А тем временем...

   Ночью спали почти все. Небо, убрав бриллианты созвездий в сундук, дремало по-домашнему, обернув плечи горизонта серым пуховым платком облаков. Месяц, сунув ладони подмышки и скрестив руки на манер кренделя, едва заметно раскачивался в кресле.

  Деревья отдыхали, как им и положено - стоя. Свернувшись тугим клубком, упрятав холодные носы ближе к животу, вздрагивали во сне, переживая погоню, лисы и волки. Кабаны, не особо заботясь о скрытности, храпели, протаивали пятачком ямку в снегу.

   Возмутившись столь беззаботному провождению жизни и дабы не бодрствовать в одиночестве, рассвет принялся будить округу и призвал подсобит ветер. Тот, как сумел, растолкал лес и деревья принялись сладко, до хруста, потягиваться, разумеется от мороза. Казалось даже, что они зевают, прилично прикрыв дупла белым платком снега. Томные их со сна движения были неловки, но, тем не менее, милы.

   Но то всё вверху, на должной высоте, откуда можно следить за солнцем с самого его появления в дверях дня. Внизу же, с исподу, натягивая на себя одеяло снега, гавкала недовольно косуля. Перепутав день с ночью, она бегала по лесным тропинкам, принимая их за свои собственные, шумела, мешая всем спать, и притомилась только к утру. От того -то теперь была недовольна мышью, что хлопотала по хозяйству у неё на виду. Мышь нарочно громко переставляла пустые горшочки из-под мака у себя на кухне, в надежде, что косуля догадается, в конце концов, встать.
- Ишь, лежебока! - Ворчала мышь, и не дождавшись, пока косуля протрёт-таки глаза, оставила греметь посудой и стала накрывать на стол...

   Синицы, тем временем, уже позавтракали и примеряли разноцветные  лоскуты, из которых надо было сострочить нечто приличное, дабы встретить весну как полагается. Хотя... помнится, у неё самой всего вдоволь, особенно зелёного и голубого, да и успеется должно, ибо впереди ещё длинный... короткий февраль.