Хрустальная мечта

     Отпуск внезапно закончился, напоследок оставив мне лишь день, чтобы успеть вернуться домой. Холодное лето отступило, и осень нежданно прокралась в наши края, принеся с собой порывы холодного ветра. Я уставился в окно вагона, глядя на пожелтевшие кроны берёз, проплывающих вдоль железной дороги навстречу летящему поезду, боясь пропустить безымянный полустанок, чтобы взглянуть на него на мгновение и предаться нахлынувшим чувствам от связанного с ними потока воспоминаний.

     Вдруг сердце забилось чаще, почти заглушая стук вагонных колёс, приближающих меня к знакомому месту. Уже несколько раз я сверил часы и стал медленно пробираться к двери купе, чтобы разглядеть безлюдную платформу из окна коридора.

     – Пап, ты куда? – насторожилась дочь, приподнимаясь со своего места.
     – Не волнуйся, я скоро вернусь, – ответил я, накрывая её одеялом.
     – А что там, что? – спросила дочь.

     Я снова взглянул на часы, глубоко вздохнул и с неохотой ответил:

     – Там мои воспоминания…
 
     Не обувая ботинок, я прямо в носках вышел в коридор, закрыл руками голову, чтобы глазам не мешал свет вагона, и в напряжении уставился в окно, ожидая приближения встречи с безымянной платформой. Хотя нет, название у неё конечно же было – какой-то там километр, но я его уже забыл, а может даже и не знал никогда.
   
     Вот закончилась сплошная стена леса, вот замелькали одиночные деревья перед полем, вот, извиваясь словно змея, показалась разбитая ухабами просёлочная дорога и следом за ней пролетела безымянная платформа, лишь на мгновение заслонив серой полосой уходящую в глубь тёмного леса дорогу в мои воспоминания двадцатилетней давности.

     Я постоял у окна ещё несколько минут, словно надеясь на то, что увиденная картинка повторится снова, и, вздохнув от безысходности, вернулся в купе.

     – Пап, расскажи, что там произошло, на этой станции? – снова спросила дочь, надеясь, что ещё какое-то время можно будет не ложиться спать. – Мам, давай вместе попросим!

     – Эта давняя история, с тех пор прошло уже двадцать лет, – сделал я последнюю попытку отказаться от исповеди.

     – Двадцать лет назад? – улыбнулась жена, на мгновение оторвавшись от журнала, купленного на вокзале перед поездкой, и махнула рукой. – Да мы тогда ещё и знакомы-то не были.

      Я ещё раз зачем-то посмотрел на часы и, собравшись с мыслями, решил, что когда-нибудь надо об этом рассказать. Так почему же не сейчас?

     – Это грустная история… Началось всё с того, что я опоздал на свой поезд в Великих Луках. Я тогда часто ездил в командировки, и всегда ездил в беспересадочном вагоне. А тут задержался на какие-то полчаса, и единственным вариантом уехать было сесть на почтово-багажный поезд до станции Дно, а там рано утром пересесть на проходящий скорый.

     – А что значит «почтово-багажный»? – удивилась дочь. – Ты что, ехал в грузовом вагоне вместе с посылками?

     – Нет, – ответил я, – это обычный поезд, только локомотив тянет один плацкартный вагон и один товарный. Ехал такой поезд очень медленно, потому что останавливался на каждом полустанке, а перевозили на нём почту и свежие газеты – их в то время очень многие читали. Местные жители почему-то окрестили такой поезд «Тарзаном». И если ты будешь меня перебивать, я доберусь до окончания своей истории ещё медленнее, чем ездил он.
 
     Дочь молча кивнула и устроилась поудобнее, чтобы слушать продолжение.

     – До отправления поезда оставалось несколько минут. Я уже стоял у подножки вагона и вдруг вспомнил, что не купил в дорогу питья, а в «Тарзане» воду, конечно же, не продавали. Да её вообще тогда не продавали, все пили прямо из-под крана…

     – Провожающие, покиньте вагон, отправляемся, – громко объявила проводница.
     – Я уже не успею добежать до буфета? – с надеждой спросил я.
     – Добежать успеешь, – не без доли иронии ответила проводница. – Но поезд ждать не будет.
     – Жаль, – вздохнул я и направился к вагону.
     – Проходите в вагон, не задерживайте отправление, – проводница стала подгонять курильщиков, стоящих возле вагона.

     И в этот момент неожиданно раздался звук стравливаемого воздуха, словно бы кто-то открыл вентиль капучинатора у огромной кофеварки, и под вагоном заскрежетали металлические конструкции, будто бы толстые струны натягивались на гигантские колки.

     – Согласно ПТЭ поезд теперь не тронется до окончания продувки тормозов, – монотонно произнёс стоящий рядом седой мужчина в форме железнодорожника, отставив в сторону свою колотушку, и не спеша достал из пачки очередную папиросу.
     – А что такое пэ тэ э? – перебила меня дочь.
     – Да, а что такое ПТЭ? – переспросил я у вагонного обходчика, адресуя ему вопрос дочери.
     – Это Правила технической эксплуатации железных дорог, – деловито ответил железнодорожник, пуская следом кольцо табачного дыма.  – Ты, кстати, хотел сбегать в буфет, – обратился он ко мне, – так у тебя есть на это целых десять минут.
     – Спасибо, дружище, – обрадовался я и, не раздумывая бросился из вагона на улицу.
     – Куда? – Закричала проводница, пытаясь преградить мне путь. – Поезд ждать не будет!
     – Точно десять минут? – на всякий случай переспросил я обходчика.
     – Точнее не бывает, – кивнул он в ответ. – Регламент. Только эй, парень, буфет уже не работает. Беги до конца перрона, там по путепроводу наверх и налево. Там прямо под лестницей кафе.

     Я быстро посмотрел на часы, мысленно откладывая угол между стрелками в пять минут, когда мне нужно будет возвращаться обратно, и побежал в сторону лестницы, считая шаги под левую ногу. Через минуту я уже был на путепроводе, а ещё через одну уже сбегал по лестнице с другой стороны путей к зданию кафе. Ещё две минуты ушло на покупку бутылки минеральной воды, и, не сбиваясь с графика, я бросился в обратный путь.

     Когда я взбегал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и сделал уже шагов двадцать, я её даже не заметил…

     Нет, конечно, я её видел, но не придал этому значения. Хрупкая девушка лет двадцати со слезами на глазах тащила по ступенькам огромный красный чемодан со сломанным колёсиком. Я сделал ещё несколько шагов по инерции, пока не оказался наверху путепровода и сообразил, что она опаздывает на «Тарзан». Точнее, она бы уже опоздала, но ещё не знает об этом. У меня так бывало не раз – бежишь куда-то и боишься лишний раз посмотреть на часы, надеясь в душе, что стрелки нарочно для меня остановились на том месте, когда я смотрел на них в последний раз. И только в конце пути выясняешь, что твои усилия были напрасны. Девушка к своему счастью давно не смотрела на часы, поэтому выкладывалась из последних сил, стараясь успеть на свой поезд, который по невероятной случайности всё ещё стоял на станции.

     Я остановился, развернулся на ходу и пошёл к ней навстречу как раз в тот момент, когда она взбиралась на последние ступеньки.

    – Тебе на дновский поезд? – бесцеремонно обратился я к ней. – Давай помогу, – предложил я, принимая из её ослабевших рук ручку чемодана.
    – Да, – беспомощно простонала она, – я очень опаздываю.
    – К сожалению, ты уже опоздала, – ответил я, показывая ей пальцем на стрелку своих наручных часов.

     Она чуть не рухнула наземь от моих слов, я едва успел поддержать её за руку.

    – А как вы думаете, я смогу ещё сдать свой билет? Потому что иначе у меня не хватит денег, чтобы купить новый, – девушка расплакалась окончательно. – А следующий будет только завтра…
    – Да не расстраивайся ты так, – я попытался её успокоить. – Проводница сказала, что одного пассажира не хватает, и вот, мне пришлось задержать поезд, пока ты не придёшь. Вон, посмотри, он ещё стоит, – я махнул рукой вниз под путепровод, из-под которого торчал хвост нашего «Тарзана».
    – Как это – задержать поезд? – удивилась девушка.
    – С помощью волшебства, разумеется, – улыбнулся я. – Ну-ка, давай-ка бегом вперёд. Беги и кричи: «Не уезжайте, я здесь!»

     Я подхватил её чемодан за ручку, но он оказался просто неподъёмным. Пришлось перевернуть его боком и катить на двух вихляющихся, ещё не до конца отломанных колёсах. Девушка по моему совету побежала вперёд на перрон.

    – Не уезжайте, я здесь! – кричала она на ходу проводнице, хотя та спокойно стояла возле вагона и не торопилась к отправлению.
    «Святая простота!» – подумал я, перетаскивая кривоногий чемодан вниз по ступенькам, стараясь не отломать оставшиеся колёса.
    – Успел, ты ж подумай! – сказала проводница. – А ну-ка, что там, за спиной? С пивом не пущу!
    – Минералка, – ответил я проводнице, повернув бутылку так, чтобы она могла убедиться в правоте моих слов, и стал запихивать тяжеленный чемодан в тамбур вагона.
    – У тебя что там, кирпичи? – прокряхтел я, обращаясь к девушке.
    – Нет, – засмеялась она, – там учебники.

     Мы протолкнулись в до отказа набитый вагон. Я предложил оставить чемодан в тамбуре под предлогом того, что его всё равно никто не унесёт, а мы пошли вдоль вагона в поисках свободного места. Все полки были заняты настолько плотно, что на некоторых из них умудрялись разместиться до пяти человек. Самые удачливые пассажиры расположились на верхних полках и с высоты своего положения смотрели на остальных с нескрываемым чувством превосходства.

    – Вот уж не думал, что этот «Восточный экспресс» пользуется такой популярностью, – иронично пошутил я.
    – Да это кто с работы возвращается, кто на дачу едет, – объяснила девушка. – Здесь всегда так. Но через полчаса тут уже никого не останется. Меня, кстати, Таня зовут.

     Мы нашли пустующую половинку бокового плацкартного места и уселись в уголке, прижавшись друг к другу. Слезы на Таниных щеках давно высохли, и улыбающаяся она показалась мне очень даже симпатичной. Её белокурые волосы скрывали ещё детское личико кукольной внешности, а сама она была такая наивная, словно бы училась она не на втором курсе сельскохозяйственного института, а в пятом классе общеобразовательной школы. Нет, она не была глупой, как мне показалось вначале. Просто она была очень доверчивой. Её большие голубые глаза смотрели на мир с детской непосредственностью, заставляя ресницы хлопать от удивления по любому поводу. Я бы даже не удивился, что она до сих пор читает сказки и верит в чудесные превращения. Если бы не тяжёлый чемодан, набитый книгами, так не соответствующий её образу, я бы даже засомневался, что эта скромная девочка самостоятельно добирается до дому, а не потерялась случайно на вокзале у каких-то нерадивых родителей.

     Таня рассказывала о своей учёбе, о подружках по общежитию, с которыми приходится делить свою нелёгкую студенческую судьбу, о том, как едва не завалила сессию, попавшись на экзамене со шпаргалкой, и о том, почему учебники пришлось забирать на всё лето домой из-за предстоящего ремонта общежития.

