Приговор. Часть 3

Алевтина Георгиевна встречает меня словами:
- Ты, мать, куда так гонишь? Глянь, без перерыва отмахала сколько! Тут такие события назревают, а мы дождаться тебя не можем.
- Сашка?! - испуганно вскрикиваю я.
Сын только-только пошел в сад после недавней болезни. Откатали с отцом две недели в тяжелейшем гриппе, измучили меня окончательно, поэтому все события меня пугают прежде всего возможностью новой Сашкиной хвори. Сама я отчихалась на ходу - прилечь не давали работа да забота.

- Квартиру, Наташа, дают тебе! Поздравляем, дождалась.
Квартира! Я так и села. Долгожданная, вожделенная, прекрасная квартира!
Кончатся захватнические войны с Игорем за кухонный стол, где мы работали поздними вечерами.
И Татьяна Ивановна, Сашина бабушка, будет спокойно заниматься с внуком в отдельной комнате. Татьяна Ивановна - моя особая боль. Она все понимает умом, но сердце ее постоянно болит, когда она видит меня на месте своей трагически погибшей дочери.
Сашина мать погибла, когда малышу и года не исполнилось. Нелепая, страшная смерть под колесами "ЗИЛа". Почти пять лет Татьяна Ивановна с Игорем растили Сашку, а потом появилась я.

Работала следователем, зашла по службе в лабораторию к Игорю, увидела рисующего Сашуню и пошутила, что оба они мне нужны - эксперт и его сын...
Мой старый друг Антон Волна говорит теперь, что я самая сумасшедшая из всех матерей. Наверное, он говорит правду. Любовь к сыну помогает мне жалеть Татьяну Ивановну, которая не может быть с нами и не может быть без нас.

Квартира!
Забыв про голод, бегу к своей начальнице.
- Поздравляю, дорогая, - торжественно говорит мне Валерия Николаевна и ради такого случая выходит из-за стола и, приподнявшись на цыпочки, целует в щеку: - Наконец-то пробили тебе квартиру. Скольких трудов мне это стоило.
- Спасибо! - искренне говорю я.
Валерия Николаевна правда пробивала мне квартиру. Знаю, от нее многое зависело. Она подписывала разные бумаги, ходатайства, характеристики. Выбивала, одно слово.

Как судья я имею множество прав там, за судейским столом. Отрываясь от судейского стола я превращаюсь в мелкого бесправного чиновника, зависящего от милости всех: начальства, которое может дать  мне квартиру, а может и не дать; ЖЭКа, который чинит мне кран на кухне в жестко установленные рабочие часы слесаря, совпадающие с моим служебным временем; детского сада, куда мне с большим крюком приходится водить сына, хотя рядом, за углом, прекрасный сад машиностроительного завода, где мест для Сашули нет; профсоюза, который не имеет путевки для моей семьи  и  мы ездим к морю дикарями...
То есть, конечно, я могу все получить. От земли я не отрываюсь и четко осознаю: да, могу, если забуду главное: судьи независимы и подчиняются только закону.

- Как дело идет? - продолжает Валерия Николаевна. - Тебе завтра с утра надо за ордером, так что разрешаю процесс отложить до обеда. Ну а посмотреть квартиру можешь уже сегодня вечером. Вот тебе телефон. Петр Яковлевич Семенцов, - и понижает голос: - Заведующий отделом, учти.

Первое: звонок Игорю.
Второе: звонок Семенцову.
Третье: на утро у меня вызваны свидетели. Я уйду за ордером, люди будут ждать.
- Валерия Николаевна, можно за ордером после обеда? Свидетели придут, неловко. Люди с работы...
- И ты с работы. Я тебе навстречу иду, разрешаю процесс отложить на полдня, а ты еще привередничаешь, дорогая.

