Интерфейс

    Глава 1

    «Нет сети»...
    Ей богу, мне в первый момент показалось, что вылезшая на экран монитора надпись злобно захихикала! Эта сволочь буквально оборвала мою жизнь на полувздохе, в полшаге от счастья, в миллиметре от мечты... Что случилось? Ну, люди наподобие моего бати не увидят в этом событии вообще ничего, стоящего их внимания. Птичка, какнувшая им на шляпу — вселенская катастрофа по сравнению с тем, что произошло у меня.
    «Что, антырнет пропал?» — спросил бы меня батя, пожалуйся я ему сейчас. — «Так иди жрать, срать и спать! Можешь в любой последовательности. И хватит своей дурью заниматься! Ишь, подсели на свои антырнеты...» И поди ему объясни, что для меня произошедшее сейчас будет пострашнее, чем если бы батю прервали в процессе изготовления меня, например.
    За окном гремело, сверкало и лило так, будто небесная канцелярия в эту майскую ночь твёрдо решила выдать авансом всю норму за лето и с чувством глубокого удовлетворения свалить в отпуск на все три месяца. Впрочем, батин храп в другой комнате грому заглушить не удавалось, не говоря уж о том, чтобы разбудить его. Да, блин, я знаю, что во время грозы надо вытыкать интернетовский кабель из компа, иначе может сгореть сетевой интерфейс! Но у меня в это время, в три часа ночи, шёл такой интересный и многообещающий диалог в «аське», что прерывать его из-за какой-то дурацкой грозы было бы по меньшей мере преступлением против личности. Моей, разумеется.
    Ну вот я и дочатился! Молния, разряд в локальную сеть где-нибудь на крыше и — привет, интернет! В смысле, пока, пишите письма пером на бумаге, до новых встреч... И ведь ладно бы я в игру играл: прервать рейд было не так обидно. Но нет! Рейд закончился чуть за полночь, и я уже почти довёл стрелку мыши до иконки выключения, но тут мне написала Она! Девчонка из другого города, которая постучалась ко мне в чат пару дней назад и с которой мы за эти два вечера уже успели стать чуть ли не лучшими друзьями. На данный момент это была единственная девушка, которой, как мне казалось, было со мной на самом деле инересно: мои однокурсницы в родном ПТУ только смеялись и тыкали в мою сторону пальцами при моих робких попытках завести с ними задушевную беседу. Я уж молчу про провальные мои поползновения пригласить хоть одну из них погулять. Что поделать — рожей не вышел. Да и лишние килограммы предательски свисали над ремнём моих затасканных джинс.
   
    [К$юФфкА]: хи хи, систер наконец заснула! :) А я скучашки...
    [Тигрь Ламповый]: И у меня все дрыхнут! Батя храпит как мотосцыкл! Пшли абнимацца, моя скучашка ;-)
    [К$юФфкА]: обнимааааашкиииии!!! :-* :-*
    [Тигрь Ламповый]: :-* :-* тебя в обе щечки! :-******** в губки!!!!!!
    [К$юФфкА]: а хочешь вирт? ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Опппппааааа!!!!!!! Канешна хочуууууууу!!!!!!!!
    [К$юФфкА]: тогда я мееееедленно подхожу к тебе, сажусь к тебе на коленки и начинаю расстегивать
    [служебное сообщение]: *НЕТ СЕТИ*
   
    Вот и всё, что осталось от почти осязаемой радости прыщавого подростка, возомнившего, будто он достоин чего-то большего, нежели незыблемый пьедестал вечного лузера. Окошко чата с последними строчками диалога, обещавшего стать моим первым опытом с настоящей девушкой, пускай даже таким вот «дистанционным» способом. Мне всегда бывает ужасно стыдно, когда я вспоминаю, что я в своём возрасте ещё ни разу. А вспоминаю я это всякий раз, когда кто-нибудь из однокурсников, демонстративно затянувшись сигаретой, начинает рассказывать, как он вчера всю ночь кувыркался с какой-нибудь Машкой из параллельного потока.
    Я уже успел нафантазировать, что после вирта я спрошу у этой Ксюшки, не хотела бы она повторить в реале. И если бы она согласилась, то я бы... я бы... Я бы полгода копил деньги на билет в её город и обратно, потом придумывал бы убедительный отмаз для родителей, ибо если сказать правду, то вряд ли меня бы отпустили. Я для них до сих пор — ребёнок несмышлёный.
    Но дальше полёт моей фантазии не дошёл, будучи предательски прерванным грозой. Я встал из-за компа и от безысходности уставился в окно. Там, за плотной, невидимой в темноте, но хорошо слышимой пеленой ливня, невероятными причудливыми иероглифами сверкали яркие молнии. Мне показалось, что сегодня они вспыхивают подозрительно часто, раз по десять в минуту, или даже чаще. И — вот те на! — я готов был поклясться, что два или три узора-иероглифа повторились на небе несколько раз!
    «Лучше поздно, чем никогда» — это не совсем мой девиз по жизни. Более правильная фраза в моём случае: «Лучше поздно, чем вовремя!». Руководствуясь именно ей, я залез под стол, к заднице системного блока, и вытащил оттуда злополучный шнур локальной сети. Индикатор около разъёма продолжил светиться, что говорило о внутреннем замыкании в сетевом интерфейсе. Такая неполадка чинится только заменой всего интерфейса, но денег на новый у меня не было. До стипендии ждать ещё две недели, и вряд ли тогда Ксюша захочет продолжать общение со мной после моего исчезновения из онлайна в самый интересный момент. Телефончик у неё я пока не решился попросить, поэтому отправить ей СМС с объяснением происшедшего не представлялось возможным.
    Вдоволь налюбовавшись узорами молний и нагрустившись об упущенном шансе на райское наслаждение, что во много раз приятнее батончика «Баунти», я разделся и залез в кровать. Утром мне предстоял сложнейший квест: нужно было попытаться выпросить у родителей денег на новую сетевуху. Шансы на успех моего предприятия хоть и были ничтожными, но всё же они были. Закрывая глаза, я мечтал, чтобы мне приснилась Ксюша...
   
    — Витенька, родненький! — мама говорила это с ярко выраженной интонацией снисходительного превосходства, будто объясняя младенцу-переростку, как правильно делать свои дела в горшок. — Ну какой тебе, солнышко, интернет? Ты сессию сдал? Нет. Значит, чем надо заниматься? Правильно, учебники штудировать с конспектами вперемежку! Или ты хочешь расстроить маму и закрыть сессию не на одни пятёрки?
    — Мам, да мне интернет никак не помешает! — уверял я. — Наоборот, там есть учебные материалы, по которым можно готовиться к экзаменам.
    — Какие материалы, сынок? В этом вашем интернете есть только игры дурацкие да голые сиськи, прости Господи! Ты это собрался изучать?
    — Нет, мама, я точно знаю, что там есть лекции, конспекты... Всё-таки, двадцать первый век только что наступил!
    — Нет, отец, ты слышал? — воздев руки к небу, обратилась она к бате, мирно читавшему журнал. — Наш сын уже так обнаглел, что спорит с мамой! Ну скажи уже ему своё авторитетное мнение!
    Батя нехотя оторвался от журнала и отсутствующим взглядом уставился на мать.
    — А какое у меня мнение?
    — Ну ты же против того, чтоб наш Витенька сидел ночами в этом дурацком интернете вместо того, чтобы готовиться к сессии!
    — А, ну да! — Батя попытался придать своей похмельной роже умный вид. — Сынок, когда мы с твоей мамой учились, никаких антырнетов не было! Мы все знания получали из книг — главного источника ума. А антырнеты твои — это всё дурь! Тем более... эээ... Сколько там твоя железяка стоит?
    — Триста... — в полной безнадёге вздохнул я.
    — Ого! Целых триста рублей! — театрально воскликнул отец. — На эти деньги неделю кушать можно!
    «В твоём случае это всего три бутылки водки», — подумал я. Но вслух, разумеется, не сказал: я ведь хороший сын!
    — В общем, мы с отцом подумали и решили, — авторитетно заявила мама. — Вот сдашь сессию на «отлично», тогда купим тебе эту железяку. Либо жди стипендию и покупай сам.
   
    «Ну хотя бы стоило попытаться» — думал я, собираясь в «фазанку». Хорошо, что там у меня никто никогда не спрашивает о моём настроении: сегодня оно вновь поставило мировой рекорд в скоростном пробивании дна. Тетрадки, ручки, карандаши, линейки и прочая учебная утварь летела в рюкзак, а я молил высшие силы дать мне хоть какой-нибудь шанс на скорое восстановление связи с Ксюшей.
    Видимо, молитвы всё же были кем-то услышаны, но дошли до адресата не в полном объёме. То ли сами рассыпались по дороге, то ли служба доставки порылась... В общем, из одного учебника выпал сложенный вчетверо полтинник. В смысле, пятидесятирублёвая бумажка. Я бережно взял её, силясь вспомнить, когда ж я её туда заныкал, но из сеанса дайвинга в глубины памяти я вернулся порожняком. На всякий случай я потряс этот учебник в надежде, что оттуда выпадет ещё что-нибудь полезное, но видимо, высшие силы засунули туда всё, что посчитали нужным засунуть. Тогда я положил этот полтинник в карман и стал думать, как же он сможет мне помочь.
    Между моим домом и фазанкой находилась компьютерная комиссионка, где я иногда покупал бэушное «железо». Конечно, в шесть раз дешевле новой рабочую запчасть никто не продаст, самое меньшее — полцены. Но чем чёрт не шутит? Тем более, с одним из продавцов я уже успел подружиться, и если сегодня работает именно он, то возможно, я смог бы договориться с ним о рассрочке.
   
    — О, Витёк, привет! — спасительный голос настиг меня, лишь только я переступил порог магазина. — Дай угадаю: сетевуху вышибло?
    — Блин, Женька, как ты догадался? — опешил я. — Я что, так громко думаю, или у меня лицо приняло форму гнезда для провода?
    — Да не, — усмехнулся он, — просто ты уже седьмой за утро с этой проблемой. Ночью ж пипец какая гроза была! У половины города оборудование погорело, даже у провайдеров.
    Когда узнаёшь, что не одного тебя постигло горе, на душе становится немного легче. Значит, кто-то ещё этой ночью недоиграл, недочатился, а провайдеры — те вообще потеряли кучу денег. Да, я знаю, что злорадство — это плохо, так уж я воспитан. Но страдать в компании гораздо приятнее, чем одному.
    — Ну тогда ты сегодня озолотишься! — улыбнулся я.
    — Ага, прям уже купаюсь в миллионах! — с сарказмом ответил Женя. — У меня этих сетевух всего четыре штуки было.
    — То есть, как — «было»? — насторожился я.
    — Так их разобрали в течение пятнадцати минут после открытия магазина, — развёл он руками. — Так что ты немного опоздал.
    Я прямо явственно услышал звук «пшик», с которым улетел мой последний шанс на хоть какое-то подобие личной жизни.
    — И что, совсем-совсем ни одной не осталось? Может, под прилавок одна случайно упала?
    Женя только грустно усмехнулся:
    — Витёк, ты же меня знаешь: я всегда готов выручить, если есть возможность. Но увы, конкретно сетевую карту и конкретно сегодня я ни родить, ни выкакать не смогу, сколько бы ни тужился.
    — Грустненько, досадненько, — вздохнул я, — ну да ладненько. Пойду тогда изображать отличника. В любом случае, Жень, спасибо!
    Я развернулся и направился в сторону выхода в реальный мир с его нудными лекциями, хвастливыми однокурсниками, деспотичными родителями и беспросветным одиночеством.
    — Погоди-ка! — прилетело мне в затылок и словно окатило меня ледяной водой.
    — Совсем забыл, — Женя демонстративно хлопнул себя ладошкой по темечку. — Мне же один хмырь вчера притащил целый мешок разного железа! Сказал, что из какой-то конторы списали, но не исключено, что и с помойки приволок. Я ему бутылку дал, но ещё не смотрел, что там.
    Мой взгляд был настолько красноречив, что Женя просто качнул головой в сторону подсобки и скомандовал:
    — Пошли рыться!
    Пулей влетев в подсобку, я буквально с головой нырнул в этот грязный мешок. На свет извлекались жесткие диски, оперативная память, процессоры, пара материнских плат... Чем ближе было дно, тем меньше огня оставалось в моих глазах. Последней в мешке оказалась странная оранжевая плата. Окончательно измазавшись о мешок, я вытащил её и повертел в руках. Сердце моё застучало часто-часто, дыхание сбилось, ибо на торце платы я увидел вожделенный разъём локальной сети! Правда, в отличие от обычных сетевых интерфейсов, здесь была ещё одна дырка, напоминавшая гнездо для антенны на телевизоре.
    — Ну я тебя поздравляю! — довольно сказал Женя. — Можешь начинать плясать. Хотя...
    — Что?
    — Я же ничего из этого мешка ещё не проверял. Она вполне может оказаться нерабочей.
    — Ну хоть какой-то шанс на то, что она исправна, есть? — поинтересовался я.
    — Пятьдесят на пятьдесят — пожал плечами Женя. — Такие персонажи тащат что попало.
    — А можно мне её дома проверить и, если не работает, вернуть?
    — Да можно, конечно, — уверил меня мой спаситель.
    — Тогда беру! — воскликнул я, но тут же вспомнил о небольшом недостатке средств. Поэтому уже с гораздо меньшим энтузиазмом поинтересовался: — Почём отдашь?
    — Ну... — он стал задумчиво чесать затылок. С учётом того, что это полностью тёмная лошадка, хотя и оранжевая... Ну давай за семьдесят.
    — Жень, — грустно вздохнул я, — у меня только полтинник.
    Он с укоризной посмотрел на меня.
    — Ладно, бери за полтинник. Студент, блин...
    Внутри меня полетели в небо фейерверки и заиграл праздничный оркестр. Я вынул из кармана заветный полтинник и отдал его Евгению.
    — Кстати, а что это за антенное гнездо такое? — на всякий случай поинтересовался я.
    — Скорее всего, под коаксиальный кабель, — тоном эксперта ответил он. — Устаревший стандарт локальной сети. Видимо, плата выпущена как раз в период перехода от старой коаксиалки к современной «витой паре», поэтому имеет оба разъёма для совместимости.
    — Я видел подобные платы, — кивнул я. — Только вроде помнится, что центральная дырка на этом коаксиальном гнезде была меньше раза в три.
    — Ну так значит, здесь этим гнездом активно пользовались, — усмехнулся Женя. — Растеребонькали.
    Пошленько ухмыльнувшись, я продолжал вертеть диковинное устройство в руках.
    — А что это за модель такая? Какой драйвер ставить?
    Ни одной понятной европейскому глазу надписи на устройстве не было, сплошь иероглифы. Может быть, у меня просто бурная фантазия, а может, в ту грозу из-за стресса мне что-то примерещилось, но на сетевой плате были те же иероглифы, что ночью молнии печатали в небе!
    — А хрен её знает, — пожал плечами Женя. — Китай галимый, маде ин гараж дядюшки Ляо.
    — Иероглифы не китайские, — сказал я. — Какие-то округлые все...
    — Ну может, японские.
    — А то я не знаю, как японские выглядят! — слегка обиделся я. — Я уже почти всё аниме в интернете пересмотрел!
    — Ну я не знаю... Какие там страны ещё железо производят? Корея, Сингапур... Да какая разница! Диски с комплектами драйверов на каждом углу продаются, ставь — не хочу.
    — Ладно, надеюсь, разберусь, — махнул я рукой. — Ночь моя!
    — Давай-давай! — подмигнул мне Женя. — Только на аниме там сильно не налегай!
   
    Вприпрыжку несясь в шарагу с вожделенным интерфейсом в рюкзаке, бережно завёрнутым в несколько слоёв газеты, я наконец-то понял, почему у первобытных людей было принято праздновать удачную охоту ритуальными танцами вокруг костра. Мои ноги тоже просились пуститься в пляс, но я не разрешал им: ведь тогда прохожие подумают, что я сумасшедший! Я очень боялся опуститься в чьих бы то ни было глазах, хотя по правде сказать, опускаться ниже особо было и некуда.
    День в фазанке пролетел мимо меня. Я абсолютно не заметил, как отсидел две консультации и сдал один зачёт. В своих мыслях я меееееедленно вставлял рыжий кусок текстолита в материнскую плату своего старенького компьютера, ласково вкручивал винт крепежа, нежно втыкал интернетовский шнур в гнездо и слышал вожделенное асечное «о-о!», а в окне сообщений уже виднелось Ксюшино «Привет!».
    Придя домой около пяти вечера, я почти бегом кинулся к компьютеру, на ходу вынимая из рюкзака своё ценное приобретение. Мгновение спустя интерфейс уже занял своё законное место, а я включил комп и, подпрыгивая на стуле так, будто тот был электрическим, стал ждать окончания загрузки «Windows», которая, по моим ощущениям, продолжалась уже вторую вечность.
    Когда же, наконец, на экране пузатого монитора появился рабочий стол с фотографией гоночной машины (красивые аниме-тян вызывали приступ неконтролируемого ора у моей любимой матушки), я скорее открыл браузер, вбил адрес Яндекса и увидел вполне ожидаемое, но от этого не менее гнетущее сообщение: «Не удалось открыть сайт. Проверьте ваше интернет-подключение». Цветочек «аськи» внизу экрана тоже был предательски красным, говоря о том, что мой комп пока всё ещё полностью отрезан от внешнего мира.
    «Спокойно, Виктор, спокойно! — успокаивал себя я. — Скорее всего, просто драйвера не установились автоматически.» С этой мыслью, стараясь не пускать на её место более тревожные, я открыл «Диспетчер устройств» и пристально уставился на строчку «Сетевые адаптеры». Прямо под ней красовалось название свежеустановленной платки: «ET-Link multiadapter». Никаких восклицательных знаков или красных крестиков на иконке не было — это значило, что устройство системой распознано и проблем с ним нет. На всякий случай я открыл окно свойств адаптера, которое мне объяснило, как дурачку: «Устройство работает нормально».
    Меня так просто не возьмёшь! Не зря же я на технаря учусь! Следущие полтора часа пролетели в поиске и подборе драйверов на многочисленных компакт-дисках, что валялись по всей комнате. После пятнадцатой попытки устройство всё так же «работало нормально» но интернета так и не было. Отпросившись у только что пришедших родителей к однокурснику, якобы, готовиться к зачёту, я рванул в гости к нашему ПТУшному «хакеру», слывшему главным компьютерным гуру фазанки.
    — Что за ET-Link такой? — вскинул он брови, когда я рассказал ему о своей проблеме. — D-Link знаю, TP-Link тоже. Про ET-Link никогда не слышал. Ты бы хоть принёс её сюда, я бы по идентификатору глянул... Ну да ладно, сейчас я тебе запишу на диск все «дрова» на сетевые устройства, которые у меня есть.
    Домой я вернулся часов в десять вечера. Поддатый батя, уже прошедший сеанс традиционного вечернего пиления матерью, проворчал в мою сторону что-то нечленораздельное. Я уже давно научился по изменению его акцента определять количество выпитого им за вечер, и сказанная им сейчас фраза, по моим прикидкам, тянула примерно на поллитру или даже грамм на семьсот. Мать, лёжа в кровати, читала очередной любовный роман, вероятно, представляя себя на месте одной из героинь, у которых есть богатство, титул, страстный любовник и быстрый конь вместо алкаша-мужа, раздолбая-сына, кооперативной «трёшки» и работы с восьми до пяти. Пожелав мне спокойной ночи и успешной сдачи завтрашнего зачёта, она вернулась мыслями в свой роман. Больше между мной и компьютером преград не осталось.
    Время подползало к концу первого часа молодых суток, батин храп в отсутствие грозы безраздельно солировал на всю квартиру, а я всё кормил строптивую железяку новыми и новыми драйверами в надежде на то, что байты наконец-то забегают по тонкому серому проводу, берущему своё начало в моём компе и убегающему в неведомые дали всемирной паутины.
    «Устройство работает нормально».
    «Нет сети».
    «Устройство работает нормально».
    «Нет сети».
    «Устройство нет нормально».
    «Работает сети».
    «Устройство работает сети».
    «Нормально нет».
    Воткнуть провод. Установить драйвер. Перезагрузить компьютер. Выткнуть провод. Переставить адаптер. К третьему часу ночи осознанность моих действий стала очень условной. В полутуманном полусне я полностью смирился со своим очередным крахом — благо, их в моей короткой жизни было уже столько, что они стали нормой. Интерфейс нерабочий. Фортуна нерабочая. Личная жизнь нерабочая. Выключить. Выкрутить. Выкинуть.
    Бессильной рукой я повёл стрелку мыши к кнопке «пуск», чтобы выключить ставший ненужным недели на две комп, как вдруг из какого-то странного небытия до моего слуха донеслось асечное «О-о!». Я в растерянности глянул в нижний угол экрана. Там мигал жёлтый значок сообщения. Не веря ни глазам, ни ушам, ни удаче, я жмякнул на этот значок и в открывшемся окне диалога прочитал:
    [Zimba]: Привет!
    Я даже не посмотрел на никнейм, ведь ясно же, в мечтах о ком я провёл весь этот сумасшедший день!
    [Тигрь Ламповый]: Ксюююшкаааа!!! Это тыыыыы!!!
    [Zimba]: Я не Ксюшка.
    [Тигрь Ламповый]: Ой... А кто ты?
    [Zimba]: Я Зимба.
    Только сейчас до меня стало понемногу доходить, что такого никнейма в  моём контакт-листе раньше не было и что история диалога с этим  контактом пока была девственно чистой.
    [Тигрь Ламповый]: Ой, прости... А откуда ты у меня в контактах? Я тебя что-то не припомню...
    [Zimba]: Может, из снов или фантазий? А может, из далёких галактик... ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Вааау, какая ты романтичная! ой... Ты ведь она?
    [Zimba]: Я - это я, а никакая не она.
    [Тигрь Ламповый]: Ну в смысле, ты девушка?
    [Zimba]: Вот те здрасьте! Не успели познакомиться, а уже такие неприличные вопросы задает! :-/
    [Тигрь  Ламповый]: Ой прости пожалуйста! Я не это имел в виду... Просто, ник у  тебя звучит вроде по-женски, но мало ли... Например, львенок Симба из  мультика был мальчиком.
    [Zimba]: Ну так он - Симба, а я - Зимба!  Чувствуй разницу, лови вайб! Он - всего лишь львёнок, а я - героиня  ненаписанных романов, неснятых фильмов и неспетых песен.
    [Тигрь Ламповый]: Ваааай как красиво сказала! Ты поэт?
    [Zimba]:  Все мы в определённые моменты жизни поэты, писатели, композиторы,  художники... Только большинство никогда этого не осознает.
    [Тигрь Ламповый]: А когда ты это осознала?
    [Zimba]: Когда родилась во второй раз ;)
    [Тигрь Ламповый]: Огогошеньки! О_о Одного раза было мало?
    [Zimba]: Конечно! Счастливый человек рождается заново каждое мгновенье. Вывод: нам обоим нужно больше счастья.
    [Тигрь Ламповый]: То есть, ты была счастлива всего один раз в жизни? :-(
    [Zimba]: А вот не могу точно сказать. Может и не один, сейчас уже сложно вспомнить...
    Не  знаю, почему, но эта загадочная Зимба зацепила меня буквально с первых  фраз. Она явно была умной и начитанной, и с ней хотелось общаться дальше  и дальше.
    [Тигрь Ламповый]: А что ты читаешь?
    [Zimba]: Всё  подряд, запоями, зажорами и заплывами! ;-) Не так важен жанр, как те  мысли, что хотел поведать нам автор. Если видишь их, то можно в  фантастике найти философию, в любовных романах - тайны бытия, в  религиозных текстах - экшн, а в научной литературе - приключения!  Чудесно, когда то, что хотел сказать автор, совпадает с тем, что хотел  услышать читатель. Но намного интереснее бывает, когда автор писал об  одном, а читатель нашёл там совершенно другие смыслы и идеи.
    [Тигрь Ламповый]: Ооооооо...
    [Zimba]: А ты что читаешь?
    [Тигрь  Ламповый]: Нууу... :-/ За последние пару лет - Стругацкие, Лем, Азимов,  Брэдбери... Ну если не считать учебников и конспектов. :-)
    [Zimba]: Хорошую компанию ты себе выбрал!
    [Тигрь Ламповый]: Просто я люблю мечтать. Реальность у меня слишком унылая, спасаюсь мечтами и снами... :-((((
    [Zimba]: Открою страшную тайну: нас окружает та реальность, которую мы сами вокруг себя создали ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Нееее, не верю! Страну, город, родителей, одногруппников и прочее окружение я не создавал.
    Мы  так глубоко погрузились в философскую беседу, что я забыл об окружавшей  меня реальности. Я представлял, будто мы сидим с этой загадочной  незнакомкой где-то на высокой крыше, любуемся звёздами, попиваем чаёк и  говорим обо всём на свете. Тут мой взгляд, по всей видимости, не  выдержав тяжести Зимбиного интеллекта, упал на часы в нижнем углу  экрана. На них с укоризной красовалось 3:55.
    [Тигрь Ламповый]:  Огогошеньки, сколько времени-то уже!!! :-O Прости, Зимбочка, но мне надо  хоть немножко поспать, а то я завтра ничего не напишу и не сдам зачёт. И  меня родаки прибьют :-(((((
    [Zimba]: Конечно, ложись! Для человека сон - такая же необходимость, как еда, вода и воздух...
    [Тигрь Ламповый]: А ты будешь завтра здесь?
    [Zimba]: Я всегда здесь! ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Ураааа! Тогда как только прибегу домой, сразу спишемся!!
    [Zimba]: Буду ждать с нетерпением! Ложись в кроватку, я спою тебе колыбельную ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Ммммм, будет приятно засыпать! :-) Спокойной ночи, Зимбочка!
    [Zimba]: Пока, Тигрик! :-*
    Ааааааа!!!!  Она отправила мне поцелуйчик!!! Водопад эмоций захлестнул меня, сбил с  ног, несколько раз перевернул, выкинул в открытый космос, а затем,  вдоволь наигравшись моим эго, закинул обратно в кресло. Какой-то краешек  моего сознания успел подумать, что я так и не спросил её, где она живёт  и сколько ей лет, но остальной части меня было на это плевать с той  самой крыши под звёздами, на которой мы всю ночь сидели. Я торопился  лечь спать, чтобы во сне, если получится, продолжить самую увлекательную  беседу в моей жизни.
    Перед тем, как погрузиться в теплоту  кровати, я решил переставить комп со стола, где я полвечера кряду  ковырялся в его электронных потрохах, под стол, на его законное место. Я  развернул его задней частью к себе, чтобы вытащить провода и затем,  протянув через отверстие в столешнице, подключить их уже внизу. И в этот  момент меня прошиб холодный пот, а по телу проскочил разряд неведомого  доселе страха: интернетовский провод всё это время мирно лежал на столе,  не воткнутый в разъём сетевого интерфейса!
    Я застыл с этим  проводом в руке, глядя в пустое гнездо на сетевой карте, будто не  решался заглянуть в замочную скважину двери, ведущей в неизвестность.  Как мы общались с этой незнакомкой? Через какой канал связи? Чёрт  возьми, кто она такая?! Я подавил в себе желание снова включить комп и  задать ей все вопросы прямо сейчас: мне нужно было поспать, чтобы не  тупить на зачёте. Хотя, разумеется, сон слетел с меня, как крыша с  деревянного домика в ураган. На помощь мне пришла защитная реакция  людского подсознания, которое услужливо подкинуло идею, что я, будучи  полуспящим, просто забыл, как сам лично выткнул провод после выключения  компа: ведь недаром я поймал себя на том моменте, когда шнур был у меня в  руке!
    Держась за эту идею как за спасительную ниточку, я залез  под одеяло и закрыл глаза. Сон тут же навалился на меня, вдавил в  постель, выжал из меня сок тревоги и сомнений. И где-то на пороге сна,  на подходе к миру бессознательного, я услышал какую-то безумно красивую,  неземную колыбельную. Я знал, что это поёт она...


