Эмпат повесть

   "Эмпатичная личность может максимально
поставить себя на место другого человека
и понять то, как он ощущает..."
К.Роджерс


   "Нет ничего сокровенного,
что не открылось бы,
iи ничего тайного, что не
узнали бы" (Лк.12:2)


                PROOEMIUM:
                (предисловие)
2010 год. Россия. Подмосковье.
Каширский район.

        «В июне дачник не может себе позволить быть беззаботным. Июнь на даче — это период активного роста растений и время ухода за ними: полив, подкормка, борьба с вредителями и болезнями, уничтожение сорняков, рыхление почвы, подсыпка органических удобрений и много многое другое…» - именно так гласит «Руководство дачнику».

        Вот и это утро на небольшом дачном участке с самого восхода было наполнено дачной суетой. Ведь только сейчас, когда всё взошло и расцвело, хозяину стали заметны весенние просчёты и ошибки. То понял, что посадил что-то не там, где планировал, или не так как необходимо, то ещё чего.  Но сейчас пока сад еще зелен, можно всё поправить, что и происходило всю прошедшую неделю. А именно:
        - полив «плодово-ягодных» и особенно смородины;
        - обрезание увядших соцветий сирени;
        - стрижка вечнозеленой живой изгороди, по старинке, «создавая ей красивую прическу» ручным секатором и садовыми ножницами, проявляя при этом не дюжий творческий подход и, что там лукавить, получая от работы истинное наслаждение;
        - прикрытие грядок клубники листьями, сухой травой, торфом и опилками;
        - посев цветов, которые порадуют буйным цветением в конце лета и всю осень.
        - бесконечная прополка сорняков…

        И вот, наконец, максимально активные работы дня почти завершены, а остальные хлопоты совсем не мешают любоваться красотами еще не поблекших под влиянием жары красок зелени и буйного цветения…

        Загорелый «до чёрного», в годах, крепко сложенный мужчина, одетый только в синие семейные трусы и панаму, свёрнутую из газеты, самозабвенно обрезал отцветшие метёлки сирени до самого основания и даже немного заходя на древесину.  Он стоял на участке около, достаточно простенького, дачного домика с красной крышей, явно наслаждаясь загородной жизнью под лучами тёплого, но ещё не испепеляющего, июньского солнца.   
         Этот мужчина, семидесятипятилетний бывший следователь по особо важным делам Генеральной Прокуратуры СССР, заслуженный работник прокуратуры, а ныне такой же заслуженный пенсионер Глотов Юрий Васильевич, или в семье просто «дед».
         Прячась от солнца, в домике сидел его семилетний внук Юрка. Поглядывая на экран телевизора одним глазом, он следил за лихо закрученным сюжетом битвы какого-то монстра с супергероем из мультяшной саги, и одновременно разбирал целую гору DVD дисков с другими иностранными мультфильмами…
         Старшему внуку Юрия Васильевича Ромке, или Роману Павловичу теперь, уже двадцать восемь и у него была своя взрослая жизнь и когда в сорок три его мать Василиса Юрьевна снова забеременела и подумывала об аборте – дед «лёг костьми» в защиту будущего второго внука. Спустя несколько лет, дед снова встал на защиту внука. Внук – пока детсадовец, но уже этой осенью пойдёт в школу. И это тоже дед настоял, чтобы ребёнка не отдавали учиться с шести. «Оставьте ребёнку чуть больше детства…» - убеждал он родных…
         Глотов, словно художник залюбовался кустом, но раздавшийся шум с экрана телевизора заставил его отвлечься от сирени и он, не оборачиваясь, и нарочито бранясь, прокричал в сторону дачного домика:   
         - Всё утро дома торчишь… Посмотри, погода-то какая! Вот мать с бабкой приедут и опять мне за тебя влетит! Скажут - совсем Старый о здоровье пацана не печётся. Глянь на себя-то… Белый, как Кай из «Снежной королевы. Всё! Хорош глаза портить и смотреть эту ерунду! Надевай плавки, поможешь мне чуть-чуть и айда на озеро…
         - Ну, Юр… Давай хоть серию в мультике досмотрю и пойдём… И, вообще, предупреждать надо, я бы и не начинал… - с нытьём отвечал мальчишка.
         - Ох, ох… Уж, извините «Ваше сиятельство». -  улыбнулся Глотов и махнул рукой в сторону окна. -  Ну, тогда, официально объявляю, что и порыбалить ещё можно. Так, что удочки, хлеб и ведро прихватите, принц датский, а я уж тут сам управлюсь…
         Так давно повелось, что внук звал Юрия Васильевича просто «Юр», так как дедушка – это очень долго, объяснял он.
         Юрий Васильевич с младшим внуком были настоящими Друзьями «с большой буквы».
         Были моменты, когда старший Юра «вставал за Юрку горой», если чувствовал хоть малейшую тень несправедливости. Второй всегда отвечал тем же. Пока со временем их дружба только крепла. Как и положено друзьям, они совсем не походили друг не друга, но были абсолютно синхронны в чертах характера и поступках.
         Как и у всех настоящих друзей, их редкие ссоры были тоже беспощадны. И только одно могло их снова примерить – общность «врага», а именно, если кто-то из близких, сдуру, занимал, чью-то сторону. Они тут же забывали о ссоре и выступали «единым фронтом». И, тем не менее, Глотову с внуком Юркой было свободней и интересней общаться, чем с собственной женой, детьми и старшим внуком. Более того,  Дед (О, ужас!) искренне считал его на порядок умнее их всех и искренне переживал лишь об одном… что и Юрка скоро вырастет и тогда риск потерять настоящего искреннего друга становится очень велик…
         И вот уже два Юрки - Глотов и его внук сидят на берегу, находившегося метрах в трёхстах от дома, озерца, закинув удочки, расположившись под шапкой раскидистого куста ивы. Пристально следя за поплавками, два рыбака отмахивались от периодически поднимающейся из камышей мошкары и комаров. Однако рыба наживку не брала. Ну, если не считать, плескавшихся в ведре, пары маленьких ершей и нескольких ещё более мелких окуньков…
         Что делать? Оставили эту затею с рыбалкой и решили просто покупаться да позагорать.  Благо, вода была чистая и теплая. Правда, дно было илистое, трава кое-где за ноги цеплялась, но зато рядом с домом и не надо на Оку ехать.
         - Поздно пришли - с досадой сказал Глотов, вынырнув из воды - Всё из-за твоих мультиков дурацких. Полдень уже. Жарко. Рыба у дна прячется. Что ты там всё смотришь-то, не пойму? Был ли смысл рыбалкой жертвовать…- Глотов прищурился на с досадой посмотрел на солнце в зените. 
         - О!, Юр… Зря ты так! Ты не понимаешь, Юр! Там супер! - возмутился паренек. - Там супер!!! Там один супермен раздобыл суперкристалл, с которым он мог превращаться в кого угодно. Его так и звали Супер-фантомом. Он даже в принца Семигорья смог превратиться! Да так, что никогда и никто не смог это узнать! Юрка «в запале» активно жестикулирует - Вообще, никто и никогда!.. – продолжил он. - Ну, может в будущей серии только, я её не смотрел ещё… Он там такое творил!!! Супер!!! И никто так и не узнал! Прикинь!
         Друзья вылезли на берег и растянулись на тоненькой полоске песка.       
         - Ээх, немчура! (почему-то он именно так любил называть обоих внуков) Всё, то у вас «Супер да супер» … - назидательно сказал дед, подкладывая под голову полотенце. - Жизнь то она другая, Юрок. И это уж точно, что всё тайное когда-нибудь да становится явным. И любой, даже самый хитрый злодей, получит по заслугам, рано или поздно… Да, притом ещё, оттуда - откуда никто и не ожидал. Это я точно тебе говорю… Просто поверь или у бати своего спроси.
         Какое-то время они молчали разморенные солнцем. Потом Юрка, вытянувшись, сладко задремал, а Глотов, заложив руки под голову, задумчиво смотрел в облака, окунувшись в свои мысли, обдумывая предисловие недавно начатой им после долгой работы в архивах и общения с многочисленными свидетелями книги.
         Пока получалось так: «…Истоки этой истории ведут к началу далёких тридцатых годов двадцатого века, когда в Германии только-только приходит к власти Гитлер, а в России бурно «цветёт» коллективизация и молодёжь активно вступает в комсомол. 
         Ровесники – трое друзей с детства в России и трое немцев живут своими непростыми судьбами, не подозревая о существовании друг друга. Но вскоре их жизни окажутся тесно переплетены.
         В нацистском Гамбурге зарождаются и крепнут дружеские отношения трёх молодых ребят – Матиаса Хюккке (1919 г.р.), Гюнтера Метсгера (1919 г. р.) и Гретхен Поль (1920 г).
         Развивается и дружба трех друзей, родом из одной деревни Смоленской губернии (Западная область РСФСР). Это Андрей Шагин(1919г.р.) - сынок зажиточных крестьян, которых он в своё время безжалостно сдаёт под раскулачку, беспризорник татарчёнок Тимурка Тактаев (1919 года рождения) и дочка сельских учителей Тоня Чеканова (1920 года рождения). 
         Немецкие друзья становятся верными адептами идей нацизма, а российская молодёжь искренне верит в идеалы коммунизма…».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                GENES
                Генезис

                Глава 1.
                Первая кровь.

1929 год. РСФСР,
Смоленская губерния,
д. Полушкино.

        Зима. Солнечный день. Всю прошедшую неделю крутили снежные штормы, заряженные крупным снегом и поэтому сугробы, на радость детворе, достигли каких-то эпических размеров. Но теперь снежные вихри стихли, уступив место красивым, отвесно падающим белым хлопьям, и всё детское население большой деревни Полушкино вывалило на улицу. Повсюду звучал заливистый смех …
        В самом разгаре была шумная детская игра «Царь горы». «На вершине большущего снежного холма стоял мальчик лет десяти с красными от мороза щеками и в шапке-ушанке с заломленным ухом – это был беспризорный татарчёнок Тимурка. Человек десять тоже раскрасневшихся и извалянных в снегу деревенских детей толкались на склоне. Среди них и сын зажиточных крестьян Андрейка Шагин, и дочка сельских учителей Тоня Чеканова, и дети местного партийного руководства. Никаких социальных различий. Попробуй разбери!
        Тимурка и Андрейка даже чем-то похожи – такие же белобрысые чубы, торчащие из-под шапок, дерзкий взгляд голубых отчаянных, озорных глаз и не сходящая с губ улыбка, хотя, по справедливости, так все дети напоминают друг друга в этом нежном возрасте.
        - Всё! Я выиграл! Я уже «до десяти» тут стою! – громко закричал разгорячённый Тимурка, стирая пот со лба шапкой.
        - Не до десяти, а до восьми! Пока залазил, не считается! –  возразил Андрей, смахивая снег с лица. Потом вдруг крикнул в сторону другого склона - Тонька, бросай в него!
        Тимурка резко оборачивается в сторону девочки и в этот момент Андрейка прыгнул на него и сбил шапку, сбросив её вниз.
        Пытаясь поймать шапку, Тимурка упал на ледяную горку и стремительно поскользил по ней вниз, увлекая за собой ещё несколько ребят «сражающихся» на его стороне и пытающихся ему помочь.
        Андрейка и Тоня с победными криками заняли вершину.
        - Ура!!! – кричит Андрейка, размахивая шапкой.
        - Ура!!! – вторит ему Тоня, отплёвываясь от снега.
        В этот момент Андрейка получил сильный тычок в спину от снова, невесть откуда взявшегося, Тимура и полетел с горы прямо на стоящие под снежным холмом распряженные сани. Игра остановилась. Андрейка тогда сильно поранил ногу…
        Скажем сразу, что всё в итоге обошлось благополучно, но Андрей получил шрам под коленом на всю жизнь…   
 
1929 год.
Гамбург. Германия.

        Десятилетний Матиас Хюкке и его друг и ровесник Гюнтер Метсгер - Дети совладельцев мясной лавки в районе Шанценфиртеле солнечным утром помогали разгружать повозку с замороженными тушами. Их подружка Гретхен Поль, девяти лет, записывала разгруженные туши в учётный журнал.
       Отцы мальчиков спокойно покуривали в сторонке, любуясь и гордясь подрастающими помощниками...

        - Гюнтер, так нечестно. Ты только баранину берёшь, а она лёгкая, Давай хоть по очереди…- возмутился Матиас.
        - Да, ладно. Всё честно. Вон, у Гретхен спроси – возразил Гюнтер.
        - Кто главный - у того и груз больше - весело засмеялась девочка - а главный у нас Матиас. Это неоспоримо. Ты уж извини дружище – и опять звонко смеётся.
        Матиас недовольно сплёвывает, наградив негодующим взглядом друзей и снова принимается за работу.
        Тут вдруг Гюнтер случайно уронил, стаскивая с самого верха повозки, замороженную тушу с острыми краями на ногу Матиасу, до крови поранив её…
        В итоге все обошлось, но Матиас на всю жизнь получил шрам под коленом.

1933 год.  Гамбург.
Германия.

        Несколько звеньев гамбургского Гитлерюгенда, находящиеся в подчинении молодого, четырнадцатилетнего, но строгого штамм фюрера Матиаса Хюкке с раннего утра занимались сменой табличек названий Ратушной площади на Площадь Гитлера. Матиас стоял на предпоследней ступеньке длинной лестницы, прислонённой к стене здания Ратуши, и увлечённо крутил отвёрткой, закрепляя табличку на стене. Шла достаточно рутинная работа…
         …Обернувшись он закричал, обращаясь к собравшейся рядом толпе молодёжи: «Эй, ребята, молоток подайте! Гельмут, таблички тащи! Да, не эти… Эти, наоборот, убери куда-нибудь, чтоб не мешались… Ааа, лестницу держите…».
        Громко рассмеявшись, Матиас еле удержался наверху: «А, кстати, здорово мы на день смеха похохмили. Я имею в виду, во время «национального бойкота» - говорит он мальчишке снизу.
        А внизу стоял тот самый Гюнтер, с которым они когда-то разгружали мясные туши. Он учился в параллельном классе и теперь был самым близким другом Матиаса. 
        Гюнтер весело ответил, держа в вытянутой руке несколько шурупов: «Не говори, дружище! Я два ведра краски на жидовские звёзды извёл, не говоря уже о разбитых витринах.
        Лицо Матиаса мгновенно приобрело серьёзное выражение: «Кстати о краске. Ты краску для избирательных плакатов оставил?
«А как же…» - так же серьёзно ответил Гюнтер.
        - Слушай, я тут подумал, а сколько мы знакомы уже? – сменил тему друг.
        - Так до школы ещё. А чего вдруг?
        - Да, не бери в голову – махнул рукой Гюнтер – для сочинения про друзей нужно. Вам задавали, кстати?..

        Тут, не дав Матиасу ответить, к лестнице подбежали возбуждённые ребята из другого звена Гитлерюгенда, тоже работающего на площади, и наперебой закричали: «Матиас! Слезай! Давай юнгфолькам отдадим. Пусть доделывают. С порта седьмое звено за помощью прислало! Там их коммуняки с чёрной матроснёй и цыганами давят! Погнали!
        Матиас спрыгнул с лестницы, поспешно обтёр руки о собственную же кожаную куртку, набросил её на плечи и вскочил за руль новенького грузового «Опель-Блица», стоявшего рядом.
        Гюнтер тут же плюхнулся рядом, хлопнув дверцей, восхищённо поглаживая ручку дверцы грузовика и говоря, обращаясь к Матиасу: «Эх! Золотые у тебя руки, дружище! Если бы ты тогда «Мерседес» гауляйтера не починил в нужный момент, то не было бы у нашего звена такого прекрасного подарка.
        - Да, ерунда. Ты же знаешь, что мне в радость послесарить маленько.
        - А ничего, что без прав?
        - Гюнтер, - ответил Матиас раздражённо - ты мне один и тот же вопрос задаёшь уже целый месяц! На сколько, по-твоему, я выгляжу?
        - Ну, лет на двадцать.
        - Вот тебе и ответ, в очередной раз. А вожу я - дай Бог каждому…
        В кузов грузовика набились человек тридцать молодых бритых, злобных и разгорячённых «волчат» с цепями, арматурой или просто палками в руках.
        Дожидаясь заполнения кузова, Матиас осторожно дотронулся до заткнутого за пояс брюк «Walter» и приподняв рубашку с видом заговорщика, показал его Гюнтеру.
        - Видал? – Матиас вытащил оружие на пару сантиметров из-за пояса, чтобы получше продемонстрировать другу.
        - Ух ты! Откуда?
        - Наградной отца. С войны. Нашёл его на дальней полке чулана, когда пытался там спрятать нож.
        Матиас закричал в окно машины: «Штолле! Мчись в «девятку», скажи, чтобы присоединялись. Только поживее! Мы минут тридцать-сорок продержимся. Не больше. Лучше на трамвае, давай!..» 

        На площадке перед проходной порта шла отчаянная драка. В драке участвовали человек сто. В основном подростки.
«Опель», которым управлял Матиас сходу въехал в самую гущу дерущихся. Кругом слышались истошные крики пострадавших. Толпа разбилась на две половины. Штурмовики из Гитлерюгенда «высыпали» из кузова и молотили в обе стороны, прихваченными с собой подручными средствами. Между стонами и хлюпающими звуками терзаемой плоти можно было разобрать злобные выкрики: «А, ну мразь пархатая, расползитесь! Сдохните все! Мочи их всех! Германия для немцев! Коммуняки, любите своих чёрных дружков в аду!».
        В первую очередь, под орудия боя попадали чернявые головы, тёмные глаза и смуглые лица.
        Своих штурмовики отличали по красным повязкам на рукавах с чёрными свастиками в белом круге.
        Гюнтер прямо из машины с криком прыгнул в толпу.

        Матиас не успел даже открыть дверь со своей стороны машины, как на место Гюнтера в кабину заскочили, словно чертенята два цыганских мальчика лет по двенадцати, с короткими острыми железными палками в руках. Они тоже истошно кричали, обращаясь к Матиасу.
        - Ну, что нацуга! Попался! А, ну давай из машины!
        - Сами валите!!! – заорал им в ответ Матиас.
        Один из цыганят сильно ударил его обеими ногами, пытаясь вытолкнуть за дверь.
        Какая-то тёмная пелена затуманила взгляд молодого штамм фюрера. Матиас выхватил из-за пояса отцовский «Walter» и на автомате, сняв предохранитель, не целясь, два раза нажал на курок.
      Вся кабина мгновенно заполнилась липким веществом красного, серого, желтого и белого цвета …   Видимо, попал в головы цыганятам.
        - Уроды!!! Аааа!!!
        Матиас выпрыгнул из машины, не закрыв дверь.
        Не соображая же ничего, в состоянии крайнего аффекта Матиас, ворвался в толпу дерущихся и стрелял, не разбирая во все стороны, пока не кончились патроны.
        Завизжали полицейские сирены и все дерущиеся бросились врассыпную. У порта осталось лежать около десятка тел мёртвых и раненых подростков.

        Матиас вместе с толпой бежал с поля битвы, бросив автомобиль, и кричал на бегу: «Встречаемся на Шанценфиртеле!!!»…
               

        В пивной, на Шанценфиртеле, расположившейся рядом с «мясной лавкой герра Хюкке» - отца Матиаса «яблоку не где было упасть».
        Очень шумно. Молодые нацики праздновали победу. Скандировали нацистские лозунги и горланили песни. Пиво «лилось рекой».
        Матиас и Гюнтер сидели в дальнем углу пивной и кричали друг другу прямо в уши, пытаясь перекричать адский шум.
        - Ты когда-нибудь убивал? Только честно. – задал вопрос другу Матиас.
        - Нет, но не дрогну. Ради Фюрера! А ты?
        - Сегодня. И сразу двоих, и потом ещё… наверное…
        - Ух ты! И как?!
        - Сначала не понял. Потом психанул, потом успокоился и
        Теперь знаю, что смогу снова. Точно смогу!
        - Завидую тебе, друг, что ты прошёл это испытание!
        - Да, уж… Словно посвящение какое-то.
        - Ага. Точно посвящение… Посвящение кровью!
        - Прозит!
        Матиас высоко поднял тяжёлую, заполненную до краёв литровую кружку с пивом…

        Сквозь орущую пьяную толпу к столику Матиаса и Гюнтера с трудом пробилась молодая блондинка с тонкими губами и волевым взглядом. Её звали Гретхен. Гретхен лишь на год моложе друзей. Не смотря на возраст она по-женски очень развита. Типичная немка из глубинки. На груди значок со свастикой.
        - Вот вы где! Нашла, наконец! – с хитрым прищуром произнесла девушка - Пьёте? Что за повод?
        - Победа, Гретхен. Наша победа. Хайль Гитлер!
        - Хайль! Где вы были то весь день? Я же волнуюсь. Я уже и на Ратушной… Тьфу… То есть на площади Гитлера была. Ребята говорят, что вы уехали давно. Слышали, что около порта случилось! Да! Ужас! Там страшная драка была, и цыгане аж десять ребят наших убили!
        Бургомистр распорядился снести два цыганских посёлка на окраине.
        Полиция по городу носится и арестовывает этих конокрадов «пачками»!
        - Слышали мы.  Кивает Гюнтер, незаметно подмигивая Матиасу - Не забудем, не простим! Вот, кстати, тут и сидим с ребятами, чтобы тоже под горячую руку не попасть.
        - Ну, да. Ну, да…– подхватывает, улыбаясь Матиас - Чтобы снова случайно в каталажку не загреметь, а то я недавно там уже три дня кантовался. Отец расстроился, жуть…
        - Вам-то чего бояться? Вы же приличные немцы. – не поняв, пожала плечами Гретхен. - А, что за победу отмечаете?
        - Победу над собой! – уклончиво, но гордо сказал Матиас.
        - И своими страхами! – добавил Гюнтер.
        - Ну, не хотите говорить и не надо – выпятив нижнюю губу, с наигранным безразличием сказала Гретхен - а, вообще, вы молодцы мальчишки! – сменила тон подруга. - Каждый день самовоспитание для Германии. Прямо, как Фюрер учит!
        Гюнтер и Матиас расплываются в улыбках: «Это дааа!» - рассмеявшись соглашаются они…
               
                Глава 2.
                Спорт.

Февраль.1936 год.
Зимняя олимпиада в Гермеш-Партенкирхе.
Германия.

        Лёгкий морозец. Мелкий снег падает отвесно вниз. Снежный покров скользит только на высоте, где мороз покрепче. Полно народу.
        С трудом пробиваясь сквозь толпу, к подножию горнолыжной трассы пробирается пожилой человек в сером свитере крупной вязки.
        Он подбежал к только, что съехавшему с горы спортсмену - высокому, белобрысому, сероглазому пареньку, настоящему «тевтону» и, улыбаясь «во всю ширь», заключил его в объятия.
        - Матиас, ты сделал это! – радостно кричит он, обнимая спортсмена. - Честно - я знал! Я верил! Какая точность! Какая скорость! Насколько всё правильно исполнил! Истинно немецкое мастерство! Такая воля к победе!.. Я горжусь тобой! Да, что я - Вся Германия тобой гордится! Ты же совсем не отдыхал последнее время, дружище. Откуда силы?!
        Выигравший спуск спортсмен вытянулся и вскинул руку в нацистском приветствии.
        -  Хайль Гитлер! - Воскликнул он.
        Пожилой тренер тоже прижал руки к бокам напрягшегося тела.
        - Хайль Гитлер, конечно! – со вздохом, будто осёкшись, произнёс тренер и потом снова воодушевлённо - Я всегда говорил, что мотивация творит чудеса! Дай-ка я ещё раз обниму тебя, герой.
        - И всё равно, я расстроен, тренер - говорит Матиас - Ведь если бы не этот чёртов камень на мокром снегу, то и «лягушатник» остался бы позади, и все три призовых места принадлежали бы Великому Германскому Рейху.
        - Матиас, не впадай в уныние! Во-первых, это грех, а во-вторых, ты и так сделал всё, что мог и даже больше! Я уверен, что на следующих соревнованиях ты будешь не в тройке, а первым. И не забывай, что тогда нам уже не придётся приписывать тебе год…
        - Кстати, спасибо за это, тренер…

1936 год. Смоленск.
РСФСР.

        Страшная жара. Сушь и пыль. Межколхозная спартакиада в самом разгаре. Кругом красные флаги и транспаранты, шум сотен голосов, ржание лошадей, бравурная музыка духового оркестра. Только завершился заезд за первое место красноармейской эстафеты.
        Дерзкий, молодой, белобрысый наездник семнадцатилетний Андрюшка Шагин победно финишировал на импровизированном ипподроме и без сил свалился с коня, прямо в руки ликующих болельщиков, среди которых Тоня Чеканова и Тимур Тактаев.
        Болельщики подхватывают Андрея и восторженно подбрасывают победителя в воздух.
        Уже стоя на ногах, на вопрос Тони «Ну как, как же ты сделал это!!!???». «Коммунары могут всё!» - воодушевлённо закричал Андрей…
Февраль.1936 год.
Зимняя олимпиада в Гермеш-Партенкирхе.
Германия.

         Страшный шум, овации, музыка, объявления по громкоговорителям результатов соревнований… Растрёпанный и разгорячённый Матиас легко взбежал на пьедестал, заняв тумбу с цифрой «три». Слёзы радости предательски лились из глаз. Он размахивал над головой красным полотнищем нацисткого флага, держа его за края обеими руками.
        Где-то толпе болельщиков, поддавшись общей эйфории, орали нацистские приветствия и хвалебные спортивные кричалки Гретхен и Гюнтер, восхищённо смотря на друга. Гретхен держала в руках большой букет цветов и, как только выдалась возможность, она под завистливый взгляд Гюнтера, бросилась в толпу для того, чтобы попытаться вручать их призёру.

1936 год. Смоленск.
РСФСР.

         На стадионе Смоленска - столицы огромной по размерам Западной области с большим пафосом происходит завершающий митинг с награждениями призёров областной межколхозной спартакиады. Над центральной трибуной натянут огромный транспарант: «ПРИВЕТ ПЛУГАРЯМ, ТРАКТОРИСТАМ, БРИГАДИРАМ, ПАСТУХАМ, ДОЯРКАМ – УЧАСТНИКАМ ПЕРВОГО КОЛХОЗНО-СОВХОЗНОГО ФИЗКУЛЬТУРНОГО ПРАЗДНИКА».
         Учитывая, что в Смоленске размещался и штаб Белорусского военного округа, кругом, кроме гражданских, было полно так же конных и пеших военных. Первыми с поздравлениями выступали они, делая акцент на нормах ГТО.

         
Наконец слово берёт первый секретарь Западного обкома ВКП(б) Румянцев Иван Петрович.
         Под бурные аплодисменты он говорит: «Спасибо нашим красноармейцам. Да, они правы, благодаря постоянной подготовке к схватке с империалистами, в стране стала формироваться стройная система физического воспитания, частью которой была оздоровительная работа среди детей и подростков. Подготовка к сдаче нормативов комплекса ГТО позволила широкому кругу нашего населения регулярно заниматься физкультурой и спортом!
       Стоявшие полуобнявшись в толпе Тоня и Тимур, аплодировали вместе со всеми.
       Первый секретарь поднял руку, призывая к тишине и продолжил: «Товарищи, Всесоюзный комитет по физкультуре и спорту, обязал все республиканские и областные комитеты по делам физкультуры и спорта организовать ежегодное проведение первенств среди колхозных и совхозных команд для отбора на Всесоюзную спартакиаду путём победы сначала в районной, а затем в областной спартакиаде. И мы это сделали, товарищи!!! Ура!
         Присутствующие срываются в овации, а Румянцев продолжает: «Достигнутые нашими молодыми колхозниками победы на спортивных площадках явились началом развития физической культуры в колхозах нашей области! Надеемся, что вы также будете в дальнейшем отличаться не только спортивными успехами, но и станете передовыми бойцами за осуществление указания нашего любимого вождя товарища Сталина о ежегодном производстве зерна в размере 7-8 миллиардов пудов».
         - Я, что-то не вижу Андрея – сказала Тоня.
         - Да, вон он в черкеске, слева от трибуны – показал пальцем Тимур.
         - А, точно. Я побегу туда.
         - Да, не торопись! – слегка прикрикнул на неё Тимур – Сейчас награждение будет.
Потом вместе и пойдём.

         Начались награждения по самым невероятным номинациям и вот, наконец, очередь дошла и до Андрея.       
         - Дорогие друзья, - снова начал Румянцев – Главный приз, занявшему первое место в красноармейской эстафете, представителю комсомола Михайловского округа из сельсовета «Коммунар», деревни Полушкино, передовику организации коллективизации и борьбы с кулаками – Андрею Шагину! Прошу – протянул руку Андрею и затащил его на трибуну
- а я передаю слово командиру кавалерийской дивизии нашего Белорусского военного округа Рабоче-крестьянской красной армии, товарищу Жукову Георгию Константиновичу.
         Жуков дарит Андрею грамоту, по-отечески обнимает и вручает кавалерийскую шашку с будёновкой.
         Тоня отталкивает Тимура и радостно бежит к Андрею.
         Тимур раздражённо сплёвывает на землю, разворачивается и, расталкивая плечами публику, продвигается к выходу со стадиона…


                Глава 3.
                Первое дело.

1933 год, Смоленский и Михайловский окр. сельсовет
«Коммунар» (д.Полушкино), Зап. Обл. РСФСР

        Большая прокуренная изба. Идёт заседание сельсовета. Строго «зыркнув» в зал, слово берёт председатель сельсовета. Сначала, постучав карандашом по мутному графину, он медленно и осторожно поднялся из-за стола, хотя, всё равно, зацепил командирским планшетом стул, который не преминул с грохотом упасть. Все присутствующие повернули голову на грохот, но всё же шум в зале затих. Председатель сначала смачно высморкался в носовой платок и только потом начал свою речь.
        - Мужики! Кхе, кхе… Ну и бабы конечно! Два часа, к ряду, сидим и не можем избрать актив, а? Куда это годится? Двадцать семь человек в комиссии, а актив из неё же - «Митька прял». Если комиссии поручить самостоятельно из её состава… самим, то есть… то заболтают, как пить дать… А вопрос, меж тем, сурьёзный, однако и на самотёк его пускать нельзя. Давайте сейчас и изберём! Поднатужимся и изберём…
        - Дак, тута уважаемых людёв надо, шоб боялись! - прокричал кто-то из зала.
        - Уж не знаю, на столько уважаемых, но чтоб боялись – это точно – согласился председатель - Заслуженных товарищей на такую работу. И смелых! Враг не   дремлет, товарищи! Вона, едрить, прошлый актив почти в полном составе схоронили третьего дня. Да, что говорить… Все на кладбище были… Земля им пухом. Дело-то серьёзное, раз говорю.
        Тем более, что работы там такой завал, что освобождённые нужны, а тут кто на посевной, кто в Комбеде, кому за колхозным стадом смотреть… В общем, «то понос то золотуха», как моя бабка говаривала.
        Мы решения то выносим, а исполнять кому?! Дык, опять же, я бы и сам, но не могу всё охватить. У меня и в Сельсовете, и в «тройке» забот по горло.
        Может, кто сам изъявит желание? Смелее, товарищи, а! -
        Председатель с надеждой обвёл глазами приунывший зал.
        В зале воцарилась гробовая тишина…
        - Вот так, вот… Никого. – Председатель разочарованно «падает» на стул, обхватив голову руками.
        Тут опять, из глубины зала раздался голос.
        - Есть одна думка.
        - Ну-ка, ну-ка! – оживился председатель сельсовета - кто там? Ну, встань, чтоб мы тебя видели.
        В центре зала, немного смущаясь, поднимается со стула одноглазый старик с повязкой вокруг выбитого глаза (много людей осталось калеками после кровопролитной гражданской) – счетовод Исаич.
        - Молодняк то наш совсем позабыли. – говорит он.
        Зал озадаченно загудел.
        - В смысле? Не «тяни коня за вымя»! Говори по-существу.
        - Я речь веду о пацанах наших колхозных. – постепенно набирая силу в голосе говорит Исаич - Андрейка, Тимурка, Мишка, Гриня Шокин и другие… - В комбед то мы их без звука, значит, избрали… и в комиссию «до кучи», что называется. Даже и самих не спросили. Так что бы им и в актив не войти? Я точно знаю, что они только рады будут, если не сказать - счастливы. А оружие, как положено, выдать, так совсем возгордятся - только держись! Я так мыслю, что они ещё и добровольцами вызовутся… если им сказать, конечно.
        Зал одобрительно зашумел. Некоторые даже стали громко поддерживать выкриками типа: «А, что… Дело говорит!».
        - Свистнуть их, что ли? - продолжил Исаич - Я видел, что они всей толпой на току сидят, балаболят без дела.
        - Да, погодь… Дык, малы ещё! – не твёрдо возразил председатель.
        На удивление, в поддержку этой идеи вступилась женщина – ярая коммунарка и председатель комсомольской ячейки Люба Подольская.
        - Так и что, что малы? Да и не малы вовсе. По тринадцать-четырнадцать уже! – громко заявила она, поправляя красную косынку - Преданные коммунары, да и, вообще, бесстрашные ребята. Помните, как они в тридцать первом, вообще малыши, с бандой Кулеша милиции помогли? До сих пор не могу понять - откуда столько злости в детях к классовым врагам. А Андрейка, так тот, вообще, закрома собственного бати в колхоз выдал! Петро чуть не пришиб его тогда за то.
        - Так-то оно так… А ну, как родные возразят? - уже задумчиво сомневаясь, проговорил председатель.
        Снова поднялся Исаич.
        - Так почти вся их «банда» беспризорная. – Крикнул он в зал, ища поддержки. - Кроме, пожалуй, девчонок примкнувших. Так, слоняются по округе на подхвате.
        - А Андрейкина семейка, небось к Иркутску теперь уже подъезжает, так, что возражать им не с руки – заржал конюх Гога.
        В зале некоторые тоже засмеялись.
        - Ну, не знаю… Мне идея нравится, а парторг, что скажет? – председатель с надеждой посмотрел на старого коммуниста Павла Ивановича Кобзаря, парторга сельсовета, про которого говорили, что он участвовал при штурме Зимнего, а позже даже самого Ленина видел.
        - Идея то хороша, но я сумлеваюсь… - почесал в затылке парторг, потому, как не слышу решающего аргумента.
        - А я тебе отвечу, Пал Иваныч. – запальчиво возмутился Исаич. - Андрейка, то грамотный! А у нас во всей комиссии таких всего трое, и то если и его считать. Чем тебе не аргумент, а?!
        Зал одобрительно гудит.
        - Согласен. Убедил, чертяка! – парторг примирительно вытянул вперёд ладони. - Посылайте кого-то за ребятами. - Но с одним условием - Андрейку замом, а председателем пусть будет Антон Краснофлотец. Он давно просился, а тут такая оказия. Он по своему послужному списку - в самый раз и при таком раскладе даром, что не грамотный и инвалид.  Для отчётности, само то, а реально акциями по раскулачиванию Андрейка с пацанами будет заправлять. Антон, ты же согласен, а?
        Одноногий бывший краснофлотец Антон, одетый в поношенную морскую фланку с застиранным голубым гюйсом на плечах, парень лет тридцати, встает со скамьи, опираясь на костыль (тоже «привет» с гражданской) и напяливает бескозырку до ушей.
        - А, то… Благодарствую за доверие! – громко говорит он.
       - А ГПУ, что скажет? – обратился к соседу по президиуму парторг.
       Слегка задремавший, несмотря на шум, уполномоченный ОГПУ молча кивнул.
        - Ну, вот и славненько…- сказал председатель, довольно потирая руки.
 В зале раздались жидкие овации.
        - Раз все согласны, то предлагаю оформить протоколом, как предложение «тройки».
        - Добро!!! – закричали, уставшие от заседания, люди из зала.
        После чего под ещё более радостные овации и под звуки падающих стульев, так и не дождавшись вновь избранный актив, все стали быстро расходиться.
        - Эй, сонное ОГПУ! – обратился председатель к дремавшему уполномоченному. - Сейчас ребята придут. Дождёшься? Разъяснишь им что, да как. Лады? А я вас у себя жду… «покубатурим» ещё совместно… А, да, кстати, и оружие им оформи, как положено чтоб по накладной.
        Уполномоченный ОГПУ снова согласно, но с безразличием кивает…               

1936 год, д.Конкино, Смоленский окр.,
сельсовет «Коммунар», Зап. Обл., РСФСР.

        Во дворе зажиточного сельского дома стояли двое запряжённых саней, заполненные разным домашним скарбом. Морозно. Тишина. От дыхания лошадей - пар. Рядом с санями вооружённые люди. Не смотря на кожанки и шинели, по виду, совсем молодые ребята.
        Вдруг, нарушая зимнюю тишину, со звоном изнутри выбивается окно. Из дома послышались плач и женские, и детские крики.
        Почти слетев с петель, распахнулась входная дверь. Из дома выпал глава большой семьи Митковых – дядька Арсений в одних подштаниках. Он упал на колени, прямо на снег под ноги одетому в кожанку, с маузером на боку Андрею Шагину.
        - Что ж вы творите-то - нелюди! Разорили! Даже у детей малых кашу из печи скрали! – кричал дядька Арсений в сторону вооруженных людей, накидывающих вещи в телеги. - Какие ж мы кулаки! Сами еле концы с концами… Ну, подушка, подушка детская-то накой?!… Ребятишки хворают, так за что же у хворых-то?!..
        Детский плач и причитания женщин становились всё громче.
        Дядька Арсений продолжая стоять на снегу на коленях, в отчаянии обнимал сапоги Андрея Шагина.
        - Мальцов-то неразумных пожалейте! – причитал он - Прошу, сжальтесь! Помрут же с голоду! На понюшку им хоть чего-то оставьте!
        Во двор, страшно крича, размазывая слёзы по щекам и причитая, выбежала растрёпанная жена дядьки Арсения. Она бросила тому тулуп и валенки, и тут же накинулась   на Андрея Шагина.
        - Ребятушки, родненькие, пожалейте! За что?! За что?!… Не губите! Деток пожалейте! Мы ведь завсегда за власть советскую… Дайте мужику хоть накинуть чего! Голый, ведь, на морозе!
        Лицо Андрея непроницаемо и невозмутимо. Он даже не посмотрел в сторону просящей, брезгливо отводя от себя руки отчаявшейся женщины, а обратился в сторону остальных активистов.
        - Тимур, прибери тулуп и валенки. В телегу их.
        - Есть, командир! – отвечает тот.
        - Набросьте на Миткова шинельку и под арест. В район его везите. Копию решения «тройки» оставьте на столе в светёлке… Всё! По коням!..
        Дядьку Арсения подняли со снега и поволокли в сторону саней. Его жена истошно крикнула вслед активистам: «Да, будьте вы прокляты!!!...

                Глава 4.
                Начало пути.

1938 год. Гамбург.
Германия.

        Звон бьющихся стёкол, начинающиеся огни пожаров в домах, нацистские выкрики и нестройные, пьяные песни… Огромная толпа шла по торговой улице Гамбурга с факелами, палками и камнями. Участники шествия с озверелыми, а подчас и весёлыми и хмельными рожами, выковыривали булыжники прямо из мостовой.
        Толпа двигалась вдоль по улице, разбивая почти каждую витрину на своём пути и скандируя антисемитские лозунги и выкрикивая оскорбления в адрес евреев. В гуще толпы можно было увидеть Матиаса, Гюнтера и Гретхен.
        Толпа иногда «затекала» в дома, стоящие вдоль дороги, оставляя после себя разбитые, а то и горящие строения. Чуть в стороне горела синагога и из неё выскакивали люди с исказившимися от страха лицами, которых тут же избивали палками с набитыми на них гвоздями.
        Периодически из общей толпы отделялись небольшие группы, отбегая и возвращаясь, для грабежа и других бесчинств в домах и магазинах, помеченных желтой звездой Давида, стоящих в стороне от основного пути движения толпы. Помимо антисемитских лозунгов, слышались плач, проклятья и стоны.
        Такая небольшая группа из толпы, о которой говорилось выше, остановилась около сапожной лавки. Знакомые всё лица…
        Матиас, Гюнтер, Гретхен и ещё несколько ребят одновременно «залпом» бросают булыжники в помеченную большой звездой Давида, небрежно нарисованной жёлтой краской, с подтёками по краям, витрину. Витрина в один момент обрушивается, осыпав всё кругом стеклянными осколками.
        Из входной двери сапожной лавки выбежали несколько испуганных человек. Трое разновозрастных мужчин, две женщины - молодая и старая и ребёнок.  Женщины вдвоём утешали плачущего окровавленного мальчика лет шести. Судя по большим глазам и тёмным курчавым волосам, это были еврейские хозяева лавки.
        Еврейские женщины кричали: «Что же вы делаете, безумцы! Вы чуть не убили невинное дитя! Опомнитесь!».
        Трое мужчин попытались заслонить своими телами семью, но тут же получили по несколько ударов палками с гвоздями и упали, корчась от боли.
       Тут женщины, смело попытавшись вступить в диалог со штурмовиками, видимо надеясь хоть как-то договориться, но кругом стоял такой шум и грохот вперемешку с воплями, что о чём надрывно говорили женщины, «молодые зверьки» вряд ли услышали. Да, и не хотели услышать…
         Пока женщины «наседали» на Гюнтера и других, пытаясь словами защитить свою семью, Матиас протянул руку лежащему на мостовой израненному старику, помогая подняться, и отвёл его в сторонку, слегка приобняв. Выглядело так, будто он хочет помочь несчастному, но тут вдруг лицо его исказилось злобой: «Сдохни, старый жид» - «прошипел» он.
        Финка медленно и плавно вошла в грудь старого сапожника. Старик повис на руках у Матиаса и тот осторожно опустил обмякшее тело снова на мостовую. Потом «герой» крикнул в сторону остальных штурмовиков: «Ребята, да, бросьте их. Пойдём! Отстали уже».
         Штурмовики побежали дальше. За спинами раздался страшный женский крик ужаса и отчаяния….

        …Разгромленный еврейский дом. Испуганная, избитая и растрёпанная еврейская семья из трёх человек, обнявши друг друга, смотрела на заполнивших всё пространство маленькой комнаты штурмовиков, большими, пронзительными карими глазами.
        Гюнтер обратился к, до крайности напуганным, людям: «В последний раз спрашиваю! Где колье с витрины!?».
        Ответом было только дрожащее страхом молчание.
        «Сами виноваты, жидовское отродье» - подчёркнуто спокойно сказал Гюнтер. Потом, не смотря в сторону движения руки, засунул её за занавеску и за волосы выволок оттуда маленькую девочку лет семи, из глаз которой ручьём текли крупные слёзы. У неё на шее висело какое-то ювелирное украшение. Гюнтер сорвал колье и толкнул ребёнка к остальным членам её семьи…
        По радио слышалась бравурная немецкая музыка.
        Вокруг еврейской семьи, теперь уже из четырёх человек, плотно сомкнулись широкие и потные спины штурмовиков. И над ними были видны только активно работающие мускулистее руки с периодически «взлетающими» над ними окровавленными палками с гвоздями. Криков жертв не было слышно, а слышно только громкую музыку из радиоприёмника и кошмарные хлюпанья истязаемой плоти…
               

        …В приёмной Гамбургского ГАУ НСДАП.  Гюнтер обнял за плечи Матиаса и посмотрел ему прямо в глаза: «Ты готов, друг?».
        Матиаса бил нервный озноб. Он никогда не мог себе представить, что способен так волноваться.
        Он очень тихо отвечал дрожащим голосом: «Готов!?... Да я просто счастлив, что, наконец, закончились все эти подготовительные формальности! Знаешь, самым сложным из всего было подтверждение своей арийской родословной, начиная с 1750 года. Я родителей, просто измучил вопросами».
        «Так не надо же было?..»  - удивлённо сказал Гюнтер.
        «Я решил так глубоко копнуть, чтобы изначально закрыть эту тему, так как она гарантированно всплывёт при вступлении в СС. А иного пути для себя я не представляю. По плану - сначала партия, затем вермахт… а затем…» - отвечает Матиас, а потом набрал побольше воздуха в лёгкие и на выдохе громко ответил на вопрос – «В общем, готов!!!». Развернулся на каблуках и открыл дверь в кабинет руководителя ГАУ…
         Через минуту Матиас уже стоял перед партийным руководством и «прямо из сердца» произносил торжественную клятву: «Я клянусь моему Фюреру Адольфу Гитлеру в верности. Обещаю оказывать ему и командирам, которых он поставит надо мной, уважение и повиновение…».
        Гауляйтер гамбургского ГАУ НСДАП протянул Матиасу маленькую красную книжицу в развёрнутом виде. Матиас с неподдельной радостью увидел в нём своё имя и фотографию. Гауляйтер говорит торжественным тоном: «От имени Фюрера вручаю Вам вашу членскую книжку члена НСДАП за номером 3 652 169. Сохраняйте верность партии, как это было до сих пор. Хайль Гитлер!».
        «Хайль Гитлер!» - подхватил Матиас.
        Гюнтер и Гретхен, находящиеся в комнате, с нескрываемой завистью смотрели на друга…

                Глава 5.
                Польская компания.

1939 год, 1 сентября .4 утра.
Германо-польская граница

        Как-то незаметно подкралась осень и закончился сезон бесконечных летних манёвров. Нельзя сказать, что осень ждали, но и с безразличием к её наступлению тоже никто не отнёсся. В части витало какое-то предчувствие изменений. Кто-то был рад изменениям в природе, кто-то хорошим вестям из дома, а кто-то не скрывал радости от уже почти подтверждённым признакам настоящего дела, а именно надвигающейся, без сомнений победоносной, войны.
         После долгого сезона роста и расцвета к приходу осени природа устала. Растения перестали тянуться ввысь, трава посохла, пожелтела, деревья шелестели тяжёлыми, жухлыми, тёмно-зелёными, а кое-где бурыми, листьями. Птицы стали стаями кучковаться выше к небу, провожая мягкие лучи, уходящих теплых дней. Уже иногда накрапывали прохладные дожди, задули холодные ветра, хотя температура понижалась не резко, а постепенно и было ещё достаточно тепло. Ночи вот прохладными стали, так это чувствовалось. Вообще, хоть и неспешными шагами, но подходила настоящая осень. Однако, все знали, что еще много будет солнечных дней и скоро наступит славная пора теплых деньков - «лето пожилых дам», как говорят на родине Матиаса...
        Немецкая часть готовилась к боевым действиям. Старшие офицеры «колдовали» над планшетами с картами. Солдаты и унтеры суетились над техникой и боеприпасами.         
        Гауптман Хюкке, закончив выполнение своих обязанностей, сидя на ступеньках казармы, писал письмо, положив на колени планшет. Рука старательно выводила карандашом: «Дорогая милая, Гретхен! Опять все мои мысли о тебе. Мне так одиноко. Но я понимаю, что я солдат Фюрера и я на войне во имя него и во имя Великой Германии. Сейчас около четырёх утра. Наша часть в трёх километрах от польской границы, и мы готовы выступать. Командир сказал, что выступаем без четверти шесть… Спать не хочется… Когда ты получишь это письмо, мы наверное уже будем праздновать победу…».
        Объявили общее построение. Матиас торопливо засунул недописанное письмо в планшет.

1939 год. Сентябрь. Через неделю
Польша. Сельская местность.

        Развороченная взрывами лесная дорога. Подразделение вермахта, в котором служит Матиас Хюкке на марше.   Матиас сидел в коляске мотоцикла за пулемётом и внимательно поглядывал по сторонам.
        Немецкие солдаты шли по обочине дороги, лениво пиная сапогами брошенные вещи военнослужащих обоих сторон и иногда стреляя одиночными в лежащие тела недобитых по их мнению противников.
        Страшная вонь. Повсюду видны брошенные окопы, сгоревшая техника и трупы, ужасные трупы польских солдат.
        - Герр гауптман, впереди за холмом населённый пункт - доложил один из солдат.
        - Рота, выстроиться в боевой порядок! Стрелки по машинам! Заряжай! – скомандовал Матиас.
        Подразделение дисциплинировано исполнило приказ…

        …Подразделение Матиаса вошло в маленькую деревню, а точнее в хутор из группы нескольких покосившихся домиков.
        У двери одного из домов на ступеньках сидела польская семья. Невдалеке догорал сарай. Все плакали. Солдат обратился к Матиасу:
        - Герр Гауптман, почему они плачут? Мы же несём свободу!
        - Они ещё не поняли своего счастья. – с ухмылкой ответил Матиас. - И, вообще, надо было раньше думать своими куриными славянскими мозгами, прежде чем над фольксдойче измываться…
        Немецкие солдаты колонной вошли в посёлок. Поляки наперебой предлагали воду и молоко. Немцы сразу отказывались, но с надеждой смотрели на командира.
        К Матиасу подбежал один из солдат.
        - Герр гауптман, разрешите пополнить фляги. Жарковато.
        - Разрешаю. Сбор через пять минут. Разойдись!
        Колонна остановилась. Солдаты разбежались по сельским домам, увлекаемые местными жителями.
        Матиас вылез из мотоциклетной коляски, сладко потянулся и тут же ему под лопатку упёрлось явно дуло ружья либо автомата.
        За спиной послышалась польская речь: «Rece do goru!»

                Глава 6.
                Просто нужная работа.

1938 год.
Дом Барабошкиных.

        Андрей Шагин в кожанке перетянутой портупеей сидел за столом в большей комнате главной избы хозяйства осуждённых тройкой на ссылку Барабошкиных и писал на обрывке бумаги, карандашом, периодически слюнявя грифель. Андрей так аккуратно писал акт о конфискации имущества семьи. Вокруг стола на скамьях молча сидели поникшие члены семьи Барабошкиных.
        - Ну, что? Я так понял, что возражений у господ врагов народа нет? А? - Андрей обвёл стальным взглядом присутствующих.
        Все молчали, потупив глаза.
        - А где дед? – продолжает он, заглянув в какую-то разлинованную тетрадь.
        Действительно. На скамьях сидели все члены семьи Барабошкиных, а не было только деда, который значился в реестре, и имя которого было написано в числе других на этих аккуратно разлинованных страничках тетради. Андрей держал палец на его имени и оглядывал остальных.
        На поставленный вопрос неожиданно ответил Тимур Тактаев, отвлекшись от разбора корреспонденции.
        - Я его в подпол послал. Пусть, падла, сначала сам выдаст то, что есть. А я потом проверю. Утаит, что-то - я его тоже в список на ссылку впишу. А нет - наоборот, разрешу кого-то из малых с собой оставить - Улыбался, довольный собственной идеей, Тимур.
         - Придумаешь вечно какую-нибудь хрень…- продолжив писать, пробурчал себе под нос Андрей.
        Тимур игриво обратился к семье Барабошкиных:
        - Ну, что, возьмёте дедушку с собой или тут пусть за мальцом приглядит? - Обвёл осуждённых смеющимися глазами и снова плотоядно улыбнулся. Потом встал и постучал прикладом трёхлинейки по крышке погреба.
        - Эй, там в закромах! «Гарун аль Рашид» (Тимур очень гордился своей начитанностью, такой необычной для беспризорника) так, что мы ждём твои сокровища! Давай вылезай! Уснул там, что ли?
        Тимур нагнулся и взялся за кольцо, пытаясь пошире открыть люк погреба. В этот момент, заставив присутствующих вздрогнуть, раздался оглушающий хлопок ружейного выстрела. Заряд пролетел в дюйме от головы Тимура, сбив с него шапку и разбив ценную электрическую лампочку под потолком. Все присутствующие оцепенели от ужаса.
        Все, кроме Андрея. Он совершенно спокойно вытащил гранату из кармана. Без нервов выдернул чеку и, как-то играючи и буднично толкнул её, отправив катиться в открытый люк погреба…
          Секунда оглушающей тишины… Теперь ещё более сильный хлопок вытолкнул из люка погреба облако пыли и дыма. С потолка и стен посыпалась извёстка. На стол шлёпнулись две большие капли крови тёмно бурого цвета. Все молчали в оцепенении, а Андрей встал и, захлопнув тетрадку и, отряхивая кожанку, спокойно произнёс: «Всех на вокзал. Имущество в район…»


       …Крутой берег реки. Над обрывом по самому краю вооружённый конвой под командованием Андрея и Тимура вёл двух босых мужчин, одетых только в грязное, когда-то бывшее белым, исподнее, и батюшку в подряснике, со связанными за спиной руками. Босые ноги конвоируемых иногда скользили по размокшей грязи, и скорбная процессия сбивалась с ровного шага. В такие моменты удары прикладами карабинов в спины арестантам восстанавливали ритмичное движение…
        «Стой!» - вдруг скомандовал Андрей. Затем Тимур достал из-за пазухи скомканный желтоватый листок и откашлявшись громко и отчётливо продекламировал приговор: «Именем Революции и по решению…»


        …Громко закричала птица, и одновременно с этим резким криком звучали сухие щелчки выстрелов.
        Все трое конвоируемых уже мёртвыми упали с обрыва с обрыва…

                Глава 7.
                В партию.

1938 год. Смоленск. Кабинет
Председателя обкома
Зап. Области РСФСР.

        Андрей Шагин, страшно волнуясь, стоял перед членами обкома. Те сидели за длинным столом для совещаний. Андрей чётко и с чувством зачитывал торжественную клятву гражданина, вступающего в ряды ВКП(б).
        Громко забили напольные часы, «подпирающие» свежебелёный потолок в углу кабинета.
        Не обращая внимания на бой часов, Андрей продолжал произносить пафосные слова:
        - … Встретить смерть с достоинством и стойко за дело освобождения трудящихся от ига эксплуататоров…
Бой часов.
        - … Не просить у врагов пощады…
        Бой часов.
        - … Отрекаюсь от накапливания личных богатств, денег и вещей…
        Бой часов.
        - … Считаю постыдным суеверия…
        Бой часов.
        - … Если я отступлюсь от этих обещаний…
        Бой часов…

        Через полчаса из открывшихся тяжёлых дверей обкома вышел счастливо улыбающийся Андрей Шагин.
        Андрея встречали Тимур Тактаев и Тоня Чеканова. Тимур по-дружески крепко обнял друга, а Тоня, смущаясь сверх всякой меры, держала скромный букетик полевых цветов. Все трое широко улыбались.
        Тоня - друг детства и «муза по жизни» обоих ребят, за благосклонность, которой Тимур и Андрей соревновались с раннего детства. Она, кстати, тоже была подруга «не промах» - вместе с Андреем и Тимуром состояла в активе по раскулачке начала его деятельности. Жёсткая и непримиримая коммунарка.
        - Братское сердце! Я счастлив! Счастлив за тебя! –  произнёс Тимур.
        - Ты наш герой! – с пылом добавила Тоня, протянув букетик и смущённо «чмокнув» Андрея в щёку.
        - Чеканова, ну ты чего?!  - отшатнулся Андрей, оглядываясь по сторонам, но всё же взяв букетик.      
        - Спасибо, конечно. – продолжил Андрей - Но цветы! Ты же комсомолка! Что за мещанство! Куда я их дену-то?
        - Ну, прости, прости. Извиняясь, говорит Тоня. -  Я просто уже не знала, как выразить мои чувства к эму событию. Поздравляю, Андрюшка!
        - Ладно, не бузи. – вмешался Тимур партбилет, что ли?
        - Ээй нет! Дома, дома, дома… - возразил Андрей. - Айда ко мне - отметим это дело чутка. Сейчас ещё наши ребята из актива должны подтянуться.
        - Бежим! Подхватила Тоня
        - Ураа!!! Помчались! – весело согласился Тимур.
        - Тоня, только одна просьба - букетик сама до дома понесёшь… - шепчет на ушко Тоне Андрей.
        Как-то по-детски радостно подпрыгивая и дурачась, друзья побежали по улице…


        …Мерцающий свет керосиновой лампы. Сильно накурено. Кухонный стол завален остатками пищи и пустыми бутылками. Посредине стола стояла четвертная банка с, уже поникшими, подаренными Тоней полевыми цветами…
        Все гости уже разошлись. За столом только Андрей, Тимур и Тоня.
        - Ну, друг - что дальше? – сказал Тимур, затягиваясь папироской и обращаясь к Андрею.
        - В смысле?
        - В смысле, что теперь ты вполне серьёзный дядька. Партейный. Какие планы на жизнь?
        - Открою вам тайну, друзья - понизив голос, заговорщическим тоном отвечал Андрей, как будто ещё кто-то был в квартире. -  Я твёрдо решил в РККА поступить.
        Друзья пододвинули стулья ближе к Андрею.
        - Помните в Коровьей лощине военные лагерем стояли? – продолжил Андрей.
        -Да. Они ещё там стрельбище оборудовали – сказал Тимур.
        - Ну, да… Ну, да…- добавила Тоня.
        - Так, вот! Это был лагерь «четырёхмесячных командирских курсов» – почти шёпотом сказал Андрей. - Я всё разузнал - как там, да что.  Анкета, заявление, рекомендации… Ну, и всё такое… Ну, и подал заявление тогда. Осталось только теперь партхарактеристику приложить.
        - Эх, и мне бы… Задумчиво проговорил Тимур.
        - А что тебя держит? Айда вместе!  Пусть пока в партию не вступил, так ты кандидат, а остальное дело наживное. А, что ты тянешь то, кстати? Заявление в райком отнеси и всего делов.
        - Хочу сначала какое-то геройство совершить, чтобы уже наверняка! У меня же такого значка пока нет. - Тимур благоговейно прикасается к тяжёлому металлическому значку с изображением развивающихся флагов и надписью «За коллективизацию» - Хотя, работали вроде вместе…
        - Ну, тогда точно в армию. Улыбнулся Андрей.
        - Ой, ребята, какие же вы молодцы! - Восхищённо сказала Тоня - А я тогда в педагогический техникум подамся в Смоленск. По комсомольской путёвке. Учителей нехватка. Да и вообще, давно хотела детишек учить. Поддержать учительскую династию, так сказать… Родители точно рады будут…

        Тоня с нежностью обвела взглядом друзей и вспомнила их первую встречу… А было как вчера. В Тониных глазах так явственно всплыла давнишняя картина:

        …Глушащая тишина, туман над речкой, всплески воды, как-то лениво периодически вскрикивают птицы. На мостках вдоль берега неширокой Ипути бабы стирают и полощут бельё. Среди них и девятилетняя Тоня Чеканова.
        Бабы за трудами обсуждают слухи: «Ой девоньки, слыхали, что в Полушкино Мишка Кулеш свою хату подпалил, собрал ватагу целую и в леса подался! Сказал, что будет бить совдеповцев до последней капли своей дурной крови…» - говорит одна.
        «А чего это он так озлобился то?» - спрашивает другая, выжимая простынку и одновременно, не прекращая полоскать другое бельё.
«Всё равно, сказал, что после раскулачки жить ему не чем, вот и буду, говорит, подъедаться лихостью» - Снова говорит первая.
        В разговор вмешалась малолетняя тогда Тоня: «Ну и дурак! Да и в лесу то особо не пожируешь, и красные, всё одно найдут и застрелят». Снова заговорила вторая баба: «Ой мала ты ещё Тонька. В том то и дело, что грабить будет, душегуб. Да и сочувствующих у него полно в районе. Всяк не дадут с голоду помереть. Вон, хотя бы Шагины. То ещё кулачьё. Пособят своим-то».
        Вдруг, в беседу вмешиваются два мальчишки, сидящих с удочками в камышах: «Враньё!!! – кричит кто-то из них - Шагины своим горбом… да, и то не-то, чтобы сыто живут…
        Тоня Чеканова с интересом смотрит на двух высоких, голубоглазых и светловолосых ребят лет по десяти, с удочками и очень похожих друг на друга.
        Одна из взрослых баб гневно произнесла: «А это ещё кто там вякает?».
       Кто-то из мальчиков: «Те, кто не даст языками своими бескостными честных людей шельмовать!»
        Стряхнув с себя воспоминания, Тоня с такой нежностью посмотрела на, снова о чём-то спорящих, за столом, друзей…
               
                Глава 8.
                Освободительный поход.

