Проклятие старой кокорихи часть 28

ПРОКЛЯТЬЕ СТАРОЙ КОКОРИХИ
                Часть 28
 Нина Кокорина, легко носила свою беременность. Положение  замужней женщины,  любимой своим мужем. Статус матери двух   задиристых мальчуганов, возвысили  запуганную с детства женщину, не только в глазах  людей. Но и в собственных ее глазах.
Стабильное, семейное счастье, уверенность в    своей значимости, наконец- то ,  отогрели ее застывшее сердечко, зажгли огонек счастья в душе Нины.
Молодая женщина уже смирилась с тем, что у них с Колей не будет совместных детей.
И вдруг эта беременность!  Долгожданная и все же, неожиданная. 
Никакими  словами невозможно было передать ту радость и гордость, что испытывала  Нина, нося в себе новую, развивающуюся    в ней, жизнь.
Наблюдавшая её на первых порах,  фельдшер села, Зоя Александровна, этой радости не разделяла.   На  более детальное обследование, к районному акушеру, ехать  Нина, отказалась наотрез.
Так поступали многие женщины села, доверяя своему фельдшеру, больше чем районным врачам. Тем более, что  Зоя Александровна имела статус фельдшера акушера. И  право самой определять сроки беременности своих пациенток. 
Нина  до конца, так и не сумела изжить в себе  ложную стыдливость.    Не могла заставить себя,  показаться  районному доктору.
Одна только мысль о том, что ей придется, при посторонних людях, лечь на гинекологическое кресло,  заставляли её стыдливо краснеть.
«А как же ты, голубушка, рожать думаешь?  - сердилась фельдшер. – Все одно же, тебе в роддом  ехать придется. И рожать при  людях чужих будешь. Такова наша доля  бабская».
Нина беспечно отвечала, что   свои  роды принимать, она доверит только ей, своему фельдшеру.
Но Зоя Александровна, понимая, что  с ожогами  её пациентке придется тяжело, оптимизма Нины, не разделяла. Но и  насильно в больницу уложить ее тоже не смогла бы.
Сельский фельдшер, наблюдая, как натягиваются   очаги пораженной  ожогом ткани, на животе Нины,  мрачнела. Она пыталась доказать будущей роженице, что ей необходимо более квалифицированное наблюдение.
Но Нина   так и не обратилась в районную больницу.  И даже   Николай, не смог повлиять на жену. Он, доверяя опыту   старой сельской медички, тоже  пытался «уложить» Нину в районный стационар.
Чувствовала она себя прекрасно. Ни изнуряющей тошноты, ни заметной слабости, будущая роженица, не испытывала.
Первые  неприятные ощущения в местах ожогов, появились у Нины на восьмом месяце беременности.  Сожженная, мертвая кожа   не  имела такой эластичности, как здоровая.
И растягиваясь, она причиняла будущей матери, чувствительную боль.
Чем больше подрастал ее живот, тем острее чувствовалась боль   на коже живота.  Особенно   тяжело физически, было будущей маме, когда ее  родное дитя, энергично «резвилось» в животе.
 В такие моменты, Нина, прижимая руки к животу, шептала сквозь слезы боли и счастья, - «Пожалей маму,  солнышко родное. Мамочке твоей очень больно».
 В ночь перед первыми родовыми схватками  у Нины, Николаю  приснилась бабушка.
И она снова, как и  в прошлых снах, сидела рядом с ним, умоляя снять с ее души, какой-то грех.
Николай, проснувшись от стонов жены, почувствовал, как в его сердце, вползает липкий ужас. Только сейчас он вспомнил, что точно такой же сон, снился ему, накануне смерти Татьяны.
 Николай сразу же,   отвез Нину в район.  Принимать роды у сложной пациентки в условиях небольшого медицинского пункта, Зоя Александровна, категорически отказалась.
Сдав жену   на руки   коллег по  бывшей работе, Николай отправился  в Детский сад, чтобы  сообщить Васене  новость.
Кокорин не мог остаться дежурить у здания роддома. К вечеру надо было  принять рабочих лошадей, напоить, накормить.   Он обязан был, организовать своим подопечным, достойный отдых. Сенокосная пора в колхозе, была в самом разгаре. И почти все  кони были загружены работой.