Ну что ж, придется извиняться. За разговорами половина перерыва проскочила, я еще раз благодарю Валерию Николаевну и несусь в свой кабинет.
На столе у меня уже стоит стакан успевшего остыть чаю и бутерброд с сыром лежит на старом пожелтевшем бланке приговора.
Благодарно киваю коллегам, откусываю бутерброд и трясущейся от нетерпения рукой кручу диск телефона.
- Игорь!
Бесцеремонно прерываю бурные восторги мужа, запиваю кусок хлеба чаем и снова за телефон. У меня осталось всего семь минут, но я говорю спокойно, с достоинством.
- Петр Яковлевич, добрый день. Тайгина беспокоит, Наталья Борисовна.
Семенцов обладает хорошо поставленным начальственным басом и, даже не спрашивая, удобно ли мне, уведомляет, что я могу осмотреть квартиру от 20 до 21 часа. Серьезный товарищ.

Допиваю чай, бегу к двери, но меня возвращает звонок.
Приятель, Антон Волна, с которым я дружу много лет, уже извещен, поздравляет и говорит:
- Квартиру смотрим вместе.
- Ладно, ладно, Антоша, - смеюсь я, - бегу в судебное. Ждем вас с Люсей в половине восьмого.

- Прошу встать, суд идет!
 Я выхожу из совещательной комнаты, за мной Тютюнник и Руссу.
- Прошу садиться, продолжается допрос подсудимого Сумина, - говорю я, с трудом гася в голосе радостные нотки, не приличествующие ситуации.
 - Вопросов к подсудимому пока не имею, - привстал со стула прокурор.
Ну что же вы, Федор Иванович? Леность обуяла или действительно все ясно?
В своих записях я ни одной галочки не поставила, мои вопросы ответа не нашли.

- Пожалуйста, защита, - обращаюсь к Волковой.
Волкова участвует в деле по назначению. За свой труд будет получать из колонии грошовые переводы. Но кроме денег есть еще профессионализм, адвокатская гордость, деловой азарт. Она еще не приступила к допросу, а я чувствую в ней этот азарт, готовность к драке.
- Сумин, давайте все же вернемся к началу, - говорит адвокат, - мне непонятно, кто такой Аркадий и почему потерпевшие искали его именно у вас?
Я кошусь на Реутова и снова вижу приподнятые пальцы.
- Ну-у… это один мой знакомый, - нехотя тянет Сумин.
- Где вы с ним познакомились, когда? И вы не ответили, почему его искали в вашем доме.
- Не помню, где познакомился. Какое это имеет значение?! - опять раздражается подсудимый, - может, думали, что он у меня...
- Он часто бывал у вас? - Волкова подходит, с другой стороны к неизвестному Аркадию.
- Ну бывал...
- Где работал? - не отстает Волкова.
- Не знаю.
- А жил где?
- У меня... - слышится ответ, и адвокат задает новый вопрос:
- Шишков и Реутов ждали его?
- Да.
- Зачем?
- Спросите у них, - зло отвечает Сумин и опускает голову.

С передней скамейки слышится горький вздох. Шишкова уж не спросишь. И мать вздыхает, вынимания платок.
- Почему вы поссорились с Шишковым и Реутовым? - продолжает адвокат допрос подсудимого.
- Они к девчонкам хотели подкатиться, а я не давал...Зойку кадрили.
- Как это?

Я внимательно слушаю, но продолжаю незаметно наблюдать за Реутовым. И окончательно убеждаюсь, что он влияет на ответы Сумина.
Был явно недоволен, что Сумин сказал о месте жительства Аркадия. Теперь также не желает, чтобы подсудимый распространялся о причине ссоры.  Пальцы шевелятся, шевелятся. Главное, Сумин реагирует, считается со знаками потерпевшего, удивительное дело.

Сумин отвечает односложно:
- Да так.
Перевернув авторучку, Волкова постукивает ею по столу:
- Сумин, не забывайте: я ваш защитник. То, что я спрашиваю, - важно. Или вы не хотите выяснить истину? В чем проблема?
- Проблема у каждого своя, - тихо-тихо говорит Сумин, - у кого жемчуг мелкий, у кого слезы крупные - у всех разное.

