Стекло

Выйдя из метро, она направилась к дому через рынок. Торговля уже сворачивалась даже в павильонах, не говоря об открытых лотках - зима всё-таки, да и много ли наторгуешь на таком ветру, охлаждаемому к вечеру ещё и льдами с поверхности близлежащих водоёмов; до канала и прудов Юсуповских, правда, далеко, зато Фонтанка совсем рядом, зашторена домами кое-как, на живую нитку. Не Питер - северное Междуречье.
Тем не менее, она, как всегда, испытала облегчение, переместившись с места работы в отдалённом районе в родной центр, и дело было не в какой-то особой любви к дому, состоящему из узкой комнаты и угла на кухне, и уж тем более не в радости по поводу окончания рабочего дня - по возрасту ей никак не грозила утрата вкуса к работе, в который она не успела ещё войти. Просто с некоторых пор её пугали окраины с огромными пустынями и полузаброшенными долгостроями между домами трёх-четырех видов и, вероятно, одного кирпично-панельного семейства. Раньше она не задавалась вопросом, каково живущим там постоянно, в атмосфере всеобщего замедления вплоть до полной остановки движения как такового. Это ощущение остановившегося пространства она испытала однажды утром, когда, опаздывая на работу, бежала от автобуса мимо многоподъездного тысячеквартирного дома, растянутого, как время в космосе - конца не видно, сколько лёгкие да мышцы ни качай, а в лучшем случае перейдешь с улиточного хода на черепаший. Скорее, по молодости, а не в силу характера, движения ей постоянно не хватало, причём движения продуктивного, влекущего изменения снаружи и внутри. Об отложенных эффектах и запоздалых ответах на давно забытые вопросы она если и знала теоретически по чужим рассказам, вряд ли придавала значение чему-либо глубже и дальше ежедневных, хоть и не всегда предсказуемых, ситуаций. Когда жизнь бьёт ключом, не найдёшь времени увязать невесть откуда взявшиеся ощущения с предыдущими событиями, не сказать, что пережитыми, хоть и перемытыми в разговорах, словно кости.
Лишь однажды, на секунду уловив смену восприятия пространства, она вдруг не к месту вспомнила о давней поездке в курортный европейский городок. Впрочем, почему бы о ней не вспомнить? Путешествие было интересным само по себе и до сих пор оживляло сознание яркими живыми картинами в памяти, и движение в каждой из них превосходило игру красок и линий даже самых любимых ею живописных полотен.
И теперь, пересекая рынок по широкому мощеному проходу между рядами павильонов, она и не допускала мысли, что может закоченеть даже при медленном шаге - такую уверенность внушало ненавязчивое движение старых домов и стеклянных торговых построек навстречу, не говоря о прохожих, собаках и голубях, а колючая снежная крупа, летящая почти горизонтально, оттеняла остротой скорее не ощущение, а сам пейзаж подобно основному вечернему блюду. А пейзажи, надо сказать, она ценила больше кухонных изысков.
Павильоны кончились, и между бурыми с внутренней стороны домами показался узкий выход на набережную. У последнего лотка с дорожными сумками припозднившийся хозяин пересчитывал товар (что ему тут делать среди зимы, когда сезон дач и отпусков ещё в октябре закончился?), а рядом стоял высокий парень в вязаной шапочке-менингитке и болотной зимней куртке. Третья пуговица сверху была расстегнута, и в прорехе виднелась коричневая сиамская мордочка с бирюзовыми глазами. Котёнок, завернутый под курткой в широкий шарф, дрожал мелкой дрожью - видать, простояли не один час.
- Возьмите, - предложил парень, заметив, что она остановилась.
- Коммуналка, - коротко ответила она, мотнув головой.
- Ну и что? У нас в коммуналке три кошки бегают, и все общие.
- А четвёртый что же? Лишний?
Парень развел руками.
Котёнок высвободил лапку из матерчатого гнездышка, зацепив детским коготком её меховой воротник. Она засмеялась и махнула рукой:  - Давайте!