1939г. 17 сентября
Советско - польская граница.

        Андрей Шагин сидел в палатке, склонившись над освещённым свечой тетрадным листочком. В руке «огрызок» карандаша. Послюнявив кончик, пишет: «Здравствуй родной мой, бесстрашный товарищ, незабвенная подруга, Тоня! Выдалась редкая свободная минутка, чтобы написать тебе пару строк. Завтра, похоже, в поход и теперь не знаю, когда ещё будет такая возможность. В поход во имя святой цели - спасения наших украинских и белорусских братьев от ига польских шляхтичей и буржуев. И в этих боях я каждую минуту буду думать о Родине и о тебе, любимая моя…».
        Тут вдруг вбежал «заполошеный» боец. Сбиваясь, протараторил: «Товарищ комэск, тут пакет из штаба! Фельдегерь доставил! Секретный какой-то! Срочный!».
        Андрей с досадой бросил карандаш на стол.
        «Давай» - раздражённо «рявкнул» он.

        Андрей разорвал пакет. Быстро пробежав его глазами, схватил будёновку и шашку, и выскочил в дверь.
        «Труби сбор!» - кричит он дневальному на бегу…

        …И вот уже Андрей Шагин на плацу перед строем, верхом на вороном коне, без сомнений выглядя лихим наездником, отдавал команды, еле сдерживая коня: «Эскадр-р-рон, становись! Готовность номер один! Общее построение! Форма одежды походная, с боевой амуницией!».
        Со всех концов военного городка спешно собирались пешие и конные военнослужащие РККА и выстраивались в шеренгу. Были даже запряжённые тачанки. Звучали доклады о готовности от командиров к их командирам, повторяясь эхом в сыром воздухе.
        Наконец Андрей Шагин в, свою очередь, приступил к докладу командиру: «Товарищ Комбриг, третий штурмовой эскадрон второй роты двадцать четвёртой вверенной Вам бригады в полной готовности и штатной численности по вашему приказанию построена и готова к маршу! Отсутствующих нет. Комэск Шагин.
        Лихо отсалютовал шашкой.
        Комбриг - грузный человек (с виду хорошенько за пятьдесят, но судя по выправке, наверное, из ещё царских военспецов) на белой лошади салютует в ответ и выдвигается вперёд. Потом набрав в лёгкие побольше воздуха, вдруг громоподобно и на одном дыхании: «Соколы мои! Герои! Наконец настал тот час, когда Родина позвала нас на подвиг! … Стонут! Стонут наши братья!.. Стонут под тяжким и горьким игом!.. Стонут и ждут той сладостной минуты, когда революционные бойцы своей большой Родины придут и спасут их! Наша партия и вся Красная Россия помнит их! Помнит и идёт на помощь! И именно нам выпала честь выполнить эту почётную миссию!..»
        Как раскат грома на плацу зазвучало: «Ура!!!...»
        Комполка продолжил: «Внимание всем! Довожу Приказ - директиву Наркома обороны и Генерального штаба номер 16634…». - Начинает так монотонно читать текст, что даже не верится, что ещё мину назад он был таким пылким и громогласным оратором.
 
        Через полчаса эскадрон во главе с комэском Шагиным не шумно ушёл в туманное утро…
               
       Утром следующего дня «Третий штурмовой эскадрон второй роты двадцать четвёртой кавалеристской дивизии» под командованием Андрея Петровича Шагина вошёл на центральную площадь маленького польского городка…
       Над головами арьергарда развивалось красное полотнище, на котором было написано название части. 
        На улицах тишина. Из щелей закрытых ставен на красную конницу с опаской смотрели местные мальчишки.
        «Эскадрон, стой! Командиры взводов ко мне! Тачанкам и пулемётным расчётам занять оборону по периметру» - скомандовал Андрей. Потом он дал какие-то указания вызванным командирам и те в сопровождении нескольких групп красноармейцев стремительно скрылись в узких улочках городка. Сам же остался в седле и, заняв ожидающую позу, раскрыв на руках командирский планшет, что-то изучая в картах…

                Глава 9.               
                «Союзнички».
1939 год. Сентябрь,
Польша. Сельская местность

        Дождь закончился только под утро…
        В большой польской пригородной деревне, вступила в свои права осень. Вокруг разносились запахи: сырости, слякоти, листьев что упали в лужу, запах грибов, прелой травы, и созревших яблок в корзинах... запахов было так много, что их было и не счесть. Плюс обилие особых осенних звуков, как например, курлыканья улетающего каравана журавлей. Слышался также лай собак на окраине деревни, звон капель остатков ночного дождя, падающих с крыши и многое-многое другое…

        Утро началось очень рано - с военной побудки польских гарнизонов, в стоящем рядом городке и самой деревне, криками офицеров и тарахтением моторов. Тогда же проснулась и вся деревенская живность, и ее обитатели начали удивительную какофонию, где каждое живое существо живет собственной жизнью - пение птиц, крик петухов, кудахтанье кур и писк цыплят, мычание коровы и блеяние овец…

        Закончилась такая долгая и тревожная ночь.
        Разоружённые немецкие солдаты сидели, лежали и стояли в большом деревянном помещении старой постройки с соломенной дырявой крышей на обочине деревни. Из щелей в неплотных дощатых стенах, сквозь пыль пробивались лучи утреннего солнца.
        Некоторые солдаты смотрели через эти просветы в стенах на улицу. Кое-кто, вообще, не отрывал от этих просветов тревожных глаз всю ночь. Вечерние и ночные огоньки в окнах домов, видимые сквозь щели казались теплее и уютнее. Не говоря уже об особой тишине и о звездном небе, какое никогда не увидишь в шумном городе, и ночная осенняя непогода в деревне чувствовалась сильнее, чем в городе. А тоска по домашнему теплу и тем более в плену и на войне - ощущалась намного больше…
        Матиас Хюкке сидел на куче соломы.
        - Ну, что там? – спросил он у одного из смотрящих в просвет между досками.
                - Караул свежий. Поляков полно. По-моему, ещё кого-то ведут.
        Да, точно! Это наши пленные. – отвечает тот - Ба! Да это же
        Ганс Райбек с двенадцатой роты. Они же далеко впереди были!
        Сейчас мы все свежие новости и узнаем!
                Пленные в хлеву заметно оживились.
                Широкие ворота сарая приоткрылись и внутрь втолкнули ещё несколько пленных немецких солдат.
        Среди них узнанный бойцом некто Ганс Райбек - девятнадцатилетний ефрейтор моторизованной бригады, радист.
        Матиас поднялся, одёрнул китель и обратился к вновь прибывшему.
        - Ефрейтор, ко мне. Доложите известную вам обстановку на театре военных действий!
         Ганс Райбек отряхнулся и строевым шагом, поднимая пыль, подошёл к командиру.
        - Герр гауптман! Ефрейтор Райбек, 12 роты 7-й моторизованной бригады! - лихо и громко начал доклад Райбек.
        - Тише. Тише. Давай по-существу.  А то охрана сбежится - сменил Матиас тон и положил руку на плечо ефрейтору.
        - Войне скоро конец, герр гауптман! - продолжил доклад ефрейтор радостным шепотом. -  Похоже, Польши больше нет. Наши вод Варшавой! Польское правительство сбежало! Русские весь восток оккупировали вплоть до Буга. Остались разрозненные группы польской армии и банды в лесах, да несколько малых гарнизонов, типа этого. Но, что такое банды против Великой немецкой армии!
        - Как бы эти разрозненные группы нас в расход прямо сейчас не пустили. – задумчиво хмыкнул Матиас.
        - Да, господин гауптман - почти шёпотом и резко посерьёзнев продолжил Райбек - Я немного знаю польский и слышал разговор об этом… …когда нас вели мимо польских офицеров и… и… и… яму видел.


        Матиас вдруг как-то очень глубоко почувствовал, какой-то ледяной внутренний холод и явственно понял, что скоро умрёт. Смерть из далекого, туманного будущего превратилась в вопрос нескольких дней, а может и даже часов. Она вырисовывалась очень ясно, в виде упомянутой Райбеком ямы.
        Матиас поёжился, и еще не взяв себя в руки, сам кинулся к щели в стене и, прильнув к ней, увидел на улице, прямо перед их сараем около большой ямы, суетливые и понятные приготовления поляков к исполнению приговора в отношении пленных!  В отношении них!!! Больше некого!
        Под раскидистым дубом пятеро молодых польских военных предъявляли офицеру к контрольному осмотру свои карабины, а тот, прямо в подставленные ими ладони, насыпал патроны. Патроны, которыми их убьют! Снова стало страшно…  и это не тот смутный страх, который испытываешь перед боем, а холодный и липкий ужас, который испытываешь перед смертью, когда она всего в пяти шагах…

        Однако, нежданно-негаданно, со стороны дороги послышались крики, стрельба и ржание лошадей. Пятёрка расстрельной команды выскочила из-под дуба и с ружьями наперевес, под руководством офицера, который только что раздавал патроны для их убийства и умчалась в сторону шума…
        Вскоре, ворота их убогой «тюрьмы», широко распахнулись…

        На поляне перед большим хлевом, который только недавно служил местом заточения для немецких военнопленных, горели костры, над которыми были установлены импровизированные вертела с двумя заколотыми свиньями. Райбек чем-то обливает туши. Громко звучала русская и немецкая речь, раскаты смеха и звуки губных и ручных гармошек.
                «Угощайтесь ребята! Сливовый соус. В деревне нашёл» - по-немецки предлагает своим освободителям Райбек. Русские военные ничего не понимают, но принимают угощение и от души хохочут. Весело смеются вместе со счастливыми немцами. Русские военные ничего не поняв, все же приняли угощение и от души захохотали. Счастливы были и немцы.

                Взамен Русские поделились с освобождёнными немецкими военными водкой и самокрутками с ужасным табаком, называемым странным словом «махорка». Немецкие солдаты кашляли, но благодарили. Ели, пили и курили. Настоящий солдатский пир!
        Немецкие и русские солдаты, расположившись вокруг костров и даже вместе пытались петь.
        Ганс Райбек поднял кружку, обращаясь к командирам – Хюкке и Шагину: «Господи, как вы похожи! Прозит!».

       И действительно, похожие внешне на братьев близнецов и отличающиеся лишь формой Матиас Хюкке и Андрей Шагин болтали на разные темы посредством местного фольксдойче, знающего русский.
         - Ещё раз спасибо Вам герр капитан, что появились в нужную минуту. Мы обязаны вам жизнью! – говорит, через упомянутого фольксдойче, Матиас - В знак благодарности я обещаю, что помимо польского начну учить ещё и русский!
         - Да, о чём речь! – отвечает Андрей, тоже используя услугу переводчика - Мне как доложили, так я сразу и «по коням!». У меня приказ - «взаимодействовать с германскими войсками, как с союзниками». Разве я мог бросить союзников?! – и он отхлебнул из жестяной кружки.
        Потом опять много говорили о невероятной внешней схожести немецкого и русского командиров. Андрей даже в шутку предположил, что его матушка, будучи сестрой милосердия на прошлой войне, милосердно относилась не только к своим, но и к противнику. Тем более, что отец Матиаса, как выяснилось, воевал на восточном фронте…
         Пир был в разгаре. Хохот и пьяный ор. Смеркалось. Тут одна из искр от костра, бестолково покружив над пирующими, целенаправленно полетела в сторону хлева, где теперь находились человек шестьдесят пленных поляков.
         В один момент весь сарай охватило пламенем... Красно-жёлтое зарево взметнулось в тёмное небо. Паника и истошные крики послышались изнутри. Пленных солдат в как будто окружил неистово крутящийся огненный вихрь, который сопровождался громким ревом и густыми облаками дыма. Так как крыша была соломенная, огонь потоком «лился» прямо на головы полякам. Люди метались в орущей плотной толпе, колыша её, словно волны.
         Когда обвалилась горевшая крыша, страшный, дикий людской вой еще больше усилился. Под ней горевшие живьем люди так вопили и ворочались, что остатки этой упавшей и пылающей кровли прямо-таки кружились над ними.  Именно, когда рухнула крыша и на пленных загорелась одежда, поляки видимо поняли, что терять им нечего, и в очередной раз попытались выломать ворота.
         Не выдержав напора нескольких десятков обезумивших людей, ворота ветхого сарая обвалились. Толпа в пылающей одежде, толкаясь, и давя друг друга, хлынула наружу.

         Спасающихся людей безобразно пьяные немцы встретили огнём из всего подручного оружия в упор. В вывалившиеся остатки заколоченных окон тоже стали выпадать люди в горящей одежде. Райбек схватил автомат с стал поливать их свинцом… Один из польских солдат лежал без движения, прикинувшись мертвым, но часть горевшей крыши упала ему на ноги и у него загорелась одежда. Я после этого тот стал отползать из сарая, подняв немного голову, что не ускользнуло из поля зрения Райбека…
         Крики, выстрелы, едкий запах дыма и смерти.
         Мгновенно протрезвевшие красноармейцы в оцепенении, вопросительно взирали на своего командира – Андрея, но тот и сам прибывал состоянии глубокого шока.
         Вдруг Матиас ловко заскочил в стоящую рядом красноармейскую тачанку, взвёл закреплённый на ней «Максим» с заправленной лентой, и открыл огонь по оставшимся ещё в живых беглецам.
        Стрекотал «Максим». Союзник во весь голос хохотал. Немецкие солдаты, иногда отвлекаясь от убийств, продолжали пить, автоматически чокаясь с ошалевшими красноармейцами. Андрей Шагин с нескрываемым ужасом и удивлением сначала смотрел на Матиаса, а потом, стряхнув оцепенение, безуспешно попытался оттащить немца от пулемёта, чуть не оторвав у того него рукав.
        Один за другим беглецы падали на землю.  Казалось этому ужасу не будет конца, но у Матиаса кончилась лента и пьяные солдаты тоже по-немецки дисциплинированно перестали стрелять.
        На несколько минут всё стихло. Поляна подсвечивалась догорающими кострами и сараем, который тоже выглядел, как хорошие угли для шашлыка. И как это ужасно бы не звучало, но эту ассоциацию поддерживал и витающий в воздухе запах горелого мяса.
        Перед тем, что осталось от сарая, лежали в основном обугленные трупы. Кто-то там пошевелился и на-польском простонал, прося воды, но Райбек тут же полоснул в него из автомата, потревожив тишину.
        После этого даже малейших движений со стороны сарая не стало. Некоторые немецкие солдаты, то ли обессилив от выпитого, то ли от нервного напряжения, а то ли от всего вместе тоже повалились на траву и с мощным храпом тут же заснули.
        Пошёл дождь. Немцы стали будить своих спящих друзей и кучковаться под растянутыми на руках плащ-палатками. Красноармейцы молча делали то же самое. Костры и то, что осталось от сарая, шипя и паря быстро потухли. Стало темно и ужасно тихо. Эта тишина нарушалась только шумом дождя и сопением солдат.
        Возникла неловкая пауза… Группы красноармейцев и немцев под плащ-палатками, стояли молча напротив друг друга. Перед ними стояли и их командиры, смотревшие, играя желваками, каждый другому в прямо в глаза…
        И в этот момент, словно, как спасение, со стороны городка прозвучали звуки военных горнов, объявляющих красноармейцам полковое построение, а это означало, что основные силы Красной армии подтянулись в город.
        «Эскадрррон, по коням!» - скомандовал Андрей и козырнув Матиасу вскочил на, уже подведённого, коня…


1939 год.

Штаб 24-й кавдивизии
Кабинет командира.

      Андрей Шагин, позвякивая шпорами и шашкой, вошёл в скромный кабинет комдива - пятидесятипятилетнего героя гражданской войны и туркестанских событий, орденоносца и соратника самого Будённого! В углу кабинета скромно сидел парторг дивизии - не менее заслуженный товарищ сорока трёх лет.
         - Разрешите войти? – громко сказал Шагин.
         - Заходи, заходи, уважаемый - поднялся ему навстречу комдив
         - Давно ждём – добавил парторг.
         - Ну, брат, наслышаны, наслышаны о твоих подвигах. Наградное представление вчера подписал – обнял за плечи Андрея комдив.
         - Служу трудовому народу! – козырнул комэск.
         - Так вот, товарищ, именно трудовой народ в лице дивизионной парторганизации и выдаёт тебе новое направление для службы – подошёл к Андрею теперь парторг и передал ему в руки какую-то испещрённую синими печатями бумагу.
         - Извините, не понял – растерялся Шагин.
         - А тут и понимать нечего, комэск. Парткомитет и командование дивизии, учитывая твои заслуги, приняли решение направить тебя для прохождения дальнейшей службы в разведуправление Генерального штаба РККА. В Москву! – торжественно пояснил комдив.
         - Спасибо за доверие! Служу трудовому народу!
         - Дай я тебя обниму, сынок - комдив крепко по-мужски обнимает Шагина, похлопывая по плечу…

                Глава 10.
                Инициация.

1939 год. 9 ноября. Германия.
Мюнхен.

        В Баварии вовсю бушевала золотая осень, к тому же очень-очень тёплая осень! Дивный Мюнхен конца тридцатых! Девятого ноября ещё было под двадцать, и местные детишки бегали в маечках!
        Заглянув через ворота Зендлингер в старый город, можно было просто наполниться благодатью Нимфенбурга с его тихими переулочками центра. Осенью они всегда особенно хороши, увитые начинающим краснеть плющом. А если бы кому вздумалось на Азамкирхе вдруг посмотреть вверх, то в абсолютно ясном небе возле шпиля старинной кирхи он наверняка увидел бы кусочек горизонтального круга радуги! Или вот, например, другое очарованье - окно с великолепным желтым дурманом и геранями, статуя Мадонны на углу одного из домов, на углу другого – тоже Мадонна, только среди листвы и плодов диковинного дерева из камня, и снова роскошные герани! Вдруг это всё исчезают, уступая место рождественскими звездам, что при такой теплыни кажется странным. А совсем неподалеку – замечательная ресторана «Хундскюгель», с собственно собачками этот самый кюгель и гоняющими. В прилегающих переулках можно посетить другие яркие и уютные кафешки и сильно удивиться, вспомнив, что кто-то назвал этот город «серым Мюнхеном». А как красивы уже готовые к зиме клумбы и вазоны – с разноцветным вереском!
       Ещё Мюнхен, как и многие другие старые европейские города, богат на всякие затейливые вывески. Например, возле Изарских ворот на доме висит «Золотой ключик», как забавный знак о-о-о-о-чень старого отеля. На рынке изобилие разных «вюрстелей» и пива, а к бюргерам, сидящими за уличными столиками, подходят с заказами колоритные дяденьки в национальных нарядах. А иногда в городе встречаются развесёлые хмельные компании в коротких штанцах и шляпах с перьями. На набережных Изара прогуливаются чопорные парочки. Спокойная, мирная, приторная и размеренная жизнь…
         Матиас неторопливо шёл по городу, наслаждаясь этим всем. Он шёл туда, где параллельно существовала и другая жизнь, пронизанная строгостью и тревогой.

        В огромном подвале серого дома, наполненном нацисткой символикой, совсем иная история - сырой, прохладный, если не сказать – холодный, стальной воздух. Там громко и гулко били большие напольные часы, как будто возвещая об окончании старой жизни и рождение новой, полной тревог и напастий….
      
        …На циферблате 22 часа. На стенах горят факелы. Другого освещения нет. Ровный строй высоких, крепких молодых людей в чёрной форме без петлиц.
        Вдоль строя медленно шёл сам Адольф Гитлер. Одна его рука за спиной, а другой он дотрагивался до подбородка каждого кандидата. Подошёл и к Матиасу Хюкке.
        - Ты кто, герой? – спросил он, заглядывая в глаза.
        - Матиас Хюкке, ветеран польской компании и ранее, Гитлерюгенд Гамбурга, мой Фюрер! – благоговейно ответил Матиас.
        Гитлер, одобрительно слегка похлопав неофита по щеке, двинулся дальше.


        Когда Гитлер закончил обходить строй, все молодые люди в чёрном одновременно произнесли торжественную клятву: «Клянусь тебе мой Фюрер, Адольф Гитлер в верности и обещаю стать достойным членом СС!»
        30 ноября 1940 Матиас Хюкке получил петлицы и удостоверение кандидата в члены СС…
 
1940 года. 19 апреля. Германия.
Замок Вевельсбург. Зал «Мёртвая голова»
Полночь.   
 
         И вот вскоре Матиас уже в другом месте, а именно в замке к северо-востоку от Бюрена, в земле  Северный Рейн - Вестфалия недалеко от Падерборна.


        Завтра день рождения Фюрера и соответственно день торжественной клятвы. Будущие полноправные члены ордена SS с неописуемым, до подкатывающей тошноты, волнением готовились к знаковому в их жизни событию каждый в своей келье, расположенных на самых верхних этажах замка. Они не общались вовсе, а перекинулись лишь парой незначительных слов друг с другом на обеде в трапезной. Без интереса глянули на соседей, перекусили и сразу назад по своим «одиночным камерам». Никто толком не знал завтрашней процедуры и какие вопросы будут и будут ли вообще, кроме, пожалуй, текста присяги и поэтому спешно дочитывали и перечитывали всё, что связанно с SS, и вообще с основами идеологии национал-социализма.
        Матиас стоял у витража узкого, высокого и стрельчатого окна своей комнаты и смотрел на бескрайний, подёрнутый туманом лес и возвышающиеся окаймляющие его горы. В голове его носился целый рой мыслей, как имеющие значение к завтрашнему событию, так и нет. Особенно часто сбивали мысли о Гретхен.
        Итак… Матиас тряхнул головой и сосредоточился на тексте конспекта, который помнил наизусть: «…Поражение в Первой мировой войне сделали Германию изгоем мира, она попала в изоляцию и, к тому же, испытывала жестокое унижение, подписав невыгодный для себя мирный договор и выплачивая контрибуцию победителям. Экономический кризис способствовал появлению массовой безработицы. Останавливались заводы. Наблюдался спад производства и перспектива гиперинфляции. Понятно было, что слабая государственная власть не решит всех этих задач, и страна будет и дальше скатываться в пропасть…
        Свое решение проблемы, основывающееся на истинных желаниях немцев, предложила Национал-социалистическая партия под руководством Адольфа Гитлера…
         Во многих европейских и американских странах расизм в  XIX веке и в нынешнем справедливо не находился под запретом, а после народного волеизъявления с приходом к власти национал-социалистической партии он получил государственную поддержку в Германии…
         Идеология, проповедующая фашизм, который определял приоритетом для каждого гражданина государство стала популярной после Великой войны почти повсеместно…
         Когда военные поражения проигравших стран давили не только морально, но и отражались материально на жизни простых людей (тут Матиас вспомнил свою семью). Разобщенные и униженные страны, которые ещё и буквально добивали масштабные экономические кризисы, необходимо было мобилизовать и собрать в кулак. И в этом случае фашизм был как нельзя кстати…
         Германии повезло! Именно на эту почву и лёг гений Фюрера.  Униженные и оскорблённые люди великой Германии со своей богатой культурой и обычаями постепенно из года в год превращались в массу, как любит говорить Адольф Гитлер, а как известно, любой массе нужен лидер, ведь масса своей чёткой идеи не имеет: ей надо дать и новую веру, и религию, и мотивацию. Проще говоря, стаду нужен пастух. У Фюрера это получилось, и он смог дать этой массе новую религию, написав свое «евангелие», великую книгу «Mein Kampf» И немецкий народ обрёл веру! Веру в свои силы!.. И если Фашизм определяет приоритетом для каждого - государство, то национал-социализм выставляет вперёд нацию…».
        Закончив с цитатами из конспекта, Матиас быстро сверился с текстом, потом довольно выдохнул и положил тетрадку с конспектом на стол рядом с истёртой и зачитанной книгой «Mein Kampf». Тут же снова его мысли заполнила Гретхен.
        Насладившись воспоминаниями о любимой, Матиас вновь встряхнул головой и, опять смотря невидящим взглядом в витражное окно стал повторять тоже выученные наизусть три основных закона национал-социалистической идеологии: «…Первый закон - закон биологической гравитации. Он гласит, что человек по своей сути существо социальное, поэтому должен жить в обществе, но само это общество должно быть вполне определенным и ограниченным некоторыми рамками. Такими раками и наилучшим для своего народа Гитлер называл вариант, когда все немцы проживают на одной территории, а лозунг «Германия для немецкого народа» он считал вполне оправданным и, более того, научным обоснованным…
         Второй закон - закон автаркии, то есть достаточности, экономической самодостаточности, самоудовлетворенности в экономическом отношении. Термин автаркия означал политическую и экономическую независимость Германии от других государств.
         И наконец третье – непререкаемый принцип величия арийской расы и расширения жизненного пространства для нее…
         Веками, говорит Фюрер, перед нашей белокурой расой стояла задача унаследовать законную власть над миром. Веками перед нами стояла задача нести миру счастье, культуру и порядок…».
        Матиас вдруг остановился и, смахнув внезапно появившуюся слезу, резко отошёл от окна, взял щётку и стал истово приводить висевший на стуле новый мундир в порядок…

1940 года. 20 апреля. Германия.
Замок Вевельсбург. Зал «Мёртвая голова»
Полночь.

        И вот настал великий день! (точнее ночь).
        Огромный круглый готический зал с длинными и узкими окнами по стенам, не пропускающие свет из-за плотных цветных витражей Зал освещён только мерцающим светом нескольких сотен факелов. В зале по краям двенадцатиконечной свастики, именуемой «Чёрное солнце», застыли двенадцать молодых «тевтонов» в новой «с иголочки» чёрной форме – будущих эсэсовцев в ожидании начала процедуры принятия присяги о верности крови, после которой они окончательно и бесповоротно станут полноправными членами элитарного нацистского ордена.
        В центре «Чёрного солнца» стоял рейхсфюрер СС Генрих Гимлер.
        - Товарищи! Братья! Вы - особая элита Рейха! Вы - избранные! – торжественно и громко произносит он.- СС сможет быть таковой только в случае если его члены соответствуют современным социальным требованиям, имеют военный дух, германофильское воспитание, обладают благородной внешностью и отобраны строго по расовому признаку. А вы таковые и есть!!! Если эта холодная, благородная кровь истинных Арийцев, что течёт в ваших жилах будет передаваться и дальше, то именно выы будете править этим миром. Верьте в Фюрера! Будьте преданными ему до смертного часа! Клянитесь не извратить идеалов национал-социализма! Желаю вам блистательных побед и крепкого германского потомства!
        Зал загрохотал бурными овациями! Затем удар гонга и все замолкло...
        Неофиты начали произносить клятву по кругу. Первый торжественную клятву произнёс Матиас Хюкке.
        - Перед лицом Рейхсфюрера, своих товарищей и германских святынь, клянусь тебе Адольф Гитлер, Фюрер и канцлер германского Рейха, быть верным и храбрым, храня послушание до самой смерти!
        Клятву по кругу произносят все двенадцать кандидатов.
Принесение клятвы завершено. Генрих Гимлер вскидывает руку в нацистском приветствии.
        - Хайль Гитлер! – почти кричал Генрих Гимлер.
        - Хайль Гитлер! – вторили ему молодые эсэсовцы.
        - Поздравляю, братья!
        Все молодые эсэсовцы снова в порядке принесения клятвы подходили к рейхсфюреру, чеканя шаг, начищенными идо ослепительного блеска сапогами.
        - Подтверждаю знание и безоговорочное согласие со всеми постулатами катехизиса СС – подошёл Матиас - и в том числе соединить свою судьбу для произведения потомства исключительно с подругой арийского происхождения…
        - В добрый путь! Хайль Гитлер! – обратился лично к нему рейсфюрер Гимлер.
        После этого рейхсфюрер вручил удостоверение действительного члена СС и именной кинжал и перстень. В удостоверении и на кинжале стоял членский номер 73.827.
        - Хайль Гитлер! - Матиас Хюкке резко повернулся лицом к товарищам…


                Глава 11.
                Та самая встреча.

1940 год. Июнь. Германия.
Горная Саксония.
        Слепящий снег горных вершин и прозрачный воздух. Матиас, гордый собой, вышел из здания штаба разведшколы СС. Его усилия  по созданию из себя идеального представителя Великого рейха и несгибаемого апологета национал-социалистической идеи пришло к логическому развитию его карьеры. Тут всё сыграло свою роль и идеальное здоровье, и спортивные достижения, и членство в СС и непорочная личная жизнь, и, конечно, глубокая убеждённость в правильности избранного им жизненного пути.
        Матиас быстро собрал необходимые рекомендации и поступил на двухмесячные элитные разведывательно-диверсионные курсы СС. По окончании которых, его зачислят в группу «Эдельвейс» и, «чем чёрт не шутит», может опять окажется в обожаемой горной стихии…      
               
1940 год. Июль.
Германия. Гамбург.
        В городе уже стало душно, пыльно и очень жарко…
        …Когда в начале века города начали активно расти, и на дорогах начал появляться не только гужевой транспорт, горожане начали задумываться о своём удобстве. Раньше, бывало, проедет повозка по мостовой, шарахнутся от неё зазевавшиеся прохожие, да и всё вновь входит в привычное русло. Тогда же начали появляться трамваи, поезда и даже первые автомобили! Гулять по обычным улицам стало куда менее приятно. Тут и начали появляться общественные пространства, парки….
        Именно в городской парк и пригласила своего любимого, счастливая от долгожданной встречи Гретхен.
        Парк окружил влюблённых тенистой прохладой и шорохом листьев. Людей было мало: кто-то бегал для здоровья, а кто-то выгуливали своих милых собачек. Мамочки с колясками сидели на лавочках и читали какие-то книжки, пока их малыши крепко спали.
        Матиас и Гретхен, нежно обнявшись, «ворковали» на скамейке парка под раскидистым дубом. Гретхен в красивом и дорогом платье, а Матиас в чёрной эсэсовской форме, в звании штурмбанфюрера. Матиас, как и положено влюблённому, услаждал слух избранницы стихами собственного сочинения. И надо отдать ему должное, весьма неплохими стихами…
        - Знаешь, Матиас, я могу тебе сказать с абсолютной немецкой точностью, что я по-настоящему люблю тебя! – вдруг, прервав любимого, твёрдым голосом заявила Гретхен, глядя прямо в глаза другу детства – Я прошла все этапы взращивания своей любви: от детского интереса и весёлого восхищения характером, через этап, когда твой образ не выходил у меня из головы и до того, когда со временем пылкое чувство эволюционировало к чему-то менее страстному, но более устойчивому. Сначала питала очень иллюзорные представления о тебе. Это были лишь мои собственные фантазии. Я смотрела на тебя, и очень хотела, чтобы ты был благородным, мужественным, сильным, изобильным, щедрым, добрым… И самое интересное, что ты оказался именно таким! А теперь… я стала старше… и не просто ищу соответствия своим фантазиям, а начала физически хотеть… Я хочу… Слышишь, хочу!.. Хочу прикасаться к тебе, хочу, чтобы ты меня целовал… Я хочу с тобой телесной близости! Это настоящая страсть!.. Я не только люблю тебя из головы, меня к тебе тянет физически!
        После этих слов Гретхен, отбросив стыд, кинулась в объятия к Матиасу. Матиас покрывал её лицо жаркими поцелуями и говорил, прерываясь для произнесения нежных слов, значащих только одно, что он тоже любит только её.
        - И ещё, я горда тобой! Кто бы мог подумать, что мой Матиас – один из командиров героического горного «Эдельвейса»! Да, именно, гожусь… - восхищённо меняет тему Гретхен…- потом вдруг улыбаясь добавляет - А Гюнтер уезжает на работу в наше посольство в Швеции…
        Матиас безразлично пожал плечами.
 
        Гретхен смотрит Матиасу прямо в глаза.
        - Когда? – Вдруг, серьёзно спросила она.
        - Не знаю. Может завтра, или послезавтра, а может и через месяц… А может и через год… Нам же не говорят. Просто вижу, что программа подготовки окончена.
        - И что, мы можем больше никогда не увидеться!!?
        - Это война, милая. Мы всегда должны понимать, что самое худшее может случиться в любой момент… Это война… Война …
- Однажды я прочитала фразу: «Пока женщина любит своего мужчину, с ним ничего дурного не случится». И я задумалась об этом… Я люблю тебя!
       
 Матиас снова крепко обнял Гретхен.
         - Пойдём ко мне, милый - на этот раз робко предложила Гретхен…

                Глава 12.
                Новый путь и расставание.
1940 год. Октябрь.
Германия. Берлин.

        В кабинете профессора фон Фершуэра сидел он сам и другие представители института имени Кайзера Вильгельма, занимающиеся генетикой - профессор Ойген Фишер, молодой, но талантливый профессор Йозеф Менгеле, ещё более молодая ассистентка Менгеле Гретхен Поль, а также начальник разведшколы СС Хорст Хофманн. Присутствовали также двое офицеров Абвера.
        На каком-то этапе совещания дверь открылась и вошёл молодой «арийский» красавец - штурмбанфюрер СС Матиас Хюкке…
        Слово взял Хорст Хофманн. Он долго говорил об успехах и о том, что пора приступать к экспериментальным пробам препарата на добровольцах и для этого провести первую операцию по внедрению с использованием «Эмпатиума», и то, что первым добровольцем изъявил желание стать вот этот истинный арийский воин, которого они видят перед собой, посмотрел он на вошедшего молодого эсэсвца.
        Матиас Хюкке произнёс нацистское приветствие и вскинул руку. Щёки Гретхен Поль стали пунцовыми. Она не могла скрыть своё восхищение избранником.
        «Наши коллеги из разведки, не будете ли вы так любезны, изложить свой дерзкий план внедрения. Мы надеемся, что он уже есть, и время и прототип подобраны…» - Сказал Фон Фэршуэр, обращаясь к офицерам Абвера…
        Офицеры Абвера долго озвучивали их план со многими деталями и в конце задали вопрос Матиасу: «Удалось ли подобрать прототип в наших архивах?».
        В ответ Матиас молча достал из кармана фотокарточку и положил её на стол для всеобщего обозрения. Все пригибаются к фотографии и тут раздался вздох общего восхищения…
               
1940 год. Декабрь. Германия.
Берлин. Рейхсканцелярия.

        Кабинет Гиммлера в Рейхсканцелярии. Теперь уже Рейхсфюрер СС принимает у себя ведущих генетиков Рейха.
        Снова все «Величины» и авторитеты евгеники Третьего Рейха, как Ойген Фишер, Эрвин Бауэр, Фриц Ленц, Фон Фершауэр и ещё несколько учёных находились вместе, но на этот раз сидели, как воробьи на жердочках перед всесильным главой СС.
        Гиммлер очень серьёзно напомнил о секретности данного мероприятия. Потом долго говорил хвалебные речи немецкой науке и, наконец, торжественно объявил, что Фюрер даёт старт программе «Эмпатия» и считает её одной из задач первостепенной важности.
        - Война когда-нибудь закончится, - заявил он - а «зёрна», насаженные этой программой, взойдут гораздо позже и принесут неоценимую пользу Рейху, создав неуязвимую систему контроля в покорённых странах, сказал он. Фюрер провозглашает - время лабораторных экспериментов и «точечных внедрений» прошло. Фюрер настаивает на переходе к массовым «практическим работам». Хватит осторожничать! – с жаром продолжил Гиммлер - Вы только представьте, что, осуществив эту программу, мы получим доступ к любым секретам противника и будем осуществлять тотальный контроль над целыми народами и территориями. Я предлагаю начать осуществление массовых работ по программе «Эмпатия» на базе лагерей Аушвиц-Биркенау. Прошу высказываться господа.
        - Мы рады, что Фюрер обратил внимание на дело всей нашей жизни и клянёмся работать над величием Рейха, не щадя сил! – смело начал Фершуэр, а, что касается кандидатуры, которая сможет эффективно руководить научным процессом в лагерях, то думаю, что лучше профессора Йозефа Менгеле нам не найти.
        - У Менгеле есть незаменимый опыт работы по этой теме в департаменте D-SS и преданная команда специалистов - добавил Эрвин Бауэр.
        Гиммлер переводит свой острый взгляд на Менгеле. Тот встаёт и вытягивается «в струну».
        - Обещаю оправдать доверие и не только сам, но и, если позволите, привлечь специально подготовленных специалистов. В частности, хорошо известную коллегам гауптмана Гретхен Поль.
        - Согласен. Вам решать. Не сомневаюсь, что вы сможете обеспечить работу наилучшим образом. А общее руководство процессом поручаю коменданту комплекса Рудольфу Хёссу - строго сказал Гимлер и посмотрел в зал.
        - Хайль Гитлер! – вскочил Хёсс.
        - Да, кстати, господин Хоффманн, а что там с добровольцем, которого вы подобрали? - посмотрел прямо в глаза начальнику разведшколы Гиммлер.
        Хорст Хофманн подскочил с места, «как ошпаренный».
        - По плану, ещё одна тренировка в лагере, и он полностью готов. Ждём от Абвера окончания подготовки подходящей операции внедрения.
        Гиммлер вопросительно повернулся к одному из офицеров.
        - Агентура подводит к месту внедрения прототип. Задействованы все возможности! – вскакивает тот…
               
1940 год. Декабрь.
Германия. Берлин.

        Зима задержалась. Несмотря на опавшие деревья, покрытые инеем, снега почти нет.
        На тротуаре перед зданием Департамента D SS (управление концлагерей) молодая сотрудница дожидается своего шефа, пиная редкие горки первого снега. Она одета в широкое пальто до пят.
        - Ну, что? - Спрашивает девушка, вышедшего из дверей мужчину.       
        - Я договорился, что поедем, как я вернусь после лекций. После этого можно сразу выезжать. Ты приняла решение?
        - Почти…
        - Это как?
        - Сегодня дорешаю один вопрос.
        - Ну, ну…

1940 год. Декабрь.
Германия. Берлин.

        В пивной шумно. Звучат марши. Матиас за столом, ожидая спутницу, играл коробком спичек. Гретхен колебалась, сидя за соседним столиком, вне зоны видимости любимого. Она издалека наблюдала за Матиасом. Любовалась им. Еле заметно гладила свой, уже заметно выдающийся, животик. Потом набросила на него край рубашки с напуском. Словно уговаривая себя саму, взмахнула рукой, отметая сомнения и подошла к Матиасу со спины.

        - Здравствуй Матиас. Давно не виделись. Последний раз, по-моему, в кайзеровском институте… Если честно, - ждала тебя, но я всё понимаю… Спасибо, что согласился встретиться - говорит она, холодно целуя Матиаса в щёку.
        Гретхен присела рядом с Матиасом.
        Музыка немного заглушила начало разговора, но Матиас прекрасно услышал главное:
        - …Матиас, давай сразу поставим все точки над «i». Я считаю, что всё должно быть просто и понятно для всех. По-немецки утилитарно.
        - Остановись Гретхен! Я же люблю тебя! Сколько лет! Нельзя так вот всё сломать!
        - Можно, Матиас и даже нужно. Так уж получается, что нам не суждено быть вместе. Во всяком случае, пока.
        Матиас сделал большой глоток пива.
        - Мы оба дети Великого Рейха и наши жизни принадлежат ему без остатка! Так, что пока мы нужны ему, мы не можем связывать себя семейными узами, хотя я и люблю тебя… это правда. И…и… и… И я тоже давно завербовалась в Рейхсвер. Ты - геройский солдат Рейха и я… я…  обязательно стану геройским солдатом! Тебя, понято, не может быть рядом, а я… Что это за семья такая получится?.. Не получается!!!
        - А как же твои работы по генетике в университете? – Матиас не мог подобрать нужных слов.
        - Мой нынешний командир… и он же бывший мой профессор, сказал, что будущая служба только поможет с этим. А я склонна ему верить.
        - Это что за служба такая?
        - Имперское управление концлагерей. Буду работать над генетическими разработками по укреплению безопасности великой германской нации… - Гретхен даже привстала, произнося эти слова.
        Матиас понимающе кивнул и ещё отхлебнул пива.
        - Да, да, я помню – сначала растерянно сказал он, а затем взял себя в руки и спросил - Это твоё окончательное решение?
        - Да - «со сталью в голосе» ответила Гретхен - Думаю, что нам незачем больше встречаться. Это будет только мешать нашей службе. Твоей и моей…

        Она взяла свою сумочку со стола, показывая этим, что разговор закончен, и стремительно направилась к выходу, чтобы не дать
слабину и не разрыдаться, или того хуже – не передумать       
        Матиас молча положил на стол деньги. Встал и тоже направился к выходу, не оглядываясь.
        Уже на улице, Гретхен позволила себя обогнать и долго смотрела в след любимому, закусив губу и впившись длинным ногтем себе в руку до крови…

1941 год. Апрель.
Германия. Берлин.

        Не по-апрельски жарко…
        - Пойдём, пообедаем где-нибудь. Заодно и дела наши обсудим – предложил Йозеф Менгеле.
        - Согласна. А куда? - улыбается Гретхен.
        - Всё равно, лишь бы было прохладно, вкусно и тебе нравилось.
        - Ну, тогда я знаю…
 
        Менгеле и Гретхен спустились в не очень шумный, а главное, что прохладный зал маленького ресторанчика. И вот уже они сидели за столом уставленного едой с кружкой пива у каждого.

         - Вот. Надеюсь, что Вам понравится. У меня бабушка в Баварии и каждое лето родители из Гамбурга отвозили меня к ней. Поэтому баварская кухня для меня вкус детства - обводит рукой стол Гретхен.
        - Вы сентиментальны, моя красавица и это мне импонирует. Хотя в нашей работе придётся забыть о сантиментах.
        - Я умею различать личное и служебное.
        - Надеюсь. А то придётся трудно.
        Менгеле подвинул стул поближе к собеседнице и всё чаще смотрел ей прямо в глаза.
        - Кстати о личном. Уважаемый герр Менгеле, не думайте, что я слепая и, конечно, как любая женщина чувствую, когда ваше отношение ко мне порой превышают планку чисто служебных.
        Менгеле пододвинулся ещё ближе к Гретхен.
        - Так вот… Я хочу сразу поставить все точки над «i» и разделить это самое личное и служебное…- продолжила Гретхен.
        Менгеле с надеждой улыбнулся.
        - …Чтобы было понятно… Я люблю другого.
        Менгеле обескураженно, и фальшиво безразлично пожал плечами.
        - Но самое главное это то, что у меня только родился ребёнок от этого любимого человека.- Гретхен автоматически отстранилась от профессора.
         - Но когда?- ошарашено восклицает Йозеф.
         - Вы даже не заметили, что Вас не было полгода с нашей последней встречи, а я уже тогда была беременна. Весь этот период Вы мотались по лекциям по всей Германии, кстати, затянув начало работ по «Эмпатии».
        - Ничего я не затянул, а на вас как на помощника…  я был уверен, что смогу положиться…  но теперь…
        - Я не говорю, что отказываюсь помогать, а хочу лишь сказать Вам, что это дитя для меня дороже всего на свете. И сегодня я должна принять решение - могу ли я ехать в лагерь, или нет. Иными словами, готовы ли Вы помогать мне с ребёнком, зная, что взаимности с моей стороны не будет?
         - Конечно! – «хватился за соломинку» профессор - Бери с собой ребёнка. Я размещу его в посёлке неподалёку от лагеря. Найму сиделку и кормилицу. Лишь бы ты была со мной. Я буду стараться заслужить твою любовь.
        - Хорошо. Я Вам верю - говорит Гретхен.
        После чего, разговор перешёл в деловое русло - Йозеф Менгеле рассказывал Гретхен Поль только о том, как он видит будущую работу с ней вообще в концлагере и в том числе по программе «Эмпатия».

                Глава 13.
                Адская работа.

1941 год. Май. Польша.
Лагерь Аушвиц-Биркенау.

         Концлагерь Аушвиц начал свою адскую работу в 1940 году, сначала, будучи лагерем для польских политзаключенных. Они же и стали первыми узниками Аушвица. На момент основания в лагере было всего двадцать построек — бывшие польские военные казармы. Часть из них переоборудовали для массового содержания людей, а вскоре было дополнительно построено еще шесть корпусов. Лагерь быстро стал базовым лагерем для целой сети новых лагерей. В 1941 году был построен лагерь Аушвиц II — Биркенау и строительство продолжалось и продолжалось.
        По прибытию в Аушвиц, узники проходили отбор и те из них, кто был признан пригодным врачами СС (в их числе Менгеле, Клауберг и Поль) для работы, направлялись для регистрации.
        Сам начальник лагеря Рудольф Хёсс в первых же день на построении заявлял заключённым, что они «… прибыли в концентрационный лагерь, из которого выход только один — через трубу крематория» (строительство которого, кстати, тогда ещё не было закончено, но узники прекрасно знали, что за объект они возводят своими руками).
       У прибывших заключённых отбирали одежду, все предметы личного пользования, стригли, регистрировали и присваивали личные номера.
        В зависимости от причин ареста, заключённые получали треугольные нашивки разного цвета, которые вместе с номерами пришивались на лагерную одежду. Политзаключенным полагался треугольник красного цвета, уголовным преступникам — зеленого. Черные треугольники получали цыгане и антиобщественные элементы, свидетели Иеговы — фиолетовые, гомосексуалисты — розовые. Евреи носили шестиконечную звезду, состоящую из желтого треугольника и треугольника того цвета, который соответствовал причине ареста.
        Что и говорить, лагерь являлся самой квинтэссенцией зла, ужаса, смерти, самых немыслимых нечеловеческих изуверств и пыток.
        А заключённые! Вся эта масса малопохожая на людей, когда-то бывшими почтальонами, студентами, обычными рабочими или торговцами на рынке, или… прекрасной девушкой, а может (о ужас!) пяти или семилетним смеющимся ребенком.
       И всё же лагерь жил. Жил своей ужасной зазеркальной жизнью…

        Рудольф Хёсс вызывал к себе Йозефа Менгеле и Гретхен Поль. Если сказать, что он выглядел раздражённым, то не сказать ничего…
        - Доктор Менгеле, я повторно обращаюсь к Вам с требованием прекратить домогательства к вашей ассистентке фрау Поль! Ваше поведение недопустимо! Я понимаю, что фрау Поль не оказывает Вам взаимности, но слухи, в нашем маленьком мирке разлетаются мгновенно! Всё это не даёт Вам права выставлять на показ конфликты и личную жизнь руководства лагеря. Наш совместный авторитет должен быть непоколебим!!! А ваша последняя безобразная пьянка, дружище, вообще широко обсуждается во всех бараках, и кем!? – заключёнными!!! Какой позор!!!
        Менгеле стоял перед начальником потупив глаза, словно нашкодивший ученик, а Гретхен утвердительно кивала головой на каждую фразу Хёсса.
        - Теперь ответьте мне на один вопрос Йозеф – немного успокоившись, сказал Хёсс - гауптман Поль профессионально готова к самостоятельной работе по проекту «Эмпатия»?
        - Отвечаю за это головой, герр полковник! – настороженно, но с готовностью доложил Менгеле.
        - Вот и славно. Посему довожу до вас обоих мой приказ: Куратором работ по проекту «Эмпатия» в лагере, помимо её текущих обязанностей по управлению детскими бараками, назначаю гауптмана Поль и передаю её в моё прямое подчинение. Вам же, доктор Менгеле поручаю вести все остальные медико-биологические эксперименты и заборы крови для армии. Так, например, помогите уже наконец профессору Клаубергу! А то он просто «зашивается» с разработкой быстрого метода биологического уничтожения славян и экспериментами над еврейками в корпусе №10 по стерилизации… Где ваши результаты, доктор Менгеле, в рамках генетических и антропологических опытов на детях-близнецах и детях с физическими недостатками!!!?  Кроме того, где заключение по втиранию токсических субстанций и по проведённым пересадкам кожи!!!?
       Хёсс с безнадёжностью махнул рукой на Менгеле и повернулся к Гретхен.
        - Слушаюсь! – вытянулась та в струнку - Готова оправдать доверие!               
        - А я и не сомневаюсь, что Вы справитесь - Устало сказал Хёсс и снова перевёл взгляд на Менгеле – Да, и ещё, к осени в лагере должна наконец начать функционировать газовая камера, в которой будет применяться газ «Циклон Б». Контракт с поставщиком газа уже заключён. В связи с этим вопрос - Вы закончили свои опыты по воздействию этого газа? Немедленно подытожить и представить мне подробное заключение! Так, что дел у вас и помимо «Эмпатии» полно.
        - Есть! – отрапортовал тот.
        - Вот, вот! Сосредоточьтесь на работе. Хайль Гитлер!
        - Хайль Гитлер! – Одновременно вскинули руки Гретхен и Менгеле…
        Уже выйдя за дверь, Гретхен в очередной раз повторила Менгеле, что любит только двух людей в этом мире – своего сына и его героического отца и поэтому у него нет, не могло быть и не будет шансов на взаимность…
      
 …Менгеле объят ревностью и злобой, что напрямую сказалось на его пациентах и зверства в отношении них кратно усилились…      

1941 год. Май. Польша.
Лагерь Аушвиц-Биркенау.

        …...Хорст Хоффманн - командир разведшколы войск СС и начальник концлагеря Рудольф Хёсс сидят за письменным столом, а перед ними стоит человек в одежде заключённого. Хоффманн представил его, как агента Татар.
        - Агент Татар – обратился к агенту Хорст Хоффманн, - сегодня вы начинаете заключительные практические занятия по программе курса «Эмпатия». Времени до вашего заброса остаётся совсем мало, так как Абвер уже доложил, что работа по месту внедрения прототипа практически закончена. Надо отработать технологии сочетания. Мы с начальником лагеря подберём для Вас кандидата из заключённых, он будет нейтрализован, а вы внедряетесь в его образ и пытаетесь продержаться не менее трёх дней, чтобы Вас не раскрыли. Предупреждаю, что никто, подчёркиваю, никто не в курсе этого, включая персонал и охрану лагеря. Ну, кроме, пожалуй, меня, Вас и начальника лагеря с руководителем этого спецпроекта здесь - вдруг широко улыбнулся Хоффманн.
        Тут раздался тихий стук в дверь.
        Хёсс развернулся на стуле в сторону двери и тоже расплылся в самой доброжелательной улыбке.
        - А вот и он, точнее она, кстати. Я имею в виду руководителя спецпроекта. Входите!
        В дверь вошла Гретхен в форме гауптмана медицинской службы. Она мельком бросила взгляд на Татара и только глаза выдали её крайнее удивление, если не сказать смятение.
        -Хайль Гитлер! – обращается Гретхен к руководителям.
        Хёсс вяло ответил на приветствие и сказал Татару и Хоффману:
        - Прошу любить и жаловать - в прошлом ведущий научный работник института Кайзера Вильгельма в области генетики, а ныне гауптман рейхсвера, заместитель доктора Менгеле и куратор спецпроекта «Эмпатия» в нашем лагере фройлян Гретхен Поль, а это – показывает на Татара – лучший ученик херра Хоффмана, который готовится воплотить в жизнь ваши идеи. Кстати, если мне не изменяет память, то вы уже виделись как-то… По-моему, в Берлине… Хотя…
        - Вот и прекрасно! Надеюсь, что сработаетесь. – поспешно встал с кресла Хоффман. – Извините, но мне пора. Он снова, произнёс нацистское приветствие, после чего элегантно поклонившись Гретхен, щёлкнув каблуками, торопливо ушёл.
        - Скажите, агент Татар, какими языками вы владеете кроме немецкого, разумеется? – обращается Хёсс к агенту.
        - Польский, русский, хуже татарский, герр полковник.
        - Хм. Немец - слишком просто… Все татары говорят по-русски… Значит поляк или русский… Что ж, подберём? – смотрит в сторону Гретхен.
        - Так точно, герр полковник – бодро ответила та.
        - Агент Татар, вы свободны пока.
        - Хайль Гитлер! – Татар направился к двери.
        - Постойте. – останавил его Хёсс.- Ещё вопрос, если не секрет, конечно. А почему такой странный выбор - татарский. Ну, и позывной…
        - Хочу в будущем стать гауляйтером освобождённой от большевиков Татарии, герр полковник. Хайль Гитлер!
        - Похвально, похвально. Хайль!
Татар ушёл. Хёсс сделал шаг в сторону Гретхен.
        - Приступайте, гауптман. И прошу Вас, как старший товарищ, заканчивайте эти Ваши шашни с доктором Менгеле, а займитесь настоящим делом. У Татара времени перед заброской совсем нет.
        - Не извольте беспокоиться, герр полковник… Приступаю к выполнению задания……

                Глава 14.
                Старые друзья.
1941 год. Июль.
СССР. Смоленск

        Город жил сложной прифронтовой жизнью…
        Приёмная кабинета начальника УНКВД Западной области РСФСР с редким портретом Дзержинского в гражданской одежде на стене. Офицеры высшего командного состава УНКВД вышли из кабинета, обтирая пот. Только, находящийся среди них старший майор госбезопасности Тактаев победно улыбался.
        Офицеры вышли из кабинета начальника, обсуждая на ходу детали только что доведённого приказа об уничтожении местного военного завода в целях непопадания секретного производства к врагу при грядущем отступлении советских войск.
        - Круут! – сетует на начальника один из чекистов, обтирая красную и взмокшую от пота шею носовым платком.
        - Поздравляю, Тимур! – сказал другой, обращаясь к Тактаеву - Дело то пустяковое, но наградное…
        - Пустяковых дел не бывает. – гордо ответил Тимур Тактаев…

 …Тусклый свет настольной лампы. За окнами пока по-летнему светло, хотя уже вечер. Окна эти, как и положено, заклеены крест-накрест и кое-где задёрнуты плотными шторами.
Тимур работал с бумагами за письменным столом. Тоня поливала цветы из стеклянного графина. Тихая, спокойная, домашняя идиллия.
        Вдруг во входную дверь настойчиво постучали.
        - Кого это там несёт, на ночь глядя? – Раздражённо сказал Тимур. - Тоня открой. Я занят.
        Тоня подошла к двери и, не выпуская из рук кувшин с водой, открыла.