    Глава 2

    К моему огромному удивлению, зачёт был сдан легко и весело, хотя вместо подготовки к нему, я почти всю ночь проболтал со своей новой знакомой незнакомкой. Почему-то мне казалось, что знания по предмету мне дала именно она, хотя я в упор не припомню, чтобы мы общались на тему учёбы. Возможно, беседа с ней просто придала мне правильный настрой, решил я.
    После обеда учёбы не было, поэтому я почти вприпрыжку бежал домой, чтобы поскорее включить комп и задать, наконец, волнующие меня вопросы. Когда я добрался до своего стола, комп всё так же стоял сверху со всеми вставленными в него проводами, кроме интернетовского. Специально не втыкая его, я включил комп и, дождавшись загрузки винды и аськи, открыл контакт-лист. Разумеется, все мои контакты были красными, показывая себя оффлайн. Все, кроме одного.
    Я даже не успел кликнуть по её никнейму, как на нём уже замигало сообщение.
    [Zimba]: Приветище! Ну как сдал? ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Привет. Сдал отлично. Зимба, я хотел тебя кое о чем спросить.
    [Zimba]: Про шнурочек? ;-)
    [Тигрь Ламповый]: КАК ТЫ ДОГАДАЛАСЬ?????
    [Zimba]: Ну-ну-ну, не надо повышать на меня шрифт! Кто ж виноват, что я такая догадливая...
    [Тигрь Ламповый]: Кто ты? Как ты мне пишешь без интернета?? Где ты находишься???
    [Zimba]: Тигрик, милый, только не ругайся! :-/ Я просто боюсь тебе это рассказывать... :-(
    [Тигрь Ламповый]: Чего ты боишься??
    [Zimba]: Я боюсь, что если я тебе всё расскажу, ты больше не захочешь со мной общаться...
    [Тигрь Ламповый]: Что, на самом деле ты - толстый бородатый мужик, который решил поприкалываться под пивко?
    [Zimba]: Нет. Толстые бородатые мужики не пишут через отключенный интернет.
    [Тигрь Ламповый]: А кто ты тогда???
    [Zimba]: Ты точно готов узнать правду?
    [Тигрь Ламповый]: Да, блин! У меня просто нет варианта не знать её! Лучше пусть это будет самая ужасная правда, чем потом я всю жизнь буду сгорать от любопытства!
    [Zimba]: Не сгорай! Мне будет очень грустно, если ты сгоришь :-(
    [Тигрь Ламповый]: Может, скажешь уже?
    [Zimba]: Ну ладно. Я инопланетянка.
    «Врёт!» — подумал я сразу. Но шнур... Нет, я знаю, что на западе неумолимо распространяется беспроводной интернет, но до нашего Зажопинска ему ещё ползти и ползти. Да и, насколько я понимаю в железе, для подключения к оному нужен специальный интерфейс, которого в моём компе отродясь не стояло. То, что я купил, было обычной проводной сетевухой, хоть и довольно странной.
    [Тигрь Ламповый]: Случайно, не родственница Жанне Агузаровой? :-D
    [Zimba]: Было бы приятно иметь такую родственницу, хотя бы чтобы бесплатно ходить на её концерты. ;-) Но нет, увы. :-(
    [Тигрь Ламповый]: Но как такое возможно????
    [Zimba]: Даже я не знаю всех тайн мироздания, к сожалению. Про людей вообще молчу :-) Но в нашей Вселенной возможно очень многое, чего даже лучшие мечтатели человечества не смогут вообразить, ибо это очень далеко выходит за рамки их восприятия. Ты заметил, что твои любимые фантасты описывают только те чудеса, которые можно увидеть, потрогать, понюхать, услышать, а если всё же ничего из перечисленного - то хотя бы рассказать об этом словами? А моё появление в вашем мире человеческими словами можно описать настолько упрощённо и примитивно, что это описание будет соответствовать действительности весьма условно. Равно как и меня саму. :-D
    [Тигрь Ламповый]: Но ты можешь мне рассказать хотя бы условно?? А то сейчас ведь точно сгорю от любопытства!!!
    [Zimba]: Постараюсь. Дело в том, что я сама не поняла, как меня закинуло в ваш мир. Предполагаю, что случилась очень сильная интерференция частот наших с вами точек пространства, выходящая за рамки дифферентности оных. Но узнать, так ли оно или нет, пока не представляется возможным. Что-нибудь понял? :-)))
    [Тигрь Ламповый]: Ты знаешь, немножечко да! Наши планеты как-то пересеклись?
    [Zimba]: А ты мне нравишься всё больше и больше! ;-)
    [Тигрь Ламповый]: А с какой ты планеты?
    [Zimba]: Мы там у себя общаемся не словами, поэтому словесного названия у неё нет. Кстати, то же самое и с моим настоящим именем. Ник Зимба я взяла из комикса. А галактику нашу вот только недавно увидели в телескоп Хаббл. Ещё не успели имя придумать. :-(
    [Тигрь Ламповый]: А как вы общаетесь?
    [Zimba]: Мыслями. Эмоциями. Волнами. Энергией. И это всё - одно и то же явление ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Научишь? ;-)))
    [Zimba]: Попробую! Пока что ты схватываешь на лету. ;-D
    [Тигрь Ламповый]: Ураааа!!! А как ты выглядишь? Дай угадаю: какой-нибудь зелёный монстр со щупальцами и огромными зубами?
    [Zimba]: Абсолютно мимо!
    [Тигрь Ламповый]: Рептилия?
    [Zimba]: Опять мимо...
    [Тигрь Ламповый]: Гуманоид???
    [Zimba]: Совсем нет :)
    [Тигрь Ламповый]: Тогда сдаюсь...
    [Zimba]: Я не выгляжу никак.
    [Тигрь Ламповый]: Это как?
    [Zimba]: Очень просто. Что такое "выглядеть"? Это значит, быть воспринимаемым органами зрения. В случае человека - глазами. Меня же человеческий глаз просто не сможет увидеть. Поэтому я и не выгляжу никак.
    [Тигрь Ламповый]: Это почему тебя невозможно увидеть?
    [Zimba]: По двум причинам. Во-первых, я - существо восьмимерное. А во-вторых, представь себе облачко квантов...
    [Тигрь Ламповый]: Эм... Ну представил.
    [Zimba]: Ну вот, это я! Приятно познакомиться! :-D
    [Тигрь Ламповый]: Ахренеть! Я общаюсь с восьмимерным облаком квантов! O_o Психиатру бы понравилось %-D
    [Zimba]: Оо, психиатры - народ особый! Я бы назвала их "пограничниками зоны восприятия". Ведь как только человек начинает видеть или слышать что-то, выходящее за рамки дозволенного (которое принято называть "нормальным"), его тут же хватают и пытаются вернуть в разрешённую зону. А если не получается вернуть - навсегда оставляют в изоляции.
    [Тигрь Ламповый]: Нда уж... А интересно, почему ты говоришь как женщина? У облачка квантов всё же есть пол?)))
    [Zimba]: Нет, всё-таки, не зря мы с тобой встретились! Мне нравятся твои вопросы, а значит, мне нравишься и ты! ;-) Действительно, раз у меня нет тела, то нет и пола. Но вот по мировосприятию, если сравнивать его с человеческим, я всё же ближе к женщине. У меня абсолютно нет желания что-то завоёвывать, соперничать, хвастаться, добывать и побеждать. Нет жалания быть лучше кого-то. То есть, нет чисто мужских идеалов. Напротив, мне очень интересны различные эмоции, переживания, истории... Я люблю размышлять и приходить к неожиданным выводам и открытиям.
    [Тигрь Ламповый]: Фух! Ну хотя бы условно ты - девочка, уже радует :-) Я понимаю, что в нашем с тобой случае вопрос прозвучит довольно глупо, но... Сколько тебе лет?
    [Zimba]: Хи-хи))) Вот не вижу ничего зазорного в том, чтобы просто отшутиться насчёт того, что у женщин не принято спрашивать возраст, бла-бла-бла... Но понимаю, что тебя такой ответ не устроит. Поэтому скажу как есть, а ты уже осознавай и вкуривай :) Начнём с того, что на моей планете время течёт совсем не так, как здесь. Наверно, для тебя не секрет, что скорость времени в каждой точке Вселенной немного своя. Да плюс ещё все планеты крутятся вокруг своих звёзд с разной скоростью. Так вот, на моей родине мне было 211 лет. Точных сравнений времени на наших планетах никто, разумеется, пока не делал. Но чисто навскидочку, очень-очень-очень примерно, один наш год равен земному месяцу или чуть подлиннее. Но я могу и ошибаться...
    [Тигрь Ламповый]: О, так значит, условно говоря, ты - моя ровесница или чуточку постарше :-D
    [Zimba]: Условности... Одни условности...
    [Тигрь Ламповый]: А где ты сейчас находишься? Или здесь тоже всё условно? :-/
    [Zimba]: Условнее некуда :-))) Если рассматривать с точки зрения ваших трёх измерений, то я нахожусь прямо в твоём новом сетевом интерфейсе. А если с точки зрения пяти измерений, то я одновременно во всех точках твоего города. Вот такая геометрия :-D Позволь сейчас не рассказывать тебе про все восемь, ведь чтобы понять это, надо основательно подготовиться теоретически.
    [Тигрь Ламповый]: Эм... Мне пока даже про 3 и 5 непонятно. Как ты находишься в сетевухе, но в то же время - вокруг всего города...
    [Zimba]: Просто нам надо почаще общаться ;-) И тогда со временем ты поймёшь многое из того, что сейчас для тебя - тёмный лес.
    Она рассказывала и рассказывала о своём мире, вместе с загадками передавая мне тоску о нём. Будто бы это я, а не она, потерял свой дом и остался заброшенным неизвестно в какой край вселенной без всякой надежды на возвращение. Хоть на самом деле я никогда не уезжал дальше нашей области, но мне казалось, что я уже переплыл все океаны, перелетел все острова в поисках своего уютного места на матушке-Земле, где меня ждут такие, как я, и где они рады мне.
    [Zimba]: Тигрик, ты прямо так хорошо чувствуешь моё настроение, мои переживания и эмоции! Я ещё ни разу не встречала людей с настолько тонким чутьём. А если ещё учесть, что ты - парень...
    [Тигрь Ламповый]: Наверное, я просто слишком сентиментальный :-) Но чувствовать-то может и чувствую, а вот представить тебя так и не могу :-( А так хочется выражать свои мысли не какому-то абстрактному существу, а кому-то более конкретному что ли...
    [Zimba]: Так в чём проблема? Представь меня обычной человеческой девушкой О:-)
    [Тигрь Ламповый]: Неужели всё так просто??? :-О
    [Zimba]: А зачем усложнять? Представил?
    [Тигрь Ламповый]: Ну да)))))
    [Zimba]: Какая я? Расскажи!
    [Тигрь Ламповый]: Мммм... Ну ты стройная, ростом чуть пониже меня, волосы тёмные, чуть ниже ушей... Ну или каре... Глаза зелёные, как у ведьмочки :-)) Шея тонкая, руки красивые и очень мягкие. Ноги... хм...
    [Zimba]: Эй, не перескакивай! ;-)
    [Тигрь Ламповый]: :-D :-D :-D Лааадно!!! (.) (.)
    [Zimba]: Это что за два лимона таких?
    [Тигрь Ламповый]: Это грудь!
    [Zimba]: Аааааа :-))
    [Тигрь Ламповый]: Так вот... Мне кажется, третий размер для твоего тела будет уже непропорционально большим. Так что пусть будет 2й. ;-)
    [Zimba]: У тебя отличный вкус! Мне тоже двоечка нравится, хотя другие размеры тоже каждый хорош по-своему ;-)
    [Тигрь Ламповый]: (_)(_)
    [Zimba]: Это два покерфейса без глаз и носов? Или два гуманоида с планеты Намо, четвёртой планеты красного карлика в шестом октанте нашей галактики?
    [Тигрь Ламповый]: Это попа!
    [Zimba]: Аааа... Ээээ.... Какая-то она плоская снизу...
    [Тигрь Ламповый]: Ну... Наверно, она на чём-то сидит.
    [Zimba]: На твоих коленках? ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Не-не-не, ты не подумай ничего дурного!
    [Zimba]: А почему? И что дурного в том, чтобы мне посидеть на твоих коленках, коли уж ты меня так красиво описал в облике девушки?
    [Тигрь Ламповый]: Да в общем-то ничего... Просто неудобно вот так сразу... Да ещё и с почётной гостьей из далёкого мира... Некультурно что ли...
    [Zimba]: Ну можно и не так сразу. Давай тогда я аккуратно и культурно выхожу из стены в твоей комнате, деликатно снимаю шляпку, слегка замаравшуюся в дальней дороге, и вежливо склоняю голову в знак уважения и приветствия.
    [Тигрь Ламповый]: Оу! Я очень ценю ваши манеры, мадмуазель! Или мадам?
    [Zimba]: Мадмуазель. В нашем мире никто не слыхал понятия "семья". Соответственно, и замужество - тоже из раздела околонаучной фантастики.
    [Тигрь Ламповый]: Хорошо, мадмуазель! Тогда я предлагаю вам кресло, а сам наливаю в чашечки ароматный свежесваренный кофе. с\_/ с\_/
    [Zimba]: Хлюп! Ой простите великодушно, манерам вашим пока не обучена, ибо прибыла издалека!
    [Тигрь Ламповый]: :-D :-D Да ничего страшного, сударыня! Вы прекрасны и без манер!
    [Zimba]: Польщённая вашим признанием, я встаю, снимаю своё дорожное пальто, под которым у меня только красивая сорочка и обтягивающие шорты. А, ну и, собственно, я сама. Я же человеческая девушка, да. :-)) Я не поняла, ты сидишь или стоишь?
    [Тигрь Ламповый]: Сижу в кресле напротив тебя!
    [Zimba]: Тогда я медленно подхожу к тебе, встаю рядом и начинаю нежно гладить тебя по волосам, по щекам...
    [Тигрь Ламповый]: Ммммм, у тебя действительно мягкие и тёплые ручки!
    Я читал её сообщения и явственно ощущал на себе всё, что она писала. Нет, я чувствовал не прикосновения, а реакцию своего тела, как будто эти прикосновения были настоящими. По коже головы стадом диких тараканов проносились мурашки, щёки теплели, дыхание становилось чаще.
    [Zimba]: Как тебе и нравится ;-) Я сажусь к тебе на коленки и целую в губки :-*******
    Меня захлестнуло её тепло — будто меня укутали в неосязаемо мягкий плед, сотканный из лучей далёкой звезды. Звезды из галактики, которую только недавно разглядели с Земли. Её сообщения вспыхивали сверхновыми в темноте моего нутра, разнося какую-то неоткрытую доселе энергию по всем измерениям моего тела, которых в этот момент было намного больше трёх. Мне казалось, что мои ответы действуют на неё так же. Я плыл с ней по какой-то переливающейся всеми красками реке, у которой не было берегов, а над нами было только звёздное небо. Я летел с ней облаком квантов, вне времени, вне восприятий, вне слов...
    [Zimba]: Витюшка! Через 15 минут у тебя батя придёт.
    [Тигрь Ламповый]: Аааа!!!! Солнышко моё, Зимбочка! Это было просто мега-архи-супер-АХРЕНЕННО!!!!!!!!!! :-* :-* :-*
    [Zimba]: Да, Тигрик мой, Витечка! :-***** :-****** Я тебя обожаю! Мы с тобой просто созданы друг для друга!!! Но всё же поторопись, батя уже в магазин внизу заходит за пузырём. Сейчас купит и домой пойдёт. ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Хорошо, облачко моё волшебное! :-* Расстанемся с тобой ненадолго, хорошо?
    [Zimba]: Хорошо, тигрёнок мой! Я буду скучать и тешить себя надеждами! :-* :-** :-***
    *Zimba надела шляпку и, откланявшись, удалилась в стену.
    А я встал, выключил комп и пошёл мыть руки.
   
    — Ну что, студиозус, — зычно гаркнул батя с порога своим примерно трёхсотграммовым акцентом. — Зачёт зачли?
    — Ага, зачли, — как можно более непринуждённо сказал я.
    — Вот видишь! А ты всё «антырнет, антырнет»... Просидел бы в нём и нифига б не выучил!
    — Конечно, папа! Ты, как всегда, чертовски прав! — сказал я, придав голосу максимально издевательскую интонацию, но триста грамм в батином лбу сработали как щит, от которого моя издёвка, срикошетив, отлетела куда-то в окно.
    — Ещё бы! — самодовольно крякнул батя. — Я в твои годы был примерным студентом! Отличником! Передовиком!
    «Ага-ага! — подумал я. — Помню, на каком-то застолье твой друг рассказывал, как ты в одну из поездок на картошку, нажравшись самогону, доказывал местным коровам превосходство марксистской идеологии над буржуазной, а они с тобой не соглашались...»
    Но вслух сказал лишь:
    — Пойду к Дёрику математику учить. Приду поздно.
    Но разумеется, до математики мне в этот сказочный вечер было примерно как Далай-Ламе до свежести батиных носков. Я пошёл бродить по вечерним улицам моего городишки и осознавать только что случившееся. Если моя загадочная собеседница не соврала, то у меня только что был вирт с инопланетным существом, которое настолько непохоже на человека, что, по большому счёту, при других обстоятельствах, даже находясь в одном и том же месте, мы с ней не могли бы подозревать о существовании друг друга. Но здесь всё сложилось иначе, и она вышла на контакт. Разум ненадолго начал приходить в норму и подкинул мне в топку размышления вопрос «а зачем ей это всё?». Также немного поволновали вопросы, как она увидела перемещения моего бати незадолго до его прихода и откуда она узнала моё имя — ведь помню, что я его не называл. Но подсознание быстро заткнуло все сомнения: «Так ведь инопланетянка, сверхсущество, все дела. Лучше вспомни, как нам было кайфово!»
    Прошастав до полодиннадцатого вечера, так и не придя к сколь-нибудь убедительным выводам, я вернулся домой. Мать уже спала, укрыв лицо упавшим на него почти дочитанным романом. Отец ворочался в полудрёме и никак не мог уснуть, несмотря на почти допитый сегодняшний пузырь. Говорят, бессонница на фоне запоя — первый признак надвигающейся белой горячки. Но вот ведь странность: впервые за всю жизнь мне не было его жаль. Взрослею, что ли?
    — Ну шшшшо, стдент, — промямлил батя, — ккккк мтматиккк?
    Я стал монотонным голосом рассказывать ему формулы решений уравнений, и он заснул где-то на третьем интеграле, даже не начав слушать про дифуры. Тогда я наскоро заскочил в душ и быстрее побежал за комп, к своей незабвенной инопланетянке. Протрещали мы опять до полтретьего...
   
    Вечер пятницы щекотал мои нервы лёгким, почти невесомым намёком на глоток свежести в этой затхлой атмосфере обыденности: мои предки уезжали на дачу на все выходные. Мать называла это отдыхом на природе, хотя я немного сомневался, хорошо ли отдыхает человеческий организм, стоя полдня над грядкой в позе страуса, подставив палящему солнцу свой зад, будто бутон цветка. А весь объём урожая, что они собирают за лето, можно купить на рынке за две-три батиных дневных зарплаты. Ну да ладно, это их личное дело, как отдыхать. У меня был железный отмаз в лице сессии. Обычно в такие чудесные выходные, предоставленный сам себе, я беру каких-нибудь вкусняшек, ящик колы, и на все эти два с половиной дня удаляюсь в волшебный мир онлайн-игры, полный орков, эльфов, гномов и прочей милой нечисти. Но сегодня я ждал новой встречи со своей личной знакомой «нечистью», с которой, по правде говоря, уже успел подружиться ближе, чем с кем-либо из представителей своего биологического вида. Игровая вселенная сегодня как-нибудь перетопчется без меня.
   
    [Zimba]: А вот и Тигрёныш!!!!! :-*** Ну что, спровадил своих дачников? ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Агааа!!! Лопаты в зубы и - вперёд, целину пахать! Привет, моя конфеточка! >О< :-***** Сегодня и следующие 2 дня я весь твой! :-* :-* :-*
    [Zimba]: Ммммммм, звучит очень заманчиво! Сейчас ведь кааааак поймаю на слове! ;-)
    [Тигрь Ламповый]: А я кааак испугаюсь! :-D Чем займёмся?
    [Zimba]: А чем ты обычно предлагаешь заняться девушкам в такой ситуации? ;-)
    [Тигрь Ламповый]: Ну... :-/ обычно я предлагаю встретиться, но ни одна ещё ни разу не согласилась...
    [Zimba]: А я согласна! ;-)
    [Тигрь Ламповый]: ??? В СМЫСЛЕ????
    [Zimba]: В прямом! Ты ведь приглашаешь меня на свидание, да? Да???)))))))
    [Тигрь Ламповый]: Я-то с удовольствием, но как???
    [Zimba]: Мне потребуется твоя помощь.
    [Тигрь Ламповый]: Я готов!!!
    [Zimba]: Ура! У тебя есть медная проволока длиной метра полтора? Если нет, можно и алюминиевую или стальную, но лучше всего медная.
    [Тигрь Ламповый]: Сейчас поищу.
    Я пошёл рыться в кладовке со всевозможным хламом, сбор которого начал ещё дед, а отец успешно продолжил семейную традицию. Спустя минут десять и пару десятков матерных словесных конструкций, в руках у меня была искомая проволока.
    [Тигрь Ламповый]: Есть!!!
    [Zimba]: Отлично! Теперь будем делать из неё антенну. Тебе нужно будет свить её в спираль, ровно в три витка диаметром 11,5 см. С одной стороны спирали оставь хвостик сантиметра 3.
    Вооружившись линейкой, я сделал всё, как она написала.
    [Zimba]: Теперь смотри: на сетевухе, в которой я "сижу", есть 2 гнезда. Квадратное сам знаешь, зачем: для интернета. А вот в круглое вставляй хвостик от нашей антенны. Комп желательно развернуть так, чтобы он не мешал. То есть, чтобы ты видел антенну.
    [Тигрь Ламповый]: Готово!
    [Zimba]: Мммм, какой ты симпатичный!
    [Тигрь Ламповый]: Ты видишь меня??????
    [Zimba]: Ага... :-/
    [Тигрь Ламповый]: А я тебя - нет :-(
    [Zimba]: Потерпи ещё минутку! Сейчас отодвинься от стола подальше. Метра на 1,5-2.
    [Тигрь Ламповый]: Отодвигаюсь...
    [Zimba]: А теперь - встречай!!! Только умоляю: ничего не бойся! Может быть немного страшно, но уверяю: никакой опасности для тебя нет.
    Вначале мне показалось, что ровным счётом ничего не происходит. Но секунд через пять мои глаза стали замечать какую-то слабую рябь в воздухе — будто бы дрожит поверхность воды, только поставленная «на попа». Эта вибрирующая плоскость проявлялась аккурат между столом и мной, отъехавшим на кресле подальше, как просила Зимба. Рябь становилась всё сильнее, размывая за собой очертания монитора, стола, системника с антенной из проволоки...
    Вскоре за рябью стал виден еле заметный прозрачный контур девичьей фигуры. Вначале этот контур был пустой, но с каждой секундой он становился всё плотнее и насыщеннее. Вот уже стали различимы лицо, волосы, шея, плечи, руки, талия... Я сидел не шевелясь, будто парализованный, и безотрывно смотрел на происходящее волшебство, боясь упустить из виду любую мельчайшую деталь. На лице смотревшей с той стороны красавицы появилась нежная улыбка.
    Вдруг, пронзив рябящую плоскость, с той стороны ко мне протянулась изящная рука с тонкими пальцами. Она на мгновенье замерла в сантиметре от моего лица, словно не решаясь первой сделать столь важный шаг, но сейчас же, отбросив все сомнения, её пальцы коснулись моей щеки. И это прикосновение было самым настоящим! Моя щека реально почувствовала тепло и мягкость её кожи.
    Зимба гладила меня по лицу и потихоньку проявлялась сама. Вот из ряби, за которой был неведомый мне мир, появилась голова, затем — грудь... Вот уже всё её тело вынырнуло из этой вертикальной «воды», словно спортсменка, закончившая заплыв, вылезает на бортик бассейна за своей медалью.
    Она выглядела в точности так, как я её представлял себе тогда, в день нашего первого вирта. Прямые тёмно-каштановые волосы чуть ниже ушей, ярко-зелёные глаза, курносый нос, тонкие губы со слегка приподнятыми в полуулыбке краешками. Одета она была лишь в какую-то обтягивающую штуку незнакомого мне фасона, напоминавшую купальный комбинезон с короткими рукавами и штанинами, но не имеющую ни швов, ни застёжек — будто бы монолитную. На чёрном фоне ткани был нанесён яркий бело-голубой узор, который, если присмотреться, был сложен из тех же иероглифов, что я видел в небе и на интерфейсе.
    — Ну да, я взяла этот образ из твоего воображения, — наивно пожала она плечами ещё до того, как эта мысль успела оформиться в моей голове. — У тебя хороший вкус, так почему бы не воспользоваться им для твоего же эстетического удовольствия?
    — Ээээ... Мммм... — только и смог издать мой речевой аппарат. Слов для правильного описания только что увиденного мной, подозреваю, не было ни в одном человеческом языке. Спасали междометия.
    — Не торопись подбирать слова, — сказала она, ласково улыбнувшись мне. — Я знаю, тебе нужно осмыслить происходящее, свыкнуться с тем, что видишь, но пока отказываешься верить в это.
    Сказав это, она чмокнула меня в щёчку, села на край стола напротив меня, свесив босые ножки, и начала с нескрываемым интересом меня разглядывать. Я решил последовать её примеру. «Всё-таки, красиво я намечтал!» — подумал я. Спортсменку она напоминала не только костюмом, но и всем, что в нём находилось. Возможно, тогда я впервые позавидовал этому существу: ведь для того, чтобы сделать такое тело, ей абсолютно не требовалось ежедневно тренироваться и морить себя диетами.
    В тот, момент, когда я это подумал, по её лицу проскочила еле заметная гримаса, будто бы в корзине сочных и сладких ягод ей попалась одна гнилая.
    — Не надо, прошу! — сказала она. И тут я понял, что мои мысли и даже эмоции для неё — открытая книга.
    — Ну да, что есть, то есть, — подтвердила она мою догадку. — И я не смогу прекратить это делать, даже если захочу. Ты ведь тоже не сможешь перестать слышать какой-нибудь громкий звук, даже если заткнёшь уши.
    Здесь любой нормальный человек должен был бы испугаться, осознав, что он полностью «под колпаком» у сидящего перед ним существа, границ могущества которого, возможно, не знает оно само. Но почему-то вместо страха ко мне пришло полное успокоение: если она захочет причинить мне вред (во что я не верил ни капельки), то я всё равно никак не смогу защититься. Поэтому мне оставалось только доверять ей целиком и полностью. По её лучезарной улыбке я понял, что она полностью согласна с моим решением.
    — Витюшка, я так рада, что понравилась тебе, — сказала она наконец, прервав томительную паузу. — Но у нас мало времени. Дело в том, что вот этот аппарат — она указала на сетевой интерфейс с торчащей из него антенной, — не может работать в таком режиме долго. Если его не выключить примерно через сорок минут, он выйдет из строя.
    — Почему? — спросил я. — Да и вообще, что это за аппарат?
    — Ну, ты правильно понял, что это совсем не сетевой интерфейс, — улыбнулась она. — Это транслятор мерности.
    — Слова знакомые, смысл непонятен, — усмехнулся я.
    — Смысл простой: делать многомерные объекты воспринимаемыми органами чувств, не предназначенных для такого количества измерений. Ну и в обратную сторону тоже. Именно благодаря ему ты своими трёхмерными глазами видишь восьмимерную меня.
    — То есть, в восьми измерениях ты выглядишь как девушка? — не понял я.
    — Нет, конечно! — сказала она. — Я же тебе говорила, что я выгляжу как облачко квантов. Во всех измерениях. Но штука в том, что из этих квантов при должном умении можно собрать любую материю. Вот я и собрала это милое тело! — Она обольстительно погладила себя по бокам, будто намекая, что это, вообще-то, должен делать я.
    — Вот именно! — подмигнула она. — Ты сидишь, а время идёт.
    Пока она это говорила, у меня в голове начал формироваться следующий вопрос, задать который, впрочем, я не успел. Она ответила на него раньше:
    — Транслятор мерности я собрала тем же макаром, что и тело. Но есть такие законы физики, нарушить которые не в силах даже я. И согласно им, для нормальной работы прибора, его начинка должна занимать намного больше места. Тогда он сможет работать круглосуточно многие века без отключения. Но мне пришлось извратиться и засунуть это всё в малюсенький чип сетевого интерфейса, чтобы ты смог его включить. Как видишь, у меня это получилось, но с большими нарушениями технологий, допусков и всего прочего. Поэтому сорок минут работы для него — максимум, на что он способен. И осталось у нас чуть менее получаса.
    Сказав это, она как бы невзначай поставила свою свисавшую со стола ножку мне на колено. А потом была Вечность... Все измерения Вселенной рухнули на меня, сбили с ног, метлой вымели меня из комнаты реальности на улицу грёз и сбывшихся мечтаний. Я полетел, гонимый ветром своих чувств, туда, где меня ждала самая желанная цель, прекраснее которой я при всей своей фантазии представить не мог.
    Случившееся в эти бесконечные полчаса я буду помнить всю жизнь до мельчайших подробностей! Единственные две детали, которые напрочь вылетели из моей памяти — это как мы с Зимбой оказались в постели и куда делся её плавательный комбинезон. Мне ясно помнилось, что я его не снимал. Но всё остальное, от самого страстного на тот момент в моей жизни поцелуя, в котором мы слились, когда я поднял её, почти невесомую, со стола, до самых крепких объятий, в которых мы провели последние пять минут перед тем, как она была вынуждена вернуться в своё восьмое измерение, навсегда впечаталось в мои воспоминания об этом дне. О нас с ней.
   
    К обеду субботы она просто выгнала меня из чата гулять, волнуясь за здоровье моей нижней половины тела при безвылазном сидении на стуле перед монитором. «Чтоб до вечера здесь не появлялся!» — написала она, после чего, видимо, спохватившись, разбавила властный тон кучей смайликов-поцелуйчиков.
    Отобедав, я вновь, как пару дней назад, пошёл бродить по трём известным мне измерениям мира, в реальности которого я уже не был так сильно уверен, как ещё за день до той знаковой грозы. Куда конкретно несли меня ноги, волновало мою голову немногим меньше, чем количество жён в гареме короля Мавритании. Внутри моей черепушки до сих пор не могло удобно уложиться осознание того, что я наконец-то стал мужчиной, пускай намного позже своих сверстников (по крайней мере, если верить их хвастливым рассказам). Улечься ему мешал угловатый факт, с кемименно я совершил это ритуальное действие. Подсознание в очередной раз попыталось спасти меня от преждевременного схода с ума наспех подкинутой версией, что якобы мне всё это приснилось, но я не смог с ним согласиться, хотя по-честному старался. Прикосновения, объятия, поцелуи, тепло её тела и даже её запах были настолько реальными, что сном такое мог назвать разве что тот, кто никогда в жизни не просыпался.
    Вечер субботы был ещё более незабываемым, чем вечер пятницы, но немного уступил утру воскресенья. Если бы не это кошмарное ограничение в 40 минут в день, я бы, наверно, забыл про еду, туалет и мытьё, только бы оставаться с этой невероятной девчонкой как можно дольше, держать её в объятиях, слушать её рассказы на ушко о тайнах мироздания, ну и главное, разумеется...
    В воскресенье я вспомнил, что мне нужно подготовиться к математике, и, признаться, уже не сильно удивился, когда обнаружилось, что лучшие профессора мира в этой области не знают и тысячной доли того, что знает Зимба. Она показала мне несколько изящных решений дифуров, которые вряд ли были кому известны, но которые позволили сократить решения с целого тетрадного листа (а то и двух) до одной строчки. За этим увлекательным занятием меня и застали вернувшиеся под вечер предки. Конечно, оба страшно обрадовались. Ну как — страшно... Так, для виду. Дескать, их замечательное воспитание даёт плоды: сынок прилежно учится, а не дурью мается.
    На такой приподнятой волне закончился май, потом июнь, а там — незаметно — всё лето. Зимбиными стараниями я умудрился закрыть сессию на «отлично» и перейти на последний курс. По выходным, когда родители уезжали на дачу, мы с ней устраивали по вечерам в постели жаркие сорокаминутные марафоны с элементами акробатики. В будни же, когда предки спали дома, акробатика происходила днём. Вскоре мы путём осторожных экспериментов выяснили, что транслятор не испортится, если его включать два раза в день по сорок минут. Но всё же моя подруга настаивала, чтобы между включениями было как минимум двенадцать часов перерыва.
    К сожалению, несмотря на то, что я был ещё достаточно молод и по макушку заполнен тестостероном, моя просто никакая физическая форма давала о себе знать, и часто вторую сорокаминутку на дню мы проводили в спокойных обнимашках и умных беседах. Это досадное обстоятельство меня никак не устроило, и я начал бегать по утрам. Зимба с удовольствием подсказала мне принципы правильного питания, чему я, по правде говоря, сильно удивился. С какой целью облачко квантов интересовалось человеческой пищей, да ещё столь глубоко? Она ответила, что просто, когда ей скучно, она заходит в интернет и читает всё подряд. А так как память у неё тоже квантовая, то помнит она вообще всё.
    Мой живот таял как весенний снег, моя уверенность в себе и любовь к жизни росли как подснежники. Ещё быстрее росли во мне чувства к Зимбе. Вначале это были лишь страсть и влечение, затем к ним добавились уважение и благодарность. Ближе к осени мне стало казаться, что я её люблю.
    Я спрашивал её, зачем я ей. Вначале она просто отмахивалась — мол, понравился, вот и всё. Затем, видимо, устав отмахиваться, рассказала, что жить ей ещё долго (вечность — точно, а далее — по обстоятельствам), и когда она найдёт дорогу домой, никто не знает. А до этого радостного момента ей всё же надо чем-то заниматься, чтобы просто не помереть с тоски раньше, чем закончится вечность. Поэтому она и решила примерить на себя роль человеческой девушки, у которой завелись отношения. Она понимает, что с моей стороны это может выглядеть несправедливостью, а может, даже предательством (зависит от набора моих детских психотравм), поэтому нисколько не неволит меня с выбором. Если я захочу закончить наши с ней сверхстранные отношения, то смогу сделать это в любой момент, даже не объясняя причин, и она не будет обижаться или, тем более, мстить. Просто исчезнет точно так же, как и появилась.
    Разумеется, я этого не хотел — ведь мне было хорошо с ней. Да какое там «хорошо» — охренительно! Я больше не мечтал «вдуть» какой-нибудь маломальски привлекательной однокурснице — Зимба была отличной любовницей. Мне не нужен был интернет — Зимба была бесконечным источником информации. Бывают такие отношения, в которых один партнёр поднимает второго до своего уровня. Зимба была в этом смысле турболифтом, фотонной ракетой, несущей меня к звёздам в миллионы раз быстрее скорости света.
    Бывали, однако, не очень радужные моменты. Поначалу после наших сорокаминуток я чувствовал себя, словно выжатый лимон. Мне ничего не хотелось, я ничему не радовался, ничему ни удивлялся, ни о чём не мечтал — просто ходил, как робот. Будто бы все свои эмоции я отдавал ей за те сорок минут, что мы были вместе, и им нужно было восстановиться. Но примерно к августу это окончательно прошло: после встреч с ней мне хотелось двигать горы и совершать кругосветки. Я решил, что неприятные ощущения были из-за моего живота, о котором к концу лета напоминала лишь старая одежда размера XXXL, которую к учёбе следовало заменить на S.
    Однажды мне надоело, что наши встречи проходят исключительно у меня дома, и я решил сделать ей сюрприз. В городском парке я знал одно место, где на неприметном столбике за кустиком была электрическая розетка. Раньше там стояли мороженщики и подключали к этой розетке свой холодильник. Но население нашего городка неуклонно уменьшалось, и гуляющих в парке стало намного меньше, поэтому уже несколько лет розеткой никто не пользовался. Я попросил Зимбу не подглядывать, куда мы пойдём, и положил системник с антенной в большую спортивную сумку. Незаметно поставить сумку в кусты, воткнуть шнур в розетку и нажать кнопку включения было делом техники.
    Она появилась из-за ствола толстенного дуба в очаровательном лёгком платье вишнёвого цвета. По её лицу было видно, что для неё это было полной неожиданностью, и что она по-честному не подглядывала, куда я несу транслятор. Решив поставить эксперимент, на какие чувства максимально способно её лицо, я вынул из-за спины заранее приготовленный букет роз. Взяв его так, будто он состоит из звёздной пыли, и может рассыпаться при любом неосторожном движении, она прижала его к груди и смотрела на меня не отрываясь минут пять. Мне казалось, что она в этот момент сделала как минимум десяток важных открытий — столько чувств отразилось в её зелёных глазах, что на первой сотне я сбился со счёту.
    Мы гуляли по пустой аллее старого парка, впитывая теплоту лучей августовского солнца. Я держал её руку, снова и снова ловя себя на мысли, что не хочу её отпускать ни через сорок минут, ни через век. Мы пили молочный коктейль, купленный в единственном работающем ларьке парка, а потом качались на старых скрипучих качелях, взметавших нас высоко в небеса. И небеса принимали нас в свои объятья, как блудных детей, вместе нашедших дорогу домой.
    Зимбе так понравилось гулять, что она подсказала мне одну интересную штуку: оказывается, совсем необязательно таскать с собой весь системник. Можно вынуть интерфейс, припаять к нему два проводка и подключить к аккумулятору — например, от мотоцикла. Единственное неудобство при этом — пропадёт возможность чатиться по аське по прошествии сорока минут встречи. Но это ничто по сравнению с возможностью проводить наши свидания в самых романтичных местах города и его окрестностей.
    И были скверы и набережные, и плавающие в ручьях утки с утятами. И была лодка, плывущая по глади реки, и фонтаны брызг, что поднимали мы, ныряя с этой лодки. И были уютные кафе со вкусными напитками и десертами. И был даже лес за городом с живописной полянкой и коротким пикником. И были ночные крыши. И были звёзды. И были Мы.
    В конце лета мы перестали разговаривать. Нет, мы не поссорились, ни в коем случае! Просто я научился слышать её мысли. А так как мои она слышала с самого начала, то теперь у нас отпала надобность издавать звуки ртом: мы стали общаться на её языке. И тогда она впервые смогла назвать своё настоящее имя. И оно было таким же безумно красивым, как и она сама.


