Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный

           Баба Зоя, тяжело вздыхая, поднялась с кровати и направилась к окну. Вглядываясь сквозь сумерки на больничный двор, весело объявила:

- Девонька, а за окном зима. Белым – бело. Снег сыплет и сыплет. Вот, и до зимы дожили, а там  Новый год с Рождеством. Гадать-то будем, али как?

- Ой, баба Зоя! До Рождества ещё дожить надо. Нам бы выкарабкаться из больницы.
- Куда мы денемся. Подлечат нас в очередной раз, а там и карантин закончится. Мы же с тобой два стойких оловянных солдатика! В палате, как на курорте: Любу перевели в госпиталь, мы с тобой вдвоём в палате шикуем,  медсёстры и те боятся лишний раз заглянуть.

- Баба Зоя, сколько в вас оптимизма!  И это в восемьдесят пять! А я так не могу. Обидно. Кое-как справляемся с одной болячкой, и на тебе – подарочек: соседка  по палате заболела ковидом.

- А ты, голуба, не думай об этом. Чему быть того не миновать. Господу виднее: добавить нам испытаний или погодить, - она ласково посмотрела на меня, словно рукой погладила, как мама в детстве.
От её ласки навернулись непрошеные слёзы, и потекли не наружу, а внутрь, в  сердце. Как же я хочу домой! Стараюсь справиться с минутной слабостью, нам нельзя раскисать, перевожу разговор на весёлую тему:
 
- Баба Зоя, а вы на Рождество гадали на суженого?

- А как же, милочка, конечно. Я своего Лёнечку во сне и увидела.
 
- Ой, как интересно. Расскажете?

- Чё  не рассказать, расскажу, коль тебе интересно.
 
               Всё началось с того, что мы с сестрой Татьяной поехали в город на заработки. Учить нас было некому: мама умерла рано, отец женился, мачехе чужие дети, как кость в горле. Таня ждала, когда я закончу семилетку, работала в колхозе. Старшая сестра за мной следила строго, у неё не забалуешь: никаких друзей и подружек. Устроились мы на стройку ученицами штукатура – маляра, а после начали работать самостоятельно. Молодым и море по колено: усталости не чувствовали, после работы бежали в клуб на спевки, записались в кружок художественной самодеятельности. Петь мы с сестрой с малых лет любили. А песни все были мелодичные, душевные, слова за душу брали. Она тихонечко запела:

«А где мне взять такую песню и о любви, и о судьбе,
И чтоб никто не догадался, что эта песня о тебе?
И чтоб никто не догадался, и чтоб никто не догадался
Что эта песня о тебе, что эта песня о тебе».
      
                Меня поразил чистый, мелодичный голос, словно пела молодая девушка, а не больная старушка. Это было так трогательно: серая мгла за окном, палата, две горемыки в изоляции и песня о любви...

- Ой, что это я распелась… Слушай про гадание.

           Как мы только не гадали: жгли бумагу на подносе, а после смотрели на тень от сгоревшей кучи, старались увидеть зверя – к богатству, птицу – к путешествиям, мужчину – к замужеству.

 По воску: воск кладут в ложку и плавят его над свечкой, а затем выливают его в ёмкость с холодной водой и разглядывают получившиеся фигуры.

Валенки кидали через забор – куда смотрит носок оттуда и жених появится.
 
В зеркало смотрели через левое плечо, чтобы увидеть жениха.
 
Богатый, бедный, вдовец, холостец - считали колья в заборе.

А Таня сказала мне вымыть пол в комнате и положить тряпку под кровать перед сном. Кого увижу, тот и суженый.
 
- Ха-ха, это она вас разыграла, просто заставила пол помыть, - смеюсь я.

             - Может быть, может быть. Но ведь я его увидела. Высокий, крепкий, голубоглазый, весёлый.  Одет добротно:  на нём  пальто в рубчик, ботинки, на голове кепка, из под неё – белокурый чуб. Таким и врезался в память.
Как-то мы с сестрой пошли в кино, место моё было крайнее к проходу. Сижу глазами лупаю туда-сюда, и вдруг вижу – он! Идёт медленно, место своё высматривает, мимо проходит. Я обомлела, сижу не шелохнувшись, обернуться боюсь и на экране ничего не вижу, сердце ёкает в каждой клеточке тела.  После фильма сестре рассказываю, что видела парня, который во сне приснился. Она не верит, смеётся:

- Не выдумывай, дурёха. Рано тебе женихов узнавать.
 
- А дальше как встретились, баба Зоя? – тормошу я соседку.

- Так судьба нас сводила сама: первый раз мы выдали себя при всём честном народе, на концерте. Мне привычно выступать на сцене, никогда не тушевалась. Объявили наш номер, мы вышли с Таней на сцену, заиграла музыка. И вдруг я вижу его! Он, как завороженный, смотрит на меня, медленно поднимается со своего места, и наши взгляды встретились. Что было дальше с ним я не знаю, а саму, как ветром сдуло со сцены. Убежала из клуба домой, даже сестру не дождалась. После мы с ним постоянно встречались то на работе, то в столовой, то в клубе. Поглядим  друг на друга, и без слов всё понятно: говорят же, что глаза – зеркало души.

- А объяснились как? – тороплю я бабу Зою.

           - Да, никак. Само собой всё получилось. О, это долгая песня. Сестра решила, что нам надо выучиться на водителей трамвая, вычитала в газете, что набирают учеников. Не хотелось мне уезжать, но с сестрой не поспоришь. Поплакала, поплакала, в мыслях простилась с Лёней,  и отправились мы в область учиться. Только там нас никто не ждал: учиться – пожалуйста, а жилья нет, стипендия смехотворная. В душе я ликовала: вернёмся обратно. Однако Таня нашла объявление, где приглашают на стройку молодёжь, хорошая зарплата, дают общежитие, но совсем в другом городе, в Качканаре. Сестра решила – поедем туда.

             Оформились в отделе кадров, заселились в общежитие. Выхожу на работу, и в первый же день сталкиваюсь нос к носу с Лёней. Радости нашей никто не мог помешать! Сколько ласковых слов он мне сказал, за всю жизнь столько не слыхивала. Росточком мала, худющая, жировать-то не с чего было, он меня Дюймовочкой назвал, так и звал до конца дней своих. 
Вот так я себе нагадала суженого на шесть десятков лет. Слава Богу за всё. Не обидел меня Господь ни мужем, ни детьми.

Баба Зоя прилегла на кровать, включила телефон и в сумерках по больничной палате тихо полились любимые песни её молодости.