В зале кто-то хихикает.
Под моим строгим взглядом улыбки гаснут, лицемерно серьезнеют лица.
Интересно, а у Сумина что, нет в зале болельщиков? Похоже на то. Правда, может, вон та бабуля в вязанном платочке, которая с самого утра в зале сидит у окна. Да, наверное, родственница какая-нибудь.
Неужели и девушка его не пришла? И тут же вспоминаю: Марина Морозова, девушка Сумина, сидит в коридоре и ждет допроса, она же свидетель по делу. Надо ее обязательно сегодня допросить. Чтобы этот.... дирижер.... не повлиял. 

Глянула на часы. Господи-боже, время-то бежит как сумасшедшее.
Пока капризничает подсудимый, истекает рабочий день, первый в процессе, который Валерия Николаевна назвала несложным.
Конечно, в протоколе судебного заседания Галка не запишет, как подсудимый молчит, смотрит исподлобья, уклоняется от ответа на, казалось бы, совсем простые вопросы и как строго пошевеливает пальчиками потерпевший; как насупилась, сердясь, адвокат Волкова...
Ничего этого в протоколе не будет, но судья должен все видеть и учесть, все положить на чашу весов правосудия.

Решаю: домой не успеть.  Позвоню, чтобы ребята подъехали к суду и отсюда - к Семенцову, а до тех пор буду работать. Только сделать небольшой перерыв, позвонить домой, договориться с начальником конвоя, уговорить прокурора, адвоката, а потом извиниться перед всеми...
Судьи независимы. Подчиняются только закону. Обстоятельствам не подчиняются.

- Адвокат, есть еще вопросы? - поторапливаю Волкову, которая, вижу, раздражена поведением своего подзащитного.
- Сумин, где вы взяли нож для нанесения ударов? - сердито спрашивает Волкова, не поднимая глаз.
Сумин почувствовал перемену в настроении защитника, ответил виновато и подробно:
- Нож этот всегда у крыльца лежал. Старый он, ржавый. Им с подметок счищали грязь. Вот этот-то нож я и схватил. Но что мне делать-то было?! - воскликнул вдруг он. Впервые из-за спины показались его руки, охватили голову, и весь он закачался за барьером, глухо застонал, заскрипел зубами.
Сумин вдруг справился с собой и круто изменился. Словно и не было отчаянного вскрика, ровным и злобным голосом он отчеканил:
- Отказываюсь давать показания. Больше ничего не скажу, решайте, как хотите.

Волкова обескуражено развела руками, а прокурор, улыбнувшись, откинулся на стуле: вот он, характер убийцы. И суд ему нипочем!
Доктор Руссу, заседатель, склонившись ко мне, прошептал:
- Не трогайте его сейчас, Наталья Борисовна. Он на грани нервного срыва.
Я кивнула. Это я и сама видела. Истерический надрыв - первый спутник неверия в справедливость.
Делаю перерыв на 15 минут, утрясаю оргвопросы.

Начинается допрос потерпевшего Реутова.
Он встает лениво, словно по частям, неторопливо выпрямляется, закладывает руки в карманы и тут же вынимает их.
Прошу подойти к трибуне, подходит тоже медленно, не торопясь. В глазах отчего-то вызов. Почему? Рассказ начинает нехотя, рубит короткие фразы.
- Утром Алик пришел. Ко мне. Позвал к другу. Того не оказалось. Выпили у этого вот, - кивок в сторону скамьи подсудимых, - пошумели малость не из-за чего. Он сам в пузырь полез, первый. Потом и вообще смылся. Чего ждать? Ушли. Алик кейс забыл, вернулись. Там девка. Алик кадриться стал, та дура в крик. Выскочил Юрка, глаза аж белые. А чего мы сделали? Он за нож. Алика саданул, потом меня. Вот и весь сказ.

Реутов умолк. Высокий, длиннорукий, в широких плечах чувствовалась уверенность и сила. Светлые прямые волосы спадают на воротник модной курточки. Отслужил в армии, работает в телеателье мастером. Что свело их с Шишковым? Что заставило искать таинственного пока Аркадия-Аркана?