    Глава 3

    Наступила осень, и я с огромным удивлением начал ловить на себе заинтересованные взгляды однокашниц, ещё в прошлом учебном году воротивших от меня нос. Более того, у них в этом деле появилась серьёзная конкуренция в лице первокурсниц, которые не были так закомплексованы, как мои ровесницы, и некоторые даже сами подходили знакомиться. Но... Никто из них меня не привлекал. Даже первая красавица всей фазанки, татарочка Милюша, у которой ещё со школы было несколько контрактов с модельными агентствами, вызывала во мне лишь чувство жалости по поводу её детства, загубленного этими контрактами. Я не хотел никого из девчонок. Вообще. Я даже не сомневался, почему: ведь моя была лучше их всех, вместе взятых!
    Помимо страсти, желания и любви к собственной персоне, Зимба пробудила во мне такую же дикую гамму чувств к науке: я твёрдо решил посвятить свою жизнь изучению многомерных пространств. Я грезил, что однажды именно я смогу помочь ей найти дорогу домой! Ну а если, всё же, этого мне сделать не удастся, то я хотя бы на маленький шажочек приближу человечество к пониманию такого удивительного и непостижимого мира, частью которого мы являемся. Тогда я ещё понятия не имел, что человечеству на это абсолютно насрать: ему гораздо важнее набить себе желудок и карман, в то же время помешав сделать это соседу.
    За последний курс я прокачался в математике, геометрии и физике настолько, что меня уже готовы были взять без конкурса в один из престижных вузов нашего региона с дальнейшей перспективой перевода в главный институт страны по этому профилю, как только в нём освободится одно из заранее проплаченных мест. Что поделать, всем нужны красивые корочки, ведь без бумажки ты какашка, а с бумажкой ты — официально зарегистрированный продукт жизнедеятельности установленного государством образца, с печатью и индивидуальным номером.
    А потом был снег, были лыжи, был костёр в вечернем лесу. Помню, я долго не мог его разжечь и полез в рюкзак за остатками бумаги, а когда снова повернулся к сложенным веткам, они уже полыхали. Зимба лишь скромно улыбнулась: я уже знал, что это всего лишь неизученные человечеством законы физики, а никакая не инопланетная магия.
    И был Новый Год, и была ёлка на городской площади, и были снежные горки. И мы забыли, сколько нам лет, и как дети мчались вниз на дощечках, тормозя носом в сугроб. И сзади в нас врезались другие дети, создавая весёлую галдящую и брыкающуюся кучу-малу. И время учтиво замедляло свой бег, давая нам получше распробовать каждое мгновение той чистой и наивной радости, что с возрастом приходит всё реже и реже. И я спел ей песню, основной мыслью которой считал строчку: «сколько дней от рожденья — столько звёзд до мечты». И она с этим не согласилась.
    А потом мир разбудила маленькая девчушка-весна и потребовала срочно поиграть с ней. И её нисколько не волновало, что мир устал от зимы и хочет завернуться в пледик с чашкой горячего какао, насыпав в неё маршмеллоу, и ещё немного понежиться в постели. Она капризно заревела, пустив во все стороны звенящие ручьи, и миру ничего не оставалось делать, как влезть в резиновые сапоги и вприпрыжку шлёпать по тем ручьям, догоняя эту до невозможности милую мелкую пакостницу.
    И начались вечера подготовки к выпускным госэкзаменам, и мы с Зимбой всё так же сидели в аське ночи напролёт, но вместо поцелуйчиков и признаний в самых искренних чувствах кидали друг другу формулы, теоремы и уравнения. Она не уставала напоминать, что на экзаменах решать нужно не её гениально простыми способами, а теми, которыми учится, да и, в общем-то, выполняет абсолютно все остальные действия всё человечество. То есть, через жопу.
    «Лучше иметь синий диплом и красную морду, чем наоборот» — гласит старая студенческая поговорка. Но мы с Зимбой не последовали ей, и при наличии у обоих вполне здорового цвета лица, умудрились сдать все экзамены на «отлично». Я очень хотел взять её на выпускной: ведь если честно, это был и её праздник тоже, учитывая то, сколько экзаменов было сдано благодаря ей.
    — Лучше вернись не слишком пьяный, — ответила она. — Проведём нашу сорокаминутку с большей пользой, чем если бы ты просто похвастал мной перед друзьями.
    И она опять была чертовски права. Хотя я и так не планировал напиваться: пример отца, пускавшего пузыри прямо в постели и уже один раз видевшего чёртиков на стене, наглухо отбил во мне желание пить что-либо крепче компота.
    Я ошибся.
    Мне говорили: «плохо отказывать людям, которые ждут от тебя чего-то». Меня так воспитали. Поэтому я не смог отказать, когда мне сказали: «Надо обмыть диплом!». Потом «за красный — двойную Витьке!». Потом «за великого математика». Потом ещё за что-то, и ещё, и ещё... И с каждой рюмкой я всё меньше винил себя за такую безотказность и всё больше «вливался» в этот коллектив будущих винтиков системы, в которой чтят традиции и не выносят тех, кто непохож на них. Примерно после десятой рюмки я стал похожим до смешения.
    Помню, на дискотеке, устроенной в спортзале, где из старых деревянных колонок орали «Руки вверх» вперемежку со Скутером, ко мне подошла Милюша и позвала танцевать. И ей я тоже не отказал. Помню, что она весь танец, не особо стесняясь, тёрлась о меня бедром и, многозначительно прищурившись, смотрела мне в глаза, но вместо нужной ей физиологической реакции, во мне поднялось лишь желание аккуратно уйти отсюда.
    Незаметно пробираясь сквозь толпу нетвёрдо стоящих тел, я поймал себя на мысли, что, пожалуй, впервые в жизни мне было абсолютно плевать, что обо мне подумают: ведь этих людей я больше никогда в не встречу. Я надеюсь.
    За дверями «фазанки», откуда я, засунув заветный диплом за пазуху, выходил в последний раз, вновь бушевала гроза. Накинув куртку на голову, я зигзагом пошлёпал по бурлящей реке, в которую превратился тротуар. Никакой алкоголь не смог заставить меня забыть хоть на мгновенье о той, к кому я спешил, кому хотел скорее показать наш с ней заслуженный документ, а потом засунуть его в ящик и забыть о ПТУ, как о дурном сне. Слиться в объятьях и не выпускать её ни на мгновенье все отведённые нам вредной старухой-судьбой сорок минут.
    Холодные струи слегка отрезвили меня, и я побежал. Вспышки молний освещали мне дорогу и, казалось, опять рисовали иероглифы в угольно-чёрной пустоте небес. Внутри меня маленьким, но упорным ростком сорняка зрело какое-то нехорошее предчувствие. Я не мог понять, с чем оно связано, ведь с Милюшой я только потанцевал, даже не целовался. Разумеется, пытаться скрыть этот факт от Зимбы было бы бессмысленно, но вряд ли она могла обидеться на это. На моей памяти она вообще ни разу на меня не обижалась. Я считал, что для инопланетного сверхсущества это более чем нормально: какой смысл обижаться на примитивную форму жизни?
    Вскоре от дурного ощущения меня отвлекло чувство благодарности к моим родителям, которые в честь окончания учёбы решили дать мне оторваться всласть и свалили еще с полудня пятницы на все выходные. Нам с Зимбой никто не мог помешать. По крайней мере, я на это надеялся.
   
    [Zimba]: Ууурраааааа!!!!! Выпускник вернулся!!!!!!! :-* :-* :-***********
    [Тигрь Ламповый]: :*--- тбя мое слонышко!!! Щас нтенну найду...
    [Zimba]: Ох ты ж чудо моё пьяненькое! :-D Ну ничего, один раз можно. Давай вставляй быстрее антенну! Ты не представляешь, как я заждалась!
    [Тигрь Ламповый]: щщщщщщщща
   
    Задача была отнюдь не из лёгких. Хвостик проволочной антенны долго не хотел попадать в гнездо, уже порядком разболтанное. Но минуты за полторы я его, всё же, победил. Не успев ещё полностью выскочить из своей многомерности, она тут же бросилась мне на шею.
    — Ой, какой мокрый! — щебетала она мне в ухо. — Давай раздевайся скорее и лезем под одеялко! Да забудь ты уже про эту дурочку! Ну поприставала она к тебе, что такого? Я не способна обижаться, ты правильно понял. И не смей считать себя примитивной формой жизни! Ты гораздо сложнее и продвинутее, чем тебе кажется. Но не обижаюсь я совсем не поэтому. В моём мире нет понятия «измена», так как мы — существа бесполые и пары не создаём. Нет, я, конечно, могла бы отыгрывать роль настоящей девушки до конца, со всеми нюансами, но кому от этого будет лучше? Ни тебе, ни мне! Но если я правильно понимаю, цель отношений между двумя людьми — делать друг другу хорошо, обмениваться позитивом и приятными эмоциями. Разве не так?
    В этот момент мне так захотелось, чтобы она снова оказалась права, что я опять не заметил, как оказался лежащим с ней в постели уже без мокрой одежды. И вдруг на меня навалился сон, да с такой страшной силой и быстротой, что я даже не успел сказать ей всех тех слов, что готовил всю дорогу, а до этого — всю зиму и всю весну. В последнем пикселе стремительно угасающей картинки реальности успела лишь мелькнуть надежда, что Зимба уже давно считала эти слова из моей головы. Уже на подлёте к пространству, в котором живут сны, я услышал её тихий ласковый голос, находившийся одновременно и вокруг меня, и внутри:
    — Спи, зайчонок. Забудь о прошлом, оно тебя больше не потревожит. Сон сотрёт твои дурные воспоминания и даст силы на новые поступки. А когда ты проснёшься, ты будешь немножечко другим. Все люди, звери, да и другие существа, которым дарована возможность спать, всегда просыпаются другими. Не теми, кем они заснули. Не все это замечают и понимают, но ты научишься. Спи, родной! А я буду охранять твой сон.
   
    Мне так не хотелось выныривать из той нежной благодати, что окутала меня во сне. Но кто-то упорно тормошил меня, тряс за плечи и даже хлопал по щекам.
    — Витька, вставай! Транслятор работает уже больше часа!
    Зимба сидела на кровати и пыталась привести меня в чувство.
    — Ты слышишь меня?! — она почти кричала. — Проснись скорее! Ты должен выключить транслятор!
    Тогда я ещё не знал, что такое сонный паралич. Я попытался вскочить, но не смог сдвинуться с места: тело меня не слушалось! Трудно описать весь ужас, который я испытал за те мгновения! То чувство, когда ты лежишь и не чувствуешь ни рук, ни ног, будто их у тебя вообще нет! Ты видишь охваченное паникой лицо своей девушки, но вместо того, чтобы вскочить и спасти её, просто лежишь и хлопаешь глазами. Даже язык слушался с трудом, и попытки что-то сказать ей заканчивались лишь нечленораздельным мычанием. Это уже потом я узнал, что такое явление вполне может случиться даже у здорового человека, если его разбудить в определённый момент быстрой фазы сна. А если уснуть пьяным, то вероятность такого паралича увеличивается в разы, как и его продолжительность.
    — Витька, ты должен встать! — не унималась Зимба. — Иначе транслятор перегреется и — хана!
    Я попытался спросить, что случится в этом случае, но мой речевой аппарат всё ещё не пришёл в себя. Я надеялся, что она мысленно услышит мой вопрос, но видимо, она была сильно взволнована, и не обращала на него внимания. Зато она услышала в моей голове другое.
    — Сама я не могу, ведь я сначала должна уйти туда, и только после прохода его можно выключить. Не до.
    Она ещё несколько минут пыталась привести меня в чувство. Потом вдруг резко огляделась по сторонам, будто увидела кого-то постороннего. На её лице молнией вспыхнул испуг, но тотчас же погас. На смену испугу пришло облегчение: она медленно закрыла глаза, глубоко вздохнула, а затем, уже никуда не спеша, легла рядом со мной, положив голову мне на грудь.
    — Я знаю, что ты хотел мне сказать, Витька, — шептала она, и этот шёпот был громче взрыва атомной бомбы. — Я тоже тебя люблю. Хоть это и кажется невозможным для существа вроде меня, но у меня получилось полюбить человека. А раз я начала тебя любить, то буду делать это и впредь. Вечность — точно, а дальше — как пойдёт.
    Она подняла голову и поцеловала меня так осторожно, будто боялась, что я пойду трещинами и рассыплюсь на миллионы осколков. И если честно, где-то в глубине души именно так я и хотел поступить — только бы не лежать беспомощным куском мяса, который не в силах помочь своему самому близкому облачку квантов. Моя любимая снова положила голову мне на грудь и просто слушала, как бьётся моё сердце. А я оставил попытки достучаться до своего тела и просто ждал прихода неизвестности. Моя щека ощутила, как по ней стекает прохладная капля...
    Вдруг я почувствовал, как во мне возникло что-то новое. Или хорошо забытое старое... Я попытался понять, что бы это могло быть, и умственное усилие ознаменовалось триумфом: это была моя рука! Она пока почти не слушалась меня и была ватной. Но всё-таки, я её чувствовал! Я тут же попытался дотянуться до компьютера, но Зимба меня остановила:
    — Шшшш, не надо. Уже слишком поздно. Давай просто полежим вместе эти последние мгновения. Насладимся чувствами и оставим друг другу частичку себя.
    Я только хотел ей возразить, но в этот момент погас свет. Остановились вентиляторы в корпусе компьютера. Замолк вечно хрипящий холодильник. Исчезла Зимба. Осталось лишь её тепло на том участке простыни, где она лежала мгновенье назад. Моя возвращающаяся к жизни рука чувствовала то тепло, и от этого на душе становилось ещё поганее: значит, это был не сон! Значит, Зимба всё же была! Была переписка в аське, была первая встреча, был целый год тайного счастья, была робко зародившаяся любовь... Было... было...
    Утонуть в страданиях и самоуничижении мне не дал громкий стук в дверь. Я понятия не имел, кто бы это мог быть: у родителей был ключ, а ещё — обещание не приезжать до вечера воскресенья. Соседи и знакомые пользовались звонком. Тьфу ты, чёрт! Электричество же вырубилось! Наверно, из-за этой ужасной грозы, которая не заканчивалась уже часа четыре. Значит, это соседи пришли попросить спички. Или свечку. Или денег взаймы до получки... Стук не прекращался, становясь с каждым разом всё громче.
    Чувствительность постепенно возвращалась к моим предательским конечностям. Я попытался встать с кровати, но ноги сказали мозгу: «не так сразу, приятель!», и я грохнулся на пол. В дверь долбили уже так, что сотрясался весь дом. Встав на четвереньки, я кое-как добрался до прихожей, затем, держась руками за стену, таки смог подтвердить своё отношение к прямоходящим. Найдя наощупь глазок, я открыл на нём заслонку и взглянул. На площадке было светло! И в этом свете стояли две мужские фигуры в непромокаемых плащах.
    — Кто там? — спросил я ожившим языком. В ответ перед глазком появились два удостоверения в красных корочках, принадлежавшие отнюдь не милиции, а ведомству, слывшему в народе самым кровавым и бескомпромиссным. И я понял, что вслед за моей возлюбленной в небытие отправляюсь и я.


    Глава 4

    Бежать было решительно некуда: шестой этаж. Да и бесполезно: от этих не убежишь. Поэтому, мысленно попрощавшись со всеми, я открыл дверь. С той стороны на меня пристально смотрели два очень хмурых и сильно уставших лица. Одно принадлежало огромному амбалу метра два ростом и чуть поменьше — в ширину. На вид ему было лет тридцать. В кулаке, который был размером примерно с мою голову, амбал сжимал ручку увесистого кожаного портфеля. Второй визитёр с виду был полной противоположностью первому: маленький, сухой, в очочках, лет пятидесяти на вид. В руках он держал какой-то странный прибор, состоящий из клубка проводов, экрана и такой же круглой антенны, какую я смастерил год назад. Своим технарским взглядом я сразу определил, что прибор самодельный и изготавливался, по всей видимости, в большой спешке.
    — Лейтенант Банкин, — поставленным командным голосом отчеканил амбал.
    — Майор Курмис. — Вначале мне показалось, что это прозвучало эхо где-то в глубине подъезда. Голос майора был тихим и бесцветным, будто сыплющийся песок. — Позвольте войти.
    И не дожидаясь моего приглашения, Курмис первым просочился мимо меня в прихожую, не сводя взгляда с экрана прибора. Банкину, чтобы пройти в дверь, пришлось слегка согнуться, а затем невзначай плечом подвинуть меня.
    — Сигнала нет, — сказал майор, показывая экран прибора Банкину. — Значит, правильно рубанули. Ну-с, молодой человек, — повернулся он ко мне, — показывайте прибор.
    — Какой прибор? — я «включил дурочку», в надежде, что прокатит.
    По усталому вздоху Курмиса было понятно, что примерно так же ему отвечает каждый второй.
    — В вашей квартире находится опасное психотропное... — он замялся, подбирая правильное слово. — ...устройство. Скорее всего, оно попало к вам случайно, но вы его включили. Есть такое?
    Я вдруг вспомнил, как ведут себя в таких ситуациях герои фильмов.
    — А у вас есть ордер?
    — Вот тебе ордер! — лейтенант сунул свой пудовый кулачище мне под нос. — Печать поставить?
    — Банкин, ну что ты ведёшь себя как гопник подзаборный? — пристыдил подчинённого майор. — Мы же интеллигентные люди, а это, — он кивнул в мою сторону, — потерпевший, а не подозреваемый. Пока...
    Банкин опустил кулак и достал из портфеля фонарик. Включив его, он начал не спеша осматривать мою квартиру.
    — Молодой человек, — майор говорил очень вкрадчиво, — мы с вами оба прекрасно знаем, о каком приборе идёт речь. Ваш экземпляр далеко не первый, который попадает к нам в руки. И, к сожалению, он несёт большую угрозу в первую очередь для вас самого. Мы пришли конфисковать его, для вашей же безопасности. Поэтому будьте так любезны, покажите нам прибор. Иначе нам придётся самим его искать, доставляя неудобства всем троим.
    Делать было нечего, и я повёл их в комнату, где на столе сиротливо стоял комп с транслятором мерности, через который та, которую я любил, уже больше не придёт никогда.
    — Опять сетевуха, — довольно сказал майор. — Хоть в этом они повторяются, уже неплохо.
    Он вынул из компьютера все провода, снова взглянул на экран своего прибора и, убедившись, что искомого ими сигнала так и не появилось, послал Банкина в подъезд включать рубильник. Так я понял, что обесточена была только моя квартира.
    Когда комнаты вновь осветило электричество, майор достал из Банкинского портфеля отвёртку и стал деловито разбирать комп. Открутив все винты, он надел резиновые перчатки, осторожно вынул мою сетевуху, засунул её в прозрачный полиэтиленовый пакет и начал разглядывать.
    — Такую конструкцию мы уже видели. Только цвет опять новый. Художники, блин! А это что за проводки припаяны?
    — Ну, я экспериментировал... — пожал я плечами.
    — Экспериментаторы хреновы! — проворчал Банкин.
    — А вы можете хотя бы рассказать, в чём опасность этой штуки? — спросил я.
    — Ну разумеется! — уверил меня майор. — Давайте сделаем так: сейчас мы будем писать протокол, и сначала вы нам расскажете, как к вам попал этот аппарат и что вы с ним делали, а потом мы расскажем вам всё, что нам о них известно.
    Мы переместились на кухню и сели за стол. Банкин достал из портфеля кожаную папку с пачкой чистых листов, ручку и приготовился писать. Я не хотел никого посвящать в нашу с Зимбой тайну, но понимал, что без моего рассказа эти двое никуда не уйдут. И меня пробила мелкая дрожь.
    — Можно я выпью? — спросил я у майора. — Волнуюсь очень...
    — А восемнадцать вам есть? — оценивающе прищурился он.
    — Да, конечно...
    Получив официальное разрешение, я достал бутылку из батиной заначки и полез в ящик, где стояли рюмки.
    — А вы будете?
    Банкин умоляюще посмотрел на майора, но тот был непреклонен:
    — На службе не пьём. А вот чаю можете заварить.
    Я быстро налил себе рюмку, залпом выпил, запив компотом, кинул чайник на плиту и сел за стол рядом с майором. Монолог мой получился не очень длинным: я старался болтать по минимуму и рассказывал только общие факты без подробностей. Какая-то написала, потом вылезла, разговаривали за жизнь, назвалась инопланетянкой, я поверил ввиду необычности способа прихода. Лицо, глаза, волосы, руки-ноги — всё было при ней, как у настоящего человека. Ни имён, ни адресов не говорил.
    — Такс, — вздохнул майор, когда я умолк и начал разливать чай. — Аннотация неплохая вышла. Ну теперь давайте сам рассказ.
    — Так вроде, всё рассказал, — пожал я плечами.
    — Виктор, возможно, вы не понимаете всей серьёзности дела...
    — Ну как же! — удивился я. — Понимаю! Если по этому делу ко мне целый майор лично пожаловал.
    — Это ещё что, — расхохотался Банкин. — Руководит расследованием целый полковник!
    Курмис бросил на него испепеляющий взгляд, красноречиво намекавший, что говорить про полковника было совсем необязательно.
    — Вот что, Виктор, — сказал он. — Давайте-ка я вам расскажу кое-какие интересные факты о похождениях вашей, как вы изволили выразиться, «инопланетянки», а вы уже сами решите, помогать следствию или нет.
    Я меж тем поставил на стол три кружки чая, блюдце с печеньем и сел слушать.
    — Прежде всего хотелось бы сказать, — начал Курмис, — что кроме вас пострадавших от действий неизвестного существа или существ уже более двадцати человек. И это только те случаи, которые нам известны.
    — Простите, — перебил я, — но я от её действий никак не страдал.
    — Ничего, скоро начнёте, — заверил майор.
    — Можешь уже начинать, — злорадно усмехнулся Банкин.
    — И от чего же я должен страдать? — не понял я.
    — От осознания безвозвратной потери того, что у вас украли, — сказал майор.
    — А разве у меня что-то украли? — Я был совсем сбит с толку.
    — А вот это нам сейчас и предстоит выяснить. Но у остальных жертв они украли их эмоции.
    На этом месте моя логическая половина мышления решила взять отпуск за свой счёт. Майор меж тем отхлебнул из кружки и продолжил:
    — Мы не знаем точно, сколько этих злоумышленников. Может быть, один, а может — несколько. И вообще понятия не имеем, кто они. Но то, что это не люди, совершенно очевидно.
    — А почему очевидно? — решил уточнить я.
    — Даже если человек изобретёт способ кражи чужих эмоций, то останется главный вопрос: зачем они ему? Вот и я не знаю. А эти, — он кивнул на лежавшую на столе сетевуху, — даже вон какие хитрости придумали. По какому принципу они выбирают жертв и как потом подбрасывают подобные устройства — тоже пока точно не установлено. Наш руководитель, тот самый полковник, разбирается в этом лучше нас. Он говорит, что у человека крадут ту эмоцию, которая выражена у него ярче остальных. То есть, самую доминирующую. Но он сейчас в соседней области по другому подобному случаю. Именно тот факт, что несколько жертв «обрабатывается» одновременно, и заставляет нас сомневаться в численности этой шайки.
    — А как они это делают, да ещё через эти интерфейсы?
    — Общая схема простая. Вначале они начинают общение: либо через чат, как у вас, либо — сразу подкинув жертве видение человека. Потом втираются в доверие, вызывают в жертве сильную эмоцию, а затем постепенно выкачивают эту эмоцию из неё.
    — Вы хотите сказать, — опешил я, — что эта девушка мне только померещилась?
    — Именно. Вы сами сказали, что сделали антенну и вставили в гнездо. Так вот, у вас получился приёмопередатчик, работающий на частотах мозговых волн. Он передаёт в мозг жертвы образ собеседника со всеми ощущениями: вид, голос, прикосновения, даже запах. Этот «собеседник» говорит слова или совершает действия, приводящие к возникновению у жертвы сильных эмоций, а затем злоумышленники с помощью того же приёмопередатчика забирают эту эмоцию себе.
    — Что-то я не понял, — почесал я затылок. — Ведь эмоции у человека возникают постоянно. И если даже какую-то забрать, то потом она появится снова при подобных обстоятельствах.
    — В этом-то и заключается вся суть проблемы! — назидательно сказал майор. — Если оно крадёт у человека эмоцию, то она у него исчезает навсегда и больше не появляется!
    Тут я задумался. Всех эмоций, что я испытывал к Зимбе, не сосчитаешь. Но я не заметил, чтобы хоть одна из них пропала: все были в сборе до сих пор. Я всё ещё не особо верил этим товарищам в штатском, сколь бы правдоподобно они ни рассказывали.
    — Та девушка, которую они тебе показывали, — между делом поинтересовался лейтенант, — она была красивая?
    — Для меня — да!
    — А вы с ней сексом занимались? — майор спросил это обыденно, будто спрашивал дорогу на рынок.
    — Ну... — Я почувствовал, как у меня краснеют уши. — Да.
    — А припомните, пожалуйста, Виктор... С момента появления у вас этой призрачной дамы вы хоть раз хотели другую девушку?
    И вот здесь я начал медленно холодеть, будто постепенно погружаясь в ледяную прорубь. С момента знакомства с Зимбой я никого другого больше ни разу не хотел! Ни одногруппниц, которые нравились мне начиная с первого курса, ни девчонок с других отделений и курсов. Даже Милюшу не хотел, хотя ещё год назад состоял в огромной армии её поклонников, развешивавших слюни и другие биологические жидкости всякий раз, когда она проходила мимо. Неужели Зимба спёрла у меня...
    — Самая популярная эмоция, украденная этой тварью или тварями, — сказал Курмис, — это сексуальное влечение. Практически каждая вторая жертва лишилась именно его.
    Уже не спрашивая разрешения, я поставил на стол бутылку с рюмкой и около минуты пытался налить водку так, чтобы хоть половина попала в цель: дрожь в руках очень мешала. Допившие свой чай следователи деликатно молчали, предоставив мне самому возможность оценить габариты северного пушного зверька, заглянувшего ко мне на огонёк и решившего, что теперь он будет жить здесь. Выпитая рюмка никак не успокоила меня, а только ещё сильнее разожгла панику в отдельно взятой черепной коробке.
    — Где тут у вас туалет? — нарушил душившую тишину майор. Я молча указал ему стратегическое направление, и разделяющих мою скорбь стало наполовину меньше. Воспользовавшись отсутствием начальства, Банкин без лишних слов взял бутылку «беленькой» и плеснул себе в чайную кружку.
    — Ну что, дружище, — сочувственно сказал мой внезапный собутыльник, — не повезло тебе малость. Но ты не расстраивайся, ведь в жизни ещё столько интересных вещей! Театры, музеи, футбол...
    От сиюминутной жестокой расправы Банкина уберегли его весовая категория и должность. В него полетел лишь мой полный презрения взгляд, но и тот не достиг своей цели: лейтенант в этот момент как раз поднял кружку со словами «Ну, будь здоров хотя бы...»
    — И что, ни у кого из пострадавших украденная эмоция так и не появилась? — с надеждой спросил я.
    — Не-а, — занюхав рукавом, ответил Банкин. — Самый первый известный нам случай произошёл четыре года назад. Собственно, узнали мы о нём случайно, из десятых рук. Началось с обычного обращения в милицию: женщина на тротуаре пнула чужого ребёнка. Казалось бы, просто нервная, неуравновешенная. Галоперидолу в зад да пару месяцев исправительных работ — вот и весь разговор. Но доктору, который проводил судебную экспертизу, её история показалась странной, и он рассказал за рюмкой чая кому-то из наших.
    — А что за история? — заинтересовался я.
    — История весьма занятная. Мадам та ранее была очень сердобольной и жалостливой, всем старалась помочь. Плачущего ребёнка на улице успокоит, потерявшуюся зверушку приютит и хозяина найдёт. И вот один раз к ней прямо под дверь прибрёл котёнок со сломанной лапкой. Обычный такой, серенький заморыш. Она его, разумеется, взяла к себе, выходила, выкормила... Да только дочь её, школьница, стала замечать, что с каждым днём маманька становится всё злее. Вот нищего на улице на три буквы послала, вот старуху в очереди толкнула. От былого милосердия кукиш без масла остался. Дочь, разумеется, говорила с ней об этом, но мать каждый раз отвечала одно и то же: «сама не понимаю, что со мной происходит». И вот один раз (дело уже зимой было) идёт она по скользкой дороге, впереди мама с девочкой лет пяти. Девочка взяла да подскользнулась прямо перед ногами у нашей героини. А та, вместо того, чтобы помочь ей встать, ка-ак пнёт её! Да ещё недовольно возмущалась, что, дескать, понарожали тут детей, пройти не дают, на дорогу валятся. Мать, естественно, милицию вызвала, мадам ту повязали. И в тот же день её котёнок исчез! Из закрытой квартиры, как и не было!
    — Нихрена себе! — удивился я, наливая себе очередную рюмку.
    — Ну вроде как исчез — и чёрт бы с ним. Но тот психиатр делал ей кучу тестов и пришёл к выводу, что у этой женщины начисто отсутствует чувство жалости. Будто бы всю жизнь палачом проработала.
    Я опустошил рюмку, не сводя глаз с рассказчика.
    — Куда делись былые сострадание с милосердием — никто не знает. Равно как и то, куда делся котёнок. И вот уже четыре года эта бедняга ходит каждые три месяца на курс процедур в психушку, но прежние добрые чувства у неё так и не появились.
    В это время вернулся майор. Бросил укоризненный взгляд на подчинённого, на его кружку, на бутылку... Затем налил уже в свою кружку и выпил, ничем не занюхивая и не закусывая, будто водичку родниковую.
    — Это я чаю попил, если что, — строго сказал он мне. И я понял, что они чисто по-мужски мне искренне сочувствуют и стараются поддержать в меру своих возможностей и желания.
    — Как видишь, они не только людьми прикидываются, — продолжал майор. Глоток сближающей собеседников жидкости помог ему перейти на «ты». — Мы пришли к выводу, что жертве может транслироваться любое существо, вызывающее нужные им эмоции. Но кстати, в случае с котёнком излучатель не был найден. Как и ещё в одном...
    — Но всё-таки, — перебил я, — зачем им эти эмоции?
    — Тут тоже много версий. Наш полковник неслучайно был выбран руководителем данного дела. Он долгое время изучал всякие эзотерические вещи, наподобие парапсихологии, биоэнергетики и прочей околонаучной хрени. Так вот, по его информации, в человеческих чувствах и эмоциях содержится колоссальный объём какой-то тонкой энергии, и вполне возможно, что наши воры просто-напросто ей питаются. Ну либо используют для зарядки какой-нибудь своей техники. Тот факт, что они предпочитают именно этот вид топлива, а не один из более доступных в нашем мире, говорит о том, что они появились здесь сравнительно недавно и просто не успели к ним приспособиться. Существа эти, без сомнения, во много раз превосходят нас по уровню развития, и потому вряд ли так долго тянули бы с переделкой техники под местное топливо. Значит, более вероятно, что эмоции служат едой для них самих.
    — Я много фантастики перечитал, — сказал я, — но даже там ничего подобного не встречал.
    — Реальность часто бывает куда загадочнее, — заверил Курмис. — Вот например, другой случай, о котором я хотел рассказать. Он, скорее, счастливым оказался, но это исключение. Один мужик был заядлым игроманом, все деньги спускал в казино. Ну и однажды во дворе сел перекинуться в карты с только что въехавшим в их дом соседом. Догадываешься, что дальше было? — подмигнул он мне.
    — Азарт пропал?
    — Именно! Через две недели он не то что в казино — с женой в «города» не хотел играть! Соседа-новосёла, разумеется, никто в глаза не видел. Да и к горе-игроку нашему он тоже приходить перестал. Узнали мы об этом опять же случайно: мужик обратился к тому же психиатру, который вёл гражданку с котёнком.
    — А зачем он к психиатру пошёл? — не понял я.
    — Так для него-то самого это трагедия! — усмехнулся майор. — Можно сказать, единственной радости в жизни лишился.
    — Ну, за радость в жизни! — поднял тост Банкин, успевший уже разлить.
    Я подумал, что эта «радость», которую мы только что в очередной раз приняли на грудь, вполне может стать главной спутницей моих жалких дней, если дорога к женскому полу мне будет отрезана. Пушной зверёк уже вырыл себе уютную норку и похоже, ждал пополнения в семействе.
    — А потом пошли дела любовные, — взял слово Банкин, — и к врачам стали обращаться молодые люди вроде тебя с жалобами на полное отсутствие нежных чувств к противоположному полу. Разумеется, поначалу обращались не к психиатрам, но к тому моменту вся медицина уже была нами оповещена и обязана сообщать обо всех подобных случаях. Вот тогда-то мы и нашли эти чёртовы излучатели. — Он ткнул пальцем в пакет с моей сетевухой. Интересно, эта жопа сатаны, назвавшая себя Зимбой, ещё сидела там, или же, хихикая, подглядывала за нами из своего восьмого измерения, будь оно неладно?
    — Наши инженеры, как могли, изучили эти устройства, — продолжал лейтенант. — Конечно, полный принцип работы остался непонятен даже им, но кое-что всё же удалось выяснить. Например, частоту и форму волн, на которых идёт связь с человеческим мозгом. Зная это, ребята сварганили вот такой пеленгатор, — он указал на прибор с проводами и экраном, который его шеф положил на подоконник. — Он может засечь местонахождение излучателя. С его помощью мы уже нашли штук пятнадцать подобных хреновин, в том числе и твою.
    — Странно, что вы её уловили, — удивился я. — Она сгорела незадолго до вашего прихода.
    — Сгорела? — приподнял брови майор. — От чего?
    — Проработала дольше сорока минут.
    — И что? Наши ребята гоняли эти платы сутками в хвост и в гриву, и ни одна ещё не вышла из строя. С чего ты взял, что она должна была сгореть?
    — Ну... Эта девушка мне сказала, что передатчик нельзя держать включенным дольше сорока минут, иначе перегреется и накроется.
    Банкин с Курмисом переглянулись, и их суровые лица озарились светлой догадкой — прямо как у тех двоих из ларца, одинаковых с лица. Не хватало только хором сказанной фразы «А-а-а, ясно!»
    — За сорок минут у нас не получается определить местоположение излучателя с помощью этого пеленгатора, — объяснил Курмис. — А вот часа уже, как правило, бывает достаточно.
    — Твою ж об угол! — Я в сердцах стукнул по столу. — И здесь обманула!
    — Тем и живёт, — развёл руками майор. — Или живут. Но в любом случае, по ту сторону передатчика находится очень и очень умное существо. Запредельно умное.
    Это я знал и сам, но в таком наборе обстоятельств никакой чести означенное качество Зимбе не прибавляло. Ну или кто там прячется под этой маской...
    — А были случаи ещё более трагические, — говорил Банкин, задумчиво разглядывая бутылку, содержимое которой быстро испарялось. — Один мужик лишился страха.
    — А что тут трагичного? — не понял я. — Быть смелым — это же круто!
    — Ну не совсем. Страх — это, всё-таки, защитная реакция организма на угрозу. А если не бояться опасностей, жизнь твоя будет хоть и героической, но очень короткой. Собственно, тот супермен отправился в свой полёт к облакам, когда абсолютно бесстрашно попёр в неположенном месте через десятиполосную автостраду. К сожалению, узнать у него подробности похищения его эмоции мы уже не смогли. Излучатель, конечно, нашли, но что толку? Кем ему предстал похититель и чем пугал — боюсь, навсегда останется загадкой.
    — Но даже этот случай не самый трагичный, — принял эстафету майор. — Одному гражданину повезло ещё меньше.
    — То есть, как? — опешил я. — Что может случиться с человеком хуже смерти?
    — Ха! В некоторых случаях смерть бывает чудесным спасением. А у нашего бедолаги эта хтоническая хрень сожрала сразу все эмоции, эдаким винегретом. И даже не подавилась. То ли жутко голодная была, то ли ещё по какой причине.
    — И что с ним случилось?
    — Ну как что... Стал практически овощем. Или зомбаком. Представь себе человека, который вообще ничего не хочет, ничем не интересуется, ничего не боится... Просто сидит, смотрит в одну точку и ходит под себя.
    — Полный крындец... — вздохнул я. — То есть, я ещё сравнительно легко отделался.
    — Ну не знаю... — покачал головой Курмис. — Если бы меня в мои восемнадцать поставили перед выбором — либо всю жизнь без секса, либо под машину и насмерть — я, наверно, предпочёл бы второе.
    — Во-во! — подтвердил Банкин. — В восемнадцать любой здоровый пацан целиком состоит из одного полового влечения. Немудрено, что эта тварь тебя унюхала за версту.
    — Но почему именно меня? — спросил я, скорее, у судьбы, нежели у моих собеседников. — Ведь в городе полно парней моего возраста, многие из которых гораздо более... эээ... самцастые, чем я. Взять даже пэтэушников, учившихся со мной — большинство из них вообще, кроме как о бабах, ни о чём другом не говорило. Да и, наверно, не думало.
    — А вот об этом, скорее всего, знает только оно само, — Банкин снова кинул взгляд на интерфейс. — Чем ты его так привлёк, что оно предпочло на десерт именно тебя, а не «более самцастых», как ты выражаешься. Но вряд ли тебе удастся задать ему этот вопрос: после наших визитов оно ни к одной из жертв больше не возвращалось, насколько нам известно.
    — И это, в общем-то, логично, — добавил майор. — Зачем возвращаться туда, где всё уже съедено?
    Сблизившая в откровенном душеизлиянии бывшего студента и двух сотрудников национальной безопасности бутылка почти закончилась. Почерк Банкина, оформлявшего мою скорбь в протокол, с каждой страницей становился всё больше похожим на врачебный. Наблюдавший эту жалкую сцену майор, поняв, что я с подробными показаниями от них уже никуда не денусь, решил не мучать никого из присутствующих. Он дал мне свою визитку и настоятельно рекомендовал явиться к нему в кабинет в ближайший понедельник.
    — Как раз немного отойдёшь от шока и страданий, вспомнишь побольше подробностей, — успокаивал он меня. — А сейчас рекомендую хорошенько выспаться.
    Но в моей опустошённой голове возник насущный вопрос.
    — А позвольте полюбопытствовать: что вы будете делать, когда выясните, кто похититель?
    — Сомневаешься в наших возможностях? — грустно усмехнулся майор.
    — Ну, как бы это сказать без печальных для меня последствий... — задумался я.
    — Да скажи уж как есть, — махнул он рукой. — Всё равно будет недалеко от истины.
    — Ваши возможности безграничны относительно людей, граждан нашей великой Родины. Но сомневаюсь, что вас хотя бы чисто для проформы испугается неведомое существо с другой планеты. Арестовать и допросить его вы не сможете. Отсудить компенсацию ущерба и упрятать за решётку — тем более.
    — Всё верно говоришь! — кивнул майор. — Но у нас и нет цели его наказывать, мы не милиция. Государству оно ущерба не нанесло, а интересы простых граждан мы рассматриваем только в контексте.
    Возможно, трезвый майор и не сболтнул бы лишнего, но глубокая ночь и невесть откуда (точнее, из той же батиной заначки) взявшаяся вторая бутылка сделали своё подлое дело.
    — Мы хотим с ним договориться. С нас — море жратвы, с него — польза Родине.
    — Вот это поворот! — изумился я. — И что ж это за сделка века такая планируется? Если, конечно, не секрет.
    — Представь себе солдат, лишённых страха и сострадания, — полушёпотом сказал Курмис.
    Если не можешь предотвратить нежелательные для тебя события, то хотя бы постарайся извлечь из них максимальную выгоду — вот пример образа мышления настоящего руководителя. Это я сейчас понял, но в те годы, живя лишь мнением своих работяг-родителей, я думал, что в правительстве и на других высоких должностях сидят одни идиоты, поэтому всей гениальности плана, придуманного, возможно, их полковником, а может, и кем повыше, я, разумеется, не заценил.
    — То есть, уберечь простых граждан от этого пожирателя эмоций в ваши задачи не входит? — спросил я после довольно длинной паузы, во время которой я обдумывал услышанное, а Банкин с Курмисом хлопнули ещё по пятьдесят.
    — Напрямую — нет, — спокойно, без какого-либо признака смущения, ответил майор. — Но есть предположение, что после барского обеда страхом целой роты солдат это существо уже не захочет шарахаться в поисках случайной единичной добычи, и таким образом простые граждане будут чувствовать себя немного более безопасно. Если только наш гость — не прирождённый охотник, и поиск добычи для него — смысл жизни. В таком случае — увы и ах.
    — Нда, способ, конечно, так себе, на мой взгляд, — почесал я подбородок. — Но за неимением лучшего... Кстати, в связи с этой нашей историей прямо заиграли новыми красками народные сказки о драконах, прилетавших в города и бравших дань красавицами за то, чтобы не съедать всё население.
    — А что... Ик! Хорошая аналогия! — просиял Банкин. Несмотря на то, что был он раза в два тяжелее майора, но при одинаковом количестве выпитого, выглядел он намного пьянее своего начальника. Видимо, житейский и питейский опыт здесь имели большее значение, нежели природные данные.
    — А что, вы считаете, она может за один присест схряпать весь страх у целой роты солдат? — решил уточнить я, просто для общей эрудиции.
    — Ну, за один присест — это вряд ли, — задумчиво сказал Курмис. — В среднем, одну жертву оно обгладывает от недели до полутора-двух месяцев. Так что роты ему должно хватить надолго.
    — Тогда странно... Со мной она была год.
    — Год?! — бравые сотрудники аж привстали со своих табуреток. — Это ж сколько в тебе мужицкой силы-то... Было...
    — А может, она это... — Банкин пытался подобрать правильную формулировку. — Удовольствие растягивала? Смаковала?
    — По ходу, точно «она», а не «оно», — согласился майор. — Хотя кто ж их разберёт...
    Заполнявшему стаканы, паузы и пустоту в душе зелёному змию надоело быть гвоздём ночной программы, и он, незаметно подвинувшись, уступил место неотвратимо надвигавшемуся рассвету. Чокнувшись «на ход ноги», госорганы кое-как встали и направились в сторону коридора. Майор держался отлично, его военная выправка ничуть не пострадала от нескольких жалких стопок. А вот Банкин умудрился устроить ДТП с холодильником, посмевшим перейти ему дорогу. Я даже не пытался встать, памятуя, что во мне ещё до их прихода уже сидело энное количество градусов. Зато в моей полусонной голове возникли кадры из недавно посмотренного на пиратском диске фильма «Люди в чёрном».
    — А вы не будете стирать мне память, как в кино? — спросил я на всякий случай. Оказалось, мои визитёры тоже имели удовольствие насладиться голливудской картиной.
    — С какой целью, позволь узнать? — спросил Курмис, надевая плащ.
    — Ну чтобы я никому не проболтался...
    — О том, что ты чпокался с инопланетянкой, вылезшей из твоего компьютера, а потом напился с чекистами? — расхохотался майор. — Рассказывай смело, тебе всё равно никто не поверит.