Завернув дрожащий комочек в воротник и прикрывая сверху древними бабушкиными варежками из собачьей шерсти, она припустила домой (не до пейзажей!), на бегу прикидывая обстановку в квартире.
Отношения её с соседками были, можно сказать, никакими; обе пенсионного возраста, сама она, соответственно, именовалась Младшей. А раз Младшая, какие к ней претензии? Домой приходит поздно, и то не всегда, время-место на кухне почти не занимает, компаний не водит, вежливая, аккуратная - пусть только выскажутся по поводу кота, надо будет показать им, что такое плохие соседи!
Между собой же старушек помимо отсутствия разницы в возрасте ничего не объединяло, но и вражды как таковой не было. Звали их Мрачная и Мирная. Мрачная была молчалива, но не агрессивна, за что ей легко прощались вечно хмурое настроение, а также слоновий топот по тёмному коридору с горячей кастрюлей в руках - свет она всегда гасила из экономии, рискуя столкнуться больше с неповоротливой Мирной, да и Младшая однажды, зазевавшись, отведала эмалированной крышки с кипяточным бульком по ногам.
Приветливой Мирной, в свою очередь, спускалась с рук неуемная болтливость и вселенские беспокойство на ровном месте, а самое главное - громадный старый буфет на полкухни, частично закрывавший окно. Этот на ладан дышащий агрегат, трясущийся от прикосновения к полу лысеющим веником и скрипящий деревянными сочленениями при любом шаге, слышимом ещё от входной двери через длинный коридор, был, в довершение всего, набит снизу доверху разнокалиберной стеклотарой - от пятилитровых банок для домашнего консервирования до тёмных микроскопических пузырьков из-под лекарств. Всей этой роскошью было захвачено даже широкое пространство между верхней и нижней частями буфета, которое могло бы использоваться как столешница. Несколько ценных экземпляров причудливой формы пылилось на самом верху.
- Внушительная коллекция! - заметила однажды мимоходом Младшая, на что хозяйка, уловив иронию, тут же обиделась:
- Ну как же?! Вот понадобится что-нибудь переложить, а подходящей-то ёмкости и не найдётся!
Младшей подумалось, что такой персонаж, как Плюшкин - чистейший артефакт, а уж никак не самовозникшее социальное явление, его можно было только выдумать, а мысль автора, вклинившись через печатное слово в подпорченные временем белковые цепи, не могла в конечном итоге остаться мыслью, невоплощенной во встречаемых теперь повсеместно конкретных лиц.
                ______________________
Котёнок оказался достаточно осторожным, чтобы не попадаться под ноги Кроту-Слонопотаму, как Младшая окрестила соседку. Та восприняла нового жильца без эмоций, а Мирная так и вообще с ним подружилась и даже не особо тряслась за содержимое буфета, к которому, впрочем, и сам сиамчик интереса не проявлял. Через несколько месяцев он достиг размеров взрослого кота, и освоение им пространства в высоту с помощью длинных задних лап должно было, по идее, создать реальную угрозу для книг, посуды и статуэток, однако даже самые лёгкие и хрупкие вещицы оставались на местах, какие бы коричнево-бежевые тайфуны ни поднимались в квартире по несколько раз на дню. За подобную деликатную ловкость кот не мог быть наречён иначе как Сэнсэй - имя среди восточнопородных кошачьих отнюдь не оригинальное, но подходило ему как никакое другое, да и хозяйке с её неизлечимой склонностью ронять вещи и биться обо все углы в доме явно требовался такой учитель. Хотя что сделаешь против природы! Да и кто бы мог представить, что натворит в скором времени этот голубоглазый тайский факир! С другой стороны, кот тут вроде и ни при чём... Но всё по порядку.