Привстал со стула прокурор:
- Вопросов к потерпевшему Реутову не имею.
Адвокат Волкова, не в пример Кудимову, долго билась, пытаясь вытянуть подробности и, наконец, сдалась: Реутов ссылался на погибшего Шишкова, отводя себе роль случайно попавшего в переделку человека. И только на вопрос, почему он все же бросился к ломику, хитро блеснул глазами на прокурора, хотя спрашивала адвокат:
- Так это после того, как Алик упал.
Вот Федор Иванович, как вы вопрос свой подсудимому обозначили: потерпевший нашел в нем ответ и готовое объяснение.

Пришел черед матери Шишкова. Она вышла к трибуне со скорбным достоинством и подробно, не дожидаясь вопросов, принялась рассказывать о погибшем сыне.
Мы узнали, что Алик рос послушным и здоровым, увлекался спортом, учился легко и хорошо, любил музыку, имел много друзей.
Все это было известно из дела, ничего нового Шишкова не добавила. Прокурор вопросов не имел и к Шишковой, а Волкова не упустила момент:
- Скажите, а почему ваш сын не работал после освобождения из мест лишения свободы?
Шишкова не удостоила адвоката взглядом.
- Здесь судят не моего сына, а его убийцу! - она обращалась к суду и в голосе звучали слезы и гнев. - Убийцу, которого растерзать мало! Брат у него уголовник и этот тоже садист!
Галина Петровна невозмутимо настаивала:
- И все же?
Шишкова обратилась ко мне:
- Разве это важно? Кому какое дело, работал ли мой сын? Мы с мужем обеспеченные люди! Можем прокормить сына, пока он не нашел себя.

Ну вот, потерпевшая ответила на вопрос адвоката, и я видела, как мимолетно улыбнулась Волкова, записывая ответ.
- И еще вопрос, - сказала адвокат, - этого Аркадия, которого искал ваш сын, вы знали?
Женщина дернула плечом:
- Нет.
Этот допрос закончился быстро, хотя я понимала, что об убитом мы знаем не все. Но мы лишь начали процесс. Многое еще впереди.

Вызываем Морозову Марину. Подружка располагает. В меру подкрашена, миниатюрная, какая-то вся опрятная и оттого привлекательная еще более.
Долгим неподвижным взглядом не глянула - вцепилась в Сумина, и он тоже поднял голову, смотрит...
А если это любовь? Достанется ей горького до слез. Уже досталось.

Уже первые фразы показывают, что следователь Иванов с Мариной не справился. Ее показания на следствии - две странички и только о событиях того дня. Даже не дня, а какого-то часа.
- С Юрой мы вместе учились все 10 лет. Дружили тоже долго, с седьмого класса, он хорошо учился, Юра. Мне помогал по алгебре, физике, химии, геометрии, - старательно перечисляет Марина, и я вижу, как морщится прокурор.
-... до десятого класса все отлично было. А потом на него и посыпалось! В одну зиму, такую ответственную для Юры - все же десятый класс, у него брата арестовали и мать не выдержала, ушла из жизни... Юра все же выстоял. Выдержал и учебу не бросил, получил аттестат, на работу устроился. Все один, дом хорошо содержал, вел себя нормально, хоть у кого спросите. Тетка, правда, ему помогала, - Марина обернулась, поискала глазами, кивнула на женщину у окна, - только больная она и он, по-моему, ей еще больше помогал.