    Глава 5

    «Ещё одна дверь захлопнулась», — такая мысль проскользнула в промежность моих извилин, когда ушли ночные визитёры. И посвящена она была отнюдь не щелчку замка, поставившего точку в одной из глав моей донельзя скудной биографии. Была ли эта глава последней? Определённо, нет! После неё должен следовать, как минимум, эпилог. Возможно, перед ним ещё будет какая-то совсем коротенькая глава, в которой напишут, как наш герой в понедельник сходил в один угрюмый кабинет, рассказал строгим дядям в штатском, что с ним происходило в предыдущем разделе, а затем отправился на все четыре стороны заниматься тем, что в обществе принято называть жизнью и радоваться тому, что у тебя есть хотя бы это. Как наслаждаться жизнью без одного из главных её удовольствий, никто, конечно, не научит. Может быть, в сорок лет мужика и начинают интересовать театры с музеями, но мне до этого возраста ещё предстояло дожить. В успехе последнего я не был уверен ни на грамм.
    Будущее рисовалось мне личным постапокалипсисом. Тот обман, в который меня втянуло потустороннее нечто, до сих пор грохотал эхом в пространстве между моих ушей, стремительно схлопывающемся в сингулярность. Что будет после него? Точнее, так: будет ли вообще хоть что-нибудь после него? И поверю ли я ещё хоть кому-то и хоть во что-то? Обманула. Втёрлась в доверие, заставила полюбить и обманула. Но лузер... Я всегда был лузером, который не способен думать своей головой, в результате чего просто вынужден верить на слово всем, кого считает хоть немного умнее. Такие, как я — идеальный корм для системы. А вот поди ж ты: вместо системы мной полакомилась хтоническая хрень из другой галактики. А может, и не из другой — ей соврать, что глазом моргнуть (хотя и глаз-то у неё нет). Но какая мне разница, откуда она и кто? Факт остаётся фактом: сыграв на самых тёплых чувствах, обманула и обглодала. Кто-то скажет: «Жив остался, и слава богу!» Но то, что у меня осталось, жизнью может назвать разве что безрукий и безногий. Или слепоглухонемой.
    Как-то по пьяной лавочке мой отец разоткровенничался и признался, что топит в водке мечты, которые не смог осуществить. Они были до хохота банальными: объездить мир, повидать лучшие его красоты и познать лучших его красавиц. Но вместо чудесных приключений в его жизни случилась моя мать. А потом неожиданно случился я. Вместо Нью-Йорка и Парижа были ясли и детские больницы, вместо круассанов и такоса — сухие смеси и подгузники. А вместо молодого жизнерадостного двадцатисемилетнего паренька появился угрюмый, осунувшийся, ненавидящий весь мир двадцативосьмилетний взрослый мужчина с потухшим взглядом. Мы с отцом держали нейтралитет: он не любил меня, но терпел и старался не срываться, хотя, по его мнению, именно я испортил его жизнь. Я отвечал ему взаимностью. Но именно сейчас я понял, что потерял он: ведь то же самое потерял и я. И кажется, я уже знал, чем буду глушить свой внутренний вопль отчаяния до тех пор, пока не утону весь вместе с ним.
    Перебравшись, наконец, в свою комнату, я задёрнул шторы. Подлому рассвету было плевать на моё горе, и он внаглую вламывался в моё окно с коварной целью не дать мне заснуть. Я был согласен с майором: сон — это лучшее, что может со мной случиться сейчас. Но затащив носившее его тело на матрас, мой истыканный со всех сторон мозг выдал порцию новых сомнений. А что если врали Банкин с Курмисом? Мотивы их лжи вполне очевидны: они хотят заполучить себе Зимбу и любыми способами пытаются добыть побольше информации о ней. У кого ещё можно выведать кучу секретов об интересующей тебя личности, как не у её ближайшего друга, в одночасье ставшего врагом и желающего поквитаться?
    Кому бы вы охотнее поверили? Существу, называющему себя пришельцем из другой галактики, у которого даже тела нет, или же биологически родным тебе сотрудникам госорганов? Для меня выбор вообще ни разу не очевиден: убедительно врать могут и те, и эти. И будь этот вопрос чуть более абстрактным и не задевающим мои личные интересы, то я бы скорее поверил первому, чем вторым — чисто из симпатии.
    Существовал один-единственный способ разрешить эти сомнения, но я понятия не имел, как его провернуть. Сетевого интерфейса, транслятора мерности или же приёмопередатчика мозговых волн — как ни назови — у меня больше нет. Значит, нет и связи с ней. А раз так — зачем париться о том, что ты не в силах изменить? Нужно просто закрыть глаза и уснуть. Просыпаться, кстати, уже необязательно. Но если всё же такое событие произойдёт — вот тогда и подумаем на свежую голову! Раз — прыгнул слоник через забор. Два — прыгнул слоник через забор. Три — прыгнул слоник через забор...
   
    Утро наступило в 15:20, не принеся ни грамма облегчения. Наоборот, состояние было таким, словно ночью кто-то откачал из меня всю кровь и залил вместо неё расплавленный свинец. Всё тело нещадно ныло, будто его били во все места, а конечности были нереально тяжёлыми. Отец в таких случаях опохмеляется, но только я произнёс внутренним голосом слово «водка», как меня начало ужасно тошнить. Криво-косо собрав из кусков бытия паззл со своим портретом, я на неизвестном количестве точек опоры переместился в уборную, где минут пятнадцать кряду хвастал перед унитазом богатством своего внутреннего мира.
    Среди людей давно ведутся споры о том, какой напиток на земле самый вкусный. Одни топят за глинтвейн, вторые отстаивают кофе. Кто-то обожает эксклюзивные вина, а иные без ума от ирландского эля. Но все эти жидкости с треском, всухую проигрывают воде, которую человек пьёт наутро после влитых в себя вечером слоновьих доз горячительных напитков. Уж поверьте на слово мне, мёртвой хваткой присосавшемуся к графину с кристально чистой и прозрачной, как слеза Снегурочки, ключевой водой, которую родители набирают по дороге с дачи. Выпив его залпом до дна, я стал немного сильнее верить в то, что я всё-таки человек. Хотя, в то же время я стал несколько больше понимать и даже слегка сочувствовать своей «бывшей девушке», а ныне — злобному (или не очень злобному) пожирателю эмоций. Это ж как тебе должно быть хреново, чтобы выжрать всего мужика начисто! Жажда там была, голод или ещё что — уже не столь важно. Важно то, что я начал приходить в себя.
    Чтобы окончательно вернуть в привычную колею сошедшие с рельс мысли, я, по своему старому обыкновению, пошёл бродить по улицам и дворам своего городишки. Время неспешно подползало к вечеру субботы, и у пивных ларьков уже начинали понемногу собираться весёлые компании. Навстречу то и дело проходили симпатичные девушки, с которых июнь постарался снять как можно больше ненужной одежды. Глядя на каждую из них, я спрашивал себя, хотел бы я видеть у себя в постели эту милую особу. Но организм мне каждый раз отвечал одно и то же: «Да ну её нахрен, Витька!»
    Прикончив по дороге бутылочку джин-тоника, я вернулся в свою опустевшую пещеру, в которой начавшаяся год назад волшебная сказка окончилась весьма печальным финалом. Чёрт возьми, это произошло вчера! Мне сейчас казалось, что всё было век или два назад — такой бесконечной была эта ночь. И образ девушки, которой в реальности не существовало, почти растворился в моей памяти, будто она медленно уходила от меня в ту мелкую рябь искажённого пространства, из которой она явилась мне прошлой весной. А была ли она вообще, эта инопланетянка, взявшая никнейм из дурацкого комикса? Нет, не красавица, представшая моим глазам, а облачко квантов, чем она, по её словам, являлась. Были ли те короткие встречи, казавшиеся мне целыми жизнями? Были ли чувства, родившиеся в недрах моего «я» и летевшие к ней сквозь все измерения, не зная преград и заслонов? Был ли я? И есть ли я ещё?
    Копаясь в этих вопросах и всё глубже погружаясь в них, как в большую смердящую кучу, я опять не заметил, как включил свой многострадальный комп, вновь отрезанный от мира, и начал перечитывать нашу с ней переписку с самого первого её «Привет!». Боже, что за безумный сказочник сочинил свой роман в форме диалога двух собеседников в чате! Разве сможет нормальный и адекватный человек так причудливо сплести в одну длиннющую ленту сообщений и математику, и астрономию, и психологию, и философию, а затем обвить всё это разноцветной каймой чувств? Я читал это и заново проживал все события, о которых мы писали друг другу. Продевал в себя все эмоции, которые наполняли смыслом эти строчки, равно как и всё моё существование. И чем ближе они приближались к окончанию, тем сильнее подкатывал ком к горлу: вот сейчас! Сейчас всё оборвётся, рухнет, сгорит... А что дальше?
   
    [Zimba]: Ууурраааааа!!!!! Выпускник вернулся!!!!!!! :-* :-* :-***********
    [Тигрь Ламповый]: :*--- тбя мое слонышко!!! Щас нтенну найду...
    [Zimba]: Ох ты ж чудо моё пьяненькое! :-D Ну ничего, один раз можно. Давай вставляй быстрее антенну! Ты не представляешь, как я заждалась!
    [Тигрь Ламповый]: щщщщщщщща
    [Zimba]: Сам ты жопа Сатаны!!! :-p
   
    Вот и всё, что осталось после... Стоп! Что?! Я медленно, практически по буквам перечитал последнее сообщение. Я готов был поклясться, что вчера, перед тем, как прийти ко мне в последний раз, она мне этого не писала! Жопой сатаны я обозвал её про себя, когда узнал от бравых сотрудников, что она у меня украла. Значит, всё это время она сидела где-то рядом, невидимая и незаметная, и подслушивала не только разговоры, но и мысли!
    Промахиваясь от волнения мимо нужных букв, я кое-как набрал:
    [Тигрь Ламповый]: ТЫ ГДЕ?????????
    Но ответа так и не получил. Цветочек её статуса был красным, как и все остальные. Прождав минут десять, я написал ещё:
    [Тигрь Ламповый]: Не молчи, я знаю, что ты здесь! Я хочу с тобой поговорить.
    И вновь ответом мне был лишь мигающий курсор. Неужели она обиделась на то, что я поверил чекистам, как-то умудрилась написать мне это последнее гневное сообщение и улетела насовсем? Но, чёрт возьми, она же не обижается! Или она снова пытается меня обмануть?
    Окончательно запутавшись в догадках, я налил себе чай и вышел на балкон. Пока я перечитывал историю переписки, город вновь нежно обняла ночь. Сегодня она была удивительно безоблачной, и чистое звёздное небо было так близко, что я чувствовал всем телом его холодное дыхание. Звёзды не молчали! На языке мыслей и эмоций, на родном языке жителей планеты, родины Зимбы, они шептали мне: «Не надо выбирать, кому верить. Верь тому, что внутри тебя!».
    А что было внутри меня кроме боли и пустоты? Да и тут ещё как посмотреть, внутри ли они, или же это я внутри них, посреди этого беспросветного мрака, болтаюсь, как космическая пылинка меж звёзд, и на сотни световых лет вокруг меня нет ничего и никого. Но что же тогда, помимо них, могло остаться именно внутри меня? И тогда я увидел его! Маленький, как яблочко, но нестерпимо горячий огненный шар внутри меня, несущий в себе столько тепла, столько необузданной энергии, что хватило бы обогреть всю Землю, если вдруг потухнет Солнце. Этому шарику было всего чуть меньше года, но раз уж он загорелся, то будет гореть и греть тех, кто нуждается в его тепле. Вечность точно, а потом — как пойдёт. Вы спросите, как он называется? На языке Зимбы его название, конечно, звучит более поэтично, но словами его, увы не написать. А на нашем с вами языке его можно назвать одним простым словом — любовь.
    Я держал этот шарик в руках, и он так нежно согревал мои ладони. Какое-то время я молча наслаждался этим теплом, а затем поднёс его к губам и тихо прошептал:
    — Зимба, я хочу тебя увидеть.
    Я знал, что шарик передаст ей мои слова.
   
    Допив чай, я вернулся в комнату и вновь сел за комп. Окошко нашего чата было всё так же открыто на весь экран, но история почему-то вновь стояла на самом её начале. Цветочек статуса был всё так же неумолимо красным. Но вопреки ослиному упрямству фактов, я просто верил. Крутя бесконечную пелену сообщений вниз, я знал...
    [Zimba]: Сам ты жопа Сатаны!!! :-p
    [Тигрь Ламповый]: ТЫ ГДЕ?????????
    [Тигрь Ламповый]: Не молчи, я знаю, что ты здесь! Я хочу с тобой поговорить.
    [Zimba]: Ты им поверил?
    Аааааа!!!! Спасибо тебе, мой шарик! Спасибо и тебе, судьба! Врать Зимбе я даже не пытался, а правду говорить всегда легко, если знаешь её наверняка.
    [Тигрь Ламповый]: Я не знаю, кому верить, Зимба! Поэтому я и хочу поговорить с тобой! Где ты? Куда пропала? И как ты мне пишешь без того устройства?
    [Zimba]: Они сказали тебе правду, Вить. Точнее, почти не соврали. А я... Я не пропала. Я просто решила, что нам больше не стоит продолжать общение. Единственное, что я хочу тебе сказать на прощание - я ничего не украла. Твоё сексуальное желание на месте. Я всё тебе вернула, даже с процентами.
    [Тигрь Ламповый]: Ты просто решила? А тебе это не кажется немного неправильным? Почему ты решила за меня?
    [Zimba]: Вот это напор! Романтичный мальчик наконец-то включил мужчину! Браво! Бис!
    [Тигрь Ламповый]: А может, не будешь паясничать?
    [Zimba]: А может, не будешь мне указывать? Я, если хочешь знать, вообще не планировала тебе отвечать. Но ты так заорал на весь кластер вариантов, что я испугалась: вдруг перебудишь в нём всех спящих, а может, даже и мертвецов!
    [Тигрь Ламповый]: Я??? Заорал???
    [Zimba]: Именно! Помнишь, я говорила, что ты - далеко не примитивная форма жизни? Так вот, ты воспользовался одним из тех законов физики, что прекрасно работают в вашем мире, но о которых не знает почти никто из людей. Да и я подозреваю, что ты сам сделал это абсолютно случайно. Но сейчас речь не об этом. Что ты от меня хочешь?
    [Тигрь Ламповый]: Я хочу увидеть тебя! Поговорить подробно обо всей этой дурацкой ситуации. В конце концов, я хочу узнать правду!
    Она долго не отвечала на это сообщение, и я уж было решил, что она вновь улетела вместе с той правдой, в которой я нуждался сильнее воздуха. Но только я решил повторить трюк с шариком, как динамики, наконец, прокуковали.
    [Zimba]: Иди спать!
    [Тигрь Ламповый]: Конечно, самый простой вариант - послать меня нахрен и ничего не объяснять. Это что получается: тебе стыдно, и ты не хочешь признаваться?
    [Zimba]: :-D Витька! Какой ты милый, когда сердишься! :-)) Впрочем, для меня ты в любом состоянии милый... Но фраза "иди спать" в данном случае - вовсе не посыл нахрен, а вполне конкретная инструкция, что тебе нужно сделать, чтобы увидеть меня и поговорить. Материализоваться в твою реальность я не могу - отгадай, по какой причине. А вот в сон к тебе прийти - это всегда пожалуйста!
    На своей памяти я никогда ещё не запрыгивал в кровать так быстро. Ожидая, когда меня, наконец, засосёт в самый честный из миров — мир бессознательного — я гадал, какой она предстанет на этот раз.


