Волхончик

 

          
            Я стою перед старым бревенчатым бараком с полинявшей табличкой «Горковско-Студенецкий фельшерско-акушерский пункт». Сколько ж лет прошло? Тридцать? Нет, уже больше...
Где ж ты теперь друг моего детства? Давно уж о тебе ни слуху не духу. Говорят, что последний раз ты приезжал на похороы своей мамы. Это было в конце восьмидесятых или вначале девяностых.
Теперь, у кого не спроси, никто ничего не слышал...
  Всё закончилось неизвестно когда, так же незаметно,  как заканчивается детство. Мы были "не разлей вода", два бедоносца Минька и Гринька, а теперь, я даже не могу вспомнить, когда мы последний раз с тобою виделись.
Огромная толща лет разделяет нас.

  Недавно был на Гришинском кладбище. Отцы наши упокоились совсем рядышком, друг за дружкой, как в их молодые годы, когда они частенько вместе охотились. Могилка твоего обветшала немного. Да ты и не помнил то его совсем, наверное, а я так и вовсе его не знал. Только от своего старика, в своё время, о нём слышал, а теперь и его уж четырнадцать лет как нет.

                ***

Для большинства советских школьников сочинение на тему, «Как я провёл лето» не представляло особой сложности. Его всегда можно было сдуть у товарищей умеющих писать на твёрдое 4+, подменив некоторые детали сообразно своим обстоятельствам. В целом, всё у всех было похоже. Лето мы, в большинстве своём, проводили в сельской местности, исключая редких счастливчиков, посетивших южные моря бывшего СССР.  Да-да, нас отправляли в деревни к бабушкам и дедушкам, а наши родители, благополучно сбежавшие оттуда чуть ранее в поисках лучшей жизни, продолжали уверенно строить коммунизм, честно работая на благо Родины на заводах и фабриках.
Городские дворы пустели на три месяца. Родители, педагоги и участковый получали законный передых от проблемного подрастающего поколения. Куртки, провонявшие карбидом и измазанные гудроном, пылились на вешалках в коридорах хрущёвско-брежневских «хором» вместе с коцаными гагами и избитыми клюшками, пока их непоседливые хозяева поправляли здоровье на свежем воздухе.
  Я не был исключением. Меня ссылали в деревню Горки, Клепиковского района, Рязанской области. Там жили мои бабушка и дедушка по отцовской линии. Ссылку я всегда воспринимал с большим воодушевлением. Можно сказать, рвался в своё Шушенское, затерянное среди Мещёрских лесов и болот.
  Несколько раз родители пытались отправлять меня в пионерлагеря, но безуспешно. Все их попытки потерпели полное фиаско. Горн и барабан были мне совершенно чужды, строем ходить я не любил, да и костры предпочитал разводить самостоятельно. Буквально через неделю,  несознательного пионера, измученного строгим режимом и для убедительности делающего жалостный вид,  депортировали по месту прописки к нескрываемой радости администрации лагеря. Так случалось дважды. Поняв полнейшую бесполезность подобных поползновений, от дальнейших попыток мои родители благоразумно воздержались, чему я был безмерно рад. Меня уже ждали деревенские просторы и друг Мишка Волхон. А уж я-то как ждал их!

***

  Мишку Волхонцева я знал лет с пяти. Он был старше года на полтора – два и был значительно прожжёние меня.
 В первый же день  нашего знакомства он опИсал мою штанину. До сих пор мне ярко вспоминается бревенчатая стена дедова двора в тёплых тонах заходящего солнца и влажные тёмные вензеля на ней, отнюдь не ручной работы. Мишка тогда хитро придержал струю и дождался, когда я иссякну. Это был ловкий маневр. Лопух, то бишь я, попался на уловку, а потом так расстроился, что  чуть сопли не пустил. Драться я не полез, мой новый товарищ был явно сильнее меня, хоть мы и были почти одного роста. Я только прогундосил что-то в его адрес и попытался отыграться. Но… мой фонтанчик уже ослаб. Да и Мишка был начеку. Эх, что было, то было. Кто-то всегда главнее и хитрее. Акценты были сразу расставлены.
 
   Хитрый Мишка замирился со мной  на следующий день и больше никогда не вытворял ничего подобного. Не был он по натуре ни подлым, ни злым. Он  был  обычным деревенским пацаном, идеально приспособленным для выживания в весьма непростых условиях. Конечно, всё это я осознал многими годами позже, став взрослым. Тогда же, очередной раз отправляясь в деревню, я точно знал одно, в деревне меня ждёт Мишка и с ним никогда не бывает скучно.

