Ч. 1, глава 12

 
…Жизнь постепенно вошла в прежнее русло.
 
Октябрь выдал им на-гора одну феноменально тёплую неделю, и Джонатан смог осуществить давнюю мечту, о которой стеснялся поведать: они бегали голышом по пляжу, или по мелководью, дробя и взрывая отражения, и Ди хохотал, как резвящийся подросток.

Прежде он мог в запале беспорядочными, но на самом деле хорошо отработанными движениями, раздеться на сцене до плавок – тело покрывалось одноразовым тату зелёного цвета под крокодиловую кожу, и он абсолютно не ощущал себя раздетым.

 Мог кувыркаться и ползать, прыгать и лазить по лестницам-лианам, стоять посреди бассейна и разбрызгивать фонтанами подсвеченную воду – в зависимости от разработок шоу. В некоторых клипах из него делали мультяшного гуттаперчевого Крокодила-акробата или Крокодила-космического-путешественника, чрезвычайно обаятельного и сексапильного, и там он (то есть его кинодвойник) выделывал сногсшибательные трюки, но ведь это был всего лишь двойник. По существу, вся его шоу-жизнь последние годы была выверена и отработана, отрепетирована порою до автоматизма, привычно текла по накатанному.

Бывали и редкие «проколы» в обкатанном шоу, но они лишний раз доказывали его упрямство.

В киносказке Арнольдини «Соевая девушка» - нет, не главная роль, но весьма острохарактерная - злодей-искуситель, у Джи Ди были свои эротические сцены, съёмки которых заставили режиссёра биться головой об стенку. Потому что отвязный, без тормозов – на сцене и в семье, пьющий, взрывной и ненасытный – в отзывах и мнениях страдающих жён, весьма неплохой актёр - по мнению многих критиков, в довольно острой эротической сцене Джи Ди внезапно впал в ступор и напрочь отказался выполнять указания режиссёра. Он потребовал сменить актрису и либо смягчить сцену, либо максимально завуалировать подачу, ибо он не желает соприкасаться с ней «голым телом». С большим трудом выяснили, что его партнёрша, Ширли Лейн, каким-то ракурсом напоминает Ди его первую жену, и неприязни оказалось достаточно, чтобы едва не провалить съёмку.
 
В Мире Дианы Ди в полной мере мог ощущать себя неким языческим божеством, олицетворяющим безудержное веселье и вакхические забавы, безо всяких зажимов или истерических перехлёстов, просто и естественно.

Они сидели на тёплом песке, окутанные лёгким паром, и он слизывал с её кожи капли со странным, но притягательным вкусом. Гораздо притягательнее иномирных стимуляторов или травок, сильнее спиртного. Они очищали и обостряли восприятие куда мощнее. Или это делала любовь? Ни одно привычное действие и движение, ничего из того, что приелось в прежней жизни, не казалось здесь обыденным, однообразным и скучным, но приобретало особый аромат, вкусную новизну. Секс познавался заново, с самых азов, с нуля, с небытия. Хотелось пережить всё вновь, неспешно, обстоятельно, крошечными шажками. Спешить ему было некуда.

Временами Дину посещало мимолётное дежавю, и тогда она мысленно посылала Женьке «прости» и пожелания не мучиться, не тревожиться, не грустить. Грудь Дины налилась и отяжелела; наконец-то она могла быть счастлива полностью: она ждала ребёнка. После перенесённой болезни это благостное известие явилось самым лучшим лекарством и утешением, но вновь поселило в душах волнение и тревогу. Мерзкий червячок точил обоих, проверяя на выдержку, самообладание и верность слову.

Ди выдержал битву с самим собой, и однажды твёрдо заявил ей: - Ты уйдёшь со мной!

- Это невозможно… Новорожденный…

- Знакомые моих знакомых уходили с грудными младенцами – и ничего…

- За мной будут охотиться… за моим ребёнком... Ведь он не такой, как все... Вспомни пиратов…

- Откуда ты знаешь, что дома он будет особенным, а не просто здоровым, обычным ребёнком?

- Знаю. Моола предсказала и - предостерегала.

- Я сумею вас уберечь.

- Меня выследят. Они-то сумеют.