     – Вот такая вот я зателёпа, – подвела она итог своим приключениям.
     – А едешь далеко?
     – До Дно. Почти. Знаешь такую станцию?
     – Конечно. Там же место пропало одно.
     – Верно! – обрадовалась Таня. – Корзина, картина, картонка и маленькая собачонка.
     – А учишься где?
     – В сельскохозяйственном. Мой папа лесничий, и я пошла по его стопам, и фамилия у нас соответствующая – Лесницкие мы.
     – Ну… Тебя за одну только фамилию стоило принять в институт.
     – Вот папу и приняли, когда он после армии пришёл поступать, – засмеялась Таня.
     – А ты чего говоришь шёпотом? – засмеялся я, хотя и сам недавно заметил, что за те полчаса, что мы находились в пути, дачники со своим скарбом покинули вагон, и мы остались одни.
     – Пойдём сядем за столик? – предложила Таня. – Теперь твоя очередь. Давай, рассказывай, как тебе удалось задержать поезд на десять минут?
     – Я же говорил, волшебство, – ответил я ей, прикрывая рот ладонью чтобы придать таинственности своему объяснению. – Ты вот думаешь, я простой пассажир? А вот и нет, я самый настоящий Дед Мороз.
     – Ты выглядишь слишком молодым для того, чтобы быть дедом, – улыбнулась Таня, – тебе скорее всего лет двадцать пять.
     – Ну, скажем так, я выгляжу на тридцать, – уточнил я, – но это потому, что в северном климате я хорошо сохранился.

     Я смотрел в её детские голубые глаза и который раз ловил себя на мысли, что эта девушка настолько наивна, что вполне вероятно она до сих пор может верить в существование Деда Мороза. Она даже чем-то напоминала мне Настеньку из детского фильма «Морозко», такая же веснушчатая простушка с широко раскрытыми глазами, всматривающимися в меня с нескрываемым удивлением, словно я и в самом деле казался ей сказочным персонажем.

     – Но сейчас ведь лето! Как же ты пользуешься своим волшебством? – с хитрецой во взгляде спросила Таня, непроизвольно прикусив нижнюю губу, выражая таким образом лёгкую степень недоверия.
     – Я делаю добрые дела круглый год, – убедительно ответил я, и в своём утверждении ничуть не слукавил. – Вот какая у тебя есть мечта? Загадывай. Я непременно её исполню.
     – Я хочу мотоцикл! – выпалила Таня, даже немного подпрыгнув на своём месте.

     Я на несколько мгновений закрыл глаза, сомкнул перед собой пальцы рук в виде шара, помолчал несколько секунд, потом закатил глаза к потолку и утвердительно произнёс:

     – Вижу… Красный, сверкающий хромом, и очень быстрый.
     – Да! Да! – удивилась Таня. – Но как ты узнал, что именно о таком я и мечтаю?

     Ну а о каком ещё мотоцикле могла мечтать хрупкая девочка с красным чемоданом?

     – У тебя непременно будет такой мотоцикл, – уверенно пообещал я.
     – Ах, если бы, – замахала руками Таня. – Это слишком несбыточная мечта. А вообще я хочу… – она вскинула голову и сощурилась, словно рассматривая мелкий текст у меня над головой, – я хочу настоящий бразильский кофе в зёрнах в подарок маме на день рождения. Деду Морозу по силам совершить такое чудо?
     – Прямо сейчас? – спросил я, сделав серьёзный вид, стараясь не рассмеяться. – Могу, – сказал я, утвердительно кивнув головой, – правда, для этого придётся снова остановить поезд. Хотя… в один день… одно и то же волшебство… может не сработать.
     – Нет, что ты, не надо, – засмеялась Таня, и по её глазам я понял, что она искренне верит каждому моему слову. – Не надо опять останавливать поезд!
     – А когда у мамы день рождения? – на всякий случай поинтересовался я.
     – Через неделю. Но ты не думай, я не навязываюсь. Я просто подумала, что раз ты живёшь в городе, то он у вас продаётся, – вздохнула Таня и учащённо захлопала ресницами.
     – Ну не может же Дед Мороз отказать ребёнку в подарке! Тем более, для мамы, – возразил я. – Диктуй адрес, я пришлю по почте.
     – Деревня Заполье, дом три, – с надеждой в глазах прошептала Таня. – Ты правда пришлёшь?
     – Слово Деда Мороза! – ответил я, приложив правую руку к сердцу.

     Таня действительно радовалась, как ребёнок. Я смотрел на неё и удивлялся, настолько она искренна, доверчива и скромна. Определённо, её ожидания невозможно было обмануть. Её вообще нельзя было обманывать. И если уж она поверила в мою игру, то я непременно решил продолжать играть до конца. Ну конечно же, я пришлю упаковку кофе этой наивной девочке! Я даже представил себе тот радостный для неё момент, когда она получает посылку, открывает несколько слоёв упаковочной бумаги и целует пакет с кофейными зёрнами прямо в синий бантик. Да, бантик надо будет обязательно привязать к упаковке. Он как раз подойдёт к её голубым глазам.

     – Я в тебя верю! – Таня взяла руками мою руку и прижала к себе. – Я всегда в тебя верила.
     – А зачем тебе мотоцикл? – вдруг переключился я, – ты что же, умеешь на нём кататься?
     – Конечно! – удивилась Таня. – У нас в деревне все с детства умеют, и у моего папы есть. Но у него старенький и трёхколёсный, а я мечтаю накопить на свой.
     – Ну, а если придётся его ремонтировать? – засомневался я, что это будет Тане по силам.
     – Ничего страшного, у меня есть ребята знакомые, покупают мотоциклы в Москве, тут перепродают. Они мне помогут, – улыбнулась Таня.
     – А я вот, представляешь, ни разу на мотоцикле не ездил.
     – Да ты что? Да ладно! – не поверила Таня. – Я вот когда я накоплю, обязательно дам тебе прокатиться. Только у меня нет таких денег, и никогда не будет…
     – А сколько он стоит? – спросил я. – Я совсем не разбираюсь в мотоциклах.
     – Двести тысяч, – вздохнула Таня.
     – Ого! – удивился я. – Наверное, это очень хороший мотоцикл?
     – Самый лучший! Но со стипендии мне никогда не накопить. Папа с радостью помог бы, но и у него столько нет, – засмеялась Таня, разведя руки в стороны. – Это моя хрустальная мечта.
     – А ты верь в чудеса! – подмигнул я Тане. – Они иногда сбываются.

     Я пытался представить эту хрупкую девочку верхом на мотоцикле, летящую с развевающимися по ветру волосами по просторам полей в окрестностях Заполья, за которой мчится кортеж из мальчишек из ближайших деревень, но моей фантазии не хватало. Как она может управляться с такой недетской техникой? Я когда-то сам пару раз пробовал тронуться на мотоцикле соседа по гаражному кооперативу, но у меня ничего не получилось, а когда я вместе с его «Чи-Зетом» повалился набок, сосед и вовсе перестал подпускать меня к своему железному коню.

     Мы ещё долго говорили с Таней о чём-то, пока поезд еле тащился по маршруту, останавливаясь чуть ли не у каждого столба, и, кажется, за шесть часов пути я так много узнал об этой девочке, словно был знаком с нею целую вечность. Я бы слушал и слушал её наивные рассказы в тишине опустевшего вагона под стук колёс, биение сердец и шорох её ресниц, как вдруг она встрепенулась, всматриваясь в темноту леса, мелькающего за окном, и с дрожью в голосе прошептала:

     – Следующая остановка – моя…
     – Разве ты едешь не до конечной? – удивился я, посмотрев на часы. – Два часа ночи. Тебя кто-нибудь встретит?
     – Папа всегда встречает.
     – Так поздно?
     – Ну так другие поезда тут не останавливаются, – засмеялась Таня.

     Мы прошли сквозь пустой вагон к дальнему тамбуру. Чемодан был на месте, никто из дачников на него не позарился. За окном мелькали телеграфные столбы, приближая нас к неминуемому расставанию. Таня осторожно подняла голову вверх и посмотрела на меня с частичкой грусти. Мне даже показалось, что на её глазах снова засверкали искринки света от тусклого фонаря над дверью, выдававшие неудержимое появление слёз, как бы она ни пыталась их скрыть.

     – Мы с тобой больше никогда не увидимся? – шёпотом спросила она.
 
    Я долго всматривался в её цепляющийся за надежду взгляд, подбирая слова так, чтобы как можно точнее сформулировать и без того очевидный ответ. Но обмануть эту наивную девочку я не мог.

     – Нет, – ответил я, пожимая плечами, вместив в это короткое, как выстрел, слово определение неизбежности, и нежно обнял её, вслушиваясь в трепетную дрожь её юного сердца.

     Так, прижавшись друг другу, мы простояли, пожалуй, минуту, пока нашу тишину не нарушила проводница, ворвавшаяся в тамбур, чтобы нас разлучить.

     – Прибываем, платформа «Двести пятьдесят восьмой километр», – громко оповестила она, открыла дверь на улицу и принялась протирать поручни жёлтой махровой тряпкой.

     С улицы повеяло ночной прохладой свежего июньского воздуха, и шум вагонных колёс, доносящийся с улицы, заглушил стук Таниного сердца. Вскоре под вагоном заскрежетал металл вгрызающихся в колёсную пару тормозных колодок, замедляя и без того еле ползущий поезд, по составу пробежала волна вибрации, подтолкнувшая нас с Таней друг к другу так, что мы едва не потеряли равновесие, и через несколько мгновений «Тарзан» остановился.

     – Ну что, долго ещё будете обниматься? – крикнула проводница, опуская подножку. – Стоим одну минуту.

     Я помог Тане спуститься на платформу и потянул чемодан за ручку, забыв, что у него нет одного колеса, и чуть не уронил его себе на ноги. Подтащив чемодан до края ступеней, я спустился на платформу и стянул его вниз.

    – Ну что, пора прощаться? – с грустью сказал я и огляделся по сторонам. – А где же твой папа?

     На платформе кроме нас никого не было.

     – Приедет, – Таня развела руками в стороны. – Может быть, мотоцикл у него не завёлся.
     – Эй, парень, – поторопила меня проводница, – прыгай уже в вагон, отправляемся.
     – Ну а как я её тут одну оставлю, в чистом поле? – крикнул я проводнице в ответ. – Я остаюсь.
     – Следующий поезд пойдёт через сутки, – предупредила проводница.
     – Я в курсе, – ответил я. – А до Дно далеко?
     – Десять километров.
     – Я доберусь! – уверенно сказал я.
     – Ну, как знаешь, – махнула рукой проводница, убирая подножку, и выставила жёлтый флаг.

     Машинист дал короткий гудок и «Тарзан» медленно покатил прочь, унося с собой стук колёс, тормозной скрежет и шумную проводницу. Красные фонари в хвосте вагона были видны ещё несколько минут, а когда поезд скрылся за поворотом, над полустанком нависла долгожданная тишина, пронизанная скрипом затаившихся в траве кузнечиков и беспросветная темнота, какая только бывает в летнюю безлунную ночь.

     Таня смотрела на меня влюблёнными глазами и, улыбаясь, с нескрываемым восторгом вдруг закричала на весь лес:

     – Ты настоящий!..

     Я вначале не понял её слов, но быстро сообразил, что она имела в виду, и, продолжая играть роль Деда Мороза, ответил, что это самое простое волшебство, на которое я способен.

     – Ну что, идём пешком? – спросил я, оглядев пустоту вокруг платформы, и протянул ей правую руку.
     – Да куда ж мы с этим чемоданом? – Таня недовольно пнула свой кладезь знаний. – Давай дождёмся папу. Он обязательно приедет!

     Мы уселись на полуразвалившуюся скамейку в конце платформы и стали ждать. Луны совсем не было видно, и через некоторое время глаза привыкли к темноте. Вскоре на небе отчётливо стали различимы наиболее яркие звёзды. Их, конечно, было видно не так много, как зимой, но отдельные точки всё же просматривались сквозь пелену белой ночи. В нашей местности летом ночи не по-настоящему белые, потому что читать при таком освещении всё равно невозможно, но если хорошо присмотреться, то в северной части неба всё же можно заметить узкую светлую полосу, в которую солнечные лучи из-под линии горизонта частично пробиваются сквозь атмосферу.