Не смотря на не проходящий страх за благополучие его Нины, Кокорин был слишком дисциплинированным колхозником.
 И все же, не  прямые обязанности конюха, погнали Николая в Ивняки. Он должен был сделать то, что задумал.
Заручившись  обещанием Василисы,  навестить Нину, Николай погнал лошадь в обратный путь.
 Не доезжая до  своего  села, он свернул на  конную дорожку, ведущую к кладбищу.  Примотав вожжи упряжки к  ограде кладбища, Кокорин    бегом  бросился  туда, где лежали рядышком, его  первая жена и бабушка Николая
.
-«Здравствуй, Танюша. Прости , дорогая. Но я сейчас буду ругаться с бабкой. Ты не слушай. Ты у меня была хорошей женой».
 Закончив этот странный диалог, Николай отворил, деревянную калиточку   простенькой оградки на могиле старой Кокорихи.
-« Что тебе нужно, почему ты покоя мне не даешь? -  простонал Кокорин, глядя на бугорок земли, под которым покоилась его бабка.
-  Я не верил, когда люди тебя «ведьмой» называли. Считал, что это все, мракобесие. Ни в Бога, ни в черта не верил. Но, видимо, зря. Что тебе надо, ведьма, от моей семьи? Зачем ты спасала меня от  бандита папаши, если сейчас, сама  убиваешь без жалости? 
Я пережил Танину смерть.  Но Нину я тебе не прощу.   Если что, я  своими руками, вырою тебя из могилы и выкину твои кости воронам на пир». –
 Последние слова, Николай выкрикнул во все горло, яростно   потрясая кулаками.
  Обессилив от   непривычного приступа ярости, Николай упал лицом в мягкую траву, рядом с могилой Кокорихи:
-«Отстань от нас, пожалей моих самых любимых людей. Или ты ревнуешь? Но запомни , ведьма, Мне без Нины не жить!  Но перед тем, как самому вздернуться, я тебе слово даю, что выкину тебя к чертям собачьим   куда ни будь, поближе к вороньим гнездам»
С трудом оторвав обессилевшее тело от земли, Николай медленно побрел к лошади.  Позади него послышался гулкий хлопок. Оглянувшись, Кокорин, с удивлением увидел , что калитка, которую он только что, закрыл  словно отброшенная чьей-то рукой, лежит в метре от   бабкиной оградки.
«Ведьма! – заорал он, наливаясь новым приступом бешенства, - будь ты проклята. Не боюсь я тебя, не пугай.  Если Нина умрет, тогда мне страшнее  будет».

 Нина совершенно обессилила. Дикая боль раздирала  ее внутренности,  рвала тонкую  кожу на  очагах ожогов.  Ей стало  совершенно все равно, кто  и что о ней подумает, что скажет о ее воплях, переходящих в невнятный сип.  Нина потеряла голос, потеряла счет времени. И только одна мысль жила в ней . И никакие приступы  невыносимой боли, не могли стереть эту мысль: «Только бы ребеночек выжил. Только бы мне справиться».
 Весь вечер и   бОльшую часть ночи, Василиса была рядом с измученной подругой.
 Она убедила акушеров допустить ее в  палату рожениц, впервые, не постеснявшись, упомянуть имя мужа. Василиса, обтирала  лицо  Нины влажным полотенцем,  гладила её растрепавшиеся локоны, успокаивая, как могла

.  Прошло уже более суток с начала схваток, но    предвестников к скорым родам, по  мнению акушера,  еще не было.
«Плохо матка раскрывается» - озабоченно   отвечала  она на вопросы Василисы,  долго ли еще мучиться её подруге.
 «Надо было раньше обращаться. Хотя, при ее   ожогах,  кесарить тоже нельзя. Будем надеяться на лучшее».
 Между приступами   боли, Нина   роняла голову на колени Васене и мгновенно засыпала.
В такие минуты, вместе с ней засыпала уставшая Василиса. Но спустя   несколько минут,  Нина снова открывала глаза, корчась от невыносимых страданий.