        Она, повозившись с замком, наконец открыла дверь, и весь дверной проём заполнил нереально огромный букет цветов. Дарителя за цветами разглядеть не представлялась никакой возможности.

        Цветы полетели под ноги Тоне. Наконец появилась возможность увидеть гостя.
        На пороге стоял Андрей Шагин! 
        Андрей был в форме майора госбезопасности. На груди ордена. Глаза «сияли голубым пламенем».
        Тоня непроизвольно выпустила из рук кувшин. Кувшин упал, и вода полилась прямо на лежащую охапку цветов.
        - Андрей!!! – закричала Тоня, плача и смеясь одновременно.
        - Возвращаю твой букетик тридцать восьмого с процентами – тоже засмеялся Андрей.
         - Тимур! Оторвись! Посмотри кто тут! Иди быстрей!!! – крикнула Тоня вглубь квартиры.
        Тимур недовольно оторвался от своих бумаг и пошёл к двери.
        - Ну, что ещё…- пробормотал он, а потом вдруг, распахнув объятья - Андрюха!!! Братишка!!! Живой!!! А мы уже думали, что… А ты вон… Заслуженный какой!!! Что ты? Где ты? Тфу!.. Дай обниму.
        Тимур крепко обнял товарища. Тоня тоже поцеловала Андрея в щёку, хотя и сильно смущаясь.
        - Ну, здравствуйте, родные мои!  Ой! Я же с гостинцами. Тоня, куда?..
        Андрей скидывает с плеча и отдаёт Тоне плотно заполненный вещмешок.
        - Тут хлеб, сахар, тушёнка, ну в общем с офицерского пайка. – говорит он. - Даже бутылочка «Цинандали» персонально для Антонины Ильиничны. Хотя я смотрю, что вы тоже как-то переживаете военные невзгоды.
        Андрей вошёл в квартиру, вешая фуражку с краповым околышем и васильковой тульей рядом с такой же, с интересом оглядываясь по сторонам.
        - Вона, значит, как устроились. – одобрительно кивал он головой - Молодцы. А я то всё по казармам мыкаюсь. Давно поженились, если не секрет?
        - Да какие от тебя секреты, Андрюшка. Мы и не женаты. Моих как разбомбило два месяца как, так я сразу сюда. Родная душа, всё же.
        - Ну, нет. Тоня, не путай человека – недовольно взял слово Тимур – Так-то планируем, конечно, но война… Так, что когда получится.
        На эти слова Тоня молча опускает глаза в пол.
        - Дай Бог! Рад за вас - как будто, не заметив её реакции, сказал Андрей.
        - Ну, а ты как на личном фронте? - поинтересовался Тимур, давая понять, что тема о его свадьбе с Тоней закрыта      

        - Так, я же говорю, что пока всё по казармам. А в казарме, что за семейная жизнь. Хотя начальство уже всю душу измотало «Женись» да «женись».
        В этот момент Тоня тихонько ушла на кухню.
        - Тимурка, а ты я смотрю уже до зама областного УНКВД дослужился! – кивая на форму, висящую на вешалке. - Третьего ранга должность!
        - Старший майор.
        - Лиха беда начало! – смеётся Андрей.
        - Так и ты, братка, целый майор! Да боевой какой! И грудь вся в орденах!
        - ОМСБОН или подразделение «Молот». Слыхал, наверное? Направлены к вам в помощь и в ваше подчинение, товарищ старший майор! Не знаю уж зачем, и вообще, сначала вроде другие должны были ехать…, но приказ есть приказ - Андрей ещё раз улыбнулся и картинно встал по стойке «смирно».
         Тимур с интересом и слегка завистливо рассмотрел награды Андрея. Тут Тоня выбежала из дверей кухни, вытирая на ходу руки полотенцем.
        - Всё друзья, за стол! Мойте руки. Я свежее полотенце там повесила. Хорошо, что я с утра тесто замесила. Взяла вчера муки на все карточки.
        Тоня активно суетилась, пытаясь не смотреть на Андрея.
        - Пошли, пошли - обнял за плечо Тимур Андрея, увлекая его в сторону ванной…
               
        Друзья сидели за обильным столом, посреди которого стояла большая ваза с цветами, которые принёс Андрей.
        - Ну, ребята, обо мне вы теперь всё знаете. Тоня тоже вроде поведала про свою жизнь. А как у тебя Тимурка жизнь то сложилась? Я заинтригован твоими успехами, если честно - откладывая приборы, сказал гость.
        Тимур, не торопясь подлил водку в стаканы и немного вина Тоне.
        - Не поверишь. Всё время хотел стать чекистом, но всё как то не получалось, а в органы попал, если не сказать случайно, то очень уж естественно.
        - То есть? – заинтересовался Андрей - Я помню, что крайний раз мы ещё подо Львовом в тридцать девятом виделись. Ты тогда, вроде, мотострелком в РККА был.
        - Это да. Потом меня а Латвию перевели и зимой сорокового - лыжи в руки и на финскую. Да… Непросто там было… - закурил Тимур прежде, чем продолжить - Сначала на маршах, да на штурмах, а потом наш полк к погранцам НКВД-шным приписали для усиления, так сказать. Потом опять какая-то реорганизация и вот я уже не офицер РККА, а сотрудник НКВД – засмеялся Тимур.
        А в конце марта сорокового вдруг набирают добровольцев для выполнения особого поручения командования в Смоленск. Ну, конечно, на родину поехать, кто откажется. Ну, я и записался.
        А тут оказывается, что поручение то это не простое, а исполнение приговоров в отношении осуждённых многочисленных врагов трудового народа, а именно шляхтичей и белополяков…
        Андрей, не отвлекаясь от рассказчика, положил в тарелку Тони пирожок. Тоня, всё больше смущаясь, поглядывает на гостя.
        - Можешь себе представить, как «обделались» геройские военные! – продолжил Тимур, смеясь - Командир нашей бригады - бравый боевой полковник, и то в крайней растерянности пребывать стал. Аж заикаться начал. Да их там много ещё врагов то этих было…  а задача крайне срочная. В общем, все забегали… И тут я, как ты знаешь, имеющий опыт в таких делах, вызываюсь организовать техническую сторону мероприятия. В бригаде, конечно, общее облегчение. Приезжает начальство и мне - полномочия, должность и звание. Ну, дело и пошло… Потом за заслуги перевод заместителем начальника УНКВД в сам Смоленск.
        - Вот, что я называю, оказаться в нужное время в нужном месте - восхищённо сказал Андрей.-  За тебя, друг! - Андрей поднял стакан с водкой для тоста…
               
         Уже совсем поздно. Тимур и Андрей сидели за письменным столом, склоняясь над какой-то схемой. Тоня гремела посудой на кухне.
        - Это здорово, что вас прислали. Видимо большое значения предают в ставке ликвидации этого завода - сказал Тимур, заложив карандаш за ухо.
        - Да, уж… Ну, а как ты думал - секретнейшее производство. Один завод успели эвакуировать, а с этим что-то замешкались. Оставлять нельзя. А ну как немцам в руки попадёт технология… Жуткие жертвы у нас на фронтах могут быть… Хотя, если честно, то до си пор не пойму почему именно нас послали.
        Тимур что-то очертил карандашом, который вытащил из-за уха, на схеме. Бросил карандаш на стол и с довольным видом «плюхнулся» на стул.
        - Вот! Вот оптимальное место для взрывателя! Уже, вроде, всё учёл…
        Андрей взял в руки схему и с интересом посмотрел на неё.
        - А, что… Толково, толково… Сложится как карточный домик… Это и возьмём за основу… Я своим сапёрам утром на оперативке доведу.
        - Надо после твоего, ещё и совместный инструктаж провести - довольный похвалой говорит Тимур - Ты как? Во сколько, если за?
        - Мой в шесть. Общий - половина седьмого. Стало быть, в семь на объекте. Идёт?
        - Конечно! Приятно работать с профессионалами! И всё же друг, настало время, когда и ты стал у меня в подчинении - засмеялся Тимур.
        - Разве это важно, брат - Андрей широко улыбнулся и, посмотрев на часы, засуетился - Ладно, пора и мне на боковую. Завтра вставать рано.
        Андрей встал и направился к коридору.
        И уже в коридоре, надев свою фуражку, приложил руку к козырьку и сказал:
        - Ну, что ж, хозяева, спасибо! Безмерно рад был вас видеть в добром здравии! Прошу простить, коли чего не так.
        - Андрюха, да брось ты! – отвечает Тимур - Мы то, как рады! А то уже мысленно схоронили тебя. Только надежда не умирала. И, слава Богу, она оправдалась!
        - Андрюша, спасибо тебе, что не забыл! – дополняет Тоня - Приходи завтра ещё. Я борща наварю. Ты же не завтра уезжаешь?
         - На завтрашний вечер билет, Тонечка. Ничего не поделаешь, служба. Война, всё-таки. Но надеюсь, что твоего борщечка ещё отведаю в другой раз. Как война закончится.
        Андрей обнял Тимура.
        - Ну, с тобой то мы завтра половина седьмого в конторе встречаемся…
        Потом подошёл к Тоне, приобнял и поцеловал в щёку.
        - Спасибо за шикарный приём!
        Тоня скрытно засовывает в карман гимнастёрки Андрея какой-то листок. Тимур  заметил это, но не подал вида, а только заиграл желваками, обрамляя «счастливую» улыбку.
        Андрей имел право в комендантский час быть на улице. Вдалеке раздавались звуки артиллерийской канонады. По небу «шарили» противовоздушные прожектора. Кошка перебежала дорогу. В темноте было не разобрать, какого она была цвета.
        Андрей шёл по улице. Остановился под единственным встретившимся горящим фонарём, достал из кармана и развернул сложенный вчетверо тетрадный листок. Стал читать, пытаясь удобнее пристроиться под светом фонаря:

         «Дорогой мой, единственный и родненький Андрюшенька! Жизнь снова для меня обрела смысл. Я снова увидела твои глаза, о которых я грезила каждую ночь. Ты живой! Я увидела в них и прежнее чувство. Прости, если я ошибаюсь…Теперь, когда я узнала, что ты жив и здоров - я почти счастлива. И я объясню, почему почти: Я счастлива за тебя. А почти потому, что никуда не деть грусть от того, мы не сможем быть вместе. Я уже считаю себя женой Тимура и не смогу предать его и уйти к тебе. Ведь он любит. Любит искренне и беззаветно. Ещё это бы значило и то, что именно я убью нашу многолетнюю дружбу. Более того, я никогда не смогу отплатить ему и маленькой толики того, как
он помог мне после гибели моей семьи. Андрюша, любимый! Я прошу у тебя прощения за всё! Так уж сложилась жизнь. И знай, что я всегда буду любить одного тебя! Прости! Твоя Тоня».

        Андрей аккуратно сложил листок и засунул его в полевой планшет. Оправил гимнастёрку, поровнял фуражку и решительным шагом пошёл вдоль по улице, всё больше удаляясь от дома Тимура и Тони…

                Глава 15.
                Взрыв.

1941 год. Июль. Воздушное пространство СССР.
Салон немецкого десантного самолёта.

        Гул двигателей. Полумрак, освещаемый только рядом редких красных лампочек по обоим бортам салона.
        На продольных боковых скамьях, тихо перешёптываясь, сидят немецкие солдаты в советской военной форме и парашютами за спинами. Старший – офицер в форме майора госбезопасности СССР. Стоит, держась за верхний поручень.
        - Друзья! Наша доблестная армия наступает! – громко по-немецки говорит он - Но большевики ещё сильны.  И в том числе от нас зависит дата окончательной победы над этим «колоссом на глиняных ногах». Именно нам Фюрер доверил раскачать эти ноги и обратить их шаг на сторону Германского Рейха! - В этот момент самолёт сильно тряхнуло, но офицер удержался и продолжил ещё громче - Ставлю задачу: Десантирование в лес, в районе объекта, рассредоточение по территории. Связь на канале «S». Обнаруживаем русских, которые будут проводить работы по взрыву завода. Максимально скрытно, но любыми доступными способами не даём им этого сделать. Импровизация допускается. Да, кстати, обнаружите человека, в точно такой же форме, как у меня и в таком же звании – немедленно докладываете мне. До этого ничего с ним не предпринимать. Дополнительные указания на месте. Всё. Удачи! Хайль Гитлер!
        - Хайль Гитлер! – дружно вторили солдаты.
        Открылась дверь для десантирования. Сильный ветер трепал бойцов.
        - Первый пошёл!..- скомандовал офицер…
        В чёрный проём открытой двери один за одним выпрыгивали парашютисты. Старший офицер вытащил из нагрудного кармана какую-то фотографию, кинул на неё острый взгляд, засунул обратно и прыгнул вслед за всеми.

        Десантировались в лес под Смоленском. Командир, что-то закопал под деревом, сделав метки на ближайших стволах.
1941 год. Июль.
Пустующий цех военного завода.

        Раннее утро. Андрей Шагин и Тимур Тактаев стояли около груды ящиков и проводов, вместе держали развёрнутый план, который они составляли вчера вечером. Старший майор и майор госбезопасности стояли в окружении военнослужащих РККА и НКВД.
        - Так ребята, мы уже всё детально обсудили и распланировали. Теперь, давайте осуществим мой план! – говорит Тимур.
        - Наш план - себе под нос, не отрывая взгляд от чертежа заметил Андрей.
        - Первые два взвода разносите ящики со взрывчаткой по согласованным ранее точкам. Вон там тачки в помощь можно взять - Тимур, продолжая, махнул рукой.
        - Может сначала объект обследовать на предмет безопасности? – сказал Андрей.
        - Первые два взвода разносят ящики! - раздражено повторил Тимур и негодующе посмотрел на Андрея - Третий взвод занимается растяжкой проводов…, Группа «Молот» майор Шагин… - Тимур быстро и остро снова смотрит на Андрея и продолжает - … проверяет всю сетку, тестирует и докладывает о готовности мне. Все уходят, а я остаюсь здесь за этой стеной около ручки детонатора. Со мной остаются…- Тимур обводит взглядом бойцов - … Сержант Рыхля и рядовой Буторин. После доклада о готовности даю двенадцать минут и начинаю десятичный обратный отсчёт до взрыва. За эти двенадцать минут вы все должны скрыться вооон за тем бруствером - указал он пальцем на холмик вдали около леса. Все присутствующие посмотрели туда. К сожалению, взрыв по техническим причинам мне придётся производить отсюда. Поэтому, как только будете готовы, даёте сигнальную ракету. Всё. Сверяем часы и вперёд...
        - Не понял. А я? Удивлённо спрашивает Андрей.
        - Поясняю ещё раз. Майор Шагин отвечает за техническую подготовку, включая тестирование и эвакуацию команды в оговоренные ранее сроки.
        - Есть, товарищ старший майор госбезопасности! - подчёркнуто официально отчеканил Андрей.
        Все активно начинают работы по подготовке к взрыву.
        Все заняты делом и, конечно, никто не замечает, как за стенами, колоннами и другими укрытиями периодически мелькают немецкие диверсанты в советской форме. Никто их не видит!..
        Подходит Андрей Шагин с одним из бойцов «Молота». Они что-то «колдуют» над механизмом дистанционного детонатора, крутят ручку и слушают наушники. После чего Андрей официально докладывает Тимуру, приложив ладонь к козырьку.
        - Товарищ старший майор, заряды заложены, аппаратура протестирована. Замечаний нет. К работе готова!
        - Отлично! Давай Андрюша всех за горку.
        - Есть!
        Все подрывная команда во главе с Андреем Шагиным побежала по полю по направлению к брустверу. Тимур, сержант Рыхля, рядовой Буторин остались одни.
        - Тишина какая! – сказал Буторин.
        - Товарищ старший майор, что-то боязно – добавил Рыхля.
        - Не дрейфьте, бойцы! После выполнения такого задания нас всех наградят. Это уж точно! Так что можно и побояться чуть-чуть.
        - Время? – спрашивает Тимур.
        Сержант вскидывает руку, чтобы посмотреть на часы.

        Вдруг прозвучали два резких хлопка.
        Головы обоих бойцов разлетелись, как перезрелые арбузы от ударов палкой. Тело Рыхли без головы сразу упало прямо под ноги Тимуру. А фигура Буторина, облитая кровью до пят, мгновение ещё стояла на ногах. Вместо головы у него правда осталась только нижняя челюсть с двумя золотыми зубами, которая каким-то чудом держалась на шее.
        Полная тишина…
        Тимур стоял в кровавом месиве. Весь мундир забрызган мозгами и налипшими осколками костей черепа.
        В тишине было слышно только монотонное жужжание шмеля.
        Ошарашенный Тимур, явно не осознавая своих действий, задним ходом вышел из за стены, являющейся укрытием на время будущего взрыва.
        Спиной вперёд отошёл от здания завода на несколько шагов. Резко развернулся и побежал изо всех сил в поле, в направлении бруствера. Он бежал всё быстрее и быстрее…

        В это время за бруствером все четыре взвода подрывной команды, включая бойцов «Молота» во главе с Андреем Шагиным уже залегли в укрытие.
         Со стороны города к брустверу подъехала чёрная легковая машина. Андрей резко встал и пошёл к «Эмке». Из машины вышел начальник областного УНКВД.
        Андрей Шагин по всей форме доложил начальнику о текущей ситуации.
         - Ракету дали? – спросил тот.
         - Никак нет. Только собирались.
        - Ну, а что тянешь «кота за хвост». Ждут же… Дай сюда. - Выхватил из рук у Андрея ракетницу. Поднял руку с ракетницей верх и выстрелил.
        В небо взлетела белая сигнальная ракета.
        - До скольких считаем?
        - До десяти, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга!
        - Раз! – начал отсчёт начальник.
        - Два! - продолжил Андрей
        -Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! – хором остальные.
        Один из солдат смотрел в бинокль в сторону завода.
        - Товарищ комиссар третьего ранга, разрешите обратиться! – кричит этот солдат.
         Начальник не успел ответить, как солдат продолжает, не дожидаясь - Бежит! 
        - Кто бежит? – озадаченно спрашивает начальник.
        - Товарищ старший майор бежит!
        Андрей выхватывает у солдата бинокль.
        - Ну-ка, дай…
        - Андрей бросил резкий взгляд в бинокль. Вдруг выскочил из за бруствера и побежал по полю в направлении завода, навстречу Тимуру.
        Андрей и Тимур бегут встречными курсами, подминая высокую траву. Андрей увидел перекошенное от страха лицо Тимура. Не снижая скорости оба «пролетают» мимо друг друга. Через пару минут Андрей скрывается за стеной завода, а Тимур переваливается через бруствер и падает на землю.
        - Не трогайте его пока и дайте бинокль. – обратился ко всем присутствующим начальник УНКВД.
        Он увидел в бинокль, как Андрей Шагин скрывается в здании завода.
        Три долгих минуты полной «оглушительной» тишины.
        Затем, как «адская» пулемётная очередь, гремят с пару десятков оглушительных последовательных взрывов. Весь горизонт со стороны завода заволокло дымом, огнём и пылью.
        Все притихли…

         - Товарищ начальник… Я не знаю… Они стояли… Головы нет… Андрей зачем… Я испугался… Не смог… Я найду его… Простите… Я испугался… Я не виноват… - сидел Тимур на коленях и плакал, причитая сквозь плачь, обращаясь к начальнику.
        - Задержать пока «героя». Там разберёмся – не обращая внимание на стенания подчинённого, строго сказал, стоящим радом солдатам начальник УНКВД.
        Тимура увели и посадили в машину…
               
        …Наконец, когда облако пыли и дыма на месте завода почти осело, все военнослужащие влезли на бруствер. Во главе с начальником областного УНКВД.
        Завод исчез. Открылся прекрасный вид на реку и лес за рекой…

        - Всё. Задание командования, партии и правительства выполнено! Поздравляю! - выдохнув, радостно сказал начальник УНКВД и сел прямо на землю, доставая «Герцеговину-флор». - Разбираться кто герой, а кто пораженец будем чуть позже. Кто у нас старший остался?
        К сидящему начальнику подбежал бравый военный лет тридцати в до блеска начищенных сапогах. Лихо взял «под козырёк».
        - Я, товарищ комиссар третьего ранга. Лейтенант Госбезопасности Георгадзе. Особый отряд НКВД «Молот»
        - Грузин? - Начальник обл. УНКВД встаёт.
        - Так точно! Грузин.
        - Это хорошо. Грузины друзей не бросают. Давай-ка дорогой, бери бойцов и первыми на объект. Найди своего командира…  Аллюром мальчики! Может и жив ещё.
        К начальнику подошёл солдат из тех, кому доверили охранять Тимура.
        -Товарищ комиссар третьего ранга, задержанный к Вам просится - доложил он.
        - Ну, давай, раз просится.
        Приводят Тимура.
        - Товарищ командир, – говорит он - разрешите и мне с ними. Да, я струсил. Я виноват. Но у меня только один шанс хотя бы в малости искупить свою вину. Разрешите мне с ними. Может заряды не все взорвались, так я подскажу… Естественно, под командование лейтенанта Госбезопасности Георгадзе.
        -  Георгадзе, что скажешь?
        - Конечно! Товарищ старший майор же его лучший друг, насколько я знаю… - сконфузился - Был….
        - В том то и дело, что был. Ладно, разрешаю. Берите его! – обращаясь к Георгадзе - Да… И в случае малейшего неповиновения с его стороны, приказываю открывать огонь на поражение!..

        … Всё-таки, во время обследования бывшего завода, Тактаев сбежал и если бы его не нашли в эти же сутки в лесу под Смоленском, то Георгадзе ждал бы трибунал
1941 год. Июль. СССР. Смоленск.
Руины бывшего военного завода.

        Куда хватает взгляда, всюду ещё дымящиеся камни и обломки других материалов, всё вместе называемое ранее оборонным заводом.
        Тоня Чеканова вместе с большим количеством военнослужащих и гражданских женщин и мужчин обходила руины, разыскивая пострадавших и трупы заваленных взрывом людей. Все поисковики и руководство были удивлены большим количеством трупов советских солдат, которых тут просто не могло быть в таком количестве…
        Изредка люди тихо общались между собой. В основном, когда кого-нибудь находили. Все найденные были в советской форме и мертвы.
        Жертв складывали на землю у трёх полуторок с открытыми бортами кузовов.
 
        - Где ты? Где ты, милый? - тихо говорила сама себе Тоня, отодвигая разный хлам и заглядывая во все углы.
        Тут она увидела густо присыпанные серой цементной пылью, смешанной с кровью, почти неотличимые от камней два тела с окровавленными и изуродованными лицами.
        Один с раздавленной концом огромной балки головой, а другой со свёрнутой челюстью и разорванной щекой, сжимающий в руках командирский планшет. Лица офицера с планшетом было не разобрать, но он был в форме со знаками отличия майора государственной безопасности. 
Тоня в растерянности… В голову, как молния, ворвалась мысль – шрам под коленом! Она перевернула на живот майора, которому только разворочало челюсть и откинула лохмотья штанины. «Вот!» - на окровавленной ноге, под коленом она разглядела шрам. Но, всё же сомнения ещё теплились у неё в голове…
        В руках у этого офицера был зажат командирский планшет, а рядом сорванная с ремня открытая кобура с пистолетом «Walter». Тоня нагнулась, чтобы подобрать планшет и кобуру. Она узнала планшет Андрея, который видела, лишь прошлой ночью. Она с трудом разжала пальцы военного, сжимающие планшет и медленно, как будто зная, что делает, открыв, запустила в него руку и достала сложенный листок своей вчерашней записки! «Это он» - тихо пошептала она себе.
        Вдруг этот офицер издал негромкий стон и «снова превратился в запылённую статую».
        - Андрей!!! – закричала она.
        Она прислушалась к сердцу майора.
        - Сюда! Тут живо-о-ой!!!!!!!!! – закричала она и истерично разрыдалась…- Сюда! Тут живой!!!!!!!!! – снова и снова кричала она…

                Глава 16.
                Путь «героя»
1941 год. Смоленск.
 
        Бои гремели уже в пригородах Смоленска. В полной мере шла
эвакуация города. Эшелоны отходили от станции один за одним…
       Секретарь, видимо была предупреждена и
пропустила без звука. Тоня Чеканова вошла в
кабинет начальника УНКВД.
        К удивлению Тони, начальник, увидев её, быстро встал из-за стола, и вежливо прогнав находящихся у него людей, вышел на встречу Тоне с самым дружелюбным видом.
        - А, Тонечка какими судьбами? Как там наш храбрец-везунчик? Я только что представление на героя ему подписал. Садись. Чайку? – сказал он и прокричал в ещё приоткрытую дверь - Вера Васильевна, сделай нам два чая, пожалуйста!
        - Да, пока неважно. Михаил Иванович, спасибо. Я быстро. Я к Вам по делу.
        - Так давай сядем с чайком и поговорим ладком.
        Секретарша приносит дымящийся чай и ставит на стол.
        - Ну, красавица, что там у тебя? – продолжил он.
        - Михаил Иванович, я знаю, что Андрея направляют в эвакуацию в Москву - на лечение.
       - Да. Принято такое решение.
        - Разрешите и мне с ним, в качестве сопровождающего инвалида. Он же без меня не может даже сказать почти ничего. Это хорошо, что мы язык глухонемых учим. Как-то общаемся.
        - Это ты молодец! Понимаю и ценю. Это не проблема, так-
то... Но ведь ты же за мужем… За этим…
        - Мы не расписаны. А, кстати где он - мой псевдо-муж?
        - Пойман, осуждён военно-полевым судом и уже смывает кровью свои ошибки в дисбате на передовой… Забудь про него.
        - Уже забыла и стыжусь, что жила с трусом и предателем!
        - А это хорошо, что не расписаны. Тогда считай, что договорились. Предписание получишь сегодня вечером у меня в приёмной. И поторопись со сборами – немцы могут войти в город даже завтра…


1943 год. Польша.
Лагерь Аушвиц-Биркенау.

        Редчайший случай, но скоро будет два года, как Тимур Тактаев в лагере Аушвиц-Биркенау (Освенцим). Мало кто выживал так долго в условиях лагеря. Он попал сюда прямо с поля боя, где служил в штрафной роте в качестве наказания за трусость в 1941 году, при акции по уничтожению оборонного предприятия. Теперь он уже «Старожил» и частенько помогал соседям по бараку сориентироваться в сложных и опасных перипетиях лагерной жизни…
        Жуткий запах! Бритые налысо «остатки людей», именуемые заключёнными в полосатых лагерных робах лежали вповалку на трёхэтажных дощатых нарах барака.
        Холод! Истощённые тела жались друг к другу, не боясь вшей. Только бы было теплее. Весь барак был погружен в глубокий, но тревожный сон. Кто-то стонал и надрывно кашлял. Некоторые кричали во сне на разных языках и наречиях.
        Почти лицом к лицу лежали два заключенных. Один из них Тимур Тактаев, на полосатой робе которого нашиты буквы SU, что идентифицирует, как бывшего советского военнослужащего. Другой немецкий антифашист (о чём говорил красный треугольничек на робе), молодой профессор русского языка из Кёльна Мартин Тилль, личный номер на руке 82789, лишь на последнюю цифру отличающийся он номера на запястье Тимура. Тихо, почти одними губами, они перешептывались по-русски.
        - Ты куда завтра? – спросил Мартин.
        - В шайзе-команду должен. Я со знакомым капо договорился.
        - Ну, Татарин, ты гений! Здорово! Завидую. Около отхожего места будешь, ну и вообще в помещении хоть. Всё теплее. А я в миску. Хорошо, что зима - снегом можно почистить. Слушай, давно хотел тебя спросить - а ты что коммунист!?
        Тимур сначала округлил глаза, а затем со злостью посмотрел на соседа.
        - Ты что – спятил!? Упаси Господь! Давно б уже в газовой камере «отдыхал». Не помнишь, что ли? Я же в штрафбате был!
        - Да, мужики на траншее говорили, что ты чуть ли не чекист.
        - Языки бы им поотрывать! Слушай больше. Слесарил я. Да, ещё и беспризорник деревенский по происхождению. Кто бы меня в коммуняки взял…
        - Да, Бог с ним… - отстал Мартин - я, вот колодку потерял – вот это проблема…

        «Полосатая куча» рядом зашевелилась. Это заключённый номер 73263 - поляк Якуб бормотал что-то, больше «пшекая» на польском, но также, то по-русски, то по-немецки. Хороший парень, только время от времени, пока кто-нибудь разговаривал, сильно кашлял. Все знали, что он потихоньку умирал от туберкулёза.
        - Что же вы так болтаете то… Спят же люди…- пробубнил Якуб.
        Тимур толкнул Мартина и «уронил» голову на доски, показывая, что спит.
        - Ой! Ребята, у меня кажется сосед - всё. Холодный, как глыба льда и глаза открыты, не моргают - продолжил Якуб и в страхе, оттолкнул соседа и вскочил на колени.
         - Давай, быстрее скидывай его в проход, будто сам вывалился. – подсказал Тимур.
        - Ой, погоди… Обувь мне – суетливо добавил Мартин – а то у меня вчера колодка в грязи утонула. Штаны - Татарину, а верх тебе. Сейчас поможем - быстро распределил всё практичный немец.
        Так и сделали. Мартин и Тимур помогли Якубу быстро и тихо раздеть умершего и скинуть его в грязь прохода.
        - Спасибо, ребята! Теперь давайте спать. Гудок скоро - Якуб дополнительно накрылся верхней частью робы умершего, плотнее придвинулся к Тимуру и мгновенно заснул, кашляя во сне.
        - Ты заметил, что Якуб будто выздоравливает? Даже кашлять помягче стал - Тимур шёпотом обратился к Мартину.
        - Да его, вообще, после того,  как лицо кислотой изуродовали, словно подменили…
        - И не его одного, кажись… подменили… - задумчиво согласился Тимур.
        - Есть люди, видимо, от здешних бед уставшие, словно меняющие законы природы - продолжает Мартин - В природе-то, и то, гусеницы превращаются в бабочек, а тут бывает… Всё наоборот… Странно…
        - Хватит умничать. Спи. – отворачивается от Мартина Тимур…

        Подъём в лагере. Громко лаяли собаки. Невыносимо трагически гудел гудок. Для кого-то это станет одним из последних в жизни звуков.
        Полосатая толпа бежала к выходу. Для тех, кто не мог больше бежать и падал без сил в грязь прохода исход был предрешён - либо его затопчут те, кто ещё мог передвигаться, либо несчастный погибнет от ударов палок капо, или от пули охранника-СС-овца.

        Тимур пока достаточно уверенно «чавкал» по проходу, да так, что Мартин в, только этой ночью снятых с умершего соседа, деревянных колодках, еле поспевал за другом.
        Якуб, поднимая упавшую миску, закашлялся и чуть не упал.
        - Ээх, Якуб, давай помогу! – Тимур схватил Якуба под руку и резко потянул на себя, чем спас его от, казалось бы, неминуемого удара палки капо.
        Якуб удержался от падения и на удивление продолжил уверенно двигаться в бритом, полосатом потоке измождённых людей. Двигаться к открытым настежь воротам барака на улицу. Туда где была метель и смертельный холод.
        Якуб случайно наступил на колодку Мартина Тилля… и тот снова потерял её в грязи, критически сбавив скорость хода…
        - Быстрей! Быстрей! Шевелитесь, свиньи! Помните, что за опоздание на утреннюю поверку - наказание! – кричит капо - «Поющие лошадки», не забывайте выполнять свою работу! Гляньте сколько дерьма в проходе скопилось! Быстрее! Быстрее!
        Капо лупят палками всех отстающих, кто попался под руку.
        - Я же говорил - в проход скидывают, и всё…- сказал Тимур Якубу.
        - Ребята! Подождите! Я кажется колодку опять с ноги потерял!.. – отчаянно кричал в след удаляющимся друзьям Мартин.
        Тимур, как будто, не замечая его слов, ускорил шаг, подталкивая соседа…

        Гудящая полосатая толпа «густилась» на центральной площади между бараками.
        Эсэсовские охранники кричали в мегафоны на нескольких языках: «Занимать места, согласно цифрам номеров! Чётные направо! Нечётные налево! Номера блоков - первые две цифры!».
        Заключённые волшебным образом быстро и чётко выстраивались в строгие строи и каре. Всё слилось в единый гул - крики, лай собак, завывание метели, редкие одиночные выстрелы, звуки работающих двигателей грузовиков.
        Уборщики трупов, или, как их тут называли «поющие лошадки» быстро убирали мёртвых…

        В одну из машин закинули труп без одной колодки на ноге…

        Началась перекличка. Эсэсовцы одновременно распределяли заключённых по группам на работы.
        Тактаев распределился в шайзе-команду (на уборку туалетных бараков), но перед этим вызывался помочь администрации отвезти группу детей на опыты к Менгеле.
        Лай, команды, крики, редкие выстрелы.
        Пока шёл белый дым из трубы котельной-крематория, что означало, что печи только разогревают…
        Якуб стоял рядом с Тимуром в строю.
        - Куда-то Мартин пропал…- сказал он Тимуру.
        - Не знаю. Не видел…   

        …Во дворе медицинского отдела административного корпуса лагеря перед столом стояла Гретхен в форме. Перед ней навытяжку застыл Тимур Тактаев, только что сдавший группу детей для опытов, в грязной полосатой робе заключённого. За Гретхен стоял заключённый-переводчик, тоже в лагерной робе, но чистой и отутюженной.
        - 82788, пока администрация довольна вашей работой. Поговорим о новом задании - сухо и без эмоций сказала Гретхен через переводчика…

                Глава 17.
                Отход с «объекта».
1945 год. Январь. Польша.
Концентрационный лагерь
Аушвиц-Биркенау


        И снова концлагерь, но обстановка уже совершенно иная… Общая суматоха в лагере. Советские войска на подходе. Немцы спешно покидали объект на всех видах транспорта. Со всех сторон слышались одиночные выстрелы и автоматные очереди. Из трубы крематория в ясное зимнее небо втыкалась строго вертикальная палка чёрного как смоль дыма, что свидетельствовало об исполнении своей адской работы крематорием с отдачей «на все сто процентов» …

        Отряд заключённых, выстроенный перед бараком и под охраной эсэсовцев, молча ждал своей участи. Мимо проезжал командирский «Mersedes». Машина резко остановилась перед строем заключённых. Из-за руля, пошатываясь и ухмыляясь, вышел явно выпивший доктор Менгеле и с претензией на галантность открыл заднюю дверь автомобиля. Оттуда появилась не менее пьяная фройлян Гретхен с открытой бутылкой шампанского в одной руке и автоматом в другой. Оба офицера, если честно, ели держались на ногах.
        - Ну, что свиньи, радуетесь!? – сказала она по-немецки и глотнула шампанского из горлышка бутылки Гретхен. Потом уронила бутылку в снег и взвела затвор автомата - Рано радуетесь!
        Длинной очередью Гретхен стреляла по строю, громко, как-то по-сатанински, хохоча…

        «Мам, пап, а я замуж выхожу!» – крикнула Гретхен прямо с порога, заходя в дом родителей, прижав к груди сына.
        Перед эвакуацией из лагеря Гретхен, чувствуя приближение конца нацисткого Рейха, поехала навестить, перебравшуюся из Гамбурга поближе к Берлину в городок Далльгов, Земля Бранденбург, семью, где среди прочего и решила сообщить о её замужестве будущем зимой. Также, введя родных этим в абсолютный шок, представила родителям внука – её маленького Пауля. А ещё сказала, что выходит замуж за работника посольства Германии в Швеции и уезжает в Стокгольм. Этим работником был хорошо знакомый родителям Гюнтер Метсгер, который на тот момент служил там вторым секретарём. Родителям, еле очнувшимся от шока, не оставалось ничего другого, как только одобрить действия дочери.
        Закрепляя успех, Гретхен безаппеяционно ставит в известность родных, что пока она не обоснуется в Швеции, Пауль останется у них. Те снова вынуждены согласиться.
        Через два дня Гретхен уезжает обратно в лагерь…
        Отец всё время пребывания у них дочери с неожиданным внуком, хранил тевтонское спокойствие.
        Мать, конечно, горевала, плакала ночами, тоскуя по своей девочке и жалея внука.   
        Гретхен, не смотря на свою сложную и неустроенную жизнь, всегда была близка с родителями и присутствовала в их судьбе, незримо окружая их заботой, помогая всем, чем могла. Мать и сейчас, если честно, надеялась, что дочь как-то в конце концов снова будет рядом.
        Горевала, но помогла собрать вещи, снабдила какими-то необходимыми хозяйственными вещами, напутствиями, пообещав, что они с отцом окружат заботой Пауля и она может не волноваться.
       
1945. Стокгольм.
Швеция.

         - Любимая, я принёс потрясающую новость! – трагически произнёс Гюнтер Метсгер, войдя в квартиру, обращаясь к жене, сидевшей за столом, с остекленевшим взглядом смотрящую на стену, Гретхен. На столе лежала телеграмма.
         - Что? – сухо сказала она.
         - Пришло сообщение, что Германия капитулировала – настороженно смотря на жену, продолжил Гюнтер – Что случилось? Что это за телеграмма?
         Гретхен вдруг срывается в рыдания. Гюнтер, одной рукой, гладя по голове супругу, а другой, беря со стола телеграфный бланк. Это была телеграмма от её отца, которая гласила: «ДОЧКА ЗПТ МАМА С ПАУЛЕМ ПОПАЛИ ПОД БОМБЁЖКУ В БЕРЛИНЕ ТЧК МАМА ПОГИБЛА ПАУЛЯ ЗАБРАЛИ В ПРИЮТ ТЧК ПОЕХАЛ ЗА НИМИ ТЧК ПОЗВОНЮ»
         - А кто такой Пауль? – спросил он.
         - Сын! Мой сын! – кричит Гретхен сквозь рыдания – Мааама! Мааамочка!..
         - У тебя есть сын!?
         - Не успела сказать.
         - Не успела за целую жизнь!? Мы же с тобой с детства знакомы!? - нервно спрашивает Гюнтер - Чей он?
         - Матиаса.
         - Почему-то я не удивлён – спокойно сказал Гюнтер и, развернувшись, пошёл в другую комнату.
         Гретхен тоже вытерла слёзы и взяла себя в руки.
         - Рейх капитулировал, и что нам теперь? – спросила она вслед мужа.
         - Сдаваться на милость победителям – засмеялся Гюнтер, захлопнув дверь.
         - Знаешь, а может ты и прав – тихо почти прошептала себе Гретхен…

         В Стокгольме известие о капитуляции Германии встречали шумно. Пешком, на велосипедах и автомобилях – толпы людей собрались на парадной улице города Кунгсгатан. Праздничным серпантином служило содержимое ящиков для макулатуры из контор, расположенных на верхних этажах зданий. Вся переписка с фашисткой Германией уничтожалась.
         Несмотря на то, что Швеция в войне не участвовала – это было время непростых решений для страны и для её населения – годы страха перед возможной оккупацией, а также жёсткого дефицита продуктов питания и топлива, которые выдавали по талонам.
         Пробиваясь через ликующие толпы, Гретхен приближалась к посольству США.

         Восьмого мая 1945 года Гретхен Метсгер сдалась в плен американским властям. На первом же допросе американцы поняли, что за птица попалась в их сети. "Честный и беспристрастный офицер" – такую характеристику дали ей там. И конечно же Гретхен завербовали, чему она, кстати, не очень-то и сопротивлялась.
         Через время звонил отец и сообщил, что похоронил мать, а Пауля так и не нашёл в послевоенной суматохе, но он надеется, что Гретхен не опустит руки и продолжит поиски, а Гюнтер, что Гюнтер… Через пару месяцев он застрелился из именного пистолета, не выдержав постоянных допросов, которым подвергались все сотрудники посольства в период денацификации.

         Гретхен снова вышла замуж за своего давнишнего любовника – друга Гюнтера и сотрудника шведского МИДа Бьёрна Ольсена. Всё это время она продолжала сотрудничать с ЦРУ, а в 1955 Гретту Ольсен зачислили в германскую разведку БНД. Люди, которых туда зачисляли, давали присягу в лояльности ФРГ, но для неё было понятно, что с учётом полного покровительства ЦРУ.
         А вот некая Гретхен Поль, ответственная за гибель многих сотен людей, находящаяся в розыске в одиннадцати странах, пропала в небытие, удачно избежав ответственности…

                Глава 18.
                Андрей и Тимур.

1946 год. СССР.
Москва.

       Шагины только что получили шикарную квартиру в Москве от работы Андрея в жилом доме служащих Министерства государственной безопасности СССР на улице Земляной Вал, чему оба были безмерно рады.

        Антонина Шагина, как и положено офицерской жене, ждала мужа со службы и стоя у стола на кухне умелыми натруженными руками лепила пельмени. Она даже не смотрела не на тесто, ни на мясо, а монотонно, автоматически скручивала симпатичные «ушки» и бросала их в кастрюлю, ещё не заполненную водой. Монотонный труд всегда навевает мысли и воспоминания. Вот и на Тоню «навалилось» былое:
       …Юные Андрей и Тоня бегут по полю. Счастливо падают. Он переворачивает ее на спину. Жарко целует её… Потом картинка меняется: тяжело раненый, изуродованный Андрей на руинах военного завода. Тоня тащит Андрея на руках к людям… Кормит раненого через отверстие в сплошном бинте, стягивающего голову… Санитарный поезд… Тоня засыпает ночью у койки забинтованного Андрея… Андрей Петрович на инвалидной коляске, но с букетом цветов около роддома... Андрей играет с маленьким сыном Алексеем… Андрей Петрович Шагин (с палочкой) и Антонина Ильинична в ЗАГСе обмениваются кольцами… Не сразу, но она вдруг увидела, что перенесённые Андреем тяжелейшие испытания изменили даже цвет его ранее небесно-голубых глаз на серо-стальной… Она так любила его!!!      
        Хлопнула входная дверь. Этот звук вырвал Тоню из лап воспоминаний.
        - Андрюша ты? Я на кухне. У меня руки в муке. Сейчас бегу! - наскоро вытерла руки Тоня и побежала в прихожую.
        - Ну, чего приглашали то? Новое место, что ли дали? Или еще чего?.. - на бегу говорит Тоня.
        В прихожей стоял Андрей Петрович Шагин в форме «при полном параде» со звездой Героя Советского Союза и орденом Ленина на груди. Его лицо по-прежнему оставалось изувеченным. Андрей улыбается во всю ширь и протягивает Антонине Ильиничне папку с золотым тиснением.
         - Что это? – посмотрела на папку Тоня робко дотронулась до звезды героя.
        Андрей Петрович Шагин очень невнятно, помогая себе языком глухонемых, говорит:
        - Ддддокументы нннаградные мммои нннашлись. Ттттеперь зззашивём кккак кккороли. Пппплюс зззвание и ддд… Дддолжность.Я тттеперь пппп… Пппподппп… Подполккковник Мммм… Ггггэ Бббб… Бэ!
        - Урааа!!! Поздравляю, мой болтун!
        Тоня бросила полотенце на пол и обняла мужа
        - Лёшка то, как за папку горд будет!
        -Ггггггддд?..
        -Да у Гришки он - понимая мужа с полуслова, говорит Тоня - Сейчас поднимусь - позову.
        Андрей Петрович Шагин присел на табуретку и разулся.
        Антонина Ильинична Шагина с любовью посмотрела на мужа…

1946 год. Москва.

         Скамейка на Пушкинском бульваре. Тимур Тактаев присел рядом с шахматистами-любителями, громко обсуждающих свои и чужие ходы. К скамейке, на которой сидел он, подходит Антонина Ильинична Шагина.
        - Ну, здравствуй Тимур. Не скажу, что рада тебя видеть, но всё равно спасибо, что живой. Чего хотел? Я слушаю.
        - Тоня, как ты могла? – резко начал он - Я думал только о тебе все эти годы! И в дисбате и в ужасах концлагеря… Я всё знаю. У нас сын!!?
        - Ты попутал. Это у нас с Андреем сын. Не вздумай даже приближаться к нашему дому. К нашей жизни! Всё. Прощай! – не менее резко ответила Тоня и, не присев, развернулась и ушла.
        - Я хочу его видеть! – вслед громко сказал Тимур.
        - Не думаю, что Андрей разрешит тебе это сделать – ответила Антонина на ходу и вполоборота.
        Антонина прибавила шаг…

1946 год. Москва.    

Снова квартира семьи Шагиных.  Семейная идиллия. Горела настольная лампа над столиком-этажеркой в большой комнате. Маленький Лёша Шагин на полу играл в машинки. Антонина Ильинична гладила. На стуле рядом целая куча стиранного белья. Андрей Петрович Шагин читал газету на кресле у столика. Из репродуктора слышалась негромкая музыка.
        Вдруг, нарушив семейный покой, прозвенел звонок входной двери. Андрей Петрович с удивлением посмотрел на часы.
        Оттткккррой – Говорит он Антонине.
        - Сейчас – обжигается Тоня, ставя утюг и схватилась за мочку уха и суетливо побежала открывать дверь Тоня.
        Послышались звуки дверной цепочки и открываемой двери.
         - Тимур?!…Я же говорила - послышался из коридора изумлённый и одновременно раздражённый голос…

1946 год. Москва.

         Андрей Петрович Шагин и Тимур Абусаидович Тактаев – приличные на первый взгляд люди, этим вечером были безобразно пьяны, разменяв уже третью бутылку «беленькой». Мужики страшно кричали и ругались, споря за столом.
         - Дружище, я всё понимаю – ты герой, а я смалодушничал! Да! Да! Да! Но, я уже наказан за это с лихвой!!! Но, это не значит, что у меня надо отнять ещё и ребёнка! Ради нашей старой дружбы не делай этого! – кричит Тимур.
         - Эттто мммой сссын! Зззаттткнись!!! – не замечая заикание, отвечал Андрей, роняя вилку со стола.  Примета сработала – в кухню вошла Тоня. Заметив это, Тимур начал всё заново.
         - Начнём с базовых вещей: вот, Антонина уж точно знает, что Алексей мой сын…
         - Ну, вот… Началось… - сказала Тоня, на выдохе.
         Андрей Петрович Шагин молча выпил рюмку коньяка и ждал продолжения, пристально смотря на Тимура.
         - Я требую допустить меня к общению с ребёнком!
         Шагин ещё раз налил себе и молча заглотнул сразу содержание всего коньячного бокала.
         - Я буду максимально корректен при общении с ним и не открою тайну его рождения. Более того, - продолжил он – Меня тут нашло наследство от тётки, которую он никогда не видел, и которая оставила мне маленький домик в деревне во Владимирской области, и я приглашаю вас вместе с Лёшей туда в гости для, так сказать, восстановления отношений…   
         В противном же случае, я видимо не смогу себя сдерживать. И боюсь, как бы события не потекли в негативном русле.
         - Ты что же нам угрожаешь!? –  Антонина Ильинична вскочила и бросила салфетку на стол.
         - Ппподожддди, Ттттооня. Этттто интттерресно. Ссслишшишь, гггаддина, я тебе не верю!
         - У жены спроси.
         - Ссссогласен. Рррешу тттолько поссле того, как Тттоня нннаконец чччестно мннне от… отттветит на вввопррос.
         Антонина Ильинична Шагина с преданностью смотрит на мужа.
         - Тттимур дддействвитттельно отттец?
         - Да. Прости - говорит она сквозь вырвавшиеся слёзы
Андрей Петрович Шагин, почему-то, облегчённо вздохнул чем озадачил Антонину Ильиничну, а потом вдруг резко встал и, указывая пальцем на дверь продолжил.
         - Фффсё понятно! Пппошёл вон! Я его и беззз тебббя пппреккрасно вввоспиттаю!
         - Ну, видит Бог, что я не хотел воевать, а придется…- сказал Тимур, вставая со стула – попробую отстоять свои права, через Народный ссуд. Тем более, что я уже провёл кое-какую работу и разыскал стопроцентных свидетелей, могущих подтвердить, что на тот период мы с тоней жили семьёй.
         - Пппошёл вввон! – повторил Шагин.
         - Тоня, а ты присмотрись к нему, Андрей -то стал совсем другим за время войны, как будто это совсем не он. Предал нашу дружбу… присмотрись. Вроде он, а вроде и нет…

         Уже поздно вечером, уложив Лёшу, супруги обнявшись разговаривали в кровати.
         - А почему ты его выгнал? Мне показалось сначала даже, что ты нормально воспринял, что Лёшка от него. Даже вздохнул как-то с облегчением, вроде как камень с души. Может стоило принять его предложение и всё-таки съездить всем вместе к нему на дачу.
         - Я нне террппплю, кккогда уггрожают…
         - Ты мой неистовый герой! - Тоня с любовью погладила мужа по голове и поцеловала.
         Андрей Петрович задумчиво смотрел в потолок, словно решая какую-то сложную задачу.
         - А знаешь, по поводу его слов, что ты изменился. Я думаю, что это нормально после того, что ты перенёс. Не скрою, что я долго привыкала к твоему новому голосу и, главное, к даже изменившемуся цвету твоих глаз. Ведь хотя я всё ещё помню твой глубокий небесный взор, теперь без твоего серо-стального взгляда это будешь не ты. А мне пришлось заново полюбить тебя именно таким. Кстати, и по поводу сына – я верю, что именно ты сможешь воспитать его настоящим мужиком, рыцарем без страха и упрёка – звонко засмеялась она.
         - А пппо ппповоду пппутешествия ззза город, то я ппприглашаю тттебя ннна ссследдущей неделе ннна пикниккк. Я вввозьму машшину гддде нниббудь, а Лёшку остттавим с сссоседкой – сказал Андрей, словно окончательно приняв какое-то решение, приподняв голову и положив её на ладонь стоявшей на локте руки.
               
        …Не проходит и пары недель после последнего визита Тимура того, как его неожиданно арестовали и «Чёрный воронок» увёз друга детства в ночь…

               
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ
                VERGELTUNG
                ВОЗМЕЗДИЕ


                Глава 19.
               
                Трансформации.

1946 год.   Деревня Гришино,
 Владимирская обл.,
Александровский р-н.

        Вечер. Тишина. Слышалось, как звенела где-то цепь на колодце. Фыркали кони, которых повели в ночное. Далеко-далеко играла гармошка. Повсеместно распространялись вечерние запахи деревни – цветов, сена, травы и пищи из русских печек…
        Старая, заброшенная колокольня при бывшей церкви, ещё до войны, превращённой в склад. На самом верхнем ярусе, где когда-то висели колокола, у края без перил стояли двое - мужчина и женщина.
        Пара о чём-то оживлённо беседовала. Перед ними расстилался закат умопомрачительной красоты. Мужчина показал руками куда-то вдаль в сторону заката, и женщина подошла ближе к краю. Вдруг, мужчина неожиданно толкнул собеседницу в спину, и она упала с колокольни, не успев даже закричать.
         Мужчина осторожно подошёл к краю и посмотрел вниз. Потом он быстро сбежал по винтовой         
лестнице и вышел на улицу.
         Сумерки. На мужчине плащ с длинными полами и шляпа. Поднятый воротник и полы шляпы скрывали его лицо.
        Мужчина оглянулся по сторонам и подошёл к лежащему без движения женскому телу под колокольней. Носком вычищенного до блеска ботинка приподнял голову девушки, которой на вид лет двадцать пять. Глаза её были закрыты. Крови совсем мало, но девушка не подавала признаков жизни. Мужчина зябко запахнул полы плаща и пошёл к «61-му газику», стоящему неподалёку. Сел в автомобиль, хлопнув дверцей и, подняв облако пыли, уехал…

1953 год. Март. Туруханский район
Красноярского края, ИУ № 52595.

        В 1947-1953 годах в северных широтах шло грандиозное строительство Трансполярной магистрали. Прокладку железной дороги длиной около 1,3 тысячи километров поручили узникам ГУЛАГа. Работы шли в крайне суровых условиях Заполярья. Только зима там длилась около 10 месяцев, а с мая всё превращалось в непроходимое болото. 
            На очередную «стройку века» зэков начали отправлять еще до того, как там были созданы хоть какие-то условия для жизни. В итоге заключенные ГУЛАГа в Заполярье сами организовывали себе жилье — палатки, бытовки и землянки. Туда в итоге и попал осуждённый Тимур Абусоидович Тактаев после ареста в 1946 году.
        К началу пятидесятых лагерь расстроился и стал уже почти полностью автономным местом: там имелась своя электростанция, котельная, хлебопекарня, автомастерская, птице- и свиноферма, швейное производство, сапожная мастерская, а также заводы, где производили шпалы, мрамор, шлакоблоки и щебень. Однако, основной работой оставалось всё же строительство проклятой железнодорожной магистрали и люди в заполярном лагере все равно гибли в огромном количестве. Среди заключённых ходила байка, что потери узников всех заполярных ГУЛАГов при строительстве Трансполярной магистрали измеряли по страшной формуле: «одна шпала — один человек». Погибших хоронили без гробов: изготавливать их просто не было времени. Порой тела просто присыпали землей, чтобы не рыть могилы в условиях вечной мерзлоты…
      
        …В один из обычных лагерных дней в кабинет начальника лагеря вошёл Тимур Тактаев, одетый в фуфайку с номером, ватные штаны и шапку-ушанку. Снял шапку, оставив её у себя, комкая в руках.
        - Дверь закрывай быстрей! Холода натащишь! –  поёжившись недовольно сказал начальник.
        - Заключённый Тактаев, статья 193 часть 14, по Вашему приказанию прибыл! – по форме доложил заключённый.
        - Прибыл… Это хорошо, что прибыл…- бубнит себе под нос начальник, смотря в какую-то бумагу – Вот что, Татарин… Надоел ты мне пуще… На тебе бумагу, собирай манатки и вали по-тихому – уже громко и твёрдо продолжил он - Чтобы после обеда уже забыл о твоём существовании.    Зимник до Игарки от столовой пойдёт. Всё. Освободили тебя по амнистии. Хотя… Моя бы воля Татарин, то я тебя бы ещё в сорок шестом к стенке по 58-й… Ведь ты идейный враг советской власти! Пошёл нахрен отсюда! Документы в канцелярии заберёшь…
        Тимур Тактаев, снова напялив ушанку, молча вышел, сильно хлопнув дверью, всё-таки запустив в комнату ледяного воздуха…
               
1953 год. Москва.

        В огромном и чопорном ресторане гостиницы «Москва», занимающим целых три этажа, украшенному колоннами, блистающим искусственным мрамором и малахитом, играла музыка, звенела посуда.
         В большом зале, за накрытым столиком сидели шикарный Андрей Петрович Шагин в форме полковника МГБ, со звездой Героя Советского Союза и, как-то испуганно крутящий вокруг глазами, худющий Тимур Тактаев, хоть и в элегантном синем костюме в полоску, но выглядевший, всё же, как побитая собака в мясной лавке.
         Напряжённое молчание прервал официант, уронивший бокал, наливая в белое вино и рассыпавшийся в извинениях…
   
       - Нннну, дддддавввай ггговвворить, рррраззз уж ппппришли – первым начинает Шагин - Ттты же ппппригласил и вввот я сзззздесь – начинает разговор Шагин.
        - Я хотел попросить прощения за всё. В том числе и за первое моё появление в вашем доме тогда в сорок шестом.
        Андрей Петрович Шагин брезгливо поморщился.
        - ЙййЯЯЯЯ ннна тебя ззззззла нне держу. Ттттолько и вв обббщщеннниии нннне вввижу ссмысла.
        - Ты не понял. Я не просто каюсь и извиняюсь. Я пришёл с мировым соглашением, так сказать. И очень надеюсь, что ты с ним согласишься, и мы сможем поддерживать нашу былую дружбу.
        - Дддавввай, гггговори вввввв чём сссуть ттттвввоего ппппреддложения. Но, имей ввввввиду, что ты опппять бббббудешь уггрожать исппппппортить жизнь нам ссс мммоим ребббёнком - ййаа тут же уххожу.
        - Ни в коем случае. Выслушай, пожалуйста.
        Андрей Петрович с отвращением отодвигает бокал с вином и жестом подзывает официанта и говорит ему:
        - Пппприннеси кон… ккконньяк, бббоец. Хххххоррррошшеггго.
        Тимур одобрительно кивает.
        - Про Тоню, так ничего и неизвестно?
        - Нннет. Седддьмой гггод ужже.
        - Прими мои искренние соболезнования.
        - Бббблагггодарю, но дддля меня она вввсё ещё жжжива. Дддаввай ккк ддделу.
        Тимур откашлялся и начал.
        - Начнём с базовых вещей: Антонина подтверждала тогда тебе, что Алексей от меня… Соответственно, это установленный, так сказать, медицинский факт. Я соглашусь также и с тобой, что всё же настоящий отец не тот, от кого родили, а тот, кто воспитал.
        - Нннну, ввввот… Наччччалось…- Андрей Петрович выпивает рюмку коньяка и ждёт, пристально смотря на Тимура.
       - Я согласен не офишировать своё отцовство, а всего лишь прошу допустить меня к общению с ребёнком, в качестве друга семьи. Я даю обещание, что Алексей никогда не узнает от меня правды его рождения. Я буду максимально корректен при общении с ним. Я просто с ума схожу и боюсь, что...
        - Тттты уггггррожжаешь! – Шагин бросил салфетку на стол.
        - Упаси Бог! Это деловое предложение.
        Андрей Петрович на секунду «уходит в себя», словно принимая решение.
        - Ннну, лладно, этттто интттерресно – вдруг изменил тональность Шагин – гггговвворри…
        - Это тогда мальчик был совсем мал и ещё ничего не понимал, а сейчас ему уже почти десять. Можно сказать подросток. Я всё продумал. Всё получается очень даже естественно. Ни малейших подозрений для детской психики… Неожиданно приезжает старый друг родителей. Встреча. Потом я начинаю бывать чаще. Поверь - я умею дружить. Если через три месяца ты говоришь, что ничего не вышло, то я исчезаю в небытие.
         Шагин вдруг задумался.
        - А ттты дддо сих пппор дддисидеентствуешь? Неожиданно задал вопрос не по теме Андрей Петрович.
        - Узнаю старого чекиста! Так-то, да - наши политческие платформы, скажем, отличаются – улыбается Тимур - Но я обещаю, что не буду перековывать дитя в свою веру. Вырастет, сам разберётся.
         Шагин снова ушёл в себя и потом неожиданно улыбнулся.
         - Я ссссогласен, тттолько зззнай чччтто если обббманнешь – сссннноввва - сссядешь.
         -   Верю…
         - Вввозможно пппоттом и ййа нне разз обббрращусь к тебе ззза пппомощью вввзамен, кккассаемо твоих ссвязей и тттогда я ннне пппоттерпплю отказа.
         - Согласен… Буду только рад помочь.