     – А где север? – спросила Таня. – Нас в школе учили, конечно, только я всё забыла.
     – Это просто, – пояснил я. – Вон, видишь ковш Большой Медведицы? Через две крайние звёздочки на чаше ковша мысленно проводишь отрезок и отсчитываешь пять таких же расстояний. Там будет Полярная звезда, вокруг неё поворачивается небо. Ну, точнее, поворачивается Земля, но в нашем случае нам удобнее считать, что всё наоборот: все звёзды движутся на небе по кругу, кроме неё. Вот, от Полярной звезды опускаешь линию вниз – и в точке, где она пересекается с горизонтом, и есть север.
     – Точно! Теперь вспомнила. А ты умеешь определять время по звёздам?
     – Конечно, – уверенно ответил я, представляя, как же кстати мне сейчас пригодятся знания, полученные на факультативе по астрономии. – Я только по звёздам и определяю, а часы ношу исключительно для красоты.
     – Научи меня! – обрадовалась Таня и по-детски захлопала в ладоши.
     – Легко… Вот, смотри, – я осторожно обнял её за плечо, показывая рукой в небо нужное направление, – две знакомые нам звезды Большой Медведицы – это стрелка. Полярная звезда – это центр небесных часов. Если бы это были обычные часы, то сколько часов показывала бы стрелка?
     – Стрелка лежит горизонтально. То есть, девять?
     – Верно. Теперь прибавляем порядковый номер месяца от начала года.
     – Шесть!
     – И ещё почти половинку, ведь сегодня четырнадцатое число.
     – Пятнадцать с половиной, – подсчитала Таня.
     – Теперь умножаем это число на два и вычитаем результат из пятидесяти пяти. Если оно будет больше двадцати четырёх, вычитаем двадцать четыре. К тому, что получилось, прибавляем два – это и будет время в целых часах.

     Таня на минуту задумалась, считая в уме, и в итоге у неё получилось два часа.

     – Как?.. – Её глаза по-детски засветились от удивления, когда она повернула моё запястье и посмотрела на часы, которые показывали двадцать минут третьего. – Как?! Это невероятно!
     – Ну, на самом деле, надо брать 55.3, – уточнил я. – Это число подобрано специально на конкретную дату, когда ровно в полночь стрелка Большой Медведицы показывает строго вверх. После этого дня звёздная стрелка в полночь каждый месяц смещается на один час. Ну, точнее, почти на час.

     Она смотрела на меня с неподдельным восхищением, широко раскрыв глаза, и внимательно слушала каждое моё слово, словно бы я рассказывал ей добрую сказку.

     – А зачем надо прибавлять два часа в конце? – лукаво спросила Таня, всё ещё надеясь, что результат получился случайно.
     – Это поправка на декретное и летнее время, поэтому зимой вместо двух часов надо прибавлять только один.
     – Ты и вправду волшебник! – не преставала удивляться Таня. – Ой, смотри, смотри, – вдруг закричала она, – там только что пролетела упавшая звезда.
     – Нет, – успокоил я её, – все звёзды на месте. Это метеор, небольшой камешек, прилетевший к Земле из пояса астероидов.
     – Я слышала, что если успеть загадать желание, пока он летит, то оно обязательно сбудется.

     Я хотел ей сказать, что причинно-следственную связь метеоров с исполнением желаний наука ставит под сомнение, но мне очень захотелось удивить её снова, пусть для этого мне и пришлось бы немного слукавить.

     – Думаю, ты можешь попробовать загадать желание снова, – улыбнулся я, закидывая голову к небу.
     – А он полетит обратно? – удивилась Таня, и её глаза расширились ещё сильнее.
     – Разумеется. Но это зависит от того, насколько сильно твоё желание, – как можно убедительнее сказал я, зная из курса астрономии, что яркие метеоры при благоприятных условиях можно наблюдать до нескольких вспышек в час.

     Таня обняла меня за руку, положила голову мне на плечо и стала пристально всматриваться в ночное небо, надеясь на ещё один шанс поймать удачу. Она даже перестала моргать, боясь пропустить важное для неё событие. Я терпеливо ждал, накручивая на палец прядку её волос, умиляясь её наивностью, и представлял, как она обрадуется, увидев очередной метеор, нарочно прилетевший исполнять её желание.  Минут десять космос не спешил дарить Тане мгновение радости, словно испытывая её концентрацию внимания, но, когда очередной метеор прочертил в тёмном небе свой светящийся след, она была просто без ума от счастья.

     – Я видела! Я загадала! – радостно закричала она. – Теперь у меня точно будет собственный мотоцикл!
     – Я в этом и не сомневаюсь, – ответил я. – Вон, слышишь, вдалеке даже слышен рокот его приближающегося мотора?

     Вначале я думал, мне показалось. Но нет, со звуком стрекотания кузнечиков явственно конкурировал рёв мотоцикла, и вскоре в глубине леса замаячил мерцающий огонёк. Свет от фары выписывал странные фигуры, повторяя причудливые изгибы грунтовой дороги, то подпрыгивая на ухабах, то рыская из стороны в сторону, и вот, наконец мотоцикл с коляской выбрался их зарослей кустов и остановился возле нашей скамейки.

     – Папа, где же ты пропадал? – Таня бросилась навстречу мотоциклисту.
     – Да вот, всё никак было не завести этот драндулет, – он в сердцах даже пнул ногой по переднему колесу своего старенького «Урала».

     Танин отец был небольшого роста, коренастый усатый мужчина лет сорока пяти,
и в своей кожаной куртке и сапогах с высокими голенищами больше походил на залихватского кавалериста из старых фильмов про революцию, чем на руководителя лесничества.

     – Познакомься, папа, это Дед Мороз, – она показала в мою сторону. – Он нарочно остался со мной, чтобы мне не было страшно, а ещё он умеет определять время по звёздам, и ты представляешь, он даже задержал поезд в Великих Луках на десять минут, а то бы я на него опоздала.

     – Василий Лукич, – представился Танин отец, протягивая мне руку. – Можно просто Лукич.
     – Дед Мороз, – представился я, пожимая его руку. – Можно просто… Дед.
     – Что же ты не задержал поезд на нашем полустанке? – с хитрецой в глазах спросил Лукич.
     – Ну что ты, папа, – бросилась защищать меня Таня, – нельзя пользоваться одним и тем же волшебством в течение дня.
     – Да ничего страшного, – отмахнулся я, – тут до Дно десять километров, а пересадка на московский поезд у меня только через четыре часа.
     – Папа, ну ты же отвезёшь его на вокзал, правда?
     – Ну конечно, отвезу, доченька, – заверил Лукич и подмигнул мне, – а то что ж Дед про нас подумает.

     Мы затолкали чемодан в люльку, но он ещё долго сопротивлялся, пока Таня смогла разместить рядом с ним свои ноги.

     – Пап, ты представляешь? Он хоть и волшебник, но никогда не ездил на мотоцикле, – поделилась Таня неожиданным пробелом в моей жизни.
     – Нет, не представляю, – удивился её отец. – А почему?
     – Равновесие держать не умею, падаю. Так что я всё по большей части на оленях, – отшутился я, усаживая на заднее сидение.

     Лукич прокачал ручку газа, и мы тронулись в ночную темноту. Ехали мы не очень быстро, но дорога была настолько разухабистой, что нас кидало из стороны в сторону. В какой-то момент я мельком посмотрел на Таню и увидел неподдельную радость на её лице: она была полностью погружена в движение, её волосы развевались в разные стороны, а её взгляд выхватывал в темноте ночного леса ориентиры, подсвечиваемые мечущейся фарой. «Да она же прирождённая мотоциклистка!» – пронеслось у меня в голове.

     У ворот дома уже встречала Танина мама, Надежда Галактионовна, укрывшись цветастой шалью, которая ничуть не спасала её он ночной прохлады. Она, конечно, очень переживала, что дочери придётся одной сидеть на пустом полустанке, и даже обрадовалась мне, когда Таня за минуту пересказала ей всё, что с нами происходило за весь предшествующий вечер.

     – Да что же вы стоите, проходите, не стесняйтесь, я вас чаем угощу, у меня и пирожки подоспели, а Вася отвезёт вас прямо к поезду.
     – Мотор до утра глушить не будем, а, Василий Лукич? – пошутил я.
     – Ай молодец, уел старика, – засмеялся он, по-отечески обнимая меня за плечи, и проводил так до самого дома. – Да мы с тобой вдвоём с толкача его враз раскочегарим.

     Чай был удивительно вкусный, не магазинный, а настоянный на каких-то целебных травах. Пирожки с капустой, как любит Таня, тоже пришлись мне по вкусу. И я не смог отказать Надежде Галактионовне в её просьбе взять с собой в дорогу пакет с пирожками. Время безвозвратно утекало, и до выезда уже оставалось чуть больше часа.

     Лукич с Надеждой Галактионовной незаметно ушли в комнату, подав Тане какие-то знаки за моей спиной, и мы с нею остались наедине.

     – Папа подремлет часок и тебя отвезёт, – сказала шёпотом Таня. – Ты не волнуйся, он не проспит.

     Мы с Таней пили чай в тёмной кухоньке и продолжали разговаривать шёпотом под тиканье старомодных ходиков с подвешенными снизу гирьками. Мои мысли были заняты гостеприимством этой семьи, вот так запросто пустившей в дом незнакомого человека. Никаких расспросов, кто я такой и откуда, как оказался в поезде и зачем от него отстал. Даже моего настоящего имени они не спросили. Лукич мог отвезти меня сразу на вокзал, без чая и без пирожков Надежды Галактионовны. Эти добродушные люди подарили мне ещё целый час общения с Таней, но и это время стремительно таяло, приближая нас к расставанию.

     – Так мы с тобой больше никогда не увидимся? – прошептала Таня, и я даже услышал, как затрепетало её сердце.
     – Нет, – честно ответил я и, улыбнувшись, нежно взял её за руку.

     Таня смотрела не меня немигающим взглядом, широко раскрыв глаза, и мне показалось, что она вот-вот заплачет. Я смотрел на неё и старался не думать о том, что судьба больше не предоставит нам случая встретиться снова. Она была так прекрасна в первых лучах восходящего солнца, пробивавшихся сквозь маленькое окошко кухни, которые, отражаясь в глубине её детских мечтательных глаз, сверкали всей чистотой её души словно искры света на гранях тонкого хрусталя. До чего же наивна была эта милая девочка! Ни один фотоаппарат не способен был бы запечатлеть её застенчивый кристальный взгляд, ни один художник не мог бы подобрать палитру красок, чтобы изобразить её чувственный образ, и ни один писатель не подобрал бы нужных слов, чтобы описать чистоту её души.

     Мы так и сидели, взявшись за руки и молчали, глядя друг другу в глаза, не обращая внимание на время. Если бы не внезапно вышедший из комнаты Лукич с заспанными глазами, я бы и не вспомнил, что я опаздываю на поезд. Лукич быстро умылся в рукомойнике, взял из тарелки остывший пирожок с капустой, улыбнулся и сказал, что пора ехать.

     – Я с вами, – с дрожью в голосе попросилась Таня.
     – Ну конечно, – одобрил Лукич и поспешил во двор заводить старенький мотоцикл.

     Надежда Галактионовна тоже вышла провожать меня на улицу, держа в руках пакет с пирожками. «Урал», как ни странно, завёлся с пол-оборота, и Таня резво запрыгнула в люльку.

     – Василий Лукич, – вдруг спросил я, – а можно я за рулём?
     – Да отчего ж нельзя? – ответил он, уступая мне место. – Попробуй.

     Он был так уверен во мне, что даже не спросил, справлюсь ли я с управлением. Я плотно уселся за руль, дождался, когда Лукич сядет сзади, и, неумело дёргано отпуская рычаг сцепления, впервые в жизни тронулся в дорогу на мотоцикле. Сначала было как-то непривычно, но я быстро освоился, выруливая между ям на грунтовой дороге. Потом грунтовка вышла на широкий грейдер и колдобины закончились. Мотоцикл резво набирал скорость, и я чувствовал, как сидящая справа Таня незримо подбадривает меня. Осмелев, я добрался до самой большой передачи и втопил, что есть духу, по середине песчаной полосы в сторону убегающего от меня горизонта.

