Злость

Только недавно я поняла, как выглядит злость. Она похожа на огромного кашалота, когда всплывает во мне из самых неосознаваемых глубин. Страшная, она поднимается, распирая все внутри, проходит сквозь легкие, и я не могу дышать, а только мотаю головой и задыхаюсь, пока воздух снова не начинает поступать. Только потом я вздыхаю свободно, и кит отступает. 
Раньше я только любила и прощала. Точнее, это любовь была для меня прощением. Я все прощала - предательство, ложь, равнодушие. Думала, что во всем виновата сама. Я оступилась, и теперь он недоволен мной. И мне надо просить прощение, чтобы снова стать хорошей. Ведь если я всегда буду хорошей, он не сможет от меня отказаться. «Да, милый, делай, как хочешь, милый, только бы тебе было хорошо, милый, тогда и мне будет хорошо» – и так до конца, где он все равно уходил – победителем и правым.
И вот так было со всеми и всю жизнь.
Помню - мне двадцать три. Я студентка второго курса института театра и кино. Я влюблена и счастлива. Мы встречаемся с ним третий месяц. Сегодня неожиданно рано закончились съемки, где я играла в маленьком эпизоде. Еще одиннадцать утра, а я свободна до самого вечера и почти рядом с его домом. Решаю сделать сюрприз и без предупреждения завалиться к нему, еще спящему, под бочок. И уже несусь вдоль Крюкова канала с неотразимой улыбкой Джулии Робертс на лице. Какие-то двадцать минут – и я сворачиваю в его придворный ночной алко-магазинчик, на ходу пытаясь вспомнить, какое пиво он любит.
- Балтика Пятерочка есть?
- Есть – отвечает из подвальной темноты сонный то ли парень, то ли девушка.
Беру два пива, хотя сама не пью – и через две минуты взлетаю на второй этаж. Старый фонд, старые подъезды, потертые лестницы, огромные двери – достоевщина. Он живет в коммуналке. Звоню в звонок. Их на двери пять. Его самый нижний. Долго никто не открывает. Наконец-то слышу за дверью шорох. Только успеваю спрятать бутылки за спину, как дверь открывает его мама.
- Здравствуйте, а Рома?
- Рома?
- Рома дома? Спит, наверное, еще?
- Рома? Нет, проснулся. За сигаретами вышел. Ты не встретила? Проходи.
- За сигаретами?
Я прохожу мимо и слышу вслед: «Бедная девочка, бедная девочка». Показалось?
Захожу в его комнату – она первая по коридору. И сразу закрываю дверь за собой. Мама гремит замком и потом шаркает мимо в дальний конец коридора. Куда-то за кухню, за ванну, за туалет. Вдали хлопает дверь.
Выдыхаю и осматриваюсь. Постель не заправлена. Представляю его сонного, теплого. Скоро вернется и до вечера мы можем валяться. Даже если у него спектакль, то только вечером. Институт он уже закончил, теперь играет в антрепризе. Роль, пока не главная, но главное тут - пока.
Ставлю бутылки на окно, поворачиваю пятерочками, пусть знает, какая я внимательная. Комнатка у него маленькая: диван, полированная стенка, стул, небольшой журнальный столик – вот и вся мебель. Белая крашенная дверь. У двери деревянная планочка с крючочками, на ней его куртка джинсовая с меховым воротником, бежевый длинный плащ, два махровых халата и больше ничего. Плащ, халаты – раньше не замечала. Наверное, много чего не замечала, я впервые одна в его комнате. Поправила постель. Прошлась вдоль шкафа. Между стеклами маленькая фотография. Вынула за кончик - его дипломный спектакль.
Вот тогда все началось. Он и до этого мне нравился - глаза кошачьи зеленющие, волосы кудрявые черные, и при этом застенчивый, и улыбка добрая. Но чтобы вместе, я даже не мечтала – он был для меня нереальным, недосягаемым, к тому же выпускник. Кумир. Не сдержалась – подошла после спектакля поздравить, а он телефон попросил. Чудо какое-то. Мы телефонами домашними обменялись и через неделю стали встречаться. Оказалось, что тоже давно меня заметил.
А через два месяца мы гуляли в Удельном парке, и он вдруг сказал, что нам надо серьезно поговорить. И выяснилось, что до меня у него девушка была, правда сейчас она в Москве живет. На днях она позвонила ему, и сказала, что беременна. И теперь он не знает, что ему делать. «Ты ее знаешь, она в метро на рекламе молочной везде». Я вспомнила. Яркая блондинка масло рекламирует. Или сметану. Думала, финка или шведка, а нет. И вот мы на скамейке сидим, он слезы в глазах держит, как в бокалах. Красиво. Мне бы тогда напрячься, взглянуть на это дело со стороны. Но только страшно стало, что как будто все.
- Ты меня бросаешь?
- Я не хочу этого.
- А что хочешь?
- Не знаю. Мне надо подумать. Поговорить с ней, как она.