Ей казалось, что вместо внутренностей, в нее набили    раскаленный  уголь. И он теперь, выжигал ее нутро, лишая сил и голоса. Повергая в   дикий ужас и отчаяние.
Но не смотря на боль, Нина из последних сил, пыталась удержаться в сознании.
Много лет наблюдая за роженицами, она прекрасно понимала, что потеряв сознание, не сможет вытолкнуть из себя свое сокровище. Своего ребенка, ради которого, она согласилась бы, на еще более мучительные страдания.

  К счастью для Васены, ей не надо было с утра отправляться на работу. Заведующая  Детсадом, с которой они  быстро подружились, нашла ей на пару дней, замену.
Заведующая  сама была матерью троих детей. И не забыла еще, что это такое, - рожать. И как важно, если рядом есть тот, кто в состоянии, поддержать  роженицу морально.
   Утром в палату к роженицам,  вошел     доктор гинеколог.
Нина равнодушно, в полной отрешенности, позволила мужчине доктору, осмотреть себя. Ни разговаривать, ни двигаться, она уже не могла. Проваливаясь временами в беспамятство, Нина все   оставшиеся силы, тратила на то, чтобы   выбраться  из обморока.
«Доктор, почему он не шевелится?» – прохрипела Нина, когда  он прослушивал сердцебиение ребенка.
- «Все в норме, ребенок жив. А вот кто вам дал «добро»    на роды? У вас    раны на животе кровоточат.  Кожа наживую, рвется. Разве вам не говорили, что в подобных случаях, нельзя рожать.  Ваши мышцы ослаблены. Ну да, что теперь. Рожать  будешь, голубка.  Потерпи еще несколько часов. Пусть  шейка полностью  раскроется.  Я дам распоряжение, чтобы вам соответствующий укол поставили.  Уже можно, ускорить роды. Главное, терпите боль.   Можем, конечно, обколоть обезболивающими. Но ребенок уснет и  не так активен будет».
 «Я потерплю», - прошептала  Нина, едва шевеля, вспухшими, искусанными до крови, губами.
 В палату заглянула санитарка. «Кто тут Кокорина? Муж там ваш скоро больницу по бревнышку разберет».   
 «Лежи, Ниночка, я выйду к Коле, - Василиса  поторопилась в санпропускник.
 Николай был не один. Рядом с ним, суетилась Галина Ивановна, мать Алексея. Она  перебирала что-то в объемной сумке, выставляя на  столик  баночки с вареньем, выкладывая свертки с пирожками и домашним творогом.

Николай был бледен. Губы его тряслись, словно он собирался заплакать. -  «Василиса, как Нина? Что- то, я ни от кого, вразумительного ответа не добьюсь?» - Кокорин, заметно заикался. Глаза его с такой невыносимой мольбой, смотрели на Васену, что она, не выдержав, отвела взгляд.
-«Скоро рожать будет, доктор сказал, - помолчав, призналась - Плохо ей, Коля.  Но, думаю, что все обойдется».
Не говоря больше ни слова,  Николай выбежал из помещения.
Обхватив голову руками, он долго сидел на телеге,  в которую сам запряг самого быстрого жеребца в колхозе.
«Бабка, я тебя предупредил» - прошептал Николай, поднимая  изможденное бессонной ночью, лицо.
 Он верил и не верил в то, что его бабушка, умершая более шести лет назад, имеет какое ни будь, отношение к событиям, происходящим в личной жизни внука.
Николай, вспоминал, как заботилась о нем Кокориха, как смягчался ее взгляд  когда она смотрела на внука.  Он не мог поверить в то, что бабушка могла бы, пожелать ему плохого.
Почему она, все время, твердит о каком-то, грехе? Почему просит его, Николая, снять этот грех. И как он должен его снимать?
Память услужливо подсунула Кокорину их разговор с Ниной, после того, как однажды, он  рассказал жене о странных своих снах.
Нина тогда, сказала, что грехи в церкви отмаливать надо. Николай осмотрелся кругом, словно собираясь, прямо сейчас увидеть , где ни будь, неподалеку  эту самую церковь.