         Через полчаса уже невозможно было себе представить, что эти два человека испытывали сильнейшую неприязнь друг к другу многие годы. Они смеялись, вспоминая молодые годы, подливая друг другу коньяк.
          - А ттты чччем ззанчт сссейчас?
          - Только устроился на Московский завод малолитражных автомобилей слесарем, а до этого после освобождения ключи делал в мастерской…

                Глава 20.
                Кто помог Сташевскому?
Москва, 1961 год.
 
        Перед началом совещания у главы КГБ Шелепина Александра Николаевича, или «Железного Шурика», как «за глаза» называли его сотрудники,… да, и, если честно, то и в Политбюро, не смотря на то, что лично принимал участие в этой истории и даже награждал «героя», ещё и ещё раз вчитывался в сухие строчки предоставленной аналитиками исторической справки, пытаясь понять где была допущена роковая ошибка: 

        «Аналитическая записка.       Для служебного пользования.

        … К началу 1950-х годов советским МГБ-КГБ удалось разгромить костяк бандеровских бандформирований на территории СССР. Однако деятельность самого Бандеры за границей рассматривалась как серьёзная угроза государственной безопасности. Именно поэтому органы безопасности получили приказ на проведение операции по ликвидации Степана Бандеры. Лидера националистов охраняли как соратники, так и агенты западных спецслужб, считавших Бандеру весьма нужной фигурой.
        В борьбе с украинскими националистами МГБ-КГБ активно использовали метод перевербовки. Вчерашние бандеровские боевики, разочаровавшиеся в своих лидерах, не желающие плодить преступления, убивая женщин и детей, приходили в органы безопасности с повинной. В качестве искупления вины они соглашались участвовать в уничтожении наиболее одиозных из своих бывших соратников.
        К работе против бандеровцев привлекались также и выходцы из семей украинских националистов, не желавшие идти по пути своих родственников. Именно таким человеком в 1950 году стал 19-летний студент Львовского педагогического института Богдан Сташинский.
        Выходец из семьи украинских националистов, Сташинский имел глупую привычку не платить за проезд в общественном транспорте. Однажды он был задержан за это милицией, и вскоре оказался в одном кабинете с сотрудником министерства государственной безопасности, который предложил ему сотрудничество.
        Вскоре Сташиннскому по заданию МГБ удалось внедриться в одно из бандформирований, которое по его наводке было уничтожено. После этого успеха Сташинского, как способного агента, отправили на спецподготовку, где ему предстояло стать агентом-«ликвидатором».
        В 1954 году под именем Иозефа Лемана Сташинский был отправлен в ГДР. Там он работал диспетчером в гараже, обслуживавшем советское представительство при правительстве ГДР.
        Первой успешной операцией Богдана Сташинского стала ликвидация в 1957 году в Мюнхене одного из соратников Бандеры Льва Ребета. В качестве оружия использовалось Изделие N 2022. Вдохнувший пары яда человек погибает мгновенно, а осмотр трупа не даёт никаких результатов – в качестве причины смерти медики называют сердечный приступ. Работа Сташинского была высоко оценена руководством.
        Свою главную операцию Богдан Сташинский провёл 15 октября 1959 года в Мюнхене, где тогда проживал Бандера. Бандера отпустил телохранителей, входя в дом, поскольку считал, что здесь находится в полной безопасности. Встреча состоялась на площадке третьего этажа, где Сташинский выпустил в лицо Бандере струю цианистого калия. В отличие от случая с Ребетом, всё прошло не так гладко. Бандера успел закричать, что привлекло внимание соседей. Впрочем, Сташинский благополучно скрылся с места происшествия. Когда приехали медики, Бандера был еще жив, хотя к отравлению добавилась и травма головы, полученная в результате падения. Однако до больницы идеолога терроризма живым довезти не смогли.
        За ликвидацию Степана Бандеры Богдан Сташинский был награждён орденом Красного Знамени…»…

        Заканчивался второй час, как шло совещание у Председателя КГБ. Совещание было посвящено «крупному провалу» советских спецслужб, а именно пропаже в Германии особо ценного агента-ликвидатора Степана Бандеры - Богдана Сташинского (псевдоним «Мороз») вместе с его молодой женой, гражданкой ГДР Инге Поль. Сташинский сбежал на Запад и сдался в руки западногерманского правосудия, признавшись в убийствах Ребета и Бандеры.
        По порядку расположения за столом докладывали все участники совещания. Результатов не было, даже близко.
        Председатель КГБ зло посмотрел на сидящих за длинным столом для совещаний высокопоставленных офицеров КГБ, нервно ломая в руках карандаш.
        - Ну, товарищи командиры, устроили вы всем подарочек. И, именно за день до запуска сооружения в Берлине. Это «провал» коллеги… Большой вонючий провал! Все радостные были… Даже товарищ Хоннекер уже звонил первому и тут, на тебе… Один из самых заслуженных и лучших агентов исчезает в том же Берлине, в неизвестном направлении… и вдруг «всплывает» на Западе… да ещё как!!! - кричит он. - И все же, в чём причина? – тут же говорит, успокоившись, обводя глазами присутствующих, словно ища поддержки.
        - Причиной побега, по нашему мнению, стало влияние жены - немецкой паркмахерши Инге Поль, которой, по данным прослушки, Сташинский признался в том, кто он на самом деле такой. Потрясенная женщина сразу стала убеждать мужа бежать на Запад, говоря о том, что советские спецслужбы всё равно избавятся от него, как от человека, который слишком много знает. Повторяю, что об этом говорят данные прослушки квартиры – доложил начальник второго управления.
            -  Неужели Богдан Сташинский познакомился со своей будущей женой Инге Поль в то время, когда готовился к выполнению акции? -  удивлённо спрашивает Шелепин.
            - Да, но как нам казалось, что одно другому не мешало.
        Шелепин задвигал желваками.
            - Казалось… - зло усмехнулся он – И кто она? Только поточнее.
            - Инге Поль -
дочь владельца небольшой автомастерской вмаленьком городке Дальгоф недалеко от Берлина. Девушка не блистала знаниями в школе и после ее окончив не пошла продолжать учебу в высшее учебное заведение. Однако, Инге, не отличаясь изысканной красотой, почему-то пленила Богдана, чему видимо способствовало природное чувство красоты и стиля, которое она успешно применяла в парикмахерском салоне в Западной зоне, где зарплата была выше, хотя курсы парикмахеров окончила в Восточной.
         - Давайте без художественных описаний! – раздражённо перебил Шелепин - А когда же Инге узнала о второй, тайной, жизни своего мужа?
        - В апреле 1958 года Богдан-Йозеф и Инге обручились. На церемонии присутствовали отец и мать невесты, ее брат Фриц и ближайшая родня... Со стороны Богдана не было никого. Он ведь выдавал себя за сироту. После ликвидации Бадеры…
          - Да , да . Это я знаю. После ликвидации Бандеры орденоносец отправился в Москву получать награду. Я её лично вручал. И после награждения решился попросить разрешения жениться. Я (после Вашей халатной проверки, между прочим) дал добро «со скрипом», если вы помните. Вы же знаете, что женитьба на немке никогда не приветствовалась в КГБ. Так же напоминаю, что я поставил условие, что Инге должна дать согласие сотрудничать с КГБ.
        - Он вернулся в ГДР и перед свадьбой рассказал невесте, что работает не в торговой миссии, а на КГБ – продолжил начальник второго управления.
        - И что же, немка согласилась стать агентом КГБ!?
        - Думаю, Богдан убедил ее: что это будет лишь формальность, а там - «как-нибудь выкрутимся». Но подписанное обязательство сотрудничать с КГБ у меня. Вот. – начальник второго управления достаёт из папки исписанный мелким почерком листок. - 8 января прошлого года с паспортами супругов Крыловых, граждан СССР, они прибыли в СССР на поезде Берлин - Москва.
        - Да, что мне ваши бумажки – «прошипел» Шелепин.
        - Мы возлагали на пару большие надежды – вмешался начальник Первого управления - Планировалось использовать супругов на разведывательной работе на Западе, возможно, даже в США. Для этого нужно было выучить английский и пройти новый инструктаж.
        - Правда, на некоторое время их отпустили в ГДР. – язвительно добавил представитель Пятого управления - Там они и поженились. Причем не только зарегистрировались, но и обвенчались по католическому обряду. Нам он объяснил, что если он продолжает играть роль выходца из Польши, то окружающие не поймут его отказа обвенчаться в костёле.
        - По приезду Сташинские доложили, что в их семействе ожидается пополнение - продолжил начальник Первого. - Мы выразили им недовольство, сказав, что это может помешать выполнению заданий и значит, их придется оставить в Москве.  Я, вот думаю, что возможно такой поворот не оставлял им выбора, и видимо тогда Сташинские решили во что бы то ни стало ускорить побег. Хотя… подтверждения такой версии у меня нет.
        - В январе этого года с разрешения КГБ Инге поехала рожать домой в Германию. Мальчика назвали Петером, но прожил он всего несколько месяцев: внезапно заболел и умер – добавил начальник Пятого управления.
        - Сташинский ведь даже ни разу не видел сына? - спросил Шелепин.
        - Именно поэтому ему разрешили только поехать на похороны, - снова продолжил начальник Первого управления - назначенные на 13 авгус¬та. И то при ус¬ловии, что он ¬бу-дет находиться под присмотром Штази на конспира¬тивной кварти¬ре.
         - Кто же проталкивал им разрешения на выезд, позвольте поинтересоваться, ведь это не так просто даже при моём согласии, при нашем-то «крючкотворстве»? Ну, да ладно. Об этом позже – махнул рукой Шелепин – Поведайте лучше, как же им с Ингой удалось выверну¬ться из-под кон¬троля?
        - Накануне похорон Сташинский в сопровождении чекистов Штази приехал в дом родителей Инге, откуда процессия должна была отправиться на кладбище. Не дожидаясь этого, супруги вышли через черный ход. С ними вместе вышел Фриц - младший брат Инге (откуда и знаем всё это). Несколько километров шли пешком. Потом на такси доехали до вокзала в Восточном Берлине, там Инге и Богдан сели на поезд, идущий в Западный Берлин. Фриц, кстати, остался и потом после интенсивного допроса в Штази скоропостижно скончался. Что и говорить, немцы даже социалистические, всё равно остаются немцами.
        - Американцев не удивило, как это Сташинские успели, что называется, вскочить в последний вагон? Как раз в ночь их бегства между Западным и Восточным Берлином была протянута колючая проволока.
        - Сие нам не ведомо, товарищ председатель, хотя складывается впечатленное, что Сташинские такой информацией обладали…   
        - У Вас, что ещё? - сухо обращается Шелепин к начальнику второго управления.
        - Активизировались по украинскому националистическому подполью. После ликвидации их лидера в позапрошлом году, на агента «Мороз» началась настоящая охота. Проверяем всех. Пока безрезультатно – докладывает тот.
        - Пятое, у вас есть ещё что-нибудь?
        - Выясняем реакцию диссидентских кругов. Похоже, что пока информация не просочилась – встаёт начальник пятого управления.
        Каждый из сидящих за столом повторно высказал своё мнение по поводу «провала». Даже контуженный с войны шеф аналитиков полковник Шагин написал записку и передал её на стол Шелепину. Тот быстро пробегает глазами переданную записку и кивает головой.
        - И ещё раз, кто ходатайствовал о выезде? – снова сказал Шелепин, обращаясь ко всем присутствующим…
        Никто не успел ответить, так как у стола Шелепина зазвонил аппарат «кремлёвки» и Шелепин снимает трубку.
        - Слушаю, Никита Сергеевич! – говорит он в трубку телефона - Да… Да… Да, именно он Бандеру… Сташинский Богдан Николаевич… Да, Никита Сергеевич… Я сам награждал… Работаем… Подключили… Есть доклад завтра в одиннадцать…
        Шелепин положил трубку и промокнул пот со лба салфеткой со стола - Настучали уже, твари… - тихо сказал себе «под нос» и потом, обращаясь к присутствующим - Всё. Работать. К 21.00 мне нужны хоть какие-нибудь, но результаты. И ответьте мне, наконец, на вопрос - Как так случилось, что суперважный агент, за которым охотятся все спецслужбы мира, спокойно выезжает за границу?        Все встают и выходят из кабинета. Шелепин сначала тянется к пульту селекторной связи, но встряхивает головой, как будто вспомнив, чего-то и поднимает трубку телефона.
        - Верните ко мне Шагина – говорит в трубку.
       Открылась дверь. Вошёл полковник Шагин.
        - Прочитал вашу записку – обратился Шелепин без преамбул к офицеру. Всё-таки, думаете, что кто-то внутри готовил эту акцию?
        - Уввверен…- отвечает тот.
        - Вот и займитесь этим тогда.
        - Есть.

                ГЛАВА 21.
                Художник.

1974 год. 15 сентября
Москва.

Дневник Василисы Глотовой.
         «Наша встреча»
        «…Сразу после занятий в «художке» мы с подружками, натянув куртки и захватав планшеты с рисунками, выбежали из здания и побежали к метро.
        Погода была, мягко скажем, «не очень»: пасмурно и по периодическим резким порывам ветра, взметающего пожухлые уже жёлто–зелёные листья, и редким, но «смачным» каплям, попадающим в лицо, было понятно и без прогноза, что более чем возможен дождь.
        Мы поехали на «Беляево».  Там рядом, на пустыре, должна была состояться первая выставка художников-нонконформистов и, конечно же все мы, мечтающие о настоящем искусстве, не могли пропустить такое событие, несмотря на тревожные предупреждения родителей и преподов, которых мы наслушались за пошедшую неделю вдоволь.
        Да мы и сами были уже не маленькие и очень хорошо понимали, что если власти действительно захотели бы запретить выставку, то они ни одному участнику даже не дали бы дойти до пустыря, а тут…  Также нам казалось, что не может же какая-то выставка стать чуть ли не делом государственной важности и что к участникам и гостям вряд ли могут применить чересчур серьезные меры.
        Готовясь к политинформации в школе, я узнала, что сейчас также складывалась хорошая международная обстановка (ха! – это мне папа так сказал).
        Так что, политический барометр показывал такую хорошую погоду, что мне не трудно было убедить подруг отбросить страхи и вместе поехать на мероприятие.
        В метро мы увидели много людей самого разного возраста с мольбертами, самодельными подставками для картин и чертёжными тубусами, в которых явно были так оберегаемые авторами шедевры.   
        Место, выбранное для показа, находилось недалеко от леса на большой поляне, которая была легко доступна, как для машин, так и для пешеходов. Оно выгодно отличалось от остальной части пустыря, загроможденного огромными трубами, которые ржавели в размокшей грязи.
        Мы опоздали и двенадцать часов, на которое было назначено открытие выставки, давно уже прошли, а до пустыря было идти не меньше километра и мы шли быстрым шагом, почти бегом.
        Вдруг в толпе, направлявшихся к метро, мы увидели ребят-одноклассников из «художки», которые показались очень растерянными. Они делали руками какие-то знаки, которых мы по-девичьи расценили, как тупой флирт, и гордо прошли встречным курсом, не остановившись.
        Дорога поднималась вверх и идти было трудно, однако мы добрались, наконец, до места, с которого просматривался пустырь, и перед нами открылся настоящий спектакль:
        Под моросящим дождем толпились испуганные, сбитые с толку зрители, а растерявшиеся художники, собравшись жалкой кучкой, стояли, не решаясь распаковать картины. Всюду виднелись милицейские машины, хотя милиционеров в форме было немного, и они держались в стороне. Наоборот, было много странных одинаковых штатских, которые держали в руках лопаты. Они легко различались в разношёрстной толпе. Кроме того, стояли бульдозеры, поливальные машины и грузовики с готовыми для посадки деревцами.
        Происходило что-то совершенно непонятное. И, если честно. То мы тоже поддались общей растерянности. Тут подошли художники и объяснили нам суть дела. - Им сказали, что на этом месте срочно решили разбивать парк, пустырь нужно подготовить для посадки деревьев, поэтому все собравшиеся должны немедленно уйти, чтобы не мешать трудящимся работать. Они организовали субботник. Тот факт, что субботник устраивался в воскресенье, по-видимому, никого не смущал.
        Многочисленные иностранцы и толпа зрителей ждали, как будут дальше разворачиваться события, нервно перешёптываясь.
          Какие-то художники попытались пройти к центру поляны, где бы они никому не стали мешать, но их немедленно окружили бравые молодчики, которые ругались, угрожали и кричали: ’’Катитесь отсюда вон! Ваши дрянные картинки никому не нужны!”.
        Тогда вперёд вышел один из художников и сказал, что в таком случае они будут показывать картины тут же, на месте, сразу распаковав свои и, так как поставить их на треножник не было никакой возможности, то он стал держать свои картины на вытянутых руках. Большинство художников последовало его примеру.
        Я не могла наглядеться на смелого художника, вышедшего первым. Это был высокий, статный, широкоплечий и белобрысый красавец, лет тридцати. Он стоял, держа в вытянутых руках две картины, на которых в непривычной манере «Окон РОСТа» были изображены героические лица не фоне развивающихся красных полотнищ, со взглядами, полные решимости и отваги, чем то напоминающие его собственный. Под одной из картин небрежная надпись гласила: «Герои не сдаются!».
        Как же был красив этот смелый художник!!! – сильные, жилистые руки, державшие картины… Взъерошенные светлые волосы мокрые от дождя и большие голубые глаза… Я страстно влюбилась в этот образ!.. Впервые в жизни я почувствовала настоящее непреодолимое сексуальное влечение… Прямо, страсть! Да! Именно так!
         И тут началось что-то невообразимое: у этих смелых людей стали вырывать из рук картины. Одна из работ упала в грязь и несколько «дружинников» пыталось вырвать у кого-то другую, но тот в нее вцепился и держал изо всех сил. В конце концов, «дружинники» добились своего… Другие ’’трудящиеся” завели бульдозеры, крича, чтобы все немедленно убирались и не мешали им работать. Если что-нибудь случится, они ни за что не отвечают…
        Тут я увидела, что картина моего кумира, разорванная, валяется в грязи, а бульдозер, рыча, медленно двигается сквозь толпу прямо в сторону «раненого» произведения искусства. Люди в страхе шарахались в стороны. Я, окончательно потеряв контроль над собой, не на шутку разозлилась и, бросившись наперерез бульдозеру, истошно, что то кричала, типа: «Остановитесь варвары! Что вы творите! Это же искусство!!!». Трактор на секунду притормозил и этой секунды хватило, чтобы белобрысый красавец подобрал холст...
        Потом мы вместе бежали под дождём, взявшись за руки… И никогда я ещё не была так счастлива!!!
        - Как тебя зовут, бесстрашная!? – спросил красавец уже около метро.
        - Василиса – ответила я, боясь нарушить возникшую между нами хрупкую связь.
        - А меня Паша. Спасибо за помощь – сказал он и поцеловал меня прямо в губы. - Ну, ладно Василиса-прекрасная, мне пора – и красавец скрылся за захлопнувшимися дверями станции метро, оставив меня под дождём размазывать, неожиданно хлынувшие слёзы… Слёзы всеобъемлющего счастья!
        Дома меня ждал серьёзный разговор с папой. Но мне было всё-равно. Я счастлива!!!

1974 год. 29 сентября
Москва.

        Конец сентября, но ещё довольно тепло. В разгаре «Бабье лето». Наконец состоялась, теперь уже разрешенная, выставка нонкомформистов. Теперь уже в Измайлово. В ней приняли участие в два раза больше художников, зрителей было около полутора тысяч человек.
        Эта выставка художников в лесопарке вторая, после "бульдозерной", выставка работ художников-авангардистов-нонфорформистов, объявленная как "показ картин на открытом воздухе". Выставка состоялась спустя две недели после первой, но в отличие от "бульдозерной" была полностью санкционирована властями.
         На выставке среди прочих были представлены и работы художника Павла Найдёнова -  сына советских офицеров, прошедших войну. Несмотря на прогрессивную манеру письма своих картин, он убеждённый комсомолец и патриот, вдохновлённый рассказами родителей, пишет о войне. Отец Павла принимал участие в освобождении концлагеря «Освенцим» и много рассказывал о страданиях там заключённых. Одна из тем художника Найдёнова «Страдания детей Освенцима».
         На выставке молодой художник  познакомился с женой атташе по культуре шведского посольства Гретой Ольсен, которая, к удивлению Павла, проявила неподдельный интерес к его работам и с её уже старым другом, известным поэтом-диссиденом Тимуром Тактаевым, с которыми подчас он вёл жаркие искусствоведческие споры. Это почти случайное знакомство на выставке положило начало их общению на годы вперёд...

1979 год. 15 сентября.
Москва.

Дневник Василисы Глотовой.
        «…Сегодня я встретила ЕГО! ЕГО – того, о ком мечтаю с того самого дня в сентябре 1974-го.  Со дня нашей встречи на «Бульдозерной выставке» … Я безумно влюбилась тогда. И не было не одного дня, когда бы я не мечтала о встречи с ним и вот…  Днём, так буднично, я встретила его в институте. Он – наш преподаватель живописи. Осталось только отбросить ложный стыд и… моя мечта сбудется…».

                Глава 22.
                Ангел.

1979 год. Сентябрь. СССР.
 д. Гришино, Александровский район,
Владимирская обл.

        Промозглая и холодная осень. Пасмурные и ветреные дни наводят в душах тоску и какое-то беспросветное уныние. На улице – пустота. Не видно даже птиц. Люди, особенно в сёлах, закончив осеннюю страду, предпочитают отсиживаться по домам в такое время, согреваясь семейной заботой и собственным теплом.
        Небольшая, более, чем скромного убранства комната, в таком же скромном деревянном доме на окраине деревни, с покосившейся крышей и облупившейся когда-то голубой краской на обитых досками бревенчатых боках. За окном этой комнатки шёл обложной дождь, который не прекращался уже вторые сутки. В маленькое окошко, завешанное ситцевой шторкой, немного жутковато скребли ветки рано облетевшей берёзы, изгибающейся под порывами ветра, и так скребли, что казалось, что они просятся пустить их в тепло комнаты обсохнуть и погреться.
        Стекающие струи дождя громко шумели, скатываясь по железной крыше. Угол комнатушки немного промок, и образовавшийся подтёк изредка, сначала набухая и «грозно предупреждая», выпускал «жирные» капли, которые со звоном падая в предусмотрительно подставленный хозяйкой тазик, стоящий на любовно сложенном белом вафельном полотенце, издавали звук похожий на отдалённый набат колокола.
        За аккуратно прибранным обеденным столом, на котором стояла настольная лампа под классическим зелёным абажуром, перед стаканом в подстаканнике, наполненным дымящимся ещё чаем, сгорбившись, накрывши плечи пуховым платком, сидела пожилая женщина в очках с толстыми стёклами. На столе лежала большая стопка ученических тетрадей и письменные принадлежности. Женщина, не торопясь, изредка послюнявив пальцы, перелистывала тетрадки, делая в них пометки и выставляя оценки. Тихо слышалась классическая музыка из большого чёрного репродуктора на стене. Потрескивали полешки в печке, добавляя благости и и уюта в обстановку…
        Вдруг, нарушив уют, со скрипом открылась входная дверь, которая вела прямо в комнату, а не в сени, как обычно. Не здороваясь и стряхивая с себя капли дождя, вошёл мужчина в мокрой зелёной плащ-палатке с накинутым капюшоном. На его ногах были надеты высокие рыбацкие сапоги. Женщина медленно обернулась на стуле в сторону входящего и сняла очки, близоруко щурясь.
        Вошедший мужчина скинул с головы капюшон.
        Женщина, без тени удивления и страха, очень спокойно положила очки на стол, привычно поправила седые волосы, переложила руки на колени, ровным голосом обратившись к вошедшему: «А, это ты… Я ждала тебя много лет… Даже не уезжала… Ждала… Боялась… Но теперь уже не боюсь… Ты украл у меня любимого. Ты украл его и соответственно мою жизнь… Я хочу к нему… Я готова…».
        Вошедший мужчина тоже спокойно повернулся к стене, неспешно покрутил ручку репродуктора, делая погромче. Женщина даже не пошевелилась. Потом нежданный гость резко развернулся от радиоприёмника, вытащил из кармана, держащую что-то руку и тут же прозвучал один «сухой» хлопок… Пуля попала в лоб женщине, и она упала спиной на пол, опрокинув стул…
               
1979 год. Сентябрь. 
д. Гришино, Александровский район,
Владимирская обл.

Теперь та же скромная комната дома одинокой пожилой учительницы в деревне Гришино была полна людьми, визуально совершенно равнодушными к таинству смерти, и эта комната жила совершенно иной, какой-то деловитой и суетливой, жизнью. На полу лежал труп хозяйки с открытыми, смотрящими в потолок «стеклянными» глазами и аккуратным пулевым отверстием во лбу. Крови почти не было.
        Местный участковый майор Семёнов, возраст, которого явно не соответствовал должности и ему, судя по всему, давно уже надо было бы уже быть либо минимум полковником, либо разводить цыплят на пенсии, разглядывал ученические тетрадки на столе.
        Тут же работала команда криминалистов из района. Старший из них – тоже уже не молодой эксперт по фамилии Донской, детально перебирал вещи кругом, помогая Семёнову при обыске и ища гильзу, или… ну… вообще, чего-нибудь. Растерянные понятые толпились в светёлке и тихим тревожным шёпотом обсуждали случившееся...
        - Таак,..  Костырина Светлана Васильевна, значит… Знавал я её…- задумчиво сказал Семёнов - А, что Брылёв то не приехал? Как без него то? – продолжил он, обращаясь к эксперту.
        - Наследили-то, а толку… - бубнил тот себе под нос – а?.. – встрепенувшись - Завтра только будет. Он же во Владимире. У нас новый шеф. «Новая метла», так сказать… - отвечал, ухмыляясь Донской - Так их теперь совещаниями в управлении «замордовали»… Звонил. Просил передать, что ты старший. Всё по форме… А труп в морг в Александров. Я уже и труповозку вызвал.
        - Да я то, что? Я ничего. Главное, чтобы потом не орал, что мы «лохи» деревенские и все бумаги переделывать не заставил…  Нашёл чего-нибудь? - Семёнов развёл руками - Ума не приложу - вот, кому надо убивать старенькую сельскую училку? Убить и ничего даже не взять. Хотя, и брать то тут нечего - почесал он в затылке, озираясь вокруг-      Ну, хоть бы мыслишка… А ты, что скажешь?
        - Не моё это дело - версии строить. Скажу только, что убили её из импортного оружия. Хорошо, что в лоб стреляли - удобно было входное отверстие измерять. А пулевое отверстие это… не соответствует ни нашему «ТТ», не «Макарову». Скорее всего «Вальтер». Я на войне и после много таких видел.
        Семёнов опять развёл руками - Ну, скажи мне пожалуйста - какой ляд у нас тут «Вальтер»!? Да, в наших местах «Ижевка-вертикалка» охотничья и то уже все думают, что «царь» …  А тут, «Вальтер» … Иди ж ты…
        - А тут ещё и оружия нет, и гильзу не нашли пока… Да и убийцу жертва видимо знала, раз спокойно сидела к нему лицом. Следов борьбы нет. Не простое дельце вы Брылёву подкинули… Мало у него проблем…
        Семёнов нервно бросил одну из тетрадок на стол.
        - Ну, ты, блин, даёшь! Мы, чоли её угрохали!? А, вообще, жаль. Хорошая баба была. Добрая. Я её знал…
               
1979 год.
Владимировская область.
Александровский район.

        Семёнов почти четыре года бился за то, чтобы у участкового (то есть у него), под надзором которого находится несколько деревень, был бы свой маленький кабинет. И вот, в, наконец-то, в недавно выделенную ему отдельную комнату в Искровском сельсовете вошёл следователь РОВД города Александрова, Владимирской области капитан Брылёв – «молодой, но ранний» тридцатитрёхлетний карьерист, мечтающий о переводе в Москву. Семёнов доложил Брылёву о происшествии и представил заполненные им, как мог, бумаги.

        - Так вы говорите, что давно и хорошо знали погибшую. Что за человек она была? – мельком глянув на бумаги, недовольно скривив губу, спросил Брылёв.
        - На редкость душевный человек. Педагог по призванию. Детей моих учила. Светлая какая-то была…
        - А как давно Вы её знали?
        - Да, как у нас появилась… Почитай, больше тридцати годков уже.
        - Это, что значит «появилась» - заинтересовался Брылёв.
        - Я же говорю, что светлая… Так с неба и свалилась…
        - Ну хватит!!! У нас серьёзный разговор! - Брылёв нервно сложил протоколы в стопку, постучав пачкой по столу, выравнивая края.
        - Да ладно, капитан, не ерепенься… Послушай, как было – говорит Семенов, пододвигая стул ближе к Брылёву.
        - Я весь во внимании - согласился тот.
        - Осенью сорок шестого… Я тогда ещё подростком был… Мы нашли «ангела»…
        Брылёв в разочарованном негодовании ударил ладонями по столешнице…
        - Да всё, всё. Ладно, ладно… - запричитал участковый и сразу продолжил - Так вот, в сорок шестом выгоняем мы с пацанами коров, вдруг видим, что у старой колокольни лежит очень красивая женщина. Кто такая? Откуда? - примирительно взяв за плечо следователя и продолжая сказал Семёнов - С виду мы думали, что мёртвая. Но потом один из нас нащупал слабый пульс на шее. Ну, и отвезли в Александров в больницу.
        И вот, через два года она возвращается оттуда, не зная никого и ничего здесь, и также ничего не в состоянии вспомнить о своей прошлой жизни – продолжает он - Имя, и то ей доктор в больнице дал. Мне она, кстати, нравилась очень, хоть и старше была, и я стал помогать ей во всём - с жильём, с работой и так далее… 
               
        Брылёв вдруг так заинтересовался историей «упавшего ангела», почуяв в ней какой-то потенциал для раскручивания, такого нужного ему, громкого дела, могущим стать толчком в его, до настоящего момента,    безысходной, карьере, что уже к трём часам того же дня после встречи с Семёновым вёл беседу с главврачом Александровской больницы в его кабинете, иногда что-то помечая в своём блокноте...
        - … Да, да. Конечно, припоминаю. Я тогда в травме ещё работал… Больница тогда ещё большая была… Народу много работало… - задумчиво начал рассказывать главврач, явно сожалея об ушедшей молодости - Привозят к нам как-то молодую женщину с тяжелейшими травмами в результате падения с высоты. Всё, как и должно быть: без сознания, переломы, ушибы, гематомы, череп расколотый. «Полный букет», в общем… А у нас тогда вот так в приёмном отделении было… Я тут… А Васька тут…
        Главврач усиленно зажестикулировал и пытался рисовать на салфетке, вспоминая былые времена…
        - Всё понятно. Вы к сути, к сути ближе, пожалуйста - «вернул врача на Землю» Брылёв.
        - Да, да, конечно… - спохватился тот - …В общем, везти во Владимир - не довезём. Москву - тем более…  Да, у неё и документов нет, чтобы в более-менее приличное медучреждение пристроить…    Милиция, простите, Ваша - посуетилась чутка, да и бросила… Что делать!? Баба то эта совсем плохая была…
        Брылёв перевернул страничку блокнота.
        - Ну, ну…
        - Я же говорю, что работал у нас тогда врачом Костырин Василий Семёнович… «От Бога был врач! Многопрофильный многостаночник, что говориться… Прям, едрён, «Сестра Виноградова»!. Он во время войны начальником санпоезда был… Опыт колоссальный!.. А он, как раз кандидатскую тогда защитил по травмам падения с высоты и за докторскую сел…
        Загрустивший было уже Брылёв, совсем близко подвинулся к Главврачу, вместе со стулом - И, что он?!!  Ну, чуть быстрее, уважаемый.
        - Он и взял эту больную и потом два года вёл её пока не поставил на ноги и не выписал в сорок восьмом практически здоровой, только с частичной амнезией… А, когда выписывал, то в метрики свою фамилию и отчество поставил, так как она ему почти, как дочь стала…
        Брылёв, выдохнув, захлопнул свою записную книжку.
        - А как бы мне поговорить с этим Костыриным? – спросил он.
        - Боюсь, что это невозможно, друг мой, так как мой друг профессор Костырин скончался два года назад в результате инфаркта…

1979 год.
Владимировская область.
Александровское РОВД.

        Уже в начале декабря участковый Семенов и следователь Брылёв снова встретились, но уже в кабинете Брылёва в Александрове.
         - Чё за спешка, Михалыч? У меня там зернохранилище зимнее спалили в Лазаревке, а ты быстрее, быстрее… Что случилось-то?
         Брылёв ходил из угла в угол кабинета, находясь в крайней степени возбуждения.
        - Ты же знаешь, что есть к меня задумка в Москву перебраться - начал он, схватив, словно ища поддержки, участкового за погон.
        - Да. да… Помню. Говорил ты как-то о своей мечте - согласился Семёнов, отстраняя руку.
        - Так вот, думал я, что «раскопаю» откуда у вас в Гришино таинственная незнакомка в сорок шестом взялась и заметят меня.
        -  Ну, что ж - правильно мыслишь.
         - Да какой там! Раскопал такое, что лучше бы и не лез!
         Семёнов участливо, по-отечески усадил старшего по должности товарища на стул и сам сел рядом, смотря Брылёву прямо в лицо.
        - Не бузи, начальник. Давай всё по порядку.
        - Ну, выяснил всё, что мог у Главврача нашей Больнички. «Порыскал» там. Даже платье, в котором незнакомку тогда нашли сохранилось. Кстати, по этому платью один из свидетелей в Москве её и вспомнил.
        - Ух ты! – воскликнул участковый.
        - Подожди радоваться!.. Итак… Я беру отпуск за свой счёт и в Москву. С моей «ксивой» и постановлением о возбуждении уголовного дела, доступ то мне везде открыт. Ну, я и начал «шерстить». Сначала в архивах посидел по пропавшим без вести, потом со старыми следаками поговорил, которые эти дела тогда вели. И так далее… Далее… Целый месяц в первопрестольной работал…
        - Да, что же ты меня мучаешь! Кто она!? - Семёнов вскочил со своего стула.
        - А она… она… - Брылёв тоже встал со стула, поправив причёску и одёрнув китель, а потом почти торжественно произнёс - максимально предположительно, как установил я… то есть с высокой степенью вероятности… бесследно пропавшая в сорок шестом жена Героя Советского Союза и генерала КГБ Шагина Антонина Ильинична, двадцатого года рождения!!!   
        - И, что теперь? – снова присел на стул и тихо сказал Семёнов.
        - У таких людей жёны просто так не пропадают. Помнишь, как в «Собаке на сене» - «Я столько бедствий жду, Тристан, что наименьшим будет плаха» - криво улыбнулся Брылёв.
        - В прокуратуру отдавай дело, пока не поздно. Их подведомственность. Может наоборот «очко загребёшь».
        -  Рано еще. У меня тут есть пару местных рабочих версий убийства. Поработаю над ними сначала. Если ничего, тогда… Сырой материал нельзя в прокуратуру сдавать…

                Глава 23.
                Она.
1979 год, 7 ноября.
Москва. Кремлёвский дворец.

        Торжественный приём по случаю 62-х-летия Октябрьской революции.
        Крошев Сергей Кириллович - ветеран Великой отечественной войны, бывший узник фашистского концлагеря, строитель первой домны, потомственный сталевар и победитель всевозможных профессиональных соцсоревнований многих лет на своём Череповецком металлургическом заводе, гордый собой вышагивал по сверкающему, празднично украшенному фойе Дворца Съездов, звеня своими орденами и медалями, «навечно» притороченными к единственному имеющемуся у него костюму. Иногда он заглядывал в лица, или даже пожимал руки разным известным и даже знаменитым людям, встречающимся у него на пути. Радость и гордость за самого себя его просто переполняла.
        Прозвенел звонок, призывающий в зал. Сергей Кириллович, скорее «для порядку», посмотрел в, на самом деле, уже выученный наизусть, пригласительный билет и поспешил к поименованным там дверям, отряхивая на ходу с себя крошки от только что съеденного им бутерброда.
        Пробираясь к своему месту, сталевар озирался по сторонам и снова и снова заглядывал в пригласительный. Вскоре он увидел указанный в красивой открытке номер на свободном кресле около седого «как лунь» пожилого человека восточной наружности в ярком полосатом халате, среди полос, которого сияла звёздочка Героя социалистического труда. Про себя, Крошев дал простое прозвище соседу – Седой.
        - Здравствуйте! Извините, но там моё место - обратился он к людям, сидящим между проходом и его местом. Люди вежливо вставали по мере продвижения Крошева к своему месту.
        Крошев протискивается между спинками кресел и рядами, сверкающих орденов и медалей, с удовольствием вдыхал аромат «Красной Москвы», минуя героинь.
        - Здравствуйте, уважаемый! Разрешите? – обратился он уже к Седому, кивнув в сторону своего места.

        - Конешно, дорогой! Проходы! – доброжелательно ответил Седой, вставая, подобрав полы халата.
        - Второй звонок только, а уже полный зал - смущённо сказал Крошев.
        - Это да. Не тэрпится людям. Хотят уважаемых аксакалов быстрее увидэт. Для этого ехали из далёко. А ты, дорогой, откуда сам то будешь? Я чабан. В ауле живу в Кыргызии. – с готовностью поддержал разговор Седой.
        - Я сталевар потомственный. У мартена стою. Новый Череповецкий металлургический завод. Может, слышал? Что в Вологодской области?
        - Нэт, извини дорогой, нэ знаю. Я и русский то из
война толко узнал. Извыны.
        - Да ты что! Воевал, говоришь, а где!? - Крошев обрадовано встрепенулся.
        - Пэрвый украинский. Пыхота.- с гордостью произнёс Седой.
        - Вот так да! Вы же меня из лагеря спасли! Земной тебе поклон, друг! А я - Второй белорусский. И тоже, брат, пеший пехотинец. В общем, родные души мы с тобой.
        - Это так и ысть. Наши Освенцим бралы. Смотри, как уважают ветеранов! Совсем рядом с главным местом места дали - седой кивнул на президиум.
        Крошев первый раз оглянулся вокруг своего места. До президиума «рукой подать», а совсем близко по правой стороне ложа с явно иностранными гостями. Сергей Кириллович заметил даже пару чернокожих гостей в затейливых нарядах.
        - Здорово! Спасибо парткому, что меня этим пригласительным наградили - сказал он. - Когда ещё сподобимся попасть, а тут хорошо всё видать, а значит, запомнится шибко. Внукам потом будем рассказывать… Вот, дескать, довелось… Поверят ли?
        Прозвучал третий звонок и торжественное заседание началось.
        Под огромный портрет Ленина на фоне кулис в виде советского флага вышло всё руководство страны во главе с Брежневым. Заиграл гимн. Все встали.
        Руководитель МГК КПСС открыл торжественное собрание и предоставил слово основному докладчику секретарю ЦК товарищу Кирилленко. Тот говорил долго и монотонно. Хотя, речь Кирилленко, подчас и прерывалась аплодисментами, но все явно утомились.
        Крошев не то, чтобы из интереса, а больше от скуки, разглядывал зал в театральный бинокль, приобретённый заранее в фойе.
        - Сколько же заслуженных людей тут! От одних только геройских и генеральских звёзд, аж в глазах рябит! – сказал он с восхищением.
        Седой показательно выпятил грудь, обращая внимание Крошева на звёздочку приколотую к халату.
        - Я даже с космонавтами ручкался, а! – похвастался сталевар.
        - Даа… По програмке ещё банкэт будет.
        Крошев обвёл биноклем зал и останавил взгляд на ложе для иностранных гостей.
        - А женщины какие! Просто блеск! Я и не думал, что такие бывают.
        Вдруг, бессистемное движение рук с биноклем останавилось в одной точке и Крошев начал судорожно крутить колёсико для наведения резкости.
        - Да, нет! Быть такого не может! Ну, вылитая… Только постарше… Да, нее… Точно она… - ошарашенно бормотал он себе под нос.
        - Эээ! И што, красавису увидэл? - с хитрой улыбкой спросил Седой.
        Крошев, не моргая, явно в шоке от увиденного, отложил бинокль прямо в руки Седому и обессилев упал на своё кресло, смотря в одну точку в прежнем направлении. Взгляд его затуманился от нахлынувших, каких-то ярких воспоминаний.
        А Крошев вдруг, так явно увидел площадь между бараками в Освенциме…

        …Заключённый 32967, он же Крошев Сергей Кириллович вместе с другим узником ремонтируют лопнувшую трубу водопровода на краю плаца, радуясь лёгкой работе.
         На плацу стоят несколько сотен истощённых, абсолютно голых детей разного возраста. Заключённым, ремонтирующим трубу прекрасно видно и слышно (ветер в их сторону), что происходит.
         Перед детьми стоят несколько немецких офицеров и переводчик из заключённых. Среди них гауптман фройлян Гретхен Поль, руководящая детскими бараками. Несколько детей стоят совсем рядом - девочка лет пяти и два мальчика, примерно по семь.
        - Детки, кто хочет пойти на сдачу крови - два шага вперёд - по-немецки говорит фройлян Гретхен, а переводчик переводит на несколько языков по очереди, включая русский.
        - Я боюсь. В прошлый раз очень больно было… Не хочу…- по-русски, хныча, говорит девочка.
        - Дура, иди. Остальные в газовку - сказал ей один из мальчков.
        - Я не ела сегодня. У меня польские мальчишки пайку отняли. Может и крови то не будет…- снова хнычет девочка.
        - Тогда лучше в газовку… Они тех, у кого крови нет - расстреливают, а это больно должно быть…- вступает в разговор второй мальчик.
        - Да. Тогда в газовку. Там не страшно. Просто на пол ложишься и как будто засыпаешь. И главное, что потом ни кушать не хочется, ни вставать рано не надо… Ладно, я ел. Я пойду - снова говорит первый.
        Первый мальчик сделал два шага вперёд, незаметно помахав за спиной ручкой друзьям.
        Достаточно большое количество детей вышли вперёд.
        - Вот, и молодцы. Кто на кровь - в машины. Остальные берёмся за ручки парами и за мной – с игривым видом сказала фройлян Гретхен, а переводчик добросовестно перевёл на языки - Сегодня банный день и все идут мыться – продолжила она.
        После этих слов длинную живую цепочку детских измождённых тел обречённо ведут к газовым камерам…
        …Вдруг гром аплодисментов вырвал сталевара из временного забытья, и он обнаружил себя и Седого сидящими на своих местах в зале, периодически активно аплодирующих. Крошев прибывая в состоянии некоего смятения, совершенно не осознавая происходящего на трибуне, хлопал ладонями.
        - Слушай, дружище, у тебя вроде программка была? Есть там антракт? - обратился Крошев к Седому.
        - Целый два.
        - А где во-о-он из той ложи выход, как думаешь? - Крошев указал рукой на ложу иностранных делегаций.
        - Так, вот же план.
        - Ну-ка, дай посмотреть - Крошев вырвал из рук Седого программку с планом зала.
        - Ээээ… Пожалуйста, пожалуйста, друг… Ты толика не нервничай так. Что случилось-то? - отдал программку Седой.
        - Потом… Потом… Извини…
        Крошев поспешно выбежал в холл Дворца Съездов и занял наблюдательную позицию, прислонившись спиной к колонне напротив выхода из ложи для иностранных делегаций.
        Прозвенел звонок, обозначающий начало перерыва в официальной части приёма.
        Из дверей, ведущих в ложу, начали выходить люди. Красивые, улыбчивые, нарядные, раскованные, но всё же «не наши» люди.
        Среди прочих, в сопровождении высокого элегантного кавалера вышла и женщина за пятьдесят, в шикарном блестящем платье, модной причёской, а шея обрамлена ожерельем из каких-то крупных и явно дорогих камней. Тонкие губы и, несмотря на улыбающееся лицо, холодный взгляд.
        - Она!!! - тихо сдавлено просипел Крошев и присел на красную банкетку, стоящую под колонной.
        - Она - Уже твёрдым голосом повторил для себя Крошев - Ошибки быть не может.
         Крошев, возбуждённый увиденным, побежал к своим дверям. На входе в зал он столкнулся с выходящим оттуда Седым.
        - И сьто слюсилось?
        - Случилось!.. Случилось, браат!..
        - Да, чито сюлющилось, то? Пойдём пирисядем и всё расскажи мине.
        Ветераны, обнявшись садятся на ближайшую банкетку. За прогуливающейся в фойе праздничной толпой видно, как Крошев что-то рассказывает Седому, активно жестикулируя:
        - Я узнал её!
        - Та, кого её то?
        - Женщину-фашистку!
        - И сьтооо!!!???? – удивлённо восликнул Седой – а нешибся, а? И оттакуда здеся?
        - Нет, точно она! Я эту гадину из миллиона узнал бы! Это она в Освенциме деток мучила!
        - И зовони в КаГэБэ! Так и надо исделати!
        - Точно! Сейчас так и сделаю!

        Звонит первый звонок, и гости потихоньку пошли в зал, где неспешно стали занимать свои места. С ними, извинившись, пошёл и Седой, а Крошев сначала подбежал к вахтёру, а потом проследовал к телефону-автомату, висящему на стене в фойе.
        Через пять минут, уже в пустом фойе, к нему подошли двое крепких мужчин с военной выправкой в штатском.
        - Крошев Сергей Кириллович? - обращаясь к Крошеву, сказал один из них.
        - Да. Это я.
        - Комитет Государственной Безопасности. Капитан Ивцов.
        - И старший лейтенант Рощин - представляется второй.
        - Очень приятно. Спасибо за оперативность, товарищи.
        - Где она?
        - Пойдёмте, я покажу…

                Глава 24.
                Начало расследования
1979 год Москва.
Лубянка

        В рабочем кабинете на Лубянке четверо. Это начальник отдела майор Насонов - настоящий следак-служака, «потрепанный жизнью», но не старый ещё мужчина лет сорока пяти, капитан Ивцов, старший лейтенант Рощин и ещё один совсем молодой сотрудник - Иванов, двадцатилетний курсант-практикант пятого курса Высшей школы КГБ.
        За тонкой перегородкой машбюро. Десятки «Ядраней» заглушают все остальные звуки.
        Все присутствующие сидят около стола начальника, на котором разложены фотографии из Кремлёвского дворца съездов.


        - Ну, что скажете, господа хорошие? Что за Грета Ольсен взялась на мою, и без того замученную, голову - громко сказал Насонов, пытаясь перекричать стук печатных машинок. Мне на доклад, через полчаса. Возбуждаемся, или пока проверкой ограничимся?
        - Возбуждаться точно не с чего. Хоть и приятная во всех отношениях дама, но возраст не мой – говорит Ивцов.
        - Ты похохми мне ещё, хохмач доморощенный - строго отрезал Насонов.
        - Жена атташе по культуре шведского посольства. Не за что зацепиться для возбуждения - уже серьёзно продолжил Ивцов.
        В момент доклада Ивцов постукивает краем авторучки по столу.
        - Она под наблюдением у Бобковцев давно, но всё тихо, вроде. Кроме показаний Крошева – ничего - добавляет Рощин. – Ну, ещё пятёрка докладывала, что с нашими диссидентами, ну, поэтами и писаками там всякими якшались ... Так это они все... Вот и всё… Вроде бы…
        - Вроде… То-то и дело, что вроде - задумчиво говорит Насонов. - Да брось ты эту ручку, наконец! - нервно, сказал к Ивцову, и потом сразу переключившись на Иванова - А ты, что скажешь, студент? Неужели отличник второго факультета Дзержинки не имеет своего собственного мнения? – вопросительно смотрит в сторону Иванова - Чему вас учат там в Вышке? Что, например, говорит ваш «Великий немой»? Как поступать нам простым смертным в таких случаях?
        - Генерал Шагин в своей последней монографии прямо так и говорит, что в нашей работе не надо стыдиться своей малой осведомлённости, а не стесняйтесь и смело запрашивайте информацию у коллег - с готовностью отвечает Иванов - Поэтому, я предлагаю послать запрос коллегам в немецкое Штази с приложением фотографий и описанием госпожи Ольсен. Неплохо было бы ещё и выдержку из заявления Крошева пришпилить. Запрос на предмет её причастности к преступлениям фашизма и вообще её деятельности в тот период. Как настоящее имя? Биография, адреса, известные связи, ну и тому подобное. Кстати, можно и полякам отправить, ведь лагерь то у них расположен был. Если с ней и было что то, то следы должны остаться. Думаю, что она немка, скрывающаяся от возмездия в Швеции. Можно даже в Моссад «чиркнуть». Ответят ли - неизвестно, но если ответят и за ней есть что, то евреи распишут в лучшем виде. У них эта тема сильно ведётся.
        Насонов встал из-за своего стола и пошёл по кабинету в сторону перегородки, отделяющей кабинет команды Насонова от машбюро.
        - Вот, товарищи, что значит крепкая теоретическая подготовка. Одновременно и возбуждение обоснованно отложим на неопределённый срок и реально материальчик подсоберём - назидательно поднял палец вверх Насонов. - Дело говоришь, студент.
         Вдруг Насонов со всей силы ударил кулаком в перегородку.
        - А ну, заткнитесь дуры на минутку!!! - кричит он зло в сторону перегородки с машбюро.
        Звук «Ядраней» умолкает и через минуту из коридора потянуло табаком.
        - Внимание, принимаю решение – продолжает Насонов - Сейчас не возбуждаемся, а я прошу руководство продлить проверку до получения ответов из Берлина и Варшавы… Это месяца на три точно получится… То есть на всю зиму…  А там… Ну, и может от евреев ещё, но их долго ждать не будем… Запросы готовит и контролирует отправку Иванов. Инициатива наказуема - как бы извиняясь, посмотрел он на курсанта – но и остальные не расслабляются в этот период, а пашут! Пашут!!!– строго посмотрел на всех.
        - Рощин, например, начнёт с того, что возьмёт в пятёрке перечень контактов Ольсен с диссидентами. Поимённо! И хронометраж встреч! Да, и без официальных запросов там всяких. Не поленись – сходи - обращается уже к Рощину - Всё. Теперь к другим делам…
        Насонов опять ударяет по перегородке и кричит.
        - Можно!
        Печатные машинки застучали с новой силой
        - Ух, ёлки, чуть не забыл! Ивцов, притащи мне этого Крошева сегодня. Только вежливо, а не как в тот раз… Заслуженный человек, всё же.
        Все присутствующие ухмыльнулись…
               
Москва.
Гостинница «Россия».               
        Опять оказавшиеся соседями, только теперь по гостинице, за столиком в буфете на этаже гостиницы «Россия», сидели одетые по-домашнему Крошев и Седой. За окнами первый снег. Завтракали. На столе аппетитно расположились две яичницы с сосисками, кефир, чай и чёрный хлеб и горчица.

        - И слушай, я так впичитлилси вчера, ишито только сейчас покушать исмог. Какой скверный изженьсина мы встретил. Она детей убийвала, однако! Ты в органы то сообсил? – с трудом подбирая слова, проговорил Седой.
        - Конечно. Ты же знаешь. Да только есть у меня сомнение, что это поможет изловить эту гадину. Уж больно они спокойно к моей информации отнеслись. Пощёлкали фотиками из-за углов и всё.
        - Эээ, иплохо ты думать о КэГэБэ… Я ошенна уверена, ишто работа идёт…  Иии… смотри, смотри… к тебэ пришли уже! - Седой удивлённо посмотрел куда-то за спину Крошеву.
        Крошев испуганно резко обернулся. Прямо, за его спиной стоял человек в военной форме с капитанскими погонами.
        - А, это Вы, простите… Напугали… Извините, но вас прямо не узнать. Ничего не скажешь - эффектное появление… А форма Вам к лицу - растерянно произнёс Крошев.
        - Простите, ради Бога! Служба. Сергей Кириллович, вас не затруднит съездить со мной ненадолго в Управление. Назад доставим потом, ну или там куда…- извиняясь сказал Ивцов - Начальник хотел переговорить по поводу Вашего заявления вчерашнего. Мы быстро. Тут рядом. Машина внизу.
        - Я могу переодеться? А то я в тапочках, извините.
        - Ну, о чём речь...- произнёс Ивцов добродушным тоном.
        - А ты и говорился…- прошептал Седой на ухо Крошеву.
        Крошев встал и пошёл к выходу.
        - Я Вас в машине жду. «Волга» чёрная, 00-20 МОЛ номер… Паспорт не забудьте. – прокричал ему вслед Ивцов.
        -О! А ты и говорился! - снова повторил Седой к Крошеву.
        - Да, уж! Теперь вижу, что дело пошло – кивнул тот - Слушай друг, у меня тут билеты на Окуджаву на три часа. Теперь точно не успею.
        Жаль если пропадут. Возьми. Сходи за меня. Очень прошу. Тут побудь, а я занесу сейчас.
        Крошев торопливо вышел из буфета…
               
Москва. Лубянка.

        …В кабинете группы Насонова с четырьмя рабочими столами никого больше нет, кроме беседующих Насонова и Крошева. Как и прежде, стучат печатные машинки. Насонов и Крошев разговаривают хотя и громко, но доверительно.
        - Так как вы говорите её звали тогда? - задал вопрос Насонов, открывая блокнот и приготовив ручку.
        - Гауптман Гретхен Поль - с готовностью ответил Крошев.
        - Это хорошо… Хорошо…- не отрывая глаза от блокнота - Это очень поможет делу. Ну и что ж… Рассказывайте…
         - В круг её обязанностей, насколько я знаю, входило курирование детских бараков - откашлявшись начал сталевар - То есть, именно она занималась отбором детей, которые ещё были полезны для экспериментов, опытов и для сдачи крови. И она же «отбраковывала» негодных, по её мнению, в газовые камеры и крематорий. Притом, делала это с такой дьявольской изобретательностью, подходцем и выдумкой, что детишки подчас с радостью шли на смерть. Ещё поговаривали, что основным её занятием было обеспечение проведения сверхсекретных экспериментов по так называемой программе «Эмпатия» …
        Насонов, под удивлённый взгляд Крошева, подошёл к стене и ударил по ней кулаком. Надоедливый шум печатных машинок тут же смолк.
        - Ух ты! А это ещё, что за «зверь» такой? - резко обернулся к Крошеву Насонов.
        Я не знаю точно. Всё по отрывочным слухам, ведь. Но точно, что кого забирали на работы по этой программе - уже не возвращался. Либо возвращался, но другим…
        Насонов взял стул и поставил его напротив Крошева. Сел на стул как наездник задом-наперёд, облокотившись локтями на спинку.
        - И всё-таки…
        - Ну, говорили, что это такой эксперимент, где специально обученный шпион с использованием ряда манипуляций и препаратов становится для других иным человеком, полностью перейдя в состояние прототипа. Прототип, конечно же, ликвидировали. Сначала было так, что пропавшие заключённые появлялись вдруг снова, но вели себя немного иначе. Притом, когда кто-нибудь обращал внимание на несоответствия, то такой наблюдательный узник тут же пропадал и сам. Так, что заключённые страшно боялись высказывать своё мнение по этим вопросам, даже самым близким друзьям. Потом эта история с исчезновениями и неожиданными появлениями людей вновь, как-то затихла. Люди, просто окончательно перестали доверять ближним, не будучи уверенными, кто точно перед ними.
        Насонов снова встал и стукнул по стене. Пишущие машинки начали колошматить с новой силой.
        - А вы, по чистой случайности, не в курсе, почему именно она вела работы по этому проекту в лагере? - спросил Насонов, теперь опять напрягая голос.
        - Ну, этого я не знаю. Хотя, постойте… По-моему, говорили, что Фройлян Гретхен до войны была студенткой у доктора Менгеле, тогда профессора университета на кафедре генетики. И ещё, кажется, что они были любовниками… а может и нет…

                Глава 25.
                Служебная записка.
1980 год Февраль.
 Москва.