- Нет, Диана, мы уедем в горы, в замок, туда, где никого нет и почти как здесь. Или, хочешь, я продам студию, замок и куплю остров в Тихом океане. Кругом – океан, рыбы – навалом, кокосы, авокадо, манго, туземцы. Или, лучше, туземки. Впрочем - как пожелаешь. Выстроим крепость, купим списанную подлодку – никто не подберётся.

- Но разве это будет жизнь – как в тюрьме? Здесь – воля, хоть и безлюдная, только трое нас, там – капкан. Ты скоро захочешь к друзьям и переполненным залам, и бороться с искушением даже не будет необходимости. Ты сам, первый, не выдержишь.

- В конце концов, я могу просто писать музыку, - пытался убедить себя Ди. – И не выступать.

- И твои песни будут исполнять другие? Ты это перенесёшь?

- Ну… это будет просто заработок. Работа для денег.

- Без удовольствия? Без творческой злости?

Ди сник. Он прекрасно понимал, что в этом случае превратится в нечто вроде бесформенной амёбы, которую легко будет подогнать под любой формат или стандарт.

- А почему нельзя научиться получать удовольствие от процесса зарабатывания денег? - сказал он без уверенности в голосе. – Во всяком случае, я попробую. Это может быть по-своему забавно.

- А мои долги перед Далаянцами? – выложила Дина последний аргумент. – Я ведь дала клятву верности своему Миру, я не смогу обмануть целый народ, они надеются на меня – мой сын нужен им, чтобы выжить.

- А свой народ ты не обманула? Если ты такая особенная – почему бросила его? Его выживание тоже под большим вопросом, - саркастически заметил Ди. Упоминание о долге перед Далаянцами приводило его в ярость. – Твои «лисички» здесь случайные гости, а не хозяева, не им командовать, сидели бы себе дома – и не чирикали.

Ди понимал, что он неправ, несправедлив, но не мог остановиться в своём почти праведном негодовании.

- Я особенная только здесь, Джонатан. Это - во-первых. Во-вторых, они пришли сюда раньше меня, - спокойно и грустно напомнила Дина, и спор иссяк, оставив обоих неудовлетворёнными.

Похоже, что они никогда не придут к общему решению и обоюдному согласию. Каждое, даже случайное, попадание на эту тему вызывало споры и разногласия в двух шагах до ссоры. Дина обязана была рассказать Джонатану всё, но не могла себя заставить ворошить далёкое, и такое злое и болезненное прошлое. Дитя, которое билось сейчас в её чреве, было искуплением во имя маленького Витюшки, погибшего под пьяными колёсами. И она не могла ставить под угрозу его существование.

- Сын, сын… - ворчал Ди. – С чего ты взяла, что будет мальчик? А почему не девочка? В самом деле, почему?

- А кого бы ты хотел? Только подумай!

- Я хочу… девочку! – мужественно солгал Ди. – Да, девочку, похожую на тебя! Сначала – только девочку!

Их дом впервые посетили Далаянцы. Это был мастер Геезо, под чьим руководством лаконы конструировали для Ди целый мини-оркестр – когда-нибудь он научит сына играть на земных инструментах. Вторым был старец Риил, младший жрец Главного Оракула и – по-совместительству – врач-акушер. Он осмотрел Дину сквозь защитную вуаль и удостоверил, что всё проходит отлично, что у Дины – мальчик, как и было задумано, как и было предсказано.

Риил остался на несколько дней. Вечерами, сидя на веранде в странной компании – он, Дина, закутанный в плащ с капюшоном Далаянец и целая бравая гвардия кошек, часть которых каким-то чудом скрестилась с местными горными лисами, Ди постепенно что-то узнавал обо всей странной истории с этим миром. И чем больше узнавал, тем больший сумбур образовывался в голове. Всё смешалось – вернуться… остаться… а почему нельзя уйти и вернуться? Уйти и вернуться? Уйти – и… Почему-то нельзя. Но почему? Он был далёк и от науки, и от взломов, техническая сторона вопроса вызывала головную боль.