Весеннее субботнее утро начиналось довольно странно уже потому, что Мирная и Младшая готовили завтрак на кухне бок о бок. И если Мирная готовила сосредоточено, то Младшая, с неохотой разбив два яйца о край сковороды, стоящей на огне, тут же позволила себе о них забыть. Гораздо больше её привлекало то, что просматривалось за частью окна, не оккупированной буфетом: знакомый бассет преклонного возраста и щенячьего поведения, однажды внаглую отнявший у неё полмороженого, крошечный Йорк в продольнополосатой красной тельняшке из старого матраса, домашняя трехцветка, намяукивающая себе свиту на весь двор. Хозяев животных она бы и не узнала, встретив на улице, главное - имеются таковые. А ещё крыши. Здешние старые крыши, в отличие от окраинных плоских, имели не бог весть какую, но всё-таки форму - угол наклона, высоту, барьер (хоть и символический, рассчитанный, видать, на воробьёв). Стандартно невысокие трубы выглядели разбросанными, как грибки по холмам, из-за того, что крыши, частично перекрывая друг друга, открывались взору неодинаковыми по высоте и форме, некоторые изгибались по углом, а то и причудливой ломаной линией. Для Младшей весь этот геометрический кавардак был настоящим отдыхом для глаз, что позволял забыть на пару дней о чертежах из учебника для начальной школы, созерцаемых всю неделю из офисного окна.
- Горит! - предупредила Мирная.
- Мерси, - Младшая, не глядя, перевернула яичницу на другую сторону, словно блин или бифштекс.
- Это что у вас, какой-то новый рецепт? - осторожно спросила соседка.
- Ага, - очнулась наконец Младшая, - абсолютно свежий: яичница двусторонняя!
Обе веселились бы до вечера, если бы не Сэнсэй. Спал себе кот в дальнем углу на табуретке и вдруг скакнул, как бешеный, через всю кухню, взлетел, перебирая лапами по боковой стенке буфета - ни дать ни взять спасатель-скалолаз, герой известного боевика, с силой оттолкнулся вбок и приземлился прямехонько на подвесной шкафчик, висящий рядом на стене. Хозяйки отступили подальше, готовясь к сходу стеклянной лавины. Буфет, к счастью, устоял, только покачнулся, уронив несколько банок.
Младшая торопливо извинилась и побежала за венчиком, удивляясь про себя, с чего этот аккуратист вдруг опростоволосился, никогда за ним подобного хулиганства не наблюдалось. Вернувшись, она не сразу поняла, что творится на кухне. По правую сторону буфета застыла в ступоре Мирная, окутанная чёрным дымом от сковороды. От неё, минуя буфет, взгляд переместился сразу на Сэнсэя. Оставаясь на шкафчике, кот принял кенгуриную стойку, молотя воздух передними лапами, затем опустился на все четыре, поднял хвост, придав ему форму ершика для бутылок, прижал уши и, почти по-собачьи обнажив клыки, завыл глубоким басом в регистре, вряд ли доступном кому из певцов. Видимо, потому, что и соседка, и кот смотрели именно на буфет, до Младшей дошло, наконец, то, что зрение, сопряжённое с памятью, не способно распознать сходу. Буфет стоял на месте, будто вросший в пол. А банки
Б А Н К И  П Р О Д О Л Ж А Л И  П А Д А Т Ь
продолжали падать свободно, произвольно, даже не будучи задетыми или лишёнными опоры, падали не резко вниз, а по параболе - так ныряльщики делают толчок перед прыжком - падали, сталкиваясь в воздухе, разрываясь на осколки сами по себе на полпути к полу то ли белым салютом, то ли горным водопадом... нет, больше всего это было похоже на буран - как снег летит беззвучно, так же бесшумно стекло распадалось сразу в пыль, абсолютно белую, которая закручивалась поземкой в сантиметра от пола, образуя правильной формы круг. Сначала круг напоминал гончарный, затем, прибавляясь, стеклянная масса крутилась всё быстрей, образуя широкую чашу. Из её центра вертикально вверх начало расти что-то прозрачное, без малейшей примеси пыли и копоти, сперва похожее на витую свечу. Завитки постепенно сглаживались, кружение замедлялось, свеча постепенно расщеплялась надвое, и половинки, едва закончив отделяться друг от друга, начали ветвиться, то же самое происходило и с новыми побегами. Ветвистая сеть разрасталась, как в учебном фильме на уроке биологии, и под конец конструкция напоминала замысловатое паникадило, вынырнувшее из пола вверх ногами, с геометрически выверенным расположением рожков и сегментов.
