Ирбит. Моё золотое детство

Иван-Царевич везёт нас с бабушкой в деревню! Там праздник, там соберутся все другие мои бабушки и тётеньки. Кроме того, мне обещали, что там будет много-много детей, и можно будет с ними поиграть!

Бодро катим по просёлочной дороге, дядин конь-огонь фырчит и стреляет, а мы сидим в коляске мотоцикла, укутанные и довольные – в гости же едем! На бабушке надет смешной шлем, плотно прилегающий к голове. Дядя строго приказал нам, что, если на пути встретится милиционер, я должна буду шустро соскользнуть в ноги под кожаный полог. Жду в боевой готовности, но милиционера не видать.
- Смотри вокруг! – говорит бабушка. Я смотрю - поля у дороги уже зелёные молодой травой или всходами, я не различаю чем, но простор такой, что душа поёт! Солнышко наконец освободилось от уральской бесконечности весенних туч и резвится на полях или балуется с берёзами, уже брызнувшими юными листочками. Солнышко то прячется за белыми стволами вдоль дороги, то неожиданно выпрыгивает из-за них, шалит, бросая пригоршни ярких лучей своих прямо нам в глаза. Ветер приветливо свистит и поёт мне как старой знакомой, довольный, что вот – свиделись наконец и теперь полетаем на просторе. Мной опять овладевает восторг быстрой езды и такая лёгкость! Лети, лети вперёд, конёк Иван-Царевича! Вези нас в тридевятое царство, тридесятое государство, туда, где ждёт нас пир горой!

Деревня оказалась небольшой, или мне так показалось… Но там, куда мы приехали, было полно людей. Они толклись на дворе и в доме, входили и выходили, смеялись и разговаривали, упирая на «о».
- Анастасия, Володя! Вот и вы приехали, а это кто?
- Да, Николая дочь… да, пока у нас …
Бабушка вывела меня вперёд и, как большую, представила всем – тотчас вокруг меня закружился хоровод любопытствующих лиц и пытливых глаз. Меня тормошили и разворачивали в разные стороны, пока я не заревела от усиленного внимания. Бабушка выдернула меня из толпы, отведя в сторонку, сурово пристыдила за рёв и повела на задний двор, где на траве дети всех собравшихся гостей играли в загадочную для меня игру. Бабушка постояла, посмотрела и потихоньку ушла ко взрослым.
Зачарованная таким непривычным количеством детей, я уставилась на них, открыв рот.
А играли так.
Став парами друг за другом, взявшись за руки, дети образовали «крышу». Пары всё время как-то интересно и весьма быстро продвигались вперёд и всё пели и пели одну и ту же заунывную песню. Вернее, не пели, а как-то нараспев причитали.
Приглядевшись, я поняла, что всё время то один, то другой остаётся без пары и вынужден выбирать заново. Ограбленный шустро мчал к голове процессии и под песню нырял под «крышу», выхватывая себе новую пару.

- В городе царевна, царевна, - вразнобой пели дети.
За городом царевич, царевич,
Шла дева Мария, Мария,
Царевича манила, манила:
- Подойди поближе, поближе,
Кланяйся пониже, пониже,
Выбирай другую, другую,
Царевну молодую, младую…

Без конца повторялись и повторялись эти слова, а живой ручеёк всё тек и тек по двору. Мне тоже захотелось войти в этот удивительный поток бесконечного движения и слов, я робко подобралась поближе… Но дети все были большие, они замечали меня не более, чем весеннего заспанного шмеля, настырно гудевшего где-то неподалёку. Я запрыгала в конце процессии, мешая, путаясь под ногами, надеясь, что старшие заметят моё страстное и горячее желание играть с ними. Наконец, одна девочка смилостивилась и взяла меня за ручку!
Обомлев от счастья и гордости, я вошла в терем из поднятых рук!
Меня выбрали и приняли во взрослую игру!
Какое неземное блаженство!

Однако, детям наскучило.
Они стали в хоровод и запели другую, уже весёлую песню, сопровождая её особыми движениями, приседая и вставая. Мне показалось, что они пляшут сложный танец. Ведущий в центре круга смотрел, ждал-выжидал.

- На горе-то мак, ма-а-к,
Под горою так-так!
Маки, маки, маковицы,
Золотые головицы,
Маки, маки, маковицы,
Золотые головицы!

Становитесь, детки, в ряд,
Посмотрим, созрел ли мак? – так пели дети в хороводе.

А ведущий в кругу кричал:
- Нет, ещё зреет!
Тогда дети беспечно продолжали движения по кругу , всё приседая и вставая одновременно…

Но вдруг ведущий закричал в ответ:
- Созрел!
Все резво кинулись врассыпную! Все, да не все. Один мальчик поменьше - зазевался, ведущий коршуном кинулся на него и поймал. Теперь они ловили остальных уже вдвоём, втроём, вчетвером… И так до последнего, кто и стал новым ведущим.
В эту игру меня не взяли, слишком мала. Пока все носились по двору, я дулась в уголке. Но тут пришла бабушка и повела меня к столу. Детям угощение было накрыто отдельно от взрослых. Все дети уже знали друг друга, только я не знала никого. Даже имени той девочки, что была ко мне добра. Я сидела и смотрела, слушала весёлый шум вокруг и мечтала, что вот, стану большой и буду на равных разговаривать и шутить, а все будут смеяться моим словам …
А потом был вечер, и мы поехали домой. По дороге я уснула. В ушах моих звонкие голоса пели
«… царевна, царевна..». Это я – царевна, у меня будет длинная коса до полу и кокошник, и все скажут, что я – красавица… Конечно, красавица, ведь все девочки вырастают в красавиц… Маняще пахло травой с полей, а месяц кричал звёздам: «Созрел!», и те разбегались от него по чёрному небу…