      Зима в этого года выдалась не такая, конечно, лютая, как зима прошлого, но всё ж настоящая русская зима…
      Пригнувшись от холода и метели, из одной за другой останавливающихся «Волг» напротив главного здания КГБ на Лубянке, выскакивали люди в офицерской форме и «по-гражданке», прикрываясь воротниками, папками и портфелями от метели и быстро скрывались за тяжелыми дверьми…

        …Ещё в 1977 году в структуре Оргкомитета «Олимпиада – 80» впоследствии, наряду с еще несколькими десятками комиссий, были созданы комиссии по вопросам безопасности, общественного порядка и информации.
         От Комитета госбезопасности СССР в комиссию Оргкомитета «Олимпиада — 80» по вопросам безопасности и общественного порядка вошел начальник 5 управления КГБ Филипп Денисович Бобков, заместитель начальника Оперативного штаба КГБ по обеспечению безопасности Олимпиады.

         А Оперативный штаб КГБ возглавил сам первый заместитель председателя Виктор Михайлович Чебриков.
        Так, одним из важных направлений подготовки к Олимпиаде в СССР стало обеспечение безопасности ее проведения. Слишком свежа еще была в памяти сентябрьская трагедия 1972 г. в Мюнхене, когда террористы уничтожили 13 членов израильской спортивной команды.
           И ещё в Москве 8 января 1977 г. прогремели три взрыва, Это был самый крупный и «громкий», в прямом и переносном смысле слова, террористический акт в СССР за весь послевоенный период, в результате которого погибли 7 и ранения получили более 40 человек. Конечно же, террористы, связанные с одной из зарубежных эмигрантских организаций, были быстро вычислены чекистами и арестованы, но в памяти всё было свежо и заставляло руководство СССР «дуть на воду».
         Также в 1977 году в Москве был образован Центральный научно-исследовательский институт специальных исследований (ЦНИИСИ) КГБ СССР. В его структуре изначально была организована взрывотехническая лаборатория, оказавшаяся незаменимой для предотвращения и расследования актов терроризма.
          В июне 1977 г. для координации всей работы по линии КГБ в 5 Управлении у Бобкова был образован 11 «олимпийский» отдел, задачей которого являлось «осуществление оперативно-чекистских мероприятий по срыву подрывных акций противника и враждебных элементов в период подготовки и проведения летних Олимпийских игр в Москве». В «олимпийский» отдел 5 управления КГБ стекалась вся информация, затрагивавшая вопросы безопасности проведения Олимпиады, от кого бы она не поступала: от разведки, контрольно-пропускных пунктов погранвойск, органов военной контрразведки и территориальных органов КГБ, информация «от друзей» — от органов госбезопасности союзных с СССР государств, а также МИД СССР, ТАС, МВД, и других министерств и ведомств.
         Генерал-лейтенант Шагин был привлечён к работе «олимпийского» отдела в качестве эксперта и подразделение подполковника Крюкова несмотря на то, что они относились ко второму управлению, включающее в себя и отдел майора Насонова, тоже находилось в оперативном взаимодействии с 11 отделом Бобкова…

      
         И вот в упомянутый выше зимний день в кабинете заместителя председателя КГБ Виктора Михайловича Чебрикова проходило заседание Оперативного штаба КГБ по подготовке к проведению Олимпиады-80. Обсуждалось множество технических вопросов и только в самом конце совещания взял слово сам Чебриков:
         «Уважаемые коллеги, по полученной информации противник планирует использовать туристический канал для засылки в нашу страну террористов, эмиссаров и агентов различных враждебных организаций, а также бывших советских граждан, выдворенных или выехавших ранее из Советского Союза. Предполагается их использование именно для  осуществлении террористических актов!!!, хотя и их планы по массовому распространению антисоветской и клеветнической литературы, пропаганде антисоциалистических и антикоммунистических идей, склонении некоторых советских граждан к выезду в капиталистические страны, провоцировании антиобщественных и враждебных проявлений, сборе материалов о якобы «нарушениях прав человека», а также о некоторых негативных явлениях тоже никем не отменялись. 
         От одного из наших источников получены сведения о том, что в ФРГ и ряде других капиталистических стран ведется подготовка террористов!!! для засылки в СССР в период Олимпиады в качестве туристов для совершения террористических актов. Началась активация «спящих агентов», в том числе заброшенных ещё фашистами.
         К тому же, все мы знаем, что в тактике подрывной деятельности противника происходят определенные изменения. Если в 1977 г. и первой половине 1978 г. наиболее характерными для деятельности противника являлись призывы бойкотировать московскую Олимпиаду, то в последнее время на первый план выдвигается идея использовать Олимпийские игры 1980 года для осуществления на территории СССР террористических, диверсионных и иных подрывных акций!!! экстремистского характера…
         И теперь о главном, коллеги: по непроверенной пока окончательно информации от первого управления, на открытии Олимпиады готовится покушение на Леонида Ильича!!! 
         Времени совсем мало и поэтому срочно нужна идея… Жду!.. Совещание окончено… Следующая оперативка по данному вопросу сегодня в 20.00».
         Все присутствующие озадаченно разошлись…

         Уже вечером того же дня, на следующем совещании Оперативного штаба, временно исполняющий обязанности начальника аналитического управления, признанный теоретик разведки и профессор Дзержинки генерал-лейтенант Шагин подал Чебрикову служебную записку, в которой предложил: «…опередить врага, «оседлав процесс», разыграв активную встречную оперативную игру, чем смешать карты противника. А именно, предлагаю, используя мои личные неформальные связи с диссидентскими кругами и через нашу агентурную сеть, «скинуть» на запад дезинформацию о том, что внутри КГБ существует подпольное антисоветское движение, которое само планирует такое покушение на Генсека и оно, такое покушение должно быть более эффективным, чем извне и одновременно покажет мировой общественности, что в СССР существует активная оппозиция власти, которая готова к сотрудничеству с Западом. Я лично готов сыграть роль предводителя такой «Пятой колонны». Я утверждаю, что такой оперативной игрой мы одновременно предотвратим покушение на Генсека, «объегорив» Запад, выявим особо опасных врагов внутри страны и создадим мощный задел для будущей работы…
         Ещё во время совещания Чебриков взял со стола подготовленный Шагиным документ, быстро пробежал его глазами и отложил на правую сторону стола, не одной мышцей лица, не выдав своей реакции на прочитанное.
         После окончания совещания Чебриков предложил Шагину задержаться.
         Оставшись один на один, первый зам КГБ обращается к Шагину
        - Мне понравилась Ваша идея. Давайте обсудим. Как планируете начать и какая стратегия выхода?
        - Сссеггоддня жже ввстречуссь с мммоим ччеловекком из дддиссиденттских ккруггов и ппреддложжу ему участие. Я точно зззнаю, чччто он ввв кконттаккте ссс Зззападом. Пппоччти уверен, чччто он уххвваттится.
        - Кто это?
        - Тттимурр Тттакктаев – ммой дддруг ддеттсттва.
        - Это, который «пламенный поэт»? - усмехнулся Чебриков – хорошие же друзья детства у генерала КГБ.
        - Тттакк ттточчно - он. Ннно мммы очень дддавно нне ссовппппаддаем ппо иддеологгическкмм ссоооббражениям. Дддержжи друзей ббблизко, а ввраговв ещщё ббближе – улыбнулся он.
        - Да это ничего – примирительно сказал хозяин кабинета – нет худа без добра, как говорят.
        - Онн мне дддовверряет.
        - И это хорошо. И, как дальше?
        - Он дддоводдит инфффоррмаццию ддо своих хозяев, тте ззахоттят уззнатть пподдробнее и ввозиожжжно ссо мной вввстреттиться. Я устрою ссложнную систему коннттакта, через которую вввыясню «первый кккруг» шпионннской сссети. Пппоттом дддовожжу до нних пподдготовленный нами план ппоккушения, а ддля того, чччтоббы якобы обббесспечить отход Ттакктаева после акции ттреббую ззадейссттвовать агентов «ввттторого эшелона». Ввв реальности Таккттаева ннеоббходимо ликквиддировать ппрри ппроведени ннеуддачной акции. Ввв рреззультатте Генсек жив, а у ннас ввыяввленная ддля ппрриняттия решения шпппионсская сеть…
        - Хорошо, товарищ генерал-лейтенант. Очень хорошо придумано. Приступайте и подготовьте мне к утру приказ с теми подразделениями, включая материально-техническое обеспечение, и персоналиями, которые Вам необходимы с указанием уровней допусков к информации. Контроль оставляю за сбой. После подписания приказа я доведу Андропову. Да, я бы рекомендовал Вам временно в прямое подчинение подразделение подполковника Крюкова, для помощи, но без детального посвящения их в наш план – говорит он.
         - Ддда, одддна ррремарка. Ррразрешите?
         - Слушаю.
         - В этот перрриод оббязззательно ббудет посттупать кккомпрромметтирррующая инффа на меня. Я же по сценарию заговорщик. Не ввверьте. Эттто вввсё в рамках опперативной игггры.
         - Услышал, товарищ генерал-лейтенант.
         - Сслужжу Советскому Союзу! – почти без заикания, вскочив, радостно козырнул Шагин…
                Глава 26.
                Поручение.
1980 год. 
Москва.

        К Олимпиаде-80 готовились не только спортсмены. Ради её успешного проведения улицы Москвы были основательно "зачищены" от всех, кто мог помешать созданию положительного образа советского общества. Их вывозили за условный 101 километр.
        В октябре 1961 года Никита Хрущев пообещал, что к 1980 году советские граждане будут жить при коммунизме. И вот отчасти это обещание было-таки выполнено. В 1980 году жители Москвы, Киева, Таллина, Минска и Ленинграда действительно почувствовали себя в некоей почти коммунистической реальности, которую можно было назвать «олимпизмом и оптимизмом».
        На прилавках городов, принимающих Олимпиаду, «вдруг» появились дефицитные продукты, деликатесы, заграничные газировки и «Мальборо», с улиц испарились «антисоциальные» элементы, уровень преступности приблизился к нулевой отметке, автомобили стали идеально чистыми, милиционеры — сверхвежливыми и по-праздничному опрятными. В общественном транспорте остановки объявляли на русском и английском. В городах-хозяевах Олимпиады-80 сформировалось то, что стало принято называть «дружелюбной городской средой».
        Первым делом, конечно, разобрались с «человеческим фактором», очистили Москву и другие олимпийские города от всех «неблагонадежных» элементов, то есть от людей без определенного места жительства, нищих, алкоголиков, фарцовщиков, наркозависимых, воров и проституток. «Жриц любви» в частности расселили по отдаленным селам и санаториям под строгий присмотр местных участковых, однако в городах все же оставалась часть из них, но только те, что сотрудничали с Комитетом и могли добывать ценные сведения от иностранцев.
        Несмотря на то, что в СССР было принято считать, что организованной преступности в стране нет и не может быть, однако она всё же была и следственные органы это знали. Поэтому с 10 марта по 25 мая 1980 года КГБ совместно с милицией (а надо отметить, что в Москву были стянуты лучшие кадры МВД со всего Союза) проводили рейды среди известных органам банд.
        На прилавках магазинов появились деликатесы: сервелат, салями, джем, сыр ломтиками, ликеры, импортное пиво и сигареты. Впервые столичные жители увидели яркие упаковки сока, который нужно было пить через трубочку,
        К Олимпиаде в Москве было построено множество объектов: Дворец спорта на Проспекте мира, Олимпийский бассейн, велотрек в Крылатском, олимпийская деревня... Но было и многое разрушено. В районе спорткомплекса «Олимпийский» оказались фактически стерты с лица земли целые кварталы старой Москвы. В общем, жизнь активно менялась…
               
Москва.
1980 год.

 Тёплое летнее предолимпийское московское утро, пятница. Сорокапятилетний старший следователь Генеральной Прокуратуры СССР Глотов Юрий Васильевич, опытный и заслуженный товарищ, в столь редко выдавшийся выходной, плюс отгулы за успешно завершенное дело, в майке и семейных трусах лежал на разложенном диване большой комнаты квартиры перед, уже заработавшим вновь после ночного перерыва, телевизором.
        Лежал прямо так, не застилая, прикрытый лишь клетчатым пледом с кресла, оставив «голым» этот предмет интерьера.
        Семья, а точнее жена со студенткой дочкой, на море.
        Свобода!
У входа в комнату, перегородив дверь, спал, громко сопя, большой чёрный Ньюфаундленд. На письменном столе гора, каких-то радиодеталей и набор для паяния. В кои веки, вчера посвятил весь вечер любимому хобби…
        Прямо на ковре около дивана валялись несколько пустых бутылок из-под «Жигулёвского» и стояла полная пепельница окурков, а на разложенном, заляпанном жирными пятнами, «Советском спорте» рассыпаны остатки от некогда большого леща.
        Глотов в полной расслабленности тупо смотрел в потолок, изучая стыки между плитами перекрытия.
        - Белить опять надо - задумчиво сказал он сам себе.
       
Глотов наконец встал и лениво, босиком, в одних синих семейных трусах и в «майке-алкоголичке» подошёл к холодильнику, открыл его и достал оттуда бутылку кефира. Ударил костяшкой пальца по зелёной крышке из фольги, нетерпеливо сорвал её и бросил на пол. Сделал три больших глотка, затем откусил большой кусок прямо от батона, буквально вырвав его, роняя крошки.
        После такого завтрака он с блаженно-счастливым выражением на лице «плюхнулся» на табуретку у стола.
        В коридоре зазвонил телефон. Глотов поморщился от противного дребезжащего стального звука, потом долго пытался попасть ступнями в рядом стоящие тапочки.
        Телефон продолжал настойчиво звонить. Наконец Глотову удалось надеть тапок только на одну ногу, и он в одном тапке «зашуршал» к несмолкающему аппарату. Потом он, не снимая трубку, и совершенно не беспокоясь о настойчивости звонившего, не торопясь взял в коридоре телефонный аппарат с длинным проводом и потянул его в сторону балкона. Телефон продолжал истошно звонить всё это время.
        Уже на балконе Глотов сел на табуретку под сохнущим бельём, поставил на голые колени не унимающийся телефонный аппарат, обречённо выдохнул и наконец снял трубку.
        - Алло – «рявкнул» он.
        - Васильич, ты дома? – слышно из трубки.
        - Нет, блин, на Луне…А ты куда звонишь, по-твоему? Чё надо! – узнал Глотов коллегу из прокуратуры.
        - Понимаешь…
        - Нет, не понимаю… У меня заслуженный выходной, между прочим, и только два персонажа в силе это изменить – перебивает Глотов - Это Господь Бог и Генеральный прокурор всего Советского Союза. И если ты не от них, то «иди лесом в дальнее эротическое путешествие» и передай всем, что я сегодня ночью умер от аппендицита и просил передать привет.
        - Брось ты шутки твои дурацкие, Глотов!.. - Тебя и правда сегодня к десяти к Генеральному вызывают! Так что «чисти пёрышки», одевайся «по первому сроку», ноги в руки и в полдень «пред светлы очи». Да, и зубки не забудь хорошо почистить. А то, не дай тебе Бог, если Генеральный перегар хоть чуть-чуть учует…
        - Спасибо за заботу. – говорит Глотов, поникшим голосом.
        Короткие гудки в трубке.
        - Недолго музыка играла. Не долго фраер танцевал…Точно мысли материальны, блин… говорит сам с собой Глотов…
               
1980 год, Москва,
Генеральная прокуратура СССР.

        -  Ну, где они? Назначались, на десять часов, сейчас уже десять минут одиннадцатого! — Руденко, в который раз уже, недовольно посмотрел на часы и снова одернул свой  летний прокурорский китель
        -  Видимо задерживаются, Роман Андреич… — первый заместитель генерального прокурора Александр Михайлович Рекунков тоже недовольно посмотрел на часы, зачем-то переложил с места на место папку с материалами.
        -  Хорошо… Сам Андропов их анонсировал. И раз уж товарищи из КГБ задерживаются, предлагаю попробовать угадать, что они скажут. Вот Вы, Александр Михайлович, на месте Андропова что бы нам передали?
       Рекунков не успел ответить так, как прозвонил телефон, Руденко снял трубку, выслушал…
        -  Шагин поднимается. И иже с ним…

        Ровно в двенадцать ноль- ноль.  Глотов при полном параде вошёл в огромный кабинет Генерального.
        Генеральный прокурор СССР, герой Соцтруда, бывший обвинитель от СССР на Нюренбергском процессе, и вообще легендарная личность Руденко Роман Андреевич, смотрел на вошедшего пронзительным «сверлящим» взглядом всё время движения старшего следователя от двери к столу.
        У стола Руденко сидели два посетителя. Один в форме генерал-лейтенанта со звездой героя Советского Союза на груди и ещё один офицер в форме подполковника, крепкий и коренастый человек с, неподходящим его серьёзному званию, залихватским седеющим чубом.
        За три метра до стола хозяин кабинета встал и совершенно дружелюбно протянул руку, двигаясь навстречу Глотову.
        - Здравствуйте, Юрий Васильевич! Извините, что потревожили в законный выходной. Я сам не сторонник таких методов работы… Но, дело важное, и не терпящее отлагательства, я так думаю – вопросительно посмотрев на чекистов, сказал он.
        - Я всё понимаю, Роман Андреевич. Служба – отчеканил на вытяжку Глотов.
        Руденко крепко пожал ему руку.
        - Тут вот, коллеги-смежники очень обеспокоены одним происшествием - указал он на двух присутствующих в кабинете офицеров. Да, кстати, позвольте представить наших гостей.
        Руденко повернулся к генералу и подполковнику. Офицеры встали.
        - Сначала, прошу жаловать старшего консультанта председателя КГБ, генерал-лейтенанта КГБ Шагина Андрея  Петровича, персонального пенсионера, Героя Советского Союза, доктора юридических наук, ветерана ВОВ, профессора высшей школы КГБ имени Дзержинского – Руденко почтительным кивком головы указал на генерала. Тот кивнул, а Руденко продолжил – …и подполковник второго управления КГБ Крюков Анатолий Иванович. Вам непосредственно с ним и взаимодействовать. Крюков, подтвердил сказанное, махнув чубом - Я думаю, что будет правильным, если товарищ подполковник расскажет суть вопроса – обратился Руденко к офицеру - Мы внимательно слушаем вас, товарищ подполковник.
        Руденко сел, ослабив галстук, и жестом пригласил Глотова последовать его примеру.
        - В деревне Гришино, Александровского района Владимирской области ещё осенью местными обнаружен труп сельской учительницы Костыриной Светланы Васильевны - по военному чётко докладывает       Крюков - Расследуя это преступление, следователь районной милиции подошёл к делу неформально и «накопал» то, что эта Костырина возможно является на самом деле пропавшей без вести ещё в 1946 году Антониной Ильиничной Шагиной, женой нашего уважаемого коллеги - генерала Шагина» - Он учтиво кивнул на генерала и продолжил – а, если это так, то ситуация настолько сложна, что мы не можем перепоручить расследование МВД. Возможно, это несчастный случай, а возможно и криминал, и, опять же возможно, не простой криминал…Вот мы и просим разобраться.
         По лицу Руденко пробежала самодовольная улыбка.
        - Ррруковввводство КГБ ппппринняло вывввверенное ррррешенние обббратиться к Ввввам, Рррроман Анннддддреевич - вступил в разговор генерал Шагин - ччччтобббы ппппровессссти обббъективвввное расссследдддование ссссиламмми Геннннеральной проккккураттттуры. Мы, кккконечно, ббббудем оккказзззывать вввсяческккое ссссодддействие и ппподддержккку.
        - Ну, хитрецы…- Руденко негромко смеётся - Передай Юрию Владимировичу, что я согласен…. А, ладно, я сам… - От нас назначаю Юрия Васильевича, а Вы подполковник Крюков, я так понимаю, будете от вашего ведомства?
        Потом обратился к Глотову - Юрий Васильевич, собирайте документы и выезжайте в Александров. Я бы Вас просил, чтоб сегодня… повстречайтесь с этим местным следователем… сначала проведение проверки, а затем, если будет возбуждено соответствующее компетенции прокуратуры дело, принять его в своё производство. А, вообще… Курирует дело подполковник Крюков так, что тактику определяйте с ним… Мне подробный доклад каждые три дня.
        Руденко взял трубку «вертушки» и набрал только две цифры.
        - Юра, привет! Да, я дорогой мой… У меня… Добро… Считай договорились… Супруге поклон - сказал он в трубку.

        Потом, уже в приёмной, оставив Шагина и Руденко одних в кабинете, Глотов и Крюков обменялись телефонами и ещё долго стояли, тихо обсуждая вводные поручения…
               
        Глотов вошёл в свой кабинет, хлопнув дверью, и сразу же прильнул к графину с водой, стоящему на столе, делая огромные глотки. Всё-таки, «сушняк» ещё не отпустил. Просто счастье, что похоже Генеральный, и гости не заметили его состояния…
               
В кабинете находилось ещё и рабочее место молодого следователя Костина. Тот сидел за рабочим столом, закопавшись в бумагах.
        - Нашли Вас, шеф? Генеральный обыскался. Из приёмной раз десять звонили – с готовностью оторвался от бумаг Костин.
        - А, это давно уж было. Я от него сейчас. Вместо заслуженного отдыха заданий, блин, насыпал «за гланды». А ты, что тут в выходной? Ты же молодожён?
        - Нам же дело по магазину в понедельник в суд передавать. Так вот я и…- Костин показывает на пачку бумаг на столе.
        - Ну и как успехи?
        - Закончил уже. Обвинительное подготовил - Костин громко захлопывает, лежащую сверху пачки папку - Хотя зря торопился. Моя без меня на дачу укатила, обозвав любимого последними словами.
        Глотов по-отечески похлопал по плечу Костина.
        - Ну, коль скоро, мы в одинаковом процессуальном положении «неудачников», то нам должна быть свойственна взаимовыручка…
Выручи старшего товарища, будь добр…  Ты знаешь, что я в долгу не остаюсь.
        - Конечно, шеф! А что там у Вас? – участливо интересуется Костин, вставая из-за стола.
        - Да дело, какое-то странное попалось – КГБ, генерал, пропавшая жена, убийство в деревне… почему они нам отдали и сами не хотят вести?.. Водевиль какой-то…Что-то меня настораживает... Хвалёная интуиция, что ли… И вообще, «контора» нарисовалась – не к добру…  Не доверяю я им…
        Запиши, коль не лень: Первое - срочно, прямо сейчас – подними мне в архивах дело о, без вести пропавшей в сорок шестом, Антонине Ильиничне Шагиной (урождённая Чеканова). Второе – свяжись с ментами города Александрова, Владимирской области, найди там некоего следователя Брылёва и пусть он завтра к восьми со всеми материалами по Костыриной-Шагиной сюда прибудет. Да, чуть не забыл! Третье! - Попробуй выяснить всё, что есть у наших по поэту-диссиденту Тимуру Тактаеву. Чёт, часто имя его мелькает. Ну, ты наверняка слышал о нём… Поэт, блин… И четвёртое – покопай, где получится хоть что-нибудь о генерале Шагине Андрее Петровиче и его жене. Любая информация, которую ты сможешь найти. Где хочешь.  Включи смекалку! Только аккуратно…
        - Обижаете, шеф…
        Глотов добродушно улыбается.
        - Ладно. За ранее спасибо, друг! Я на Петровку с их следаками и экспертами «покалякать» по поводу дел о пропажах в сорок шестом, а после, к тебе забегу, может уже, что накопать успеешь. И завтра «копыть» без остановки. Завтра, кстати, с этим Брылёвым поговорю и на Лубянку. Просили держать их в курсе, блин горелый!
        - Сделаем, Юрий Васильевич. Не извольте беспокоиться.
        Костин аккуратно сложил листочек и положил его в карман.

                Глава 27.
                «Одно дело делаем».
1980 год.
Москва. Воскресение.

        Говорят, что театр начинается с вешалки. В таком случае КГБ начинается с бюро пропусков. Ещё по-летнему светло. Договорились на 22 часа, Глотов пришел на несколько минут раньше. Предъявил документы прапорщику в окошке. Тот взял у него документы и…  вышел покурить на улицу. Наконец Глотов дождался курильщика-прапорщика. Прапорщик выписал пропуск, и сбивчиво объяснил дорогу. В следующих дверях стоял турникет-вертушка. Никаких особых мер предосторожности он не увидел, карманы не проверяли, металлоискателем не обыскивали…
        Наконец в 22 часа 30 минут, измотанный ожиданием в бюро пропусков и непростой логистикой коридоров, Глотов вошёл в кабинет подполковника Крюкова.
        Обстановка как в тридцатых годах. Портрет Дзержинского над креслом хозяина и портрет Генерального секретаря над чёрным кожаным диваном с высокой спинкой и валиками по бокам.
        Глотов, зайдя в кабинет, не смотря, на то, что он был одет в цивильное, вытянулся в струнку и сдёрнул с головы промокшую от пота шляпу.
        - Здравия желаю, товарищ подполковник! – по-военному «отчеканил» он.
        - Да, ладно. Расслабься. Одно дело делаем - С самым дружелюбным видом, произнёс Крюков, вставая из-за стола и протягивая руку для рукопожатия. Глотов протянул руку в ответ
        - Добро, товарищ подполковник – облегченно выдохнул Глотов.
        - Да хватит, дружище, по званию обращаться. По классному чину, так ты вообще выше. Тебе сколько лет то? Мы же ровесники, наверное. Давай «на ты». Юрий Васильевич, как я помню?
        Крюков присел за стол для совещаний, жестом пригласил Глотова.
        - С тридцать пятого я. Зовут Юрий Васильевич. То есть, Юра (поправился Глотов).
        - Я же говорю, что ровесник. Я, брат, ровесников метрополитена сразу чувствую. «…Жить стало лучше, жить стало веселее…» и тут, и мы народились – засмеялся Крюков - А меня Анатолий Иванович, Толя значит. Раз такое дело. Хочешь «Кока-Колы»?
        -     Чего?
        - «Кока-Кола» - напиток такой, типа нашего «Байкала», американский. Финны нам поставляют для олимпийских игр. На такой жаре в самый раз.
        Крюков достаёт из холодильника, стоящего в углу, две маленькие бутылочки по 0,33 с витыми горлышками, с лёгким потрескиванием откручивает крышки и наливает шипящее содержимое в стаканы
        Глотов с осторожностью сделал глоток.
        - О! Я уже пробовал что-то подобное. Дочка покупала – говорит он.
        - А, да я знаю! То, да не то. Это «Пепси» ты пробовал. Похоже, но не то. «Пепси» в магазины, а это только через Глав. УПДК, либо через Минспорт.
        Глотов сделал ещё глоток.
        - Чего-нибудь копнул уже? - неожиданно сменил тему Крюков.
        - Если есть время, то обо всём по порядку. Сейчас расскажу. Для того и пришёл.
        - Это большое тебе спасибо, что пришёл, а то мне к Шагину на доклад завтра рано утром.
        - Вы, вообще, когда-нибудь, отдыхаете, чекисты? – улыбается Глотов.
        - А вы? - сочувственно улыбается в ответ Крюков. - Ладно - к делу…
         - Хоть пока два дня всего поработали, но всё же успели кое-что нарыть. Не поверишь, но большинство провинциальный мент накопал, который дело об убийстве учительницы Костыриной ведёт. Притом, в свободное от работы время. Уж очень в Москву хочет, стервец. Ну, и мы кое-чем дополнили и обобщили – заулыбался Глотов – Итак, во-первых, погибшая Костырина это действительно Антонина Ильинична Шагина, или в девичестве Чеканова, бывшая жена Андрея Петровича.
         Она была знакома с Андрей Петровичем с детства. Росли в одной деревне. Потом Андрей Петрович сначала с кулаками бился, затем в РККА вступил. Писал сначала Антонине, а позже, как его в разведку перевели, так пути их и разминулись. Потом…
        - Это мне не надо рассказывать. Мы с личными делами наших сотрудников прекрасно знакомы – машет рукой Крюков - Ты лучше мне поведай не возникли ли какие-нибудь подозрения или мысли о том кто мог совершить такое злодейство? Я понимаю, что два дня -  это очень мало, но всё же…
        Крюков достаёт ещё по бутылочке ледяной «Кока-Колы».
        - Есть одна версия, но очень хлипкая и уж больно прямолинейная и с изъяном.
        - Ну, ну…
        - Так вот… Есть у Андрея Петровича один давний друг. Ну, как друг… скорее товарищ. Это некий Тимур Тактаев. Тоже из одной деревни с ними. Со слов некоторых общих знакомых тоже, как и Шагин, был влюблён в Антонину Ильиничну. И он, с их же слов, всю жизнь соперничал с Шагиным, борясь за её любовь. И, вообще, человек с более чем сложной и нестабильной судьбой. - Продотряды, армия, НКВД, войны, дисбат, немецкий концлагерь, ГУЛАГ и так далее. Даже замом начальника УНКВД в Смоленске был в 41-м. В общем, его жизнь, так или иначе, часто пересекалась с жизнью Шагиных. И вот, что мы выяснили:
        -  Про УНКВД мы в курсе – снова вставил Крюков.
        - Говорят, что этот Тимур всегда страшно завидовал Андрею Петровичу, хотя они вроде и были близкими друзьями. Особенно до войны и после его освобождения из лагеря в 1953-м – продолжил Глотов. Более того, Тактаев утверждал, что сын Шагиных - Алексей от него.
        - Это, как это?
        - В 1941-м Шагина, тогда ещё бывшая Чекановой совместно проживала с Тактаевым, думая, что Андрей Петрович где-то канул в боях тридцатых. Но только до того момента, как Тимура не осудили и не услали на фронт, точнее в дисбат, летом 1941-го. Одновременно, в том же 41-м судьба чудесным образом опять сводит её с Андреем Петровичем. Правда он после ранения становится инвалидом и на плечи молодой девушки сваливается тяжёлая ноша, но это не мешает стремительному восстановлению их близких отношений.  Вскоре она официально выходит замуж за Шагина. У них рождается сын, семимесячным. Так что теоретически всё возможно. Я посчитал.
        Крюков подсел поближе.
        - Я знаю его. Отличный парень. кавалер ордена Красной Звезды, полученного за участие в боевых действиях в Афганистане в составе спецгруппы «Альфа». Капитан. Сначала, кстати, как ты понял, в группе «А» 5-го отдела 7-го управления служил, а потом заслуженный папа посодействовал и сейчас у нас замом московского управлении назначен. Очень строгий и принципиальный. Снайпер и спортсмен-биатлонист! Люди, хорошо знающие Алексея, утверждают, что он блестяще эрудированный, обаятельный, с прекрасным чувством юмора человек. Рассказывают, что он всегда бессменный тамада на всех застольях.
         - На дружеской попойке – все орлы – Ухмыльнулся Глотов.
         - Ладно. Бог с ним. Я под впечатлением! Как тебе удалось!? За два дня столько информации нарыть!.. И вообще, это ты к чему?
        Подполковник Крюков опять подлил в стаканы «Кока-Колу».
        - Немного терпения… Опыт, помноженный на годы тренировок – заулыбался Глотов.
        - Что и говорить - профессионал. Хочешь, я посодействую, чтобы к нам, а?
        Глотов выразительно щёлкнул себя по подбородку.
        - Нет, спасибо. У меня дисциплина хромает. Вы лучше вон, следочка этого Владимирского прихватите, хоть в обоз. Не пожалеете - шустрый малый.
        Подполковник Крюков с сожалением, но пониманием разводит руками.
        - Это ещё не всё – продолжил Глотов - Позже, уже после войны, в 1946-м Тактаев объявляется собственной персоной!
        - Ну, ну…- Крюков аж привстал от любопытства.
         - Оказывается он большую часть войны в немецком концлагере провёл! И вот, возвратившись Тактаев делает жизнь счастливой советской семьи Шагиных невыносимой. Но ненадолго. Пока его не арестовывают по обвинению в добровольной сдаче врагу.
        Крюков ухмыльнулся и закурил, продолжая слушать.
         - В конце марта 1953 – продолжает Глотов - Тактаев освобождается по амнистии и опять объявляется у Шагиных. Но на этот раз Шагин и Тактаев каким-то образом находят общий язык и их дружеские отношения восстанавливаются.
        Зазвонил телефон на столе. Подполковник Крюков подошёл и поднял трубку.
        - Так точно, товарищ генерал! У меня… Работаем… Есть.
        Кладёт трубку телефона.
        - Извини. Кстати, Шагин звонил. Я же говорил, что утром…- обратился он уже к Глотову.
        - Тактаев начинает часто бывать у Шагиных дома – снова продолжает Глотов, не обращая внимания на слова Глотова - и более того принимать участие в воспитании молодого Алексея. Приобщает Шагина к своему увлечению горными лыжами и скалолазанию.
        - Слушай, я в трансе! Ты просто глыба! А это-то откуда?
        - Помощник мой соседку с пятого этажа Андрей Петровича успел аккуратно разговорить. Но ты всё же у него уточни – слегка сконфузился Глотов.
        - Ясно. Ну, прямо идиллия… Хотя, мы давно обращали внимание, что Тактаев крутится вокруг нашего генерала…
        - Однако, соседка, а она же тогда была и помощницей по дому, сказала, что часто замечала приступы гнева у Тактаева, особенно в подпитии.
        Слышала, что гневался тот на друга за то, что Шагин никак не реагировал на его заявления об отцовстве Алексея. Как будто ему было всё равно. Прямо, ну очень злился. 
        - Ух ты! Ну, чем не мотив, а! А, я, грешным делом, думал, что только наши так могут людей разговорить.
        - Значит ты самонадеянно ошибался, друг. Мы тоже не «лаптем щи хлебаем».
        - А я тебе знаешь ещё, что скажу – мне Андрей Петрович говорил, и потом официально заявил куда следует, что давно уже не может свой трофейный «Walter» найти. А он просто на полке в коробочке лежал.
        - Ясно. Из него значит и грохнул старушку. И эксперты подтверждают, что орудие убийства импортное. Я-то вчера ещё послал оперов по адресу этого деятеля - Глотов в сердцах хлопнул ладонью по столу так, что одна из пустых бутылочек из-под импортной газировки слетела на пол.
        Глотов сконфужено полез под стол, а Крюков молча встал, и пошёл за новой. Глотов уже из-под стола добавил:
        - Но, выяснилось, что у него «железобетонное» алиби. Всё чин-чинарём, со свидетелями. Он во время убийства Костыриной на базе Трескол в горах был. Вот и «поползла по швам» наша версия-то. - Слушай, может чайку лучше? Не могу я больше эту дрянь пить. Во рту и не только уже всё слипается.
        - Твоя версия - да, моя – нет - вдруг сказал Крюков.
        - Как это?
        - А может и твою я сейчас быстро подлатаю.
        Крюков опять встал из-за стола и направился к холодильнику, широко улыбаясь.
        - Мы сейчас с тобой коньячком разговеемся, по случаю воскресения и я тебе новых фактов «подсыплю».  И ты и не будешь так расстраиваться, а наоборот подумаешь - с каким мощным и хитрым врагом приходится бороться моим коллегам - чекистам. И я тоже приобщился к великой борьбе. Смотри, не загордись.
        Крюков достал из холодильника целый поднос со всякой «экзотической» снедью и бутылку уже слегка початого французского коньяка.
        - Круто в вашем департаменте! – Глотов кивнул в сторону подноса.
        - Да, уж. Не без того. Я же говорю – давай к нам. - Крюков опять расплылся в самодовольной улыбке.
        Глотов и Крюков уютно расположились на креслах, но уже за журнальным столиком в углу кабинета. Налили по рюмке.
        - Ну и что же за факты такие? - спросил Глотов.
        - Во-от. А теперь слушай… Тактаев твой - не просто приятель Андрея Петровича, слесарь шестого разряда и мастер спорта по горным лыжам, а известный в Москве отсидевший в своё время, поэт-антисоветчик, алкоголик и дебошир, уже много лет находящийся под негласным наблюдением нашей конторы.
        - Ну, так это, как говорится, одно другому не мешает - поднял рюмку первым Глотов.
        - Так, то - да, но и это не главное – чокается Крюков - А главное… сейчас тебе совершенно секретную информацию доведу. У тебя же первый допуск, по нашим данным? Глотов кивнул.
        Так вот – продолжил Крюков – главное, что по нашим, поверь обоснованным, подозрениям он давно сотрудничает с иностранными спецслужбами, предположительно являясь глубоко законспирированным агентом под псевдонимом «Татар».
        - Ух ты! Вот так да! А чего же вы его не берёте? Тем более, что он вокруг высокопоставленного сотрудника КГБ вьётся.
        - Ну, во-первых, повторяю, что это только подозрения, а потом ждали, пока он «во всей красе» проявится, чтобы всю их сеть накрыть. А сеть, похоже, наше 1-е управление разнюхало, не маленькая: некий «Татар», ещё «Поэт» (кстати, для Тактаева и то и то подходит), а стоит за этим и организует всё некий главный резидент ЦРУ с оперативным псевдонимом «Эмпат». А может и нет ничего и это мы просто «на воду дуем».
        - Вот вы ребята загадочные. Всё у вас, как в Коране «рахат-лукум» с ядом… Толи есть, а толи нет…
        - Такая специфика. Однако Шагина мы предупредили и даже, целую оперативную игру планируем разыграть, узнав, что Тактаев твой - предатель и диссидент, по заданию своих империалистических покровителей планирует совершить, не много ни мало, теракт на открытии Олимпиады – 80.
        - Понятно. Мощно, конечно. Но это же чисто ваша тема. Ну и работали бы. А я, то тут причём?
        - По двум причинам, друг… Во-первых, как ты понимаешь, лучше, чтобы шпион был нейтрализован чисто «по-уголовке». И ещё лучше, чтобы этим гадом оказался не профессиональный шпион, а обычный «мальчиш - плохиш», так сказать, предатель и диссидент. Во-вторых, народ даже «в страшном сне» не должен узнать, что на лидера Великой державы готовилось покушение, да ещё и на международном празднике спорта. А раз так, то вся надежда на тебя! Мы поможем, конечно, чем надо. А есть у него липовое алиби или нет… Какая разница. Враг хитёр. Есть, конечно и резервный план, но это на всякий пожарный, так сказать…
        - Хорошо Толя, договорились. У меня на днях опознание должно быть. Кстати, там с Алексеем Шагиным и поручкаюсь. Потом максимально «скирдую» информацию и уж тогда я снова наведаюсь осторожно к Тактаеву.
        - В добрый путь, но я не удивлюсь, если ты и там никого не застанешь. Уж сильно хитрый этот «Татар».
        - Поглядим. Ну, бывай!
        Глотов снова поднял рюмку. Выпил и «вдогонку» налил ещё, под пристальный взгляд Крюкова. Залпом выпил ещё и поставил рюмку на столик. Встал, надел шляпу, одёрнул пиджак и, козырнув двумя пальцами к головному убору, ушёл, тихо прикрыв тяжеленную дверь…
               
        Костин в кабинете один. Работает за столом. Позвонил телефон. Костин снял трубку. На том конце сквозь треск и какой-то гул спросили Глотова. Очень плохая слышимость! Костин очень громко кричит в ответ. Только когда на том конце, наконец, поняли, что хозяина кабинета нет на месте, представились. Оказалось, что это звонил участковый из деревни Гришино Семёнов. Он просил передать Глотову, что он нашёл гильзу в доме жертвы. Гильза от «Вальтера». Связь прервалась…

                Глава 28.
                Опознание.
1980 год.
Москва.

        Красивая и просторная квартира. Шагин не менял квартиры с момента приезда в Москву.
        Бывший ведомственный дом работников Министерства государственной безопасности СССР - здание в Москве на улице Земляной Вал, построенное в 1946-1949 годах. За проект дома архитектор Евгений Рыбицкий в своё время был награждён Сталинской премией третьей степени…
        Раннее утро. Шестидесятиоднолетний генерал-лейтенант КГБ Шагин Андрей Петрович, Герой Советского Союза, ветеран, инвалид войны (контузия и последствия тяжелейшего ранения отразились на речи и он говорил с сильнейшим заиканием), профессор Высшей школы КГБ имени Ф,Э,Дзержинского (курсанты уважительно называют его «Великий немой») вместе со своим тридцативосьмилетним сыном Алексеем по холостяцки собирались на работу.
        Алексей не женат, и своя квартира у него есть. Он тоже служит в КГБ и, просто, предыдущим днём задержался на дежурстве, а квартира отца совсем рядом. Вот он и решил заночевать у родителя.
        - Тттаммм дддуш сссломман! – крикнул Андрей Петрович из кухни в сторону ванной.
        - Да, увидел уже. Всё облил тут. Ты, что новый шланг не купишь? Копейки стоит. А то смотри! Не заметишь, как соседей затопишь…- отвечает из ванной комнаты Алексей.
        - Ннннеккко…
        - Ну, знаешь, всем некогда. Ты ко мне зайди, как-нибудь - увидишь какой «немецкий» порядок может быть у не менее занятых людей.
        Шагин, перевернулся сосиску на сковородке и улыбнулся.
        - Хххвваттит ббболтттать. Ггготттово уже…
        - Да, я всё уже. Бегу, бегу.
        Алексей в одних трусах из ванной, продолжая на ходу вытирать полотенцем свой мускулистый торс забежал на кухню. Потом быстро, по-военному оделся, сняв со стула свежеотутюженную форму.
        Шагины сели за стол. Яичница, белый хлеб, чёрный, «бородинский», масло, варенье и целая большая тарелка с мясом (обжаренные сосиски и сардельки, варёная и копчёная колбаса, бекон и окорок), хрен и горчица. Дополняла эту картину огромная турка с дымящимся кофе.
        - Даа… Завтрак у папы всегда «по высшему разряду! Настоящая Бавария! – засмеялся Алексей, хлопая по плечу отца.
        - Ешь. Бббболтун.
        - Даже дядя Тимур со своими татарскими «примочками», только, пожалуй, до второго места дотягивает. А когда, кстати, он нас навестит? Обещал про Терскол рассказать мне. Мы же с ним вскоре ехать собирались.
        - Я ззза ним ннне ссслллежу…- недовольно пробурчал Андрей Петрович.
        - А мама тоже хорошо готовила? - сменил тему Алексей.
        Шагин молча встал и пошёл мыть тарелку…
        Алексей подошёл к отцу со спины и взяв его по-мужски за плечи сказал:
        - Спасибо тебе отец, что ты сделал меня таким, как я есть. Клянусь, что я с честью продолжаю твою миссию. Спасибо, что ты посвятил меня и за твою бесценную поддержку. Нами довольны.
        - Зззнаю. Ттттоже гггоржусь тттобой. Ешь.
        - Ой, всё. Спасибо!
        - Тттты пппомнишь, что зззаввтра ввв морг ннна оппоззнание? – сказал он, не отвлекаясь от мытья.
        - Помню, помню. Полгода прошло, а она ещё там!?
        - Пппоккка ссследддствие ннне зззакконнччччено…
        - Я со следователем из прокуратуры… этим, ну как его… Глотовым встречался… Он мне сказал, что маму предположительно из «Вальтера» убили… А помнишь у тебя был с войны трофейный? Покажешь? Просто я такой не разу не видел…
        - С уддовввольсттвием ббы, ддда тттолькоо я его давно найти ннне мммоггу. Ума ннне пприложу, кккуда он пподддевался… Я дддаже ззаявву о пппропаже нннаписал…
        - Может в сейфе твоём бездонном?
        - Ттты жже зззнаешь, что тттам нннет ннничего лишшнего. Я тттам кккажддый день кккоппаюсь...
 
        Ранний звонок разбудил Алексея
         - Аллё, кто это?
         - Этто, пппаппа. Ттты собббирраешься в ммморг?
         - Может лучше завтра? - как все люди спросонья, пытался оттянуть время Алексей.
         - Сссмотри сссам. Зззавтттра можно и не пппопасть, а потом долго ждать придётся.
Ссследддак нна сссегоддння дддоговорилсся.
         - Да, конечно, буду через два часа, мне нужно ещё собраться…
               
1980. Владимирская область.
 г. Александров.

        Морг городской больницы. Длинный, серый, слабо освещённый и холодный коридор, из двери в дверь, которого периодически снуют, пересекая путь, здоровые мужики в грязных медицинских халатах. Гулко от свода отдавался стук обуви. С напряжёнными лицами, но твёрдыми шагами по коридору шли Шагин, его сын Алексей, Глотов и капитан Брылёв. Они приехали на процедуру опознания Костыриной – предполагаемой Шагиной.
       - Андрей Петрович, будьте любезны, пройдёмте со мной ненадолго. Небольшая формальность. Нужно Вас опросить под протокол и начнём составлять акт – обратился Брылёв к Шагину – А вы, пожалуйста, подождите тут. Мы быстро. – обернулся он уже ко всем остальным. Кстати, не возражаете, что я понятыми пару санитаров приглашу?
        - Нет. Нет – закрутили головами все, включая Шагина…

        Шагин признал жену, а Алексей просто согласился с отцом, так как почти не помнил мать по причине малолетства в тот период, хотя такая «встреча» с матерью произвела на него сильнейшее впечатление…
        И вот уже, Шагины, Глотов и Брылёв сидели за столом русского ресторана в Александрове, куда всех пригласил генерал Шагин после проведения процедуры опознания.
         - Дддда. Вввот мы наконец и всттттретились сссс моей Тттттонечкой. Ммммне тттак не хххватало её вввсегда! – произнёс Шагин, подняв руку с рюмкой - Ддддавввайте поддднннимммем «За упокой» - Я ссстттрррадал, сссстттрадал всю жизнь без любимой женщины и нннничтттто не смогло зззаменить мммнне её.
        Андрей Петрович смахнул слезу и обхватил голову. Алексей поднялся со стула, подошёл к отцу и положил руку ему на плечо.
        - Я понимаю тебя, пап! Невозможно смириться с потерей любимого человека… С такой непонятной потерей… Тем более того, с кем прожиты лучшие годы жизни. Жалко, что сегодня нет с нами дяди Тимура. Он тоже сильно переживал утрату, в своё время, как ты говорил. А как живо он вспоминал её в своих рассказах мне о вашей коммунарской юности! Он, к сожалению, сейчас в горах, и я тоже вскоре выдвигаюсь к нему, так что на похороны приедем вместе…
        Генерал Шагин «криво» усмехнулся и сказал, взглянув на Глотова.
        - Бббудддем надддеяться, что Юрий Вввасильевич, всё же пппрррольёт свет на это дддело…
        - Сделаю всё, что от меня зависит, Андрей Петрович! – бодро ответил Глотов…

1980 год.
Москва.

        Вечер того же дня, когда проходило опознание, слегка выпивший Шагин подъехал в дому на вызванном им прямо в Александров московском такси. Зашёл в подъезд и стал медленно подниматься по прокуренному лестничному пролёту, себе под нос облагая матом находящихся пролетом ниже от его жилища курящих соседей, с которыми он даже из-за этого и здороваться не стал.

           Наконец подошёл к квартире, вставил ключ ключ в гнездо и пытаясь открыть замок, и вдруг понял, что дверь не заперта. Чертыхнувшись, сказал себе нетрезвым голосом: «Забыл закрыть!». «Нееееее...» - ответили Память, Логика, а «Видеорегистратор», тоже из головы, быстро прокрутил утренний момент закрытия замка, подкрепив фразой «я же помню, что закрывал» ...  И Андрей Петрович даже не стал проверять следующий замок... просто опустил ручку и дверь открылась...
         Он достал табельный «Макаров» и осторожно вошёл. Свет был включен везде.
         Картина в доме была похожа на то, как будто его кошке, предварительно накачав валерианкой, на пару часов дали в полное распоряжение всю квартиру: все без исключения дверцы шкафов и тумбочек открыты и с полок сброшено всё, что там стояло (за исключением посуды): книги, вещи и многие предметы были на полу.
         Кстати, кошка была заперта в одной из комнат и жалобно мяукнула в дверь только после того, как услышала голос хозяина.
         Шагин первым делом бросился к сейфу. Дверца железного ящика была открыта и изнутри на него безнадёжно смотрела абсолютная пустота. Лицо хозяина квартиры просто «почернело».
         Андрей Петрович позвонил в милицию и, как положено, уведомил дежурного на Лубянке, потом Алексею.
         Вскоре приехал наряд со следователем - обычная рутина. На самый очевидный вопрос от милиционеров «что пропало?», Андрей Петрович с неловкостью ответил, что странно, но ничего ценного… даже из того, что могли и должны были по всей логике взять грабители, например золотое украшение с цепочкой, лежащее на видном месте.
         - А я смотрю сейф вскрыт и пуст?
         - Ддда я его тттолько уссстановил и пппока не решил дддля чего – засмеялся Шагин – Пппросто ввдруг решил, чччто у ппприличчного ггенеррала дддолжен бббыть ссейф.
         Следователь пожал плечами и тоже улыбнулся.
         - Меж тем, всё было сделано очень профессионально: замки вскрыты отмычкой или спец. ключами без видимых следов и повреждений (на данный момент продолжают функционировать в штатном режиме). Следователь отметил, что, несмотря на бардак, следов оставили мало. Просто методично прошлись по комнатам, перевернули все верх дном, проверили все классические тайники, включая щель дивана и шкаф с сантехникой под умывальником и сломали пустой (со слов хозяина) сейф. Очень странное ограбление…
          - Сссогласен.
                Глава 29.
                Взрослая дочь.
1980 год.
Москва.
      
       Глотов приехав домой с работы, к несказанной радости застал там возвратившуюся из отпуска семью. А семью это значит любимую жену Манану (в семье просто Маня) и обожаемую дочку Василису (дома и для друзей Вася).
        Квартира снова «задышала» такими тёплыми звуками, любимыми голосами и родными запахами, смешанными с тонким ароматом морского бриза, исходившим от ещё волглых купальных принадлежностей в открытых чемоданах. На полках серванта появились разнокалиберные ракушки.

         Собака радовалась так, что «в порыве счастья» распотрошила всю дорожную сумку Мананы.
Тридцатидевятилетняя Манана Глотова (урождённая Манана Твиросантосовна Кипиани) – настоящая «Грузинская княжна», которую он в своё время привёз из командировки в Тбилиси, где расследовал сложнейшее дело «цеховиков», выкрав из семьи, ныне заведующая отделом, старший научный сотрудник в «почтовом ящике».
        Безумно любимая дочь Василиса - двадцатилетняя студентка третьего курса Суриковского института, типичная молодёжь восьмидесятых и очень увлечённая начинающая художница. Вся квартира была увешана и уставлена её исинно талантливыми работами…
И вот, наконец вся семья в сборе. Семейный ужин после долгой разлуки. Женщины делятся впечатлениями от отпуска, перебивая друг друга… Вдруг…
 - Пап, мам, я замуж выхожу. – как-то обыденно, аккуратно поставив чашку с чаем на стол, заявила Василиса.
        За столом воцарилось «гробовое» молчание. Манана широко открытыми глазами, не мигая, смотрела на мужа.
        - Кто сказал? – нарушил тишину Юрий Васильеви
        - Я – твёрдо ответила дочка.
        - Тебе же еще…
        - Двадцать – так же твёрдо сказала Василиса.         
        - А только недавно было пятнадцать – растерянно пробубнил Глотов – Это как……
        - А вот так, папа! Мне двадцать уже! И я взрослая женщина! – продолжила дочь - И в состоянии принять за себя решение. Маме, вообще, было девятнадцать, когда ты её стащил, и она меня родила. Так, что я ещё отстаю.
        - Что скажешь, мать? – растерянно обратился Глотов к жене.
        - А, что я скажу. Девочка выросла и вполне может принимать такие решения. А, кто он, доча? – нежно погладив по голове Василису, ответила Манана.
        - Да, действительно – снова обращаясь к дочери, сказал Юрий Васильевич – Кто он, Вась? Поведай нам. Однокашник, а? Как вы жить собираетесь? Может, всё же доучитесь сначала?
        - Да! Он тоже из Суриковского, но…  не однокашник, а преподаватель. И более того известный художник… лауреат премий… современное искусство преподаёт…
        - Что!!! – вскочил из-за стола Глотов.
        - Юр, да не волнуйся ты так. Сейчас и учителя, то все молодые – успокоительно вставила Манана – Сколько ему лет то, доча?
        - Тридцать девять.
        - Что!!! – снова вскочил отец. – Мамин ровесник! Да он же только на шесть лет меня младше!
        - И что? Я люблю его!
        - Что это такое?!!! Да он извращенец, какой-то! Ведь он старше тебя на девятнадцать лет!!! Это целое поколение! Поколение!!! Когда тебе будет сорок то ему стукнет шестьдесят!!!
        - Да, девочка моя. Я тоже влюблялась в учителя в школе, и  что?... Это совсем не значит, что надо сразу замуж выходить – мягко заметила Манана. Встретила, влюбилась и вскоре забыла. Не надо торопиться. Вся жизнь ещё впереди.
        - Ты давно его знаешь то? – строго спросил Юрий Васильевич.
        - Почти шесть лет уже.
        - Что?!! Тебе же четырнадцать тогда было!!!, а вы уже были близки?!!! Да я его посажу!!!
        - Папа, что ты говоришь! Я говорю, что увидела его впервые в семьдесят четвёртом. Помнишь, мы на «бульдозерную» выставку с девчонками ходили? Ну я же тебе рассказывала!
        - Вот-вот! Я всегда говорил, что эти твои вернисажи до добра не доведут!!! – добавил разгоряченный Глотов.
         - Тогда и познакомились – не обратив внимания на реплику отца, продолжила Василиса - И я сразу тогда влюбилась! И теперь, только в институте уже встретились и… Главное, что он тоже меня любит! Я знаю, что сильно любит!
        - Ладно. Остынь пока…  Как зовут то его?.. Любят они… Пробью его по своим каналам. Посмотрим, что за «прынц».
        - Павел… Найдёнов Павел… Папа, только я тебя прошу…

                Утром следующего дня Глотов вошёл в свой кабинет абсолютно не в духе. Костин был уже на работе и, по обыкновению, «рылся» в огромной пачке каких-то бумаг.
        - Привет! – поздоровался Глотов с подчинённым – Откладывай твою канцелярщину в сторону. У меня личная просьба к тебе.
        - Слушаю, шеф! – с готовностью воскликнул Костин и с грохотом смахнул со своего стола все папки на рядом стоящий стул.
        - Я попрошу тебя – продолжил Глотов - поискать что-то из сводок последних лет о творческой интеллигенции, проводимых выставках художников, а конкретно навести справки о некоем Найдёнове Павле Александровиче 1941 года рождения.
        - Будет сделано, шеф!
        - Давай, дружище. Только я прошу – повнимательней.
               