Женщина у окна закивала мелко-мелко, словно затряслась голова, уголки губ опустились, болезненно искривив лицо.
Маринин голос звучит спокойно, слова падают в странно притихший зал.
- Наши одноклассники разбрелись кто куда и связь потеряли. С Юрой осталась только я. Еще Валера Воронько, он сейчас на работе, завтра придет, - Марина повышает голос, повторяя явно для Сумина, - завтра придет Валера. После армии, когда Юра вернулся, началось непонятное. Для меня непонятное, - уточнила она, - у Юры стали появляться неизвестные люди. Мужчины, иногда даже женщины. Мне они не нравились. Я ссорилась с Юрой, разговаривала очень серьезно, он этого не станет отрицать. Долго он не говорил мне кто эти люди, которых я заставала у него. А ведь не всех заставала, наверное, правда, Юра? - она повернулась к Сумину, ожидая ответа и мне пришлось огорчить ее:
- Вопросы подсудимому прошу не задавать. Рассказывайте.
- Люди появлялись и исчезали, иногда жили неделю, месяц... Прямо перевалочная база какая-то. Юра признался наконец, что это от брата. Оттуда, из колонии. Юра уверил, что ничего плохого он не делал. Ну, действительно, кто-то должен был и этим людям помочь. Придут - ни вещей, ни дома, ни работы. Вот общество охраны животных создано. Бродячих собак, кошек прибирают, а эти... люди! Плохие пусть, но люди все же. В какой одежде они приходили, видели бы вы! Однажды девчонка к Юре пришла - меньше меня, не поверите. Я ей вещи свои кое-какие принесла, подкрасила, в парикмахерскую сводила. Как плакала она, когда себя такую... новую увидела! От Юры я ее к себе забрала, недели две она у нас жила, и даже мама не ругалась, жалела Веру. Потом мама с подругой отправили ее в Тольятти, на заводе она работает сейчас, замуж скоро выходит.

Рассказ про девушку Веру произвел впечатление не только на меня. Марина раскрывала не только новую сторону жизни убийцы Сумина. Она ясно обозначила серьезную проблему.
Я сказала:
- Так как же Юра?

Прокурор посмотрел на меня укоризненно: обвиняемого в убийстве я назвала по имени.  Было от чего мне опустить глаза. Я нарушила официоз, принятую в суде форму обращения.
Да ладно! В чем меня упрекать прокурору? Нечего, уважаемый Федор Иванович, жечь меня взглядом. В конце концов Сумин только обвиняется, не признан еще убийцей Сумин...Юра.

От внимания Марины не ускользнул наш молчаливый диалог и скепсис прокурора, она поспешила поправиться:
- Ну, я не хочу сказать, что все гладко было. По-разному было. Вот Аркадий... с него началось.
Адвокат Волкова, до того сидевшая, задумчиво подперев щеку ладонью, насторожилась, выпрямилась, взяла ручку на изготовку.
-...Аркадий не из нуждающихся. Уверенный в себе. Я бы сказала, нагловатый тип. Обосновался у Юры прочно. Месяца два прожил. Уезжал, правда, часто, но потом возвращался. Люди к нему стали приходить...совсем другие...вот как эти, - свидетельница повернулась к Реутову, смерила его взглядом, и он переменил позу, передернул плечами, спустил руки со спинки скамьи, зажал их коленями.
- В тот день все хорошо было. Выходной. Мы накануне договорились погулять пойти, в кино или еще куда-нибудь. С Зоей Лягушенко, моей подругой, зашли за Юрой. Он стал нас чаем угощать. Посидели мы, только убрали со стола, приходят эти... спросили: "Аркан где?" Юра ответил - откуда он знал, где его квартирант? Они без разрешения расселись на кухне, водку достали.
Мы с Зоей в комнату ушли, Юра в растерянности. Подождите, говорит, девочки. Как уйти из дома? Не оставлять же этих одних, последнее вынесут.
Стали мы ждать. Зоя и я в комнате, а Юра то с нами, то туда убежит, на кухню.
Потом шум, скандал и Юра вбегает - красный, злой. За ним вот этот - Реутов Павел, как я на следствии узнала. И грубо, как я здесь даже повторить этого не могу, зовет: "Идите, нальем". Мы, конечно, возмутились. А Юра так на него и пошел, выталкивает из комнаты, но Павел сильнее, смеется, отпихивает Юру, как мячик...
Потом оба в кухню ушли, опять шум был там, и Юра снова вбежал к нам. Говорит: "Ты, Марина, меня подожди, а ты, Зоя, пойдем отсюда, они на тебя зарятся!" Пошли они через прихожую и Юра еще мне крикнул: "Я быстро!"
Когда я одна осталась, то испугалась. И они заходят. Оба. Пьяные, красные...
Отвернулась я, отошла к окну и только сказала им: оставьте меня или перед другом ответите. Я Юру имела в виду, но они другое подумали. Вот этот, Павел, сказал: "Ладно, пошли, а то правда Аркан запсихует."
 И они ушли. А мне так больно стало. Не за себя, за Юру больно. Обложили какие-то подонки, а он беспомощен перед ними, совсем беспомощен.  Ну...заплакала от обиды, и Юра заходит, кинулся ко мне: "Что?! Что?!" - кричит. Мне бы успокоить его, а я ругать принялась... - и Марина заплакала.