... Наш двор уже давно не чёрный, он весь зелёный от травы. Бабушка говорит, сейчас травень, я не знаю, но на всякий случай, делаю понимающее лицо.
Бабушка говорит:
- Давай-ка, я испеку тебе жаворонков.
- Баба, - начинаю я…
- Не баба, а бабушка, говори правильно, - одёргивает меня она.
Я не спорю, а старательно учусь говорить по-взрослому.
- Бабушка, что это – жаворонки?
- А вот увидишь, - улыбается бабушка.
После неизменной манной каши и яйца вкрутую, еды, которую, хочешь – не хочешь, а надо впихнуть в себя, я усаживаюсь в уголочке кухни и наблюдаю за бабушкой, как она хлопочет. Деда ушёл в таинственный «Горком». Он часто ходит туда «к товарищам» и обещает, что и меня возьмёт с собой, если и когда я выучу одну очень сложную взрослую песню. Он прилежно занимается со мной, и я уже знаю первый куплет, хотя, вот хоть убей, не могу понять, о чём я пою. Деда объясняет-объясняет, да и плюнет в сердцах.
- Просто пой так и всё.
Я и пою. Бабушка слушает-слушает наши с дедом тяжкие старания и горькие его разочарования, но скоро её лицо подозрительно румянится … А потом, в единый миг взметнувшись, она убегает, зажав себе рот рукой и долго ещё хохочет в другой комнате… Мне обидно, я же стараюсь… Но пока в «Горком» деда меня не берёт. Вот.

Тем временем бабушка уже замесила тесто и раскатала его. Теперь она вырезает из него фигурки, чего-то с крыльями. Вот головки, вот большие туловища с разрезанными на полоски крыльями, вот треугольные и тоже разрезанные на перья хвостики. Полоски крыльев бабушка слепляет вместе через одно: левое-правое. Пропуск, опять левое и правое. В голову она вместо глаз вставляет изюмины. Потом бабушка берёт этот противень и, налив масла, ловко ставит в печь. Вот как же мне пережить, перетерпеть до времени, когда жаворонки испекутся? Я приплясываю в нетерпении.
- Ну когда?
А бабушка хитро улыбается и говорит:
- А ты пока поди-ка во двор. Может там тебя что заждалось?
- Зачем… - это я капризничаю, ною.
Но бабушка уже одевает меня и легонько выталкивает за дверь.
Я упрямо хочу вернуться к печке и ждать расчудесных жаворонков… Но то, что я вижу на дворе, заставляет меня обомлеть. Что это? Где я?
Видно бабушка и впрямь Марья искусница, раз она сотворила такое чудо! Двор, где раньше только зеленела простая трава, теперь стоит весь золотой! Везде, куда ни посмотри, куда ни оборотись – плотным ковром, одна к одной, жёлтые пушистые головки. Под жарким солнцем дух во дворе под стать золоту-цвету – тяжёлый, медовый, дурманящий! Я молочу кулачками в дверь и кричу, забыв всю давешнюю науку:
- Баба, что это, какие это цветы?
Бабушка уже приготовилась принять мой восторг. Она сразу появляется из-за двери и говорит, серьёзно, но внутренне улыбаясь:
- Ты не знаешь? Это же одуванчики. Что, там у вас не было одуванчиков?
Я вспоминаю, вроде были, но не такие и не столько! Эти - просто огромные солдаты в золотых шапках на толстых белых ногах, эти - такие могутные и здоровые, такие … прекрасные! Я кидаюсь вниз с крыльца и начинаю срывать цветы.
- Нет, не так! - это кричит бабушка. – Рви с длинным стеблем, венок будем плести.
Я рву прямо от земли. Длинные белые стебли цветов сочатся белым соком, но это неважно. Я рву и рву, и несу бабушке. А она ловко вплетает одуванчики в венки. Один венок большой, другой чуть поменьше, потом ещё поменьше… Наконец она складывает венки пирамидкой и скрепляет меж собой – у неё вышла шапка, колпак из золотых цветов.
Она зовёт меня:
- Поди сюда.
Взволнованная, насытившаяся медовым богатством весеннего двора, я иду к ней на крыльцо. Она разворачивает меня лицом ко всему большому миру и смешливо, но торжественно чеканит:
- Венчаю тебя, внучка, на царство весны, на престол лета, на сладость осени, на крепость зимы. Цари над ними на добро!

Вовлекая меня в игру, спектакль, она возлагает на мою голову своё творение – одуванчиковую шапку Мономаха. Вроде бы в шутку, а выходит, что всерьёз бабушка венчает меня на царство жизни… Оглушённая эмоциями, я стою и понимаю, что вот оно пришло - настоящее волшебство. То, которое не забудешь никогда, которое будет жить с тобой и в тебе, то простое, естественное волшебство, которое возносит прямо к белым облакам, игривому солнышку в синем-синем небе, и его вечной силой соединяет тебя со всем живущим - с птицами в небе, со зверями в лесах, с серебряными рыбками в чистых водах, с цветами на земле и жужжащими здесь во дворе пчёлами.
Я царю.
Я счастлива.

- Однако, - обыкновенным голосом говорит бабушка, - жаворонки поспели.
Мы спешим к печке. А в доме витает запах… Такой, что не передать! Тот, что от свежей выпечки.
Бабушка достаёт противень, и передо мной оказывается стайка жёлто-подрумяненных сказочных птиц. Таких, что сами в рот летят!
А в окно смотрит золото-одуванчиковое детство.