        Через некоторое время Костин принёс Глотову несколько заметок из прессы 70-х годов и пару «отэренных» копий оперативных сводок милиции по городу. Положил их перед ним на стол.
        - Вот, шеф всё, что нашел пока. А вообще, это же не наш профиль – докладывает, улыбаясь Костин, – «богемой» то у нас «Детский мир» занимается, но обещаю «нарыть» ещё что-нибудь.
        - Ладно. Для начала пойдёт. Спасибо - сказал Глотов, уже углубившись в чтение принесённых бумаг.
        Глотов с огромным интересом читал вырезки, обхватив в задумчивости взъерошенную шевелюру на голове. Внимание Глотова привлёк тот факт, что Найдёнов, будучи уже преподавателем участвовал в какой-то акции диссидентов, на которой не протестовал, а напротив яростно выступал в защиту советского мировоззрения, но, правда, при этом «перешёл границы дозволенного и даже опустился до рукоприкладства» - в общей драке случайно ударив девушку-корреспондента «Комсомолки»…
        Вдруг, Глотов, словно приняв какое-то решение, резко встал из за стола и подошёл к телефону.
        Глотов набрал своему новому знакомцу подполковнику Крюкову.
        - Толя, привет! Это Юра Глотов. Да… Да нет, по делу пока ничего нового… Я по личному… Извини, конечно, но больше не знаю, кому и звонить… Спасибо… Не забуду… Ща, щас сформулирую. Да я не стесняюсь… Щас… Так, вот – у меня тут дочка замуж собралась… Ну, да… Ну, да… Да, точно отгадал… Конечно, хотел бы знать, чё это за «хрен такой с горы»… Да, конечно знаю… Найдёнов Павел Александрович, сорок первого года рождения… Ну, вот видишь и ты слышал… Точно, художник… ага лауреат… и преподаватель Суриковки ещё… Да.. Да… Да… Спасибо, дорогой… Буду ждать…
        Крюков, участливо выслушав сбивчивую просьбу, сказал, что тоже как отец дочки понимает его беспокойство и конечно поможет, чем может…
        Дома Глотов вступил в очередную перепалку с Василисой по поводу её выбора.
        - Недостатка в поклонниках твоего возраста вроде никогда не было, - кричал он - семья у нас полная, с отцом у тебя (я надеюсь) прекрасные отношения. Влюбчивой и легкомысленной ты никогда не была, а напротив, всегда была очень серьезной и ответственной девушкой, с трезвым логичным умом и что привлекло тебя в этом твоем Павле - загадка природы!
        - Папа, всё просто – я люблю его!!! – отвечала дочь.
        - Тебе двадцать лет, красивая, талантливая, хорошо учишься, от поклонников отбоя нет. В доме постоянно куча букетов роз от них стоит! Почему надо выбрать человека на двадцать лет старше!!?
        - На девятнадцать.
        Глотов отчаянно махнул рукой – то есть, когда ты только родилась, он уже тогда был намного старше тебя!
        - Но сейчас-то она взрослая! – вмешалась Манана.
        - Я просто могу ей сейчас взять и запретить встречаться с этим мужчиной, - не унимался Глотов - но не хочу, чтобы она потом обвинила меня в том, что я испортил ей жизнь. И всё-таки как представляю, как они могут «по-взрослому» общаться, меня такая злость берет. Почему так быстро выросла моя девочка!!? Вроде я узнал об их отношениях недавно, но уже хочу, чтобы они быстрее закончились!
        - А ты отдаёшь себе отчёт, Юра, что в этом есть и твоя вина – вступилась за дочь Манана, – ведь во время её взросления тебя никогда не было рядом – одни бесконечные следствия и командировки, при этом часто девушек, которые по тем или иным причинам были лишены отцовского внимания в более раннем возрасте привлекает именно старшая…, отцовская забота… И эта забота проявилась во взрослом женихе! Я бы за неё порадовалась на твоём месте. К тому же она не наша собственность, а взрослая и любимая дочь. По её описанию ей очень повезло, муж – «каменная стена». Жизнь будет сказкой. И вообще, когда ребёнку больше восемнадцати лет, то с родителями можно только обсудить детали, а так она будет жить, как считает нужным. Ты вспомни себя. Мне вообще девятнадцати не было! Много ты советовался с моими родителями? Наша дочь уже выросла!
        - Это совсем не то! Мне-то тоже тогда ещё двадцать шесть не исполнилось!               
        - Папа, я люблю его! – снова возопила Василиса – Он такой… такой… Да, ему тридцать девять уже и что? Вот ты увидишь и никогда так не скажешь… Внешне он привлекательный, высокий, блондин, голубоглазый…
        - Вася, это пока он хорошо выглядит, но через пару лет ты его уже стесняться будешь, возраст возьмет свое, а тебе нужно выйти замуж и родить ребенка, создать свою крепкую семью. А какой он тебе будет помощник? Надо будет и ребенка воспитывать и с мужем пенсионером возиться.
        - Папа, перестань! Я не могу запретить себе постоянно думать о нём! Интеллект, воспитание, отношение ко мне - не сравнить с ровесниками. Я просто перестала рассказывать вам, что с ним иногда хожу куда-то - вот и все, чего вы добились!
        - Я просто о-о-о-чень!!! негативно отношусь к твоему выбору... он попросту покупает ее молодость. А ведь ты не из нищей семьи. Нет, ни за что не дам своей дочке молодость похерить на престарелого ловеласа. У мадам его возраста, видимо, он не пользуется спросом. Естественно, легче обработать двадцатилетнего ребёнка, не удручённого опытом отношений и ещё без сформированных стандартов мужского эталона. Предполагаю, что это не любовь у вас, а созависимость.  И связывает вас пока только то, что есть общие интересы. Ты его опекаешь, заботишься о нём и в этом на данный момент видишь смысл своей жизни.  Но эти все учебно-служебно–неравные романы заканчиваются, как только завершается общий путь… В данном случае это твоя учёба. Да, я по собственной сестре это хорошо знаю…
        - Ну, конечно, – продолжила Василиса, - Это не я должна выбирать что ли, а ты получается? Идеалист! Нарисовал себе в голове идеальный образ и считаешь, что так должно быть в реальности. А приведи я тебе молодого, то и он бы тебе не понравился. Типа постарше надо. И даже если бы был двадцатисемилетний перспективный принц - и у него бы ты нашел недостатки. Но, папочка, идеальных людей не бывает, у всех вои недостатки… Оставь меня в покое! Я живу своей жизнью, а не твоей!!!
        Тут снова вмешалась Манана.
- Юра, если бы я не знала хорошо свою дочь, то моя реакция, возможно, тоже была бы резко отрицательная. Слишком большая разница в возрасте. В мои двадцать, не смотря на то, что я была уже замужем, мужчины такого возраста казались мне взрослыми дяденьками. Но в том то и дело, что я доверяю Васе и поэтому пусть сама решит… Единственное, детей, на мой взгляд, не надо сразу. А   через пару лет и она поймет нужен ли Павел ей и ей как раз рожать будет пора. Главное, чтобы наша дочь была счастлива!!!
        После такой отповеди от жены тон Юрия Васильевича слегка смягчился.
                - Хотя я тут узнавал о нём кое-что – кандидат в члены КПСС, ярый поборник советского строя, ни разу не был женат, в коллективе ведет себя обособленно, строгий, культурный, в связях со студентками замечен не был…, но кто знает, что там в действительности.
        Согласен, что это плюс, но возможно, ты ещё не совсем понимаешь, что никто не оценит тебя, а просто посмеются над твоей распахнутой душой, так как не умеет она, эта душа, ещё закрываться, ещё наивна, вот и послала ей жизнь такого «учителя».
        Кстати, что касается примера твоей тёти Оли: познакомилась она с красавцем – ветераном. Да, было всё прекрасно сначала. Конечно, вышла за него замуж. В восемнадцать-то лет!!! В двадцать родила, ладно ума хватило закончить университет.  И было всё прекрасно лет так до двадцати трёх, когда она вдруг начала понимать – где ЕЁ МОЛОДОСТЬ?!! В то время, когда её ровесницы отдыхали, получали удовольствия от жизни, строили карьеру – она варила борщи. Вскоре и взгляды счастливых супругов начали расходиться. Мужу, конечно, было удобно лепить жену под себя но, когда Оля начала взрослеть, как это часто бывает в ранних браках, - она осознала – ЗАЧЕМ???? Так у твоей тётки и случился второй брак. И даже пришлось ребенка ему оставить. Тебе это надо?

        - Ладно, родители, – тоже уже спокойно сказала Василиса, – Я поняла папину озабоченность и всё же, прошу вас успокоиться и принять тот факт, что я выросла, стала женщиной и даже имею свои желания и взгляды. Не стоит превращать общение со мной в многочасовые нравоучения и рассказывать о том, что хорошо, а что плохо. Это может негативно повлиять на наши отношения и приведёт только к возникновению различных ссор и конфликтов в нашей доселе дружной семье. И перестаньте думать о том, что люди скажут. И как бабушки – ум, честь и совесть - на лавочке решат. Конечно, они плохого не пожелают, но сплетни их злых языков и многолетние крепкие семьи разрушают. По их мнению  правильно только так: невеста  девственница-бесприданница Золушка, богатенький жених помоложе лет на пять, прискакал на белом коне под красным стягом, потом в горести и в радости холодильник, телевизор, дача, и чтобы в один день на пенсию…
        Все засмеялись и обнялись.
        В общем, вечер закончился скандалом, примирением, смехом и женскими слезами…

Дневник Василисы Глотовой.
1980 год. 10 мая.
Москва.
        …Сегодня я задержалась после лекций и увиделась с НИМ. Увиделась потому, что очень тяжело переношу наши расставания, даже на несколько часов. И это была не просто встреча преподавателя со студенткой. Как мы обычно встречаемся в институте. В этот раз мы спрятались в пустой аудитории и без умолку болтали и целовались, не в силах оторваться друг от друга. Боже!, как же я его люблю!!! Наша встреча была наполнена безудержной страстью и кокетством с моей стороны и лёгкой бравады и ликованием – с его. В общем, как и должно было быть.
        Паша выглядел по-настоящему счастливым, и я была просто на «седьмом небе!» в эти минуты и хотела только одного – чтобы они никогда не кончались!
        Он говорил мне, что его предыдущая жизнь была полна разочарований, но теперь он абсолютно уверен, что невозможно красивая, нежная и талантливая девушка со сказочным именем Василиса принесёт в его жизнь счастье! Может это было и чересчур пафосно, но каюсь, что я млела от каждого его слова. Я люблю его! Люблю! Люблю! Люблю!!! Тысячу раз люблю!..
        … Я сказала ему, что, наконец набралась смелости и открылась родителям. Он одобрил мой поступок. Конечно, сказала, что они шокированы новостью и хотели бы лицезреть будущего зятя (Как непривычно это звучит!), но Паша не испугался, а напротив выразил горячую готовность.  Он предложил сначала сходить на новую выставку, где участвуют и его картины, а уж потом на «смотрины». Конечно, я согласилась

                Глава 30.
                Новые материалы.
1980 год. май.
Москва.

        После окончания занятий в институте Павел Найдёнов пригласил Василису сначала к себе домой, а затем на вернисаж, где будут выставлены и его работы. Вася с радостью согласилась.
         Пока Павел и Василиса находились у него дома, Василиса с неподдельным интересом изучала жилище возлюбленного. Квартира скорее была похожа на мастерскую даже не художника, а театра. В этом видимом бардаке существовал только хозяину понятный порядок.
         Кругом расставлены эскизы его работ. От больших «эпических» полотен до карандашных эскизов, какие-то скульптуры и манекены, с надетыми или просто наброшенными на них вещами разных эпох и стилей. Среди вещей была масса женской одежды для натурщиц, притом иногда самой фривольной.
         Василиса, хотя и понимает, что это его работа, но всё равно периодически «поддевала» Павла на счёт «обнажёнки», говоря, не подумав, что её родители были правы, что этот «богемный мир» не способствует крепким семейным отношениям.
         Павел обижается. Василиса, пытаясь его развеять обиду, рассказывает разные смешные истории из своего детства и просит Павла рассказать о своём.
         Павел с удовольствием рассказывает о своих героических родителях, бравших Берлин. О раннем детстве в Германии (Родители продолжали службу в ГСВГ до 1952 года), немецкой няне и, с другой стороны, юношеских годах в Москве, настоящие советские традиции в семье, демонстрации, концерты и так далее. И вместе с этим, Павел говорит, что ему нравится немецкая речь, культура, фольклор и т.д. Он до сих пор помнит песенки, которые пела няня. Павел даже напевает несколько из них, демонстрируя прекрасный немецкий язык и бархатный голос.
Дневник Василисы Глотовой.
        Сегодня были на вернисаже, на котором среди прочих были и работы Паши (Самые лучшие!). Мы очень здорово провели время, хотя один факт меня немножко озадачил. Рассматривая картины, я не один раз обратила внимание, что за моим Павлом пристально и явно пристрастно наблюдает какая-то немолодая дама. Я запомнила её и потом хочу, всё же выяснить кто это…
        …Вечером пришли к нам. Мама, конечно, расстаралась! В большой комнате был накрыт богатый стол, но я всё равно чувствовала напряжение. Паша рассказал о себе и о своих героических родителях, хотя разговор всё равно толком «не клеился». Думаю, что это из-за того, что папу постоянно раздражало наше чрезмерное любование друг другом, а мама ждала «главных слов», но так их и не дождалась, о чём я незаметно сказала Паше, когда он уходил. А после его ухода, папа снова «насел» на меня. Ему не нравится огромная разница в возрасте и то, что Паша не из нашей строгой среды. В общем, снова поругались…

1980 год. Москва.
Подъезд многоэтажного дома.

          …Несмотря на семейные проблемы, Глотов, конечно, продолжил въедливо вести расследование и следующим утром он уже был в подъезде многоквартирного дома у дверей квартиры Тимура Тактаева.
        Несколько раз позвонил в дверь. Как он и предполагал, никто не открыл. Зато, открыла дверь словоохотливая соседка по площадке. Милая бабушка назвалась Авдотьей Павловной…
        - И, что же, хороший человек этот Ваш Тимурка? – продолжил разговор с соседкой Глотов.
        - Хороший, милок! Очень хороший. Правда, очень одинокий, но, знаете, очень талантливый. Он даже посвятил мне пару стихов – восторженно всплеснула руками старушка - Он всегда говорит только о горах и племяннике, с которым очень близок. Сам-то работает слесарем шестого разряда на АЗЛК. Вообще «рукастый»! Он и мне кое-что починил.
        - А, как у него личная жизнь-то, не в курсе? Может любовь, какая тайная? Дамы-то заходят?
        - Если в плане непотребства какого, то конечно, нет. Один раз только видела даму, что заходила, да и то в возрасте и интеллигентная такая! Духами не нашими весь подъезд пропах. А так-то я не знаю. На то она и личная жизнь, милок. Хотя, если, на мой взгляд, то повторюсь, что у него только две привязанности – это племянник и горы. Он этот, как его, - альпинист и горный лыжник. Ну, да точно… Вот и сейчас они с племянником поехали в Приэльбрусье. Попросил меня цветочки поливать.
        - А племянника этого как зовут, не помните?
        - Да я уж не такая старая, чтоб не помнить. Лёшка. Да, Лёшка Шагин. Он как-то записку оставлял, так я и запомнила…

Уже уходя, Глотов всё же на авось достал из кармана пиджака фотографию Гретты Ольсен.
        - Бабуля, ни эта дама заходила?
- О! Она, милок, она самая…

         Следующим пунктом для посещения значился сборочный цех на АЗЛК, где по имеющимся данным работал подозреваемый.
         Глотову сразу повезло и ему указали на мастера нужного цеха, налегавшего в данный момент на комплексный обед в заводской столовке.
         Юрий Васильевич, взяв себе порцию необъятных размеров, состоящую из двух котлет с пюре и компота, подсел за его столик. Никто не торопился особо и поэтому беседа шла в спокойной обстановке.
         - Да, что можно сказать? – план выполняет, а иногда даже и перевыполняет – говорил мастер – И, вообще, парень-то хороший. Спокойный такой, уравновешенный. Чтобы за ним скандалы какие, так этого не бывало… Если, кому пособить, так он первый… Беспартийный, правда и даже не комсомолец, так тому есть причины – он же в концлагере немецком был, а потом ещё и у нас посидел… А то я бы его, прям, рекомендовал. А, что он натворил-то?
         - Да, собственно, ничего. Как свидетеля разыскиваем. Он же в московской поэтической среде якшается, а там недавно целую банду фарцовщиков взяли…
         - Аааа, понятно. Сам то он вряд ли… в таком рванье ходит… хоть, врать и не буду, чистом и штопаном…
         - Да, на него никто и не думает.
         - Хотя, мог бы. Он по-немецки знаешь как шпрехает! Ну, прям, чистый Шиллер!
         - Да, что ты! А ты откуда знаешь?
         - Так у нас в том годе немецкие рабочие из ГДР с «Трабанта» приезжали, так он профкому всю программу пребывания обеспечил…
         - А, понятно. А вот ты говорил, что он иногда план перевыполняет. Есть причина, или так?
         - Так это когда отгул хочет взять, либо в горы пойти – он же ещё и альпинист у нас, а или, когда ему в деревне сажать или собирать что-то надо.
         - У него, что дом в деревне?
         - Да я точно не знаю, но вроде – да. Где-то во Владимирской области, что ли…
         - Ну, ладно… Спасибо… Если объявится, то пусть наберёт… Я, вот телефончик оставлю.
         Глотов встаёт из-за стола, пожимает руку мастеру, берёт поднос и уходит…

         Уже на улице, набрал из автомата Крюкова.
         - Анатолий Иванович, привет уважаемый!
         - Юра, ты?
         - Да, я. Я тут надыбал подтверждения информации по Тактаеву. Заскочу, прямо сейчас? Есть, что обсудить…

                Глава 31.
                Расследование продолжается.
1980 год. Лето.
Москва.
Лубянка.

Кабинет команды следователя Насонова. Самый младший из присутствующих лейтенант Иванов радостно доложил руководителю и коллегам, что несмотря на сильно затянувшийся процесс (проверку три раза приходилось продлевать) о наконец полученных ответах на запросы о Гретте Ольсен – Гретхен Поль из ГДР, Польши и даже Израиля! Кстати, как ни удивительно, отметил он, но наиболее развёрнутую справку предоставил Моссад.
         - Все присутствующие расселись на стульях и внимательно, с интересом приготовились слушать доклад. На удивление в машбюро за стенкой тоже была тишина.
         - Ну, валяй Иванов – сказал Насонов – Аудитория у твоих ног.
        Лейтенант Иванов приосанился, откашлялся и начал, почти не заглядывая в бумажки:
         - Из полученных документов стало понятно, что некая Гретхен Поль действительно существует и является заочно приговорённой к смертной казни, разыскиваемо Интерполом и спецслужбами одиннадцати стран нацисткой преступницей, бывшей «правой рукой» одиозного доктора Менгеле в «Освенциме», который, кстати, тоже избежал заслуженного возмездия случайно погиб лишь в прошлом году» - начал лейтенант и потом подбоченясь, довольный собой продолжил - «Ну, да обо всём по порядку. Из этих ответов выясняется и подтверждается, что Гретхен Поль родом из Гамбурга, 1920 года рождения, с юности занимала активную политическую позицию. Поддерживала националистические движения. Состояла в «Молодёжной организации германских девушек», которое тесно сотрудничало с «Гитлерюгенд», в том числе принимая участие в еврейских погромах и других акциях движения.
         С детства была дружна с будущим руководителем «Гитлерюгенда» Гамбурга Матиасом Хюкке (позднее штурмбанфюрер горной дивизии «Эдельвейс» и член СС с членским номером 73.827). Кстати, Штази и фотку его прислали… правда, совсем молодого ещё…
         - Ну, тогда слабайте ориентировку с фоткой и этим номером. Немцы любили наколки набивать с номерами разными… а вдруг…- перебил Насонов – Ладно, извини, продолжай.
         - …и его заместителем Гюнтером Метсгером - продолжил Иванов - В 1938 Поль поступает в Кёльнский университет, учится и одновременно работает на кафедре генетики. В 1941 поступает на службу в Рейхсвер.
         В 1942-м обнаруживается в концентрационном лагере «Аушвиц-Биркенау» или «Освенцим», где служит под началом своего бывшего профессора надзирателем над детскими бараками и отвечает за обеспечение проведения экспериментов над детьми.
         По непроверенным данным ещё она ведёт в лагере работы по секретной программе для разведки «Эмпатия». У неё был ребёнок-мальчик 1941 - года рождения. Имя Пауль. Предположительно от Матиаса Хюкке.
         - А это-то нам по что? – раздражённо спросил Насонов.         - Для полноты картины. Сами так учили – парировал Иванов.
         В 1944 году она отдаёт на воспитание ребёнка родителям, которые к этому моменту проживали в городке Дальгов под Берлином, а сама выходит за муж за Гюнтера Метсгера и уезжает в соответствии с его назначением в посольство фашисткой Германии в Стокгольме.
         В 1945-м году сын Гретхен – Пауль с родственниками в Берлине, попадают под бомбёжку. Мать Гретхен – бабушка Пауля погибает, а ребёнка, нашедшие сдают в детский дом. Дальнейшая его судьба неизвестна.
         В 1945-м, после самоубийства её мужа Гюнтера Метсгера Гретхен пропадает из поля зрения. 
         Отец Гретхен после войны женится повторно и во втором браке у него двое детей, одна из которых Инге Поль – жена сбежавшего в 1961 году агента КГБ Богдана Сташевского».
         - Вот евреи молодцы! – вскочил со своего стула Насонов.
         - Не только они. Тут и Штази тоже расстаралось – возразил лейтенант – Например, это они сопоставили Поль и Сташевского…
         - Да знаю, знаю, но только, что же они в шестьдесят первом этого не увидели – Насонов махнул рукой, выражая безнадежность – Такие же лохи, как и мы.
         - Ну, вообще то, да – задумчиво добавил Иванов.
         - Так, лейтенант Иванов, во-первых, ты мо-ло-дец, а во-вторых, сгоняй-ка в архив и притащи мне оттуда все материалы по делу Сташевского 1961 года. Запрос я подпишу… 
        Изучая, принесенные Ивановым, материалы Насонов тоже отмечает совпадение девичьих фамилий Гретхен (Гретты) и жены сбежавшего на Запад в 1961 году знаменитого ликвидатора Степана Бандеры - Богдана Сташевского, бывшим ранее агентом КГБ под псевдонимом «Мороз» и выясняет два интересных факта: первый – что жена Сташевского Инге Поль и Гретхен Поль действительно являются кровными сёстрами (по отцу) и второй – то, что в побеге агента «Мороз» по оперативным, не до конца проверенным, данным не последнюю роль сыграл некий агент ЦРУ «Татар», поиски которого тогда не увенчались успехом, так как следствие, вообще, не было уверенно в его реальном существовании. Дело тогда было закрыто «за недостаточностью улик».
        Однако у Насонова, по-прежнему, нет оснований, для задержания Греты Ольсен, основываясь только на показаниях Крошева. Насонов получает санкцию на «наружку» и запрашивает у коллег из пятого управления – может она где-то «засветилась», общаясь с «богемой» и диссидентами…

        Через некоторое время Насонов проводит еще одно совещание со своими подчинёнными. Следствие по Грете Ольсен – Гретхен Поль продолжается. Наблюдение за её контактами очерчивает круг её связей. Среди установленных контактов второго уровня постоянно фигурирует такой персонаж, как Тимур Абусаидович Тактаев, который по данным «наружки» предельно часто контактирует с генералом КГБ Шагиным и его сыном Алексеем.  Насонов докладывает о данном факте подполковнику Крюкову.
         Крюков, учитывая, что в полученной информации фигурирует его непосредственный начальник – генерал Шагин, докладывает об этом факте напрямую Чебрикову В.М., но тот, прямо при Крюкове звонит Шагину и со смехом говорит в трубку, что его план начинает работать, но надо всё же быть аккуратнее и не попадаться «на крючок» собственной «наружке»… Чебриков благодарит Крюкова за бдительность и отправляет его восвояси…

1980 год. Москва.

         Глотов на встрече с Крюковым утверждает, что у него, как и был, только один подозреваемый всё тот же - Тактаев, который водит дружбу и с Андреем Петровичем, и с его сыном Алексеем. Несмотря на то, что не застал того дома, Глотов узнал, что Тактаев уехал в горы вместе с Алексеем Шагиным (они крепко дружат, оказывается). Глотов просит Крюкова по возможности узнать у Шагина дату возвращения его сына. Крюков обещает помочь с этим небольшим делом и в шутку говорит, что его небольшие просьбы иногда помогают большому делу. Вот, например, недавняя просьба об избраннике дочери тоже…  Глотов удивлён… Крюков предлагает ещё раз для этого встретиться…

                Глава 32.
                Две встречи.
1980 год. Москва

Кафе «Лира».
        По неизвестной Глотову причине Крюков назначил встречу в кафе «Лира». Это кафе на Пушкинской площади слыло среди «богемы» не самым безопасным местом для них в советской столице, и  многие «приключения» его посетителей в нем часто заканчивались в знаменитом. находящимся в этом же здании, отделении милиции.
        Самое забавное, что милиционеры знали, что основные завсегдатаи в случае облавы спокойно смывались из «Лиры» через дверь в кухне на втором этаже, которая выходила в какую-то каптерку как раз в том отделении милиции!!!
        Кстати, хороший ресторан с отдельной кухней был как раз на втором этаже кафе "Лира". В него, в своё время, перебрались почитатели знаменитой шашлычной «Кавказ», которую снесли в конце 70-х, создав сквер.
        А потом и оттуда все завсегдатаи ушли в Марьину рощу, жалуясь на порчу нравов в центре Москвы и похоже, что про заветную дверцу, через которую можно было «слинять» в случае чего, к восьмидесятому знали только несколько человек и старый повар…
       Ну, да таким серьёзным правоохранителям как Глотов и Крюков думать о таких мелочах не пристало, и они комфортно расположились по центру у окна на первом этаже.
        - Что возьмём? – спросил Крюков, открыв напечатанный на машинке прейскурант.
        - Не знаю. Кофейку может? – не зная, как себя вести, предложил Глотов.
        - Так… - разочарованно выдохнул Крюков - Тогда вот… – два кофе с ликёром по 36 копеек… ещё пирожных по 22…. Лимончик… Иии… коньячку три звёздочки 200… или 300?
       - Ну, я даже не знаю…
       - Ну!.. Двести или триста?
       - А, давай триста! – махнул рукой Глотов.
       - Вооот! – согласно кивнул Крюков – Поступок не мальчика, но мужа! Крюков встал и пошёл к бару сделать заказ. У стойки он о чём-то побеседовал с барменом и указал пальцем на их столик
         Вопреки обыкновению, заказ принесли к столику, и принёс сам бармен. Глотов был заинтригован неожиданной неформальной встречей и ожидающе смотрел на собеседника, а Крюков тем временем разлил по первой рюмке.
        - Дружище, скажу сразу – начал Крюков – Я всё пробил, и ты не особо волнуйся по поводу возможного зятя. Он, не смотря на возраст и спорную профессию, на удивление вполне положительный мужчина. Во-первых, он не так давно стал кандидатом в члены КПСС… Так, что у вас будет возможность создать дома партийную ячейку - засмеялся он - …достиг больших успехов в своём ремесле, рисуя на военную и комсомольско-патриотические тематики. Член союза художников и имеет ряд успешных постоянных выставок, приносящих неплохой доход. Так, что семья бедствовать не будет.
        - Спасибо тебе! Немого отлегло – выпив и обречённо улыбнувшись, сказал Глотов.
        - Да не за что. Сам отец прелестницы.
        - Всё равно, спасибо!
        - Ладно, но пригласил я тебя не за этим. Точнее не совсем за этим.
        Глотов ещё больше озадачился.
        - Слушай внимательно, дружище - Крюков подвинулся ближе к собеседнику и понизил голос почти до шёпота – Сразу говорю, что если нет, то нет… Так вот…  У нас тут в производстве находится одно дело в отношении нацисткой преступницы, а ныне жены атташе по культуре посольства Швеции некоей Греты Ольсен. По данным наблюдений за ней, Ольсен, в соответствии со своей позицией, среди множества художников, близко знакома и с Павлом Найдёновым…
        Глотов вскакивает с места, но Крюков мягко усаживает его назад и потом продолжает - …И уже много лет. Мы ума не прилагали, как выйти на Ольсен, а тут вдруг ты… вернее твоя дочь. Ты же будешь устраивать смотрины, или как там его… Ещё раз говорю, что Найдёнов этот хороший парень и твоей Василисе ничего не угрожает… В общем, можешь неформально свести одного из наших сотрудников с возможным зятем. Очень прошу…
        - Ладно – немного подумав, говорит Глотов – У моей жены юбилей скоро, туда и приглашу обоих. Только!.. Только.. Только если ты мне пообещаешь, что это никогда… слышишь, никогда!.. не повредит интересам моей дочери…
        - Слово офицера!
        Глотов залпом допил коньяк.
        - Да, вот ещё что – продолжил Крюков – генерал Шагин хотел с тобой встретиться – тоже пригубил коньяк он – неформально, так сказать.
        - Когда? Где? ...

1980 год.
Москва.

        …Юрий Васильевич сначала долго подбирал костюм и галстук, а потом решил пойти в форме…
        И вот, через полчаса Глотов одёрнул китель и позвонил в дверь.
        До этого момента Глотов никогда не имел возможности столь близкого общения с людьми, входящими в элиту советского общества, ну, пожалуй, за исключением своего шефа Руденко. Хотя это совершенно другой тип отношений. Начальник, как бы он ни был хорош, доброжелателен к тебе и как бы он не предпринимал различные действия, чтобы сократить дистанцию между вами, всё-таки он не перестаёт оставаться начальником – человеком, от которого впрямую зависит твоя судьба и благополучие твоей семьи...
        Герой Советского Союза генерал Шагин встретил Юрия Васильевича в шикарном китайском халате, как-то по-старомодному надетом на идеально отутюженную белоснежно-кипельную сорочку с безупречно ровно повязанным галстуком. На ногах были тапки с загнутыми носами, из-под которых виднелись однотонные носки из тончайшей ткани. На голову по-домашнему и была натянута (видимо оставшееся после душа) сеточка для сохранения причёски в руках он держал, что идеально дополняло его аристократический образ, конверт и специальный ножик для аккуратного вскрытия корреспонденции. От Героя пахло хорошим парфюмом.
         «Какой-то диванный пижон, а не боевой генерал» - мелькнула в голове гостя неприличная мысль.
         Глотов изначально оробел от такой встречи, но тут Шагин расплылся в такой доброжелательной улыбке и произнёс с «фирменным» заиканием, отступая от двери: «Ююриий Вввассильич! Ждддду Ввас! Ппппрохходддитте, пппрошу!», что стеснение мгновенно куда-то улетучилось.
        Старший следователь, вытерев ноги о коврик перед дверью, вошёл и огляделся. Вроде бы типичная «генеральская» квартира ещё «сталинской» постройки, какой её Глотов себе и представлял.  Жильё с высоченными потолками, украшенными лепниной и витиеватыми люстрами. С коврами, красивым паркетом, и богатой обстановкой. Огромное количество книг повсюду, как на русском, так и на иностранных языках. Полки с книгами были повсюду, начиная от коридора. Однако, особенно в совокупности с её хозяином, выглядела эта квартира всё же, как-то не по-советски. Глотов снова стушевался.
        - Ннне разувайтттесь. Пппрошу в зззал.
Глотов поблагодарил кивком за приглашение и проследовал (не прошёл, а именно проследовал) в большую, но, несмотря на обилие окон, сильно затемнённую тяжёлыми шторами комнату. На одной стен висела шашка и будёновка.
         Шагин жестом пригласил садиться на одно из кожаных кресел у журнального столика, а сам, извинившись, пошёл в сторону кухни. Через пару минут он вернулся с дымящимся высоким кофейником и подносом с ароматными крендельками, явно домашнего приготовления.
        - Уггощщщайттесь! – наконец произнёс хозяин, снова доброжелательно улыбнувшись – сссам ггготовил... Лллюблю кккулиннарить…
        - Спасибо, Андрей Петрович. Польщён. Подполковник Крюков передал мне, что Вы хотели со мной встретиться и вот я у Вас. Слушаю Вас внимательно. Признаюсь – заинтригован.
        - Бббблаггодддарю за вввизит. Ддда, у меня есть, что обсудить.
        - Я готов, Андрей Петрович.
        - Я хххоттел ссс Вввами вввсстттретиттться, как ссс ччелловввеккком введддущщим дддело оббб уббийстввве моей жжженны и приоттткррыть Вваммм глаза ннна ннекоттторые вввещи, сссоотвветттттввенно, пппопроссить кккое о ччём.
        Глотов привычным движением достал из внутреннего кармана записную книжку и вытащив вставленную в неё авторучку, приготовившись записывать.
        - А вввот запписыввать ккак-рраз и нне ннадо – мягко, но убедительно положил руку на плечо старшему следователю Шагин – Я дддолго сссогласоввывал, чтобббы дддовесттти ддо Вассс эттту сссвверхх секккрретттную инннформммацию.
       Юрий Васильевич понимающе кивнул и убрал блокнот с ручкой обратно.
        - Ррреччь пппойддётт о Тттиммурре Аббусаидоввичччче Тттакккктттаевве.
        - Я почему-то так и подумал.
        - Введь онн ггглаввный ппподозревваеммый в уббийссстввве Тттонни, нна сссккольккко я в кккурсе?
        - Так точно! – по-военному ответил Глотов.
        - Ннну вввам виддннее, и эттто вввидимо ттак и есссть, ннно…
        Глотов превратился в слух.
        - Ннно ессстть сссерьезннные нньюанссы – продолжил Шагин – а именно тто, что Тттакттаев шшпион и ммы егго ззаддействуем вв ссерьёзной опператтивной иггре, ппоэтому рррукковвводство Ккка Ггг Бэээ ппрссит Ввасс ннне бббратть егго ппод арресттт ддо зззаввершенния ннашшей операции о кккотторой, йя зззннаю, ввамм говорил Кккррюков.
        - Да, Андрей Петрович, он говорил то, что вы используете Тактаева как живца.
        - Ай, яй, яй… Бболтун-находка ддля шшпиона – улыбнулся Шагин - Ддда, ттточно! И ббрать его можжннно только если он пппоппыттается скрыться, или что-то подобное – попытка к бегству, например… ддда и тто, сссраззу пперрредать нам. Тттолько пппросьба – ппоберегите ммоегосына, в этом случае… И ещщё вввот, чтчттто – сссуддя по ффссему, он ещщё и поххитил из сейффа ммой лличччный аррххив ссс доккументтами. Эттто фффсё мммне дддоррого и пппросьба, ессли нннайдёте, ттто не ппприоббщайте ккк дделу, а пппросто вверрните мммне. Ддддоккумменты ллегко уззнать – онни ввсе пппрошштаммповваны мммоим лличнным венззелем «M.H».
        -  Конечно, товарищ генерал, но извините, но я вынужден доложить об этом моему шефу.
        - Пппонниммаю. Ййя уже сссогглосвал с Ррудденккко обббъединение ннашихх дддел ввв одддно пппроиззввводсствввво. Чччеббриккков ужже в кккурсе, а он дддоложжит Анндддроппову.
        Глотов аж привстал, услышав такие фамилии.
        - Всё ясно, товарищ генерал! – отчеканил Юрий Васильевич – какие мои дальнейшие действия?
        - Рррабботттайтте, кккак ррабботтали, тттовварищ стттарший следддовватель – снова мягким, но убедительным движением усадил Шагин назад в кресло Глотова – Ттольккко ддержжиттте в кккурссе Кккрюккова.
        - Мы во взаимодействии.
        - Ннну и ссславнно – как-то по-стариковски сказал Шагин – ддда ввы кккушшайте, кккушшайтте – пододвинул он ближе к Глотову тарелку с выпечкой – оччченнь рррад с вввамми лично позннакомитться. Мммы теперь вв одной комманндде и ммнне Вввас к нагградде ппреддставввлять, есссли ввссё ппполучччится. А сссоввершенно нельзя, чччтоббы не ппполучилось – улыбнулся генерал.
       - Получится, конечно, тащ геерал – воодушевлённо произнёс Глотов - А это Ваше? – указал он на шашку и будёновку, одновременно откусывая крендель и поменяв тему.
       - Ддда. Именная. Нннагграда от Жукова еще довоенная….

       Шагин проводил Глотова, после чего взял в руки телефонный аппарат с длинным проводом, пошёл с ним в зал, сел в кресло и набрал номер. «Фффсё в порядддке. Можешь ехххать» - сказал он в трубку. 
 
                Глава 33.
                Горное откровение.
1980 год.
Приэльбрусье.

        Турбаза "Терскол" была построена для горнолыжного отдыха и оздоровления советских граждан в Приэльбрусье. Она расположилась у подножия Эльбруса на берегу горной реки Азау в сосновом лесу на высоте больше двух тысяч метров над уровнем моря. Находилась база в поселке Терскол в одном километре от комплекса канатных дорог "Чегет" и в двух километрах от комплекса канатных дорог "Эльбрус". Для горнолыжных катаний и альпинизма в Приэльбрусье были созданы все возможности, с проживанием на турбазе "Терскол". Организовано трехразовое питание в столовой, баня и многое другое.

        В Приэльбрусье горнолыжный сезон мог длиться круглый год. Зимой на склонах Чегет и Эльбруса, летом - на одном из ледников Эльбруса - Горе Баши. Подъемники, работающие и зимой и летом облегчали усилия альпинистами лыжникам. Туристические возможности района были практически безграничны…

         Несмотря на то, что Алексей приехал чуть позже, вот уже вторую неделю Тимур Тактаев и Алексей Шагин наслаждались восхождениями и спусками.
         Алексей, напевая себе под нос песенку Высоцкого про горы, собирал своё снаряжение и вещи Тактаева, готовясь к восхождению. Дядя Тимур принимал душ.
         - Из какого перекладывать-то!? – прокричал Алексей в сторону ванной – У тебя тут два чемодана – здоровенный чёрный, около стола стоит и коричневый!
         - Вот спрашивается, чего ты затеялся? Я бы сам перебрал, когда вышел! – ответили из ванной.
         - Да, ладно. Мне не трудно. Времени просто мало.
         - Ну, смотри сам… Из коричневого.
         Алексей кивнул, но всё же попробовал открыть и чёрный. Тот не поддался, тогда Алексей просто приподнял его, взявшись за ручку. Чемодан оказался очень тяжёлым, даже можно сказать, что просто неподъёмным.
         - А, что у тебя в чёрном-то? Хотел подвинуть, но он, как вся тяга земная – снова крикнул в сторону ванной Тимур.
         - Да, там книги просто. Товарищу местному привёз. Он должен заехать завтра-послезавтра. Из коричневого доставай снаряжение.
         Алексей, несмотря ни на что, снова попробовал открыть чёрный чемодан, но тот явно был закрыт на все замки.
          - Понял – ответил он.
         
         Алексей стал перекладывать необходимые тому для восхождения вещи из чемодана в походный рюкзак. Достал карабины, пристежные шипы для горных ботинок, ветровку, спортивные штаны с начёсом. Потом случайно потянул за край сложенного полотенца и оно, раскрутившись, высвободило замотанный в него пистолет, который с тяжёлым стуком упал на пол. Алексей, в удивлении, осторожно поднял незнакомое оружие.

        «Это ещё, что такое тут!? Да это же пропавший папин «Walter», похоже! Из такого оружия убили маму!.. Откуда?!!!...   Не может быть!.. Неужели!.. Мама, неужели это он? Видимо, он её ненавидел за папу».  - непроизвольно шептал свои мысли молодой мужчина…
        Озадаченный единственно возможным предположением, Алексей осторожно завернул пистолет обратно в полотенце и положил его назад в коричневый чемодан.
        Пребывая в смятении, Алексей всё же взял себя в руки и сразу не спросил Тактаева о находке, а решил посмотреть на его дальнейшие действия.
        Стоило Алексею застегнуть молнию чемодана, как из ванной комнаты вышел распаренный и довольный Тактаев, обёрнутый полотенцем.
        - О, Лёха! Да ты, я смотрю, что ты времени зря не терял. Спасибо за помощь! – увидел он свою сумку – Всё, что надо переложил? – выдвинул он свой чемодан, открыл, посмотрел в него внимательно, закрыл и задвинул обратно.
        - Да, дядя Тимур. Всё, что нужно для подъёма в сумке.
        - Зная твою скрупулёзность, проверять не буду. Спасибо! – и толкнул ногой почти пустой коричневый чемодан ногой под койку, удостоив чёрный же лишь беглым, но острым взглядом.
        - А вдруг…- Алексей попытался подтолкнуть Тактаева открыть чемодан, чтобы посмотреть его реакцию на пистолет.
        - А, что там в полотенце завёрнуто? – напрямую спросил тогда Алексей.
        - Какое ещё полотенце?.. Да всё нормально. Времени нет. Сейчас «ПАЗик» к подножию пойдёт. Надо торопиться.
        - Ладно, поехали в горы – встал с кресла Алексей – Там у Вас будет время поговорить…
         Подъём прошёл потрясающе. На вопрос Алексея дядя Тимур сказал, что видел раньше папин «Walter» конечно, но сейчас понятия не имеет откуда он взялся, кроме  версии, что папа случайно сам положил его в чемодан, когда тот стоял у него перед отъездом. Правда зачем? Алексей сделал вид, что поверил.
         С вершины спускались тоже вместе, а потом, пока ждали ПАЗик, Тактаев бесследно исчез. Точнее было так: Алексей побежал по нужде в уборную, оставив дядю с вещами на остановке, чтобы задержать автобус, если что… однако, когда он вернулся, то на остановке стояли только рюкзаки.
         Алексей сначала решил, что Тактаев отбежал по такому же делу и решил подождать минут пять-десять. Когда они истекли, то добавил себе ещё десять… потом ещё столько же… потом ещё… И всё-таки дядя Тимур так и не появился.
         Тогда Алексей, взвалив на себя оба рюкзака, пошёл в посёлок его искать. «Прошерстил» всё вдоль и поперёк, заглядывая под каждый куст и в каждое злачное место или просто терзая прохожих глупыми вопросами, пока не начало смеркаться. Отчаявшись, он сел на последний автобус на Терскол.
         В гостинице Тактаева тоже не было, но… не было не только его, а и неподъёмного чёрного чемодана.  А коричневый-то остался, но без «Вальтера»! Это могло означать только одно – Тактаев просто сбежал. Надо было набрать отцу…
        Уже почти целый час он ждал в холле заказанного разговора и вот наконец раздался прерывистый звонок междугородки.
        «Пап, дядя Тимур исчез» – сказал он в трубку, прислушиваясь к ответу. «Да, именно пропал и вместе с ним чемодан, но это не главное… Не переживай, найду…» - продолжил он, снова пытаясь разобрать ответ. «…а главное то, что я нашёл у него твой «Вальтер» вчера… тоже исчез… да…» - сказал Алексей. «Давай, папуля… Завтра жду твоего прокурорского следака… Есть… Давай… Отбой». Алексей повесил трубку и поплёлся в номер спать, ведь, судя по всему, завтра ожидался трудный день…

1980 год.
Салон самолёта.
Где-то над Кавказом.

        «Уважаемые пассажиры, через несколько минут наш самолёт совершит посадку в аэропорту «Минеральных вод» - слышится из динамиков голос старшей бортпроводницы -«Температура за бортом минус семь градусов. Спасибо вам за то, что воспользовались «Аэрофлотом». Приятного отдыха вам, товарищи! Ждём вас снова».
         Глотов на пассажирском кресле самолёта, всматривается в овал иллюминатора, как вскоре самолёт успешно приземляется.
         В иллюминатор видно, что на взлётном поле стоят две чёрные «Волги».
         «Сто пудов», что меня встречают» - решил Глотов.
         И вот Глотов с встречающими его представителями местной прокуратуры почти целый день едут по горным дорогам на служебной «Волге» в Терскол.
         - Интересный факт – сказал встретивший «Московского гостя» старший следователь местной прокуратуры Адам Расулов – Некто Алексей Шагин (он же заявитель) является сыном потерпевшего по этому уголовному делу, и он же совместно отдыхал с главным подозреваемым и пропавшем. Я ничего не понимаю, короче.
         - А тебе, дружище, ничего и не надо понимать. Если вкратце, то ты просто видишь самый краешек совместного расследования прокуратуры и КГБ, к которому у тебя нет допуска.
         Расулов обиженно «набычился».
         - Не обижайся. Это не моё самодурство. Вот постановление – Глотов сунул под нос встречающему бумажку с печатью.
         Расулов взял её в руки, внимательно прочитал и со вздохом безнадёжности отдал обратно.
         - А вот, кстати, капитан Шагин включён в состав совместной следственной группы – продолжил Глотов.
         - Какой еще капитан – выпучил глаза Расулов – это, который Алексей Шагин, который заявитель, что ли?!
         - Да, он самый. Алексей Андреевич Шагин – капитан КГБ, являющийся членом совместной следственной группы по делу, фигурантом которого является Тимур Абусаидович Тактаев и выполняющий тут свои оперативные обязанности. Короче, это наш человек.
         - Ну, ребята, мне говорили, что у вас там в Москве всё с ног на голову, но я не знал, что настолько! Так, что же я его зря жёстко допрашивать планировал, а то я тут целый план действий заготовил?
         - Получается, что так. Кстати, а ваш КГБ-шник то где? Операция-то совместная.
         - Он уже там нас ждать будет.

1980 год.
Кабинет директора горной базы «Терскол».

         Глотов уверенно входит в кабинет директора базы. За ним еле поспевают сопровождающие его Расулов и майор местного КГБ Максимов.
Гости сразу снимают верхнюю одежду и небрежно бросают её на стулья.
         Директор базы отдыха, не старый, но уже пожилой кавказский мужчина, как молодой вскакивает со своего места и, сбивая стул, бежит на встречу представителям власти.
         Алексей Шагин сидит на стуле у стола.
         - Здравствуйте, уважаемые! - расплылся в улыбке директор - Давно жду! И в Нальчик и даже в саму Москву звонил. Улетел говорят самолёт, а всё нет и нет. Так волновался!
         Директор подобострастно, почти одновременно поднимает стул, вешает брошенную гостями верхнюю одежду на стоящую у входа вешалку, обмахивает салфеткой письменный стол, пододвигает к столу кресла, стоящие у стены. На столе стоят открытые бутылки вин разных сортов, местная минеральная вода и горой лежат фрукты.
         - Заходите, гости дорогие! Присаживайтесь! Через пару минут в столовой будет стол накрыт. А может, в душ с дороги? Так, ваши номера уже готовы – продолжил директор.
          - Спасибо, уважаемый! Мы тронуты, но давайте сазу к делу – строго ответил Глотов.
         Глотов садится к столу и, отодвигая фрукты, кладёт на их место папку, которую тут же открывает, прожужжав замком-молнией.
         - Эээ, дорогой зачем так - «к делу». Вечер уже. Путь дальний. Сначала отдохнуть, а утром к делу, конэчно!
          - Начнём с общего. Сколько постояльцев зарегистрировано на базе? Их паспортные данные - прерывает Глотов директора жестом - Сколько сотрудников? Кто в отпуске, с какого числа? Известные Вам действия персонала базы и отдыхающих на день происшествия, притом, как можно более подробно. Мне нужно это к полночи, а утром приступим к опросам. Передайте всем присутствующим на базе, чтобы на завтра отменили все планы и не покидали объект. Если Вы не против, то для опросов я предлагаю использовать Ваш кабинет.
          - Эээ, слушай, кто против - я против? Сразу видно - деловой человек - Директор встаёт и достаёт из открытого сейфа пачку исписанных листочков, потом продолжает - Вот, дорогой… меня уже всё это есть. Я для милициев наших писал, так они даже и не забрали ещё. А утром, я тебе первый всё расскажу, что сейчас не успею и людей попрошу. Ну, пойдём к столу. Не обижай. Очень прошу!
          Глотов кладёт листочки в папку и смотрит в сторону прибывших с ним коллег. Их взгляды умоляют о согласии с предложением директора.
         - Ну…
         Присутствующие замерли.
          - …Пойдём, коли так – продолжил он, улыбнувшись – Не будем обижать отказом местных товарищей.
          По помещению, показалось даже, что пронёсся лёгкий ветерок, вызванный общим выдохом облегчения.
          - Прошу, прошу всех в столовую – засуетился директор – там же можно и умыться, а вещи я скажу, чтобы по комнатам разнесли. 15, 16 и 17-е номера. Ключики на вахте.
          Все загремели стульями и стали расходиться.
          - Алексей Андреевич, товарищ капитан, задержитесь ненадолго, пожалуйста. Пошепчемся недолго, пока там сборы – обратился Глотов к Шагину.
          Тот утвердительно кивнул и снова присел на стул, а Глотов расположился напротив.
          - Хотелось бы в общих чертах, так сказать… - начал он.
          - Я с Тактаевым был тут две недели. Всё шло, как обычно спокойно – горы, лыжи. Отец просил меня присмотреться получше к поведению дяди Тимура и я, соответственно, присматривался, но ничего необычного не видел… и вот вчера…
          - Что? – насторожился Глотов.
          - Я случайно нашел в его чемодане пистолет! И не просто пистолет, а то самое предполагаемое оружие, из которого была убита Костырина… то есть… то есть… моя мать – слегка осёкся Шагин.
          - И Вы?..
          - И я не сказал ему об этом, а решил ещё немного понаблюдать за его поведением.
          - Вот, вы КГБ-шники люди неторопливые. Менты сразу бы зацапали, а уж потом бы думали – перебил Шагина Глотов.
          - Да, ещё я остатки татуировки на запястье дяди Тимура видел с частью цифр, которые в ориентировке были по предполагаемому «Татару» были, и он мне потом так искренне пояснял, что мол это остатки его метки из концлагеря. Ну, потом сопоставим…
          - А «Вальтер» где?
          - Пропал вместе с Тактаевым.
          - Понятно. Ладно, пойдём к остальным – поднялся Глотов – Да, кстати, меня Ваш папа просил посмотреть, не было ли у него чего-нибудь напоминающее его пропавший семейный архив? Может бумажки или сумки какие-то?
          - Нет, не видел – сказал Алексей и тоже встал из-за стола.
 
1980 год. СССР. Москва.
Кабинет Крюкова. 

        Глотов звонит и сообщает Насонову и номер рейса, которым возвращаются Алексей Шагин…

1980 год. СССР. Московская область.
Здание Аэропорта «Внуково».

        В этом году аэропорт Внуково принимает участников и гостей Олимпийских игр, которые уже начали съезжаться, благодаря чему также стал объектом пристального внимания спецслужб и тысяч поклонников спортивных игр.
        Подготовка аэропортового комплекса к проведению Олимпиады-80 началась заблаговременно. Это был настоящий экзамен для сотрудников аэропорта, который внуковцы выдержали достойно. В результате проведенных работ была значительно увеличена пропускная способность аэропорта, модернизирована сервисная оснащенность аэровокзалов и вообще всех, кто заходил в здание аэропорта, ежесекундно не покидало ощущение праздника.
        На такие чувства даже не повлияло тревожное событие, когда 6 июня этого года при заходе на посадку в аэропорт, на борту самолёта возник пожар и экипажу разрешили зайти на грунтовую полосу.

         …Насонов, расталкивая «разношерстную» толпу, встречал Алексея Шагина в зале прибытия. Алексей вышел и сходу сообщил, что Тактаев бесследно исчез, но они с Глотовым выяснили, что единственный рейс, вылетающий в это же время из Минеральных Вод, кроме Москвы, был рейс на Ригу и Глотов уже вылетел туда. Также сказал, что нашёл у Тактаева «Вальтер», из которого предположительно была убита его мать…
         - Знаю, знаю, коллега – похлопал по плечу Шагина Крюков…

                Глава 34.
                Не Татар

1980 год. Латвийская ССР.  Рига.

        Аэропорт. Ветер прохладно и пасмурно. Редкие дождинки покалывают лицо. Глотов осторожно спустился с трапа самолёта. У трапа его снова встречала «Волга».
        К Глотову подошёл очень модно одетый мужчина и непринуждённо начал разговор: «Валдис Кауперс - старший следователь по особо важным делам прокуратуры Латвийской ССР. Здравствуйте! Как долетели?».

        - Ну и погодка у вас! - сказал Глотов – Ой, извините! Здравствуйте, конечно! Да, всё нормально. Меня Юра зовут. Юрий Глотов – Генеральная прокуратура. Да Вы, наверное, в курсе – протянул руку для приветствия Юрий Васильевич.
        - Да, да. Вчера ещё телеграмму получили – Кауперс пожал протянутую руку в ответ – Ждём и окажем содействие, чем сможем - говорит с приятным латышским акцентом - Это на взлётном поле. В Риге тепло сейчас. А, вообще, у нас почти всегда так – то жара с духотой, то ветер с дождём.
       - Давайте сразу к объекту. Я надеюсь, что там всё готово?
     Да, так есть. Подозреваемый у себя в номере гостиницы «Рига». Не выходил со вчерашнего вечера. Опера на месте. Гостиница оцеплена. Санкция у меня…
        - Вот и славно. Поехали.
        Глотов сел в машину и хлопнул дверцей. По дороге он с интересом смотрел в окно. Он много слышал про эти места… …Прибалтика была чем-то вроде своей «маленькой заграницы» в СССР — красивые чистые улицы прибалтийских городов, таинственные названия на латинице, отсутствие дефицита в магазинах, красивые девушки в модной одежде. Отдых Юрмале считался более престижным, чем на черноморском побережье. А красавица Рига в стала неизменной съемочной площадкой для фильмов про «заграничную жизнь»…
        - Валдис, вы удивитесь, но я никогда не был в Риге. А можно проехать через центр и попросить Вас немножко побыть моим гидом. А то у меня обратный билет в Москву на ночной рейс. Жалко не воспользоваться возможностью
        - О! Конечно! С огромным удовольствием! У нас прекрасный город! Вам понравится. Но если проедем по городу, то немного задержимся.
        - Если всё обстоит так, как вы описали, то никуда он от нас не денется.
        - Согласен – ответил тот с лёгким акцентом и потом обратился к водителю (видимо из вежливости на русском) - На Домскую…
        Валдис, не хуже профессионального гида, прямо из машины, поводил экскурсию по родному и видно, что любимому городу.
        - Рига – столица Советской Латвии и самый крупный город Прибалтики (более семисот тысяч человек) – декламирует Валдис - Историки предполагают, что своё название город взял у некогда протекавшей в этом месте речки Рига, впадающая в Даугаву, которая позже была засыпана. С 1150 года недалеко от реки Риги останавливались различные торговцы, постепенно образовывая небольшое поселение, а в 1201 немецким священником Альбертом, прибывшим в здешние места из города Бремен, была построена первая каменная церковь, что и считается основанием города…

В городе действительно было тепло и солнечно. Глотов и Валдис стояли на лишь слегка влажной брусчатке напротив Собора Святого Петра. Автомобиль рядом. В машине зазвонил телефон современной радиосвязи «Алтай».
        - Ой, простите… Я сейчас…- извиняется Валдис и побежал к машине.
        Он сел в салон и приложил к уху трубку. Через минуту вышел и подошёл к Глотову с абсолютно растерянным лицом.
        - Что там? Потеряли нас? - насторожился Глотов.
        - Тактаев застрелился…

        …Глотов и Кауперс заходят в номер гостиницы «Рига». В номере уже суетились милицейские опера и эксперт. Было открыто окно и слышны громкие звуки проезжающих трамваев. Валялся стул. В открытом шкафу виден «распотрошённый» чемодан. Тактаев лежал на полу, раскинув руки, в его височной части краснело пулевое отверстие. Его голова была повёрнута набок и лежала в луже крови. На столе стояла включённая лампа и лежала закрытая книга о рижских достопримечательностях. В правой руке трупа зажат пистолет «Walter».
        - Смерть наступила около полуночи – не дожидаясь вопроса, доложил эксперт.
        - Понятно – говорит Глотов – что-нибудь интересное ещё находили?
        - Да нет, кроме одной странности – пожал плечами эксперт.
        - А именно?
        - Был ещё один выстрел – в диван – эксперт показывает на заметную дырку в обшивке дивана – и гильзу пока только одну нашли
        - А в обойме сколько осталось?
        - Да, только один. Похоже, что она не полная была.
        - Ясно – задумчиво говорит Глотов.
        - А это что? – Валдис аккуратно за края поднял с дивана, лежащую там шариковую ручку и положил её в полиэтиленовый пакетик, взятый у эксперта.
       - А вот, что! – Глотов перелистывает большим пальцем, взятую со стола книгу, из которой выпал недописанный листок.

        Глотов и Кауперс с интересом читают написанные ровным почерком строчки: «В КГБ СССР от Тактаева Тимура Абусаидовича, 1919 года рождения. Уважаемые товарищи, я сообщаю вам, что стал жертвой чудовищной провокации! Начну с того, что вы все ошибаетесь – Я НЕ ТАТАР!!!...... Я – ПОЭТ…». Дальше письмо обрывалось.
        - Чушь какая-то… - пожал плечами Глотов - Пистолет в правой, а пулевое отверстие слева – продолжает он – выстрел в диван, чтобы Вальтер был недавно стреляный. Нет второй гильзы и так далее, так далее…
        - К чему ты клонишь? – спросил Валдис
        - Я не клоню, а прямо заявляю, что мы имеем дело с плохой инсценировкой самоубийства – твёрдо говорит Глотов – и это убийство. Скорее всего и убит он из другого оружия. Ищите пулю или гильзу… хотя...
        - Кстати, а из вещей что-то пропало?
        - Неизвестно. Похоже только по пылевым следам, что в гардеробной стояло что-то увесистое, типа чемодана, и потом это тащили до двери.
        - Ясно. Спасибо…
 
        Уже ночью, по пути в аэропорт в тёмном салоне «Волги», Глотов размышлял: «…Ночь. Сидит себе Тактаев судя по почерку, не волнуясь, пишет письмо в органы. Вдруг дверь открывается. Тактаев быстро прячет письмо в книгу. Настолько быстро, что даже ручка остаётся в руках. Видимо Тактаев хорошо знал своего убийцу, так как спокойно дал ему войти и более того усадил его радом с собой на диван по левой стороне от себя. Гость не стал долго ждать и, когда под окном проезжает очередной трамвай, выстрелил в голову, сидящего на стуле Тактаева, Ему надо торопиться, так как убийца думал закончить быстро во сне и не ожидал, что тот не спит… Свет настольной лампы не видно через щели  входной двери, в отличие от общего освещения комнаты…
         Пуля, пробив голову Тактаева, видимо вылетела в окно в сторону сквера. Тактаев упал, роняя ручку на кровать, а некто начал перерывать его чемодан, зная, что найдёт там Вальтер. Потом кладёт «Вальтер» в руку Тактаеву и не обыскав комнату быстро уходит.

