Процветёт как едемский сад

Схиархиепископ Савватий (катакомбный архиерей) о России.

По молитвам старца многие обращающиеся к его предстательству ко Господу получают помощь и исцеления. Владыка Савватий — подвижник и молитвенник за весь грешный мир. Прошёл 50 лет лагерей и окончил свой земной путь на погосте в деревне Гремячье Воронежской области.

* * *

Полвека в общей сложности провёл в лагерях. Похоронен на погосте рядом с верным духовным братом и спутником епископом Досифеем (24 года в лагерях). Всю жизнь были больные, ножки одинаково болели — пузырчатая экзема.

Отца Савватия знала матушка Ерофея, которая тоже 25 лет провела в лагерях, и была в том же лагере, в котором был батюшка Савватий. Она была домработница у начальника лагеря, он взял её за то, что монашечки хорошо умеют трудиться и честно работать. В том лагере для духовенства (которых было 270 человек) стоял отдельно (дополнительно) обнесённый проволокой барак. Туда было никому невозможно попасть, их там сильно морили голодом. «Голодали так, что, — говорил, — шкурки от картофеля в мусорке кто брал — их убивали. Но я не брал». Вот такой голод терпели. Узнала о них матушка Ерофея и захотела им помочь. И попросила своего начальника напечь блинов — якобы угостить своего жениха, который в этом бараке. Он ей разрешил. Она напекла блинов, целое ведёрко, всю себя обложила блинами, полную сумку и взяла веник из травы. Протянула через руку верёвочку и несла эти блины. Завёл её в тот барак конвой и спрашивает: «Где твой жених?» Она указала на первого попавшегося. А сама говорит: «Да уйди же ты подальше, чтобы я хоть поговорила. Всё-таки я монашечка, мы всё-таки имеем скромность и совесть, а ты стоишь тут подслушиваешь…» Конвойный вышел, она скорее все блины раздала. И все от каждой своей части (там им по кусочку досталось) отделяли по крошечке и отцу Савватию давали. Она думает: «Почему же ему…? Наверное, он сильно голоден…» Спрашивает: «Сильно он голоден — почему вы все ему даёте?..» Они говорят: «Нет. Мы всегда ему даём хоть по крошечке от своей пайки: когда он благословит — мы все насыщаемся. И у нас даже остаётся, мы не съедаем свою пайку, и сушим в себе сухарики: кладём за пазуху — они засыхают, и у нас на какой-то такой случай, что голодаем когда, берём эти сухарики и сыты бываем». Спросила матушка Ерофея у отца Савватия адрес, и когда освободилась, писала ему письма и посылала посылочки.

Молился за всех, сказал: «Вся планета на моих плечах». От самого детства он был призванный на Божье служение, одарованный Святым Духом. Когда его родители пришли с венчания, его дед (по отцу) сказал: «Давайте помолимся, чтобы у нас был в роду молитвенник, чтобы нам Господь даровал такого дитя, чтобы он молился за весь род наш. А то всё уже поредело — и тут, и там». Дед был богатый, и думали, что у него где-то в имениях всё поредело… А оказалось, что он просил, чтобы был молитвенник тут и на Небе. И стали класть по три поклона. Как положили, дедушка сказал: «За такого дитя, если Бог нам дарует, я готов свой остаток жизни в дар Богу отдать, и пусть Господь нарастит его век моим остатком жизни». А отец сказал: «За такого дитя и я свою жизнь полагаю». Стояла тетя его, сестра отца, говорит: «За такого дитя и я свою жизнь полагаю». И вот они положили по три поклона и дали такой обет. И до его рождения все умерли: дед, отец и тётя. А мать сказала, что все эти части, которые принадлежат им, они отдают новорождённому, она их положила на аккредитив и сказала: «Пока не вырастет, дитя, я ничего не беру отсюда».

И ушла с этого дома, потому что была молодая. И он вырастал сиротой. Потом вышла она замуж. Ему было четыре годика, она его отдала высокородной госпоже, которая собирала таких младенцев и воспитывала. И он вырастал там до 16 лет. Когда мать его привела его четырёхлетнего к этой женщине, то увидела, что у неё в углу стояла Иверская икона Божией Матери во весь рост. Мать сказала ему: «Вот, дитя моё милое, ты теперь круглый сирота. Отца у тебя нет, и мать твоя будет далеко от тебя. Так что … [неразборчиво] стесняющие твоё сердце скорби, приходи к Матери Божией, и скажи Её как мне, или как живой Царице Небесной, Она всё тебя услышит и утешит». Вот он это принял к сердцу, и когда ему было скорбно, скучно, как ребёнку, он подходил к Матери Божией и всё Ей высказывал. И Матерь Божия с иконы выходила и брала его на колени и жалела. И так он делал, когда ему только было уже нетерпение, и всё время его Матерь Божия держала на Своих руках. «К груди Своей прижмёт головку, — говорит, — и мне станет радостно… И я думал, что каждый ребёнок это всё делает и всем Она так помогает». Вот такой он был благодатный.