     Ветер хлестал мне в лицо, заставляя невольно щуриться, а отсутствие опыта вселяло первобытный страх перед неизвестностью. Но ощущения от набегающей скорости настолько поглотили моё воображение, что перевесили и страх, и инстинкт самосохранения. Я летел в пустоту по уходящей в бесконечность дороге, и стройные ряды сосен вдоль обочин, казалось, наглядно опровергали аксиому о параллельности прямых, смыкаясь где-то там впереди в одной точке. Сердце ускорялось вслед за моей погоней за линией горизонта, адреналин бил фонтаном, наполняя моё тело восторгом с головы до кончиков пальцев, и ощущения от бешеной скорости окончательно победили моё сознание.

     В тот момент, когда я размышлял то ли о недостижимости горизонта, то ли об остановившемся времени, я вдруг почувствовал лёгкое похлопывание по плечу и, вернувшись в реальность, догадался, что Лукич таким жестом просит меня остановиться.  Я сбавил скорость, свернул на обочину и остановился, а через мгновение ощутил необычное состояние, словно бы я только что побывал на аттракционе в парке культуры и отдыха.

     – Дальше город, мало ли гаишники, – пояснил Лукич, когда мы менялись местами.

     Последние километры пронеслись для меня уже не так впечатляюще, потому что я их преодолел в качестве пассажира. Вскоре мы выехали с грейдера на асфальтированную дорогу, миновали автостоянку со стороны Бульвара, въехали под запрещающий знак прямо к путям и остановились напротив вокзала.

     Мы попрощались с Лукичом, и он остался у мотоцикла. Взявшись с Таней за руки, мы перебежали через пути в неположенном месте и стали ждать прихода московского поезда. В отличие от «Тарзана» он возник неожиданно, и, издав пронзительный звук, означающий его приближение, молниеносно влетел на перрон. Проводницы едва успели открыть двери вагонов, как трубный женский голос из громкоговорителя на крыше вокзала уже оповещал округу о том, что поезд отправляется.

     Шла последняя минута моего мимолётного знакомства с Таней. Я обнял её и, глядя в её набухшие от пробившихся слезинок глаза, сказал на прощание:

     – Не грусти! Всё будет хорошо! А твои желания непременно исполнятся. Слово Деда Мороза. Когда пролетала падающая звезда, я тоже загадал, чтобы твоё желание сбылось.

     Поезд уже начал медленно набирать ход, когда я выпустил из рук Танины плечи, помахал ей на прощание и запрыгнул на подножку ближайшего вагона, несмотря на возмущения проводницы.

     – Прощай! – закричала Таня мне вслед, едва сдерживая слёзы. – Ты настоящий!
 
     Поезд стремительно набирал ход, унося в бесконечность и наивную девушку Таню, и перрон, и весь вокзал с окружающими его зданиями, и через минуту вся станция целиком скрылась из виду, поглощённая густой стеной сосен, так же, как и Таня, машущих мне вслед.

     Я дал проводнице сто рублей, и она благосклонно пустила меня в свободное купе. Сев поближе к окну, я уставился на хоровод бесконечного леса. Иногда на фоне деревьев пролетали белые верстовые столбы, уносящие меня вдаль от ночного приключения, но на огромной скорости невозможно было рассмотреть даже числа на прикреплённых к ним табличкам. Безусловно, поезд мчался быстрее, чем мотоцикл, но скорость не чувствовалась так явно. Много раз до этого дня мне приходилось ездить в купе и смотреть на бескрайний простор за окном – и никогда я не испытывал такого сплетения страха и удовольствия, как почувствовал сегодня на рассвете за рулём мотоцикла.

     Я смотрел в окно, стараясь отвлечься от состояния безысходности. Скулы свело от боли так, что я не мог в тот момент говорить. Сердце закололо внизу под лопаткой, заглушая своими ударами стук колёс, и сжалось в кулак под тяжестью осознания того, что я больше никогда не увижу эту девушку с безымянного полустанка. К горлу подкатил комок недосказанных слов, по спине пробежал холод не пережитых чувств, и на глаза навернулись первые слёзы…

     – Вот и всё… – сказал я, по привычке посмотрев на часы. – Всё так и закончилось. Больше я Таню никогда и не видел.
     – Действительно, грустная история, но такая романтическая, – согласилась дочь, съёжившись под одеялом. – Но ты ведь мог к ней не приехать потом? Ты же знал её адрес! У вас ведь могли бы завязаться серьёзные отношения, правда, мам?
     – Не могли, – ответил я, укрывая дочь вторым одеялом. – Я не хотел обнадёживать чересчур доверчивую девушку.
     – Да она же в тебя влюбилась за один этот вечер! – не унималась дочь. – Мам, ну скажи, что это правда!

     Жена ничего не сказала в ответ, отложив журнал на стол, но по её едва заметной улыбке я догадался, что она полностью согласна с дочерью.

     – Возможно, и влюбилась, – ответил я дочери. – Вот потому я с ней больше и не встречался. Всё, засыпай. Я и так отнял у твоего сна много времени.

     Я пожелал дочери спокойной ночи и вышел из купе в коридор, чтобы побыть одному. Какое-то время я просто стоял, безучастно глядя в окно, потом попросил у проводницы горячего чаю с сахаром. Там же, в коридоре вагона, я не спеша допил стакан до конца, дав воспоминаниям время понемногу отпустить мои чувства, и, успокоившись, вернулся в своё купе.

     К этому времени дочь уже крепко спала. Я присел к столу, аккуратно поставив на него подстаканник, и осторожно вынул из стакана ложечку, чтобы своим звоном она не нарушила сон спящей дочери.

     – Грустная история, – включилась в разговор жена, продолжая разговор шёпотом. – Но ведь на этом она не закончилась?

     Она посмотрела на меня и серьёзно, чтобы я почувствовал, что она внимательна слушала всю историю, и в то же время с улыбкой, чтобы показать мне, что она уверена в своей правоте.

     – Я и в самом деле никогда больше не видел Таню, – глубоко вздохнув, сказал я.
     – Это несомненно, и даже очевидно, – ответила жена. – Я внимательно слушала твою историю. У неё определённо было продолжение.
     – Да? – удивился я. – И где же я прокололся?
     – Может быть, кофе?
     – Спасибо, я только что выпил чаю.
     – Кофе, – улыбнулась жена, – ты пообещал прислать Тане в качестве подарка для Надежды Галактионовны. А ты не мог обмануть её ожидания.
     – Не мог, – сделав паузу, согласился я.
     – До дня рождения мамы оставалась неделя, – рассуждала жена, – её адрес ты знал. Мне почему-то кажется, что ты не отправлял кофе по почте, а приезжал к ней домой. А Таню ты действительно не застал, она могла уехать, скажем, на сессию. Возможно, у тебя был разговор с её родителями. Или с Таниным женихом. В общем, что-то там происходило ещё, в окрестностях безымянной станции, посмотреть на которую ты выходил из купе, – с торжествующим видом сделала окончательный вывод жена.
     – Вы абсолютно правы, мисс Марпл! – я сделал вид, что согласился с выводами жены. – Именно так всё и было…
     – Значит, я угадала? – обрадовалась жена.
     – Почти с хронологической точностью.
     – Вот! Я всегда угадываю, чем закончится книга, фильм или рассказ, – ответила она и поудобнее устроилась на подушке.
     – У тебя это хорошо получается, – улыбаясь, согласился я. – Но не в этот раз.
     – То есть, продолжение истории было другое?
     – Да, всё было не так, как ты только что предсказала…

     …Я уставился в пустое окно, глядя на проплывающие мимо верхушки деревьев. Потом мой взгляд зацепился за сверкающий в предрассветном тумане рельс на соседнем пути, и, как бы я ни старался смотреть в одну точку, фокус моего внимания понемногу сползал в противоположную от движения сторону. Несколько раз я переносил взгляд вперёд, надеясь повторить попытку задержать его в той же точке, но у меня ничего не получалось. Среди макушек сосен едва проглядывала серая половинка Луны, не в силах подняться выше деревьев, и вселяла в меня печаль до тех пор, пока первые лучи Солнца не растворили её в голубом океане июньского неба.

     По приезде домой я в тот же день выполнил всё, что запланировал в отношении Тани: снял в банкомате деньги, купил на рынке килограммовую упаковку бразильского кофе в зёрнах, поскольку в те годы импортные товары в магазинах не продавались, а добывались перекупщиками на столичных рынках, потом нашёл в отделении почты новогоднюю открытку с изображением Деда Мороза, попросил работницу почты подписать поздравление красивым почерком, заодно купил прямоугольный подарочный пакет с верёвочными ручками, и досрочный новогодний подарок был готов. Ах да, чуть не забыл, ещё купил в универмаге голубую ленту, чтобы завязать из неё подарочный бантик.

     Следующие два дня я готовился к встрече. Нет, не то, что бы я сомневался, или боялся передумать – с этим никаких проблем не возникало, ведь я всё решил ещё в поезде, просто в пятницу требовалось моё присутствие на планёрке на работе, а в субботу я уже обещал навестить маму.

     Поездку к Тане я запланировал на воскресенье.

     В намеченный день я аккуратно уложил подарок в наплечную сумку и утренним поездом приехал на станцию Дно. На вокзале я изучил расписание «Тарзана», и, как я и предполагал, единственный поезд в нужном мне направлении уже давно ушёл. Я поднялся по путепроводу наверх и пошёл искать здание автостанции. Там выяснилось, что автобусы в Заполье совсем не ходят. Не было возле автостанции и вездесущих таксистов, которые либо ещё не проснулись в то воскресное утро, либо в те времена ещё не пользовались спросом у местных пассажиров.

     – Это тебе километров восемнадцать пёхать, – сказал бородатый дед, сидящий возле входа на автостанцию, с ударением на «о» в слове «километров».
     – А не десять? – уточнил я.
     – Не… Десять – это ежели напрямки по шпалам. А по дороге все восемнадцать.

     Я поблагодарил деда и направился было в сторону железной дороги, как вдруг заметил возле магазина компанию из трёх мотоциклистов. Типичные байкеры в чёрных кожаных куртках сидели на скамейке, лениво лузгая семечки.

     – Здорово, парни! – поприветствовал я. – Кто довезёт меня до Заполья?

     Самый подозрительно выглядящий из них байкер, видимо, считающийся среди остальных авторитетом, не здороваясь, деловито спросил:

     – А у тебя там, в Заполье, чё?
     – У меня там дело к лесничему. Ну так едем за сто рублей?

     Байкеры переглянулись, но соглашаться на моё предложение не торопились, что-то обсуждая шёпотом. Из обрывков их слов я собрал предложение: «Не к Таньке ли едет этот городской?»

     – А звать его как? – прижал меня первый байкер контрольным вопросом.

     Я достал из кармана железнодорожный билет, и, делая вид, что читаю его, словно записную книжку, ответил:

     – Лесницкий Василий Лукич.

     Тест оказался успешно пройден, и все трое завели свои мотоциклы. Мне показали, к кому сесть на заднее сиденье, и мы всем кортежем отправились в Заполье. Ехали мы очень быстро. Я вцепился в ручку перед сиденьем и старался не смотреть по сторонам, чтобы не свалиться где-нибудь на повороте, поэтому так и не прочувствовал удовольствия от скорости во время поездки.

     Через несколько минут мы въехали в деревню и остановились напротив ворот Таниного дома. На шум ревущих моторов на крыльцо вышел Лукич, и, узнав меня, бросился к калитке.

    – А… Дед Мороз! Проходи, милости просим, – поприветствовал меня Лукич, протягивая руку, – Наденька как раз пирожков напекла.

     Я оглянулся посмотреть на застывшие лица байкеров, на мгновение заглянул в глаза каждому и тихо произнёс:

     – Я же сказал, я по делу. Мне про ёлки перетереть надо.

     Лукич проводил меня во двор, и проводил до крыльца, не приглашая байкеров в дом.

     – Дядь Вась, а Таня дома? – крикнул кто-то из байкеров через забор.
     – Так это, – смутился Лукич, виновато посмотрев на меня, – она ещё утром с вашими на речку уехала.

     Лукич проводил меня в дом, а байкеры расположились за забором в ожидании.