Движение почти прекратилось, и стало ясно, что это дерево, полностью вобравшее в себя окружающую её чашу из крошковатого стекла и пустившее корни под линолеум. Острые листочки выходили прямо из ветвей, без почек и мелких черенков, крона загустела, пропорции орнамента было уже не проследить в этом многообразии ветвей и листьев, если не отличимых по форме, то смотрящих под иным углом по мере удаления от ствола - жизни не хватило бы изучить закономерности узорчатой растительности, оставалось лишь созерцать чудо, выросшее непонятным образом из сомнительного по качеству материала.
Мирная, наконец, включила газ и произнесла:
- Ну, вниз через бетонные перекрытия оно вряд ли пролезет, но что будет с линолеумом?
Младшая усмехнулась про себя: тут и корни баобаба погоды не сделают, поскольку пол пришёл в негодность, кажется, ещё в прошлом веке.
- Лишь бы дальше не разрослось, а то к плите не подойдём, - сказала она для виду, что, якобы, бытовая сторона её интересует больше эстетической, а то кто их знает, этих бабушек, ещё в колдовстве обвиняет, милицию натравят или кого похуже.
- С чего бы ему расти? - вскинулась Мирная. - Вы же грамотный человек, должны помнить закон сохранения массы вещества.
Не имея настроения дискутировать, имеют ли вообще тут место земные законы природы, Младшая прислушалась к дереву и по еле уловимому стеклянному похрустыванию определила, что рост ещё не остановился. Она с радостью подумала, что Стеклодув, наконец, добрался и сюда, но тут из коридора послышался знакомый топот. Она рпстопырила руки, защищая дерево, но ещё до того, как увидела сдвинутые брови Мрачной, вкатывающейся на кухню со шваброй наперевес, поняла: не выйдет.
Мрачная оттиснула её к двери и ударила по ветвям. Осколки посыпались на пол и - вот небывальщина! -втянулись под линолеум. Обломки ветвей как будто бы не имели острых краёв, столь быстро они закруглялись зажившими культями, но форма уже не восстанавливалась. Мрачная продолжала крушить дерево со всех сторон, пытаясь расколотить ствол у самых корней, но всё, что падало, вливалось, как вода, в корни и уходило в рост новых побегов, теперь совершенно бесформенных, тянущихся абы как без цели и направления.
Мрачная в конце концов выдохлась, бросила швабру и потопала по коридору к себе ещё более громко, чем обычно. Научные рассуждения второй соседки будто и не прерывались, но Младшая, бесслезно отплакав за несколько секунд, снова внимала стеклу: пение, не изменяя тона, продолжалось, а малая часть кроны, чудом не отведав щетинистого карающего жезла, сохранила даже фрагмент круглого орнамента - изрядный фрагмент, если учесть неимоверную сложность самого узора.
В своей комнате Младшая продолжала думать, поглаживая успокоившегося кота. Самое главное - дерево осталось, живое и растущее. Покалеченное, оно напоминало старую яблоню, две такие росли в дедушкином саду. Сюда бы ещё стеклянный улей, вот и дачная реконструкция. Только дедушки давно нет, и Стеклодув далече.