Да, Дина так страстно желала уйти, что ей удалось найти свой Мир. Тот, что она создавала своими мечтами и своей жаждой. Это был добрый Мир, она вошла туда легко и привела Женьку. А потом удерживала для него дорогу открытой. Это было довольно опасно, и она тоже рисковала, ибо по соседству могли быть Миры, созданные злой фантазией и чуждой волей, умышленно и целенаправленно, или, чаще всего, случайно. И там, где они пересекались, шли страшные войны и кровавые стычки. Пираты приходили к соседям, чтобы грабить и убивать, и часто сами гибли в стычках или от неизвестных болезней.

Недавний взлом показал, что и Мир Дины, увы, не застрахован от нападений, а кое-кому из пиратов известно о чудодейственных источниках, излечивающих болезни и продлевающих молодость. В опасности были и Дина, и Далаянцы. И хотя пришествие Дины гармонизировало биоэнергетику Мира, но от взломов защиты не было: даже всего лишь оплошность Джонатана Ди при переходе нарушила целостность и гармонию и закрыла единственный проход с Главной Земли.

Далаянские мудрецы установили,  (не спрашивай, как), что человек, рождённый в любви от Хозяйки в этом Мире, то есть,  ребёнок Дины, станет энергетическим стержнем планеты, его центром, его силой и мощью, и тогда можно будет не опасаться захватчиков. А ещё – если это будет сын, то он станет - и для человека, и для Далаянцев, - прародителем новой расы. И потому Далаянцы так истово ждали от Дины рождения сына и творили свои заклинания и колдовство, чтобы оно свершилось.

Далаянцы были сильны, и слабы одновременно. Когда-то этот маленький мирный народ, племя одной из провинций Далаяны, заселил чужое и пустовавшее измерение («Они же попросту совершили воровство!» - возмутился Ди),  сбежав с родной планеты от бесконечной войны и уцелев благодаря этому.

Далаянцы обладают эмпатией, и потому тяжело уживаются с агрессивными народами – чужое зло попросту убивает их. Далаянским воинам пришлось перестраивать душу, чтобы убивать, защищая родную планету, и они достигли в этом совершенства. Но племя Дала, источник Жрецов и Ясновидцев, не захотело ставить на душу клеймо ненависти и убийства, наблюдать, как перерождаются Далаянцы, превращаясь в монстров и не слыша предостережений Оракулов.

Далы (или Даалы)  искали возможность исхода – и нашли её. Мир подходил им вполне. Они поселились в местах с наиболее привычным климатом, в самых прохладных уголках, подальше к северу, у холодных морей. Ибо племя Даала обладало самым густым и тёплым пушком на голове и спине. Язык не повернулся бы назвать это мехом – Далаянцы были по-своему красивы. («Если бы ещё была возможность в этом убедиться!» - продолжал яриться Ди. – «Легко назвать красивым того, кто отгородился от Мира защитным балахоном – поди проверь!»)
 
Но чего Ди не мог отрицать – они были удивительно грациозны, ловки, быстры в движениях, молниеносны в реакциях, и при этом абсолютно лишены суетливости или суетности, сдержанны, терпеливы и мягки. Они чаще всего отгораживали вуалью свои огромные, лучистые, янтарно-жёлтые глаза с вертикальным кошачьим зрачком, либо держали глаза прикрытыми, дабы не смущать человека острым, всепроникающим, жгучим взглядом с непонятным, меняющимся выражением.

Далаянцы любили жить уединённо, на хуторах, и принесли с собой в Мир только самые необходимые изобретения и технологии, семена и свою уникальную силу. Жрецы даже восстановили свои прежние торговые связи, но после проникновения в Мир пиратов (это произошло ещё до Дины) закрыли пути.

Ди подозревал, что это не полная правда. Было что-то ещё. Ди добился аудиенции у Оракула. Странная была эта встреча. Ди сидел в своей музыкальной обители, из которой ещё не до конца выветрился кошачий запах, а перед ним висел в воздухе полупрозрачный, светящийся силуэт. Лишь один силуэт – ни живых рук, ни лица, ни рта. Словно он беседовал с привидением или виртуальной статуей.

- Отпустите Диану домой! Со мною! – бодро и громко потребовал Ди, внутренне трепеща от ответственности момента, собственной наглости, страшась услышать невероятное, жуткое пророчество или вдруг увидеть перед собой чудовище, в которое обернётся Оракул, чтобы обратить его в постыдное бегство.

