Открытие Петербурга

Нашу первую поездку в Питер мы с женой совершили летом 1968 года; мне тогда было 29 лет, и к тому времени на основе рассказов родителей, прочитанных книг, увиденных фотографий, живописи и кинофильмов, я располагал несколькими легендами о Петербурге, сложенными в собственной редакции. Теперь у нас с Наташей было десять дней, чтобы наполнить их живым содержанием.
Мы поселились у знакомых Наташиной тетки – в очень простой семье пожилых ленинградцев - Марии Васильевны и Ивана Михайловича. Они жили на юго-востоке города, на берегу Обводного канала, на первом этаже старинного двухэтажного дома. Хозяйка нас встретила очень сердечно, угостив жарким из цветной капусты, обвяленной в сухарях; на нас распространялся ее пиетет по отношению к Наташиной тетке. Забегая вперед, скажу, что мне пришлось долго уговаривать Марию Васильевну взять деньги за наше проживание. Нас поселили в отдельной уютной комнате, но из-за близости канала в доме было сыро; однако, поскольку все десять дней стояла жаркая, вёдренная погода, мы от этого не пострадали ничуть.
Мне вспоминается неизгладимое впечатление, сохранившееся на всю жизнь, от нашего первого появления на Дворцовой набережной. Водная гладь Невы, колокольня Петропавловского собора, стрелка Васильевского острова, с Биржей и Ростральными колоннами, Кунсткамера, игла Адмиралтейства, силуэт Исаакия,  пышная избыточность декора стен Зимнего дворца – все это было давно знакомо по сотням фотографий, но этот пейзаж, впервые  увиденный вживе, потряс меня своим величием и красотою, как если бы я вышел из Платоновской пещеры, на стенах которой видел лишь слабые отблески картины, которая только теперь предстала предо мной в своей невероятной полноте.
Получив такой опыт, можно было ожидать аналогичного эффекта, переводя в регистр реального, одну за другой, мои персональные легенды о Петербурге.
Легенда о постройке Петром Первым новой столицы на болоте.
Во-первых, о болотах постоянно напоминала сырость нашего жилища. Во-вторых, для нас, сухопутных москвичей, была непривычна пересеченность Питера множеством водных путей; пройдя любые триста метров, обязательно упрешься в какой-нибудь канал. Небо, отраженное в зеркале вод, придает Питеру его неповторимую прелесть; мне с особой силой легли на душу Крюков канал с колокольней Морского собора, давно знакомые по акварели Остроумовой-Лебедевой, и Новая Голландия, казалось, хранящая сокровенные  тайны за рвом с водой и крепостной стеной.
Домик Петра на Петровской набережной, с которого начался Санкт-Петербурх, очень тронул своею скромностью. Начиная с него, след Петровской эпохи отмечен тяжеловатым, но благородным Барокко архитектора Доменико Трезини, построившего Петропавловский собор,  здание Двенадцати Коллегий, известное с детства по картине Евгения Лансере (в ней дует сильный западный ветер), Александро-Невскую Лавру и Летний дворец в Летнем саду. В Петергофе Петровская эпоха представлена дворцом Монплезир, главным архитектором которого был сам Петр,  выбравший место его расположения на кромке Финского залива.
Легенда о Петербурге, как месте пребывания российских императоров.
С нежданно снизошедшей на нас почтительностью в Петропавловском соборе мы осмотрели усыпальницу всех русских императоров (за исключением Николая II).
Легенда о Петербурге, как об архитектурной мировой столице.
В отличие от других великих городов мира, строившихся тысячелетиями, и поэтому характеризующихся наслоением архитектурных стилей отдаленных друг от друга эпох, подавляющая часть общественных зданий Петербурга были построены всего за одно столетие – с середины XVIII до середины XIX века в стилях Барокко, Классицизм и Ампир. В результате появился  огромный богатый город, созданный по гениальному Петровскому градостроительному плану выдающимися зодчими Европы, отмеченный стилевым единством, не встречающимся больше ни в одной другой столице.
Этого было невозможно не заметить даже такому невежественному в архитектуре человеку, каким я тогда был; находясь в любой точке исторического центра Питера, куда бы ты ни направил  взор – всюду царят гармония и совершенство, от которых перехватывает дух. Это и не удивительно для города, сплошь застроенного архитектурными ансамблями.
В  потрясении бродили мы по Питеру: Сенатская площадь с Медным всадником, Исаакиевская – с Николаем I, улица зодчего Росси, Михайловский замок, Таврический дворец, Смольный собор, Царскосельский дворец, знакомый с детства по картине Лансере «Елизавета Петровна в Царском Селе», бесподобный Павловск… От всего от этого в моем мозгу произошел культурный шок: я тогда «заболел» архитектурой, и не выздоровел до сих пор.
Легенда о Петербурге, как о столице изящных Искусств.
Эту легенду проповедовала моя мама. Где-то в начале пятидесятых она провела неделю в зимнем  Питере. Каждый из семи дней она приходила к открытию Эрмитажа, и уходила с последним звонком на выход.