     – Получается, Тани нет дома… – вздохнул я. – А ей подарок привёз.
     – Да она скоро приедет, – успокоил Лукич, – а тебе сейчас лучше подождать у нас, пока они не уедут, – он показал в сторону окна. – Мало ли, что у них на уме.

     Я посмотрел в окно, и по виду рассевшихся под забором байкеров было понятно, что разъезжаться они не собираются.

     К нам вышла Надежда Галактионовна, и, увидев меня, радушно обрадовалась:

     – Танечка так много про вас рассказывала! Вы к нам проездом?
     – Нет, я приехал нарочно. Вот, – сказал я, доставая из сумки подарочный пакет, – она просила меня привезти из города.
     – А я знаю, что там, – улыбнулась Надежда Галактионовна, показывая на торчащий из пакета голубой бантик. – Танечка не удержалась, и выдала мне свой секрет. Она была так уверена, что вы приедете! Но…  кто же знал, что именно сегодня вы с нею разминётесь.

     Меня усадили за стол, налили чаю и выставили все угощения, которые только были в доме: свежеиспечённые пирожки с капустой, сушки, мёд и шоколадные конфеты.

     – Ты не подумай, Таня девочка хорошая, ни с кем не гуляет, – вступил в разговор Лукич, – просто на речку поехала с ребятами из соседней деревни.

     – А я и не думаю, – улыбнулся я, дуя на чашку горячего чая. – Я это знаю.

     Чай пили долго, пока он не остыл, потом чайник разогрели снова, и он остыл во второй раз. Прошёл час. Надежда Галактионовна принесла фотоальбом и стала рассказывать о Танином детстве, по целой истории про каждую фотографию. Несмотря на то, что альбом был всего один, и фотографий в нём было не так уж много, за разговорами прошёл ещё один час. Потом Лукич повёл меня на участок показывать парники, сделанные своими руками, рассказал, где что посажено, какого сорта, и какая ожидается урожайность. Так прошёл следующий час, но Таня всё не возвращалась.

     – Ну надо же, – уже всерьёз нервничал Лукич, – где же Танечка так долго пропадает? Даже на обед не приехала.

     Время тикало механизмом ходиков на стене, наполняя гостеприимный дом своей монотонностью, и с тяжестью гири тянуло в приближающуюся бесконечность. Солнце уже перевалило на другую сторону дома, приближая день к его окончанию. Прошло уже часов пять, как я был в гостях, а Тани всё не было.

     – Спасибо вам за угощение, – сказал я наконец, глядя на часы, и ударил себя по коленям. – Mне уже пора на поезд.
     – Ой, ну как же так, – забеспокоилась Надежда Галактионовна, – Васенька, ну, может, за ней съездить? Целый день же человек прождал.
     – Да не волнуйтесь, пожалуйста, – ответил я. – Может, оно и к лучшему? Тане будет сюрприз.
     – Да я даже не знаю, куда они сегодня поехали, – оправдывался Лукич. – А то, может быть, останешься? – обратился он ко мне. – А утром я отвезу тебя к московскому поезду.
     – Нет, спасибо, – улыбнулся я, – я и так у вас загостился. Мне действительно пора.
     – Ну давай подождём ещё хоть десять минут, – засуетился Лукич, – я потом отвезу тебя на вокзал!
     – Не нужно, спасибо. Я договорился с дновскими байкерами, они за мной вот-вот приедут, – соврал я, потому что такой договорённости не было, но для достоверности своих слов я заинтересованно посмотрел в окно.
     – Танечка так расстроится! – с дрожью в голосе сказала Надежда Галактионовна. – Ну как же так?
     – А вы дайте мне бумагу и ручку, я напишу ей письмо. У меня есть ещё пять свободных минут.

     Лукич заметался по дому и вскоре принёс шариковую ручку и двойной листок в клеточку, вырвав его из старой Таниной тетрадки.

     «Милая Таня! – написал я вверху листка размашистым почерком. – Мне очень хотелось тебя увидеть сегодня, но звёзды на небе сошлись так, что наша встреча не состоялась. Не переживай, это просто случайность. Такая же, как и наша встреча в Великих Луках. Через твоих родителей я передаю тебе подарок, не дожидаясь Нового года, чтобы ты могла порадоваться прямо сегодня! Всегда верь в чудеса, и они обязательно сбудутся! (Уж кому, как не мне это знать). Желаю тебе счастья, радости и удачи! А главное – желаю тебе осуществления заветной мечты! Нарочно не оставляю обратного адреса, чтобы ты меня не искала и не благодарила – я это делаю от чистого сердца».

     Этими словами я закончил письмо и подписался под ним: «Дед Мороз». Потом сложил листок вчетверо и, приподняв из подарочного пакета пачку кофе с синим бантиком, подсунул листок под него.

     – Я всё там написал, – сообщил я расстроившимся Василию Лукичу и Надежде Галактионовне. – И спасибо вам за всё! У вас замечательная дочь.
     – Может быть, всё-таки останетесь? – Надежда Галактионовна цеплялась за последний шанс меня удержать.
     – Нет, мне действительно пора. Вы поймите меня правильно, – ответил я, – меня в городе ждёт моя девушка. Я не могу обнадёживать ни Таню, ни вас. Я простой Дед Мороз, и у меня задача такая – дарить подарки хорошим людям. Просто так. От чистого сердца.
     – Хороший ты парень, – сказал Лукич и по-отечески обнял меня на прощанье.
     – До свидания! – протянула к мне обе руки Надежда Галактионовна. – Вы всё-таки приезжайте к нам ещё, мы будем вам очень рады!
     – Не провожайте меня, – сказал я на прощание, – я сказал байкерам, что приезжал к Василию Лукичу по делу, и не хочу, чтобы они видели ваш растроганный вид.

     Простившись, я вышел из дома, оглянулся по сторонам возле калитки и помахал рукой вдаль воображаемым байкерам. Потом ещё раз взглянул на окно, из которого смотрели на меня Танины родители, чтобы увидеть их в последний раз и запомнить такими счастливыми на всю свою жизнь.

     От ворот дома Лесницких я направился не к грейдеру, ведущему к районному центру, а пошёл в другую сторону, к платформе «258-й километр». Шёл я как можно быстрее и не оглядывался. Больше всего в тот момент я боялся, что Лукич бросится догонять меня на мотоцикле. На окраине деревни, где дорога свернула в лес, я даже перешёл на бег, и уже через пять минут остановился отдышаться на той самой скамейке, где мы с Таней рассматривали звёзды. Дальше дороги не было, а по шпалам Лукич на мотоцикле проехать точно не сможет. Я окинул взглядом платформу, посмотрел на уходящую вдаль длинную линейку железнодорожных путей, по которым нас с Таней привёз тихоходный «Тарзан», и уверенным шагом пошёл в противоположную сторону, в направлении станции Дно.

     Идти по шпалам мне предстояло часа два. Но даже бегом я однозначно не успевал на поезд, понимая, что в ожидании следующего мне придётся всю ночь провести на вокзале. Кто хоть раз ходил по железной дороге, тот знает, что шпалы расположены на таком расстоянии друг от друга, что если идти маленькими шажками, переставляя ноги на соседние шпалы, то быстро устанешь, а если бежать, перепрыгивая через одну, то не хватает ни длины ног, ни подходящей скорости. Наступать же на острые края щебня, насыпанного между шпалами, неприятно в обоих случаях.

     Да и успевать на поезд мне не хотелось. Я шёл и представлял себе, как домой вернулась Таня, как родители рассказали ей о визите Деда Мороза, и как она расстроилась, узнав, что он пробыл в гостях целый день и только-только ушёл. Я представил её улыбку, когда Лукич передал ей пакет с подарком, как она радовалась, что я выполнил её просьбу, и привёз ей бразильский кофе, который она хотела подарить Надежде Галактионовне на день рождения. Я представлял Танино удивление, когда она читала моё письмо на тетрадном листке, и, кажется, даже чувствовал замирание её дыхания, которое едва не остановилось, пока она его дочитала. Я представлял её наивные глаза, когда она доставала из пакета новогоднюю открытку с картинкой Деда Мороза, и даже уловил искринки света, отражающихся в набежавших от смущения слезах. Я чувствовал биение её сердца, когда она переворачивала открытку и читала на обороте витиеватую надпись красивым почерком: «Танечке на осуществление хрустальной мечты!» Я даже слышал её непроизвольный вскрик, чуть не сорвавший её голосовые связки, когда под открыткой она обнаружила обычный почтовый конверт без марки, заметно разбухший в толщину. Я ощущал едва уловимый трепет её пальцев, когда она вскрывала конверт, и остановился где-то на полпути, чтобы ощутить наступившую следом тишину в доме Лесницких, заглушившую даже тиканье ходиков, висящих на стене.

     Внутри конверта Таня нашла двести тысяч рублей.

     Наталья Галактионовна, всплеснув руками, медленно опустилась на стул. Лукич взял конверт из Таниных рук, достал из него пару синих купюр и посмотрел их на просвет:

     – Невероятно. Они настоящие…
     – Он настоящий! – прошептала Таня, и в след за Надеждой Галактионовной
опустилась на стул.

     Насвистывая мелодии из любимых фильмов, я шагал вдоль железнодорожных путей, представляя себе эту картинку в доме Лесницких, довольный тем, что я предусмотрел и продолжение развития событий.

     – Это же огромные деньги, – испугался Лукич. – Новую «Волгу» можно купить! Танечка, объясни мне, что происходит.

     Таня и сама ничего не понимала. О нашей встрече в поезде она уже рассказывала родителям, и ей оставалось только дополнить историю одним уточнением:

     – В разговоре я случайно сказала, что у меня есть мечта. Ребята с нашего института занимаются мотоциклами, ну вы знаете, я говорила. Так вот, недавно они пригнали «Харлей» из Москвы. Я замечталась и просто так сказала, что мечтаю его купить, – попыталась оправдаться Таня и тут же расплакалась.

     – Кому ты сказала? – испуганно спросила Надежда Галактионовна.
     – Деду Морозу! – со всей детской наивностью ответила Таня. – Вы же сами сказали, что он приходил.
     – Мотоцикл? По цене автомобиля? – не переставал удивляться Лукич.
     – Да, папочка, – замотала головой Таня, – и он не новый, ему пятнадцать лет.
    
     Надежда Галактионовна не могла произнести ни единого слова и даже закрыла рот руками. Таня уткнулась в подушку, рыдая то ли от призрачного счастья, свалившегося на её голову, то ли от осознания того, что в следующую минуту ей скажет папа.

     – Доченька, милая, – начал Лукич, – эти деньги нужно вернуть. Я верю, он хороший парень, но такой подарок принять мы не можем.

     Таня закивала головой, не в силах произнести словами, что она согласна с решением отца, и зарыдала ещё сильнее. Надежда Галактионовна обняла дочь и заплакала вместе с ней. Лукич посмотрел на часы. До отправления моего поезда со станции Дно оставалось полчаса.

     – Успеем! – сказал Лукич и выбежал во двор заводить мотоцикл.

     Крепко сжимая конверт двумя руками, Таня покорно вышла следом и заняла своё место в люльке отцовского «Урала». Через мгновение они выехали из ворот и помчались в сторону вокзала.

     Я остановился где-то на полпути до станции Дно, присев отдохнуть на железнодорожной насыпи, и представил себе, как Лукич с Таней бегут по перрону вдоль отправляющегося поезда. Таня осталась стоять возле центрального входа, чтобы её хорошо было видно, а Лукич бросился по вагонам, всматриваясь в лица пассажиров, в надежде найти меня среди них. Все проводники были предупреждены дать ему знак, если молодой человек по его описанию появится в их вагонах перед самым отправлением.

     – Уважаемый Дед Мороз, вас ожидают возле центрального входа, – трижды повторил громкоговоритель, вызывая улыбку у провожающих.

     Когда все способы найти меня были испробованы, Лукич сдался, дав отмашку начальнику поезда. Проводницы убрали подножки в своих вагонах и поезд медленно отправился прочь со станции Дно.