- Но Диану никто не держит. Ты знаешь, почему она ушла?

- Нет, - внезапно упавшим голосом ответил он: ему было стыдно, что он до сих пор ничего не знает о её жизни дома. – Она ничего мне не рассказывала.

- А почему – не догадываешься? Она хотела уйти, чтобы забыть. У неё убили сына и мать. Возвращение причинит ей боль – воспоминаниями.

- Значит, тот портрет, с мальчиком… Это – её мать с внуком. Дианин сын!

Ди стукнул себя кулаком по лбу. «Тупица! Эгоист чёртов! Самовлюблённый придурок! Ненавижу! Но не сдамся».

- Позднее прозрение, Джонатан. Но лучше поздно, чем никогда. Теперь ты должен понять, почему она не уйдёт. Родина стала ей чужой.

- Почему вы всё решаете за неё? Почему проецируете на неё свои комплексы и проблемы?

- Спроси у неё сам – хочет ли она вернуться? И обречь сына на преследования?

- Прошло много лет, её уже забыли!

- Джонатан, Диану никто не держит. Она вольна уйти, - терпеливо повторила Оракул своим мягким, протяжным, воркующим голосом. – Предложи ей руку и сердце, и уведи из иномирья.

- Я… предлагал. – Ди вздохнул. – Она отказалась. Но отказалась из-за вас.

Моола печально покачала головой: - Это её решение, Джонатан. Теперь она сильнее нас.

Виртуальное привидение, светящаяся голограмма медленно растаяла в воздухе, аудиенция закончилась. Ди долго сидел, перебарывая досаду, раздражение, замешательство. Пора возвращаться к Диане, попробовать поговорить с ней ещё раз. Время для уговоров ещё имелось.

Чтобы утихомирить смурные чувства, Ди сел за мульти-орган и сыграл нечто бравурное, жёсткое, напористое. Потом резко оборвал пьесу и пошел к выходу.

День выдался ненастный. Ди давно подозревал, что погода как бы отражала самые тайные, незаметные глазу внутренние сомнения, неурядицы, дискомфорт. Была созвучна душевному состоянию.  Похоже, что приближение родов подспудно тревожит не только его.

«Интересно!» – подумал Ди. – «А много ли в её жизни здесь было по-настоящему солнечных и весёлых дней?»

С утра на землю обрушился настоящий шквал из холодной воды, пахнущей грядущим снегом, и многострадальных листьев, начавших забывать о ярких красках, напоминая, что ничто не вечно, и осень, которая сейчас крепко держала бразды правления в своих руках, скоро передаст власть в другие руки. И то – грех жаловаться. Лето было нежарким, но насыщенным и яростным, благодатная осень стала долгой, тёплой и щедрой, настоящий подарок.

Ди вышел в сад, подставив чёрную, шелковистую гриву буйных волос дождю. Великолепно! Ди, наверное, ты сейчас неотразим, и природа рукоплещет тебе и твоему импровизированному концерту! Браво, маэстро! Ну, ещё аплодисментов! Бр-р-р, как мокро, спасибо, больше не надо, пожалуй.

Дина сидела на открытой веранде, наслаждаясь свежим ветром.

- Ты никогда не рассказывала мне о своей жизни до ухода, - сказал Ди без предисловий.

- Рассказывала, Джонатан.

- Меня не оставляет ощущение недоговорённости. У тебя есть семья? Дети?

- У меня была семья.

- И ты так просто бросила её?

- Нет, Джи, это она бросила меня, - Дина сразу замкнулась, помрачнела.

- Ты носишь в себе свою тайну слишком долго, ты приковала её к себе сверхцепями, ты вколотила её в себя свинцовыми гвоздями, чтобы она продолжала держать тебя здесь. Но гвозди начали ржаветь, рано или поздно – распадутся звенья, ты поймёшь, что это всё – надуманные причины. Ты думаешь, что здесь тебе легче. На самом деле - одиночество, свобода от соотечественников лишь усугубляют твою боль.

- Что ты хочешь, Джи? – устало спросила Дина.

- Я хочу, чтобы ты ушла со мной, Диана. Я люблю тебя. Давай уйдём вместе и начнём новую жизнь.