- А мне что? А я сейчас что? А со мной?
- Я же с тобой. Нас, кстати, друзья звали в гости. Поехали?
И мы поехали к друзьям, под песню Бобби Макферрина «Don't Worry, Be Happy».
И тогда все затихло и стало, как раньше. Он о разговоре не вспоминал, и я не спрашивала. И думать стала, что может и не было ни девушки, ни беременности. Может это он к новой роли готовился.
Не почувствовала ничего тогда.
Замок дверной защелкал. Я сунула фотокарточку в карман – на память. И вот дверь в комнату открывается, он входит, радостный, меня видит, а за ним сразу она. Белая, счастьем светящаяся, как в рекламе. Они в дверном проеме замерли и вдруг я замечаю прямо рядом с ними плащ бежевый и два халата махровых на крючках, которые я раньше увидела. И в ушах «бедная девочка, бедная девочка».
А он на глазах прямо чужеет, но здоровается:
- Привет.
- Привет! Прости, не предупредила, что приду.
- Да ничего. Знакомьтесь. Это Оля. Вчера из Москвы приехала. А это Ира.
- Да, я узнала.
- Доброе утро! – это Оля уже.
- Доброе утро!
Они вошли, наконец, дверь закрыли, и он на диван расстеленный смотрит.
- Сядем?
Мы сели на ИХ диван – спинами к стене, ногами вперед. Он с одного края, я с другого, и она по середине. Сели и молчим. А я чувствую, если молчать совсем, то мне хуже. Лучше что-то говорить:
- А у меня съемки рядом были и раньше закончились – вот забежала.
- Понятно. А мы за сигаретами…
- Да, мама сказала.
Мы с ним через нее общаемся, а она только вперед смотрит и улыбается.
- Что делать собираетесь?
- Да гулять собирались пойти. Оля ненадолго в Питере.
- А-а-а. А у меня вечером репетиция с ребятами. Домой не хотела ехать, решила к тебе. Побыть пока.
- А-а-а. Понятно. И пиво принесла.
- Да. Два.
- Спасибо.
Оля тоже на пиво посмотрела и снова улыбается.
И в этот момент я почувствовала, что меня трясти начинает. Волной накатывает изнутри, и я уже с трудом сдерживаю себя. Может это поднимался кашалот, только я тогда его не пустила?
- Рома, можно тебя?
- Конечно.
- Не здесь – на кухню.
Еле выговорила, с дивана соскочила и первая к двери, чтобы они услышали, как голос дрожит, зубы стучат и от страха сейчас вырвет.
- Можно быстрее воды?
- Воды?
Кружку протягивает, а руки тоже дрожат. Глотнула – тошнота прошла, стало легче.
Я села, он тоже, сигареты стал распечатывать. Пальцы не слушаются.
- Я сейчас – зажигалку забыл.
Вернулся сразу уже с зажженной сигаретой и сел. Молчим. Я очень хотела, чтобы он сделал первый шаг. Извинился что ли. А он молчит. Слез нет, но глаза совсем темные стали, ввалились. И все темнее становятся. И я разглядываю его, и у меня в глазах темнеет – как будто свет уходит. И я внутри себя говорю: «Ну как же так?», а вслух не выходит сказать. А он весь в дыму, сам красивый, а глаза страшные. Я подумала тогда – так мертвеют глаза. Он умирает и я с ним. С ума схожу. И тут вдруг рот мой говорит сам:
- Прости меня. Я правда не знала, что ты не один. Пожалуйста, прости меня. Я не хотела. Может, получится, как будто ничего не произошло? Как будто и не было этого раза? Может получится?
А он: - Не знаю.
- Не знаешь? Давай попробуем. Как будто я ничего не видела – не приходила. И ты забудешь, что я приходила. Ведь все хорошо же было?
- Я не знаю.
- Не знаешь? Рома. Но что-то ты должен знать. Как же так?!
- Я не знаю, что сказать. Мне надо думать обо всем. Ты иди.
- Думать? А она?
- И она – я ей скажу сейчас.
- Уйдет? Да?
- Да.
- И ты позвонишь мне вечером? Как всегда?
- Я не знаю пока. Может потом.
- Но точно позвони. Я буду ждать. Обязательно. А то я не смогу.
В ответ он вздохнул устало, как будто я уже замучила его своими вопросами, как будто надоела. И пока мы говорили, что-то умирало. Не во мне – в нем, в его глазах.
И я ушла. Он не проводил. Только через два дня перезвонил и сказал, что он подумал и что все. Успокоил, что с нами обеими все. И я ни в чем не виновата. Просто так получилось.
Тогда простила его сразу. Мне было жалко его, жалко, что он так страдает, бедный. Даже мысли не было злиться на него. Где была ты тогда, моя злость? Но теперь все. И я говорю спасибо им, уходящим ныне. Что-то поменяли они во мне. Я научилась злиться. А значит смогу защитить себя. Сама.