                ***

  Барак, в котором проживал мой товарищ с мамой, располагался метрах в пятидесяти от нашего дома, аккурат через дорогу, которая делала в этом месте крутой поворот, перед тем,  как окончательно убежать в лес. Мишкина мама, тётя Лена, ответственно заведовала мед. пунктом. Крови она боялась, так что в случае травм ей частенко помогала моя бабуля Анюта, зато на таблетки и микстуры никогда не скупилась. В сложных случаях могла и  укольчиком угостить.В общем и целом она, как говорится,  пользовалась заслуженным уважением. Односельчане звали её Лена-Медичка, а чаще просто Медичка, ведь ясно, что Лена, другой-то никакой нет. Так и жили Лена Медичка и сын Миша в половине барачного дома, отведённой под фельшерско-акушерский пункт.
    Прямо от входа печь и кухня. Слева, за дощатой, окрашенной в ядовито-зелёный цвет перегородкой, помещение для оказания первой помощи населению. Кушетка. Шкафчик. Столик. Чистота. Заходите подлечиться!

  Заведывание мед. пунктом имеет свои особенности, а спирт очень подходит для обработки ран душевных. Регулярная обработка может вызвать ряд осложнений. Надо ли говорить, что частенько все заботы по дому ложились на Мишкины плечи, оттого и хрупкими они никогда не были. Не довелось им таковыми побыть. Какая уж тут хрупкость. Вода, дрова, печь… Огорода  и домашних животных у них не было. Недостаток питательных элементов в рационе Мишка восполнял, промышляя в лесу, на реке и периодически столуясь у своей бабушки Маши, жившей в той же деревне.
               Мишка рос без отца, который погиб, когда Мишке было года три от роду. Двух его старших братьев близнецов забрала на воспитание тётка, жившая в райцентре, а младший остался с матерью в родном леспромхозе и рос вольным соколом, предоставленным по большей части времени себе самому и своей буйной фантазии. Мама Лена воспитательную часть программы не перегружала, может оно было и к лучшему?
    Во времена, о которых я веду речь, старшие Мишкины братья, Олег и Лёшка,объявлялись в родительском доме нечасто, да и гостили у матери? не слишком долго. В деревне им было явно скучновато. Ни на Мишку, ни друг на друга они похожи не были. Мне казалось, что они и не родные вовсе. Как бы там ни было, братья между собой ладили и младшего не обижали. Мишка всегда с нетерпением ждал их приезда и у него было предостаточно времени как для сочинения мажорных историй об их встречах, так и для вдувания этих историй в мои, наивно отвисшие, уши.
         Чинно закурив незаконно добытую «Приму» и ловко выпуская дым то через нос, то изо рта колечками,  Мишка начинал заворачивать очередную историю: «Был я тут в Касимове, у тётки… Ходили на пляж с братьями… А там…»  Ну, или что-то в этом роде. От дыма Мишка щурил свои и без того достаточно узкие, татарские глаза, отчего вид у него делался ну совершенно хитро-заговорщецкий и он продолжал уверенно лепить горбатого дальше, а я слушал его байки. Волхончик любил прихвастнуть. Это была его исконная черта. Не мог он без этого, ну никак просто. Зато зависти в нём и на грамм не было. Отсутвовала напрочь. Никогда он ничему не позавидовал и никогда ничего не просил у меня. Гордый был пацан, самостоятельный.
 Часто сюжеты историй повторялись или выводились на новый лад. Думаю, что большая их часть была Мишкой выдумана. Это не важно. Важно то, что «песня строить и жить помогает». Рассказы о братьях и их совместных приключениях, как и сигареты, помогали юному Волхончику перемочь свои печали, выжить, да ещё и насвистеть что-то жизнеутверждающее. Тогда  я этого,  конечно же, не понимал, более того,  мне было, в общем-то плевать. Я твёрдо знал главное, что после перекура будут новые приключения, ведь, Мишкина изобретательность  на всевозможные шкоды-забавы была, буквально, неистощима. Бросание напильников в стенку сарая или в дерево за домом, гонки на инвалидной каляске  с заездом в грязную лужу с разгону и брызгами во все стороны,  поджигные, спички, костры-факелы из соседских туалетов, подшиБники с завода-наковалья-кувада-шарики в рогатки и по бутылкам, Пли !! Грибы, муравейники, рыбалка… Стоп! С неё-то всё началось и именно о ней и пойдёт речь далее…