- Я уже начала новую жизнь, и вполне обустроилась в ней. И даже намерена обзавестись потомством, - Дина попыталась беззаботно улыбнуться и подмигнула Джонатану, но тот не разделил её вымученного веселья.

- Если ты не хочешь уходить, почему не взяла сюда с собою никого – друзей, родственников? Можно было бы образовать колонию, поселение, новую цивилизацию, если хочешь! Не становиться Королевой Пустоты, а обзавестись подданными!

- Здесь я не нуждаюсь в толпах, Ди.  Я ненавижу города и толпы. Они давят и душат. Клетка. Кандалы.

- В толпе чувствовать себя свободной и одинокой куда проще, – заметил Ди. – По контрасту. Она оттеняет твою обособленность и самость. А здесь ты просто растворяешься в пространстве. Не нуждаюсь… Ты давно это твердишь. А самой себе ты нужна? Извини, я не хочу тебя обидеть.

- Ничего. Приятно иногда услышать правду о себе. Особенно от того, кого считаешь любимым.

- Считаешь? В счёте можно ошибиться.

- У меня все в порядке с математикой, Джи. Если ты не веришь в мою любовь, значит, я сама виновата.

- Если любишь, то ради меня хотя бы высуни нос из-за своей Двери!

- В безвоздушное пространство? Воздух, Джи, воздух! Я просто задохнусь там! Это всё равно, что рыбе выпрыгнуть на берег!

- Да, воздух – это проблема, - согласился Ди. – Но она когда-нибудь решится. Мы стараемся. А решится ли у тебя проблема с народонаселением, а, Диана? Или ты так и останешься с иномирцами в этом пустом Мире?

- Во-первых, Мир не пустой. Он сам – живое существо со своей историей, характером, привычками и пожеланиями. Во-вторых, я ещё не готова, Джи. Скоро я начну учиться жить заново – вместе со своим сыном, и тогда приобрету настоящую силу. Ты увидишь, Джи, узнаешь, ты будешь учиться вместе с нами.

- Учиться чему, Диана? Я уже знаю многое из того, что мне надо – я музыкант с большим стажем и опытом. Больше ничего я делать не умею и не хочу уметь. Музыка – вот единственное дело моей жизни… – Ди вдруг почувствовал раздражение и усталость. Нет, ничего получается с этой упрямой и странной женщиной, ни убедить, ни увлечь, ни совратить. Видимо, не такой уж он обаятельный и неотразимый. Его посетила гнусная мысль, которой он поспешил скрутить голову, но та ещё долго трепыхалась в конвульсиях: «Может, это она меня совратила и использовала в своих корыстных целях – ради беременности, и теперь, по-существу, я ей не так уж и нужен?»

Что ж, он подождёт. Время ещё есть. Всё перемелется, передумается, переменится. Да, всё ещё переменится. Как и сезон тепла, стремительно истекающий.
 
Дубы, клёны, вязы, буки, берёзы и липы срочно меняли окраску. Теперь почти непрестанно моросил мельчайший, как пыль, дождик, рождая в мареве фата-морганы. Лес всё ещё был похож на размытую акварель, от золотистой  и нежно розовой палитры – до интенсивно алой, охристой и багровой. Над сомкнутыми кронами всё время висела такая же размытая, невесомая радуга. Доцветали последние осенние цветы-многолетки, с горьковато-пряным ароматом, некрупные, пушистые, самоуверенные. Только вдоль реки травы ещё не спешили жухнуть, и по-прежнему ласкали глаз свежей зелёной гаммой, по-прежнему цвели и рождали семена на радость мелким птахам.

Давно созрели зимние яблоки и груши, сливы и рябины, абрикосы и актинидия, их сильный и сладкий аромат окутывал сад и пронизывал дом. Урожай в этом году был поистине феерическим, гряды и деревья поработали на славу, и Ди пришлось попотеть во время Дининой болезни. Но теперь она не желала бездельничать и уступать первенство. Ветви деревьев сгибались до земли, ломая подпорки, поставленные Ди любовно и бережно.

Пока Ди перекапывал землю и убирал мусор, Дина с лаконами рьяно взялась за уборку оставшихся плодов, заготовки, сушку. Все вместе они надолго уходили в необъятные леса по грибы и орехи - довольно-таки далеко, за хвойные боры, к дивным, тихим озёрам за фермами и посёлком лаконов, либо к ещё более далёким, брусничным и клюквенным болотам за озёрами.