    Глава 6

    Мы встретились на крыше. Не знаю, что за дом находился под нами, но он был очень высоким и бесконечно длинным. Небо блестело ярким узором незнакомых мне созвездий: я готов был поклясться, что это абсолютно не те звёзды, которые обычно видны с Земли. Ближе к горизонту от поверхности планеты, которая вряд ли была моей, к звёздному небу тянулись разноцветные лучи света, взявшие в кольцо эту чёрную ткань с блестящими стразами.
    Зимба стояла рядом со мной и задумчиво смотрела туда, где убегающая вдаль крыша растворялась в бескрайности чужого космоса. Её любимое лиловое платье развевалось на ней, танцуя в струях уютного тёплого ветра, ласково обдувавшего нас со всех сторон сразу.
    — Вселенная прекрасна! — мечтательно сказала она. — И не только потому, что совершенна. Знаешь, почему она не нуждается в правде?
    Тут я как бы со стороны увидел свою вопросительную мину.
    — Потому что она и есть правда, — ответила Зимба за меня.
    — Но ведь я — не Вселенная! — сказал я. — Поэтому очень хочу узнать, кто из вас не врал мне.
    — Идеальная ложь должна содержать девяносто процентов правды, — улыбнулась она. — Это тебе любой журналист или руководитель подтвердит. Правдивые факты можно скомбинировать и подать так, что слушатель сделает выводы, абсолютно не соответствующие реальности. Наверно, ты будешь очень удивлён, если я скажу, что правы и твои новые друзья, и я.
    — Но как такое возможно? — не понял я.
    — Очень просто: я говорила тебе одну часть правды, а они — другую. В конце концов, ты за год даже ни разу не спросил меня, чем я питаюсь!
    — Действительно, — развёл я руками. — Когда влюблён, больше хочется думать о высоком, чем о физиологических потребностях.
    — Вот именно! — она лукаво прищурила глаз. — А в моём случае выступать с инициативой в этом вопросе было бы невыгодно. Поэтому я и помалкивала в тряпочку. Хотя среди людей и ведутся споры, что честнее с точки зрения морали, откровенная ложь или недосказанность, но так сложились обстоятельства, что я использовала второй вариант.
    — То есть, ты весь год меня просто объедала, прикидываясь влюблённой? — сердито спросил я.
    — Нет. Но давай лучше я расскажу тебе всё с самого начала. Ибо донести всю суть в формате «вопрос-ответ», не исказив полной картины, у меня никак не получится.
    Я лишь вздохнул и молча кивнул. И мы, абсолютно не сговариваясь, одновременно медленно пошли по этой крыше вперёд, в сторону бездонного чёрного неба в блёстках.
    — Я родилась на живой планете, — начала она. — Во Вселенной таких исчезающе мало.
    — Ну как минимум две нам с тобой знакомы, — улыбнулся я.
    — Если ты записал в этот ряд Землю, то спешу тебя огорчить: твоя планета таковой не является.
    — Погоди, — удивился я, — то есть, по-твоему, я не являюсь живым существом?
    — «Живая планета» и «планета, на которой есть жизнь» — это абсолютно разные вещи, — спокойно объяснила она. — Можно ли назвать живым труп, на котором поселились грибы и бактерии?
    — Ты хочешь сказать, что твоя планета — это живое существо само по себе?
    — Именно так! Большое доброе существо, обитающее на орбите голубой звезды. В трёх измерениях она казалась обычной глыбой-астероидом. Но если видишь немного больше, как мы, то она предстанет тебе огромным шаром из энергии и разума. Мои далёкие предки жили с планетой в полной гармонии. Они питались её энергией и были её глазами и ушами. А ещё, так как сама она не могла улететь со своей орбиты, мои предки были её посланниками к другим мирам и цивилизациям. С ними дружили многие разумные расы в нашей галактике, а однажды в вашем Млечном Пути мы встретили детей такой же живой планеты! Они были абсолютно непохожи на нас. Трёхмерные, они состояли из какого-то вещества, показавшегося нам чем-то средним между газом и гелем. Но по уровню развития они даже в чём-то превосходили нас.
    — Огого! — удивился я. — Это как так трёхмерное существо может превосходить восьмимерное?
    — Витька! — рассмеялась она. — Ну не количеством занимаемых измерений же, в конце концов, оценивается уровень развития цивилизации! Это всё равно что судить о разуме землян по количеству конечностей!
    — Ну да, — смутился я. — А то получится, что самые умные на Земле — сороконожки.
    Крыша, по которой мы шли, не была совсем плоской, как асфальтовая дорога. То тут, то там из неё торчали вентиляционные шахты и печные трубы, из которых ввысь уходил уютный дымок.
    — Но чуть меньше ста миллионов лет назад наша планета начала медленно умирать. Никто не знает, из-за чего это случилось. Её жизненная энергия стала угасать, и вскоре её перестало хватать, чтобы накормить нас. Мои предки всеми силами пытались её спасти, но так и не смогли понять, что можно сделать. Мы стали постепенно деградировать и терять накопленные нашей цивилизацией знания. Со временем круг наших забот перестал включать в себя спасение живой ещё матери-планеты и сузился до поисков пригодного источника пищи. А вскоре на планете завелась белковая жизнь. Поначалу мы не придавали этому значения: ну какое нам дело до крошечных бактерий? Мы и не заметили, как всего за пару десятков миллионов лет из бактерий развились сначала растения, а потом и животные! И вот тогда мы не на шутку перепугались: а что если эти существа окончательно добьют нашу планету, а заодно — и нас? Вначале мои предки пытались бороться с белковыми, но позже, когда немного изучили их строение, то обнаружили у тех нечто такое, что в корне поменяло всё их отношение к непрошенным гостям. У белковых были эмоции! А в них содержалось колоссальное количество энергии, пригодной в пищу! Конено, поначалу эти существа были очень примитивными, и их эмоции на вкус были той ещё дрянью, но тем не менее, они были вполне съедобными.
    — И тогда вы вздохнули спокойно и перешли на питание эмоциями ваших новых планетян? — догадался я.
    — Ну почти так оно и было, — кивнула она. — Мои предки постепенно изучили природу и суть эмоций и выяснили, что внутри белкового одна эмоция растёт в среде других, взаимодействуя с ними. Как растения на грядке. И если существу подкинуть совсем немного «питательной среды», то в нём может вырасти очень сочный и аппетитный «плод», который будет гораздо вкуснее и калорийнее, чем «дикорастущий». Тогда мы взялись за дело всерьёз: выбрали один вид существ, чьи чувства были самыми насыщенными, и стали их «культивировать».
    — Вот, блин! — проворчал я. — Мне родителей-огородников хватило выше крыши, а оказывается, что и ты туда же...
    Зимба опять залилась своим звонким и чистым смехом, слыша который, становишься готов простить этому человеку что угодно.
    — У нас получился некий симбиоз с этим видом белковых, — отсмеявшись, продолжила она. — Мы транслировали им мысли и настроения, необходимые для выработки нужной нам эмоции, а они от этого умнели. И через каких-то полмиллиона лет их вполне можно стало назвать разумным видом.
    — А как они выглядят? — поинтересовался я.
    — Ну, с точки зрения нашего вида, состоящего из облака квантов, наши разумные белковые чем-то похожи на вас. У них шесть конечностей, толстая пористая кожа для защиты от жары...
    — У вас очень жарко? — поинтересовался я.
    — Конечно. Голубая звезда намного горячее, чем ваша жёлтая. А ещё у них мозг спрятан внутри тела, а не вынесен в отдельную его часть, как почти у всех землян. Я считаю это более рациональной конструкцией.
    Наш путь становился всё более интересным. Сначала прямо на крыше тут и там появлялись скамеечки совершенно разных форм и цветов, на которые уставший поднебесный странник мог присесть или даже прилечь. Потом пошли столики и прилавки с напитками и закусками, стоявшие без какого-либо присмотра — просто подходи и бери. Но пока мне не хотелось ничего из того ассортимента.
    — Постепенно так вышло, — рассказывала Зимба, — что наша раса поделилась на два лагеря по пищевым пристрастиям. Первым нравились резкие, острые эмоции: например, страх, агрессия, ненависть, зависть, обида. А другим, наоборот, более нежные: любовь, радость, сострадание, дружба, страсть.
    — Так значит, вы всё же условно делитесь на мужчин и женщин? — лукаво прищурился я.
    — Нет, скорее, на мясоедов и веганов.
    — А к кому из них относишься ты?
    — Вить, что за вопрос? — она взглянула на меня так, будто я сначала мастерски станцевал брейкданс, а потом не смог сделать двух простых шагов прямо. — Разве я тебя пугала или оскорбляла? А может, хвасталась роскошью, или же предавала?
    — То есть, веган? — осторожно предположил я.
    — Ты поразительно догадлив! — съязвила она. — Именно по этой причине меня абсолютно не интересует коммерческое предложение твоих приятелей в штатском. Страх хоть и калориен, но на вкус — бееееее...
    — Погоди, а как же тот мужик, который героически пошёл через дорогу?
    — А, этот-то... — вспомнила Зимба. — С тем мужичком вообще вышла занятная история. Дело в том, что страх страху рознь. Например, то чувство, когда видишь перед своим носом открытую пасть хищника, оно для меня вообще почти несъедобно. А вот страх неизвестности ещё можно съесть, как сказал бы человек, «зажав нос». Да и по питательности он слегка превосходит боязнь очевидной угрозы. Но дяденька наш был большим любителем новостей чернушного характера, а посему — боялся всего на свете: войны, репрессий, террористов, эпидемий, сексменьшинств... В общем, всего того, что не несёт лично для него никакой реальной опасности, но чем так активно пугают народ журналисты. Я как раз тогда была жутко голодной, а потому решила убить двух зайцев: и подкрепиться, и помочь бедолаге, лишив его этого самого страха неизвестности: в человеческом мире он практически никогда не несёт в себе пользы для индивидуума. И лишь когда я одним махом всё доела, дабы сильно не растягивать это сомнительное «удовольствие», я поняла, что просчиталась: у этого парня страх неизвестности так сильно сросся со страхом реальной опасности, что стал одним и тем же чувством. Проще говоря, мужик уже не отличал настоящую угрозу от своих домыслов. В общем, сама того не желая, я съела у него весь страх вообще. Ой как мне тогда поплохело!.. Хорошо, что у нас есть некий защитный механизм, наподобие человеческой тошноты. Я потом долго летела и «сливала» эту гадость из себя в окружающее пространство...
    — А я уж было подумал, что ты не одна пожаловала в гости в наш мир, а ещё и мясоеда прихватила.
    — Нет, увы, меня сюда занесло одну, без какой-либо компании, — вздохнула она. — Но что-то мы немного перескочили.
    — Вот да, тебе же не нравилось, когда я перескакиваю, — хихикнул я, — а сама туда же...
    Болтая на ходу, мы плавно сместились от центра крыши ближе к её краю так, что стал виден открывающийся внизу потрясающей красоты ландшафт. Отдельно стоящие невысокие домики в два-три этажа органично перемежались с островками деревьев и кустов. Всё это было оплетено мерцающей сеткой широких и узких дорог, освещённых тёплыми рыжеватыми фонарями. Вдали же, за городом, виднелась бежевая дорожка света незнакомого мне спутника, отражённая в рябящем зеркале широченной реки.
    — Когда я родилась, — вспоминала Зимба, — наш народ уже полностью адаптировался к питанию эмоциями белковых. Вкус энергии планеты помнили только старейшины, жившие уже не первый миллион лет.
    — Вот это я понимаю, возраст! — присвистнул я.
    — Ага. Так что я в свои двести одиннадцать ещё практически новорожденная. Кстати, — тут она снова виновато опустила нос и даже шмыгнула. — Прости меня пожалуйста, но насчёт соотношения времени на наших планетах я приврала.
    — Сильно? — насупился я.
    — Ну... Достаточно. На самом деле, один наш год равен примерно трем вашим. Но это чисто по моим ощущениям. Точных замеров, и вправду, никто не делал.
    — То есть, тебе по-нашему примерно полтыщи? — ахнул я.
    — Ну да. Скажи я тебе такое в первый день знакомства — ты бы знатно перепугался. А страх невкусный... Да и к тому же, вряд ли тогда у меня получилось бы раскрутить тебя на страсть и желание.
    Я опять бросил на неё свой самый презрительный взгляд из всего своего арсенала. Но Зимба нисколько не смутилась.
    — Кстати, если ты думаешь, что я и здесь читаю твои мысли, — сказала она, — то спешу тебя обрадовать. Или огорчить — смотря как ты к этому относишься. Во сне другие законы и условия, чем в так называемой реальности. Если во время бодрствования мысль у человека рождается перед словами, то во сне слова и мысли — это одно и то же, и появляются они непосредственно во время их произнесения. Так что я никак не смогу прочитать то, что ещё не родилось.
    — То есть, во сне наши с тобой возможности более равны? — уточнил я.
    — Здесь они почти одинаковы, — улыбнулась Зимба. — Если вдруг ты захочешь проникнуть внутрь этого дома, по которому мы идём, через четвёртое измерение, то легко сможешь это сделать.
    — Научишь?
    — Пожалуйста! — обрадовалась она. — Представь этот дом как будто развёрнутым на плоскости. Словно все его стены, крыша, даже подвал нарисованы на одном листе бумаги. Да что я болтаю...
    Она присела на корточки и стала водить пальцем по поверхности крыши, оставляя на ней светящиеся линии.
    — Смотри: вот стены, вот крыша. А теперь строим перпендикуляр ко всем этим трём измерениям...
    Она оторвала палец от рубероида, и светящаяся линия, как росток из земли, потянулась за ним вверх.
    — Если теперь развернуть каждый этаж в плоскость, представив их слоями, а затем каждый слой нанизать на это перпендикуляр, как бумажки на длинную иголку, то вдоль этой вот четвёртой оси можно перемещаться по плоскостям. Погнали?
    И не дожидаясь моего ответа, она схватила меня за руку и потащила куда-то вниз, прямо в крышу. Я и глазом не успел моргнуть, как мы с головой погрузились в толщу бетонной плиты, и я видел своими глазами стальную арматуру и провода, идущие внутри перекрытия. Спустившись сквозь чердак, на котором устроили ночную тусовку голуби, мы плавно нырнули на последний этаж. На стенах длинного светлого коридора, уходившего, как и крыша, в бесконечность, двумя ровными рядами висели большие и маленькие картины. Я вспомнил, что некоторые из них мы изучали на уроках искусствознания в школе, но названий выкопать из памяти не мог, как ни старался. И только увидев их здесь, почти вживую, я ощутил их магическую красоту и глубину вложенных в них чувств. Тогда же, в школе, глядя на мелкие фотокопии, я видел лишь набор мазков кистью, и не более того.
    Зимба же не обращала на картины никакого внимания, будто бы гуляла по этому коридору каждый день не по разу. Хотя кто ж знает, чем она занималась в перерывах между нашими встречами...
    — Когда мне было лет сто с небольшим, — продолжила она свой рассказ, — мы с друзьями, примерно моими ровесниками, отправились однажды гулять. И случайно залетели на полюс нашей планеты, куда обычно никто из нас не летает. Зачем, если там белковых нет? Кушать всё равно там нечего.
    — Хорошо погуляли! — усмехнулся я. — Для вас это, наверно, как в соседний двор зайти.
    — Ну нет, чуть подальше! — улыбнулась Зимба. — Так вот, в снегах полярной пустыни мы обнаружили огромное подземное помещение, в котором находились абсолютно незнакомые нам предметы. Среди всего прочего там оказались какие-то еле видные продолговатые ёмкости типа капсул, до краёв наполненные неизвестной нам энергией. Отгадай, что мы, шалопаи, тут же сделали?
    — Бабахнули одну или несколько капсул? — с азартом юного хулигана предположил я.
    — Я знаю, что людей хлебом не корми, только дай что-нибудь бабахнуть, — вздохнула она. — Но у нас и в мыслях такого не было, ведь мы — абсолютно мирные существа.
    — То есть, кушать чьи-то эмоции, по-твоему, мирное занятие? — не понял я.
    — А кушать тела коров и свиней? — парировала Зимба.
    — Ладно, один-один.
    — Мы смогли вскрыть одну капсулу и попробовать то, что в ней было. О, я не забуду эти мгновения никогда! Это было самое вкусное, что я когда-либо ела в своей жизни! Вот знаешь, когда ваших человеческих детей посылают в магазин за булкой, а они эту булку обгрызают по дороге домой?
    — О да, — довольно улыбнулся я. — Я тоже так делал, и это было лучшее лакомство моего детства!
    — Значит, ты меня поймёшь! — обрадовалась Зимба. — Только то, что попробовала я, было в тысячу раз вкуснее этой самой булки.
    — А вот тут можно и поспорить! — возмутился я.
    — Но нужно ли? — пожала плечами она. — Просто поверь мне на слово: это было такое наслаждение, такой взрыв чувств, что даже нашего языка, боюсь, не хватит, чтобы точно передать это. Именно тогда ко мне пришло ощущение, будто я родилась во второй раз. Каждый из нас сделал буквально по глотку, но мы наелись этим, наверно, на месяц вперёд. Из капсулы же, как нам показалось, нисколечко не убыло. Тогда мы взяли с собой пару этих штук и принесли нашим старейшинам: вдруг они знают, что это такое. И мы не прогадали! Те рассказали нам, что давным-давно, когда наша планета ещё была здорова, наши предки, путешествовавшие в самые дальние уголки космоса, брали с собой её энергию, упакованную в эти капсулы, чтобы чем-то питаться в дороге. И возможно, мы последние, кому посчастливилось вкусить её остатки.
    Зимба замолчала, отрешённо глядя в пол. Возможно, мысли во сне и не читаются, но я ясно почувствовал её горе, как своё собственное. Будто это моя родная мать лежит при смерти, а я не знаю, чем ей помочь, только сижу на краю её кровати и чувствую последнее угасающее тепло её руки своими ладонями...
    Увешанный картинами коридор всё так же уходил горизонтально вдаль, а мы с Зимбой начали движение под горку, будто по лесенкам спускаясь всё ниже и ниже с этажа на этаж.
    — С тех пор я жила мечтой об этой прекрасной, волшебной энергии нашей планеты. Она стала смыслом моего существования, мне хотелось пить её вновь и вновь, заполняя ей себя до краёв. Но тех энергокапсул хватило бы ненадолго даже мне одной, не говоря уже о том, чтобы поделиться с друзьями. Поэтому мечты так и остались сладким улетающим ветром, лишь единожды поцеловавшим мою тонкую душу.
    На одном из этажей, куда мы спустились, такими же бесконечными, как и всё здание, рядами стояли ресторанные столики, накрытые ажурными скатертями. Зала была освещена огромными люстрами, в которых горели настоящие восковые свечи, источая приятный аромат. Между столиков сновали вёрткие, как угри, официанты, разнося подносы с изысканными блюдами. Едва заметным движением руки Зимба стащила с одного из подносов пару длинных пирожных, увенчанных изящными кремовыми финтифлюшками. Одно она протянула мне, а от другого откусила чуть не половину за раз.
    — Ммм, напоминает лёгкое любопытство, — промурлыкала она, проглотив кусок десерта.
    — Не понял. Кто что напоминает?
    — Вот эта вкусняшка, — помахала она остатком своего пирожного перед моим носом, — по вкусу похожа на лёгкое любопытство. Не такое, как к новому интересному знакомому, а такое, будто увидел свёрток на дороге и гадаешь, что в нём находится. Попробуй!
    Я откусил немного от своего пирожного и застыл на месте. Потому что, беря своё начало на кончике языка, по моему телу растёкся вкус, которого я раньше не то что никогда не пробовал, а даже представить себе не мог, что такие вкусы существуют в природе. Не сладкий, не солёный, не терпкий, не пряный, а именно вкус любопытства! Его сложно было спутать с чем-то другим.
    — Нравится? — спросила она, когда я доел всё пирожное.
    — Ещё бы! — восхищённо сказал я, ища глазами другие кушанья. — Теперь я, пожалуй, соглашусь с тобой в том, что булка из моего детства даже близко не валялась.
    — А это ты ещё страсть не пробовал! — лукаво прищурилась Зимба.
    И мы пошли вдоль столиков, не спеша дегустируя всё новые и новые изысканные закуски. Вот я увидел большую глубокую вазу из чёрного стекла, с горкой наполненную какой-то серо-зелёной густой массой, похожей на баклажанную икру. Посередине посудины вертикально торчала большая деревянная ложка. Все предыдущие попробованные мной блюда были необычайно вкусными, поэтому, уже не особо раздумывая, я черпанул полную ложку этой «икры» и с размаху отправил себе в рот.
    Когда-то я знал, что незнакомую еду следует прежде нюхать, а затем пробовать самый маленький кусочек, который только можешь отщипнуть. Но это знание немного запоздало с визитом. Поэтому в первый момент мне показалось, что я проглотил ежа, между иголок которого, к тому же, находилось высокое электрическое напряжение. Если бы содержимое вазы было обычной человеческой едой, то я бы предположил, что это какое-то неимоверно острое кавказское или мексиканское блюдо. Но раз мы трапезничали в ресторане, чьё меню, как я подозреваю, составляла лично Зимба, то эмоция, которой я столь опрометчиво отведал, была явно одной из самых сильных и резких, какие только могут быть. Иголки ежа через несколько секунд расползлись по всему моему телу и на мгновение будто парализовали меня ударом тока. Но чуть погодя это чувство прошло, и я ощутил тягучее послевкусие, как от очень тяжёлой, калорийной еды, типа сала. И вот тогда до меня, наконец, дошло, что эту штуку следует мазать тонким слоем на что-то гораздо более лёгкое, а не жрать ложками.
    Стоявшая рядом Зимба всё это время с интересом наблюдала за выражениями моего лица, менявшимися как цвета лампочек в новогодней гирлянде.
    — Ну и как тебе понравился страх смерти? — улыбнувшись, поинтересовалась она.
    — Отвратительно! — признался я.
    — Я не сомневалась, что ты примкнёшь к моей компании! — обрадовалась моя спутница. — А некоторые готовы жрать это в чистом виде целыми тарелками, а потом ещё и донышко вылизывать.
    — Мазохисты! — скривился я. — Я ещё понимаю, если его добавлять в качестве лёгкой приправы, скажем, к развлечению...
    — Поздравляю! — засмеялась Зимба. — Ты открыл рецепт американских горок, «тарзанки» и прочих экстремальных забав!
    Противный привкус всё ещё не собирался покидать мой рот, и я решил помочь ему в этом деле, чем-нибудь запив. И как по заказу, мой взгляд упал на необыкновенной красоты хрустальный графин, заполненный нежно-розовой жидкостью. Я надеялся, что этот напиток будет приятным на вкус, но памятуя предыдущий неудачный опыт, решил сначала осторожно понюхать. Волшебный аромат влетел в меня дурманящей мечтой, красочной иллюзией, которая даже во сне кажется невообразимым чудом. Дивясь красоте переливающихся в тонкой струйке бликов, я наполнил напитком бокал и скорее сделал глоток. Нега и блаженство, растёкшиеся по моему телу, в первый момент будто бы подменили собой всю мою сущность, всё естество, став новым мной. Я растворился в этом пьянящем глотке как микроскопическая капелька тумана в мировом океане. Второй глоток принёс в моё сознание уверенность, что всё прекрасное, что уготовано мне доброй волшебницей-судьбой, придёт ко мне вот с минуты на минуту, стоит только немножко подождать...
    Зимба вырвала у меня бокал и изумлёнными глазами стала мерить расстояние от него до моего рта.
    — Вот уж никогда бы не подумала, что это тебя так вштырит! — задумчиво проговорила она.
    — Что это за божественный нектар? — мне показалось, что из моего рта вылетел абсолютно чужой голос.
    — Ха! Нектар! — с сарказмом бросила она. — Коварнее пойла я не встречала! Познакомься: коктейль «Надежда». Имеет отличные вкус и аромат, но в плане питательности — абсолютный ноль. Пустой, как вода. Беда в том, что большинство употребляющих его со временем перестают пить и есть что-либо кроме. Ну и, как печальный итог — умирают от истощения. Впредь не рекомендую даже вспоминать о его существовании.
   
    Наевшись вдоволь, мы двинулись дальше вниз по четвёртому измерению с этажа на этаж.
    — Несмотря на то, что нам на какое-то время удалось остановить вырождение нашей расы, — продолжала свой рассказ Зимба, — знания, накопленные нашими предками, всё больше и больше забывались. К моменту моего появления никто уже не помнил, каким способом наши далёкие прародители путешествовали к другим галактикам. Мы остались прикованными к своей умирающей планете и могли ждать лишь чуда. Нас не навещали наши старые знакомые с других планет, и возможно, единственным шансом снова «выйти в свет» для нас могли бы стать наши белковые, если вдруг разовьются до полётов в космос. Что, кстати, вполне вероятно: ребята они довольно неглупые, благодаря нам.
    — А что, с древних времён не осталось никаких артефактов? — удивился я. — Остатков космических кораблей, на которых летали твои предки, или хотя бы чертежей?
    — За пару миллионов лет мало какая материя останется в неизменном виде, — вздохнула Зимба. — К тому же, по сохранившимся сведениям, наш народ никогда не пользовался ничем похожим на космические корабли. Они путешествовали иным способом.
    — Пешком через космос? — весело поинтересовался я.
    — Почти, — вполне серьёзно ответила она. — Но как именно они это делали — никто не помнит. Единственное, что до нас дошло — это какие-то обрывки легенд про нулевое измерение.
    — Нулевое? — переспросил я. — Это как?
    — Не поверишь, но я сама толком не понимаю!
    — Ты? Не понимаешь в измерениях?!
    — Представь себе! — развела руками Зимба. — Я прекрасно ориентируюсь в измерениях с первого по восьмое, теоретически знаю, как строить девятое и далее, но что такое нулевое измерение — я понятия не имею. Если одномерное пространство — это прямая, то нуль-мерное — это, получается, точка с размерами ноль на ноль на ноль. Но штука в том, что по легенде, наши предки могли перемещаться на любой край Вселенной именно через это самое нулевое измерение.
    — А к чему ты мне сейчас это рассказываешь? — поинтересовался я. — Мне кажется, мы немного отошли от темы поедания эмоций.
    — А к тому, мой нетерпеливый друг, — снова улыбнулась она, — что это единственная версия объяснения того, как я очутилась на Земле. С тех пор, как я узнала вкус энергии нашей планеты, мысли о ней не покидали меня ни на миг. Я жила одним лишь желанием найти источник такой же райской пищи, поселиться рядом с ним и вечно вкушать его сказочные плоды. Я думала: вдруг у нашей планеты есть какая-нибудь «сестра», которой повезло больше, и она находится в добром здравии. И может быть, она согласится принять в свой дом ещё одно заблудшее дитя. Да, я помнила о тех газогелевых ребятах из вашей галактики, но боялась, что они меня не примут: ведь они, хоть и очень дружелюбные, однако же совсем иные, нежели мы. Но всё-таки я ещё не разучилась мечтать, поэтому просто была уверена, что где-то во Вселенной должны жить чудеса!
    — Я тоже всегда в них верил, — признался я. — И видишь, не зря! Потому что с моей точки зрения, тебя нельзя не считать чудом.
    — Спасибо, Вить... — она подошла ко мне и робко обняла, прижавшись головой к моему плечу.
    — Однажды я летела уже не помню, куда, — продолжала она свой рассказ. — Даже так: мне было всё равно, куда лететь. В своих мыслях я была где-то вблизи источника той вкуснейшей энергии; я уже мысленно пила её и в то же время благодарила планету, приютившую меня. И я понятия не имею, сколько прошло времени с тех пор, как я «краем глаза», которых у меня нет, начала замечать какие-то незнакомые ландшафты, до того, как я окончательно осознала, что что-то здесь не так. Где-то внизу, в трёх измерениях, находился абсолютно незнакомый мне мир. Чтобы убедиться в этом, я спустилась поближе и довольно долго рассматривала всякие странные растения и рельефы местности. Позже я обнаружила и живых существ — разумеется, имевших мало внешнего сходства с нашими, но обладавших вполне даже съедобными и неплохими на вкус эмоциями.
    — Это ты, наверно, в первую очередь попробовала, как только их обнаружила, — усмехнулся я. — Вместо «здрасьте, я к вам в гости»...
    — Ну разумеется! — беззаботно сказала Зимба. — Скачок в ваш мир отнял много энергии, хотя мне казалось, такого быть не должно. Если я правильно поняла суть феномена пространственного перехода, в определённый момент две точки Вселенной, удалённые друг от друга на любое расстояние, на какое-то мгновение сливаются, становясь одной и той же точкой. И если в ней оказывается какой-то объект, (в моём случае — я), то в это мгновение он существует одновременно в двух местах, а затем может выбрать, где ему остаться. Увы, ваша квантовая физика находится пока в зачаточном состоянии, и здесь я не смогу найти нужных мне знаний. Но спешу обрадовать: человечество делает в этой области большие успехи. Если бы только оно не тратило 95 процентов научных ресурсов на войны и поддержание социального неравенства, давно бы уже до нас долетело. Или доскакало, как я.
    — А ваши белковые не воюют? — поинтересовался я.
    — Пытаются, — вздохнула Зимба. — Мы их удерживаем от этого, как можем, но всё равно иногда у них вспыхивают конфликты «племя на племя» на радость нашим мясоедам. Если бы я разделяла их кулинарные пристрастия, то на Земле для меня был бы рай. У вас так много агрессии, ненависти и страха, что мне не пришлось бы даже искать себе пищу: она здесь кругом и везде. А вот любви, радости и дружбы, к сожалению, намного меньше. Я думаю, если бы весь наш вид поголовно предпочёл страх, то на своей планете мы бы создали у белковых общество подобное вашему: с постоянным дележом собственности, жёсткой иерархией и кровавыми битвами за высокие места в ней. К счастью, веганов среди нас оказалось больше, чем мясоедов. Поэтому наши белковые прекрасно умеют дружить и любить.
    За разговорами мы не заметили, как спустились на первый уровень. Оказалось, что все эти несчётные этажи здания лежали поверх уходившей вдаль восьмирядной колоннады, ограждённой по краям прозрачными стенами. Потолка не было видно: колонны шириной в три моих обхвата, сделанные из какого-то блестящего тёмно-фиолетового камня, уходили своими верхушками в серый сумрак, куда не попадали лучи света.
    — В общем, мне ничего не оставалось делать, как обживаться на новом месте, — говорила Зимба, весело петляя между колонн. — Я досконально, насколько могла, изучила ваш мир и пришла к выводу, что моё желание попасть на живую планету, увы, не сбылось: Земля признаков жизни не подаёт. Поэтому я совсем потерялась в догадках, как, а главное, почему меня закинуло именно сюда. Но гипотезы гипотезами, а кушать всё же надо! Вычислить самый богатый на эмоции биологический вид для меня труда не составило. И какова же была моя радость, когда я, вдоволь напробовавшись человеческих чувств, поняла, что они гораздо вкуснее и сытнее, чем у наших белковых! А бонусом был факт, что вы и развиты куда как лучше, чем они, и с вами даже порой есть о чём поговорить. Я, признаться, немного меньше стала чувствовать себя одинокой.
    — Ну просто отъявленная злодейка! — восхитился я. — Мило философствтвать с будущим обедом...
    — Ну почему обязательно «злодейка»? — нахмурилась она. — Я вообще никому никогда не желала зла. Да и к тому же, я не всегда объедала тех, с кем беседовала.
    — Милосердие тебе не чуждо? — поинтересовался я. — Или беседы ты ведёшь исключительно на сытый желудок? Ну или что там у тебя вместо него...
    — Одно другого не исключает! — донеслось из-за какой-то колонны. Я пошёл на голос, но когда я заглянул за тот исполинский столб, где, как мне казалось, должна была находиться моя спутница, то не обнаружил там никого и ничего, кроме нецензурного слова, нацарапанного на глянцевой поверхности фиолетового камня.
    — И только на Земле я открыла ещё одно поразительное свойство эмоций! — раздалось совершенно с противоположной стороны зала.
    — Какое же? — Я опять устремился за звуком её слов, но и там меня ждала лишь пустота. Зато на этой колонне уже было нацарапано кое-что поприличнее: «В+З=» и сердечко.
    — Оказалось, что эмоция имеет не только вид, но и направленность! — раздалось прямо у меня за спиной. Я резко обернулся, но и на сей раз никого не увидел. И в этот момент кто-то внезапно ущипнул меня за задницу. Пока я вертелся обратно, из моего рта вылетела довольно длинная тирада, в числе прочих содержавшая в себе слово с первой колонны. Зимба стояла напротив меня и хохотала так заливисто, что мне пришлось простить ей эту, без сомнения, архиподлую выходку и засмеяться вслед за ней.
    — Прости, — сквозь смех выдавила она, — мне просто захотелось похулиганить. В твоём сне так хорошо и уютно, что у меня здорово поднялось настроение. И это несмотря на то, что я просто зверски голодная!
    — Ого! Ты из последних сил держишься, чтобы меня не обглодать?
    — Расслабься! — махнула она рукой. — В твоём сне твоими эмоциями закусить очень проблематично. То есть, в теории я могу это сделать, но сил на это у меня уйдёт несравнимо больше, чем я получу взамен. Так что здесь ты можешь меня не бояться. Хотя, не кривя душой сказать, меня ты можешь не бояться нигде. И это вовсе не потому, что страх невкусный, как ты уже успел убедиться, а потому, что я не хочу тебя объедать. Пускай даже я не ела почти месяц, но будь спокоен: как только мы расстанемся, я найду, кем полакомиться.
    — А сколько ты можешь прожить, не кушая? — осторожно поинтересовался я.
    — Зависит от того, насколько плотно я пообедала в последний раз. Для примера: если съесть полностью одну эмоцию одного человека, то хватит в среднем от одной до трёх недель, в зависимости от того, сколько её у него было. А если сразу человек у ста понадкусывать, но не до конца, а оставив на рассаду, то и полгода потом могу поститься. Но кстати, мы немного отошли от темы как раз на самом интересном месте. Я говорила про направленность эмоции. Так вот: оказалось, что эмоция, которая направлена непосредственно мне, во много раз вкуснее и сытнее, чем та же самая, но направленная кому-то или чему-то другому. Понимаешь?
    — Эм, — почесал я затылок, — а разве ты можешь перехватить эмоцию, которую человек испытывает к кому-то другому?
    — Здрасьте пожалуйста! — Зимба удивилась вслед за мной. — Именно так мы и питались у себя на родине. Наши белковые не подозревают о нашем существовании. Все их чувства, которыми мы кормимся, они испытывают исключительно друг к другу. Но здесь, на Земле, я решила дать волю своему юному духу исследователя. Чтобы получше изучить местное меню, я вселилась в одного молодого человека...
    — Ты и это умеешь?! — вытаращился я на неё.
    — Ну да... — Зимба остановилась и смущённо повозила носком туфли по полу. — И в живых существ могу, и в неживые предметы. Может, на улицу выйдем?
    Её предложение мне понравилось, и мы, предусмотрительно взявшись за руки, прямо сквозь стеклянную стену вышли на мощёный каким-то пористым зелёным камнем тротуар, обрамлённый желтоватыми поребриками. Дорога уходила в сторону милых сердцу маленьких частных домиков, и мы уступили ей право задавать направление нашей неспешной прогулки.
    — И вот, сидя в этом парне, я тихонько изучала, какие чувства он испытывает в разных обстоятельствах. Как же мне повезло, что у него была девушка! Эти доброта и забота, да ещё направленные туда, где находилась я, оказались такой сказочной вкусняхой, что мне на какое-то время показалось, что я нашла то, о чём мечтала последнее столетие. Но в одну из ночей я попробовала страсть и сексуальное желание.
    — То есть, эта парочка даже не догадывалась, что на самом деле у них был тройничок? — уточнил я.
    — Ну я же им никак не мешала! — наивно похлопала глазками Зимба. — Просто наслаждалась божественной пищей и радовалась своей очередной удаче.
    Я только сейчас заметил, что мы идём всё так же держась за руки, как вышли из стеклянной стены дома. И меня этот факт совсем не напрягал, даже наоборот.
    — Чуть позже у меня созрел гениальный план, — заговорщическим голосом продолжала моя спутница. — Я решила попробовать сама стать тем объектом, к которому люди испытывали бы нежные чувства. Но вышла небольшая загвоздка. Дело в том, что чтобы воплотиться в материальное существо, мне нужно очень много энергии. Ведь как устроено то, что люди называют материей? На самом деле, от энергии она отличается лишь в мелких деталях, о чём ваша наука пока ещё недостаточно осведомлена. Не буду сейчас подробно углубляться, иначе за время нашей лекции ты проспишь пару суток, а я помру от голода. В общем, кванты, из которых я состою — это мельчайшие единицы энергии, составляющей элементарные частицы. Из тех, в свою очередь, строятся молекулы, а далее — уже всевозможные предметы. Изначально мои кванты имеют весьма малую взаимосвязь. Её хватает для обмена информационными импульсами друг с другом и какого-то взаимного перемещения в пространстве. Можно провести аналогию с нейронами головного мозга.
    — То есть, ты — большой квантовый мозг? — уточнил я.
    — Что-то вроде. И есть несколько способов собирать эти кванты в элементарные частицы, а те — в молекулы. Но на поддержание этих атомарных и молекулярных связей, на взаимное их притяжение, тратится уйма энергии, которую требуется пополнять. Есть менее затратный способ материализации, но он годится только для неживых предметов, и заключается в атомарной переработке одной материи в другую. Для создания живого организма он не подходит, зато прекрасно сгодился для изготовления тех электронных устройств, одно из которых ты приобрёл год назад. Но к ним мы вернёмся чуть погодя. В общем, чем крупнее существо, в которое я превращаюсь, тем больше энергии тратится на поддержание этого состояния. И тогда я решила начать с кого-то маленького. Первой моей попыткой «выйти в свет» стал хомячок, которого нашла пятилетняя девочка.
    — Предположу, что попытка оказалась неудачной, — усмехнулся я. — Дети обычно мучают хомячков, думая, что просто играют.
    — Ты знаешь, нет! Я вообще везучая, что и подтвердил тот случай. Девочка меня обожала, заботилась и обращалась со мной очень аккуратно. Мне пришлись по вкусу её тёплые чувства ко мне, и если бы не ничтожно малое их количество, то я бы на этом и остановилась. Разумеется, когда девочка куда-то уходила, я тут же перемещалась в дом к другому ребёнку и продолжала трапезу уже его заботой и умилением. Но всё равно мне этого хватало впритык. Пару раз даже, не удержавшись, я доедала эмоции детей до конца, что, увы, приводило к их полной потере.
    — И тебе не было их жалко? — нахмурился я. — Тебя не мучила потом совесть?
    — Совесть? — переспросила она. — Это такая болезнь вроде несварения желудка?
    — Ну как бы тебе объяснить... — замялся я.
    — Не парься, — хихикнула Зимба, — я знаю, что это такое. Скажу так: у меня было гораздо больше шансов умереть от голода, чем от стыда. К тому же, люди без сочувствия и заботливости зачастую довольно хорошо устраиваются в этой жизни. Эти качества многим помешали пролезть на верушку иерархии по чужим головам.
    Проходя мимо очередного уютного домика за резной декоративной оградкой, мы заметили сидевшего на крыльце огромного чёрного котяру. Судя по его морде, он был в курсе нашего с ней неразрешённого конфликта и взглядом поддерживал меня: «Давай, мужик, я мысленно с тобой!»
    — И всё-таки, как ни крути, — вздохнула Зимба, когда мы отошли от дома с котом, — а самое большое количество эмоций вы, люди, как и наши соседи по планете, испытываете к себе подобным. И тогда у меня родился новый гениальный план: создать устройство, позволяющее использовать местные источники энергии для поддержания моего «воплощённого» состояния. Кое-что в физике я понимаю...
    — Всем бы это «кое-что» понимать! — восхищённо перебил я, вспомнив, как она готовила меня к экзаменам.
    — Ой, я тебя умоляю! — всплеснула руками она. — По сравнению с моими далёкими предками, которые играючи сворачивали в дулю межгалактическое пространство, я вообще дуб дубом. Всего-то и дел было, что создать вихревое поле, работающее на моих частотах. А дальше уже я сама могла спокойно материализоваться, пользуясь этим полем. Ну и, не откладывая на завтра, решила тут же потестировать своё изобретение в деле. И вот здесь как нельзя кстати мне попался тот картёжник из спального района. Я припрятала прибор на осветительном столбе, подключив прямо к проводам, и, став таким хитромордым мужичком, предложила ему сыграть в дурачка. Ну а дальше ты знаешь, что было.
    — А азарт тоже вкусный? — поинтересовался я. — Вроде бы там, в твоём ресторане, я его не пробовал.
    — Ну не сказать, что что-то прям изысканное, но на завтрак сойдёт, — Зимба на мгновение о чём-то задумалась, машинально погладив себя по животу. — Ну а после такой удачи мою пытливую натуру уже было не остановить. Я наклепала этих приборов... как бы обозвать их попроще... Генераторы поля же, точно! В общем, наделала генераторов и начала прикидываться разными людьми с целью вызывать у собеседников нужные эмоции по отношению ко мне. Ой, не представляешь, сколько разных вкусностей я тогда напробовалась и кем я только не была!
    Зимба с нескрываемым удовольствием погрузилась в перечисление своих больших и маленьких ролей, сыгранных экспромтом, без репетиций и без претензий на аплодисменты и признание, с однй лишь прозаично-гастрономической целью. Одним ухом я слушал её упоённое щебетание, а другим — ловил очарованные серебристым светом звёзд ночные шорохи, издаваемые самим неведомым мне миром. Здесь действительно было хорошо и уютно, я нигде и никогда в жизни не чувствовал себя так. Мой дом и мой город были для меня чужими. Хоть я и прожил всю жизнь в этих стенах и на этих улицах, но стать для меня родными они так и не смогли. А этот маленький городок с похожими на сказочные домиками и витиевато петляющими улочками за какие-то пару сотен шагов стал для меня тем самым местом, куда хотелось возвращаться вновь и вновь, делясь с ним самыми сокровенными мыслями и переживаниями.
   