                ***

Моя бабушка была не в восторге от наших с Мишкой подвигов.
- Не водись ты с филюганом энтим Мишкой Волхончиком, озорник он, врагутка такой,  - многократно увещевала меня она.
- Ага, - кивал я очередной раз бабуле и исчезал. Всё было бесполезно. Меня как магнитом тянуло к Мишкиному бараку. А с кем мне было водится? Да и Мишке тоже?
 Подходящих по возрасту ребят на нашем конце деревни не водилось. Галкин Кинич, Серёжка Муравь, Витька Амос не в счёт, они намного старше, им с нами не больно интересно. Филончик Андрейка вечно нос задирает. Он богатенький, у него мамка продавщица. Близнецы Партизанчики сами по себе, им ничего кроме рыбалки не интересно, да и живут на другом конце деревни. Троицу Тарханчиков ещё не завезли с города. Вот и получается Ты да Я, да мы с тобой. Так что были мы с Мишкой не разлей вода.

                ***

В нашей деревне рыбаки часто говаривали: « Июнь – на рыбу плюнь!».
           Вот Мишка и плюнул в ярый песок, дотянув очередной бычок за сараем.
- Сегодня с бреднем пойдём! – уверенно обозначил он очередную повестку дня.
Что такое ходить с бреднем я безусловно знал. Любил таскаться за старшими и помогать доставать рыбу из мотни снасти. У нас это называлось котовать.
Котовать это одно, а вот самому лезть в бучилово... По сему, чувства у меня возникли смешанные. С одной строны азарт, с другой… Ну, сами понимаете. В общем очёчко бодренько так заиграло. Хоть я и попытался не оказывать виду.
- У тебя одеть-то есть что? Ну, старьё разное? – делово осведомился генератор приключений. Бредень у Мишки был преспет заранее.
- Не знаю точно…- неуверенно промямлил я, - да и бабушка не пустит, если узнает.
- Не узнает!
На подобные нюансы Мишке было плевать. Никакая бабушка, вообще никто, ему были не указ, к тому же он уже нацелился на рыбу и мелкие трудности его ни капельки не смущали. В кратчайшие сроки вопрос соответствующего облачения был закруглён окончательно.  Теперь мы на пару тащили тяжеленный бредень, срезая путь огородами и вскоре вышли в месту,  именуемому Обрыв. Здесь к реке примыкала подковообразная старица, заросшая кубышками. Осмотрелись. Водомерки весело скользили по искрящейся водной глади. Иногда, в зарослях кубышек всплёскивала мелкая рыбёшка.
- Играет. Значит есть рыбка. Видишь, щука малька гоняет? – констатировал Мишаня очевидный, с его точки зрения факт, с видом знатока. Для меня факт очевидным не был. Для меня было очевидно другое. Сейчас придётся лезть в воду. В предвкушении этого события, Градус моего азарта несколько сник.
Солнце ещё не вошло в полную силу и Мишка тоже медлил, поглядывая на воду.
- Мы вот чего. Мы не отсюда начнём. Давай маленькие озерки для начала проверим, там теперь с разлива рыба осталась, - в Мишкиных словах я уловил некоторую неуверенность. Это мне показалось странным… или показалось. В любом случае, я не возражал . Мишкино предложение мне понравились. Луж я не боялся. К тому же, перспектива окунуться в старицу становилась чуть более отдалённой, а может и вовсе отменялась.
Сказано – сделано. И мы начали свой рейд с глубоких луж.
Через некоторое время в нашем рюкзачке было уже изрядное количество рыбы. Некрупная бель, медные пятачки-карасики, щурки карандаши.
Лов был удачный. На знатную уху мы уже наловили, не сильно «накупавшись». Узелок рубашки, который я завязал чуть выше пупка, был почти сухой. Вода смешно хлюпала в кедах, выданных мне ушлым напарником, мокрые штаны приобрели буроватый оттенок от профильтрованной донной жижи.
Отряся бредень от веток-сцепок, с чувством почти исполненного долга,  мы какое-то время полежали  на белом, уже успевшем нагреться песке, пожёвывая щавель, в изобилии произрастающий по берегам и отбиваясь от тучи голодных слепней.
Насытив дикорастущий организм витамином С, Мишка вернулся к основной теме:
- Ладно, сейчас старицу, с этого края проверим, и домой.
Да. Это было как раз то, чего я побаивался. Я уже было решил, что Волхончик, довольный уловом, от этой затеи отказался. Нет, не отказался, выходит.
Эх, правильно мне бабка говорила…
 Как же мне не хотелось лезть в глубокую старицу. Плавать то я умел. Да какое же это плаванье с колом в руках и по … в иле?
- Может ну её, старицу эту? А? Вроде и так рыба есть? - попытался мямлить я, заранее зная результат.
- Вроде Володи. Забздел, так и скажи. Вся рыба тут. Полезли! Хрюня пампуцкий!(намёк на девичью фамилию моей мамы).
И мы полезли. Тут, как говорится: «почувствуйте разницу!». О-о-о, это было совсем не то, что мутить воду в тёплых мелких лужах. Это был совсем другой коленкор, освежающий коленкор, бодрящий. Очарование водной глади как рукой сняло и водомерки разбежались.  Я оказался в холодной воде по самую грудь, ноги по колено вязли в холодной трясине, пузыри болотного газа, поднимавшиеся из растревоженного ила, бойко лопались вокруг меня. Так бывает, когда в кружку с квасом попадает что-то инородное, например, кусочек хлеба.  «Чудесные» кубышки теперь путали ноги,а мелкие коряжки наровили сделать подсечку. Единственный плюс который я отчётливо почувствовал был в том, что слепни, щедро облепившие мой лоб, моментально перестали быть для меня проблемой. Какие там слепни, когда надо было тянуть тяжеленный бредень и желательно не утонуть при этом.
Мишка, державший другой край бредня, был в положении не многим лучше моего. И всё-таки в лучшем. В воде он был всего лишь по пояс и ступал значительно увереннее меня. «Вот, ведь, Волхон хитрожопый. Получше край себе взял, не топкий! » - истерически трусливо взвизгивала моя суматошная мысль. То, что Мишка управляется в основном левой рукой, мне и в голову не приходило."Права бабка, загадник и плут..."
- Ты по дну кол веди, по дну, я сказал! Ногой брыкай, чтоб рыба краем не ушла!- командовал тем временем раздухарившийся Волхончик.
До места, где мы должны были сходиться и вытаскивать бредень, оставалось метров семь – восемь, когда что-то тяжело ударило в снасть. Крупная щука вынырнула из воды и перемахнула бредень.
- Щука! Крупная! Ушла! Ну, всё! Если там сейчас пусто, я тебя сам утоплю, - заругался разволновавшийся юный промысловик.
От волненья и натуги я упал на колени и нечаянно шлебнул воды ртом, сердце стучало у меня в ушах.
- Тяни, тяни! – Мишкины вопли неслись как будто из другого измерения.
Я  поднялся, опираясь на кол,  и потащил бредень с удвоенной энергией. В любом измерении Мишку злить не стоило. Рыбу выпускать тоже.
Ещё через несколько секунд мы, задыхаясь и оскальзываясь, вытащили снасть на узкий, заросший осокой перешеек между рекой и старицей. Бредень был туго набит листьями, водорослями, ветками и рыбой, а в самой глубине мотни поблёскивал на солнце желтоватый бок здоровенной щуки.