        Глотов зашёл в свой кабинет в прокуратуре.
        - Здравствуйте, шеф! Как слетали? То на Кавказ, то Прибалтика! Прям, обзавидоваться – встретил его Костин.
        - Хуже не бывает – мрачно отвечает Глотов - Дело можно закрывать. Основной и единственный подозреваемый убит. И самое главное, что концы не просматриваются… Надо дело окончательно конторе отдавать…с грустной рожей неудачников.
        Костин улыбается во весь рот.
        - Не грустите шеф. Пусть работают.

                Глава 35.
                День рождения.
Дневник Василисы Глотовой.
         …Сегодня знаменательный день! После окончания занятий в институте Паша, наконец. Пригласил меня в своё «святая святых» - его мастерскую! Она показалась мне больше похожей на мастерскую театра, чем на «логово» художника. Там существовал только хозяину известный порядок. Кругом были расставлены эскизы его работ и готовые картины. От больших эпических плотен в классическом жанре до карандашных эскизов какого-то модерна. Повсюду стояли, какие-то гипсовые фигуры частей человеческих тел и целиковые тела с накинутыми на них деталями одежд натурщиц, что меня больше, чем покоробило и я даже немного «поддела» его этим, хотя и понимала, что «ню» это просто часть его работы. Я глупая, даже немного обидела любимого, сказав, что родители были правы, говоря, что этот «богемный мир» не содействует крепким семейным отношениям. Пытаясь загладить вину, я стала рассказывать Паше смешные истории из своего детства и попросила его рассказать о своём, на что Паша с удовольствием откликнулся. Мы стали пить чай и он рассказывал о своих героических родителях, бравших Берлин и о его раннем детстве в Германии (Родители продолжали службу в ГСВГ до 1952 года), о немецкой няне и потом о юношеских годах в Москве и твёрдых советских традициях в его семье- демонстрации, песни, книги и вместе с тем, что он до сих пор осень уважает  немецкую культуру, фольклор, речь, песни.
         Паша даже спел мне немецкую песенку своим бархатным голосом. Любимым голосом!!!...

1980 год. СССР. Москва

        Празднично украшенная, вся в цветах и шарах четырёхкомнатная квартира Глотовых (шарики глава семьи в таком количестве «надыбал по блату» в оргкомитете Олимпиады-80).
        Юрий Васильевич явно не поскупился для праздника любимой жены, сняв с книжки почти всю свою секретную заначку, которую копил на финские спиннинги и прочие рыболовные снасти.
        День рождения Мананы. Манане сорок. В большой комнате хозяйка вместе с дочкой и несколькими подругами «колдовали» над почти накрытым столом. Дом уже был полон гостей, но некоторые всё же ещё только звонили с вокзалов и от метро. С угощениями Манана и Василиса (она же заявила, что уже взрослая) постарались на славу. Блюда к столу сочинялись всю предыдущую неделю. И не только сочинялись, но и закупались ингредиенты к ним. Вино обещали доставить родственники из Грузии.
        Подарки обожаемой юбилярше семья вручила ещё утром.
        Юрий Васильевич тожественно накинул на плечи жене (хоть и не сезон) отложенную на базе ещё три месяца назад, давно обещанную афганскую дублёнку, а Василиса - написанный втайне от мамы портрет в полный рост, на котором Манана была изображена в национальном грузинском женском княжеском наряде на фоне заснеженных вершин.
        В ожидании приглашения к столу, гости неспешно восхищённо разглядывали другие работы молодой художницы, коих было не мало.
        Для настроения ставили пластинки. В настоящий момент, например, слух услаждала музыка модной группы «Зодиак».
        Очередной звонок входной двери и Манана, наскоро вытирая руки и поправляя причёску, бежит открывать. Глотов встал рядом, готовый к принятию «крупногабаритных» подарков жене.
        Гостем оказался следователь Насонов, которого Юрий Васильевич тут же представил, как своего давнишнего коллегу и друга. И не зря муж находился рядом с юбиляршей – Насонов торжественно поставил на пол коробку с обеденным сервизом на двенадцать персон. Глотов поднял тяжеленный подарок, а Манана, искренне поблагодарив дарителя, торжественно пообещала ему тут же пустить его подарок в дело.
        Следующими были шумные грузинские родственники, которые еле втащили в квартиру несколько больших буррдюков с вином. 
-
        Самым последним пришедшим гостем оказался, к смущению и одновременно к нескрываемой радости Василисы, Павел Найдёнов, который вручив возможной тёще огромный букет цветов, затем скромно передал коробочку с модными духами «Пани Валеска».
        И, вот наконец, Манана, вызвав общую радость, пригласила гостей к, благоухающему «нереальными» пищевыми ароматами, столу. За рассадку гостей, понятно отвечал глава семьи…
        Вообще, праздничный стол без сомнений был достоин отдельного описания:
        Начнём это вызывающее обильное слюноотделение описание с аперитива - трёх графинов холодной (из морозилки) водочкой, бутылочки грузинского коньяка «Варсквлави» и обязательного блюда праздничного стола   селедочки иваси, нарезанной кусочками, политой растительным маслом и густо покрытой колечками лука. Из пасти этой селедочки торчал пучок зеленого лука и листик петрушки.       
        С «просто селёдочкой» за компанию стояла и селедка под шубой, интерес к которой со стороны гостей по опыту хороших хозяек не ослабевал до самого окончания застолья.
        Соленые грибочки, маринованные огурцы и помидоры также заслуженно заняли свое постоянное место на столе.
        Все эти гастрономические изыски были в красивой, хрустальной и фарфоровой посуде (в том числе, из подаренного Насоновым сервиза), что в совокупности с распространяемым ароматами, значительно усиливало общий вкусовой и визуальный эффект.
В отдельной вазе стоял салат оливье, источающий, ни с чем несравнимый, вкуснейший дух, доминирующий над всеми остальными запахами. В центр блюда с салатом был воткнут большой пучок зелени, гордо стоявший на столе, возвышаясь своей «модной зеленой причёской» над другими блюдами.

        Выключили свет и зажгли свечи. В качестве особого шика стояли четыре баночки рижских шпрот. Причем не только красивый вид золотистых шпротин в свете свечей, но и их аромат, дополняли, несмотря на большое количество народа, царящую за столом какую-то очень уютную и душевную атмосферу. Шпроты были поданы в банках, с которых полностью была срезана верхняя крышка. Также в банках на столе стояли лосось и сайра. В тарелочках красиво были уложены ломтики нарезанной вареной колбаски с жирком (любительской или наподобие), свиной окорок, пара сортов копченой колбасы и сыр двух сортов-голландский и российский. С краю призывно (для зорких глазом) примостился салат из печени трески.
        «В полной боевой готовности» в холодильнике стояли холодец и заливное из судака. Этими блюдами Василиса и Манана ненавязчиво обносили гостей в течение всей первой части застолья неоднократно.
         В застывшем прозрачном бульоне холодца очень красиво смотрелись кусочки мяса и листики петрушки, а в заливном ломтики фигурно нарезанной вареной моркови, вареного яичка и листиков зелени.
        Достаточно быстро перешли на, привезённое из Грузии домашнее вино. Не отвлекаясь от поглощения угощений, произносились длинные здравицы и тосты в адрес Мананы. Даже уже начали петь, хотя и по правилам застолья было ещё рановато.
        Когда первый голод был утолен, мужики (и некоторые дамы) пошли курить на балкон, куда по совету грузин прихватили с собой ополовиненный бурдюк с вином, хачапури, и пустые стаканы. Кто-то снова завёл проигрыватель, из которого полились романтичные звуки песен Джо Дассена. Некоторые пошли танцевать в другую комнату, а иные пристроились около стола, рискуя свалить на пол одно из прекрасных блюд
        Павел Найдёнов и Насонов, ранее сидевшие рядом за столом, оказались жуткими балагурами и «душой балконной компании». Весь микрорайон сотрясался от взрывов хохота, исходящего с балкона Глотовых.
        Женщины подали горячее, и вообще, обновили стол. Вторая смена блюд отдавала должное грузинскому происхождению юбилярши:
        На столе снова появились ещё горячие хачапури  двух видов (имеретинские и гурийские), сациви тоже двух видов (закуска и горячее), приплюснутые колбаски пхали, лобио, горячий острый и густой суп-хачо со свежими сливами и наполненные бульоном хинкали, ну и конечно шашлык и люля. Шашлык и тоненькие люля готовил лично Глотов по одному ему известной «духовочной» технологии. На стол торжественно водрузили пару бутылок чачи…
        Праздник явно удался и всё же (слухи распространяются быстро) в воздухе витало ожидание…. Ожидание второй главной новости этого вечера…
        Инициативу взял на себя троюродный дядя Мананы Резо.
        - Что мы видим на столе – издалека начал он с сильным акцентом – Хачапури! Хачапури впервые стали выпекать в северо-западной Грузии много веков назад и назвали, соединив два слова: хачо – творог, пури – хлеб. Сейчас почти каждая народность нашей республики готовит его по своей рецептуре, считая только ее единственно верной. А мы и не против. Потому что можем все попробовать...
        Все с непониманием посмотрели друг на друга и на него.
        - А кто пёк эти хачапури? – продолжил Резо – моя племянница с красивым именем Василиса.
       - Это Вы к чему? – настороженно поинтересовалась дочка юбилярши.
        - Подожди! - резко махнул на неё рукой Резо и продолжил – По нашим традициям, если девушка не умеет делать хачапури, выйти замуж ей будет затруднительно… Во многих семьях сохранился этот старый обычай (а я надеюсь, что и тут их уважают) – на смотринах пробовать приготовленный будущей невестой хачапури. Понравится, считай дело сделано – свадьба не за горами… А мне этот хачапури понравился более всего и поэтому так захотелось услышать от славного джигита предложение руки и сердца в адрес моей прекрасной племянницы!.. И пока я пью это вино, я надеюсь, что этот джигит созреет для нужных слов и это будет означать, что мы выпили это сладкое вино не зря!  - Резо наливает себе в самый большой стакан вино и подносит его к губам – Я жду, что и все остальные присоединятся к этому тосту! – добавил он.
        Присутствующие тоже наполнили бокалы и стаканы…
        Тоже с бокалом в руках, встаёт Павел Найдёнов и обращаясь к Манане и Юрию Васильевичу говорит
        - Дорогие родители моей любимой и единственной на все времена женщины, я прошу у вас руки Василисы! Перед лицами присутствующих тут родственников и знакомых торжественно обещаю быть ей верным и создать ей счастье на этой земле, чего бы мне это ни стоило!
        - Ну, ну, ну – растерялся Глотов – а, что она то сама скажет? – добавил он, обращаясь к дочке.
        - Правда, Вася, а ты то, что скажешь? – присоединилась к мужу Манана.
        - Я согласна!!!...
        Все присутствующие разразились аплодисментами и восторженными возгласами…
        Потом пили чай с шоколадными конфетами и тортом  «наполеон» – гордостью хозяйки, угощались пирогами с капустой, вареньем и мясом и травили, подходящие к моменту анекдоты типа:
«— Сколько раз твоя мама выходила замуж?
— Мне даже сказать неудобно.
— Ну, в наше-то время.
— Один раз».
        Уже под утро после ухода гостей, Глотов всё же «наседает» на дочь. Ему не нравится огромная разница в возрасте и то, что Павел не из их строгой среды, а является представителем «богемного» мира. Хотя Манана совсем не против выбора дочери.
        Василиса спрашивает – как тогда родители допустили, чтобы она училась в таком «богемном» институте. Глотов смог ответить только «чисто родительским» пассажем: «Ну, одно дело – ты… Ты с детства талантлива… А что такое он?.. Какие его корни?.. откуда он, вообще, нам на голову свалился!?...».  И всё равно активное сопротивление отца уже пошло на спад. В общем, смотрины тоже удались…

                Глава 36.
                Полезное знакомство.               
1980 год. СССР. Подмосковье.
Каширский район.

       Глотов и Манана пригласили Павла и Василису на недавно полученную от прокуратуры дачу. Они предложили молодым совместить «приятное с полезным» и взять «свои штучки» для написания художественных работ «на пленере», а если захотят, то и поработать руками (на даче объемы есть всегда).
        Павел, к радости Глотова, показал себя с лучшей стороны, как «рукастый» и эрудированный, не только в искусстве, и ещё как человек, который явно искренне любит их дочь.
        Во время этого визита на даче Глотовых присутствовал и ещё один человек. Этим человеком был следователь Насонов, который был приглашён уже в качестве близкого приятеля жениха с невестой. Насонов настолько органично вписался в дачный коллектив, что даже трудно сказать с кем он больше сблизился – с Найдёновым или с Глотовым…
        К вечеру, сидя за душистым чаем на веранде (а кое-кто и за чем покрепче) присутствующие уже дружно обсуждали свадьбу и эта тема (в трактовке Василисы и Мананы) заняла все умы. Ведь для любой невесты и её матери крайне важно, как выглядит  избранник, как выглядит сама невеста, какое у нее будет платье, как будет организована свадьба, накрыт стол, сколько на все это будет потрачено и кем. И самое важное это достичь цели, чтобы подруги «сдохли» от зависти прямо во время праздника. Так, что было о чём поговорить…

1980 год. СССР. Москва.
Мастерская Павла Найдёнова. 

         В мастерской Павла Найдёнова на Никитской проходил широкий показ его новых работ. Мастерская была полна приглашённых гостей, коллег по цеху и представителей прессы. Была и Василиса, но заботы по подготовке к свадьбе, вынудили её быстро покинуть светское мероприятие. Было и много иностранцев. Среди них и давно знакомая с Найдёновым жена шведского атташе по культуре Грета Ольсен.
        В помещении мастерской витал дух искусства и всё пространство, включая малейшие детали, было этому подчинено.
        Цвет стен был сделан нейтральным, белым или местами серым, так как всевозможные оттенки других цветов, давали бы неестественные блики на работы художника. Кругом установлены всевозможные стеллажи, как для холстов (очень неудобно их хранить на полу или стенах), так и для книг (художнику полезно иногда прерваться, посмотреть репродукции или просто красивые виды для вдохновения), для инструментов и для предметов, которые можно рисовать. На некоторых стеллажах стояли, специально заказанные прозрачные пластиковые короба для инструментов и материалов, которые очень удобно использовать, так как легко видеть их содержимое. И, вообще, огромное пространство мастерской, под которую отведён целый этаж в доме дореволюционной постройки было максимально заполнено аутентичными вещами: кисти разнообразные, как по материалу, так и по форме, краски разных фирм и цветов, растворители, масла, лаки, столик под палитру с выдвижными ящиками; муштабель, урна, карандаши, разбросанные везде ластики, пеналы и коробки с карандашами, халат-рубашка на крючке, мольберт, этюдник, тренога и многое-многое другое.
        Имелось и отведённое место для отдыха, а именно два удобных кресла и диван на значительном расстоянии позади подставки с главной на тот момент картиной, где можно художнику можно удобно устроиться и рассмотреть дело своих рук и головы. Там же в зоне отдыха, расположились, принесённая с кухни большая турка и набор красивых фарфоровых чашек. Богема, одним словом…
        Помимо насыщенной обстановки мастерской, она, без потери ощущения простора, также вмещала в себя ещё и пару десятков работ разных размеров и около полусотни гостей, дефилирующих между ними…
        В этот раз Павел Найдёнов представил новую серию своих работ под общим названием «Дети войны».
       Перед одной из картин с изображением худенького, голубоглазого светленького мальчика, сидящего в двери товарного вагона и с тоской смотрящего на «уплывающий вдаль город», стоит абсолютно растроганная Грета Ольсен, едва сдерживающая слёзы.
        Вдруг она, явно на что-то решившись, встряхнула головой и решительно подошла к Павлу Найдёнову, почти вырвав его из рук журналистов.
    - Надо поговорить - говорит она тоном, не терпящим возражений.
        - Грета, дорогая, что за спешка? Я сейчас подойду - в недоумении ответил Павел.
        - Немедленно. Это важно! - настойчиво продолжила Грета, твёрдым голосом.
        Через пару минут Грета под руку увела Павла в соседнюю комнату.
        Состоявшийся между ними почти часовой разговор невозможно передать дословно, так как это был не простой разговор давних знакомцев, а сгусток переплетённых энергий и эмоций – от шёпота до крика, от холодного недоверия к жарким объятиям, и от слёз до смеха. Первое о чём шведка сказала Павлу – это то, что его родители не родные ему. Потом Грета, с полной откровенностью,  открыла Павлу свою боль и свою тайну о том, что он её родной сын, которого она потеряла много лет назад, и которого так долго искала, и даже когда нашла, то много лет не могла открыться… И всё же она нашла сына и несказанно гордится им… Грета на коленях просила только одного - разрешения быть с ним рядом…
        …Ошеломлённый и напуганный Павел в абсолютном смятении! Ему в голову пришла только одна, стоящая на первый взгляд, мысль - Тем же вечером он связался со своим новым товарищем Насоновым и попросил его немедленно приехать.
        Насонов приехал очень быстро. Затем внимательно выслушал Павла и рассказал ему всё, что известно на настоящий момент о Грете Ольсен – Гретхен Поль и пообещал детально поверить информацию об истории с якобы его усыновлением геройскими советскими офицерами. Сказал также и о том, что несмотря ни на что, Грета Ольсен была и остаётся врагом советской власти, военным преступником, находящимся в международном розыске. И неизвестно, сколько ещё бед она может принести нашей стране…
        Павел, находясь ещё в «растрепанных чувствах», в конце концов, принимает решение помочь Родине в разоблачении вражеского агента.
        «Что надо делать?» - с готовностью задал вопрос Павел…

                Глава 37.
                Напряжение усиливается.
1980 год. СССР. Москва.
Лубянка.
    
         Представив собранные документы, следователь Насонов через своё руководство - подполковника Крюкова и генерала Шагина инициировал совещание у председателя КГБ, на предмет принятия решения о реагировании на деятельность Гретты Ольсен в СССР.
         На совещании Насонов докладывает, с интересом слушающему его Андропову, о полученных ответах на запросы иностранным спецслужбам в отношении нацисткой преступницы Гретхен Поль, являющейся одним лицом с Греттой Ольсен, о возможном её отношении к делу 1961 года о побеге агента «Мороз» в связке с неким «неуловимым-почти фикцией» шпионом «Татар» и, что при выполнении предварительных оперативно-следственных мероприятий в отношении неё выяснилось, что среди её связей значатся многие, как диссиденты, так и убеждённые сторонники социалистического строя. В частности, поэт-диссидент Тимур Тактаев и художник - адепт социализма и коммунизма Павел Найдёнов, а также многие, многие другие, что говорит о наличии у неё разветвлённых контактов в советском обществе и порождает обоснованные подозрения о сборе разведывательной информации о настроениях в Советском Союзе.
         Андроповым принимается решение о начале сплошной проверки её контактов и немедленного возбуждении уголовного дела по фактам преступлений военного времени и по подозрению в шпионаже. Следствие поручается вести Крюкову и Насонову под общим руководством генерала Шагина, так как их следственный коллектив уже сложился и уже дал неплохой результат.
        Учитывая неуёмную активность Насонова, дело сразу «закипело»:
    - Насонов вытащил из архива дело сбежавшего в 1961-м Сташевского;
         - Получил детальный отчёт от наружного наблюдения за Гретой Ольсен о её частых встречах с художниками, среди которых был и Павел Найдёнов;
        - Выяснил, что Грета Ольсен несколько раз приглашала в посольство поэта Тимура Тактаева;
        - Так же во время проведения проверок среди контактов «третьего» уровня» Греты Ольсен от внимания Насонова, как настоящего профессионала, не скрылся факт, что совершенно случайно, но неоднократно всплывает имя Андрея Петровича Шагина и его контактов с Тактаевым, а так же интерес представил тот факт, что периодически Ольсен отдыхает в том же санатории Глав УПДК в Калининской области, что и генерал-лейтенант Шагин, а значит она пытается подобраться к руководству КГБ…, но после обсуждения  этого вопроса напрямую с Шагиным и тем более, узнав про «оперативную игру», Насонов отмёл свои беспочвенные подозрения…

1980 год. СССР.
Москва,

        Остаётся около двух месяцев до открытия Летней Московской олимпиады-80.
         Крюков после «взбучки» от генерала Шагина вызывает к себе Глотова и Насонова, которые до этого момента ведут параллельные расследования с пересекающимися фигурантами (например, поэт Тактаев) «с двух сторон». Насонов – по линии Греты Ольсен, а Глотов – по линии гибели жены генерала Шагина.
         Среди прочего Насонов доложил Крюкову о том, что Грета Ольсен часто бывает на отдыхе в санатории УПДК в Калининской области. В настоящий момент она там со своим мужем.
         Подозревая Ольсен в шпионской деятельности, Насонов предполагает, что этот санаторий может использоваться ей для конспиративных встреч и просит Крюкова о недельной командировке в этот санаторий для проверки его версии. Крюков не возражает, но прежде, чем разрешить, пытается согласовать это с Шагиным, но не может его найти, так как тот на больничном и куда-то уехал на лечение. Крюков принимает решение самостоятельно и выписывает командировку Насонову.
        Глотов, в свою очередь, тоже докладывает, что гильза, найденная сельским участковым Семёновым от «Вальтера», пулевое отверстие у Костыриной соответствует гильзе, Алексей видел «Вальтер» у Тактаева… Вроде бы всё сходится, но Тактаев застрелился, а для закрытия дела, всвязи с гибелью обвиняемого Тактаеву нужны официальные показания Алексея Шагина. Он сказал, что пытался вызвать его к себе, но по месту службы сказали, что он подлечивает нервную систему в том же санатории УПДК Калининской области… «Да, кстати, интересно и то, что Тактаев ранее был замечен там неоднократно» - закончил Глотов.
        «Ну, значит командировка товарища майора очень даже акуальна!» - довольно сказал Крюков.
        Потом Крюков поставил задачу о скорейшем и главное результативном завершении дела. И сообщил также об оперативной информации, переданной ему генералом Шагиным, о возможном причастии того же Тактаева к планируемому покушению на Брежнева.   Всё сходится на нём. Соответственно, объединение дела в одно было единственно верным путём, и пора продумать возможность неожиданного задержания самой Греты Ольсен…

                Глава 38.
                «Боевое слаживание»
1980 год. СССР.
Москва.

      «Рюмочная» на Таганке. «Стекляшка» на Большом Рогожском густо заполнена людьми. Глотов и Насонов с несколькими бутербродами и «горой» сушек прикончили уже бутылку водки и планируют взять вторую. Недавние друзья увидели друг в друге профессионально близких и понятных им людей и поэтому, понимают с полуслова и обсуждение общих дел «льётся ручейком».
          Они так совмещают разрозненные факты их расследований, что «в первом пьяном приближении» складывается картина слаженной шпионско-преступной сети. Указание сверху давно получено, и новые друзья договариваются встретиться на следующий день у Глотова и составить план совместного расследования…
               
        Утро следующего дня. Кабинет Глотова в Прокуратуре. Глотов и Насонов заявились с тяжелейшего похмелья.
        - Да, уж!.. Теперь мне понятно, что значит объединение дел - Костин пробует как-то хоть юмором поддержать "гениев сыска".
        - Не юродствуй, юнец – отмахнулся от него, как от назойливой мухи Глотов.
        Насонов, вообще, не обращая на них никакого внимания «впился» в горлышко графина с водой, обхватив заляпанную ёмкость дрожащими ладонями.
        Затем на протяжении минут сорока коллеги мучительно пытались вспомнить свои, такие понятные вчера, но сейчас совершенно стёршиеся из памяти, гениальные идеи. Единственное, что вспомнилось –  это их совместное решение пока не докладывать руководству КГБ, что Тактаев убит, до момента, когда не будут получены данные экспертизы из Риги, а то вдруг это всё же самоубийство и это совсем изменит выводы.
        Костин тоже вступил в обсуждение и предложил начать с малого – поехать завтра в санаторий в Калининской области, коль скоро там часто бывали оба фигуранта и попробовать собрать данные по линии Тактаев – Грета Ольсен и, если повезёт, её иные контакты, плюс – взять официальное заявление с Алексея Шагина…

        Наконец, после окончания тяжёлого трудового дня, Глотов возвращался со службы домой. Он сидел на переднем пассажирском сидении и смотрел в окно на вечернюю Москву.
      
         «Какой же красивой стала столица! Надо чаще выходить в город… Жизнь стала, вообще, «нарядней» - размышлял уставший следователь, с интересом обращая внимание на всё, что попадалось на глаза по пути…
         Щиты с символикой олимпийских игр начали устанавливать в Москве в уже в июне… А ещё специально к Олимпийским играм по всей Москве строили новые кафе… Жёлтые, уборочные автомобили «Унимог» у памятника Юрию Долгорукому. …За несколько месяцев до даты открытия Олимпиады в столице появились машины с более крупными белыми номерами с чёрными буквами серии ОЛМ. Автомобили с такими знаками выделялись на обслуживание олимпиады… И, к слову, всем машинам, поставленным на учет в другом городе, проезд в Москву был запрещен. Талисманом летних Игр 1980 года стал медвежонок Миша — герой русских народных сказок. Сейчас его изображение было везде — на значках, конвертах, марках, сувенирах, одежде и даже на прилавках магазинов, где к Олимпиаде появились продукты... Также продолжалась и повсеместная стройка… Проехали, например, Палеонтологический музей. Кстати, пока его строили, рождалось множество версий по поводу того, что же это будет. По одной из таких версий, на этом месте воздвигали объект КГБ. И, конечно же, жители удивились, узнав, что это Музей… Люди, идущие по улицам, тоже стали нарядней, хотя и с одеждой были проблемы. Вероятность того, что на площади в квадратный метр вы встретите даму в точно таком же платье, или спортивном костюме, как и у другого, была довольно высока. А ещё более высока вероятность встретить человека с авоськой, наполненной бутылочками Pepsi. Pepsi даже пользовалось большим спросом, чем табак…».
               
        Рано утром Глотов выехал в Калинин…

                Глава 39.
                Тверской лес.

         Приехав в санаторий, Глотов вдруг встретил там отдыхающего Андрея Петровича Шагина, предложил познакомить его с уже находящимся там же Насоновым, который в этот момент докладывал генералу о цели своего прибытия и о том, что Ольсен с мужем тоже находится здесь и он прибыл, чтобы попробовать зафиксировать её встречи другими предполагаемыми агентами. 
        К удивлению Шагина, Глотов и Насонов обнялись, как старые друзья.
        Алексея в санатории не оказалось. «Я еммму ннне нннянннька» - Сказал по этому поводу Андрей Петрович - «Ннно, ррраз сссказал бббудет – зззначит будет. Жжждите!».
        Глотов обращает внимание, на то что генерал в санатории говорил намного лучше. «Видимо процедуры помогают» - сделал вывод он.
         Глотов, считая, при присутствии Насонова, своё нахождение в санатории излишним, вызвал вместо себя Костина, а сам решил вернуться в Москву, а ожидая подчиненного, согласился с предложением Андрея Петровича пообедать в местном ресторане.
               
        Сытый Шагин, попыхивая кубинской сигарой (благо, что в Советском Союзе недостатка в них не было), вальяжно развалился в кресле санаторного ресторана. Глотов допивал кофе и дожидался Костина, а Насонов «продолжал бороться» с не первой свежести куском плохо прожаренного мяса.
        Генерал Шагин назидательно и довольно резко, что понятно даже через заикание, вещал о бессмысленности миссии Насонова и, более того, предлагал даже поспорить на что-нибудь несущественное о безрезультатности этой затеи.
         «Хотттите, то ммможете ппподкключччить вон, дддаже его - кивнул на вдруг подошедшего к столу Костина и засмеялся.

        Костин подошёл к Глотову со всеми, и отвёл его в сторону, взяв его за локоть, извинительно кивнув остальным.
        - Может будет нужно - латыши подтвердили, что это убийство и Тактаев убит не из «Вальтера», а из штатного ТТ… Нашли и пробили гильзу по базе…  кого бы вы думали?.. Алексея Шагина! - Шёпотом произнёс он.
        - Молчи пока про Алексея – прошептал Глотов в ответ.
        - Таак, чччто тут ззза сссеккреттты? – подошёл весёлый генерал Шагин.
        - Да, какие секреты, товарищ генерал… Вот, как раз хотел доложить – ответил Глотов.
        - Дддоккладдайте! – шутливо скомандовал Шагин.
        - Тактаев убит позавчера в Риге.
        Услышав эту новость, Шагин сначала никак не отреагировал, а потом вдруг, сказав, что в связи с полученной информацией, ему нужно попасть к Чебрикову завтра рано утром, встал и ушёл. Через полчаса он выехал из санатория, сдав номер и...
        Глотов, договорившись с Насоновым, что оставит вместо себя в помощь тому Костина, на всякий случай, и чтобы «было веселее», через некоторое время тоже уехал в Москву.
               
        Через два дня утром Глотов только зашёл в кабинет, как тут же зазвонил телефон. Глотов поднял трубку - Звонил Костин. Костин просил срочно приехать в санаторий и желательно прихватить, что-то типа переносного диктофона… «Вы же радиолюбитель! Очень надо!» - сказал он…

               
         Костин встречал Глотова странным образом – голосуя на дороге за пару километров до санатория! Глотов был удивлён и заинтригован.
         Костин рассказал, что Насонов и Костин продолжали наблюдение за парой Греты Ольсен и её мужа. Они разделились – Костин смотрел за Гретой, а Насонов за её мужем. Атташе по культуре шведского посольства исправно посещал все назначенные ему процедуры, а вот его жена вела себя более чем странно.
         А именно, каждый день, как только муж уходил на массаж и следом на электросон, Грета брала две похожие на лыжные палки, говоря персоналу, что это национальный шведский спорт, и уходила гулять по лесу часа на три-четыре. В один из таких вечеров Костин незаметно увязался за ней. И что же!..
         Мадам Ольсен, некоторое время покружив по перелескам, целенаправленно уходила в чащу.
         Километров в двух от санатория имелась заброшенная с виду сторожка, где верная жена встречалась с каким-то мужчиной! Да и ладно бы… Дела амурные и к расследованию дела не имели... Мало ли… Но дело в том, что они с любовником общались по-немецки!
         Странный какой-то иностранный любовник, который прячется в глуши тверского леса Калининской области СССР?!
         Потом сказал, что в данный момент эта сторожка не так далеко от места их встречи с Глотовым и Костин предложил Глотову сразу пойти туда и, затаившись неподалёку дождаться мадам Ольсен, у мужа которой только что начались процедуры, чтобы Глотов смог своими глазами увидеть происходящее и принять решение о дальнейших действиях. Гретта Ольсен точно придёт, так как он видел, как она уже забрала в гардеробе свои палки…

        Глотов и Костин притаились в засаде под ёлками около сторожки, поджидая Гретту Ольсен. Наконец слышен хруст сучьев. Появилась Грета и сразу вошла в сторожку.
        - И чего? - тихо спрашивает Костин.
        - А вот чего! - Глотов с каким-то детским, самодовольно-хвастливым видом, вытягивает из своей дермантиновой сумки с нарисованным на ней олимпийским мишкой длинный провод, с присоской на конце и осторожно прикрепляет её в уголке окна. Потом копошится внутри сумки.
         - Всё. Теперь отдыхаем, пока она не выйдет» - говорит он.
         - А может так послушать? - спрашивает Костин.
         - Ты, что по-немецки «волокёшь»?
         -Нет.
        - Ну, и сиди, тогда…

1980 год. СССР.
Москва.

         Пригласив, прямо в прокурорский кабинет, переводчика с немецкого и предварительно взяв у того подписку о неразглашении, Глотов, Насонов и Костин прослушивали привезённую из Калининской области запись.
         Переводчик-синхронист профессионально подошёл к делу и русский текст сразу записывал на диктофон.
         На записи Грета Ольсен сообщает неизвестному, говорящему на немецком языке о том, что нашла и объяснилась с тем, кого искала всю жизнь.
         Собеседник без интереса и с сомнением отнёсся к её новости и предложил Гретхен (Как он её называл) сосредоточится на работе, так как дата близка, а план придётся корректировать радикально.
         Грета говорит, что получила согласие центра на акцию, а оборудование для исполнения и препарат передаст непосредственно перед датой, здесь же.
         Неизвестный просит не забыть про препарат и ещё что-то (плохо слышно). Грета говорит, что препарата осталось совсем мало, а для производства у неё нет базы. Тогда неизвестный сообщает, что у него есть тайник с препаратом, ещё с войны, где-то под Смоленском и, судя по звукам авторучки или карандаша пишет ей координаты схрона. Потом говорит, что она обязана поехать за препаратом лично, иначе рискует провалить всю операцию.
        Грета снова заговаривает о каком-то сыне, однако, неизвестный злится и утверждает, что и так почти всё пропало и теперь только его самопожертвование спасёт ситуацию… Неизвестный просит Гретту помочь ему, а не морочить голову сыном… Опять просит какой-то препарат…
        «Судя по интонации – она обиделась» - прокомментировал переводчик.
         Грета плачет, но соглашается, и взамен снова просит неизвестного всё же, встретиться с сыном (она его так называет). Неизвестный наотрез отказывается, так как считает, что зачем сыну найти отца, чтобы снова сразу потерять…
         Гретта плачет, но собеседник твёрд и говорит, что не может ставить личные интересы над священным долгом…

        Насонов набрал Крюкову…

                Глава 40.
                Гретта Ольсен.
1980 год. СССР.
Москва. Лубянка.

        В кабинете председателя КГБ. Обычно невозмутимый Андропов Юрий Владимирович «в бешенстве!» и очень жёстко разговаривает со своими подчинёнными, среди которых его первый зам. Чебриков В.М., начальники управлений и ещё несколько офицеров.
        - До олимпиады месяц! – говорит Андропов - И что мы имеем!? Неизвестно куда бесследно исчез офицер московского управления КГБ… Кстати, вы отозвали с больничного Шагина!? Он его отец, между прочим!.. Да и вообще, всё-таки, не подполковник Крюков подразделением командует, а он!.. Да, Виктор Михайлович? - обращаясь к Чебрикову.
        - Юрий Владимирович, он не на больничном, Он на выполнении моего задания по оперативной игре, направленной как раз на защиту Генерального от покушения. Я Вам докладывал, и Вы одобрили. Через неделю должен быть с докладом.
        - Плюс к тому, - не обращая внимания на ответ первого зама, продолжает Андропов - под насмешки всего мира, прямо под носом разгуливает нацистская преступница. Возможно, продолжает действовать глубоко законспирированный агент. Готовится покушение на Генсека. Мы же за месяц до возможной даты «ни ухом, ни рылом» Это провал всей советской госбезопасности, или мне одному так кажется?! Вы что, товарищи?! Разучились работать?! Видимо, придётся по-другому! Либо через неделю результат, либо в это же время у меня в том же составе, включая генерал-лейтенанта Шагина с объяснительными и рапортами об увольнении со службы! А я потом ещё посмотрю, кого отпустить с «чёрной меткой», а по кому и дело возбудить… Всё! Идите работайте…
        Все молча встали и угрюмо потянулись к выходу…

1980 год. СССР.
Смоленск.
        На перрон вокзала города Смоленска прибыл поезд из Москвы. Прямо на перроне, точно напротив остановившегося вагона СВ, припаркована чёрная «Волга» с затемнёнными стёклами. Из неё вышли трое крепких мужчин в одинаковых пальто. Они, дождавшись, когда из двери вагона выйдет статная женщина взрослых лет, взяли её под руки и вежливо, хотя и достаточно жёстко усадили в автомобиль…

1980 год. СССР.
Москва.

        Следователь Насонов сидел в допросном помещении тюрьмы «Матросская тишина» и пока дожидался обвиняемую с самодовольным видом читал заголовки в принесённых им же западных газетах: «KGB in the service of justice!.. Retribution is inevitable, even for the iron barrage!... The KGB caught a Nazi criminal! ».
        Он ждал задержанную вчера Гретту Ольсен, по первому имени являющейся Гретхен Поль, и переводчика (хотя и в анкете указано, что Ольсен прекрасно владеет русским).

После трёх дней труднейших допросов Насонов всё же «выбил» интересующие его показания под угрозой того, что Гретту могут передать Израилю, где наказание за участие в «Холокосте» - смертная казнь, а не грозящие, при её сотрудничестве со следствием, «жалкие» пятнадцать лет за шпионаж в СССР,  хотя даже не это окончательно подвигло опытную шпионку к сотрудничеству с КГБ, а только откровенный шантаж возможными проблемами у её сына Павла Найдёнова (Насонов сходу сочинил невероятные бедствия для него и даже предъявляет сфабрикованные фотографии задержания Найдёнова), которого она, как он понял, не смотря ни на что, безмерно любила и ещё… личная обида на биологического отца Павла-Пауля, что тот «ни в грош не ставит» её заслуги в поисках их общего сына. и вообще наплевательское отношение к собственному ребёнку… 
         Насонов являлся высочайшим профессионалом своего дела и в конце концов получил у неё признательные показания по всем интересующим вопросам её деятельности в Германии времён войны и в СССР после, в том числе конкретно о связи с интересующим его неким агентом «Татаром»!
         Полученные показания в протоколах допросов (если кратко) выглядели следующим образом:
         С 1957-го года она являлась штатным сотрудником сначала разведки ФРГ, а потом ЦРУ США и взаимодействовала в СССР с глубоко законспирированным «нелегалом» «Татар», которого она много лет даже не видела, а общалась через агента «Поэт» (Тимур Тактаев), который был завербован ещё в Освенциме, и только в начале работы по операции «Мороз» по «эксфильтрации» Богдана Сташевского она накоротке пересеклась с ним, узнав в том свою первую и единственную, ещё довоенную любовь -  эсэсовца Матиаса Хюкке. Только через пару лет они восстановили личные отношения и Гретхен рассказала Матиасу об их совместном сыне, которого она уже много лет искала и, узнав, что он должен быть где-то в СССР, вызвалась на работу в Москву.
        Судя по показаниям Ольсен, после войны «Татар» отчаянно искал связь, начиная с 1946 года, пока в 1953 году он вошёл в контакт с вышедшим из ГУЛАГа, диссидентом, агентом под псевдонимом «Поэт», который сообщил о «Татаре» в Центр. 
        В 1961-м году, перед подготовкой операции «Мороз», выяснилось, что жена Богдана Сташевского Инге Поль являлась кровной сестрой Гретхен, а инструкции по побегу мужа она должна была получать «с самого верха» и через близкого человека. Тут всё и сошлось…
       Гретхен и Матиас помимо канала связи через «Поэта» устанавливают и прямой контакт, встречаясь около санатория УПДК в Калининcкой области. Для этих целей использовалась заброшенная сторожка в лесу. Ими была установлена система специальных маркеров, через которую они обменивались информацией о необходимости встречи в сторожке, её важности, дате и времени…
        Грета рассказала о всех проведённых ей за долгие годы операциях и, наконец, о главном деле, которое запланировал агент «Татар» - убийство Леонида Брежнева прямо на открытии Олимпиады-80.
        Роль исполнителя покушения на Брежнева досталась агенту «Поэт».
        Неожиданно «Поэта» убил неизвестный в Риге, чем сломал план «Татара». Тот был в бешенстве! На их последней встрече в сторожке он сказал Ольсен, что всё равно пойдёт на исполнение покушения, даже ценой собственной жизни, и попросил Гретхен помочь ему…
        Насонов, конечно, поинтересовался, в чём конкретно должна заключаться её помощь?
        Грета-Гретхен рассказала, что ещё со студенческих времён она вела прорывные исследования в области генетики. Во время прохождения службы в концентрационном лагере ею были проведены тысячи опытов и экспериментов над живыми людьми. Она утверждала, что достигла потрясающих результатов! Позже, многие годы она только совершенствовала своё изобретение…
        Грета-Гретхен рассказывала всю эту историю про генетическое открытие со страстью непризнанного гения, и Насонов невольно проникся к ней доверием в этом.
        - А о каком именно изобретении идёт речь? – спросил он.
        - Я создала препарат «Эмпат»! – почти кричит, в «экзальтации гения», Грета.
        - Что это? – максимально спокойно повторил вопрос Насонов.
        - Это генетический препарат, который даёт возможность одному человеку с подходящей группой крови приблизиться к выбранному им прототипу по большинству внешних признаков. 
        - Так вот просто?
        - Ну, есть, конечно, и некоторые трудности – тоже сбросила нервозность Грета -  а именно при введении необходимо некоторое количество живой крови прототипа, и второе – нужно с редкой, но определённой периодичностью продолжать уже бескровные, но поддерживающие инъекции, а иначе начинаются процессы необратимых генетических изменений, приводящих к смерти.
        – А использовал ли Матиас Хюкке этот препарат?
Ольсен утвердительно кивнула – С момента внедрения в 1941-м… - На первой инъекции Матиас дотянул до 1946 – продолжила Грета – Потом изъял часть тайника в лесу, заложенный им же ещё в 1941-м, перепрятав остальное, и препарата хватило до 1961-го, когда уже я начала поставку Матиасу препарата новой модификации, а вообще, именно сейчас Матиасу необходима новая инъекция я дала согласие, что доставлю этот препарат в ближайшее время, вместе с тем, что будет необходим для операции. Для этого я и поехала в Смоленск к тайнику. А образец необходимой крови прототипа необходимого для осуществления покушения он обещал достать сам.
        - Какую роль играл Тактаев?
        - На него нами была возложена роль главного исполнителя покушения, но он страшно истерил, с чего-то вбив к себе в голову, что его обязательно ликвидируют после исполнения задания, и тогда он решил играть свою игру. Будучи связным, он без труда вышел на Центр самостоятельно, заявив, что выходит из Системы группы «Эмпата» и предлагает…
        - Стоп! Что за Система группы «Эмпата», кто в неё входит? Кто этот «Эмпат»?
        - Ни на один вопрос, к сожалению, не могу прямо ответить. Знаю только одно, что и я, входя в эту группу, знала свои обязанности и выполняла только свою часть, получая задания через «Татара», который, иногда думала я, вообще-то может и являлся «Эмпатом», но потом, проанализировав понимала, что он сам лишь такой-же исполнитель, как и я.
       - И задание на покушение на генсека вы тоже получили от этого «Эмпата»?
       - «Татар» получил, а я, в свою очередь от Матиаса.
       - Понятно. То есть ни Вы с вашим Татаром «чисто и исполнители и кругом невиноватые.
       - Именно так.
       - Да… И, что же предложил вашему руководству Тактаев?
       - Он предложил самому возглавить Систему и для того, чтобы его восприняли серьёзно может дать подтверждение, что все необходимые рычаги по её управлению есть у него в руках. Я знаю это, потому что именно мне поручили проверку этой информации.
       - Ну, что ж, прекрасно! Раз Вы уже сотрудничаете со следствием, то не уж не останавливайтесь на достигнутом…

        После этих слов Насонов требует от Греты написать записку, как будто переданную нелегально из тюрьмы о том, что препарат привезет её специальный курьер.    
       - Он не поверит и убьёт вашего курьера» - С усмешкой говорит Грета. Захват вами его в сторожке тоже не возможен, так как тогда он дистанционно взорвёт бомбу. Вот, только где – я не знаю» - Грета разводит руками и опять смеётся.
        - Хорошо. Тогда пишите, что препарат привезёт ваш совместный сын - Твёрдым голосом говорит Насонов.

        Грета в бешенстве вскочила из-за стола и попыталась накинуться на Насонова.


                Глава 41.
                Близок к провалу.
1980 год. СССР.
Калининская область.

              Раннее утро. Глухая чаща тверского леса.
        Солнце стремительно всходило над пробуждающимся лесом, поднимаясь все выше и выше, проникая сквозь листву. Кажется, что вершины сосен доставали до небес. Солнце светило так ярко, что случайный человек обязательно сощурился бы до слёз. Щебетали чижи и другие птицы, среди которых можно было услышать скворцов, жаворонков, щеголей и конечно же кукушку. Где-то на деревьях начинали трудиться дятлы, издавая ровные, далеко разносимые эхом, звуки метронома. Слышался родник, или ручей. Громко запел соловей.
        Вскоре и туман окутал лесные лощинки и тропки мягким одеялом. Трава покрылась легкой утренней росой. Разнообразие лесных цветов просто захватывало бы дух очевидца. Муравейник навален возле старого пня. В нем активно начинала кипеть работа. Местами яркими точками виднелись спелые ягоды.
        Под лапами двух больших елей была еле заметна небольшая сторожка. Видно, что сделана она была на славу – из крупных дубовых брёвен и покрыта дранкой в несколько слоёв. Понятно, что летом в ней было прохладно, а зимой бревенчатые стены и темный мох, налезающий на стены, явно не позволяли продрогнуть её возможным обитателям.
        В небольшой комнате, у окна стоял стол, сколоченный из грубых досок. На столе горела керосинка, парил, видимо только что снятый с печи кофейник, а за столом в уголке сидел седой мужчина и пил кофе из большой армейской алюминиевой кружки. Перед ним раскрытая тетрадь в клеточку. Мужчина рисовал на тетрадном листе какой-то план. Он аккуратно подписывал клеточки воинскими званиями и фамилиями, в центральном квадратике было написано «Ген. Сек.» и становилось понятно, что это расположение охранников вокруг Брежнева во время какой-то речи, так как фамилия самого генсека, так и фамилии охранников были видны в соответствующих клетках.
        Седой мужчина тихо бормотал себе под нос: «Эти дебилы предусмотрел всё, кроме меня».
        Рядом на табурете стоял новенький радиоприёмник «VEF», по которому шла программа новостей. Вдруг мужчина, что-то услышав. подскочил к приёмнику и начал, «как сумасшедший» крутить ручки настроек, чертыхаясь на немецком. Наконец из программы новостей среди шуршаний эфира послышалась переданная срочная новость: «В Москве, по поручению Интерпола, задержана подданная Швеции Грета Ольсен, на самом деле являющаяся скрывающейся от правосудия и объявленной в розыск одиннадцатью странами надзирательницей детских бараков «Освенцима» некоей Гретхен Поль…».   
        Руки мужчины снова начинают судорожно крутить ручку радиоприёмника, пытаясь не задеть маленькую серую кнопочку на боку аппарата, наверное, чтобы найти какой-нибудь западный канал. Находит «Радио Свобода», которая подтверждает новость – «…КГБ в Москве задержало функционера «Освенцима» госпожу Гретхен Поль, которая курировала детские бараки лагеря. На её совести немало маленьких жизней. Гретхен Поль объявлена в розыск в одиннадцати странах мира. Её нашли пол именем Греты Ольсен. Нацистский убийца пряталась за дипломатическим статусом жены атташе посольства Шведского Королевства в столице СССР»
1980 год. СССР.
Москва. Лубянка.
Две недели до открытия
Олимпиады-80
        На назначенном Андроповым неделю назад совещании, Чебриков победно докладывает о результатах: «…Грета Ольсен задержана и ей предъявлено обвинение, и она активно даёт показания. Агент «Поэт» ликвидирован в Риге неизвестным. Операция по нейтрализации агента «Татар» назначена на начало следующей недели. Заканчивается оперативная подготовка. Генерал Шагин также доложил об успешном завершении «оперативной игры», кстати, якобы пропавший его сын Капитан Шагин тоже, как выяснилось, был в ней задействован, что и объяснило его исчезновение. Задержания по результатам «оперативной игры» планируются непосредственно перед торжественным открытием Олимпиады.  Детали моего доклада изложены во вчера направленной Вам докладной записке. С личным докладом будем вместе с Шагиным у Вас к вечеру понедельника…».

           Рано утром старый дед с седой бородой вышел из сторожки и направился к остановке автобуса. Это был загримированный Матиас Хюкке. Возбуждённый вчерашней новостью, торопится в Москву. Ему надо как-то сначала попасть на Щукинскую в Госпиталь КГБ, чтобы каким-то чудом добыть там образец крови одного из поименованных на листочке в клеточку охранников Брежнева, которые (он точно знал) только что закончили диспансеризацию, а потом ещё и успеть ко времени к «маркеру», который одновременно является и «почтовым ящиком». Это старая скамейка около метро «Парк культуры», между рассохшимися досками которой всегда можно незаметно спрятать маленькое послание…
1980 год. СССР
Москва.
        К своему удивлению, Матиасу действительно очень просто удаётся раздобыть (тривиально украл, отвлекши внимание) пузырёк с анализом молодого лейтенанта из «девятки» и потом успел к контрольному времени на «Парк культуры».

        В условленное время и в условленном месте Матиас находит скомканную бумажку. Потом переходит на другую скамейку, садится и разворачивает листок. Читает очень мелкие буквы. Написано по-немецки: «Liebling, das ist alles! Ich komme hier nicht mehr raus. Ich habe kriminelle gebeten, «malyavu» (wie Sie nennen) zu ;bertragen. Eine solche M;glichkeit wird es nicht mehr geben. Morgen werde ich alleine versetzt. Unsere Angelegenheiten sind in Kraft. In der siebten 16.00. unser Sohn Paul wird mitbringen. Ich habe ihm alles erkl;rt. Er ist auf der richtigen Seite der Geschichte. Unser Paul! Viel Gl;ck! Heil Hitler! » *
* «Любимый, вот и всё! Я больше отсюда не выйду. Попросила уголовников передать «маляву» (как они называют). Больше такой возможности не будет. Завтра меня переводят в одиночку. Наши дела в силе. Седьмого в 16.00. привезёт сын – наш Пауль. Я ему всё объяснила. Он на правильной стороне истории. Наш Пауль! Желаю удачи! Хайль Гитлер».

        Матиас обращает внимание на то, что знаков препинания в конце письма не было (второй маркер), а значит, процентов на девяносто написанному можно доверять.
        Озадаченный Матиас встал со скамейки, бросил записку в решётку канализации рядом со скамейкой и направился в обратный путь…

1980 год. СССР. Москва.
Лубянка. 
        Следователь Насонов в наполненном дымом помещении, с горой окурков в стоящей на столе пепельнице, сидел за столом у себя в кабинете…  В дверь робко постучали.
        - Паша заходи! – закричал Насонов.
        Тяжёлая дверь отворилась наполовину и, озираясь по сторонам, вошёл Павел Найдёнов.
        - Что «щемился», дружище – обратился Насонов к входящему, встав из-за стола и дружелюбно направляясь к Павлу с вытянутой для приветствия рукой – Не стесняйся! Заходи, располагайся, будь, как дома!
        - Да я признаюсь, не ожидал – говорит Павел – думал, что ты как тесть – прокурорский, а тут…
        - Разрешите представиться – майор Комитета государственной безопасности, следователь Константин Петрович Насонов – весело козырнул Павлу майор, предварительно надев фуражку.
        - Вольно! – подхватил шутливую игру Найдёнов – Чё хотел?
        - Присаживайся, друг – пододвигая стул, сказал Насонов…

        …Разговор продолжался не менее двух с половиной часов. Насонов только машинисткам стучал три раза.
 
         - Так это что же, выходит, что я Пауль Хюкке получаюсь! – воскликнул Павел Найдёнов.
         - В который раз тебе говорю, а ты всё не веришь.
         - Да, как тут поверить, что я - советский художник, прославляющий великое прошлое и не менее великое настоящее нашей страны, включая победу над фашисткой Германией, считающий себя потомком безвременно ушедших героев, кандидат в члены КПСС, наконец, оказывается урождённый немец. И не просто немец, а сын настоящих изуверов и врагов!.. То-то мне немецкий всегда легко давался… И сны, кие-то странные… Я-то думал, что это последствия жизни с родителями в ГДР…
         - К сожалению, это так… Но я в Вас верю, Павел Найдёнов…- заулыбался майор - Вот, изучите показания Вашей кровной матери, а потом поговорим дальше. – Насонов кладёт на стол пачку исписанных листов.
        Павел погрузился в чтение.
        Минут через сорок, после прочтения Найдёновым протоколов допроса Павел встаёт.
        - Знаешь Костя, - пафосно сказал он хриплым голосом – и даже после этого я остаюсь советским человеком и убеждённым коммунистом!
        - Отлично! – выдыхает Насонов. – я ещё раз убедился в твоей идейной стойкости и готов привлечь тебя к выполнению особо важного государственного задания – дал Павлу какой-то бланк – Вот, подпиши. Это подписка о неразглашении.

         В этот момент раздался звонок телефона. Насонову сообщили, что заключённая Грета Ольсен покончила с собой этой ночью в камере «Матросской тишины». Насонов, тут же доложил об этом Крюкову и позвонил Глотову, предложив ему, как коллеге ведущему объединённое дело, присутствовать на операции, не сказав о роли зятя. Крюков обещал поставить в известность Шагина о деталях операции, сразу, как он выйдет на связь.
        Они просидели в кабинете Насонова ещё больше часа.

                Глава 42.
                Операция «Захват».
1980 год.10 июля.
Москва. Лубянка.

        Четыре утра. Снова кабинет Насонова. В кабинете вся его команда и Павел Найдёнов. Все волнуются перед операцией. Найдёнов проходит последний инструктаж:
        -  Паша, твоя задача только вывести его из двери и тут же упасть на землю. –  в который раз повторил Насонов.
   -  Да, понял, понял… Я не боюсь, но… А почему, всё же нельзя кончить его там, прямо в домике. Я не пойму, зачем я-то нужен?
        - Понимаешь, нельзя рисковать. Ты же читал допрос твой мамочки…
        - Ну, хватит! – вскочил Павел.
        - Всё, всё… Шучу… - примирительным тоном продолжил Насонов - По нашим данным у него радиовзрыватель в сторожке, а где заложена бомба мы не знаем. Кстати, осмотрись там внимательно. Может заметишь, где эта адская машинка… Не боишься, всё же?
   - Нет. Я же идейный – улыбнулся Павел – а идейные сродни сумасшедшим, а они ничего не боятся и, более того, я по-настоящему творческий человек. Как-нибудь придумаю, как его «освежиться» выманить. – Найдёнов засмеялся.
     - Ну, дай Бог!

1980 год. СССР.
Раннее утро
10 июля. Калининская область.

        Лес около сторожки Матиаса.
        Во всём лесу вокруг сторожки наблюдалась странная суета… Где-то куст перешёл из-под одного дерева под другое, где-то лежащее бревно спугнуло птицу, перекатившись в орешник, а наваленный горкой валежник вдруг поменялся местами с муравейником. Но, в общем, утренняя тишина, не считая перекличкой просыпающихся птиц, оглушала.
        Объект под названием «Сторожка» уже с ночи был в плотном кольце бойцов спецподразделения «А» седьмого управления КГБ…
        На примыкающем к лесу шоссе Ленинград-Москва (Е-95) на обочине трассы, неподалёку от остановки автобуса стояла покрытая росой чёрная «Волга». Метрах в тридцати от неё был припаркован армейский «Урал».
        Подполковник Крюков сидел в «Волге» и проводил инструктаж с сорокашестилетним героическим командиром группы «А» Геннадием Зайцевым.
        - Геннадий Николаевич, прямого захвата не будет – с акцентировал Крюков – Ваша задача, это обездвижить объект, когда наш человек выведет его наружу. Повторяю, не уничтожить, а именно ранить, чтобы тот не представлял опасность и в то же время после восстановления мог отвечать на наши вопросы.
        - Есть! Понятно. А почему нельзя в сторожке? Место, вроде тихое?
         - Да, у него где-то там радиовзрыватель, а где мина мы не знаем, частоты не знаем тоже. Я не сомневаюсь в вашем профессионализме, но лучше не рисковать, думаю. Только если не удастся выманить его наружу, или наш человек будет им ликвидирован, тогда уж «план Б». В общем, только по моей команде.
         - Есть – ещё раз повторил Зайцев…

        Зайцев ушёл и после него по очереди в «Волгу» садились ещё несколько офицеров и гражданских. Крюков в машине продолжал заслушивать окончательные доклады о готовности от участников операции.
        Наконец подошёл и Найдёнов.
        - Товарищ подполковник, я готов! И… и… я придумал, как вытащить его оттуда – сказал он, вытаскивая из рюкзака свёрнутый рулон плотной бумаги.
        - Ну, ка… Ну, ка - заинтересовался Крюков.
        Павел в течении десяти минут что-то рассказывал, активно жестикулируя и тыча пальцем в развёрнутый листок…
       - Молодчина! – похвалил его Крюков – Отличная идея! Возьми, вон в бардачке бутылочки типа с «эмпатией» - Но в основном, действуй по ситуации и не геройствуй!
        Выйдя из вместе с Павлом из машины, Крюков «на дорожку» крепко обнял художника.
        - И про взрыватель не забудь! – вспомнив, добавил он.
        Павел Найдёнов твёрдым шагом направился в лес, держа в руках маленький рюкзачок, в котором лежат ампулы с муляжами вакцины для Матиаса и свёрнутая в рулон бумага….
         Павел условным стуком (на допросе рассказала Грета) несколько раз постучал в дверцу сторожки. Открыл высокий, седой, гладко выбритый и очень похожий на Павла, только пожилой человек.
        - Du?* - спросил открывший хозяин.
  - Ich, Vater** - Отвечает Павел, тоже на языке Гёте.
Павел с осторожностью зашёл в сторожку. Пожилой мужчина сканирующим взглядом смотрел на него.
        - Hallo, Vater!*** – Опять по-немецки продолжил Найдёнов и восторженно посмотрел на Матиаса.
        - Bringen?****- Тоже по-немецки ответил Матиас и оценивающе посмотрел на Павла.
  - Ja klar.*****
        Павел передал сумку и озираясь оглядел сторожку. Не заметил ничего, достойного внимания, за исключением разве что новенького радиоприёмника «VEF», да и то, потому что у него был точно такой же. Острый взгляд натюрморщика увидел «лишние детали на приёмнике (по принципу «найдите десять отличий»).
        Матиас копался в сумке, доставая бутылочки с «эмпатией». Их он осторожно одну за одной ставил на стол. Потом достал скрученный в рулон небольшой лист ватмана. Развернул и, смотря на изображение, присел на стоящую рядом табуретку.
        На бумаге был карандашный рисунок, на котором изображены трое человек, обнявшие друг друга. Слева стояла молодая Гретхен в форме гауптмана, в середине портрет молодого Павла (скопированный со студенческой фотографии), а рядом изображена фигура мужчины, в эсэсовской форме, обнимающего всех сразу. Фотография вырисована очень детально, даже чем-то похожа на чёрно-белую фотографию. Один недостаток – у мужчины на картинке не изображено лицо.
        - Was ist das?****** - Спросил Матиас, нарушив тишину.
        - Ich werde es jetzt erkl;ren******* - Говорит Павел и тоже присаживается на краешек табуретки – только можно по-русски. К сожалению, мне так удобней.
        - Gut – скривился Матиас.