Она вдруг поняла, что стеклянное паникадило после нашествия гигантского крота стало для неё первым деревом, утратившим красоту. Раньше ей никогда бы не пришло в голову назвать какое-либо дерево неказистым, хилым или кривым. Она любила их все - пышные лесные, редкие городские, цветущие, засохшие, побитые гусеницами или расщепленные молнией. Почему же её сейчас расстроила утрата идеальной формы, тогда как она с детства знала, что симметричной древесной кроны в природе не встретишь, даже у безупречных корабельных сосен она пышнее с южной стороны? Тем не менее внезапно явленная красота, прожив считанные минуты, наводила на мысль о том, что и весь мир подобен этому дереву - бесконечно битый, а всё равно из осколков что-то растёт, непонятное, несуразное, но движется, хрустит-шелестит... есть ли этому конец? и какой?
Да... Бесполезно было ругать себя за бездействие - с деревенской бабкой, для которой физическая работа ближе насущного хлеба, не справился бы и вооружённый бандит. Да и новоявленному чуду нет причин исчезать, чего нельзя сказать о самой Младшей: соседям теперь не докажешь, что стекло не её, хоть оно и правда было не её, но ожидать порядка в коммунальной природе от тёмных голов свойственно разве что Создателю, и то лишь в момент сотворения мира.
Так что предложение съехаться с подругой на съёмную квартиру, поступившее вчера, пришлось весьма кстати. Она намеревалась исчезнуть с котом и вещами рано утром с открытием метро. Ночное же бдение на кухне позволило запомнить не столько сам узор, сколько хаотичное плавание внутри него немигающей рыбой, зрительные перескоки с ветки на ветку, с листа на лист, изгиб кнаружи, а тут вроде бы к стволу... нет, тщетно, она и одной связной линии не сможет воссоздать, такие фрески не подлежат реставрации, не зарисуешь и с натуры, не то что по памяти. Помочь самому Стеклодуву вряд ли у кого хватит мастерства, сколько руку ни набивай.
Она снова вспомнила давнюю поездку. Игрушечный альпийский городок был красив во всём. Главная улица шла от ворот и далее поднималась по спирали вдоль кромки леса, тянувшегося по ту сторону холмов, и вправо по дуге огибала низину, через которую текла неглубокая каменистая речка, а мост через неё выходил напрямик к светлокрасному зданию старой ратуши. Ратушная площадь с круглыми фонарями и скамейками, кубовидная оранжерея, издали похожая на стеклянный сувенир с крупными цветами внутри, двухэтажные домики с белыми стенами, расчерченными на неправильные треугольники чёрными широкими полосами - всё это можно было без конца разглядывать с холмов, стоя как будто бы на краю широкой расписной пиалы, а в самом центре городка пейзаж менялся с каждым шагом, создавая ощущение медленной карусели.
Пройдя городок насквозь за какие-то минуты, она обнаружила невзрачный павильончик. Там проходила выставка-продажа изделий из стекла. Она направилась туда без особого интереса, а в итоге застряла на добрых два часа, бродя кругами среди изобилия посуды, статуэток, диковинных светильников. Стеклянная флора-фауна, красочная и танцующая на разные лады (а уж никак не застывшая в танце, как принято говорить), манила и тут же забывалась, выныривая на миг из разноцветного стеклянного океана, в котором заблудился бы, кажется, и опытный подводник, то оглушаемый электрическим скатом, то останавливаемый коралловой стеной.
На выходе она обратила внимание на группу посетителей перед небольшим помостом. На заднем плане виднелась небольшая, но, вероятно, мощная печь, а поодаль на табуретке сидел человек в очках, одетый в синий рабочий комбинезон. Это был стеклодув, демонстрирующий за отдельную плату процесс изготовления прозрачной красоты. Она успела заметить выдуваемый из трубки двухцветный пузырь, похожий на мыльные, те, что она сама выдувала в детстве. И воспоминания о радужной красоте, лопавшейся почти сразу, навевали печаль по хрупким стеклянным шедеврам с непредсказуемой судьбой. Да и сам городок теперь уже казался выползшим из этого павильона, из самой трубочки стеклодува, и всё вокруг виделось  окаменевшим фигурным стеклом.