                ***

Делёж добычи проходил на крыльце барака-медпункта. Я стоял, глядя на покосившийся дровник, спиной к Мишке,  перед которым лежал рюкзак с рыбой.
- Кому?
- Тебе.
- Эта?
- Мне.
Дело было быстро улажено. Две, примерно равные кучки рыбы лежали на посеревших от времени деревянных ступенях. Караси были ещё живы. Бель уже остекленела. Щуку, не поместившуюся в рюкзаке,  мы дотащили на кукане. Теперь она лежала отдельно, на самой верхней ступеньке. Песок, налипший на неё, Мишка аккуратно обмёл веничком.
- Во, зубы то какие? – сказал главный рыболов, удовлетворённо поглядев на трофей, после чего быстренко метнулся в дом и притащил безмен. Контрольное взвешивание установило массу зубастой хищницы, в ней было в четыре килограмма шестьсот грамм.

«Себе теперь щуку оставит. Сейчас придумает какую-нибудь очередную хитрость и проведёт меня. Скажет, что бредень его или ещё что-нибудь, ни будь Волхон, Волхоном…»- думалось мне. Впрочем, я бы и несильно расстроился. Для меня,  в отличии от напарника это была всего лишь очередная забава, не имевшая непосредственного отношения к пропитанию. Кучки мелочи для меня было для меня вполне достаточно. Хотя, похвастаться трофеем перед дедом Алёшей мне тоже очень хотелось бы и я немного напрягся в предвкушении развязки. "Ну Волхончик, что на этот раз придумаешь?"
Мишка тем временем уже тащил из дровника топор. Вид у него был весьма воинственный.
«Он что, зарубить меня собрался?»- мелькнуло у меня в голове.
Ещё через мгновенье, Мишка замахлся и уверенно разрубил щуку пополам.
- Голова моя, - сказал Мишка  и,  взяв свою половину под жабры, исчез за дверями дома.