Возвращенцы по-японски

    Кейко была коротенькая, широконькая, плотно сбитая, с короткой стрижкой седеющих и плохо прокрашенных в светлое волос типа «под горшок», с приветливой улыбкой и прекрасным английским.
    Тенрикё – вот кто она была. Как и все жители дома, где я жила. Как почти все жители городка, который со всех сторон тяготел к роскошному огромному деревянному комплексу храма. Тенрикё было и руководство университета, где я работала.

    Нет, не вспоминайте Аум синрикё, тоталитарную секту, отравившую зарином пассажиров на двух станциях токийского метро в 1995 году.
    Тенрикё безобидны, с очень гуманной, доброй концепцией существования людей, их участия в организации мира вокруг себя, включая отношение к знаниям, труду и друг к другу.

    Эта секта - самая старая в Японии. О ней и городе Тенри я расскажу как-нибудь - история необычная и увлекательная. Но сейчас о Кейко-сан.

    Она была из очень интеллигентной токийской семьи, единственная дочь. Отец – крупный специалист в области физики - много лет проработал в США. Жена занималась хозяйством, воспитывала дочь. Кейко ходила в приличную американскую школу. Когда подростком она оказалась вновь в Японии, это стало для неё шоковым испытанием, последствия которого не исчезли до конца, обернувшись неврозами и неудавшейся личной жизнью.
   
     «Японизация возвращенцев» происходит обязательно и довольно жестко. Поскольку в поведении подростков проявляется несоответствие знаний, умений и навыков, присущих «японским японцам», общественность очень озабочена этим. В специальных воспитательных центрах детей и подростков переучивают на основе традиционных ценностей японской культуры.
    И всё равно на «возвращенцев» смотрят как на маргиналов, отщепенцев, дети считают их «отстоем», не совсем нормальными…
    Психологические травмы нередко остаются на всю жизнь, как у моей подруги Кейко. Она не смогла создать семью, и, хотя закончила университет с отличием, долго не могла найти работу, а потом адаптироваться к отношениям с сослуживцами и начальством.
    И серьёзно заболела.

    Её мать была тенрикё. Не думаю, что стала ею в США. Может, это пошло ещё от собственных родителей… Или, подобно тому, как окружают вниманием и бомбардируют любовью одиноких и несчастных людей наши баптисты, сектанты разного толка, -  тенрикёвцы так же окружили и вовлекли в свою веру мать Кейко? Не знаю, но она, молясь о выздоровлении дочери, дала обет, что та два года прослужит волонтёром в системе тенрикё…

    И Кейко оказалась в Тенри. А живя в соседнем подъезде однажды познакомилась со мной.
    Я, как это у нас принято, пригласила её на ужин, потом ещё раз, ещё. Кейко с удовольствием приходила, мы много разговаривали, её кругозор был достаточно широк, но о России она знала не очень много и живо интересовалась всем, особенно музыкальной культурой. Она играла на фортепиано, немного пела и даже выучила со мной песню «Миленький ты мой».
    К себе она ни разу не пригласила.

    Я понимала по многим признакам, что она ограничена в средствах: волонтёром она работала, естественно, не за денежное вознаграждение. Когда она рассказывала о детстве, радостное возбуждение окрашивало её чуть одутловатое лицо румянцем. А вот о первых годах после возвращения на Родину ей было трудно говорить.

    Срок её служения заканчивался, я зашла к ней попрощаться. Две комнатки были почти без мебели, но оказались совершенно по-японски завалены какими-то вещами, в этом бедламе моя помощь была бесполезна.
    Нам было жаль расставаться.
 
    И мы встретились ещё раз, уже в Токио.

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
11