А в 16 лет ему госпожа сказала, что ты будешь дружить вот с этой девочкой, а потом вы будете муж-жена. А он это услышал и говорит: «Это что-то невероятное…» Пошёл к своей родной матери (конечно, он знал, где она живёт) и сказал: «Мама… Какую-то такую мне новость сказала мать приёмная, что я должен жениться, вот девочка у меня должна быть… дружить с ней… Я этого не хочу». Она объяснила ему, что путь жизненный бывает брачный и монашеский. Он сказал: «Я пойду в монахи». И вот шестнадцатилетний он ушёл в монахи. А двадцати лет его уже поставили в епископы. У него уже с 16-ти лет чудотворения были. Такой благодатный Батюшка.

В лагерях он сильно простыл. Весной его поставили на сплав леса по тайге — баграми брёвна направлять. Ходил по брёвнам в комбинезоне, воду-то комбинезон не пропускает, а холод пропускает — не греет. И вернулся в свой барак с температурой Там был монах-врач, с Киево-Печерской лавры, посмотрел отца Савватия — а тот весь чирьями покрылся, получилось заражение крови. Монах сказал: «Ну знай… Или жив будешь — или нет. Терпи. Буду выдавливать». И вот он когда давил Савватию все эти чирьи, тот плакал и криком кричал. Тот говорит: «Кричи, кричи — перекрикивай… Шумит река, а ты громче кричи». «А потом, — говорит, — было и темно, и красно… Остался он жив, но после этого он никогда не мог ступать ногами — весь был в чирьях. Когда он уже в старости жил у рабы Божией … недалеко за  Воронежем, у него от повыше колен и до подошв кожи не было вообще, открытая сплошная была рана. Но с Божьей помощью исцелился, лечила она его народными средствами (Господь вразумил): в равных частях сок алоэ, сок берёзы и мёд — намачивала сочно бинт, но сначала обрабатывала раны синтомициновой мазью, а потом бинтовала, утром и вечером. За два месяца кожица появилась.

О будущем России говорил: «Процветёт как едемский сад через посредство атома, останутся праведники как в вавилонской пещи, соберутся все в Дивеево. Преподобный Серафим встанет и Царица Небесная — услышит вселенная и удивится, и антихрист двинется туда, но Царица Небесная и преподобный Серафим туда его не допустят, встанут в воротах, где канавка, рука об руку схватятся — и антихрист туда не перейдёт». «Дай Бог, чтобы была война, потому что нечестие на Земле невозможно какое… Если Господь только сократит эти дни войной». Он же видел всю планету.

О даре прозорливости говорил: ничего выше дара прозорливости нет. Но очень тяжёлый, поскольку прозорливый человек видит людей не в том облике, как человека, а он видит по греховности: которые приходят и гнойные, и червивые, и косматые, и копытные, и рогатые, и всякие. И вот на таких людей смотреть очень тяжело, а нужно их любить всей душой, не гнушаться ими. Если погнушаешься, то благодать Святаго Духа отходит. Поэтому очень тяжело.

Есть прозорливость — видеть округ свой. Есть на всю страну. А есть — на всю планету. Всё: что было, что есть, и что будет. Вот такие есть дары прозрения. А р.Б. … спросила: «Батюшка, а у Вас как?» Он смолчал. Когда не спит, она спрашивает: «Батюшка, ну что ж Вы не спите…?» — «Вся планета висит на мне». Криком молился, где-то в 1979-м, за два года до кончины. Потому что видел (духовно), какое нечестие на всей Земле, как погибает этот мир — всё ему было открыто духовным зрением. «Господи! Хотя б скорей бы Ты пришёл с Судом, чтобы все стали исполнять волю Твою, как на Небе, так и на Земле! Невозможно уже больше терпеть!» Вопиял во весь голос, подняв руки к небу.

Батюшка говорил: «Я пережил два периода — 70 и 80 лет». Писал письмо отцу Алексею в Новокузнецк: «Одному старичку исполнится в январе-месяце 152 года…». И говорит: «Моё здоровье и так было слабое, ещё грипп больше ослабил, и моя рука, наверное, больше вам, — и многоточие, — …» Намёками говорил, как будто про кого-то: «Вот один жил-жил… дожил до старости… выпали волосы, выпали зубы… А потом выросли волосы, выросли зубы, и лицо сделалось гладеньким, как у младенчика, и вот он был обновлённый». Его хотели возить по заграницам, чтобы показать это чудо, он сказал: «Нет. Я вам не петрушка балаганная». Говорил: «Я знаю, почему это сделалось: потому что на мне исполнилось пророчество «обновится, яко орля, юность твоя» (Пс. 102:5)». «Я, — говорит, имею любовь к Богу и родной матери, и больше ни к кому». Ну, и, разумеется, к ближним.