Я отвела глаза. И тут же увидела, что прокурор уже снял с руки часы, положил перед собой и выразительно поглядывает на них. Ну да, конечно, стрелка перебежала цифру 7 и двигалась дальше, совершенно безучастная к происходящему. Но как можно было прервать рассказ Марины?
Да никак нельзя. Первые живые слова о трагедии мы слышали от Марины.

- Собственно, я почти все рассказала. Юра пошел за Зоей, она у соседей была. И буквально через пару минут - какой-то шум, крик, треск... Когда я вышла, все уже произошло. Лежал тот парень, который умер, Шишков... кровь красная-красная.  У калитки этот... Павел, кажется на коленях стоял. Крови не видела я у него... Калитка открыта настежь, Юры нет. Я закричала и бегом по улице, от страха ничего не соображала. Догнала меня Зоя, мы остановились... Трясемся обе, не знаем, что делать. Я спрашиваю, где Юра, что там случилось? Она мне: это Юра их, они на него набросились, и он их... и убежал куда-то. Что делать? Вернулись мы к дому Переваловых. Дядя Иван у калитки стоит, бледный. Он "Скорую" вызвал. Вот и все, что я знаю, - сказала Марина, голос ее дрогнул.

Кудимов надевал часы. Адвокат успела сложить в одну стопку все свои бумаги и блокноты. Из коридора доносилось звяканье ведер, перекликались в опустевшем здании громкоголосые уборщицы. Пора, пора было расходиться, объявлять перерыв. Но я чувствовала какую-то незавершенность в рассказе свидетельницы.
Что-то было еще.

И я спросила:
- Вы больше не видели Сумина?
- Видела, как же. Вместе с Зоей. Когда мы к дому подошли, он нас из скверика окликнул. Мамы дома не было, он зашел. Мы с Зоей ему рану на голове промыли перекисью, потом йодом смазали.
- Какая рана была у Сумина? От чего?
- Ударил его кто-то из них, из парней этих. Не знаю кто. Кожа рассечена была, кровь...

Вот как! Значит, все же ударили. В обвинительном заключении все эти подробности вместились в одну фразу: "Во время ссоры, перешедшей в драку".
- А Лягушенко Зоя? Она видела это?
- Она говорит, едва ее выпустил Шишков, тут же за ограду бросилась. Да сама она лучше расскажет, - устало сказала Марина.
Действительно, Лягушенко расскажет сама.

- Сумин, вас ударили? Что за рану вы получили? - подняла я подсудимого.
Он забыл о своем отказе от показаний, не встал, вскочил со скамьи:
- Ударил меня Шишков! И не кулаком - чем-то железным. И вот он шрам, смотрите сами!
Наклонив голову, Сумин раздвинул пальцами колючий свой еж. Я не увидела ничего, а Василий Михайлович Руссу, сказав: "Позвольте", вышел из-за судейского стола, и я не успела вымолвить ни слова, как он оказался у загородки, вызвав беспокойное движение конвоиров. Длинные тонкие пальцы доктора быстро пробежали по голове Сумина, и заседатель повернул ко мне лицо:
- Здесь шрам линейной формы с давностью причинения месяца два, не более.
- Василий Михайлович, прошу вас занять свое место, - укоризненно сказала я, - наличие шрама и его давность установит судебно-медицинский эксперт, не надо нарушать...
- Простите, - невозмутимо ответил Руссу, - не сдержался. Я врач, — это последнее разъяснение он бросил в зал, где начиналось легкое движение.

Мне стало ясно: нужно назначать экспертизу. Судебно-медицинскую. Но это завтра. Время более чем кончилось. Восемь.
Объявляю перерыв до 12 часов следующего дня.

Продолжение следует…