     На обратном пути Лукич заехал домой к участковому.

     – Ну, и как я тебе его найду? – развёл руками участковый, выслушав всю историю. – Ни фамилии, ни имени, ни кто он, ни откуда. Он ничего не взял, только дал. А за подарки у нас, знаешь, ответственность не предусмотрена. Вот если бы ты нашёл эти деньги, то тут да, по закону ты бы обязан их сдать. А если человек подарил, и даже собственноручно подписал… Ну-ка, дай записку… Вот – «нарочно не оставляю адреса, чтобы меня не искали», значит, он не хотел, чтобы ты его потом разыскивал.
     – Петрович, может по почерку можно найти? – взмолился Лукич.
     – Ну ты что, кино насмотрелся? Да не смеши.
     – Ну ведь брал же он билет из Великих Лук до Дно. Подскажи, Таня, какого числа ты выезжала?
     – В четверг, – еле живая ответила Таня, прижимая к сердцу заветный конверт.
     – Петрович, ну будь другом, ну помоги, – не унимался Лукич.
     – Так ты хоть какую-нибудь примету мне назови! – вздохнул участковый.
     – Танечка, может быть он говорил о себе что-нибудь? Может, ты детали какие вспомнишь?
     – Ему тридцать лет, – вздыхая ответила Таня.
     – Ну вот! Уже есть зацепка, Петрович…

     Участковый нехотя выполнит просьбу Лукича и на следующий день получит ответ из Управления Октябрьской железной дороги, что на пригородный поезд, на котором Таня возвращалась домой из Великих Лук, ни один мужчина тридцати лет или примерно такого же возраста билет через АСУ «Экспресс-2» не приобретал. Да это и не удивительно. На свой скорый поезд я опоздал, а с проводницей «Тарзана» договорился за сотку за минуту до того, как побежал за минералкой.

     Тем временем я только подходил к станции Дно по железнодорожным путям, заметив впереди над деревьями сверкающий в лучах заходящего солнца шпиль дореволюционного здания вокзала. До него оставалось не больше километра, когда я вдруг вышел на железнодорожный переезд. Решив, что Лукич мог догадаться приехать на вокзал завтра утром, я сориентировался по сторонам света и свернул на автомобильную дорогу, ведущую на запад. Вскоре дорога упёрлась в широкое шоссе, и я пошёл вдоль обочины. Машин было мало, да и те не останавливались. Я прошёл уже километра три вдоль шоссе, пока наконец удалось поймать попутку.

     Задремав в машине, я увидел во сне, как Лукич с Таней вернулись домой. Надежда Галактионовна изволновалась в ожидании и уже принимала успокоительные капли. Потом все втроём сели на кухне и, не включая свет, стали обсуждать, что делать дальше. Таня молчала. Она всё больше доверяла мнению родителей, и даже готова была принять любое их решение, но они и сами не знали, как поступить в этом случае.

     Каждый переживал по-своему. Лукич опасался, а вдруг это не просто подарок, и как бы Тане за него не пришлось потом расплачиваться сторицей. Он отгонял от себя дурные мысли, поскольку обо мне у него сложилось мнение как о порядочном человеке, но потом вскакивал, и начинал переживать заново. Таня переживала, что от мечты её отделяет тонкая невидимая грань, но перейти за неё она бы не решилась вопреки воли своих родителей. Надежда Галактионовна переживала за них обоих, не зная, чью сторону выбрать для принятия решения.

     – Васенька, а ведь может такое быть, что это и вправду чудо? – спросила она.
     – Конечно чудо, я в это верю! – согласилась Таня.
     – Не знаю, – ответил Лукич. – Я в чудеса не верю. Не верил. До сегодняшнего дня.

     На семейном совете было принято решение конверт с деньгами прибрать в укромное место и подождать какое-то время. Лукич был уверен, что сумеет меня найти и был настроен непременно вернуть мне деньги. Таня плакала, но всё же согласилась с решением отца. Хотя, конечно, втайне надеялась, что он передумает.

     Лукич с Надеждой Галактионовной легли спать, отложив решение до завтра, но сон не приходил к ним обоим, заставляя ворочаться от навязчивых мыслей.

     – Надя, ты только представь, нашему директору лесхоза только недавно еле выбили новую «Волгу» из Управления. За двести тысяч! Даже меньше. А тут… Незнакомый человек Тане делает такой дорогой подарок. И на что? На подержанный мотоцикл! Ты мне можешь объяснить, что всё это значит?
     – Я не знаю, Вася… Логически я объяснить этого не могу. Только, если это и в самом деле чудо. Ну, мало ли какие тараканы в голове у человека? Ну захотел он так распорядиться своими деньгами, это его право.
     – Я переживаю за Таньку. Она уже влюбилась в этого Деда Мороза, а мы даже имени его не знаем. А вдруг он вернётся, и мало ли чего потребует у Таньки?
    – Не придёт… Это я точно знаю. Да и ты это знаешь, видел же, что это порядочный человек.
    – Да, по виду вроде человек хороший, – успокоился наконец Лукич, улёгшись на подушке, собираясь заснуть хотя бы под утро.

     Он бы уже почти заснул, как вдруг вскочил на кровати, всплеснув руками:

     – Нет, ну надо же! Да это же двое «Жигулей»! Никаких сомнений быть не может, деньги нужно вернуть!

     Таня спать даже не ложилась. Она сидела возле окна и завороженно смотрела на стрелку звёздных часов из ковша Большой Медведицы, совершающую очередной поворот вокруг Полярной звезды, и сверяла точность небесного механизма с ходиками на стене. Её сердце замерло в надежде, что папа тоже поверит в чудо и разрешит ей приблизиться к заветной мечте. Таня всматривалась в глубину бесконечного неба, надеясь найти ответа у падающей звезды, и снова загадала желание, чтобы папа поскорее пришёл к правильному решению.

     В это время меня подвезли до города. Идти домой я не торопился. Я уселся на скамейку в неосвещённом сквере и стал всматриваться в томящую пустоту Млечного Пути, где Большая Медведица размеренно отсчитывала отрезки вечности. Я чувствовал, что Таня сейчас тоже смотрит в этом же направлении, и наши взгляды непременно должны были пересечься где-то в бесконечности Вселенной.

     Почему я сделал этот подарок совсем незнакомому человеку? Просто так. Потому что я почувствовал доброту её сердца и искренность её души. Для меня это были просто деньги, которые я заработаю снова, а для Тани – возможность приблизиться к своей мечте. Разве эта скромная девочка не заслужила подарка, о котором она мечтала всю жизнь, и всей жизни которой не хватит на осуществление своего желания?

     Я понимал, что принять мой подарок будет для Тани не просто. На всё нужно время. Безусловно, она станет меня искать с целью отблагодарить, а Лукич конечно же будет настаивать, чтобы деньги вернуть. Я всё это предусмотрел. И решил никогда не появляться в жизни Тани, и никак не напоминать ей о себе, чтобы у неё не возникло возможности отказаться от моего подарка. Я очень надеялся на то, что со временем Лукич даст Тане своё отеческое разрешение на покупку вожделенного мотоцикла. Я ведь тоже загадал желание, чтобы Танина мечта сбылась, когда мы с нею наблюдали за падающей звездой! Разве могут обманывать звёзды?

     Месяца через три я поехал в очередную командировку. На станции Дно, когда мой вагон перецепляли к другому поезду, я увидел в окно местных байкеров, встречающих кого-то на вокзале.

     – Сколько стоим? – поинтересовался я у проводницы.
     – Двадцать минут, – привычно ответила она.
 
     Я выскочил из вагона и добежал скучающих до байкеров, хотя это были и не  те, что подвозили меня в Заполье.

     – Здорово, парни, – начал я, придумывая легенду на ходу. – А вы Виталика знаете? Ну, байкер вот с такой бородой, меня постарше будет.
     – Я не знаю, – пожал плечами мотоциклист, стоящий слева.
     – Ну байк у него ещё самый крутой, весь такой блестящий, – пытался я описать мотоцикл несуществующего Виталика.
     – Нет, и я не знаю, – добавил другой. – Тут во всей округе самый крутой моцик у Таньки, дочки лесничего.

     У меня даже сердце защемило от этой новости, и я невольно улыбнулся. Уже после этих слов можно было распрощаться с байкерами, но я на всякий случай осторожно расспросил подробности:

     – И что у неё за аппарат?
     – Ну… У неё реально крутой байк, «Харлей Дэвидсон Лоу Райдер», двухгоршковый движок, пятьдесят восемь лошадей.
     – Это точно… Крутяк! – подтвердил первый байкер. – Да я бы на ней женился только ради покататься на мотоцикле.
     – А что, она такая страшная, дочка-то? – с прищуром поинтересовался я.
     – Да нет, девчонка она хорошая, только немного того, ненормальная, – он покрутил у виска пальцем, – вроде и в институте учится, а до сих пор в Деда Мороза верит.
     – Ну так это же не запрещено, – возразил я, не скрывая улыбку. – Ладно, парни, мне пора.

     Я возвращался в свой вагон с чувством нереальной лёгкости от осознания того, что Танина мечта всё-таки сбылась. Лукич добросовестно искал меня целый месяц, но потом, поняв бесполезность своих поисков, всё же сдался. Понятно, что по-отцовски он переживал за Таню, но потом успокоился и поверил в искренность моего поступка. Я никогда больше не встречался с Лукичом, и не мог достоверно узнать его мысли, но я чувствовал, что он мне поверил. Надежда Галактионовна втайне всё-таки надеялась когда-нибудь меня увидеть, чтобы поблагодарить за то счастье, которыми засветились Танины глаза, когда она села за руль своего мотоцикла, за тот целеустремлённый взгляд, направленный вдаль навстречу неизведанному и за тот поток бурлящего в жилах адреналина, вызванный ощущениями от высокой скорости…

     …Скорый поезд мчался вперёд, а я молча смотрел в окно на пролетающие мимо вагоны встречного поезда, едва успевая рассмотреть лица, глядящие на меня из мелькающих перед глазами окон. Я смотрел в уплывающую пустоту ночного пейзажа за окном, а поезд летел вдаль, пропуская безымянные полустанки, и уносил меня всё дальше и дальше от моих воспоминаний.

     – Да… грустная история, – жена нарушила моё длительное молчание. – Но я не удивлена. Зная твою сентиментальность… Ты сделал подарок незнакомой девушке, потому что она тебе понравилась. Но ты не хотел её обнадёживать.
     – Именно так, – согласился я.
     – Ладно, ложись уже спать, ты и так устал от рассказа, – сказала жена, поудобнее устраиваясь на подушке.
     – На этот раз я ничего не упустил? – на всякий случай спросил я у жены.
     – Нет. Вот теперь история имеет логичное окончание, – засыпая, ответила она.

     Я подождал ещё немного, ожидая запоздалые комментарии, но жена, тихо посапывая, медленно погружалась в царство Морфея. Как же всё-таки удачно сложилась эта история! Дочери понравилось моё приключение, неожиданная встреча, вспыхнувшее чувство и грустное расставание. Жена уловила некую недосказанность в повествовании, и ей понравилось продолжение этой истории, которая лишь подтвердило её представление обо мне, как о странном, но добром романтике. Теперь они обе спят, каждая услышав свой финал моего рассказа.  Да и мне пора ложиться, потому что поезд прибывает рано утром, оставляя мне на сон не более двух часов.

     Так может быть, на этом месте и нужно было бы поставить точку?

     Но не забыл ли рассказчик чего-нибудь важного, без чего история всё равно осталась недосказанной? Ничего ли он не приукрасил в потоке ничего не значащих мелких деталей?

     Ничего ли не показалось тебе странным, читатель, в этом рассказе? Может быть, финал ещё впереди? Или ты тоже утомился от повествования и медленно засыпаешь, не в силах справиться с навалившимся сном, не замечая оставленную рассказчиком подсказку о том, что история ещё не окончена? 

