, а там и твой вертолёт.
    Мне было и радостно от такой хорошей новости и в то время грустно. Я так быстро привыкла к Афанасичу, что расставаться с ним уже не хотелось. Он был для меня, как отец или дедушка. Мне хотелось готовить ему еду и ждать, когда он вечером придёт со своего путика с новой добычей. Эта его умеренная строгость и ласковый прищур глаз так притягивали к себе, что казалось, я знала этого человека всю свою жизнь.
    Переночевав ещё одну ночь в избушке, погода действительно установилась. Мы встали на лыжи и за несколько часов дошли до оленеводов. Там, конечно, был переполох. Они меня не сразу потеряли, а когда хватились, что меня нет, пробовали искать в тот злосчастный вечер, но пурга замела всё толстым слоем снега и собаки не нашли мой след.
    Я подошла к Афанасичу, так близко, что наши глаза были рядом. Я положила свою голову ему на плечо и искренне поблагодарила за отеческую доброту. Затем осторожно поцеловала его в щетинистую щёку и от мысли, что я его больше никогда не увижу, из моих глаз покатилась слеза.
- Полно, полно тебе Танюша. Вон уже вертушка за тобой летит. Он по отечески прижал меня к себе, похлопал большой ладошкой по спине и сказал:
- Ну ступай дочка, будь щаслива.
    Я пошла к вертолёту, засунув руки в карманы и тут мои пальцы что-то нащупали. Я вытащила это что-то и не поверила своим глазам. Это был маленький коробок спичек. Я поняла, что это дело рук Афанасича и оглянулась, чтобы ещё раз посмотреть на него, но вертолётная площадка была пуста, как будто здесь никого и не было.