Как прп. Серафим Саровский одной сестре сказал, что она должна умереть, чтобы брат мог ещё потрудиться, его жизнь очень нужна. Она испросила его благословение и почила, а брат ещё долго жил. И были случаи, когда духовные чада за своих отцов жертвовали свою жизнь: просили Господа забрать их, чтобы духовный отец ещё пожил. И смерть, которая, казалось бы, уже должна была неминуемо наступить, отодвигалась на год-другой. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13).

Всю свою жизнь р.Б. … он не рассказывал, «поскольку, — говорит, — твоя храмина слаба, ты не выдержишь». Если повторить всё прошедшее, может что-то и произойти: слишком тяжкие воспоминания. «И поэтому, если тебе интересно, и если будут последствия — хочешь, я расскажу…». Но она, конечно, не согласилась.

Говорил: «Верная пословица: каков поп — таков приход. Если бы священники были как все Апостолы, потому что приемная благодать одинакова — что на Апостолах, то и на священстве, но никто не исполнял заповеди Божии как Апостолы. И поэтому мир весь разложился. А если бы эту благодать сохраняли так, как Апостолы, то, конечно, этого нечестия не было бы». Они переродили весь мир — 12 Апостолов! Без типографий, ксероксов и пр. — словом просветили! «Священник, — он сказал, — это ежедневный мученик, если жить по правилам». Рассказывал: «Видишь, вот сейчас у тебя живу, да и кушаю, и чай пью… А когда я был архиереем, то меня годами ждали, чтобы угостить. Я говорил: «Сейчас, сейчас… Ладно, ладно… Сегодня, сегодня…», а никогда нигде ничего не кушал». — Она спрашивает: «Батюшка, а чем же Вы жили?» — Он говорит: «Алтарной пищей». — Она говорит: «А что ж алтарная пища?» — «Уж такой пищи, как алтарная, ничего сытнее нет». Святыми Таинствами и просфорами. И вот он говорил (у него ножка маленькая была — 39-й размер): «Я одену тапочки, с тапочками — в сапоги, с сапогами — в валенцы, так же — и облачение… Я быстро переоблачался, не как архиереи — церемонятся над ними… А я быстро: раз-раз — и всё. Вот иду в валенцах, в алтарь идти — я в сапогах, если куда идти — я в тапочках».

В Приморском крае он епископом был, в г.Уссурийск. Когда стал епископом, просил самый захудалый суровый край, где люди не выносят. А кто его рукополагал, сказали, ты же такой ещё юный, ты же не знаешь, ты там не выдержишь… А он говорит: «Нет. Туда». И вот он пришёл, а там каторжники встретили и говорят: «О, владыка, сильно ж ты юн…! Ведь мы тут такие люди, отпетые, мы прошли огонь и воду и медные трубы, кто тебя будет слушать!» А он, подходит один человек, говорит: «Вот ты многодетный отец, многосемейный, а я буду вам духовный отец. Вы моя семья. Вот когда за нас с тобою в Москве заговорят, вот тогда ты меня будешь слушать». А тот: «Да что ты тут нам проповедуешь…»

И вот молился отец Савватий в храме на святителя Николая, и святитель Николай ему явился в алтаре и сказал: «Иди и скажи и с амвона, что через три дня будет Божья кара — смерч будет, и всех снесёт водой. И пусть если хотят, покаются, и всё вынесут к храму, на высокое место, а что не могут взять, то пусть укрепят на местах». — А Батюшка говорит: «Отче Нико;лае, да объяви ты сам, они тебя послушают, меня не послушают». — «Нет. Если тебя не послушают, то будут виноваты сами». И вот он им объявил. И вот дед Филимон (он его называл) говорил: «Да ниякой кары не будэ!.. Что это он так говорит…» И через три дня точно: брал смерч воды вместе с кораблями — и нёс через горы, через горы валы воды катились. «И как хлыпнет! Что, — говорит, — корабль этот, 18 000 бревён на 18 метров, как ударится — так взрыв такой, что думаешь, всё, конец света, горы все гудели, все звери, весь скот — все пришли к храму». Весь народ разбежался. Деревни смывало. А их деревня уцелела, по молитвам Батюшки. «И когда всё это кончилось, тогда, — говорит, — всегда меня слушали. Только скажу…». С Москвы приехали, узнать, а люди им говорят: «Да ваши термометры, барометры нам ничего не помогли, а вот наш юный пастырь как сказал, что нам сделать, мы сделали — и у нас и ржавый гвоздь остался цел».

Приезжают к нему люди на могилку, молятся, просят — и исцеляются.