     Что же в этой истории не так? Может быть, звёзды сошлись по-другому, и Большая Медведица неверно указала время? Или, может быть, рассказ про Деда Мороза, дарящего подарки летом, должен непременно закончиться тридцать первого декабря? Что ещё может связывать меня с этим заброшенным полустанком, который как магнит притянул меня среди ночи, чтобы я выскочил в коридор вагона и словно заворожённый ждал его появления в темноте?

     Или кто?

     Просыпайся, читатель, мои слушатели уже спят, а мне больше некому рассказать окончание. Ты ведь уже догадался? Что как бы я ни избегал этой встречи, мне ещё суждено было увидеться с Надеждой Галактионовной. Да, я встретил её года через полтора…

     Однажды, незадолго до Нового года, я возвращался из Великих Лук и почему-то решил отступить от традиционного маршрута, нарочно не поехав на скором поезде, и взял билет на «Тарзан».

     Пассажиров было немного, а после остановок на дачах я и вовсе остался один в промёрзшем вагоне. Поезд медленно тащился между заснеженными сугробами, и я вспоминал, как мы сидели с Таней у окна и болтали о всякой ерунде. Про кофе, про звёзды, про мотоциклы и новогоднее волшебство. Я даже попросил проводницу напомнить мне, когда мы подъедем к платформе «258-й километр», чтобы ещё раз разглядеть в ночи ту скамейку, на которой мы с Таней сидели, прижавшись друг к другу, и искали Полярную звезду. Когда поезд остановился на платформе, я открыл дверь на улицу и вдохнул глоток свежего морозного воздуха. Скамейка была еле заметна из-под сугроба, фонарь всё также не работал, на платформе отсутствовали какие-либо человеческие следы, а дорога, ведущая в Заполье и вовсе была занесена толстым слоем снега. Через минуту проводница прогнала меня из тамбура в теплоту натопленного вагона, выставила жёлтый флаг, и поезд медленно пополз в темноту зимнего леса.

     На станцию Дно поезд прибыл в два часа ночи, и ни на вокзале, ни на прилегающей территории не было ни души. До пересадки оставалось четыре часа, и я пошёл бродить по станции. Вот сюда привозил меня Лукич полтора года назад. Вот здесь я беседовал с байкерами. А там Таня махала мне вслед, когда я видел её в последний раз.

     Я посмотрел на часы, и убедился, что пока я обходил всю станцию, времени прошло не более получаса. Тогда я прошёл до конца перрона и по лестнице поднялся на путепровод, ведущий в город. Сначала я хотел дойти до автостанции, чтобы скоротать там хотя бы минут двадцать, но отвлёкся работой маневрового тепловоза и, облокотившись на поручень путепровода, стал следить за его работой. Одинокий тепловоз мельтешил туда-сюда по безлюдной станции, растаскивая вагоны на разные пути, и мне показалось, что кроме нас с машинистом в этом опустевшем городке больше никого не осталось. Я устал стоять и, подложив локти на перила, упёрся в них подбородком. Поскольку мне пришлось для этого согнуться в позвоночнике, то для поддержания равновесия я поставил одну ногу на железную перегородку между прутьями, поддерживающими перила. В таком положении наблюдать за тепловозом было удобнее, и я так был увлечён его перемещениями, что не заметил, как справа от меня появился силуэт человека и остановился метрах в десяти.

     – Простите, – сказал он негромко, несколько раз покашляв, – вы не могли бы отдать мне свои ботинки?

     Вопрос молодого человека поставил меня в тупик. Не делая резких движений и не поворачивая головы, я боковым зрением попытался рассмотреть человека, обратившегося с такой странной просьбой. Это был молодой человек примерно моего возраста, или чуть моложе, лет двадцати пяти. Он стоял на месте, ко мне не приближался и вёл себя не агрессивно. Но как только я попытался выпрямиться и поменять позу, он вдруг закричал:

     – Стойте!! Не двигайтесь! – закричал он. – Не отдавайте, если вам жалко. Я уже привык обходиться без ботинок.

     Я повернул голову и рассмотрел странного человека более пристально. Несмотря на декабрьский мороз, он был без куртки и без шапки, а главное, он стоял на снегу босиком, переминаясь с ноги на ногу.

     – И куртку… если можно, – жалобно попросил молодой человек, показывая на меня пальцем, – а то зима впереди, а мне носить нечего.
     – А где ваши вещи? – удивлённо спросил я, поднимаясь с перил.
     – Не двигайтесь! – крикнул молодой человек, выставив вперёд руки и инстинктивно попятился назад. – У меня их украли.
     – Так пойдём на вокзал, там тепло, – предложил я, сделав движение навстречу к молодому человеку.
     – Ходил… прогоняют, – обиженно сказал молодой человек, продолжая пятиться от меня задом.
     – Пойдём со мной, не прогонят. А завтра я куплю вам ботинки и куртку, – пообещал я.
     – А вы не обманете? – спросил молодой человек. – Вы если собрались прыгать, то прыгайте на здоровье. Но умоляю, оставьте куртку. Если вы прыгнете, она порвётся и будет вся грязная.

     Тут я сообразил, что он принял меня за самоубийцу и рассмеялся:

     – И прыгать на рельсы я не буду, обещаю.

     Молодой человек согласился пойти со мной, и мы стали спускаться по ступенькам на перрон. Он очень обрадовался, что я не стал прыгать на рельсы, и что ему удалось отговорить меня от легкомысленного поступка.

     – Вы меня только не бейте меня, пожалуйста, – сказал он, когда мы спустились вниз, и из-под последней ступеньки лестницы он достал аккуратно свёрнутую ещё тёплую кожаную куртку и зимние ботинки. – Понимаете, я не мог пройти мимо, и хотел вас отвлечь.

     Я непроизвольно рассмеялся в ответ на его признание.

     – Тогда по коньяку? – предложил я. – За моё чудесное спасение.
     – Я не пью, – отказался молодой человек, – по долгу службы. Я врач-психиатр.
     – Но согреться-то надо. Пойдём хоть на вокзал, что ли? – спросил я, глядя как он мучается втиснуть в ботинки закоченевшие ноги.
     – Лучше ко мне в общежитие, – предложил молодой человек. – Угощу вас чаем с пряниками.

     Моего спасителя звали Игорь. Несколько лет назад он закончил медицинский институт, и после распределения мог остаться в столице, но ему захотелось романтики, и он решил найти себя в профессии, чтобы понять, кто он есть на самом деле. По направлению Игорь приехал на работу в Дно в районную поликлинику, где работал на две ставки, замещая также должность недостающего терапевта. Жил он один, и перед сном любил прогуляться по ночному райцентру. Когда среди ночи он увидел меня, свесившегося на перилах путепровода, то не раздумывая бросился применять свои профессиональные навыки, чтобы спасти мою жизнь.

     – У меня есть ещё одна пациентка, тоже приходится наблюдать, чтобы она с собой чего-нибудь не учудила. – сказал Игорь.
     – Тоже с моста кидалась? – предположил я.
     – Нет. С успокоительными переборщила после того, как потеряла ребёнка. Надо мне не забыть позвонить часов в восемь, чтобы прислали машину, мне надо будет к ней съездить.

     Игорь оказался интересным собеседником. Мы с ним обсуждали интересный феномен человеческой памяти, которая устроена так нелогично, что мы хорошо помним только вторую половину жизни. Первая же половина постепенно забывается и, если бы не фотографии из семейного альбома и не рассказы родителей, мы бы давно уже забыли своё детство. Интересно, что и граница, разделяющая сознательную часть жизни от забываемой, тоже перемещается с возрастом. Так, в тридцать лет, мы отчётливо помним себя лишь со старших классов, и считаем этот период сознательной жизнью. А когда нам перевалит за шестьдесят, мы будем помнить только ту часть жизни, которую прожили уже после тридцати. Поэтому, пришли мы к выводу, писать мемуары надо начинать заблаговременно, пока мозг ещё способен восстановить в памяти важные детали.

     – Ой, а который час? – спохватился я.

     За душевным разговором о времени мы с Игорем даже не заметили, как быстро оно пронеслось. Когда я посмотрел на часы, оказалось, что уже половина седьмого, и мой поезд полчаса как ушёл.

     – Не расстраивайся, сегодня ж суббота, оставайся до вечернего поезда, – предложил Игорь. – Поспишь пока у меня, вон, вторая койка свободна.

     Я не стал отказываться от гостеприимства и расположился на соседней кровати. Её пружины противно поскрипывали, и мне пришлось не шевелиться, чтобы дать возможность себе заснуть. Кажется, я даже успел часок подремать, как вдруг проснулся от скрипа кровати Игоря, и, повернув голову в его сторону, заметил, что он обувает ботинки.

     – Ты куда? – насторожился я.
     – Позвонить же надо, а телефон только на улице, – ответил Игорь. – Чтоб из больницы машину за мной прислали.
     – Так сегодня же выходной, – удивился я.
     – Всё равно поеду. Меня Надежда Галактионовна ждёт.

     Я даже подпрыгнул с кровати, услышал знакомое имя. Такое редкое сочетание имени и отчества не могло оказаться случайным.

    – К Лесницкой? – спросил я. – Она твоя начальница?
    – Ты её знаешь? – удивился в ответ Игорь. – Нет, она моя пациентка, я ж… рассказывал.
    – Погоди… – спросил я с чувством некоторой тревожности. – Так это которая ребёнка потеряла?
    – Ну… да, – замялся Игорь от того, что нечаянно проболтался.

     Я на минуту задумался, вспоминая Надежду Галактионовну в последнюю нашу встречу, и по моим представлениям ей тогда было лет сорок пять. Надо же… Я мысленно посочувствовал ей, покачав головой от этой печальной новости.

     – Я и мужа её знаю, Василия Лукича, – сказал я.
     – Так он… умер в конце лета, – ошарашил меня Игорь, надевая куртку, – от инфаркта.
     – Вот это да! – по мне даже мурашки побежали от этой новости. – Вроде такой здоровый мужик был!
     – Ты, стало быть, давно их не видел, – произнёс уже одетый Игорь и открыл дверь, собираясь выйти в коридор.
     – Погоди, а как Таня? Она вроде в этом году заканчивает институт? – с дрожью в голосе спросил я, вскакивая с кровати. – Она так любила своего отца.

     Игорь остановился в дверях, сделал шаг назад, неожиданно замялся, не зная, как подобрать слова, и стал суетливо теребить в руках шапку, не решаясь надеть её на голову.

     – Я же… говорил… – выдавил он из себя отдельные слова, делая между ними большие паузы. – Надежда Галактионовна ребёнка потеряла. Таня разбилась на мотоцикле.

     Я не хотел верить своим ушам услышанное за последнюю минуту и непроизвольно заорал таким оглушительным криком, что разбудил всё общежитие. Потом схватил обеими руками голову и сжал уши с такой яростью, словно бы они были виновны в том, что услышали страшную новость. Потом у меня началась настоящая истерика. Я опрокинул стул, раскидал со стола посуду, и, схватив подвернувшуюся под руку пустую стеклянную бутылку из-под кефира, придавил её одной рукой к поверхности стола, а другой стал что есть силы быть по ней кулаком. И даже когда она разбилась в мелкие дребезги, я продолжал неистово бить по ней рукой, не чувствуя боли. Челюсти крепко сдавили зубы, желваки под скулами напряглись так, что стало тяжело глотать, и я зарыдал с таким диким исступлением, что едва не задохнулся от боли в горле.

     Игорь скрутил меня и, не давая мне вырваться, громко закричал в темноту общежития с просьбой о помощи. На крик прибежали соседи, Игорь попросил найти в углу комнаты его сумку, и пока два здоровых мужика крутили мне руки, Игорь сделал мне в плечо укол нейролептика. Потом соседка принесла йод и перекись водорода, мне обработали разорванную руку и забинтовали запястье.

     – Это мой друг, – спокойно сказал Игорь собравшимся соседям. – Спасибо за помощь, дальше мы разберёмся сами.