*Ты?
**Я, отец
***Здравствуй, отец!
****Принёс?
*****Да, конечно.
******Что это?
*******Я сейчас всё объясню

        - Понимаете… То есть, понимаешь… Мы с мамой знакомы давно, ещё с семидесятых… Просто я не знал, что она моя истинная мать… Но она знала, что я неплохой художник и вот, когда она наконец открылась… В общем незадолго до её ареста она попросила меня сделать такой фантастический портрет арийской семьи… Нашей семьи!.. Она так мечтает об этом. И вот… Я сделал… Но тебя я никогда не видел…
       - И больше никогда не увидишь - Вставил свою фразу в монолог Матиас.
       - Я это знаю и горжусь - Продолжил Павел – И поэтому я прошу немного - попозировать мне, чтобы я смог закончить работу. Конечно, если Вам… тебе не сложно… папа… Мама очень просила.
        - Gut – Матиас вдруг встал, подумав меньше секунды.
        - Только ещё одна просьба – давай… те… выйдем на крылечко, а то тут «глаз коли».
        Матиас подошёл к столу, взял с него «VEF» в руку и направился к выходу.
  Тут Павел понял, где дистанционный взрыватель! Он встал и пошёл за Хюкке.
        Матиас первым делом высунул голову за дверь, чтобы по привычке убедиться, что там никого нет. Ярко светило солнце. Он глубоко и с удовольствием вдохнул свежий воздух, не выходя из двери полностью.
        Неожиданно раздалось уханье филина слева (Павел знал, что это сигнал спецназа). Матиас резко обернулся, изменившись в лице, не успев перенести вторую ногу через порог. Тут у него одновременно подогнулись обе ноги и обвисли руки, но он всё ещё держал в правой руке приёмник и вдруг из возникших отверстий в спине брызнула кровь и резко дёрнулась голова.
         Время в глазах Павла, как будто замедлило свой бег. Матиас споткнулся о порожек и стал заваливаться вбок, всё-таки выпустив из руки приёмник, который летел, переворачиваясь, на фоне зелени леса. Павел не слышал выстрелов.
         Оттолкнув падающее тело, Павел выскочил из двери, пытаясь поймать приёмник. И это ему удалось, но в это же время в него тоже вонзились две пули, видимо предназначенные для Матиаса. Одна в плечо, а другая в руку. Павел упал на Матиаса, прижав к груди приёмник.
     Всё стихло…
     Подбежавший к лежащему ничком телу Матиаса, Крюков прокричал бойцам, стоящих рядом: «Ну зачем!!? Всё испортили! Профессионалы хреновы! Зайцева сюда! А вы, ну-ка помогите художнику и переверните гада!» Моментально оттащив, стонущего Павла, бойцы перевернули труп на спину…

         «Шагин!?!!!» - не веря своим глазам, воскликнул подполковник – «Андрей Петрович!!! Как же так!?».

                Глава 43.
                Подведение итогов.

         Андропову доложили немедленно. Скандал разразился страшный! Предателя подобного масштаба в СССР еще не было! Тут-же назначили дотошную экспертизу всего с чем был связан генерал-лейтенант Шагин. Были предприняты все возможные и невозможные меры, чтобы информация не просочилась за рубеж.
         Никто не мог поверить, что такой блестящий офицер, как генерал Шагин оказался предателем. Почему советский разведчик предал СССР? Что толкнуло Шагина на измену,
ведь, как успешно развивалась его карьера?!
         А именно, учитывая широкую преподавательскую и научную деятельность Шагина, и как следствие широчайший спектр контактов, изначально он был задействован в политической разведке регулярно выуживая для КГБ ценную информацию и вербуя для работы на советские спецслужбы новых агентов
          В 1971 году Андрея Петровича ожидало изменение профиля его деятельности и из политической разведки он был переведен в Управление внешней контрразведки КГБ СССР, что в немалой степени объяснялось успехами на его прежней позиции.

         После произошедшего сразу стали понятны многие неудачи и откровенные провалы советской разведки и контрразведки, того времени, включая давнишний побег агента «Мороз».

         Ещё один из главных допущенных «косяков» КГБ в этом деле состоял в том, что несмотря на то, что задержаник агента «Татар» было поручено бойцам "Альфы", одного из лучших силовых подразделений в мире и оно должно было происходить по всем каноническим правилам спецслужб, где шпиона мало филигранно захватить, а его необходимо полностью обездвижить, оставив в живых, но Шагин был убит!
         А ведь по разработанному Крюковым плану, по иронии судьбы доложенного тому же Шагину, в случае захвата «Тартара», тот должен понимать, что за такие преступления ему грозит расстрел, и единственным способом его избежать, это активно сотрудничать со следствием, будучи убеждённым в том в том, что Ольсен уже начала это делать и ему надо опередить её на пути саморазоблачения. «Татар» должен увериться, что ему сохранят жизнь только для ведения двойной игры с ЦРУ. Хотя, конечно, всегда существовал риск и не было никаких гарантий что, когда начнется большая игра, и где-то между строк, «Татар» поставит лишнюю «тирешку», что будет сигналом ЦРУ: "Ребята я пойман, я гоню вам "дезу", не верьте ей". Однако теперь это всё потеряло значение, включая и эти риски, ведь «Татар» был убит.
         Альфовцы свою вину отрицали, по результатам непрофессиональных действий подразделения «А» было назначено служебное расследование и ещё неизвестно к чему бы оно привело, но вдруг эксперты доложили, что пули попавшие в голову и спину шпиона были выпущены не из их штатного СВД, калибра 7.62,  а из винтовки "БИ-7-2" калибра 5,6 мм», используемой спортсменами-биотлонистами, а это означало, что был и ещё стрелок. Тут же было получено поручение: «достать этого «ещё стрелка», хоть из-под земли!».
         - Кстати, а капитану Шагину сообщили об отце? – поинтересовался Андропов.
         - Пока нет – ответил Крюков – не можем найти.
         - Да, что у вас за бардак, товарищи офицеры! – снова вспылил Председатель КГБ – найти и доложить! И кстати, всё засекретить и от него тоже, когда найдёте!
       
1980 год. СССР. Москва.
Рюмочная на Таганке.

         Глотов и Насонов, уже традиционно совместно приканчивая «поллитру» под бутерброды с колбасой и гору сушек, почти шёпотом обсуждали и пытались выстроить хоть какую-то логику в произошедшей на их глазах истории. Говорил в основном Глотов, а Насонов уже почти спал.
        - Слушай, слушай… - тряс Глотов за плечо Насонова – Андрей Петрович Шагин не предатель!
        - Как это? – встрепенулся Насонов и икнул – Ты больше так не говори никому!.. Тсссс…
        - Просто он их! Совсем их! Понимаешь?
        - Неа.
        - А я тебе объясню…
        - Нуу – ещё подлил водки Насонов.
        - Он нацистский диверсант!
        - Да ладно. Война-то уже незнамо, когда закончилась.
        - Вот, как было – продолжил Глотов - Это я проанализировал протоколы допросов всех фигурантов… В сорок первом, не знаю как, но немецкому диверсанту некоему Матиасу Хюкке удаётся выдать себя за убитого Андрея Петровича Шагина (а может он его сам и убил) и во всём занять его место, включая место мужа Антонины Чекановой…
        - Но как!? – снова икнул Насонов.
        - Не знаю. Может как-раз и с использованием этого чудо-препарата «Эмпатия», про который сталевар рассказывал.
        - Мистика, какая-то! Продолжай.
        - В сорок шестом объявляется Тактаев и вводит в сомнение Антонину, что мол Шагин – не Шагин… Шагин страхуется, пишет донос на Тактаева, а жену сбрасывает её с колокольни… но та выживает как то, хоть и частично потеряв память.
         - А дорогой нашим сердцам Леонид Ильич, то тут каким боком?
         - Н гони волну! Сейчас и ло этого дойду.
         - Пойдём вместе.
         - Безусловно вместе - Итак…
         - Ну, ты голова!
         - Сейчас не об этом, но спасибо!.. Когда Тактаев «откидвается» по амнистии из ГУЛАГа и просит допустить его к общению с сыном Хюкке-Шагин, воспользовавшись ситуацией, вербует его, шантажируя этим, так как к тому времени ему отчаянно нужна связь с Западом, потому что он, оставаясь фашистом и уже набрав необходимый уровень внедреиия, нуждается в смысле своей деятельности.
         - И чё? 
         - Подожди… А тут ещё и выясняется, что ещё с концлагеря Тактаев знаком с его первой любовью Гретхен Поль (она же Гретта Ольсен), штатной ЦРУ- шницей, и всё складывается для него, как нельзя лучше – он напрямую резидент ЦРУ. Развивает в СССР широчайшую деятельность, и я даже боюсь представить, какую широчайшую сеть спящих агентов он сумел создать за эти годы!
         - А Костырина?
         - Уже в наше время Шагин находит Антонину Чеканову - Костырину и приканчивает её окончательно уже из пистолета (его неучтённого «Вальтера»), на чём, кстати, и прокалывается, пытаясь перевести от себя подозрения на Тактаева, в том числе подкинув ему «Walter».
         - А задание о покушении на Брежнева? Уже в наше время, он получает через Ольсен!
         - Молодец! Ну вот видишь… – похлопал Насонова по плечу Глотов.
         - Ну, так ты всё понятно разложил. Всё-таки надо тебе к нам!
         - Крюков уже предлагал, но воздержусь. Я же пьющий – отмахнулся от него Глотов.
         - А я, можно подумать, что нет – показывает пальцем Насонов на почти пустые бутылки на столе.
         - Ладно, Бог с ним. Слушай. Роль исполнителя покушения на Брежнева досталась агенту «Поэт». При этом «Поэта» -Тактаева, при выполнении покушения решено было ликвидировать. «Поэту», естественно, не говорят о таком решении его судьбы. Однако потихоньку тот и сам стал догадываться и отказывается от выполнения главного задания, что заставило «Татара» задуматься о принятии побуждающих действий. Таким действием он избрал обвинение «Поэта» в убийстве его бывшей жены Антонины, чтобы, потом, используя следствие, проводимое прокуратурой, предложить разменять прекращение дела против него на выполнение задания… 
        Подкинув пистолет Тактаеву, чтобы Алексей сделал вывод о том, кто убил его мать, Шагин совсем не ожидал такой быстрой реакции Алексея, что тот убьёт «Поэта» в Риге, сломав тем самым план «Татара».
        - А куда он делся, кстати? – окончательно очнулся Насонов.
        - Кто?
        - Ну, так Шагин-младший этот.
        - Тёмная история… Вроде бы нашли изуродованным и мёртвым вчера неподалёку от известного тебе санатория… А может и не он, а просто кто-то в его форме и с документами… Прямых доказательств нет,… А, что, на самом деле ему делать в лесу в форме? - Ответил Глотов, разливая остатки водки.
        -А Тактаева зачем он убил, а не сдал? – спросил Насонов.
        - Пока не пойму… Хотя, у меня есть кое-какие мысли… Похоже, что ещё какая-то причина была… Видимо не хотел он убивать, а просто отнять что-то хотел, а тот не отдавал… Кауперс - следак рижский раскопал, что из номера Тактаева пропало что-то тяжёлое, типа чемодана, а директор горной турбазы говорил за столом, что среди вещей Тактаева был большой и тяжёлый чёрный чемодан.
         Насонов снова стал «клевать носом».
         - Эй, майор, не спи! – толкнул его глотов - Вообще, получается, как в плохом романе, что сыновья поубивали родных отцов…
         - Да уж. Водевиль просто!..   
         Вскоре Глотов, отправил изрядно пьяного Насонова домой на такси, а сам сел в Прямиковском парке на скамейке недалеко от деревянной эстрады и под звуки играющего на ней духового оркестра пожарной охраны, наблюдая за пожилыми посетителями городской зоны отдыха, которые со знанием дела выводили  вальсовые па.
        Удивительно, но сегодня, несмотря на выпитое, он не был настолько пьян, как Насонов и более того уже даже начало приходить похмелья, ранние симптомы которого Глотов периодически гасил глотком прохладного «Жигулёвского», прихваченного из чипка. 
        Юрий Васильевич с удовольствием предавался размышлениям и воспоминаниям, которые активно генерировал его мозг, ранее подогретый алкоголем и разговором с Насоновым о завершившийся только что невероятной истории.

        Мысли бегали в разные стороны: «Вот и сорок пять мне уже подкатило! Иногда я кажусь себе старым, усталым, разбитым и чувствую, как давит на плечи бесконечная вереница прожитых дней. А иногда, кажется, что я ещё и не жил то вовсе и всё пройденное мною – военное детство, послевоенная юность, студенческая молодость и насыщенная служба, это только лишь яркий миг. Незаметно подкралась одна из любимых мыслей подвыпивших людей – попытка разобраться, а правильно ли он живёт?  В такие моменты, кстати, подчас приходят глубокие мысли, как например такая: «Жизнь человек выбирает не сам себе, она определяется судьбою, или, если угодно Богом, и от человека зависит, лишь в какой-то степени подруливать ею, а не плыть куда понесёт»
        Потом тема переключилась: «Как так случилось…» - думал он, -  «…что жизнь, несмотря  на нестарый ещё возраст, сделала его и даже его ещё более младших родных, соучастникам Великой Победы? Нацист Хюкке».
        Нет, конечно, он считает себя антифашистом, и никогда не изменял своим принципам. У него дед и отец в 41-м из-под Москвы пошли один – на Берлин, а дугой был тяжело ранен и трагически закончил свою жизнь от рук немцев уже в занятом немцами Азове. И многие другие родичи, в частности дяди, погибли, освобождая свою Родину. В Азове стоит памятник горожанам (включая отца), погибшим в Великой Отечественной войне, на котором выгравированы их имена, многих из которых он лично знал ещё при жизни. Также он заслуженно относил себя к детям войны, так как ребёнком застал долгие и ужасные 190 дней оккупации родного Азова… Но… И всё же… он считал, что война давно закончилась… и с Германией у СССР вполне приемлемые отношения (даже если не брать в расчёт ГДР)… и кто мог предположить, что метастазы этого чудовища догонят его семью через столь долгий срок…
        Теперь оркестр заиграл Рио-Риту и Глотову вдруг вспомнилось детство:
        Когда началась война маленькому Юрке только исполнилось шесть, а когда в октябре 1941 года противник захватил Таганрог и Азов, где они жили, стал прифронтовым городом, соответственно шёл седьмой. Отца призвали ещё в тридцать девятом и Юрка рано почувствовал себя главой семьи. В городе появились военные моряки Азовской военной флотилии, которые держали оборону, а 28 июля, когда Юрке уже исполнилось полных семь, 1942 в Азов вошли оккупанты. В городе и раньше знали о приближении вражеских войск, но никто не ожидал, что оккупация случится так быстро. Жизнь в Азове и до этого была не сахар, а тут превратилась в ад. За время оккупации нацисты казнили около 600 мирных жителей (Многих на глазах у Юрки).
        Вообще-то, ещё за три дна до вхождения гитлеровцев семье Глотовых, точнее раненому отцу, которого мама привезла из Москвы после ранения в голову, райкомом партии была выделена подвода с двумя лошадьми для эвакуации. Загрузив кое-какой скарб и посадив Юрку со десятилетней старшей сестрой и младшим братом, которому было три года, в подводу, рано утром тронулись в путь. Старые дедушка и бабушка пошли их провожать. Наверное, то, что их не было дома и спасло от гибели. Далеко не успели отъехать, когда немцы начали бомбардировку города. Бомбардировка была с многими жертвами. Прямым попаданием бомбы была разрушена кухня во дворе, где они с братом и жили до отъезда. Оглядываясь на город, беженцы переживали за родителей. Пришлось вернуться.
        Уже на третий день оккупации семья Глотовых пережила первый удар, по сравнению с которым, даже бомбёжка не шла ни в какое сравнение. Прямо за обеденным столом пришли полицаи и арестовали отца, который ещё не успел оправиться от ранения. Больше они его никогда не видели…
        Детская душа впечатлительна. Трудно согласиться с теми психологами – доморощенными философами, которые утверждают, что дети не имеют страха перед войной. Они имеют свой, ещё неосознанный страх перед всеми ужасами, в том числе и военными, впечатления от которых остаются на всю жизнь
       Последствия оккупации, да и всей войны в целом, продолжались и после Победы. Например, и маленькому Юрке и уже взрослому всегда хотелось отомстить фашистам за смерть отца, горе матери, детские лишения, но чем старше он становился, тем всё больше понимал, что такого шанса не выпадет никогда… И вот, вдруг!..
     Или другое - растущий детский организм требовал пищи. Поесть вдоволь хлеба было постоянным желанием. Мало кто сегодня помнит голод 1946-47 годов, особенно из жителей больших городов, которые уже властью родного Правительства снабжались за счёт деревень и малых городов. Провинция снова выручала страну. А 10-12 летние считали за лакомство лепёшки из желудёвой муки. Желуди собирали в лесу, дуба было достаточно. Сами мололи на муку. До сих пор он помнил лиловый цвет этих лепёшек.... Всегда хотелось поквитаться и за голод…
        А впервые Юра поел конфет в 1950 году, и то не шоколадных, а соевых, когда уже работал в бригаде грузчиков, возившей товары из Ростова-на-Дону в Азовское отделение ТОРГа. Тогда он вспомнил, как смеялись над мальчишками немецкие солдаты, жившие на их улице. Они подманивали детей под окна здания, показывая вкусные вещи, а для них тогда и кусок хлеба был деликатесом, а потом бросали в нашу сторону конфету, за которой дети бросались как волчата, отталкивая друг друга, а немцы гоготали во всю глотку от удовольствия, глядя на нашу свалку. Юрке тогда ничего не досталось. Это было для немцев радостное зрелище, а кто мы были для них? И это тоже заложило кирпичик в жажду мести…
        И вот справедливость восторжествовала!!! Такой злой, хитрый и опытный враг повержен! И повержен самым жестоким образом – от руки собственного дитя! Молодец всё же зятёк – настоящий герой!!! А ведь он настояший немец… Сын фашистов… Мог бы стать врагом… врагом… агентом своего настоящего папаши… агенты… сеть агентов… Как-то он их помечал… Шагин… Классифицировал их?.. ведь их видимо много за столько лет…  Вот бы найти этот архив… Не спать!.. Стоп! Шагин же говорил, когда он был у него, что после ограбления у него пропал семейный архив… Какой ещё, блин, семейный! Так вот, что было в чёрном чемодане! Именно это и хотел предъявить заокеанским хозяевам Тактаев! Теперь понятно у кого в руках вся, созданная Шагиным шпионская сеть!.. У того, кто убил Тактаева!.. А грохнул его не кто иной, как капитан Шагин!  Так его же нашли мёртвым… А кто сказал, что?..  А кто мог поручить Шагину-старшему сформировать архив? – только его начальник! А проконтролировать это и иметь постоянный доступ – сын, опять же Алексей… Так вот, Алексей и есть тот самый неуловимый «Эмпат»!
        …Мысли стали путаться и Юрий Васильевич, вдруг понял, что уже засыпает. Он резко встал, отряхнулся, одёрнул пиджак и твёрдым шагом, бодро пошёл к метро Марксисткая…
                44 глава.
                Последний бой.
1980. Москва.
Генеральная прокуратура СССР.
Те же сутки. Вторая половина дня.

         Уже совершенно трезвый Глотов зашёл в свой кабинет в прокуратуре, где «разгребая» огромное количество папок с делами, шмыгая от висящей в воздухе пыли, сидел Костин.
         - Здравствуйте шеф. Я уж заскучал без вас. Да и Крюков обзвонился. Где вы были-то? Рабочий день все-таки – выпалил он.
         - Покритикуй ещё мне руководство тут, балбес! – беззлобно сказал Юрий Васильевич – с Насоновым совместное расследование обсуждал.
         - Ааа, теперь понятно – улыбнулся Костин в ответ.
         - Что тебе понятно – дал лёгкий шутливый подзатыльник помощнику Юрий Васильевич – А ты чего тут пылищу развёл-то?


         - Да на меня тут архивные грымзы наехали, что мы им дела вовремя не сдаём. Вот – обвёл он гору папок ладонью – подбираю материал.
         - Ладно, работай - Начальник с безнадежностью махнул на ретивого подчинённого рукой и пошёл к рабочему столу.
         Глотов сел за свой стол, подвинул аппарат и стал указательным пальцем крутить его диск, прижав трубку к уху плечом. Тут видимо ответили и он схватил трубку в ладошку.

         - Привет, Толя! Это Юра Глотов. Искал? – проговорил он в трубку.
         Было слышно, как кричат в трубке, но Костин из вежливости пытался не прислушиваться.
         - Да не кипятись. Всё нормально… не… не… домой поехал… да, подожди ты… послушай… вот… я, тут кажется врага вычислил…
         Собеседник на том конце затих, видимо прислушиваясь к Глотову.
         - Помнишь, как ты говорил про какого-то мифического «Эмпата»? Ну, да… Крота у вас и главного резидента вражеского… Так я похоже понял, кто это… обалдеешь просто... Алексей Шагин!.. Да!.. На нём всё сходится...
         Видимо Крюков усомнился.
         - Да, да, говорили, что его нашли изуродованным и мёртвым неподалёку от санатория… Так ведь может это и не он вовсе, а просто кто-то в его форме и с документами… Прямых-то доказательств нет… Я бы на его месте тоже сделал что-нибудь подобное, чтобы свалить и никто не искал…  По роже-то не понять, там просто месиво…
         Более того, я уверен, что он в Риге сейчас… Если уже, конечно, не успел дальше соскочить…
         Глотов прислушался к ответу в трубке.
         - Согласен! Тогда встречаемся в аэропорту. Только билеты ты возьми, а то у нас такая бюрократия… Ага… Ты своих, а я тогда Кауперсу позвоню…
         В этот момент Глотов обратил внимание на Костина, который в школьной манере тянул руку из-за горы папок, умоляюще смотря на шефа.
         - Ой, Толь, два билета… Я ещё помощника своего прихвачу. Он мне нужен будет – с согласием кивнул головой, глядя на Костина Юрий Васильевич – Да, конечно. Сейчас твоему адьютанту он наберёт… как его?.. Федулов… Ага.
         Глотов повесил трубку, а Костин, выскочив из-за стола и подкинув одну из папок к потолку так, что по всей комнате заорал: «Спасибо, шеф! Наконец настоящее дело! С меня магарыч!».
         «Ладно, ладно. Упокойся. Не на прогулку едем. Кстати, спустись вниз и получи табельное оружие, герой. Ты в тире-то, когда последний раз был?.. Но, перед этим позвони в приёмную Крюкову и скажи наши наши данные с удостоверений его адьютанту Федулову»
         «Есть, шеф!» - браво приложил к виску ладонь Костин.
         «К пустой голове руку не прикладывают» - вздохнул Глотов – «Давай, суетись в восемь вылет! А я пока Валдису наберу» …

1980 год. Латвийская ССР.
 город Рига. Аэропорт.

         Дежавю – Рижский аэропорт. Ветер прохладно и пасмурно. Снова мелкие дождинки покалывают лицо. У трапа снова встречают «Волги», только теперь их целых три.
         Межведомственная группа, в составе которой подполковник Крюков с адьютантом и Глотов с Костиным, спускается с трапа самолёта.
         На этот раз их встречают трое – уже знакомый Валдис Кауперс и ещё двое. Все втроём по-гражданке и выглядят настолько стильно и по-европейски, что просто «шик»!
         - Старший следователь по особо важным делам прокуратуры Латвийской ССР - представляется Валдис Крюкову, протягивая руку, по-дружески кивнув Юрию Васильевичу.
         - Майор Берзиньш Айвар Имантович, КГБ, старший нашей группы – протянул руку второй встречающий.
        - Капитан Котельников Сергей Петрович, тоже госбезопасность – поздоровался с прибывшими третий.
        - Здравствуйте коллеги! Ну и погодка у вас! – традиционно для гостей Прибалтики сказал Крюков и тоже представился сам и представил остальных – Подполковник Комитета государственной безопасности Крюков Анатолий Иванович, важняк генеральной Глотов Юрий Васильевич, капитан Федулов, тоже госбезопасность и Антон Петрович Костин – генеральная.
         - Очень приятно. С удовольствием удем работать – очень учтиво произнёс Берзиньш – Добро пожаловать в Советскую Прибалтику.
         - Ну, что? Официальную часть можно считать завершённой?
         - Так есть – улыбнулся Берзиньш обаятельной улыбкой.
         - Ну, тогда может в управление и там установочно обсудим всё.
         - Согласен.
         - По машинам! – скомандовал Крюков.
         Маленькая кавалькада из чёрных «Волг» эффектно покинула взлётное поле.

         Совещание в управлении затянулось далеко за полночь. Было выпито огромное количество маленьких чашек кофе, которыми теперь были уставлены все письменные столы. Кабинет был прокурен так что, как говориться, «Хоть топор вешай». Уставших сотрудников потянуло «на философию».
         «Как всё-таки отличается наш менталитет и прибалтийский!» - подумал сначала Глотов, посмотрев на грязные чашки – «Мы бы никогда не стали заваривать кофе каждый раз отдельно и уж тем более, наливать а разные чашечки, а  «набадяжили»  бы в какой-нибудь объёмной ёмкости и хлебали бы из больших кружек» и уже через секунду перевёл разговор на другую тему.
         - Можно только удивляться, как мастерски предатель мог маскироваться и работать в КГБ, при этом он казаться безукоризненно «чистым». А ведь он более чем добросовестно «сливал» американцам всю информацию добытую его отцом за многие годы и более того, продолжив его гнусное дело, развил его, создал и возглавил целую сеть – размышлял вслух Юрий Васильевич.- и это в его-то, скажем прямо, ещё достаточно молодом возрасте.
         - Да и вообще, давайте начнём с главного - почему сотрудники спецслужб, облечённые самым высоким доверием государства, становятся на путь предательства своей Родины? Вот вопрос – подхватил Берзиньш.
         - Ну, что не хватало!? Сын Героя Советского Союза (ну, во всяком случае, для всех), кадровый офицер, кавалер ордена Красной Звезды, полученного за участие в боевых действиях. Уже вот-вот майора должны были дать, состоял в должности заместителя начальника управления по самой столице!. – добавил Крюков – Почему? Он же офицер! Человек предаёт своих друзей, товарищей по оружию, людей, которые кладут всю свою жизнь на алтарь Отечества… и нашлась-таки какая-то гнида, которая таких людей предала... – ударил он кулаком по столу.
         - Разрешите и я вмешаюсь в ваши рассуждения – спросил присутствующих Котельников.
         Все обернулись на него.
         - Это у меня не первый перебежчик – продолжил тот – и вот, что я заметил: почти все они объясняют свою измену высокими идейными мотивами. Мол, они борцы с властью, диссиденты от разведки. Так вот я и думаю, что первопричина, что это мы не дорабатываем в идеологии или что-то не так делаем, а?
         - Капитан! – вдруг встрепенулся Айвар Имантович – Ты эти свои мысли засунь поглубже и будем считать, что мы их не слышали.
         - Недоработки, конечно, кое-где имеет место быть, товарищ капитан. Это надо признать. – Разрядил напряжение Глотов – но в данном случае мы имеем дело с другим, а именно с воспитанным с детства врагом нашей страны. И воспитанным ни кем иным, как настоящим убеждённым нацистом, которые, надо сказать, проиграли нам войну и жаждут реванша. Так что любые наши идеологические посылы, как успешные, так и неуспешные на него априори не действуют, и поэтому его нужно просто уничтожить! И сбежал он именно поэтому, что он понял, что ничего хорошего в СССР ждать ему не приходится.
         - А какая жестокость! Ведь это он папашу своего прихлопнул, чтобы тот не вывел на него – сказал Костин.
         - Ребята, а почему вы решили, что он именно в Риге? – вдруг спросил Берзиньш.
         - Устал объяснять, а ты вон, у него спроси – сказал Глотов, указав пальцем на Кауперса.
         Айвар Имантович в упор уставился на Валдиса.
         - Йохайды, так, где ещё!? Тактаров ваш вывез шпионский архив сюда, а это ни разу не маленький чемодан, который очень трудно и небезопасно возить туда-сюда. Алексей Шагин застрелил его тоже здесь, притом обставив это, как самоубийство. Мы выяснили у портье, что чемодан был, но исчез после смерти постояльца. То, что архив вообще есть получается знали толко двое, а оба официально погибли. Значит искать его никто не будет и тогда вообще, зачем рисковать и перемещать его отсюда. Вот и приехал Шагин-младший в Ригу взять архив и сбежать из страны (тем более, что тут, что скрывать, удобнее всего), либо передать какому-то эмиссару, а затем сбежать.
         - Вроде бы всё логично – согласился Берзиньш – Тогда ищем по всем фронтам, как расписали - Мужики, всё пора спать. Пошли я приезжих в гостишку отвезу, а остальные по домам. Завтра в восемь сбор тут же…

1980 год.
Рига. Управление КГБ.
8.00 утра.

         В кабинете «Углового дома», как называли его местные, снова собрались все его вчерашние посетители и даже ещё прибавилось пару местных, которых быстро представил остальным Айвар Имантович, была идеальная чистота, словно тут и не сидели вчера до ночи курившие и пившие много кофе мужики. Берзиньш же и предложил начать совещание, сразу передав слово подполковнику Крюкову, как старшему группы.
         - Здравствуйте товарищи! – начал тот - Я подпишу сразу после совещания распоряжение о включении к нам новых офицеров, а сейчас давайте начнём.
         По кабинету распространился рабочий гул и шуршание бумаг, но вскоре всё затихло  и Крюков продолжил: « Давайте так сделаем – я буду задавать вопросы, которые меня интересуют, конечно из тех, что мы вчера согласовали, а вы сразу отмечайте, кому есть, что сказать по этому поводу и после того, как я закончу тяните руку и докладывайте. В порядке, так сказать, живой очереди, а остальные, соответственно, не перебивают докладчика, пока я не спрошу. Далее в том же порядке.  Согласны?»
         Присутствующие одобрительно загудели.
         Первый, смешно, как школьник за партой, очень ровно и держа спину, поднял руку старший лейтенант из вновь прибывших.
         - Слушаю вас, товарищ старший лейтенант – одобрительным тоном сказал Крюков, взяв стакан с водой.
         - Старший лейтенант Брунов – отчеканил молодой, видимо, опер, встав из-за стола и, почему-то, держащий руки по швам.
         - Докладывайте – пытаясь сохранять серьёзность сказал Крюков.
         - Товарищ подполковник, обвиняемый Алексей Андреевич Шагин обнаружен нашими активистами и находится под постоянным нашим контролем. Ждём дальнейших указаний.
         - Как так!? – поперхнулся водой из стакана и вскочил со стула подполковник – Учитесь товарищи! Восемь утра только! Мой ты золотой, да когда же ты успел!?
         - Ночью из гостинницы сообщили. Вы же ориентировку вчера ещё нам скинули. Усы он клеит, – смущенно улыбнулся Брунов – но мои разглядели.
         - Хорошие стукачи у тебя… Вооот! – всё же улыбнулся Анатолий Иванович – я же говорю молодец. Объявляю благодарностью
         - Служу Советскому Союзу! – вытянувшись в струнку, почти прокричал старший лейтенант, да ещё и «дав смачного петушка», при этом.
         Весь кабинет взорвался громким мужским «ржанием».
         - Успокоиться всем! – крикнул, утирая слёзы смеха, крикнул Крюков – Чего ржёте, кони, ведь и правда молодец парень - Садись, дорогой, - сказал он уже Брунову.
         Старший лейтенант, красный, как рак занял своё место.
         - Итак товарищи, всё, хватит! Давайте продолжим.
         Все резко замолчали.
         - Раз нам так повезло, и Шагин-младший найден, то осталось дело за малым – найти чемодан с документами, раз кроме Брунова никто не вызвался, то, как я понимаю, что и идей нет. Отсюда выходит, что надо ждать, пока он сам к нему не приведёт.
         - Брунов – снова обратился он к старшему лейтенанту.
         - Я! – вскочил Брунов.
         - Ты же «топтунов» за ним пристроил?
         - Так точно!
         - Тогда мне ежедневные доклады по наружке в 8.30, 14.00 и 18.00. Притом, я их буду оставлять у Федулова, а он в приёмной всегда будет. Так что можно будет приходить знакомиться.
         - С Федуловым? -  схохмил кто-то.
         - Не смешно – строго сказал Крюков – с материалами наружки…

1980 год.
Рига. Управление КГБ.
8.30 утра.

         Крюков и Глотов в кабинете. В очередной раз пересматривают доклады наружки, пытаясь разобраться в их содержании. Только что передали ещё один.
         После последнего совещания прошло три дня. Наступило утро четвёртого. Крюков внимательно вчитывался в бумажки и потом вдруг нервно бросил всю пачку на стол.
        - Это какое-то броуновское движение. Я ничего не пойму.  Ты-то что думаешь?
        - Магазины, рестораны, встречи, поездки, как по городу, так и вне… Суета, какая-то… но суета не обычная… то-ли он заметил, что за ним «топтуны» волочатся и следы метёт… то-ли готовит что-то…
         Зазвонил телефон, Крюков снял трубку: «Да… Ну, конечно… Пусть заходит»
         Открылась дверь в кабинет.
         - Разрешите? – вошёл майор Берзиньш.
         - Давай Айвар. Что стряслось?
         - Товарищ подполковник, нами задержан агент, некий Круминьш. 
         - Чей?
         - Заброшен к нам англичанами в прошлом году. Мы его давно вели, а задержали только сейчас, чтобы понять, что за «движуха» в эфирах и среди диссидентов вдруг пошла. И тут он на допросах запел как соловей.
         - Молодцы, конечно, а по нашему вопросу что?
         - Так вот, кроме прочего этот Круминьш дал нам совершенно невозможные, но точные данные о существовании и дислокации под Ригой некоего тайного западного разведцентра, который руководит всей агентурой в Прибалтике и даже с Замахом на весь Союз.
         - Да, ты что! – вскочил со стула Крюков – Вот это да! Настоящая бомба! Шпионская база прямо в СССР! Так вот, где хранится наш «жёлтый чемоданчик»! 
         - Какой ещё «жёлтый чемоданчик»? – спросил майор.
         - Да, не бери в голову. Это из детского фильма. А тебе я вот что скажу… Орден хочешь получить?
         - А кто ж не хочет – расплылся в улыбке майор.
         - Тогда я вот что думаю, товарищ майор: чтобы дело сделать и награды получить, нам тянуть нельзя и вместо того, чтобы вычислять и отлавливать агентов врага поодиночке, надо захватить этот разведцентр и покопаться там. Не удивлюсь, что помимо нашего пресловутого чемодана, мы там и всю их шпионскую картотеку найдём!
         - Хорошая идея! Только согласовать надо с Москвой.
         - Разреши это уж я сам.
         - Конечно, товарищ подполковник. А ты лучше своего руководителя в известность поставь, чтобы уж совсем партизанщина не вышла. Ну, как-то, попробуй так, чтобы он тоже не сильно пока распространялся. Ну, типа, пока ничего не подтверждено, работаем.
         - Есть. Попробую.
         - И давай мы с тобой после вечерней оперативки посидим и всё обмозгуем. Вон, и Глотова подключим, раз он теперь все-равно в курсе. Голова у него светлая.
         Юрий Васильевич с благодарностью кивнул.
         - Можно. Согласен. – согласился Айвар Имантович.
         - Да. Надо крепко всё обмозговать. Враги не дураки тоже. Например, как только мы начнем штурм, они могут вывезти или уничтожить всю документацию и надо как-то это не допустить.
         - Ну, я тогда пошёл.
         - Иди дорогой…
         Берзиньш вышел, а Крюков с видом победителя обратился к Глотову: «Вот видишь дружище, а ты говоришь непонятная суета. Однозначно, что приезд в Ригу Шагина-младшего и такая активизация всего связаны… Вот нам и надо понять чем» …

1980 год.
Рига.  Тот же день.
Управление КГБ.
11.05 утра.

         Дверь в кабинет, где работал Крюков с шумом неожиданно распахнулась во всю ширь, чуть не слетев с петель и в помещение широким шагом вошёл руководитель КГБ по ЛССР генерал-майор Авдюкевич, явно во взвинченом состоянии, «сверкая» глазами. За ним семенили Берзиньш и Федулов.
         - Здравия желаю, товарищ генерал-майор! – выскочил из-за стола Крюков, уронив с него папки.

         - Вы, что творите тут! – закричал генерал – Что за самодеятельность! Кто разрешил!?
         - Вы о чём, Лонгин Иванович? Что случилось-то? – удивлённо и, как можно миролюбивей произнёс Крюков.
         Авдюкевич плюхнулся на стул, стоящий перед рабочим столом подполковника, затем залпом выпил всю воду из стакана, стоящего на столе и после промокнул потный лоб платком.
         - Доигрались! К нам Андропов вылетел!
         - Как это!? – тоже с растерянным видом присел на краешек стула Крюков.
         - Как-как… И не один, а полный самолёт сотрудников с ним
         - Каких?
         - Откуда я знаю каких! – снова заорал генерал – Разных! «Голубых и красных»!
         - И, что надо делать?
         Авдюкевич вдруг резко встал, одёрнул китель и распорядился уже снова твёрдым командным голосом.
        - Значит так, я на аэродром, встречать.
        - Вы с Берзиньшем за полчаса готовите подробную аналитическую записку, с упором на то, что выявили гнездо шпионов только вчера, да и то не на натуре! Всё. За работу! Имеете право привлекать кого угодно из управления от моего имени.
        Генерал вышел, сильно хлопнув дверью…

 1980 год.
Рига.  Тот же день.
Управление КГБ.
14. 00.

         В кабинете директора управления КГБ ЛССР за большим столом для совещаний сидят несколько человек в следующем составе: во главе стола Председатель КГБ СССР Андропов Юрий Владимирович, по правую руку от него генерал Авдюкевич, дале по периметру против часовой стрелки – Крюков, Берзиньш, Валдис Кауперс, Капитан Котельников Сергей Петрович,  капитан Федулов,  Антон Петрович Костин, старший лейтенант Брунов, генерал Крючков – начальник Первого главного управления КГБ СССР, командир КГБ-шной группы «Альфа» полковник Геннадий Зайцев и ещё несколько офицеров.
         - Здравствуйте товарищи, коллеги и привлечённые – спокойным голосом начал совещание Андропов – Меня вы знаете и не будем тратить время на знакомство, кто не знаком, а потом поручкаетесь в рабочем порядке. Единственная просьба к тем, кто пока не задействован в операции «Скворечник», взять на столе и заполнить новый бланк карточки формы (1), который будет учитываться как дополнительный лист к вашей уже имеющейся карточке, в связи с повышением уровня доступа.
         - Юрий Владимирович, позвольте попросить слова подполковнику Крюкову, команда которого и выявила в процессе своей работы, совершенно случайно выявили вражеский разведцентр на территории нашей страны, доложить свои выводы относительно этого дела - обратился к председателю Авдюкевич.
         - Не стоит, не будем терять время Лонгин Иванович, я знаю, что они обнаружили – остановил его Андропов – лучше я вам расскажу кое-что и ваши выводы сразу станут ошибочными и объясню почему мы не могли допустить самодеятельности.
         Некоторые присутствующие с удивлением стали «сверлить взглядом» Председателя КГБ.
         - Итак, начну издалека – сказал Андропов - Помимо Западной Украины в Вашингтоне считали слабым местом Советского Союза Прибалтику.  США, кстати, с самого начала активно поддерживали все антисоветские политические и вооруженные группы в Прибалтике.
         - Подтверждаю – сказал Крючков и далее дополнил руководителя – и именно перед началом олимпиады, в целях дестабилизации обстановки в СССР, Западом было запланировано организация масштабного выступления ранее подготовленных антисоветских сил по всей территории Прибалтики. Для чего активизировалась засылка в нашу страну шпионов и диверсантов.
         - Руководством страны по предложению КГБ… – продолжил его Андропов - …было принято решение начать оперативную игру в целях обуздания этого процесса и стягивания правления всех враждебных сил к одной точке притяжения, чтобы затем накрыть руководство одним махом, посредством чего рассеять и дезорганизовать врагов.
         Все молча слушали, с ощущением причастности к чему-то великому.
         - В конце концов, после масштабной работы по дезинформации противника, в глухом лесу под латвийским городком Энгуре, была построена настоящая шпионская база и центр связи в полной конспирации. Штат базы, укомплектовали из оперативных сотрудников КГБ и засланных Западом агентов, притом количество стянутых на базе иностранцев и командиров подпольных бандитских формирований постоянно увеличивалось. Сюда стали выходить на контакт и не только те агенты, которых планировалось задействовать при восстании, то и другие ранее законспирированные «спящие» агенты, которые искали связь.
Так как до олимпиады неделя и тянуть больше нельзя, а объект уже с лихвой выполнил свои функции, приято решение о его немедленном штурме. Операция назначена на сегодняшнюю ночь… Нам изнутри конечно незаметно откроют… Вопросы?.. Нет вопросов?.. Полковник Зайцев, готовьте ребят.
         - Разрешите и нам участвовать? – спросил начальник КГБ Латвии.
         - И моей группе? У нас свои задачи – добавил Крюков – мы должны задержать нашего клиента, главная ценность которого, как источника состоит в том, что он обладает данными об агентуре ЦРУ в спецслужбах СССР.
         - Понимаю. Табельное у всех? – ответил Андропов.
         - Так точно – синхронно ответили присутствующие
         - Разрешаю – сухо сказал Андропов – но под общим руководством Зайцева.
         - Есть – отчеканил тот.
         - Начало операции назначаю на четыре утра. Всё. Всем готовиться…

1980 год. ЛССР
Тукумский район,
Раннее утро.

        Объект находился в глухом лесу, который простирался на километры вглубь за маленьким рыбацким поселением Энгуре.
        Однако Энгуре – это всё же город, и не просто город, а самый древний в республике, да ещё и довольно известный в пределах Латвии. К тому же, 1500 жителей – это не так уж мало, в ЛССР есть населённые пункты и на 500 – 600 человек, записанные городами.

         В ночь группа «А» проникла на территорию базы, минуя КПП, со стороны предместьев Риги, а Котельников вел вторую группу, высадившуюся с лодок от Даугавы, через причалы, небольшие доки и маленький рыбзавод.
         Наконец «Котельниковцы» остановились перед бревенчатым КПП, скрытым еловыми лапами. Команда Крюкова, кстати, входила в состав этого подразделения, а Глотов был именно в их числе, в позиции замыкающего, без дополнительной защиты и со своим табельным «Макаровым».
         После техничного и довольно лёгкого захвата КПП с двумя пьяными эстонцами, Котельниковцы подошли к неприметному двухэтажному зданию.
         - Вот оно, - кивнул он в сторону строения.
         - Вперед. Где-то тут - тихо приказал Котельников.
         - Что тут? – спросил одетый в, сильно великоватый ему, бронежилет и вооруженный выданным ему в управлении автоматом, Костин.
         - Ищем чемодан или что-то подобное – прошептал Крюков. Все передёрнули затворы и двинулись вперёд.

         В это время через второй вход и два по-летнему открытых окна зашли бойцы «Альфы». Часовых скрутили бесшумно, и проникли в вглубь здания разведцентра, зайдя в главный зал с двух дверей вместе с группой Котельникова.
         Однако случилось не совсем предвиденное: в офисе оказались сотрудники – не много, не более десятка, но были. Крюков вроде как увидел среди них кого-то, и даже попытался показать пальцем, но тут с их стороны прозвучал сухой щелчок выстрела и Крюков, схватившись за шею ладонью, между пальцами которой брызнула кровь, повалился на пол.
         Мгновенно двое бойцов кинулись к нему оказывать помощь.
         С одной стороны, по правилам боя, надо было немедленно отвечать огнём, но выстрел прозвучал из толпы сотрудников и более того, среди этих людей были и наши разведчики. Открывать стрельбу было невозможно, поэтому завязалась общая драка.
         Чекистам пришлось связать всех.
         - Сейф! Ищите сейф! Большой чёрный чемодан тоже!» - подгоняли своих товарищей Зайцев и Котельников.
         - Командир, есть сейф! - чекисты выгребали из железного ящика стопки документов. Оставалась самая малость: найти чемодан и Шагина среди связанных... Наверное это именно его и увидел Крюков, но видимо, воспользовавшись образовавшейся суматохой, он покинул поле боя и среди пленных его не было.

         Глотов в задумчивости, закурив вышел на улицу и вдруг на мгновение зацепил взглядом на фоне звёздного неба силуэт мотороллера - каблучка, на каких мороженное возят обычно, тихо, с едва слышным тарахтением, двигающегося по дорожке по направлению к рыбзаводу. «Это он! Шагин!» - пронеслось в голове. Медлить было нельзя! Глотов бросил сигарету и кинулся вслед за звуком…

         В конце концов запыхавшийся Юрий Васильевич прямо натолкнулся на брошенное транспортное средство, но конечно в нём не было никого. Что делать? Дальше шёл крутой спуск в направлении. Вокруг заросли. «По буеракам с тяжеленым чемоданом он не попрёт» - решил Глотов – «Путь один – через рыбзавод к порту… Видимо там у него лодка или катер, какой-то…Да и быстро с чемоданом он не сможет идти» Глотов двинулся по склону вниз. Прошёл несколько деревянных домиков с тёмными окнами и вышел на пустую площадку у зеленых ворот с кирпичной пристройкой КПП. Справа от ворот к бетонному забору прилепилась убогая забегаловка с гордой надписью «kafejn;ca», наспех сварганенная из подручных материалов. Тоже зеленая. В ней, не смотря на ночное время, горел свет, и именно в луче этого света из окна, Юрий Васильевич увидел на глиняно-песчаном грунте кривой, часто прерывающийся след от волочения чего-то тяжёлого на колёсиках, параллельно с мужскими следами. «А, тяжело тебе!» - со злорадством подумал следователь.
         Следы вели к прорванной дыре в сетке-рабице забора. Глотов пошёл по этому следу…

         Шагина на территории рыбзаводика не обнаружил и спустился ещё ниже в порт.
         Юрий Васильевич впервые оказался в порту, да ещё и ночью. Увиденное не впечатлило. Крохотный порт с десятком древних портальных кранов, пустые причалы без вагонов и грузов. Ни одного приличного судна.
         Глотов озираясь шёл по глинистой дорожке набережной, прислушиваясь к незнакомым звукам. Вот, например, раздался какой-то странный металлический звук, похожий на звон колокола… Он оглянулся… И замер… По воде… тихо струились огненные дорожки. Мерцая, они бежали к пирсу, где разгружал рыбу небольшой сейнер. Но в глазах дилетанта это был целый корабль!  Он пылал огнями и жил какой-то своей загадочной жизнью. Ночь, плеск волны и крики чаек.., а еще рыбацкие сети, запах рыбы и водорослей, ярко-белые лодки и старые ржавые посудины, словно оставленные здесь после съемок фильма про пиратов.
         «Всё-таки, я неисправимый романтик. Негоже быть следователю таким» - отчитал себя Глотов – «Я преступника ловлю или видами наслаждаюсь?!»
         «Стоп! Вот он!» - Спрятался за колонну одного из портовых кранов, Юрий Васильевич. Он чуть не налетел на Алексея Шагина, который сидел рядом не с одним, а с двумя чемоданами, склонившись в наушниках над тем, из которого торчала антенна.
        «Блин! Это же рация! Ну, истинно настоящий шпионский детектив!» - думал он – «По законам жанра – вызывает себе эвакуацию. Нельзя допустить, чтобы он ушёл! Надо брать прямо сейчас!      
           Драться Глотов не любил, но умел. Не как обученный боец, конечно, а именно драться по-уличному, если надо жёстко и бескомпромиссно, как учил его с детства «пацанский» военный и послевоенный двор. Притом, «если драка неизбежна, то бить надо первым» – заученная аксиома, не требующая доказательств.
           Юрий Васильевич сначала долго наблюдал из удачно выбранного им укрытия за манипуляциями Алексея Шагина с чемоданами с рацией и архивом. Было полнолуние и, несмотря на ночь, в ясном звёздном небе висела честная круглая луна, неплохо освещавшая портовую инфраструктуру. Иногда в акватории гудело басом какое-нибудь судно, двигая свой почти мистический силуэт по чёрной воде. Странно, но ни одного человека не было видно в ночном порту, а то там-то тут шевелились как живые краны, снова застывая после выполненной работы.
          Глотов подобрал удобный момент и вылетел из-за колонны, испугав Шагина, молча, не произнося ни звука, без замаха, резко врезал кулаком правой прямо в основание носа. Разбив его в кровь и тут, именно пресловутые спонтанные правила дворовой драки, «вбитые» с детства, не позволили нашему «благородному герою» сразу развить успех, и он застыл на мгновение.
            Шагин-младший же, одной рукой схватившись за окровавленное лицо, другой же пытался вытащить из ножен на поясе нож-стропорез.
Заметив это, уже не раздумывая, Глотов добавил ногой по коленке. Враг «сложился» и упал грудью на здоровенный кнехт, однако выхватил нож, но подняться не успел и следователь, схватившись мертвой хваткой за кисть предателя, вывернул из неё оружие.
         - Убью! — взвыл от боли Шагин и снова попытался подняться и броситься за ножом.
        Тогда Глотов схватил, валявшуюся на земле короткую арматурину и с силой ударил ей соперника прямо по лбу. Тот обмяк и потеряв сознание, повалился «мешком» на землю. Затем, отшвырнув подальше носком ботинка нож, развернулся в сторону выхода из порта, смотря себе на руку и бормоча под нос: «…кажется, я палец сломал, блин, выворачивая нож у этого гада».
         Уже отходя от, казалось бы, поверженного врага, Глотов вдруг каким-то необъяснимым чутьём снова услышал за спиной шорох.
         На всякий случай метнулся в сторону и арматурина, которой он припечатал Шагина пролетела рядом с головой, лишь слегка задев плечо. Снова развернувшись, не глядя, следователь ударил ногой в сторону приближающейся тени, попав в живот «ожившему» негодяю. Тот согнулся и выронил вторую, не весть откуда взявшуюся, железную палку.

         «Ааааааа!» - буквально зарычал, очнувшись разъярённый Алексей, скорее даже на себя, чем на Глотова, чтобы взять себя в руки.
         Он заставил себя, как его и учили, почувствовать на миг полное расслабление тела, натренированного в бесчисленных нещадных спарингах в учебном центре подразделения «Альфа» КГБ СССР, где он служил до Московского управления. За этим расслаблением, всегда обязательно следовал взрыв энергии невероятной силы. Тело просто обязано было превратиться в механизм-автомат, крушащий все на своем пути. Такая способность приобретается годами весьма специфических тренировок.
         В следующие доли секунды на его лице появилась нахальная улыбочка и предатель налетел на, не ожидавшего такой мощи, следователя подобно лавине, так же грозно и неотвратимо. Ладонь Шагина мертвой хваткой сомкнулась на вороте Глотова заставив сердце того трусливо вздрогнуть. Алексей, вытянув руку на полную длину, затем ее резко согнул и швырнул корпус несчастного Юрия Васильевича к себе.
         Хотя удар арматурной палки скользнул по плечу Глотова, и его правая рука онемела, но левая-то была в порядке, и он тоже вцепился ей в горло противника. Но силы были явно не равны и Шагин, как было отработано в тренировочных поединках, не разжимая ладони на горле Глотова, нанес удар ему в челюсть кулаком, потом еще и ещё раз. Безжизненно обмякшее тело Юрия Васильевича стало медленно опускаться, и тогда, произошло одно из тех событий, которые принято называть чудом – на земле, прямо под ним лежал ржавый огрызок трубы-дюймовки, забытый когда-то сварщиком.
         Мозг Юрия Васильевича, столкнувшись с угрозой жизни, переключился на режим рефлексов, выявленных когда-то академиком Павловым у беззащитных собачек, и кусок трубы превратился в руках, не планирующего пока умирать Глотова, в мощное наступательное оружие.
         Первым делом Глотов окончательно сполз на землю, схватил трубу и чиркнул ей острым концом по колену Шагину. Этого хватило, чтобы изумлённый Алексей на пару секунд потерял способность двигаться и затряс от боли головой. Затем возродившийся Глотов, быстро перехватив трубу за конец и с размаху ткнул противника в лицо, если точнее, то в район переносицы. Раздался чмокающий звук, кровь просто хлынула водопадом из того места, где раньше был нос, и Шагин упал спиной в маленькую лужу, разбрызгав грязь. Весь в крови вперемежку с грязью, он смотрел в начинающее светлеть небо, громко выдохнул и замер, будто из него выбили воздух. Рот его приоткрылся, глаза вылезли из орбит.
          Все было кончено.
          Изнеможденный следователь присел на кнехт, стирая пот. И толко тут он вдруг вспомнил, что всё время драки у него на боку висела кобура с заряженным «Макаровым» … Глотов смеялся и не мог остановиться минут двадцать…
         Рассвело. Вскоре подоспел и Костин в сопровождении бойцов «Альфы».
         - Как Вы шеф!? – бросился к Глотову Костин, лишь мельком взглянув на окровавленное тело Шагина.
         - Я-то нормуль. Ты лучше скажи, как там Крюков, жив?
         - Жив, хотя и в реанимации.
         - Ну, дай Бог… Давай-ка Антоха, бери бойцов в понятые, вскрывай чемодан и оформляй протокол с описью.
         - Что же, прямо сейчас!? – растеряно ответил Костин.
         - А когда ещё? – вздохнул Глотов и засмеялся – Учи матчасть, балбес!..


         Выдержка из протокола осмотра вещественных доказательств:
«…111 кассет с микроплёнками, содержащих данные, составляющие служебную, секретную и совершенно секретную информацию о военной и государственной тайне СССР,  схемы средств связи КГБ с зарубежными резидентурами, пистолет марки «Вальтер», производства Германии 1915 года выпуска, 3 235 920 рублей Госбанка СССР. Кроме того, 2 тыс. листов документов в оригинале, зашифрованных машинописных и рукописных сведений, в которых говориться о подпольных арсеналах со стрелковым оружием и оборудованием для связи и коммуникаций, которые распложены по всей Европе и могут использоваться советскими агентами, работающими за границей… База данных на бумажных носителях сети антисоветской агентуры…»
                CONCLUSIO
                послесловие
1980 год. Москва.
Госпиталь КГБ СССР.

         В коридоре госпиталя сидят Глотов и Василиса. Павел в отделении интенсивной терапии. Василиса плачет, а Глотов успокаивает её, как может, в частности обещая хорошего врача-академика, по своим связям…

         Прошло две недели. Олимпиада в Москве в самом разгаре. Павел быстро идёт на поправку. Чтобы поддержать мужа, Василиса устроила небольшую акцию под окнами его палаты, созвав студентов, которые в окно демонстрировали свои работы. Павел улыбался в окне, а Василиса плакала от счастья.

2010 год.  СССР. Подмосковье.
Каширский район.

        Глотов и его внук Юрка пьют чай с листочками смородины на терраске дачи. Одолевают комары. Вдруг умиротворенную тишину нарушил сигнал автомобиля из-за забора и яркий свет фар.
        «А вот и папа!» - Глотов пошёл открывать ворота. Во двор въехал чёрный «Land Rover». Открылась водительская дверь и из машины вышел уже достаточно пожилой Павел Найдёнов очень похожий на Матиаса Хюкке, каким он был в восьмидесятых...
        «Привет мужики! Васильич, а что Васи и остальных нет ещё?» - Весело произносит он, обнимая Глотова…


                КОНЕЦ.