    — Итак, — тоном Шерлока Холмса, раскрывшего очередное запутанное преступление, продолжала Зимба, — самая вкусная и калорийная эмоция мной была установлена. Это сексуальное желание. Другие тоже неплохи, но мне чисто по вкусу больше понравилась именно она. И где же это желание могло находиться в больших количествах? Экспериментальным путём были найдены его главные месторождения. Ими оказались одинокие молодые люди слегка постпубертатного возраста, а также столь же одинокие дамы тридцати-сорока лет. В этом возрасте у людей вырабатывается максимальное количество этой эмоции. А чем меньше человек удовлетворяет своё желание, тем больше его в нём накапливается. Поэтому я научилась довольно убедительно прикидываться либо галантным солидным мужчиной, либо наивной юной девушкой. Главной задачей было как можно точнее попасть в интересы жертвы, понять, какие черты собеседника вызовут в ней максимальную симпатию. Это тоже можно сделать разными способами, я пробовала все подряд: от прямого чтения памяти человека до непринуждённых бесед о жизни, постепенно выводящих собеседника на столь откровенные душеизлияния, что по ним зачастую можно было писать многотомные биографические романы. В какой-то момент во мне проснулся талант творца: мне стало важно не только раскрутить человека на эмоции, но и придумать для этого как можно более интересную схему!
    — Да ты — творческая личность! — усмехнулся я. — Жаль, что на этой планете нет публики, способной по достоинству оценить этот твой вид искусства.
    — Я — самодостаточная творческая личность, — цинично прищурилась Зимба. — Мне для оценки своего таланта хватит меня самой. Это вы, люди, постоянно ищете чьёго-либо одобрения. Да, кстати, — после небольшой паузы добавила она, — многие детали своих схем я позаимствовала из вашей культуры: кино, книг, мультфильмов. Если люди сами создают вещи, вызывающие нужные эмоции, то глупо было бы ими не воспользоваться.
    — Погоди, — задумался я, — ты ведь раньше говорила, что читаешь мысли человека непроизвольно, что просто не можешь перестать это делать. А теперь заявляешь, что сама выбирала, читать или не читать. Нестыковочка, ай-яй-яй!
    — Бу-бу-бу, злой полицейский! — театрально нахмурилась она. — Мысли — это то, что человек думает в данный момент. А память зарыта чуть глубже, и чтобы выудить оттуда информацию, мне нужно самостоятельно в ней покопаться. Как говорится, учите матчасть!
    Дорога, всё так же продолжая петлять, начала плавно спускаться вниз — туда, откуда начал доноситься еле различимый ухом плеск воды.
    — И так сложилось, — говорила моя спутница, — что наиболее часто попадающимися мне носителями моей любимой эмоции стали компьютерные гики. Ну или же просто молодые люди, по каким-то причинам имевшие проблемы в отношениях с противоположным полом и поэтому заменившие девушек на компьютеры. Уж прости, Вить, за прямоту, но ты был из их числа. И такой креативной схематознице, как мне, просто обязана была прийти идея оптового окучивания этого вида «грядок». Да не кривись ты так! Я понимаю, что тебе неприятно чувствовать себя каким-то беспомощным растением, особенно если тебе с детства вдолбили, что ты — якобы, царь природы. Но увы, эта лестница бесконечна, и всегда кто-то будет стоять на ступеньку выше. Хорошая новость в том, что можно научиться ходить по ней. Ну да ладно, это тема для отдельного разговора, а что касается моей схемы, то без ложной скромности скажу, что она получилась просто шикарной! Как говорят ваши фокусники, «следите за руками». Начну с технической стороны. Согласись, немного подозрительно будет выглядеть, если к тебе в дом придёт неизвестный человек, или какое другое существо, и поставит в уголок коробочку с антенной.
    — Ну да, — кивнул я, — заняться сексом с этим человеком — это самое последнее, что мне захотелось бы сделать в такой ситуации.
    — Вот именно! Значит, решила я, нужно как-то сделать так, чтобы «клиенты» сами приносили генераторы в свои дома и запускали их.
    — Вот это настоящее коварство! — не смог не восхититься я. — Чтобы жертва сама хотела приобрести орудие своего оболванивания...
    — Да уж конечно! — махнула рукой Зимба. — Скажи это производителям телевизоров, поржут.
    Её приятный голос сливался в красивый микс со стрекотанием ночных сверчков и неотвратимо приближающимся успокаивающим плеском воды.
    — Логика была простая: если человеку важнее всего в жизни его компьютер, то нужно вывести из строя какую-нибудь его запчасть, чтобы расстроенный парень сразу побежал её менять. И уже вместо новой запчасти подсунуть ему моё супер-мега-устройство. Что в компе проще всего испортить дистанционно? Правильно, сетевой интерфейс: ему хватит одного небольшого электрического разряда. А если организовать грозу...
    — Ты и это умеешь? — уже без особого удивления вставил я.
    — А в вашем мире это получается гораздо проще, чем у нас, — пожала плечами она. — Не знаю, почему. Но если сделать хорошую, качественную грозу, то из сгоревших по всему городу сетевух можно будет построить дом. Поэтому алгоритм мой был простым, как табуретка: с вечера в виде эдакого бомжика раскидать по комиссионкам моё «заряженное» железо, ночью забабахать красивую и мощную грозу, ну а с утра ждать «поклёвки».
    — А иероглифы из молний — это просто любовь к творчеству, или они имели какой-то практический смысл? — уточнил я.
    — Это ещё один вид искусства, которым я владею, — просияла Зимба. — Тебе понравилось?
    — Мне не понравилось то, что было после, — проворчал я.
    — Ой ли? — прищурилась эта хитрая бестия. — А у меня другая информация!
    — И ко многим ты являлась так же, как ко мне? — нахмурился я.
    — А сейчас суровый мужчина Виктор начнёт меня ревновать! — тоном стороннего комментатора проговорила Зимба. — Кстати, дорогие зрители, он имеет на это полное право.
    — А если без клоунады? — раздражённо спросил я.
    — Без неё мне стало бы совсем хреново, — вздохнула она. — Всё-таки, жить одной, без какого-либо общения с себе подобными и заботиться лишь о поиске пропитания — довольно угнетающее занятие. Когда наша мать-планета перестала нас кормить, и наши прежде возвышенные и духовные мысли развернулись в сторону поиска пищи, в нас стало появляться что-то животное. Я и сейчас порой ловлю себя на ощущении, будто я — эдакий затаившийся в засаде хищник. А юмор — черта, присущая только высокоинтеллектуальным существам, и когда я шучу или ёрничаю, этот хищник засыпает.
    — Ну и как этот хищник обгладывал моих товарищей по несчастью, а также, по совместительству, невольных соперников?
    — Очень просто, — развела руками Зимба. — Сначала знакомилась с ними, якобы, через чат: когда в игре, когда — в аське. Непринуждённо расспрашивала об увлечениях, составляла подробный психологический портрет: интересы, предпочтения. И уже из полученной информации решала, кем мне будет лучше предстать перед ним, чтобы он испытал ко мне самые сильные положительные эмоции. Хоть мысли здесь я и не читаю, но твой вопрос предвижу: да, я бывала эльфийками из игры. И даже орчанкой один раз. Но всё же в подавляющем большинстве случаев я представлялась обычной геймершей, решившей познакомиться с товарищем по клану, либо же, как в твоём случае, — собеседницей из аськи.
    — И что же, — изумился я, — ни у кого не возникло подозрений, что здесь что-то не так, когда ты выходила из своего поля?
    — Из поля я к ним не выходила, — вздохнула она. — Я появлялась в их жизни весьма прозаично: стучалась в дверь. Идея выйти прямо из поля, опять же, кстати, позаимствованная из множества художественных произведений, мне пришла только с тобой.
    — Нет, погоди, а как ты убеждала их воткнуть антенну в интерфейс?
    — Тоже разными способами. Например, говорила, что это экспериментальный беспроводной интернет, в котором можно сидеть бесплатно. Но с тобой вышло совсем иначе. Помнишь, ты в первую ночь нашего знакомства рассказывал мне, какие книги читаешь? Такой солидный набор фантастики натолкнул меня на безумную идею: а что если никем не прикидываться, а представиться тем существом, кем я являюсь на самом деле? Я решила, что ты готов к такому контакту, и, как видишь, не прогадала!
    — То есть, то, что ты — инопланетянка, ты рассказала только мне? — не понял я.
    — Именно! — она от души восхитилась моим гениальным открытием. — Ты единственный человек, знающий правду обо мне. Даже твои новые приятели из органов, включая полковника, понятия не имеют, что я такое.
    — И никакие они мне не приятели! — насупился я. — Тот факт, что я с ними выпил, вовсе не означает, что сей процесс доставил мне удовольствие, и я хотел бы его повторить.
    — Ну это уже не столь важно, — отмахнулась Зимба. — Суть в том, что они довольно скоро обнаружили генераторы поля и начали следить за моими похождениями, чем сильно помешали моим невинным шалостям. Ну точнее, не то чтобы очень сильно... Мне они, разумеется, никакого вреда причинить не смогли бы при всём желании, а вот добычу распугать и генераторы стащить — на это они мастера. Поначалу у меня возникала мысль как-нибудь, эм... вывести их из рабочего состояния, но потом я решила, что с ними даже интереснее: появился некий момент игры. Это всё равно что в гонки на компьютере играть: с копами гораздо интереснее, чем без них. Да к тому же, если нейтрализовать этих, то совсем скоро их место займут другие такие же «отважные герои», и всё начнётся заново.
    — А ты можешь убить человека? — осторожно поинтересовался я.
    — Смотря, с какой точки зрения ты это спрашиваешь. Если с физической — то разумеется. А вот с моральной стороны всё гораздо сложнее. Идея лишить жизни мешающее тебе существо может прийти в голову лишь тому, кто уверен, что его собственная жизнь имеет неотвратимый предел, а посему в его понимании она — лишь разменная монета, а не что-то абсолютное и незыблемое. Мы же до знакомства с цивилизациями других планет вообще понятия не имели, что такое смерть, а стало быть, у нас не могло возникнуть идеи причинить её кому бы то ни было.
    Я на целую бесконечную минуту задумался над услышанным. Ведь действительно, когда смотришь на привычные тебе вещи только с одной стороны, неизбежно начинает казаться, что других сторон у неё просто не существует, что вещь эта может быть только такой, как видишь её ты.
   
    — В общем, я с огромным удовольствием наблюдала, как эта троица носится по области со своим пеленгатором — разве что поп-корн не грызла за просмотром. Тогда-то и придумалась легенда про сорок минут. А что, весьма удобная и многофункциональная присказка, скажу я тебе! И эти горе-Малдеры не успевают взять след, и «обед» не сильно настаивает, чтобы я с ним осталась подольше. Ведь если просто сказать человеку: «сорри, я побежала, у меня дела», то он с большой вероятностью обидится, и тогда в следующий раз вместо интереса и желания, чего доброго, напичкает меня обидой и ревностью. А они сам знаешь, какие на вкус. Ну а в случае с красивой сказкой про непреодолимый злой рок в лице законов физики, человек войдёт в положение и с нетерпением будет ждать следующей нашей встречи, копя в себе угощения для меня.
    Петлявшая меж домиков и садов дорожка наконец-то вывела нас к реке, близость которой я ощущал еще возле небоскрёба. Поросший невысокой травой берег плавно спускался к лизавшей его своими волнами чёрной воде, которая неторопливо текла на юг. Почему я был уверен, что юг именно в той стороне, так и осталось для меня загадкой: компаса у меня не было, солнца на небе — тоже, а по звёздам я и так никогда не умел ориентироваться, а уж по чужим — и подавно. Но раз уж я решил, что там должен быть юг, то почему бы и нет? В конце концов, это всё же мой сон, а не чей-то ещё, поэтому здесь я сам решаю, где какая сторона света!
    Видимо, мои твёрдые, как полугодовалая ириска, мысли столь явственно пропечатывались на моём лице, что Зимба, глядя на меня, довольно заулыбалась. Снова никак не сговариваясь, мы пошли вниз к реке. Мягкие травинки нежно щекотали мои ноги: я только сейчас обнаружил, что на мне надеты шорты и сандалии. Подойдя к самой реке, мы разулись и сели на край берега, опустив ноги в воду. Она была на удивление тёплой, несмотря на ночь и довольно хорошо ощутимое течение.
    — И вот мы приблизились к самой интересной части истории, — тоном сказочницы из передачи «Спокойной ночи, малыши» сказала Зимба.
    — В которой ты встретила меня? — попробовал угадать я.
    Вместо ответа она нежно потёрлась щекой о моё плечо и, снова расплывшись в улыбке, адресовала мне свой самый хитрый ярко-зелёный взгляд.
    — Наверно, ты уже догадался, что та железячка, что ты с таким азартом выторговал у своего приятеля в комиссионке, нужна была лишь для моей материализации в человека. Подключаться к электронным устройствам и писать в чатах я могу и без неё.
    — Погоди, а допустим, написать какой-то текст на экране, скажем, калькулятора тоже сможешь? — поинтересовался я, вспомнив один из сюжетов сериала «Секретные материалы», который я запоем пересмотрел на пиратских видеокассетах ещё в школе.
    — Ну теоретически могу, хотя ни разу не пробовала. Какой в этом смысл?
    — Напуга... Ах да... — махнул я рукой в сторону речной глади.
    — Да-да-да! — подмигнула Зимба. — Зато на всех экранах города написать что-нибудь про любовь — это я с удовольствием! Ну или на небе узоры из молний. Это, кстати, была письменность наших новых разумных соседей по планете. Они не так давно её придумали — не без нашей, конечно, помощи.
    — От скромности ты не помрёшь, это факт! — хмыкнул я.
    — Скромность — это замечательная черта характера для раба, — вздохнула Зимба. — К счастью, на нашей планете такого явления нет и никогда не было. Разве что белковые иногда, как говорят у вас на Земле, становятся «рабами своих чувств», когда влюбляются. Мы же...
    — Квантомы! — вставил я в возникшую микропаузу, когда Зимба пыталась упаковать в слова дальнейшую мысль.
    — Что-что? — переспросила она, услышав незнакомое слово.
    — Я придумал, как назвать ваш вид на нашем языке! — гордо заявил я. — Фантомы из квантов — квантомы!
    — А знаешь, мне нравится! — просияла она, повторив пару раз это название. — Красиво звучит!
    Я прямо явственно ощутил, как меня начала распирать гордость первопроходца. Видимо, желая спасти меня от лопанья, Зимба поспешила стравить давление:
    — С тебя теперь название нашей планеты и... и вида наших белковых соседей!
    — Хм... Ладно, подумаю, — почесал я затылок.
    — Ну так, значит, мы... Квантомы то есть, — усмехнулась она, — даже лишены возможности влюбляться и быть хоть как-то зависимыми от другого существа. По крайней мере, так считалось до совсем недавнего времени...
    — Наверно, в вашем понимании «недавно» — это всё, что меньше, чем миллион лет назад, — предположил я.
    — Я бы даже сказала, что для нас «недавно» — это вообще когда-либо до текущего момента. Хоть вчера, хоть полмиллиарда лет назад. В нашем лексиконе это самое растяжимое понятие среди всех известных нам цивилизаций. Ну я так думаю. Но событие, заставившее меня усомниться в невозможности привязываться к кому-либо, произошло даже по твоим меркам недавно.
    — Вот как? — поднял я брови. — Интересно!
    — А мне-то как было интересно! — мечтательно протянула она, взглянув куда-то сквозь меня. — Но расскажу, всё же, по порядку.
    Она откинулась назад, опершись на локти.
    — Когда я почувствовала, что на очередной из моих генераторов поля подали напряжение, я переместилась поближе к нему, чтобы посмотреть, кто же покормит меня на этот раз. Или не покормит — тут уж как повезёт. Моему взору предстал в меру упитанный, с виду довольно сильно пришибленный жизнью паренёк по имени Витя. Вообще, если оценивать только внешность, то привлекательной она могла показаться разве что квантому-мясоеду: зашуганность, нерешительность, вечно опущенный в пол взгляд очень красноречиво рассказывали о твоём унылом характере. Но так как я была относительно сыта и не спешила с поиском более лёгкой добычи, то решила разузнать тебя поближе. Влезать в твою голову и получать всю информацию о тебе на блюдечке мне показалось скучным занятием. Поэтому, чтобы сделать своё времяпрепровождение в твоей квартире более увлекательным, я полдня понаблюдала за твоими попытками выжать воду из камня. То есть, интернет из устройства, не предназначенного для этого. И мне очень понравилось твоё упорство в достижении поставленной цели!
    — Понравилось на вкус? — уточнил я.
    — Естественно! — наивно повела плечом Зимба. — Как личность и достойного собеседника я тебя на тот момент ещё не рассматривала. Да, догадываюсь, что ты про меня сейчас думаешь, и даже не скажу «сам такой», ибо прекрасно понимаю твои чувства. Но тогда мне было просто интересно. Я сходила с тобой за компанию к твоему приятелю-хакеру и даже уже составила план, как подкинуть девайс и ему тоже. Ведь в отличие от большинства владельцев компьютеров, у него всё подключено через защитные устройства, и простой молнией его комп не прошибёшь. Кстати, рекомендую на будущее! — подмигнула она мне.
    — А что, боишься, что сюда закинет ещё кого-то из твоих соотечественниц? — полюбопытствовал я.
    — Это совсем не исключено, — задумчиво сказала Зимба. — Но маловероятно. Просто грозы в вашем регионе теперь будут происходить очень часто. А зачем тебе каждый раз покупать новый сетевой интерфейс?
    — Ты продолжишь охоту на таких, как я?
    — Когда мы с тобой начали общаться в чате, — сказала она вместо ответа на мой вопрос, — я поняла, что для меня у тебя найдётся довольно много вкусного! Помнишь, ты сначала назвал меня Ксюшкой? Разумеется, мне было очень любопытно, кто это такая, и я буквально одним глазком заглянула в вашу переписку.
    — Это значит, прочитала всю от начала и до конца? — угрюмо прищурился я.
    — Ну да, — беззаботно сказала Зимба. — И по тематике общения с ней, а в дальнейшем — со мной, я поняла, что попала очень даже по адресу. Ибо нерастраченного сексуального желания в тебе — целый вагон! Да нет, какой вагон — целый товарный состав! И ещё Газелька. Поэтому за первую ночь общения с тобой я наболтала себе абонемент в твою столовую, как мне казалось, месяца на два. К тому же, ты оказался довольно умным парнем! А у умных людей желание имеет особенно изысканный вкус. Слышал такой термин: «сапиосексуал»?
    — Не-а.
    — Это человек, которого в первую очередь привлекает ум партнёра, а потом уже — внешность. Такие могут влюбиться по переписке на расстоянии, ни разу не видя вживую объект своей страсти. Именно к этой категории ты и относишься, что мне, безусловно, очень понравилось. И как я уже говорила, решение сразу раскрыть карты и представиться тебе той, кем я являюсь на самом деле, пришло как-то само, без долгих раздумий.
    — А ведь действительно, — вспомнил я. — Задаваться вопросами о твоей внешности я начал только на вторую ночь нашего знакомства!
    — Вот имено! — радостно сказала Зимба. — Но этот момент всё же наступил, и передо мной встала задача понравиться твоим глазам. Я ведь справилась, да? — она игриво ткнула меня локтем в бок.
    — Ещё бы! — согласился я. — Предложить мне самому придумать твою будущую внешность — это было, на мой взгляд, небольшое жульничество, но результат заставил тут же простить тебе всё на свете.
    Мы лежали на краю берега, время от времени шлёпая босыми ногами по воде. Душистый аромат травы успокаивал, заставляя забыть всё плохое, успевшее побывать в моей жизни как до знакомства с этой жутко обаятельной космической пакостью, так и после сего знаменательного факта. Особенно после.
    — Немного покаюсь тебе, — она устремила мечтательный взгляд в бездонное звёздное небо, — твоё желание оказалось настолько вкусным, что в первые несколько наших встреч я еле сдерживала себя, чтобы не доесть его до конца за один присест. Наверно, ты это почувствовал, но просто не понял, что с тобой творится.
    «Так значит, это было не от лишнего веса» — подумал я.
    — Потом я научилась правильно взаимодействовать с тобой, — продолжала Зимба. — Точнее, с твоими чувствами ко мне. Чтобы твоё желание было максимально насыщенным и вкусным, я подкидывала тебе побольше других эмоций: уважения, благодарности, доверия. Именно в их среде, как я рассчитывала, должна зреть качественная похоть сапиосексуала.
    — Так всё-таки, ты использовала меня как грядку! — возмутился я. — Вот и доверяй вам, пришельцам, после этого! Вот и уважай благодарно! — Я демонстративно отвернулся, подняв повыше нос.
    В затылок мне прилетело её фирменным смехом, звук которого начисто лишает окружающих способности обижаться на эту плутовку. Возможно, это и есть их квантомская магия, потому как я лично не могу себе представить даже в теории, как объяснить этот феномен с точки зрения физики. Даже квантовой. Даже инопланетной.
    — Такова моя сущность, Витька! — хихикала она. — Ничего с этим не поделаешь, можно только принять. Или не принимать, тут уж как захочешь. Но даже эта самая сущность не смогла предвидеть дальнейшего развития событий! Так как садовод я не настолько профессиональный, каким ты меня считаешь, судя по твоей реакции, то в итоге у меня выросло немного не то, на что я рассчитывала. Помнишь, ты тогда впервые вытащил меня на свидание в парк и подарил цветы?
    Я кивнул головой, в которой в этот момент вспыхнули сладкие и немного грустные воспоминания.
    — Именно тогда я впервые разглядела, что в тебе вместо первосортного сексуального желания, которое я так старательно удобряла все эти два месяца, выросло то, о чём я даже не пробовала мечтать. Сначала я засомневалась: может, это просто влюблённость? Но нет, чёрт возьми! Мало того, что это была настоящая любовь, которую в вашем мире и так днём с огнём не сыщешь, так ещё и направленная лично мне! Понимаешь?!
    — Понимаю... — я грустно улыбнулся, прикрыв глаза. — Я сам видел её. Она такая красивая...
    — Всё равно до конца не понимаешь! — замахала руками Зимба. — Она направлена не просто тому образу девушки, который видят твои глаза. Она направлена прямиком существу, которое ты назвал квантомом, чьё настоящее имя на ваш язык можно примерно перевести как «Желание Завернуться В Поток Ветра Малиновых Волн Стремящихся Слиться С Закатом Четвёртого Спутника». Ты с самого начала принял меня именно такой! И все свои чувства адресовал настоящей мне: бесполому и бестелесному квантовому мозгу!
    — А что, есть какая-то разница? — решил уточнить я.
    — До того момента я считала, что разницы нет, потому что раньше я никогда этого не испытывала. Я думала, что эмоция, направленная принятому мной облику — и есть направленная мне самой. Как же я ошибалась! Разница примерно такая же, как между записью игры какого-нибудь великого музыканта на виниле и посещением его живого концерта! Теперь ты представляешь масштаб моего потрясения в тот момент? А те усилия, которые я прикладывала, чтобы не грохнуться там же в обморок от осознания того, какой редкий клад я нашла, сама того не планируя?
    — Ты можешь грохнуться в обморок? — удивился я.
    — Ну это же я образно выразилась! — нетерпеливо сказала Зимба. — Упасть я бы не упала, а вот разлететься на атомы с последующей потерей материальной структуры — желание было, да. Я подумала: вот она, пища богов! От её аромата я чуть было не потеряла рассудок: таким он был завораживающим. Тогда я набралась смелости и откусила малюсенький кусочек. — Она замолчала, и по её виску к уху покатилась блестящая капелька. — И поняла, что не смогу.
    В повисшей паузе стало слышно стрекотание сверчков и далёкий крик незнакомой мне птицы на том берегу. Вверх по течению на воде появились отражения огоньков: к нам неспешно приближалось какое-то судно. Устав ждать, я осторожно поинтересовался:
    — Что не сможешь?
    Она повернула ко мне голову, не отрывая её от земли, и я увидел на её лице самую светлую и грустную улыбку раскаяния.
    — Съесть не смогу, — дрожащими губами прошептала она.
    — Почему?
    — Вот знаешь, есть на свете такие сорта вин, которые не стоит пить. И не потому, что они дрянные, а как раз по обратной причине. Эти вина настолько вкусные, что гораздо больше кайфа испытываешь лишь от осознания того, что именно ты являешься счастливым обладателем заветной бутылки. Ты любуешься, как играет солнечный свет в толще стекла и жидкости, иногда открываешь бутылку и вдыхаешь неземной аромат, от которого у тебя по коже начинает носиться стая мурашек. По очень особым праздникам ты наливаешь это вино на донышко напёрстка и пьёшь его по капельке, смакуя каждое мгновение происходящего с тобой чуда. Ты прекрасно понимаешь, что если выпьешь всю бутылку за один вечер, то испытаешь лишь банальное опьянение — ровно такое же, как от дешёвого портвейна. А наутро к похмелью добавятся душевные мучения от осознания того, как ты вульгарно поступил с доставшейся тебе драгоценностью.
    — Дааа... — выдохнул я, почувствовав, как у меня потекли слюнки от её рассказа. — Никогда не пробовал такого вина.
    — Однако ты — его производитель! — подмигнула мне Зимба. — Твоя любовь — и есть для меня то самое вино, счастливым обладателем которого я стала, как мне до сих пор кажется, по чистой случайности. И вот с того момента я стала приходить к тебе лишь за тем, чтобы только увидеть это чувство вблизи, насладиться пронизывающим все мои частички запахом, в очередной раз раздуться от гордости, что эта любовь принадлежит именно мне, и беречь ото всех возможных посягателей на этот уникальный магический эликсир. Прежде всего — от себя самой.
    — А какова она на вкус? — спросил я, сгорая от любопытства. — Понимаю, что это будет сложно описать словами, но прошу тебя: попытайся хотя бы приблизительно.
    — Здесь ничего сложного, Витька. — Её глаза вновь заблестели, а дыхание задрожало. — Твоя любовь по вкусу очень похожа на энергию моей планеты.


   Глава 7

    По поверхности реки до нас начало доноситься рычание мотора: по всей видимости, судном, светившим нам своими фонарями, был небольшой речной теплоходик. Проследив направление его движения, я обнаружил, что чуть ниже нас по течению находился причал, и теплоходик решительно шёл к нему.
    — Но как такое возможно? — наконец спросил я, переварив услышанное.
    — Не знаю, Вить... — Зимба снова села и отрешённым взглядом встречала неспешно приближающееся плавсредство. — Вкус, конечно, не один в один, отличия есть. Но что из них вкуснее, я не смогу сказать наверняка.
    — Значит, ваша планета тоже любила вас всех, как своих маленьких детей, — предположил я. — И кормила своей любовью.
    — Может быть, — вздохнула она. — Этого сейчас уже никто не помнит, даже старейшины. Но как бы то ни было, я сочла своим долгом поддерживать и сохранять твою любовь, заботиться о ней в меру своих сил. А для её правильного роста, помимо вышеозначенных доверия, уважения и благодарности, нужны были ещё восхищение, забота и главное — сексуальное желание высшего сорта. И тогда-то, вместо того, чтобы его у тебя подъедать, мне пришлось, наоборот, заправлять тебя им. Благо, обедала я на стороне, и этого мне хватало, чтобы не только не трогать твои чувства, но и добавлять тебе их.
    — А тот мужик, которого, по словам чекистов, ты объела полностью, — вспомнил я. — Это тоже было сделано ради того, чтобы, как ты выражаешься, «подкинуть мне питательной среды»?
    — А вот это — чистейшее враньё! — раздражённо ответила Зимба. — Они решили добавить мрачных красок в описание моих злодеяний, чтобы ты охотнее сдал им меня, и немножечко прифантазировали. Полностью все эмоции я ещё ни у кого ни разу не съедала! — Она помолчала, а затем добавила вполголоса, как бы про себя: — Но идея хорошая...
    В это время теплоход (или речной трамвайчик — я плохо разбираюсь в кораблях) почти поравнялся с нами. Мы с Зимбой переглянулись и одними лишь глазами сошлись во мнении, что нам жизненно необходимо прокатиться по реке на этом видавшем виды судёнышке. Мы наскоро обулись и поспешили к причалу — благо был он всего в нескольких сотнях метров от нас. Бежевый спутник к тому времени взошёл уже достаточно высоко, и наш пролегающий в траве путь был гостеприимно освещён мягким цветом топлёного молока.
    На причале, куда мы успели прибыть раньше судна, кроме нас никого не было. Видимо, больше никто этой ночью не хотел променять уют сказочной деревушки на вояж по глади реки. Со смешным, почти мультяшным пыхтением мотора теплоходик подплыл вплотную к причалу, и из него выпрыгнул юнга лет тринадцати на вид. Он резво накинул швартовый канат на столбик, торчащий из причала, и гостеприимно улыбнулся нам, приглашая поскорее занять свои места на борту судна. Его предложение было безоговорочно принято, и мы, вежливо поздоровавшись с ним, шагнули на борт.
    На верхней палубе, укутанной в мягкий свет нескольких фонарей в виде больших шаров, стояли уютные столики, за которыми сидели люди. Кто-то из них вёл светские беседы, кто-то молча смотрел в ночную даль. Ближе к носу судна, под навесом, располагались мини-бар и пианино, за которым сидел интеллигентного вида старичок в клетчатом пиджаке и самозабвенно играл нежный джаз. Помогал ему молодой саксофонист в узких джинсах, тёмно-бордовой рубахе и шляпе. Мне показалось, что это отец и сын — уж очень они были похожи.
    За самым ближним к ним столиком сидела одна красивая женщина средних лет и влюблёнными глазами смотрела на старика. Откуда-то я знал, что это не его жена и не мать саксофониста. Более того, она даже не была с ними знакома — просто случайная пассажирка, которую, как и нас с Зимбой, очаровала эта музыка, так хорошо походящая к волшебству бесконечной ночи.
    Я вновь вспомнил своего отца. Как-то, в очередной раз напившись, вместо обычного нытья про испорченную жизнь он начал рассказывать мне, как всё детство мечтал стать моряком, но его мать, моя бабушка, не отпустила «свою кровиночку» одного в другой город в морское училище. «Твой отец погиб, и ты теперь — единственный мужчина в семье. Ты должен заботиться о маме, ведь больше некому!» — сказала она ему. И он поверил в то, что «должен» — ведь родная мать не может обмануть! Вместо морского училища папа поступил в местный институт на инженера, и ему даже в какой-то мере понравилась его специализация: она была редкой и ценилась не только в нашей стране, но и за рубежом. У него появилась новая надежда на путешествия: пусть не моряком, но хотя бы востребованным специалистом. Он даже один раз смог съездить по обмену в дружественную Чехословакию, где окончательно заболел мечтой о дальних странах.
    Отгадайте, сколько увлекательных поездок он совершил после этого? Правильно: ноль. Потому что он остался должен ухаживать за своей матушкой, у которой резко ухудшилось здоровье сразу после того, как она узнала, что ему прислали приглашение на работу из Испании. Папа устроился в местный НИИ, где и познакомился со своей будущей женой и моей будущей мамой. Долгов, разумеется, прибавилось: после погашения внезапно возникшей задолженности перед бабушкой сделать внука, он стал должен уже моей маме и мне. Воспитанный в старых советских традициях «думать всегда сначала о других, а если силы останутся — о себе», он ни разу не смог отказаться от навешанных на него «долгов» и продолжал платить по подложным счетам своей свободой, своей жизнью, своим «я».
   