     Когда соседи разошлись, Игорь молча сел напротив меня и пристально смотрел мне в глаза, как бы давая понять, что мне действительно нужна его профессиональная помощь.

     – Как это произошло? – спросил я, успокоившись под действием лекарства.

     Игорь пересел рядом со мной и положил руку на плечо, чтобы почувствовать момент, если приступ моей агрессии повторится.

    – Таню я не знал, – ответил Игорь, – но слышал, что в конце каникул она поехала кататься с компанией, парни там выпили, и один из них упросил Таню прокатиться на её мотоцикле. Она ехала на заднем сиденье. Парень не справился с управлением, и они опрокинулись. Таня… – Игорь посмотрел на меня, чтобы определить мою готовность услышать подробности её гибели, – Таня отлетела на встречную полосу и попала под колёса грузовика.

     Немного успокоившись, я набрал полную грудь воздуха и сказал ничего не понимающему Игорю:

     – Это я её убил…
     – Да нет же, – возразил он, – того парня посадили.
     – Это я подарил ей этот чёртов мотоцикл…

     Игорь выслушал историю моего знакомства с семьёй Лесницких, надолго задумался и в покачав головой, философски заметил, что подарки нужно дарить только тем, кто готов их принимать. Я сидел за столом, зажав голову обоими руками и тяжело вздыхал. Лекарство клонило в сон, но я боролся с собой, чтобы Игорь вдруг не уехал без меня. Пока я пребывал в состоянии полудрёмы, он сходил в магазин и приготовил холостяцкий завтрак.

     – Ты знаешь, где они похоронены? – спросил я, грея руки о кружку с чаем. – Обещаю, что буду держать себя в руках.
     – Я тебя отвезу, – пообещал Игорь, – мне как раз надо в ту сторону.

     Мы оделись и молча пошли в сторону районной больницы. Через несколько минут из ворот больница выехала серая «Буханка» с красным крестом на борту, и Игорь жестом махнул мне, чтобы я садился в кузов вместе с ним.

     Машину трясло по заснеженным ухабам, и мне пришлось крепко вцепиться в поручень стоящего впереди сиденья, всякий раз невольно всхлипывая, когда удар от очередной кочки передавался в забинтованную руку. Мы проехали по центральной улице мимо вокзала и черепашьими шажками пересекли несколько параллельно идущих рельсов на железнодорожном переезде. Потом снова проехали мимо вокзала, только теперь уже с другой его стороны, и через минуту оказались на заснеженной просёлочной дороге, по которой я когда-то ехал на мотоцикле Лукича. Я уткнулся в окно и стал наблюдать за проплывающими мимо ёлками в предновогодних нарядах из белого снега.

     Вскоре показался знакомый поворот на Заполье, но водитель проехал его мимо. Через пять километров «Буханка» свернула с просёлка в лес, и совсем недалеко от дороги показались первые кресты маленького сельского кладбища. Прямо на краю виднелись две свежие могилы, укрытые заснеженными венками, а с крестов на меня смотрели улыбающиеся портреты Тани и Лукича. Оградка вокруг них стояла несимметрично, и было видно, что она отделяет свободное место для ещё одного захоронения.

     Я вышел из машины и упал на колени перед оградой, не в силах двинуться дальше.

     – Простите меня, мои дорогие Танечка и Лукич! Я так виноват перед вами, – пролепетал я, захлёбываясь в словах, и прикоснулся к холодной оградке.

     Таниного портрета соответствующего возраста дома не нашлось, поэтому на кресте установили фотографию из школьного альбома, на которой она выглядела ещё более по-детски. Таня смотрела на меня голубыми глазами с добродушной улыбкой, а во взгляде, так и не ставшим взрослым, я уловил ту необычайную наивность, с которой она слушала мои рассказы о звёздном небе.

     С соседнего креста на меня строгим взглядом смотрел Лукич, но даже в этой строгости пробивалось что-то доброе и по-отечески родное. Я поправил ленты на венках, стряхнув с них налипший снег и преклонил голову перед могилами. Игорь обнял меня за плечо, дав мне время справиться с эмоциями, и повёл обратно к машине.

     – Пойдём, им ты уже не поможешь.  А мне ещё к Надежде Галактионовне.
     – Я с тобой! – уверенно сказал я.
     – Не стоит, – возразил Игорь. – Эта встреча не нужна ни тебе, ни ей.
     – Я должен выслушать всё, что она захочет мне сказать. Ты будешь с ней рядом.

     Игорь пожал плечами, и мы пошли к машине. Водитель развернулся на маленьком пятачке и выехал на просёлочную дорогу, а через несколько минут мы уже оказались возле дома Лесницких. Снег во дворе замёл все тропинки, да и сам дом выглядел мрачным и безжизненным. Мы поднялись по ступенькам на крыльцо и вошли в дом через незапертую дверь.

     – Подожди меня здесь, – попросил Игорь, когда мы оказались в маленькой кухоньке, а сам прошёл в комнату. – Здравствуйте, Надежда Галактионовна, с Наступающим вас! Как вы сегодня себя чувствуете?

     Пока Игорь беседовал со своей пациенткой, я сидел за столом возле заиндевелого окошка на том самом месте, где мы ночью сидели с Таней в день нашей первой и единственной встречи. В кухне было холодно, неуютно и непривычно тихо. Я посмотрел на стену и увидел на ней застывшие ходики, остановившие не только своё монотонное тиканье, но и время во всей округе.

     – А я сегодня не один, – донёсся до меня голос Игоря, просунувшегося в полуоткрытую дверь. – Заходи скорее, – махнул он рукой мне, – не выстуживай тепло.

     Когда я вошёл в комнату, я её даже не узнал. На меня смотрело седое измождённое страданиями лицо пожилой женщины. Она сильно постарела за последнее время. Я даже оглянулся на Игоря, как бы спрашивая его взглядом, она ли это, но Игорь на мгновение закрыл глаза и утвердительно кивнул головой. У меня напряглось и задрожало всё тело, ноги подкосились в коленях, руки обмякли, словно мешки с ватой, но я собрал все силы в кулак, глубоко набрал в лёгкие воздух и сделал шаг к её кровати.

     – Здравствуйте, Надежда Галактионовна… – еле дыша произнёс я.

     Надежда Галактионовна стала всматриваться в моё лицо и протянула мне руку. Я взял её за руку и почувствовал, как дрожат её пальцы.

     – Вы меня помните? – спросил я, подходя ближе к ней.

     Надежда Галактионовна насупила брови и повернула голову в бок, рассматривая меня с другого ракурса, но всё равно не узнала.

     – Я был у вас дома в прошлом году… – сказал я, склонившись возле её кровати, и встал перед нею на колени.

     Она смотрела на меня немигающим взглядом, по которому было видно, что она силится меня узнать, но у неё ничего не получается.

     – Я привозил вам кофе… – приводил я всё больше подробностей нашего знакомства, приближающих меня к ужасной развязке.

     Надежда Галактионовна всматривалась в моё лицо, но всё равно не узнавала.

     – Это я подарил Танечке мотоцикл… – произнёс я почти шёпотом и закрыл глаза, чтобы скрыть набежавшие первые слёзы.

     – Да, да, – вдруг разлилась в улыбке Надежда Галактионовна, – конечно! Узнала! Вы – Дед Мороз! Танечка много о вас рассказывала!

     Надежда Галактионовна протянула ко мне вторую руку, обняла за голову и как моя мама в детстве стала гладить мои волосы.

     – Простите меня, если сможете, – прошептал я.
     – Ну что вы, что вы! Перестаньте! Вы подарили Танечке столько радости! Я никогда не видела её такой счастливой! Вы появились так неожиданно, и так же внезапно пропали… Почему же вы не приезжали к нам? Танечка так вас ждала!

     Надежда Галактионовна растрогалась, и даже заплакала, но это были слёзы счастья, а не гнева. Она прикасалась ко мне с такой нежностью, с какой мать обнимает своего сына, которого она долго не видела.

     – Простите меня, – сказал я, не сдерживая слёз. – Я не приезжал к вам, потому что боялся, что вы уговорите Таню отказаться от подарка и попросите её вернуть мне деньги.

     – Да, Васенька вначале переживал, но потом он поверил в ваше доброе сердце, и продолжал вас искать, чтобы сказать вам спасибо за то, что вы подарили нашей Танечке столько радости… А мотоцикл потом Васенька продал… Танины друзья его и забрали, и даже за ту же цену, несмотря на аварию… Ах, как же мы вас ждали! Жалко, Васенька не дожил до встречи с вами. Он так хотел вас увидеть! Вот, только я вас и дождалась…

     Надежда Галактионовна попыталась подняться на кровати, насколько могла до меня дотянуться, обняла меня слабыми руками и по-матерински поцеловала меня в лоб. Я обнял её хрупкое высохшее тело, и долго не отпускал, пока не вмешался Игорь.

     – Вам нужно отдохнуть, – сказал он, укладывая Надежду Галактионовну в постель. – А я приеду к вам делать укол послезавтра.

     Она легла на кровать и умиротворённо улыбнулась, посылая мне жесты рукой.

     – До свидания, Надежда Галактионовна! И с наступающим Новым годом! – сказал я на прощание, вытирая ладонью слёзы.

     – До свидания, дорогой мой Дед Мороз! – махнула мне вслед Наталья Галактионовна. – Игорёк, – вдруг позвала она Игоря понизив голос, – помоги мне, пожалуйста, вон там в буфете, да-да, там, где ваза с конфетами, возьми пожалуйста…

     Я вышел на улицу, вдыхая сухой морозный воздух, и стал ждать Игоря возле калитки. Через несколько минут он вышел из дома со свёртком в руке.

     – Скажи честно, сколько ей осталось? – спросил я.
     – Думаю, зиму не переживёт, – ответил Игорь и протянул мне свёрток. – Вот, просили тебе передать.

     Я знал, что находится в свёртке. Я сжал его руку со свёртком своими руками и посмотрел ему прямо в глаза.

     – Хороший ты парень, Игорь. Выполни мою просьбу, пожалуйста. Когда Надежда нас покинет, ты ведь сразу об этом узнаешь? Закажи Лесницким памятник. Из белого мрамора.
     – А что на нём написать?
     – Ничего не пиши. Только даты.

     Я хлопнул Игоря по плечу и пошёл прочь вдоль забора.

     – Эй, ты куда? Машина в другой стороне, – окликнул меня Игорь.
     – На станцию, – ответил я, оглянувшись назад. – Мне нужно побыть одному. Прощай!

     Я быстро зашагал до конца деревни, а после того, как узкая тропинка закончилась, не сбавляя скорости стал таранить слой пушистого снега, скрывающего под собой дорогу к железнодорожной платформе. Когда дорога стала заворачивать в лес, я остановился и ещё раз оглянулся. Игорь так и стоял возле калитки Лесницких со свёртком в руке, провожая меня взглядом. Я махнул ему рукой, дождался взмаха его руки в ответ, и продолжил свой путь, увязая по колено в снегу.

     Вскоре показалась знакомая платформа. Забинтованной рукой я очистил от снега скамейку, где мы с Таней наблюдали падающие звёзды, и двинулся в знакомый путь по шпалам в направлении станции Дно. Скоро стемнело, и на небе появились первые звёзды. Я шёл в темноту между двух стен заснеженных сосен и целый час кричал навзрыд в пустоту, изнемогая от безысходности и нестерпимой душевной боли. А Полярная звезда печально сияла впереди в черноте зимнего неба, молчаливо освещая мой путь…

     …Спустя полтора года я купил машину, и через несколько дней после её оформления поехал через Дно по знакомой грунтовой дороге в сторону маленького сельского кладбища к югу от Заполья. Высокий памятник из белого камня, напоминающий обломок хрусталя, я увидел ещё с дороги. С высоты человеческого роста на меня смотрели три улыбающиеся портрета едва мне знакомых, но очень близких мне людей, а под ними золочёными буквами были выбиты даты одного и того же две тысячи второго года: двадцать пятое июля, восемнадцатое августа и тридцать первое декабря.


     2023