Сейчас, сидя ночью под деревом, она жалела, что не заплатила несколько несчастных марок и не подсмотрела ни единого секрета мастера - кто знает, может, удалось бы что-то вспомнить, добавить к уцелевшему фрагменту нечто важное, проливающее свет на полный рисунок. О том, чтобы бережно сорвать часть кроны, как цветок, и унести в комнату, не могло быть и речи - это не то растение, жизнь которого можно продлить в вазе с водой, да и непонятно, какой сосуд здесь нужен, какая среда и какое ухо, чтобы расслышать голос мастера в позвякивании веточек.
                ____________________

Любопытство привело её назад через месяц. Подумав, в последний момент она прихватила и кота - всё-таки косвенный виновник, вдруг да уловит разгадку своими локаторами да хвостом-антенной. С переноской в руках она вошла во двор, поискала глазами окно на втором этаже - всё как обычно: кусок деревянной спины буфета, больше ничего не видно. Значит, не разрослось - неужто права была Мирная, чудо не чудо, а физических законов никто не отменял?
 Свет в прихожей, как всегда, не горел, но и дневной свет из кухни не пробивался, хотя для удобства дверь там отсутствовала. Точнее сказать, свет был, но какой-то странный, мерцающий, как будто водоём отбрасывает рябь на стену здания, стоящего на берегу, или как будто смотришь на свет сквозь стакан воды или тиснёное стекло... толщу стекла... о нет, неужели?!
Мрачная высунулась из своей норы, зло посмотрела на вошедшую и снова скрылась, едва не выбив дверной косяк оглушительным хлопком. Не заходя к себе, Младшая направилась к кухне. Сплошная стеклянная масса уже начала выбухать в коридор, и сквозь неё, как в мутном аквариуме, проступали искажённые очертания окна и буфета.  Наощупь ещё можно было различить ветви и листья, тесно сплетённые наподобие непроходимой живой изгороди вокруг сказочного замка.
- Я звонила в жилконтору, - услышала она за спиной голос Мирной и живо представила, какой там состоялся разговор.
- Вася приходил, сантехник, - продолжала соседка.
- Сантехник? - удивлённо обернулась Младшая. - А он здесь при чём?
- А вы бы кого вызвали? Надо было бить тревогу, чтобы хоть кто-то из специалистов это увидел, вот я и сказала - кран течёт.
- Приходил, ну и что? - усмехнулась Младшая. Этого Васю, тугого на ухо и не видящего дальше своих рук, она помнила отлично.
- Ну и починил.
- Где починил, в ванной?
- Почему в ванной? В кухне.
-  Вы хотите сказать, что он зашёл в кухню и починил кран?
С досады от человеческой тупости Мирная хлопнула себя по бокам:
- Что вы, Васю не знаете, вечно под мухой, пьяному море по колено!
- Ну, стекло - всё-таки не море.
- А ему и стекло нипочем, нырнул туда, через полчаса вышел и говорит: кран старый, беречь надо, резко не поворачивать.
- А сами зайти не пробовали?
- Простите великодушно, спиртное не по моей части.
Кот в сумке зашевелился, и Младшая открыла молнию. Сэнсэй потянулся, встав на кончики и без того длинных задних лап, обнюхал поверхность стеклянного айсберга и неторопливо вошёл в заросший дверной проём, оставив снаружи кончик хвоста. Младшая попыталась его схватить - вдруг задохнется, но не успела, и ей оставалось с тревогой следить за бежевым пятном, медленно движущимся привычным кошачьим маршрутом - буфет, табурет, миска. Кот недовольно замяукал - голоден с утра.
Младшая вспомнила, как осколки дерева, подбитого шваброй, тут же становились гладкими и обтекаемыми - значит, порезы исключены. Вот лёгкие... что будет, если вдохнуть частицы стекла? Однако признаков удушья у кота не наблюдалось - ползает там, что-то выискивает, да и мелких ветвей уже не осталось, ещё немного, и заросли спрессуются в сплошной брикет строго по форме кухни.