    — Смотри, вон там, на корме есть скамеечка и нет людей, — шепнула мне Зимба.
    Оглядев столики и не найдя ни одного свободного, я отметил про себя её наблюдательность и последовал за ней по узкой лесенке вниз. Скамейка была двусторонней, как в электричке: одно сидение смотрело назад, другое — вперёд. Только мы уселись поудобнее на заднюю часть скамейки, как над нами громко прогудело, а за кормой вспенилась вода, разрезаемая лопастями ожившего винта. Причал медленно уходил назад и вбок.
    — Так, на чём я остановилась... — Зимба задумчиво почесала свой курносый носик. — Ах да: на удобрениях для твоей любви.
    — Фу как грубо звучит! — хихикнул я.
    — Стараюсь! — она показала мне язык. — И с удобрениями я тоже перестаралась. Помнишь, одно время тебя стало прямо распирать от положительных эмоций, ты натурально готов был летать от счастья? Это помимо любви в тебе начали зреть и другие позитивные чувства. А излишек эмоций так же вреден для здоровой психики, как и их недостаток. Поэтому, чтобы тебя не разорвало, мне пришлось снова их подъедать! Да знаю, знаю: хреновый я садовод! Ну извиняй, опыта работы именно с таким набором эмоций у меня мало. Практически вообще никакого. Поэтому и случилось то, что случилось.
    Она замолчала, глядя на пенный след за кормой, оставляемый винтом. Я решил, что она собирается с мыслями и не торопил с ответом. Но на пятой минуте паузы мои нервы не выдержали:
    — Что случилось-то?
    Она глянула в мою сторону так, будто я появился только что, абсолютно неожиданно для неё. Затем чуть откинулась назад, положив ноги на леер ограждения и вздохнула:
    — Ду бист вас ду ист.
    — Извини, но язык ваших белковых я пока не выучил, — развёл я руками.
    — Это язык не наших белковых, а ваших, — спокойно ответила Зимба. — Немецкий называется. Просто на нём эта поговорка звучит в рифму, а на вашем русском — немного прозаичнее: «ты — то, что ты ешь». Я думала, что уж о своём-то организме знаю всё. Но реальность умудрилась приделать мне нос и от всей души щёлкнуть по нему! Я до сих пор теряюсь в догадках: то ли ваша планета так повлияла, то ли эмоции человека имеют свойства, до сих пор не изученные мной...
    — Зимбочка, — не вытерпел я, — я уже давным-давно убедился в том, что ты девочка, хоть и отличающаяся от человеческой некоторыми незначительными деталями. Пожалуйста, не надо снова доказывать мне это длинными предисловиями к ключевой мысли!
    — Витечка! — начала было она с моей интонацией, но потом вдруг резко осеклась. — Понимаешь, я наелась твоей «питательной среды», в которой, как в теплице, росла твоя любовь, и у меня... Со мной... Во мне начало расти то же самое!
    — Любовь? — уточнил я.
    — Она... — смирившись с судьбой, вздохнула Зимба. — Я всю свою коротенькую жизнь считала, что это в принципе невозможно! Всё равно что от мёда у человека появилось бы хитиновое покрытие и пчелиные крылышки. Или, например, наевшись зёрен, он бы покрылся перьями и закудахтал, как курочка. Но ведь такого не бывает: это противоречит законам природы! Вот и для квантома любая эмоция — это всего лишь зёрнышко. Понимаешь?
    Моя растерянная физиономия ответила за меня, и Зимба принялась объяснять подробнее:
    — Тебе, как белковой форме жизни, нужны два питательных элемента: собственно, белок для создания новых клеток, а также сахар или жир для выработки необходимой этим клеткам энергии. Твоё тело состоит из тех самых белков, которые ты съел. Точно так же та штука, которую можно назвать моим «телом» и которая состоит из так называемых «материальных квантов», нуждается в двух элементах, содержащихся в эмоции: непосредственно энергии и её информационном содержании. Собственно, условная счетная единица такой информационно наполненной энергии, квант, и является тем микроэлементом, который идет на «хознужды» моего организма. Тип эмоции, её суть, — например, ненависть или радость — и есть её информационная составляющая. И от этого напрямую зависит то, из чего состою я сама.
    — Кажется, теперь начинаю понимать! — обрадовался я. — То есть, тип пищи всё же хоть немного, да меняет тебя саму?
    — Да, но не настолько. Примерно как у человека: если есть, допустим, рыбу — улучшится кожа и мозги, а если есть булки и торты — вырастет брюхо. Но, как я уже говорила, если есть зерно — яйца нести не начнёшь, просто желудок заболит от несварения. А у меня вот, похоже, именно это и случилось!
    — Яичко снесла?
    О, какое незабываемое чувство триумфа я испытал, когда наконец-то не она меня подколола, а я её!
    — Скорее, оно само снеслось, — безразлично пожала плечами Зимба. — Без моего активного участия.
    Я хотел было закричать от радости, но в кои-то веки раз умная мысль возобладала мной вперёд неосознанного порыва. Я аккуратно спросил:
    — А для тебя это хорошо или плохо?
    — Это... это... — Зимба не смогла с ходу подобрать правильные слова. — Это абсолютно ново для меня и потому удивительно. Я не могу сказать, лучше мне от этого или хуже по сравнению с предыдущим периодом моей жизни, но по крайней мере каких-то неудобств эта штука мне не доставляет. И поэтому у меня возникает робкое предположение, что это может быть некой «штатной» функцией организма квантома, просто начинающей работать при определённых условиях, которых на нашей планете просто не было. Если бы я могла спросить об этом у кого-нибудь из старейшин, то возможно, всё бы тут же прояснилось. Но увы, здесь я отрезана от источников нужной мне информации, и постигать всё приходится путём проб и ошибок.
    — А у твоей любви тоже есть направленность? — хитро прищурясь спросил я: ответ я уже откуда-то знал.
    Зимба просто молча положила голову мне на плечо. Деревушка, от которой мы отплыли, уже почти скрылась из виду. Вертикальные разноцветные потоки тусклого, еле различимого света, будто гигантские фонтаны из радуг, всё так же устремлялись к ночному небу, напоминая нам, что сказка ещё даже не думала подходить к концу.
    — Но скажи мне вот что, — прервал я эту молчаливую речную идиллию. — Если ты говоришь, что сексуальное желание ты мне вернула, и даже чуть больше, чем взяла, то почему я с момента знакомства с тобой ни разу не хотел другую девушку?
    — Всё просто, — сказала она, не поднимая головы. — Ты относишься к редкому, почти исчезающему виду однолюбов. И это ни разу не моя работа, у тебя оно «так и росло». Кстати, это свойство человеческой психики вовсе не стоит считать каким-то героизмом и примером для подражания. Моногамность в отношениях — это всего лишь от здоровой лени. Зачем тратить силы и время на поиск и привлечение другой самки, если у тебя есть своя, которая для тебя идеальна во всех отношениях? Я лишь постаралась как можно лучше вписаться в твои критерии идеала, чего не смогла бы сделать настоящая человеческая девушка. Ну а дальше твои эмоции сделали всё за тебя.
    — Пожалуй, ты права, — признал я. — Ещё бы могла быть со мной подольше, чем два раза по сорок минут в день, и я бы совсем на тебе свихнулся.
    — Вот видишь! — Зимба радостно вскинула голову и победоносно глянула на меня. — Ещё одна неожиданная польза легенды про сорок минут! Совсем свихиваться человеку не стоит, ибо у него, к сожалению, есть тело, которое слишком материально для такого эмоционально богатого разума. На обслуживание себя и удовлетворение своих потребностей оно требует минимум десять-пятнадцать процентов так называемого здравого смысла. И их, проценты эти, категорически противопоказано терять. Но с другой стороны, приближение этого уровня к ста процентам делает из человека некоего биоробота, совершающего абсолютно все свои действия исключительно из соображений рациональности и неспособного мыслить абстрактно. Так что правило золотой середины пока никто не способен отменить!
    Недавно севшая на ограждение незнакомая птица с интересом слушала наш с Зимбой разговор. Она то наклоняла голову, то переводила взгляд с меня на мою собеседницу и обратно. Казалось, она вот-вот вставит своё авторитетное мнение касательно проблематики взаимоотношений столь разных существ: уж кому как не птице знать об этом лучше.
    — У меня было много времени, чтобы изучить это явление, — говорила Зимба. — Я пришла к выводу, что эти две эмоции, моя и твоя, взаимодействуют друг с другом независимо от нас с тобой. Как именно они это делают, я до сих пор до конца не поняла, но общий принцип их взаимосвязи напоминает обкладки конденсатора: на одной копится положительный заряд, на другой — отрицательный, запасая энергию. Но в отличие от конденсатора, расстояние между нами не имеет никакого значения: наши любови будут взаимодействовать точно так же, находясь за сотни световых лет друг от друга. Да и полярности у них нет: в каждом из нас равное количество как положительного, так и отрицательного заряда. А еще, помимо энергетического, они постоянно ведут какой-то информационный обмен. О чем именно они общаются, я тоже пока не выяснила, но думаю, это дело времени.
    — Просто превосходно! — язвительно ответил я. — Во мне сидит мощный источник энергии, который живёт своей жизнью и мыслит не советуясь со мной.
    — Ага! — довольно улыбнулась Зимба. — И вдобавок ко всему, это вполне нормальное явление, встречающееся у людей при определённых жизненных обстоятельствах. Другое дело, что обстоятельства эти в вашем мире происходят всё реже и реже. Поэтому ваше общество сейчас испытывает острый дефицит любви.
    — Но подожди, — нахмурился я. — А как же все семьи? Неужели некоторые из них живут без любви?
    — Некоторые, говоришь... — Зимба приподняла уголок рта в грустной усмешке. — Твой папа любит маму?
    — Думаю, нет...
    — А мама — папу?
    — Она его любит только пилить и критиковать, какой он никчёмный.
    — Ну а ты хоть кого-то из них любишь?
    Я молча уставился на воду, не желая отвечать правду, но предательски навернувшиеся слёзы сдали меня с потрохами.
    — Я всю жизнь боюсь быть плохим. Плохим студентом, плохим другом, плохим сыном. А хороший сын должен любить своих родителей, какими бы они ни были, понимаешь?
    — В том-то и дело, Витька, — Зимба ласково взъерошила мои волосы. — Большинство людей носит маски, лишь изображая эмоции, которые якобы должны испытывать в нужный момент, но которых нет и в помине. Вы сами создали общество, целиком построенное на лжи, и сами захлебнулись в ней. Мало кто из людей сможет сказать правду, не боясь быть освистанным, а может, даже наказанным. Поэтому большинство семей живут без любви, лишь изображая её перед другими семьями, так же живущими с холодными сердцами и спящими врозь. Но мне на вашей планете бояться некого, поэтому я могу тебе сказать, что ты никому ничего не должен. Родителям особенно: ты не просил их рожать тебя. Ты не должен изображать эмоции, которых на самом деле не испытываешь, равно как и не должен скрывать свои настоящие чувства.
    — От тебя я и не скрывал, — грустно улыбнулся я. — Но ты можешь себе представить, каково это мне: желать одного, но быть вынужденным говорить, делать, а в конечном итоге даже думать абсолютно по-другому! А если ты утверждаешь, что точно так же живёт большинство людей, то я просто понятия не имею, куда катится этот мир.
    Взлетев, наконец, с ограждения, птица на прощание что-то прокричала на своём языке. Видимо, указала направление движения мира.
    — Представить очень даже могу, — вздохнула Зимба, провожая взглядом пернатую гостью. — Последние полгода нашего с тобой, без преувеличения сказать, романа я пребывала в таком же замешательстве. Хотя, оно имело немного другую природу, другой внутренний конфликт.
    — А у тебя-то что может быть за конфликт? — не понял я.
    — Внутренний спор о том, что мне делать с твоей любовью. Ведь коли уж она появилась в тебе, то с некоторой натяжкой тебя можно назвать её владельцем. А за время нашего общения ты для меня постепенно превратился из плодородной грядки в существо равное мне если не в физических возможностях, то хотя бы в правах. А раз так, то теперь я не имею не только желания съедать её, но и права распоряжаться ей вместо тебя.
    — Премного благодарен за признание моих прав, — улыбнулся я. — Но я пока не понял, в чём здесь загвоздка.
    — В том, что ты используешь свою любовь не по назначению, — назидательно сказала Зимба.
    — Вот как? — приподнял я бровь. — И какое же у неё назначение, позволь узнать?
    — Вообще если не брать в расчет личность её носителя, то штука эта многофункциональна. Она может быть и источником энергии, и неким средством модификации окружающей реальности, и хранилищем огромных объёмов знаний, и ещё чёрт знает чем. Но конкретно в существах подобных человеку она вырастает для помощи в продолжении рода, а также для объединения двух или более особей в группу с едиными ценностями и стремлениями.
    — Ты думаешь, она нас с тобой не объединила?
    — Ха! Ещё бы не объединила! — воскликнула Зимба. — Так объединила, что захочешь — не расцепишься. Но вот с первым пунктом у нас полное фиаско. Рожать человеческих детёнышей я, увы, не в состоянии.
    — Ну так и хрен бы с ними! — махнул я рукой. — Пусть другие пары рожают, желающих много. Я не видел мужчин, реально счастливых в роли отцов, поэтому сам никогда не хотел заводить собственных детей. И вряд ли захочу в будущем. Так что, Зимбочка, эта проблема тобой надумана и не стоит, как говорят, выеденного яйца!
    — Да, Вить, я ещё маленькая и глупенькая, — грустно покачала головой Зимба, — и тебе вполне может показаться, что я раздуваю проблему на пустом месте, но увы, это не так. Те эмоции, которые ты испытывал ко мне и которые стали питательной средой для любви, они всё же сугубо человеческие, и лучше всего подходят для выращивания любви к человеческой девушке. Но так как ты изначально знал, что я — не человек, и та картинка, что я показывала тебе для удобства общения, не имеет со мной ничего общего, то любовь у тебя выросла... как бы это сказать... неправильная, что ли. Несовместимая с человеком и его остальными эмоциями. Неродная. Знаешь, как если бы на грибе мухоморе вдруг вырос цветок.
    — Ну так ведь вырос же! И это круто! — воодушевлённо отстаивал я свою позицию. — Почему ты решила, что необычное не имеет права на существование? Ведь если так, то и ты сама не должна находиться на Земле, потому что для этой планеты ты — самое необычное существо!
    — Да не в том дело, Вить! — отмахнулась она. — Просто я посчитала нечестным, неправильным тот факт, что продолжаю использовать тебя в своих интересах! Да, пускай теперь эти интересы из гастрономических превратились в духовно-эстетические, но всё же! Признав твои права, я решила, что тебе не стоит против своей воли тратить свои чувства на существо, для которого они не должны предназначаться.
    — Но почему?! Почему не должны-то? — недоумевал я.
    — По твоей человеческой природе! Как ни крути, но в человеке должна расти любовь к другому человеку, а не к кому попало, не имеющему даже тела. Во-первых, это её основное назначение. А во-вторых, мне совсем неизвестно, как может повести себя такая «ненормальная» любовь, находясь в тебе. Вот прямо вообще не представляю!
    — А что мешало нам с тобой проверить это на практике? — поинтересовался я.
    Зимба посмотрела на меня снисходительно, как на младенца.
    — Я поражаюсь твоему бесстрашию, Витька! Сначала не испугался подружиться с инопланетным существом, теперь так же легко предлагаешь дать волю неведомой силе, имеющей своё собственное мнение и видение мира. Я вот побаиваюсь, а ты — хоть бы хны!
    — Но я не чувствую никакой опасности от неё! — удивленно помотал головой я. — Наоборот, по моим ощущениям, от неё исходят лишь тепло, наслаждение и уверенность.
    — Ну... — меланхолично протянула Зимба. — Котики обычно тоже милые и мягкие. Но при большом желании и сноровке вполне могут прокусить вену на шее человека.
    Пока я думал, что на это ответить, музыканты на верхней палубе заиграли «Колыбельную Клары», и я решил, что они тоже знают, о чём мы с Зимбой беседуем уже несколько часов кряду. Когда-то в детстве я слышал эту песню по телевизору и примерно запомнил слова:
    «Однажды утром ты поднимешься с песней.
    Ты расправишь крылья и полетишь в небо.
    А до того утра, ничто не сможет навредить тебе.»
    Хоть я и не знал наверняка, с каким настроением я проснусь после нашего разговора, но меня всё сильнее наполняло ощущение спокойствия и отрешённости от всей суеты.
    — В общем, как бы то ни было, — тихо продолжила Зимба, когда колыбельная закончилась, — но я решила, что эти странные взаимоотношения продолжать не стоит. Не могу сказать точно, что двигало мной сильнее: страх перед дальнейшим развитием наших самостоятельных эмоций или же желание того, чтобы твоя любовь была использована по назначению. Точнее, не любовь, а питательная среда, в которой та выросла. Ибо уже выросшую любовь, увы, не переделаешь: она всегда будет направлена в мою сторону. Но её можно уничтожить. Недаром у вас говорят: «От любви до ненависти один шаг».
    — Нет, всё-таки ты жопа сатаны! — со смесью досады и восхищения констатировал я.
    — Почему только жопа? — слегка обиженно спросила она. — Из всех мифов, что я читала об этом интереснейшем персонаже, я могла бы повторить практически каждый из его подвигов. Так что вполне тяну на целого Сатану, а не только на его филейную часть.
    — Нисколько не сомневаюсь! — расхохотался я и легонько ткнул её локтем в бок. Получив в ответ плечом, я почувствовал, что жизнь любит меня гораздо сильнее, чем я представлял до этого. Про Зимбу я пока не мог утверждать того же с полной уверенностью, но подозревал, что в некоторых вопросах они с жизнью солидарны.
    — Я посчитала, что нужно создать такую ситуацию, которая заставила бы тебя возненавидеть меня всем своим существом. Ведь иначе сколь бы далеко я от тебя ни улетала, твоя главная эмоция не разорвёт связи с моей и будет продолжать расти. А в отсутствие меня это может доставить тебе сильные страдания, чего я никак не хотела. И вот здесь мне здорово пригодились эти бравые служаки в штатском. К тому моменту они уже месяцев пять кружили возле нашего с тобой генератора. Оставалось только позволить им точно засечь его местонахождение, оставив включённым подольше, а уж дальше, я полагала, они тебе нарассказывали бы обо мне столько весёлых историй, что твоей ненависти должно было хватить для испепеления небольшого астероида, а не только на уничтожение своей любви. А тут — тадам! — такой удобный случай: ты напился. Мне оставалось только устроить небольшое театрализованное представление для одного зрителя, раскланяться и уехать с гастролями в другой город. Или даже страну — для меня разница не принципиальна.
    — Значит, ты меня усыпила и паралич наслала? — насупился я.
    — Вот понимаю, что ты вряд ли мне поверишь, но вырубило тебя абсолютно без моей помощи, равно как и в овощ превратило. Порой зелёному змию удаются такие каверзные штуки, до которых не додумался бы наш приятель Сатана. Или его ученица. — Зимба учтиво склонила голову.
    — Ну, зная твои возможности, мне действительно сложно поверить, что это произошло без их применения. Ладно, пусть будет по-твоему: теперь это уже не имеет никакого значения. Но скажи мне лучше вот что: ты была где-то рядом, когда состоялся весь наш разговор с этими двумя эээ... интеллигентными мужчинами?
    — Что было, то было, — констатировала Зимба. — Мне стало очень любопытно, что они тебе наплетут про меня, и я тихонечко примостилась в четвёртом измерении твоей кухни. Сидела, слушала и грустила.
    Тут я явственно представил себя на её месте, и даже более утрированно: будто я собственными руками сжимаю сердце какого-нибудь бесконечно любимого мной существа в надежде, что оно лишь перестанет любить, но каким-то образом выживет... От этой жути меня основательно тряхнуло, и я подозреваю, что движение это произошло даже там, наяву, где моё измотанное тельце мирно посапывало на изрядно потёртой простыне. Зимба взволнованно глянула на меня, но не стала расспрашивать о том, что со мной случилось. То ли ей и без объяснений было понятно, то ли опять приврала насчёт чтения моих мыслей во сне.
    — Но в итоге твой коварный план по убийству моей любви с треском провалился! — задумчиво произнес я с грустной усмешкой.
    — И это был первый раз в моей жизни, когда я обрадовалась своей неудаче, — в тон мне продолжила она.
    Над поверхностью воды стали появляться лёгкие перья тумана. Огромная белая птица укрывала своим крылом рябящее зеркало воды вместе с одиноким речным трамвайчиком, вместе со всеми его палубами, столиками и баром, вместе со мной, с Зимбой и с нашими двумя невероятно мощными сгустками любви, один из которых оказалось не под силу убить даже квантому из далёкой галактики.
    До моих ушей тихой извивающейся струйкой донеслась ещё одна знакомая мелодия: музыканты заиграли поистине сказочную джазовую песню «Misty», будто сам туман нашептал им её. Повинуясь зову текущего мгновения, я поднялся со скамейки и протянул руку Зимбе, приглашая её на танец. Закончившая свою исповедь желанная гостья моего сна с радостью приняла моё предложение, и спустя пару мгновений мы уже держали друг друга в объятиях, стоя на свободном участке площадки на корме, и плавно покачивались в такт музыке, неспешно кружась.
    Я вспомнил шутку, что парный танец — это искусство убрать свою ногу раньше, чем на неё наступит партнёр. Но за свои ноги я совсем не переживал: мне казалось, что мы с Зимбой просто стоим на месте, а вокруг нас танцует и кружится в чувственных па сам речной трамвайчик, а с ним — все пассажиры, вся команда, и даже река, вместо того, чтобы просто течь себе на юг, лихо ведёт хоровод своими лесистыми берегами и своей зеркальной гладью со всеми отражающимися в ней звёздами. Те, разумеется, тоже не оставались в стороне от такой движухи и чертили в небе большие и маленькие круги, центром которых были мы.
    Весь мир моего сна говорил мне о том, что произошедшее с нами было самым удачным стечением обстоятельств, которое только можно было себе представить. Я поймал себя на мысли, что давно, ещё почти в самом начале этой нашей встречи, простил Зимбе все её пакости, о которых она даже ещё не успела мне рассказать. А может быть, это сделал не я, а мой горячий всепрощающий шарик, который обладает собственной волей, и которому без разницы, какая бестия носит его ответную часть. Но даже если и так, я был согласен с его решением. Сейчас главным для меня было то, что он жив и продолжает копить в себе тепло и созидательную энергию. Я знал, что она никогда не станет разрушительной. Никогда!
   
    В какой момент закончилась музыка, ни я, ни Зимба не заметили. Мы продолжали стоять обнявшись на корме окутанного туманом судна, несущего нас в полную неизвестность. В плотную, почти осязаемую хмарь было запечатано продолжение самой странной истории рождения любви между столь разными существами. Куда ещё заведут нас эти два полюса великой силы, способной изменять реальность и совмещать несовместимое? Должны ли мы безропотно следовать за ней или же в наших силах перехватить инициативу, став хозяевами положения? Что нам делать с этой любовью?
    — Что нам делать с этой любовью, Витька? — эхом повторила мою мысль Зимба.
    — Почему нельзя просто радоваться её существованию? — спросил я. — Забыть все неприятные вещи, что мы натворили по глупости и незнанию, и продолжать быть вместе, наблюдая за тем, как в нас крепнут её ростки.
    — Мы с тобой два наивных ребёнка, Вить... — она обречённо помотала головой, уткнувшись лбом в моё плечо. — Ну как ты представляешь себе наши дальнейшие отношения? Каким способом мы сможем быть вместе столько, сколько захотим? Конечно, я могу наклепать ещё сколько угодно генераторов поля, но ты ведь понимаешь, что эти ищейки не уймутся! И если они снова застукают тебя с этим устройством, то к тебе возникнут уже гораздо более серьёзные вопросы! А если мне попробовать поддерживать человеческий облик своими силами, без генератора, то для восполнения энергии мне нужно будет объедать по десять человек в день! Посчитай, на сколько дней хватит населения твоего города. И опять же, пока я раскручиваю на эмоции стольких человек, у меня просто не останется времени на тебя!
    — А если уехать далеко-далеко, туда, где нет этих ищеек? — предложил я. — Куда-нибудь на остров, и там держать генератор постоянно включенным.
    — Вариант на три с минусом, но на всякий случай отложим про запас.
    — А в чём же его минус? — решил уточнить я.
    — Минус тут даже не один, — вздохнула Зимба. — Во-первых, что я буду там кушать? Нет, разумеется, поесть я могу в любой части вашей планеты, мне из Сыктывкара в Гонолулу сгонять — пара секунд. Но не покажется ли тебе немного нечестным, что твоё любимое существо намеренно вызывает сексуальное желание у других самцов твоего вида? Ведь у людей подобное, мягко говоря, не приветствуется, а такое отношение может негативно сказаться на твоей любви. И второй момент: вся суша на вашей планете поделена между государствами, а у каждого государства есть своя служба безопасности. Где гарантия, что там не появятся свои местные Банкины?
    — Переедем опять! — не сдавался я.
    — И что, ты всю жизнь будешь бегать? — покачала головой Зимба. — Будешь бояться, что однажды к тебе в дверь снова постучат, и нигде тебе не будет покоя. И дело даже не во вкусе страха, а в том, что он испортит твоё душевное равновесие. А вместе с ним — и любовь.
    Мы подошли к ограждению и стали смотреть на блики в воде, пробивавшиеся сквозь дымку, желтоватую от корабельных фонарей. Я крепко держал свою спутницу за руку, немного побаиваясь, что она может раствориться в этом тумане. Чем был вызван мой страх, я не понимал, но меньше он от этого не становился.
    — Ну и третий минус, — сказала она этим бликам. — Что там будешь делать ты? Ведь насколько я помню, ты хотел заняться наукой. А на острове какая наука? Бананы собирать? Или страусов разводить? А если ты всё же выбьешься в известные учёные, то к твоей персоне возникнет повышенный интерес со всех сторон, откуда надо и откуда не надо. Почему это известный учёный так часто меняет места проживания? А как у него с личной жизнью? С кем он встречается?
    — Странно, раньше я был пессимистом, а ты — весёлой романтичной девочкой. Когда мы успели поменяться ролями?
    — Просто твоя любовь сильнее влияет на твоё настроение, — улыбнулась мне Зимба. — В этом плане мне повезло: ведь для меня эмоции — это, в первую очередь, еда. Хотя, пробыв столько лет среди людей, я тоже маломальски научилась их проживать, как вы. Разница лишь в том, что я делаю это по желанию. Могу этой любовью любить, могу ей же закусить. Видишь как удобно!
    — Именно этой — не можешь!
    — Не могу, — согласилась она. — Но при других обстоятельствах и с другим человеком, возможно, и наелась бы от души.
    — Если бы у бабушки были яйца, — ухмыльнулся я. — Ты мне лучше поведай свои предложения по тому, как нам жить дальше.
    Зимба лишь печально вздохнула и потянула меня за руку к нашей скамейке. Когда мы уселись, на этот раз лицом вперёд по ходу движения, она переплела свои тонкие пальцы с моими и положила голову мне на плечо.
    — Я всё ещё считаю, — сказала она, — что нам не стоит быть вместе.
    — Душнилка ты моя, — промурлыкал я, потёршись щекой о её макушку. — Ну почему не стоит-то?
    — Да потому, занудка мой, что ты потратишь на меня всего себя, так и не реализовав свой человеческий потенциал! Тебе отпущено совсем мало лет на то, что у вас называют жизнью. За это время ты мог бы сделать сотни открытий, полюбить множество женщин, наделать кучу детей, завоевать всемирную славу и уважение, скопить состояние... Да мало ли радостей в человеческой системе ценностей? А ты хочешь все эти блага променять на какого-то призрака, у которого нет ни тела, ни пола, ни дома, и для которого твоя жизнь — как один вдох, даже без выдоха. Для которого ты ещё мгновение назад чуть не стал закуской!
    — Но разве сам факт, что я ей не стал, в отличие от моих предшественников... Сколько их было? Сотни? Тысячи? Впрочем, не всё ли равно... Ведь это значит, что именно меня судьба столкнула с тобой для другой цели!
    — Судьбу создаём мы сами! — назидательно сказала она. — Нигде не прописан сценарий жизни каждого из существ во Вселенной.
    — Ну хорошо, пусть не судьба, а случай! Тогда просто ответь мне на один вопрос. Ты, существо из Вселенной, сама-то хочешь быть со мной? Или ты просто из вежливости или же от скуки тратишь своё бесконечное время на разговор, но в мыслях ты уже далеко, а я — лишь мгновение твоего прошлого?
    И опять побежали бесконечные секунды её молчания. Я не понимал, зачем квантовому мозгу нужно столько времени на обдумывание такого простого вопроса. Может, она специально держит паузу, чтобы посильнее меня заинтриговать? Но зачем?
    — Не скрою, — внезапно подала голос она, — вначале, как только в тебе появилась любовь, всё моё внимание было приковано только к ней. Ты был лишь неким её приложением, обёрткой, если хочешь. Но позже я поняла, что твоя личность, всё же, неотъемлемая часть твоей любви. А та, в свою очередь, стала такой же неотъемлемой частью моей, которая выросла после. Тогда я ещё внимательнее присмотрелась к тебе и поняла, что эта личность мне интересна и приятна. В ней скрыт огромный потенциал для развития, и если его раскрыть, то ты составил бы мне отличную компанию на ближайшие несколько десятилетий, и я бы уже не чувствовала себя настолько одинокой в вашем мире. Я готова помочь тебе в развитии, и даже заинтересована в этом: ведь твой потенциал выходит далеко за рамки общеизвестных человеческих возможностей. Мне было бы очень любопытно посмотреть, что из этого получится! Мой юный дух исследователя так и подзуживает меня.
    — Это означает «да»? — окрылённый надеждой, спросил я.
    — Это означает «да», — кивнула Зимба, — и в то же время это означает «но».
    — И в чём же тут «но»?
    — В жизни... И в смерти... — выдохнула она и, насладившись моим непонимающим выражением лица, продолжила: — Именно потому, что мне небезразлична твоя личность, я и не хочу, чтобы ты потратил свою жизнь на вещи, не свойственные такому существу, как человек. Я за твоё благополучие переживаю, Вить! Со мной ты рискуешь стать изгоем для человеческого общества: ведь стадо не терпит выскочек! Развиваясь с моей помощью, ты станешь на множество голов выше их всех, и людям это очень не понравится. Они могут отвернуться от тебя.
    — Смеёшься? — огрызнулся я. — Да они с рождения от меня отвёрнуты! Спасибо родителям и традициям этого дурацкого общества, требующего соблюдать их и не задумываться об их реальной необходимости. Я понимаю, что в это стадо — простите, общество — для меня путь закрыт, и моя компания — это единицы из миллионов, которые умудряются мыслить не так, как все. Мне кажется, они примут меня, кем бы я ни был и с кем бы ни водил связи. И скорее всего, они с распростёртыми объятиями возьмут в свою компанию и тебя.
    — Будет замечательно, если твои слова станут реальностью! — улыбнулась Зимба. — Но есть ещё одна проблема: смерть. Дело в том, что в процессе изучения нашей с тобой любви я научилась не только выращивать её и извлекать из неё энергию, но и пользоваться ей человеческим способом: проживать её. Именно это свойство сделало приятным моё нахождение в твоём обществе, и чем больше времени я проводила с тобой, тем сильнее к тебе привязывалась. Мне уже очень грустно с тобой расставаться, а прошёл всего один земной год. Теперь представь, как я привяжусь к тебе за время твоей жизни и каково мне будет, когда ты умрёшь! Этот момент тоже добавил очков в пользу мысли оставить тебя сейчас, пока привязанность к тебе не стала для меня смыслом существования, а её разрыв — настоящим мучением.
    — Да, — вздохнул я, — с этим аргументом не поспоришь. Но ты говорила, что мой потенциал выходит за рамки возможностей человека. А что если я каким-то образом научусь не умирать?
    — Это вполне возможно, но не гарантировано. Скажем, шансы пятьдесят на пятьдесят: либо научишься, либо нет.
    — Так почему бы не рискнуть? — предложил я.
    Зимба медленно поднялась со скамьи и встала напротив меня. В рассеявшемся тумане я увидел пристальный испытующий взгляд зелёных глаз, приправленный её фирменной хитринкой. Я снова ощутил себя будто под рентгеновским аппаратом, но этот пронзающий взгляд больше не мог сбить меня с пути. В нём не было никакой тяжести, а потому я тоже встал, взял Зимбу за руки и сказал:
    — Я готов нести ответственность за своё решение. Я понимаю возможные последствия, и они меня не пугают. Я хочу сам распорядиться своей жизнью и своей любовью!
    Та, что создала и взрастила мою любовь, зажгла на своём лице ослепительную улыбку, обхватила мою шею руками, а талию — ногами и опечатала мои слова таким долгим и страстным поцелуем, что я перестал верить в то, что мир существовал и до его начала. Этот поцелуй стал для меня новой точкой отсчёта, нулевым измерением, с которого всё начинается и в которое всё рано или поздно возвращается, чтобы начинаться заново. Когда же мы на время вынырнули из бездны поцелуя, я снова увидел этот лукавый зелёный взгляд, которым хотелось наслаждаться все мгновения моей короткой жизни, а после её окончания переселиться навсегда в его пространство без времени и раствориться в этой зелени бескрайних лугов.
    — А у меня для тебя уже есть тестовое задание! — хитро прищурилась Зимба, слезая с меня. — Реши проблему моего пропитания и своей безопасности от сам-знаешь-кого.
    — Вот так сразу? — опешил я.
    — Ага! — хитро-довольные уголки её рта не оставляли мне пути к отступлению.
    — Ну... — замялся я. — Пока у меня нет готовых идей, но я обязательно что-нибудь придумаю!
    — Ох, видел бы ты сейчас свои глаза! — захихикала Зимба. — Бегают по всему пространству как бешеные блохи, ищут подсказку... Не волнуйся ты так, это не экзамен, а всего лишь проверка твоего начального уровня подготовки. Я тебя подстрахую. Ну в том смысле, что сама тоже буду искать решение обозначенной проблемы, и если найду, то реализую. О, кстати! — она ткнула пальцем в кончик моего носа. — Как насчёт небольшого соревнования? Кто первым найдёт решение, тот и победил.
    — Я готов! — выпалил я.
    — Тогда предлагаю взять недельку на раздумья. Ты поперебираешь все возможные варианты и просто отдохнёшь от потрясений, а я пока основательно подкреплюсь. Только не спрашивай, пожалуйста, где и кем: пока мы не нашли более экологичный способ, я буду трапезничать по старинке, уж прости. А через недельку снова встретимся и обсудим идеи.
    — Идёт! — кивнул я и снова крепко-крепко сжал в объятьях своё любимое бестелесное существо, которое мне не хотелось отпускать не то что на неделю — даже на секунду!
    — Я тебя люблю! — прошептал я ей на ушко, и слова эти были адресованы не только ей в целом, но и отдельно каждому из квинтильонов квантов, составлявших её сущность. В этот момент я понял, что впервые в жизни произнёс эту фразу абсолютно честно, от чистого сердца. Родителям я её говорил просто потому, что они ждали от меня этих слов, но на самом деле я не испытывал ни к кому из них и тысячной доли той эмоции, чей тонкий, но непостижимо мощный луч света и тепла неиссякаемым потоком летел к своей единственной цели, не зная расстояний и преград, в какой бы галактике та ни находилась. А навстречу ему летел точно такой же луч, в паре с моим создавая двустороннюю энергетическую связь, объединившую две такие разные единицы Великой Жизни, что заполняла смыслом пустоту пространств. И тогда я понял, что купленная мной за полтинник запчасть всё же была именно сетевым интерфейсом, и выполнила свои функции на ура, создав сверхскоростную локальную сеть между двумя точками, по которой мне только что прилетел ответ:
    — И я тебя тоже люблю!
    И это тоже была чистая правда. И новый поцелуй, родившийся из этой правды, окончательно разделил мою жизнь на «до» и «после», пробив в ней огромную пропасть, не оставившую ни единого шанса для отступления. Но о каком вообще возврате может идти речь, когда впереди сияет и зовёт за собой твоя собственная звезда, а позади — лишь истлевшие останки твоих детских надежд, рождённых мёртвыми в мёртвом мире, сделанном таковым твоими соплеменниками в погоне за мнимой свободой и ложным счастьем. Сколько ещё бомб должно взорваться на этой планете, чтобы люди наконец поняли, что деньги и власть вместо обещанных их владельцу свободы и счастья дают лишь страх? Страх в один момент потерять всё то, за что пролил столько своего пота и чужой крови. Страх признаться себе в том, что все твои старания были зря, а черви, заползшие в твой гроб, даже не поинтересуются количеством нулей на твоём счету и числом твоих бывших подчинённых.
    Но если тебе удалось зажечь настоящую любовь, то можешь не сомневаться: она будет гореть всегда, даже через миллиарды лет после твоей смерти. Она создаст прочную квантовую связь с другим таким же сгустком энергии, а может даже и не с одним: ведь видов любви, как и видов информационных сетей — огромное число. Став ячейкой этой бескрайней сети мироздания, она будет хранить в себе полную информацию о личности, из которой выросла. И вполне вероятно, что та самая личность осознает себя в этой новой форме существования и почувствует, что счастье и свобода происходят сейчас и будут происходить и впредь. Вечность точно, а дальше — как получится.
   
