Освобождение

- Сколько человек ты готов убить?

- Не одного, - молодой паренек шепчет чуть слышно. Лицо бледное. Голос дрожит. Сегодня ему надо сделать главный в жизни выбор. "Я хочу жить!" - громко кричит надпись на его футболке.

- Подпиши бумаги, - я ложу на стол официальный бланк Комиссариата.

Он делает глубокий вдох, чуть задержав дыхание. Царапает бумагу не пишущим стержнем. Со лба стекает предательская капля пота.

- Держи, - я протягиваю ему свой паркер. Он ставит кривую, неразборчивую подпись и замирает, прикрыв глаза.

Рукоять ножа привычно холодит ладонь. Одно уверенное движение, и сталь врезается между ребер, вспарывая легкие. Сердце вздрагивает, сжимаясь в последний раз.

- За что?.. - недоуменный вопрос застывает на губах вместе с последним вздохом. Из раны багряной струйкой вытекает жизнь.

Я вытираю нож о его футболку, замазывая красным никому ненужную теперь надпись. И ухожу, тихо прикрыв за собой дверь.

Бог был пьян, когда создавал наш мир.

Раскаленный багровый диск нещадно палит, плавя серую дорожную пыль. Пахнет конским навозом, дымом и падалью. Пара стервятников кружат в полинявшем небе, выискивая себе добычу.

Я стою на крыльце, невидящим взглядом дырявя забрызганный кровью лист. После слов "Количество жизней" тянется мучительно длинный прочерк.

***
- Сколько жизней ты готов забрать? - вопрос стучит в висках позабытым сном.

- Нисколько! - я молод, горяч и чертовски наивен.

- Ты хорошо подумал над своим решением? - чиновник из Комиссариата управления лицензированием убийств не мигая смотрит мне в глаза.

- Без сомнения! - я с вызовом вскидываю голову. - Я против этой варварской системы! И считаю, что никто!.. Слышите! Никто не в праве отнимать жизнь у другого человека!

- Тогда обязан тебе напомнить действующее законодательство республики, - комиссар начинает перебирать бумаги, не обращая внимания на мой оппозиционный выпад. - Согласно статье 24 пункт первый, все граждане достигшие 20 лет обязаны определить для себя сколько убийств они совершат за свою жизнь. Количество допустимых вариантов от 1 до 50. Пункт два: если гражданин решит отказаться от своего права на убийство, то он получает нулевую лицензию. И наконец три: в случае ее нарушения, он будет отправлен на исправление в инкубационный тюремный блок. Срок заключения - пожизненный, - комиссар снова внимательно смотрит на меня поверх очков, давая возможность изменить решение.

- Не буду никого убивать! - я чувствую себя почти героем.

- Я понял тебя, - служащий Комиссариата протягивает мою лицензию. В графе количество жизней тянется четкий и идеально прямой прочерк.

***
Они пришли ночью. Те, кто выбрал для себя цифру 50 просто ради садистского удовольствия. Прокрались тихо, вскрыв заднюю дверь. И когда в доме зажегся свет, они были уже везде - в каждой комнате, возле каждой кровати.

Маму застрелили первой - она даже не успела закричать. Я слышу, как рычит отец, пытаясь в порыве отчаяния защитить ее уже мертвое тело.

Надо мной взметнулся нож. Я уворачиваюсь, падая на пол,  отползаю под кровать. Громкий визг сестренки прорезает воздух. Я вижу, как ее босые ноги подскальзываются на холодном полу. Она спотыкается, падает и вздрагивает всем телом от оглушительного выстрела. Красные брызги разлетаются во все стороны, оставляя жуткие пятна на обоях и нежно-голубом ковре.

Моя рука вдруг натыкается на холодную сталь. Автоматическое ружье отца. Он выбрал для себя когда-то 10 жизней.
- Для защиты, - всегда повторял он мне.
- Это не имеет значение. Убийство есть убийство! - с ребяческим максимализмом обвинял я его.

Почему ружье здесь?! Почему не в комнате родителей?

Я выползаю из-под кровати и нажимаю спусковой крючок. Страх, отчаянье, боль стучат в висках длинными щелкающими очередями. Крики вокруг давно стихли, а я всё жму и жму на гашетку, пока из ствола не вылетает последний патрон.

- Вы нарушили статью 24 пункт 3, вы совершили убийство не имея на это лицензии! - громогласный голос судьи вершит закон, где я главный преступник.

- Я защищался! - кричу, пытаюсь оправдаться.

- Приговаривается к лишения свободы и исправительному наказанию... - моя жизнь разделяется на до и после. Перед глазами длинной полосой плывет росчерк сделанного когда-то выбора.

***
ИТБ - инкубационный тюремный блок. Там нет инквизиторских щипцов и раскаленных углей, там никто не ломает тебе кости и не загонят под ногти иглы. Там стерильно, тепло и светло. Но лучше бы в средневековые казематы! Лучше тело под пытки! Лучше бы на костер!..

Информационно-исправительная машина (ИИМ-5), к которой меня подключили, очень умна. Она выбирает из памяти только те моменты, на которые у мозга самый сильный сигнал боли. И они крутятся-крутятся-крутятся... сводя с ума.

Сознание цепляет мысль, почему по прошествию вечности боль не притупилось? Почему нет смирения и привыкания? Почему я до сих пор чувствую всё так, словно это произошло мгновенье назад?

Остервенелое рычание отца. Тело матери. Детские босые ноги поскользнувшиеся на голом полу. И кровь. Господи, откуда столько крови!.. Я выплевываю ее из искаженного мукой рта. Мои мученья растянулись в вечности безжизненной линией на экране кардиомонитора ИИМ. И нет конца этому прочерку, так опрометчиво принятого когда-то решения.

***
Я смотрю в безжизненное небо.
Всё это было в прошлой жизни, даже может не со мной. Но когда восемь лет назад ко мне пришли чиновники из Комиссариата, мне даже не было необходимости озвучивать свой ответ. Им хватило просто взглянуть мне в глаза, чтобы понять.

- Мы предлагаем вам стать комиссаром, - даже бывалый служака ежится под моим взглядом. - Вы будете наделены особыми полномочиями и обладать безграничной лицензией. В ваши обязанности будет входить...

Комиссару не обязательно убивать людей. Он тот, кто следит за порядком. Он тот, кто приходит в твое двадцатилетие с единственным вопросом и выдает тебе право на жизнь и смерть других людей.

Но... Длинный прочерк болит застарелым шрамом на сердце. В мире убийц пацифистам нет места. Я достаю из кармана нож. Не бойся, друг мой, это вовсе не смерть. Сегодня я дарю тебе освобождение...