Пётр Капица

В этом доме я мечтал побывать давно. Помню, как   в середине 80-х вкалывал в студотряде в двух шагах от него, аккурат за площадью Гагарина, на строительстве новой башни Академии Наук. По вечерам бегал на упрятанные в парковой тени близлежащие пруды купаться. Выше прудов различались длинные заборы, за которыми, как мы точно знали, располагалось "хозяйство Капицы". Или - легендарный ИФП. Он же - Институт физических проблем, созданный в середине 30-х великим учёным.

Где-то на территории института должен был таиться знаменитый особнячок самого директора. История гласила, что со временем особнячку ничего другого не останется, как перевоплотиться в мемориальный  музей. И прослыть наверное самым намоленным уголком отечественной науки. А может больше - пиковой точкой схождения этой самой науки с культурой, этикой, нравственностью.  Так и произошло...

Почти сорок лет спустя, как в этих кабинетах перестали звучать шаги Капицы, я тихо брожу между шкафов, уставленными его книгами, среди замысловатых приборов, самолично сотворенных  академиком, столов с листками, наскоро исписанных рукой учёного. В лабораторной комнате на втором этаже - шкаф с зашторенными дверцами. Если аккуратно его приоткрыть, то поразишься числу профессорских мантий, развешанных в нём. И - приличествующих им профессорских шапочек. Дань признания мировой наукой. Апофеоз - пара черных нобелевских фраков: один Петра Леонидовича, другой - сопровождающего его на Нобелевской церемонии в декабре 1978-го  сына Сергея. Какой из них кого - уже не  разобрать. Будто бы Сергей Петрович был выше отца, значит тот, что свободней - его.

Над шкафами и столами с магнитными катушками, токарными станками, осциллографами и почетными медалями - картины, портреты, фото. У друзей была такая привычка - оставлять хозяину  что-то на память.  Эрнст Неизвестный подписал картину, Бертран Рассел - свой фотопортрет, от Иосипа Броз Тито - орден. Но от абсолютного большинства - картины с вариациями на тему Дон Кихота. Весь лестничный пролет на второй этаж в них. И витраж над входной дверью а кабинет - с бессмертным  образом идальго тоже. Хотя прямого, яркого и смелого Капицу за глаза в науке нарекли кентавром, по жизни он ступал как Дон Кихот.  И тем, скорей всего, снискал себе бессмертие.

И тем, что сделал снискал, и тем, что делать отказался. И что важней -  не разобрать.  Скажем,  нашел в себе мужество уклониться от работы над атомной бомбой. И, как всегда, сделал это  изобретательно.  По одной из версий, изложенной физиком Халатниковым, доводы самоотвода у Капицы были сверхпатриотичные: якобы  учёный заспорил с Берия о том, что русские должны сами смастерить атомную бомбу, а не слизывать американские наработки с донесений наших разведчиков. Правда, по другой версии, изложенной в мемуарах самим Никитой Хрущёвым, Капицу не привлек атомный проект в силу его секретности, что не позволяло его участникам свободно сиять на научном небосклоне и наслаждаться славой вроде провинциальных театральных звёзд.

Скорее всего, обе эти версии антиатомной позиции устраивали самого Капицу, ибо смотрелись достаточно дерзко и экстравагантно, вполне в духе нестандартного образа мыслей академика, и в тоже время не сеяли лишних подозрений в какой-то принципиальной оппозиции ученого тоталитарному режиму. С ним дальновидный Капица предпочитал ладить, умудряясь при этом держаться своей особой позиции. А том числе - и по столь, казалось бы, грозному вопросу: об атомной бомбе. Если она в России и родилась, то последний, кто к этому приложил руку, как горько сетовал потом Хрущёв, был именно академик Капица. Что, видимо,  Петру Леонидовичу и требовалось.

Столь высокий уровень неучастия был довольно редок среди топовых советских физиков, хотя некоторым из них всё-таки удалось сохранить некую девственность в атомном вопросе.  Как бы то ни было, сегодня со стены в лабораторном кабинете дома-музея Капицы на нас смотрит портрет именно Бертрана Рассела - стойкого пацифиста, с которым, впрочем, Капице пришлось вступить в публичную дискуссию, но явно вынужденную. Хотя тет-а-тет в письме тому же Хрущеву, Капица недоумевал, почему "следует вменять в вину человеку, если он по своим убеждениям отказывается делать оружие разрушения и убийства".

В доме-музее Капицы мне как-то неожиданно представился ещё один образ выдающегося ученого, третий. Итак: "кентавр" - этакая густая смесь противоположностей;  "Дон Кихот" - отважный рыцарь, надёжный защитник; и ещё один, навеянный странным экспонатом дома Капицы - большой стеклянной рамой с выжженной по центру аккуратной  круглой дырочкой. След шаровой молнии. Однажды, когда Капица работал в кабинете, она спокойно вошла к нему в дом через стекло. Побыла какое-то время и исчезла. Оставив после себя прожженное в стекле гигантским сгустком энергии отверстие и нераскрытый до сих феномен своего существования в природе. Примерно такой же, какой  сверхмощный, неукротимый  и честный Капица  нам оставил  по себе...

P.S. Вот уже почти 40 лет музей П.Л.Капицы ждёт своей заслуженной участи быть достоянием не избранных физиков, а всей страны. Пока же посещение его - добрая воля смотрителей и специальное разрешение Института.

Фото автора.