Потом маленькие помощники упаковывали излишки ягод, фруктов и орехов, и увозили их в Далаянские города обменивать на злаки, муку, далаянские лакомства и прочие продукты.

Погода готовилась смениться, стала беспокойной. Дымные воздушные горы носились по небу, словно играли в догонялки. Ветер метался из стороны в сторону, и не находил опоры, и цеплялся за что попало. Гнулись деревья, гнулись подпорки, яблоки сыпались на траву и на дорожки. Временами порывы становились ледяными и промозглыми, временами – душными и горячими. А когда всё было закончено, и сад, вздохнув с облегчением, приобрёл пустынный, но какой-то геометрически правильный и законченный вид, нагрянул первый снег. Он лёг сразу, ровным слоем, тончайшей белоснежной шалью, вроде той, которую набрасывала на волосы Диана, превращаясь в Снежную Королеву.

В конце ноября уже пришла настоящая зима. Мягкая, но морозная и снежная. Особенное, жгучее наслаждение доставляло Ди зимнее купание в заливе, вода в котором стала заметно горячей, они с Диной терялись в густом тумане, кружили в поисках друг друга, точно два заблудившихся привидения или морских жителя. Особенно необычно и возбуждающе действовал контраст температур между водой и морозным воздухом, когда Ди медленно выходил на берег: по телу пробегает колючий озноб, а ноги парятся в горячем источнике. Чувственные ощущения были просто божественны, и без любовного соединения они с озера не уходили.

Во всём остальном Дина и не думала менять обыденный образ жизни. По-прежнему вставала на лыжи, лёгкими удобными лопатами расчищала дорожки. «Варварство! Идиотизм! Садомазохизм!» - твердил Ди. – «В 21 веке трудиться вручную!» Он пытался запрещать, боялся, что она перегрузится, и тогда случится что-то ужасное.
   
Дина только посмеивалась: Оракул не обманет, у них будет сын, и ничто этому уже не помешает: ни пираты, ни погодные катаклизмы, ни тяжёлая лопата со снегом – к физическим нагрузкам она привычная! Этими лопатами, отказываясь от Далаянских изобретений, она прежде спасала себя от хандры, и сейчас не намеревалась отказываться.  И, тем не менее, она любила, когда Ди аккуратно, но настойчиво отбирал у неё орудие труда, затем обнимал сзади, положив одну руку на плечо, другую – на живот, и мечтательно спрашивал: - Интересно, какой он будет у мамы-трудяги?

- Большой и тяжёлый! – смеялась Дина.

Ди теперь не швырял небрежно надкусанные яблоки через плечо или с веранды в траву, не заботясь, куда они шмякнутся. Во-первых, это были плоды его труда. Личного! Во-вторых, эти пухлые, краснощёкие, тяжёлые шары ассоциировались у Ди с круглым Дианиным животом и живущим там младенцем. Оказывается, беременность не уродлива, она прекрасна, если любишь.

Он любил, прижавшись щекой к Дианиному животу, ещё ничем не обозначившему своей наполненности тайной, напевать песенки, обращаясь к этому маленькому слушателю, остающемуся пока инкогнито. Он мечтал о том, как Диана с сыном придёт на его концерт, и они будут сидеть где-нибудь совсем близко, чтобы он мог видеть со сцены их счастливые и гордые лица. А пока – он сочинял для него колыбельные, считалочки, игралочки. Непривычное, но славное занятие.

Странно! Любой из его приятелей был бы счастлив такому обороту: наигрался в приключения, насладился жизнью, омолодился – и вовремя слинял, не задумываясь, оставив свои и чужие проблемы за Дверью, где тебя никто не достанет. И – никакой вины, никаких угрызений. Почему же Ди не хотелось поступить так, привычно и, в общем-то, справедливо: ведь его никто не заставлял оставаться здесь после, он сделал то, что у него просили, а там уже сами разбирайтесь. Почему щемило сердце, и мечты о сыне бежали вперед? И не важно, каким он будет – новым вундеркиндом или новым ясновидцем, или самым обычным ребёнком – это будет сын его и Дианы!