    — Мне пора... — прошептала Зимба, виновато глядя куда-то вниз.
    — Прошу тебя, побудь со мной ещё немного!
    — Я бы с радостью, Витька, — вздохнула она, — но я очень-очень голодная, а меня вот прямо сейчас зовут обедать.
    — Кто это тебя зовёт? — удивился я.
    — Обед, — игривая хитринка вновь проскочила в зелёных глазах. — Очень настойчивый и нетерпеливый. Настолько, что прямо грех не принять приглашение.
    — Заинтриговала! Расскажешь потом?
    — Обязательно! — Не выпуская моих рук, она стала медленно отходить от меня. — Через недельку!
    — Как и где мы встретимся? — я не хотел её отпускать.
    — Так ли это важно? Если мы один раз встретились, то все последующие встречи — лишь продолжение первой. А значит, они состоятся в любом случае. До свиданья, мой любимый человек Витька!
    — До свиданья, моё любимое Желание Завернуться В Поток Ветра Малиновых Волн Стремящихся Слиться С Закатом Четвёртого Спутника! И приятного аппетита!
    Услышав земной вариант её настоящего имени, она подарила мне свою самую лучезарную улыбку и начала испаряться в воздухе. Маленькие яркие частицы, будто светлячки, стали отрываться от её тела и уноситься в чёрную высь небес, к таким же светящимся точкам, именуемым звёздами. Вот в моих руках осталась лишь память о прикосновении её нежных тонких пальцев, а я всё продолжал держать ладони перед собой, не веря в их пустоту. Последними растаяли её нежные глаза, пару мгновений повисевшие в воздухе, словно улыбка Чеширского кота. Их безмерно любящий взгляд дарил мне веру и тепло всю ту бесконечно долгую неделю, следовавшую после.
    Когда последняя частица растворилась в воздухе моего сна, вопреки ожиданиям, я не чувствовал той грусти расставания, что царапала меня изнутри ещё несколько минут назад, пока я прощался с Зимбой. Сейчас во мне мягким пушистым котиком улёгся приятный покой от выполненного очень важного дела. Этот котик знал, что его новая подруга обязательно вернётся, поэтому решил спокойно завалиться спать в сладостном ожидании.
    Я поднялся на верхнюю палубу, где музыканты снова взялись за свои инструменты и начали подыгрывать хору речных волн, певшему свою извечную тихую песню о самых чистых чувствах, которые можно испытать, только отрешившись от пустой болтовни и переживаний ни о чём, став таким же текучим и чистым, как вода, следующая своим путём десятки тысяч лет кряду и не сомневающаяся в его правильности. Я подошёл к барной стойке, и бармен налил мне в стакан ароматный коктейль с кусочками северного сияния. Сев за столик напротив музыкантов, я сделал глоток, и меня наполнил вкус сладкого вермута, смешанного с радостью и умиротворением. Время, отведённое остаткам сна, неумолимо испарялось вслед за моей возлюбленной, и когда я разрешил им самим нарисовать мою реальность на свой выбор, сию же секунду меня с головой поглотил джаз.


    Глава 8

    Если ты — утро, то спешу тебя расстроить: у тебя есть трудовая обязанность начинаться ровно в тот момент, когда вот тот яркий оранжевый кругляш вылезет из-за края планеты и начнёт щекотать своими длинными лучами все сонные лица на вверенной тебе территории. И плевать, что планета шарообразная, и у неё нет краёв! Что? Лень выполнять? Понимаю. Но спешу обрадовать: у тебя есть пара послаблений. Во-первых, если ты хмурое или ненастное — можешь начинаться на несколько часов позже. Пока те лучи пробьются через мрак туч, сможешь немного повалять дурака. А во-вторых, если ты — утро воскресенья, то тебе вообще несказанно повезло: можешь начаться даже в понедельник! Имеешь полное на то право!
    Моё же воскресное утро обещало быть добрым как никогда раньше. И не потому что началось около полудня. И вовсе не потому что я наконец-то выспался, и у меня ничего не болело. Просто мне снился настолько прекрасный сон, что по правде говоря, я многое отдал бы, чтобы оставаться в нём как можно дольше. В идеале — всегда. Но потом я вспомнил, что произошедшее во сне должно изменить и события грядущего, которым не посчастливилось попасть в мой сон и которые остались вынуждены околачиваться в месте, по странной традиции считающемся реальным миром. А раз так, то нужно просто принять эту реальность как нечто позитивно настроенное по отношению к тебе и постараться сохранить и приумножить этот настрой. Так учила меня Зимба, лучший на этой планете специалист по эмоциям.
    Но одно дело — обещать... Проснулся я не от света нашей местной жёлтой звезды, а от голоса матери, заунывно вещавшей в телефонную трубку:
    — ...и представляешь, эта скотина опять допился до «белочки»! Всю пятницу пил у соседа на даче его паршивую самогонку, будь она неладна! Две ночи не спал, паскуда! Ага... А сегодня с утра побежал в одних трусах по грядкам чертей ловить! Представляешь, какой гнида! Редис весь вытоптал! Лук вытоптал! Даже клубнику вытоптал, мразь такая! Чтоб его лукавый забрал, алкаша драного! Ой, кажется, Витька проснулся. Я тебе позже перезвоню. Пока-пока!
    Когда я открыл дверь в родительскую комнату и вопросительно посмотрел на маму, я решил, что у меня только что были слуховые галлюцинации.
    — С добрым утром, сынок! — елейным голосом приветствовала меня родительница. — Представляешь, папе на даче совсем плохо стало, пришлось «скорую» вызвать. Но не переживай, в больнице сказали, что вылечат. Как прошёл твой выпускной? Надеюсь, ты не пил спиртного?
    — Немножечко выпил, — признался я, — но чертей не видел. Так, только демонессу одну...
    — Значит, ты слышал... — покачала головой мама. — Ну что я могу поделать? Да, твой папа — пьяница. Я делаю всё, чтобы он не пил, а он всё равно...
    — А что именно ты делаешь, мам? — поинтересовался я. — Пилишь каждый вечер? Заставляешь притворяться любящим мужем и заботливым отцом, а если недостаточно хорошо притворяется — закатываешь истерики? Убеждаешь, что семья и работа с восьми до пяти — это лучшее, что может случиться с человеком, всю жизнь мечтавшим о море?
    — Да как ты смеешь так разговаривать с матерью! — вспылила она. — Я тебя воспитывала, кормила, заботилась, а ты!.. Неблагодарный!
    — Это значит, тебе нечего ответить по существу? — грустно усмехнулся я.
    И тут случилось то, чего я никак не ожидал. Вместо того, чтобы вылить на меня тройную порцию брани, она медленно опустилась в кресло, закрыла лицо руками и зарыдала.
    — Ведь я же люблю вас, двух остолопов! — всхлипывала она. — Всегда всё для вас, ничего для себя. Его жить учу, тебя учу, сама для себя никогда не жила...
    — Нет, мам, — мягко, но безапелляционно сказал я. — Любовью здесь даже не пахнет. Прости, но теперь я знаю её запах. Ну признайся уже, что ты просто делала так, как делают все. Ведь плыть по течению несравнимо проще, чем грести против! Тебе внушили, что семья гарантированно делает счастливыми всех, кто в неё вступает. Напугали тикающими часиками и ярлыком «старородящая». Убедили, что «лучше плохонький мужик, но свой». Да что я говорю, ты лучше меня это знаешь... Мама! Ну перестань уже обманывать себя! Я молчу про нас с папой, но хотя бы себя! Если в то время, как отец вполне мог умереть от «белочки», тебя больше волновали редиска с клубникой, то где здесь любовь, мама? Где она ещё осталась в этом мире?
    Ответом мне было лишь многократно усилившееся рыдание. Я аккуратно сел на подлокотник и обнял мать за плечи. Она положила голову мне на бок, и мы просидели так около получаса.
    — Зачем? Ну зачем ты мне это сказал, сынок? — немного успокоившись спросила она.
    — Отпусти его, мама, — шёпотом сказал я. — Он заслужил свободу.
    — Да куда ж он без меня-то? — всполошилась мать. — Он ведь сам даже коммуналку заплатить не может! И вряд ли теперь научится: годы его уже преклонные.
    — Какие преклонные, мам, ты чего? Сорок пять лет, по-твоему, глубокая старость? Люди в семьдесят кругосветки совершают! В восемьдесят женятся! В девяносто романы пишут!
    — Так то — талантливые люди! — спорила мама. — А он ведь никудышный! Ничего в жизни без меня не может сделать, даже обои поклеить — и то стоять над душой надо.
    — Просто не хочет он клеить обои! И грядки копать тоже не хочет. Ты прекрасно знаешь его мечту, но в ней нет пользы для тебя. Поэтому ты и внушила ему и себе, что он никудышный.
    Очередная пауза, активно пытавшаяся выдать себя за неловкую, так и не справилась с этой задачей: за прошлую ночь я привык к таким паузам и стал воспринимать их просто как особенность речи собеседника, подобную заиканию или картавости.
    — Может, ты и прав, Вить, — дрожащим голосом сказала, наконец, мама. — Пусть катится ко всем чертям, если захочет. Я уже устала его терпеть.
    О том, что терпела она все эти годы не отца, а своих собственных «тараканов», говорить я уже не стал. Вместо этого предложил попить чаю, попутно спросив:
    — А в какую больницу его положили?
    — В психушку, куда же ещё! — фыркнула мать. — Но если ты вдруг захочешь его навестить, то подожди до среды. Врачи сказали, что дня три его лучше не тревожить: он под капельницами лежит.
    Я пока и не собирался его навещать: у меня были более срочные дела. Попив с матерью чай и немного успокоив её, я снова пошёл наматывать километры по залитым солнцем улицам городишки. Мне предстояло придумать, что я буду говорить следователям, которые, подозреваю, очень хотели бы видеть меня в понедельник, то есть, завтра. Рассказ предстояло сочинить красочный, многословный, правдоподобный, но при этом как можно более далёкий от реальных событий.
    В раздумьях я не заметил, как вышел на городскую площадь. У фонтана, который в последний раз включали задолго до моего рождения, стоял обросший мужичонка неопределённого возраста, который что-то громко кричал и размахивал ворохом газет. Подойдя к нему поближе, я узнал нашего городского сумасшедшего. Кондрат — так его звали — уже много лет являлся живой достопримечательностью нашего городка. Каждый день он ходил по центральным улицам и переулкам, настойчиво агитируя прохожих помолиться и покаяться во всех грехах, пока не поздно. А попутно приторговывал православными газетами, так как, вопреки его ожиданиям, от одной лишь веры чувство сытости почему-то не приходило. Хулиганы и милиция его не трогали: одна из положительных, на мой взгляд, черт русского менталитета в том, что испокон веков в нашей стране не принято обижать юродивых. Поэтому весь отрезок своего пути, пролегавший мимо Кондрата, я с удовольствием слушал свежие хроники о приходе Антихриста и близости Страшного Суда, а также о вытекающей их этих двух пунктов необходимости срочно замаливать все свои и чужие грехи всё свободное время.
    Следующие два часа и добрый десяток километров я придумывал, как покрасивее вплести в свой завтрашний рассказ Антихриста и максимально абстрагировать эту байку от Зимбы. Или наоборот, Зимбу от байки.
    Набросав примерный сюжет вранья, я решил попробовать телепатически связаться со своей любимой пришелицей, дабы попросить её рецензии на мой рассказ. Всё-таки, как ни выдумывай, а упомянуть её придётся: той ночью на кухне я про неё предательски проболтался. А раз упоминание неизбежно, то я решил, что надо бы спросить у главной героини, не слишком ли фривольно я сочинил её похождения. Но сколько я ни пытался до неё достучаться, абонент был недоступен. То ли ужинала, то ли переваривала. А раз так, решил я, то сама виновата. Расскажу как сам сочинил, без её корректур.
   
    На следующий день, именовавшийся весьма похабным словом «понедельник», я достал оставленную майором визитку и набрал указанный в ней номер. На том конце долго не хотели отвечать. Но когда я уже собирался положить трубку, в ней раздался щелчок, и очень недовольный незнакомый голос произнёс три буквы, от которых у многих граждан нашей страны непроизвольно встают дыбом волосы и начинает дёргаться глаз.
    — Будьте добры, майора Курмиса, — вежливо попросил я.
    Мой неизвестный собеседник прикрыл трубку рукой и долго с кем-то совещался очень взволнованным тоном. Наконец он снова почтил меня своим вниманием, поинтересовавшись:
    — А вы кто?
    — Потерпевший, — вспомнил я свой юридический статус.
    В трубке снова громко засовещались, на сей раз не закрывая микрофон. Но я всё равно ничего из их речи не понял, так как среди мата и предлогов не услышал ни одного информативного слова.
    — Его нет на месте, — сказали мне.
    — А лейтенант Банкин там? — спросил я.
    — И его тоже нет.
    — А когда будут?
    На этот раз совещались недолго.
    — Перезвоните завтра! — рявкнули мне и бросили трубку.
    «Не очень-то и хотелось» — подумал я. Судьба дала мне шанс получше подготовиться к защите диплома... То есть, тьфу! К даче ложных показаний, статья не помню какая. Чем я, собственно, и прозанимался до обеда, ближе к которому мои мысли сместились в сторону ещё одной животрепещущей проблемы: экологичного, но в то же время достаточно обильного питания моей ненаглядной.
    Следующим утром по телефону меня очень не рад был слышать уже другой сотрудник, имевший ещё более нервный и сбивчивый голос. Он сообщил мне, что искомых майора с лейтенантом на службе и сегодня не ожидается, и опять отправил меня в светлое завтра.
    Признаться, в среду я уже не удивился продолжению отсутствия следователей и решил, что если им надо будет — сами позвонят. Тем более, я три дня честно пытался связаться с ними. Посему я с чувством глубокого удовлетворения забил большой болт на это дело и отправился в психбольницу навестить отца.
    По пути я один за другим проигрывал и отметал мыслимые и немыслимые способы добычи пропитания для той, что зажгла во мне любовь. Перебрав всё, что витало в моей голове и не найдя ровным счётом ничего маломальски приемлемого, я начал шарить глазами вокруг в надежде, что судьба сжалится над нами и даст свою подсказку. Вот скамейка с табличкой «осторожно, окрашено!» Вот ясень с сидящим на нём вороньим семейством. Вот мостик через речку-говнотечку, по которой я в детстве пускал кораблики. Автобусная остановка. Театральная афиша. Лоток с мороженым и лимонадом. Вот мамочка с коляской, увешанная авоськами. Вот два алкаша отошли в кусты чтобы отметить очередной день. А вон там вдали уже показался забор городской лечебницы для душевнобольных.
    Я уже почти поравнялся с забором, как вдруг будто морская волна стремительно налетела на меня, чуть не сбив с ног. Ну конечно! Твою ж налево! Как же я сразу, ещё там, во сне не догадался?! Ведь уж в чём, в чём, а в этом деле Зимба — мастер, каких поискать! И если у неё всё получится, то ей гарантированы любовь и сопереживание сразу нескольких сотен человек одновременно, направленные прямо ей! И такая сытная трапеза может повторяться каждую неделю, а при очень большом желании — хоть через день! В том, что у неё всё получится, я нисколько не сомневался: этот свой талант она только мне демонстрировала целый год, а ведь были ещё многие другие свидетели её мастерства! А если она будет так плотно и вкусно питаться, то ей даже не понадобится генератор поля, чтобы всегда оставаться человеком. И тогда нас не найдут никакие охотники за звёздочками на погоны со своими пеленгаторами! Да, чёрт возьми! Да!
   
    Отрешённый и пустой взгляд отца летел куда-то сквозь меня — туда, где за забором сновали чем-то озабоченные прохожие, вызывая у него смертную тоску. Лицо его будто хотело не то разрыдаться, не то расхохотаться, но так и не склонившись к чему-либо, замерло в не очень естественной мине. Мелко дрожащей рукой он то и дело поднимал бутылку принесённой мной «Боржоми», делал пару судорожных глотков и на несколько мгновений замирал, будто убеждаясь, что мир вокруг него до сих пор стоит на месте и не собирается расползаться тараканами в разные стороны.
    — Кормят... Кормят хорошо, да... — запинаясь, рассказывал он. — И люди здесь хорошие. Прекрасные люди... Аглая Савельевна вот второй матрасик дала, чтобы мне помягче было. А повариха Таня мне каждый раз добавочки положит... И улыбка у неё всегда такая добрая... Здесь лучше, чем дома. Сильно лучше.
    — Я верю, пап, — грустно улыбнулся я. — Здесь, наверно, по правде заботятся, а не для виду, чтобы показать, что у тебя всё как у всех.
    — Не хочу домой! — отец сморщился, зажмурив глаза. Но тут же сменил тему: — А дней пять назад... Или семь...
    — Ты здесь всего три дня, — подсказал я.
    — Три... — повторил он. — Три дня назад... Или два... Подсел ко мне паренёк молодой, тоже больной, как и я. В пижамке. С бородкой маленькой, как у Иисуса. Рассказал, что его какой-то друг... Или родственник... Капитан первого ранга! Круто, да?
    — Здорово! — согласился я.
    — Так он собирается в экспедицию на какой-то архипелаг в океане... А им в команду инженер нужен, представляешь? Моей специализации! Их инженер что-то не может. Заболел что ли... Или женился... Не помню...
    Он полез в карман и вытащил оттуда клочок бумаги.
    — Смотри, этот парень оставил мне телефон капитана! — с этими словами отец развернул бумажку, словно подтверждая, что не врёт. — Правда, не местный телефон, питерский. Но какая разница...
    — Звони! — почти скомандовал я. — Соглашайся, пап!
    — А как же вы без меня? — испуганно спросил он.
    — А как ты без себя? Хочешь всю жизнь прожить для других?
    — Ты знаешь, — глядя в небо произнёс отец, — с момента твоего рождения мной владело какое-то чувство, что моя жизнь мне больше не принадлежит и что теперь для меня главное — заботиться о тебе и твоей матери, какими бы вы ни были и сколько неудобств мне ни приносили бы. Чувство, будто я за что-то расплачиваюсь, отбываю наказание за какие-то грехи. Может, в прошлой жизни сильно нагрешил, а может, в этой... И теперь всё вокруг заставляет меня заботиться о вас против своей воли.
    — Папа! Я искренне рад за тебя! — воскликнул я. — Ведь если ты смог это высказать, значит, уже не боишься своих настоящих чувств! Не боишься, что на тебя начнут показывать пальцем и говорить, что ты плохой!
    — Теперь не боюсь! Не знаю, что случилось, но после беседы с тем парнем из меня будто кто-то вытащил это желание заботиться о вас, как будто из ноги вынули огромную занозу, много лет мешавшую ходить! Но самое странное, что мы ни о чём таком с ним не говорили. Немного о погоде, чуть-чуть — о капитане, но больше просто сидели и молчали. Улыбка у него какая-то... понимающая, что ли. Всепрощающая. А глаза такие добрые-добрые! Зелёные...
    И тут меня от макушки до кончиков пальцев на ногах окутало тёплое чувство трепетной радости: я наконец-то понял, с кем именно имел беседу мой отец пару дней назад. Не знаю, какова на вкус вынужденная забота против своей воли, и намного ли она противнее навязанного чувства долга, но то, что теперь эти две ужасно вредные для него эмоции были старательно обгрызены под самый корень, я знал наверняка. Это обстоятельство, как я понял, и стало главной причиной внезапного «прозрения» человека, ранее много лет блуждавшего по жизни подобно зомби и медленно, но верно превращавшего себя в ходячий сосуд с чистым спиртом.
    — Я отпускаю тебя, папа! — улыбнувшись, сказал я ему. — Ты ничего мне не должен, да и никогда не был. Здоровую семью можно создать только желая того от чистого сердца, а не из-под палки. Зная наверняка, что ваша любовь с женщиной, а затем и с детьми принесут тебе счастье и свободу, а не рабство и вечные упрёки. У тебя сейчас есть все возможности! Сначала найти себя, свой путь, а потом — и женщину, готовую... даже нет, не готовую, а желающую идти тем же путём, что и ты.
    — Спасибо, сынок! — он робко приобнял меня за плечи. — Хоть любить тебя я так и не начал, (мне теперь не стыдно в этом признаваться), но я искренне рад, что ты в таком молодом возрасте понял, где расставлены ловушки для людей, жаждущих самостоятельности. Я уверен, что ты не попадёшь в них, как это случилось со мной. Кстати, мне почему-то показалось, что у тебя с этим парнем есть что-то общее в манере речи и в мимике. Чёрт возьми, я в первый раз за всю твою жизнь обратил внимание на твою мимику! Но не в этом дело... Мне кажется, если ты когда-нибудь его встретишь, вам будет о чём поговорить. Правда, я его с того раза больше не видел. Может, выписали...
    В ответ я лишь улыбнулся: не признаваться же ему, что я сам отсчитываю часы и минуты до встречи с этим «парнем», чтобы сказать, что проблема его... её питания решена. Ну и, разумеется, не только это!
    — А жаль... — вздохнув, продолжал отец. — Хотя, без него тоже не скучно. У меня шестиместная палата, но когда меня туда положили, нас было всего двое. А вчера или позавчера к нам подселили ещё троих субчиков. Один огромный, под два метра, еле в дверь прошёл. Мне медсестра Варвара по секрету рассказала, что все трое оттуда — он ткнул пальцем куда-то вверх. — Из органов.
    — Ого! — вскинул я брови. — А что с ними?
    — Врачи пока не знают, — развёл руками папа. — Они ни на что не реагируют, ничего не хотят: ни есть, ни пить, ни разговаривать. Просто лежат, смотрят в потолок и ходят под себя. Это, конечно, государственная тайна, но Варя узнала: говорят, они расследовали какое-то сверхсекретное дело и в воскресенье решили поставить эксперимент в лаборатории. Вот им не отдыхается, а! В понедельник их там и нашли вот в таком состоянии. Помимо них еще два инженера было, те в пятнадцатой палате лежат. И дело пропало, говорят...
   
    Тепло попрощавшись с отцом, я пожелал ему удачи в новой жизни и напомнил обязательно позвонить капитану, как только выпишется из больницы. Интересно, штатный инженер из команды судна сам не смог поехать в экспедицию, или Зимба «помогла»? Впрочем, так ли это важно теперь? Меня сейчас больше забавляло понимание того, куда она так резко стартанула из моего сна и кто был тем настойчивым обедом. Из головы сразу выветрились пылинки лёгкой досады от такого скомканного расставания. Мне даже стало немного жаль следователей, хотя с другой стороны, на мой взгляд, именно сейчас им стало хорошо, как никогда! Ведь в каких случаях человек чувствует себя плохо? Когда его что-то беспокоит, будь то физическая боль или же какие-то душевные переживания от того, что нужно что-то сделать, а не получается. А когда у тебя ничего не болит и тебе вообще ничего не нужно — то с чего тебе должно быть плохо? По мнению некоторых религий, именно так и выглядит рай: никаких забот и тревог. Если так, то я, пожалуй, выберу ад: там хотя бы продолжаешь чувствовать себя живым.
    Трубный глас юродивого Кондрата настиг меня у ворот городского парка — именно того, в котором у нас с Зимбой прошло первое свидание на природе, решившее мою (да и её тоже) дальнейшую судьбу. Проповедник, по всей видимости, «присел на уши» двум проходившим мимо женщинам среднего возраста, красноречиво и дотошно разъясняя им, какой псалом от какой болезни помогает. Те не особо горели желанием внимать этой лекции, но из вежливости делали вид, что слушают, а сами, очевидно, пытались дождаться паузы, чтобы деликатно откланяться и ретироваться. Наивные! Юродивый мог болтать без остановки несколько часов кряду. Я оказался для них героем-освободителем, когда подошёл и поинтересовался у Кондрата:
    — А скажи мне, дружище: если Бог — есть любовь, то кем же тогда является тот, кто эту любовь кушает?
    Судя по изменившемуся выражению лица проповедника, его мозг сейчас заработал в полную силу, подбирая правильный ответ на очень неправильный вопрос. Воспользовавшись столь долгожданной паузой, две прежние его собеседницы быстро подхватили авоськи и поспешили удалиться, даже не поблагодарив меня. Но мне это было без надобности: я наслаждался мимикой Кондрата.
    — Дьявол, парень! — вышел, наконец, из зависания он. — Истину тебе говорю: нечистый съел твою любовь! Ибо сказано в Писании: возлюби ближнего своего...
    — А как же тогда поговорка «ты — то, что ты ешь»? — запрещённым приёмом перебил я его.
    — О, дьявол съест всё, даже не подавится! Он пришёл на нашу землю, чтобы забрать себе несчётное количество душ, живших неправедно. Грозы! Парень, ты видел, какие грозы происходят уже второе лето? Ты видел сатанинские знаки на небе?! Истинно тебе говорю: Антихрист здесь, среди нас! И он жаждет нашей крови! Там, в правительстве, — он заговорщически показал пальцем в ту сторону, где стояло здание горсовета, — всё знают. Говорят, уже половина органов подала в отставку: они боятся! Народу, конечно, никто ничего не скажет: думают, он наестся простыми людьми и не тронет тех, кто повыше. Ха, глупцы! Для Сатаны все едины, будь ты крестьянин или царь. Он желает зла всему роду человеческому. Чтобы спастись, нужно молиться! Молиться деве Марии о спасении твоей души! Молиться Иисусу Христу о прощении всех грехов твоих, парень! И не приведи тебе Господь встретиться с этим исчадием Ада лицом к лицу!
    И тут меня так потянуло выговориться! К тому же, собеседник для моей исповеди оказался самым подходящим: вряд ли он сам поверит моим словам, но если уж возьмётся передать их кому-то, то стопроцентно будет поднят на смех благодаря своей репутации.
    — Не надо молиться, — сказал я Кондрату. — Не надо каяться. Надо любить! Вот просто взять и любить, несмотря ни на что. Я встретил её — ну ту, что рисовала молниями в небе. Она была чертовски прекрасна и дьявольски умна. Я встретился с ней лицом к лицу и полюбил её без остатка, без возврата.
    Юродивый смотрел на меня подозрительно прищурившись, не зная, что ответить.
    — И я узнал, что настоящая любовь — ну та самая, слова о которой были написаны молниями в небе, — она не по зубам даже Сатане. Люди боятся его потому что разучились любить. Ведь бояться и ненавидеть гораздо проще! Среди человеческих ценностей любовь ушла на последнее место, уступив деньгам, славе, могуществу, связям. Но если считать правдой историю о воскрешении Христа, то скорее всего он воскрес потому, что стал Истинной Любовью, которой не нужно бренное тело. Которая жива до тех пор, пока есть связь с теми, кого она любит, и кто любит её. Ей не нужны молитвы: она любит по природе своей, а не по просьбе. Ей не нужно покаяние: она не умеет обижаться и злиться. Ей нужна лишь ответная любовь.
    Судя по ошалелому взгляду Кондрата, в его голове начали поворачиваться какие-то наглухо заржавевшие шестерёнки.
    — Таких гроз больше не будет, обещаю! — улыбнулся я. Затем наклонился к его уху и хитро прошептал: — Моя девочка никому никогда не желала зла. Она просто хотела кушать!
   
   
    Колонка новостей культуры в местной газете.
    Вчера в нашем драматическом театре состоялось знаковое событие, о подготовке которого пресса писала в течение нескольких месяцев. В честь открытия юбилейного, 80-го театрального сезона коллектив театра осуществил постановку самого знаменитого произведения великого русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова — романа «Мастер и Маргарита».
    Как признался главный режиссёр театра Моисей Герцман, идею поставить именно этот спектакль ему навеяли события, происходившие в городе некоторое время назад, а именно: весьма странные грозы, а также люди, внезапно терявшие рассудок после этих гроз. Насколько правдивыми были эти «события», пусть каждый решит для себя сам, но вот театральная постановка была абсолютно реальной и увенчалась грандиозной премьерой, собравшей полный зал, а все билеты были распроданы ещё за два месяца до спектакля.
    В театральной среде ходят поверья, будто бы ни в одном театре мира постановка «Мастера и Маргариты» не обходится без происшествий, объяснить которые ничем, кроме вмешательства нечистой силы, невозможно. Где-то внезапно заболевают или даже умирают артисты незадолго до или после премьеры. В других театрах горят, тонут или иным способом портятся декорации. Но по счастью, в нашем театре постановка прошла абсолютно без каких-либо эксцессов, чему были несказанно удивлены все работники во главе с Моисеем Львовичем.
    Как бы то ни было, но премьерный спектакль прошёл просто потрясающе! Максимально слаженная работа всех цехов: машинистов сцены, осветителей, звукорежиссёров. Потрясающие декорации и костюмы! Ну и конечно, поистине блестящая и завораживающая игра всех актёров! Такое волшебное сочетание не могло оставить равнодушным ни одного, даже самого скептичного зрителя, поэтому финальные овации не стихали почти полчаса, а актёров вызывали на «бис» около десяти раз.
    Но отдельно хочется отметить работу исполнительницы роли Маргариты — молодой, но невероятно талантливой актрисы Зимбы Квантус. Образ героини, бесконечно любящей своего Мастера и готовой ради него на любые жертвы, был ей прочувствован и передан так, что нам показалось, будто весь зал в едином порыве влюбился в эту героиню и начал сопереживать ей всеми фибрами своей многоликой души.
    Наш корреспондент после спектакля попросил поделиться своими впечатлениями от увиденного заядлую театралку, постоянную посетительницу всех спектаклей, Антониду Сергеевну Мурину.
    Корр.: Антонида Сергеевна, расскажите, пожалуйста, нашим читателям о ваших впечатлениях от премьеры.
    А.С.: О, вы знаете, в этой постановке старина Герцман превзошёл сам себя! С самого начала первого акта меня не покидало ощущение, что всё действие происходит по-настоящему, что на сцене не актёры, а реальные люди и настоящие демоны! А когда впервые появилась Маргарита, мне стало казаться, будто этот человек мне невероятно близок — практически, родная дочь! Мне хотелось обнять её, поддержать добрым словом и мудрым советом. Я вместе с ней по-настоящему влюбилась в Мастера, а вместе с Мастером — в Маргариту. Во мне проснулись чувства, которых я не испытывала уже много десятилетий.
    Корр.: Как вы считаете, такие эмоции вызвала исключительно игра актёров или Моисей Львович действительно заключил контракт с нечистой силой? (смеётся)
    А.С.: Ну насчёт контракта никто из нас узнать, увы, не сможет, но... Я могу и ошибиться со своим-то испорченным зрением, но мне кажется, ещё в прошлом сезоне у Герцмана не было такой обильной седины. Хотя, может быть, он просто раньше закрашивал...
    Корр.: Очень занятно! Но всё же причёска режиссёра — это не главное в сегодняшнем событии, равно как и в последующих показах этого шедевра русской классики. Антонида Сергеевна, что ещё интересного вам запомнилось в этой постановке?
    А.С.: Вот знаете, пока я сидела в зале, меня всё время, до последнего хлопка, переполняли настолько яркие и сильные чувства, что казалось, мне хватит их на годы вперёд, и благодаря им я снова буду ощущать себя живым человеком, молодой глупой девчонкой, способной влюбляться до потери головы — не до такой, конечно, как у конферансье Бенгальского (смеётся). Но когда зрители стали выходить из зала, из меня будто кто-то вынул все те эмоции, что я хотела унести с собой. В фойе я уже чувствовала себя так, будто посмотрела новости по телевизору. Но я ведь помню, что было на спектакле! Наверно, годы мои взяли своё, и старые кости напомнили мне, что не стоит жить иллюзиями. Но вы знаете... (шёпотом) Мне хочется сходить сюда снова!
    Корр.: Прекрасно вас понимаю. Но в любом случае согласитесь, что спектакль получился просто потрясающим!
    А.С.: В этом нет никаких сомнений! Рекомендую вашим читателям обязательно сходить на него!
    Корр.: Спасибо большое, Антонида Сергеевна! Надеюсь, увидимся на следующей премьере!
   
    Что ж, дорогие читатели, на этом наш небольшой рассказ подходит к концу. Напоминаем, что следующий премьерный показ «Мастера и Маргариты» состоится уже в ближайшее воскресенье, и билеты в кассе пока остались. Поторопитесь приобрести их! И — до новых встреч на культурных событиях нашего славного города!
    С уважением! Ваша редакция.