Мы не разделили такого экстремизма, отведя Эрмитажу всего один лишь день, но его хватило. Конечно же, мы начали с картин Леонардо, хорошо знакомых по цветным репродукциям, но самое лучшее воспроизведение, как оказалось, не заменяет чувства подлинности, возникающего, когда стоишь перед оригиналом.
Отдав должное шедеврам Рембрандта, тоже знакомым по репродукциям, я был совершенно очарован Малыми голландцами, с которыми до этого был, почитай, не знаком.
Ну и, конечно, мы провели немало времени в залах, отведенных для Нового искусства конца XIX – начала XX веков,  которым я был захвачен с 1956 года, - со времени  выставки Пикассо в  Пушкинском музее в Москве.
Еще  полдня мы посвятили посещению Русского музея.
Легенда о Петербурге Достоевского.
Под Петербургом Достоевского я имею в виду не только район Кузнечного переулка, где находится Дом-музей писателя,  но те части города, которые застроены «доходными» домами, окружающими дворы-колодцы – Петербург, изображенный на  рисунках Добужинского. Во время этого визита в Питер мы туда попадали лишь ненадолго, и эта легенда так и осталась до конца не реализованной до сих пор.   (На эту тему мною написан рассказ «Виртуальная поездка в Питер»).
Легенда о Невском проспекте.
 Каждый день, сколь бы сложным ни было задание, мы старались пройтись по Невскому проспекту, слившись с густыми толпами питерцев, фланировавшими по нему в любое время суток. Елисеевский Гастроном, Гостиный двор, дом «Зингер» стали нам близки, как будто мы прожили в Питере всю жизнь.
Легенда о Петербурге, как о месте жизни и смерти Пушкина.
Мы посетили Дом Пушкина на Мойке с экскурсией, которая была посвящена последним часам жизни поэта. Диван, на котором скончался Пушкин, с тех пор так и стоит перед моими глазами.
Легенда о Петербурге, как Военно-морской базе.
На пассажирской «Ракете» мы съездили в Кронштадт. Все подступы к Военно-морской базе, позволявшие  хотя бы издали взглянуть на корабли, были закрыты для публики. Мы с экскурсией побродили по городку, из видов которого в памяти остались лишь док, построенный Петром, да громада Морского Никольского собора, увенчанного огромным куполом, опирающимся  на барабан, пронизанный множеством вплотную друг к другу расположенных окон (тогда он не был действующим храмом).
Легенда о Петербурге, как порте двух морей: Балтийского моря и Ладожского озера.
Из Питера вы совершили суточную поездку на теплоходе по Ладожскому озеру на остров Валаам. Нам повезло с погодой: на Ладоге был полный штиль, что редко там бывает. Приняв участие в экскурсии по Валааму, по его тропам и дорогам мы прошли пятнадцать километров. Храмы и кельи Валаамского монастыря, в которых тогда размещался Дом инвалидов,  производили такое жалкое впечатление, что экскурсии обходила их стороной, но прогулка по тропам, проложенным над скалистыми обрывами многочисленных заливов, и по торным дорогам, проходившим через рощи строевого сосняка, составили полное впечатление о Карелии.
Существовала еще одна легенда: о Петрограде, как колыбели Октябрьской революции. Я не могу сказать, что и тогда относился к последней столь же отрицательно, как сейчас, - просто эта легенда мне была не интересна,  несмотря на то, что в то же самое время – летом 1968 года - войска стран Варшавского договора были введены в Чехословакию для защиты социалистического строя. По символам Октябрьской революции – крейсеру «Аврора», скульптуре Ленина на Финляндском вокзале, Смольному институту - я лишь  скользнул  мимолетным равнодушным взглядом.
Символом современного Ленинграда для меня стал силуэт какого-то огромного корабля – крейсера или ледокола, - высившийся на стапеле Балтийского завода, и видимый фактически из любой точки города.
В заключение не могу не сказать о моем любимом месте города, чей образ  возникает при слове: Санкт-Петербург. Я воображаю себя стоящим на Казанском мосту через канал Грибоедова. В его перспективе – лучащийся золотом куполов пестро раскрашенный Храм Спаса на Крови; если повернуться, направив взгляд вдоль Невского проспекта, то на правой  стороне видишь дом «Зингер», увенчанный вытянутым вверх куполом, над которым парит глобус; в перспективе Невский раздваивается на Адмиралтейский проспект и Дворцовый проезд; последний ныряет под стоящую наискось арку Генерального штаба,
На левой стороне Невского проспекта высится величественная колоннада Казанского собора; затем, поворачивая взгляд против часовой стрелки, в перспективе канала Грибоедова видишь Банковский мост с сидящими на нем крылатыми львами, за которым канал сворачивает влево, - в «Петербург Достоевского»; если же повернуть лицо вдоль Невского в сторону Московского вокзала, - перед тобою справа окажется самое бойкое место города - Гостиный двор.
В этот перекресток почитаемого  мною города, к которому, как кажется, сошлись все его легенды,  я влюбился уже тогда, в 1968. В последний раз я там побывал в 1990-м, когда городу еще не было возвращено его законное имя, и с тех пор мечтаю съездить в Санкт-Петербург еще один - последний раз, да все никак не соберусь.
                Февраль 2023 г.