Подойдя вплотную к проёму, она просунула руку и услышала такой же нежный хруст, как тогда, ночью - кажется, место для воздуха там ещё осталось. Она погрузила голову в проём, как в бассейн, затем шагнула вперёд. Ничего, дышать можно, двигаться поначалу непривычно, однако, дойдя до плиты, она почти перестала ощущать окружающую субстанцию, и даже контуры предметов выполнялись и обрели чёткость. Плита, раковина и соседкин стол почему-то оказались не затронуты бедствием. Она протерла чайник, давно стоящий без применения, налила воды и поставила на газ. Кормить кота было нечем. Заниматься здесь, собственно, тоже было нечем.
- Я вам чайник поставила - сказала она соседке, выходя в коридор.
- Как?!
- Смотрите за ним, а то выкипит.
- Но..
- Чего вы боитесь? Видите, я вышла, жива-здорова без всякого допинга. - Её действительно трудно было назвать остекленевшей Афродитой. Соседка продолжала топтаться в коридоре, и Младшая с силой втолкнула её в кухню.
Уже на улице, с котом на руках, она сообразила, что забыла сумку. Но возвращаться не стоило, как и жить там вообще. Там не то что дерево - кот не выдержит, с его-то даосскими навыками из прошлых жизней. Старушкам нормально, ну что делать. Безумно жалко всех и вся. Как-то в детстве она решила сделать подарок неважно кому, кажется, на майские праздники. Она привязала нехитрое поздравление к голубому шарику и пустила его с балкона. Шарик тут же поймал какой-то мальчишка, вычислил квартиру и кинул гадкую записку под дверь. Она не сильно обиделась - не повезло с адресатом, бывает. Только вот желание дарить пропало надолго, если не насовсем.
Хотя что её шарик... Дар Стеклодува куда более загадочен, и чтобы его понять, стоило не вскрывать да препарировать, а просто беречь - дерево явило бы и не такие дивные дивы. А теперь что? Обычный серый дом, как и другие, покрытые копотью и угольными художествами, и плющ без листьев на глухой стене, непонятно от каких корней возникший, и грязные пруды по дороге к метро - всё изрублено и растёт куда-то вкривь и вкось, вроде обретая форму, но не для тех, кто давно утратил зрение. Примелькалось всё. И соседки, открывшие было, что, оказывается, не по земле ходят, а в стекле плавают, через неделю всё позабудут. Как и она когда-то забыла городок,  синего Стеклодува и его мир, охвативший, как ей казалось тогда, весь городок.
Проходя под окном кухни, она едва удержала Сэнсэя, встрепенувшегося у неё на руках.
- Опять что-то задумал? - шепнула она ему в коричневое ухо. Кот муркнул, потерся лбом о её щеку и зарылся в меховой воротник.
                ____________________

Вытянув вперёд руки, Мирная подошла к плите. Чайник закипал, капли воды из неплотно закрытого крана ударялись о раковину. Она отмыла с содой заскорузлую чашку, положила пакетик с заваркой, поправила невидимку в причёске, обернулась...
Кухня была свободна. Открытые настежь дверцы абсолютно пустого буфета делали её ещё просторнее. Больше воздуха, но и пыли будь здоров!
У дверей она увидела дорожную сумку на полу, услышала шаги по коридору к выходу, хотела крикнуть - сумку забыли! Но махнула рукой, надо будет - вернутся, а разгребать запустение всё равно придётся ей одной. Она протерла буфет, вымыла пол. В углу валялась майонезная  баночка, почему-то не пущенная неведомым строителем в дело. Мирная хотела её выбросить от греха подальше, но, подумав, отмыла и поставила в буфет - вдруг понадобится что-нибудь переложить, а подходящей ёмкости и не найдётся...

Санкт-Петербург, 2004