Но в районном поселке, не было ни одной, действующей церкви. А если бы, была, то Кокорин, не задумываясь, упал бы  на колени перед иконами.
Пошел бы пешком вокруг всей земли.    В конце, концов, отдал бы свою жизнь, лишь бы выжили Нина с ребенком.
Из ворот  больницы, вышла   свекровь Василисы. Увидев Николая, сидящего в телеге, с жалостью посмотрела на него.- «Николай, может быть, к нам  проедем? Покормлю вас. И отдохнете».
Игнорировав ее предложение, Николай, неожиданно для Долговой, еще более неожиданно для себя, спросил женщину, знает ли она какого ни будь «подпольного священника» в поселке.
Он так и сказал «подпольный священник».
В пятидесятых годах, прошлого столетия, действующую церковь, трудно было отыскать, даже в большом городе. Советская власть, давшая простому народу, много хорошего,  лишила его, взамен, возможности свободного вероисповедания.
Ни в каких сводах государственных прав и волеизъявлений народа, не было прямого запрета на религиозность. Но  на практике,  любая политическая организация, преследовала и высмеивала верующих. 
Понятий, верующий комсомолец или коммунист, не существовало вообще
Их просто, не было. А если и были, то верующие так глубоко прятали свои убеждения, что о них, никто не догадывался.
  Некоторое время, потрясенная Галина Ивановна, внимательно изучала    Кокорина. А потом произнесла со вздохом.
- «Сама не знаю, Коля. Отвыкла   я, как-то, молиться.  Но неподалеку от меня,   женщина одна живет.  Мужа и двоих сыновей на фронт отправляла. Так она, всю войну молилась. День и ночь.  Все в пол лбом стучала. У нее весь домик в иконах. 
И  что ты думаешь? Все живыми домой  вернулись. А случайность это, или нет, кто его знает, Николай.
Если  думаешь, что поможет это Ниночке твоей, так давай, провожу тебя к ней.   Они вдвоем со стариком  своим живут. И оба верующие. Сыновья в городе. При  хороших должностях и при хороших семьях».
-«Хочу. Проводите. Давайте сюда, на телегу. Я помогу»
  По дороге, Галина Ивановна, уговорила Николая, выпить хотя бы, стакан молока от своих коз. 
А после проводила, решительно настроенного гостя, к небольшому, ухоженному домику, в котором жила  немолодая, верующая пара
 Навстречу им, вышла  пожилая ухоженная женщина, лет 60. Улыбнувшись, как старым, хорошим знакомым, пригласила в дом.
 –«Доброго здоровья, Полина Савельевна, -  вежливо и немного заискивающе, поздоровалась с хозяйкой Долгова, - гостя тебе привела. Поговори с ним. Жена у него  разродиться не может».
-«Здорова с Божьей помощью, - откликнулась хозяйка.- Отчего не поговорить с хорошим человеком. А ты чего, Ивановна? Не зайдешь ли в дом? Старика моего нет.  Одна я.  В город к внукам укатил,  гостинцев деревенских повез мальчишкам».
Голос Полины Савельевны, ее не притворная, добрая улыбка, располагали к себе. Николай почувствовал , как успокаивается, наполняясь надеждой, его сердце.
Он не видел, как за его спиной, Галина Ивановна, отрицательно помотала головой  и сделав скорбное лицо, глазами показала на Николая.
  «Я опосля забегу, Полюшка. Внук не кормленый ждет,.-  женщина исчезла за воротами, оставив Кокорина на попечение доброй хозяйки дома.
-«Обувь оставь у порога, сынок. И в дом войди. Мысли плохие, тоже здесь оставь.
Сбросив с ног парусиновые туфли, Николай вошел  следом за хозяйкой, в чистую, светлую кухоньку.  На душе его было, удивительно спокойно.  В углу кухни висела икона, какого-то святого, украшенная бумажными, самодельными цветами. 
-« Садись за стол сынок. Как зовут тебя? Как жену страдалицу зовут? Раскрой душеньку, выкинь из нее отчаяние. В Бога –то,  веруешь, хоть чуток? Или так, на всякий случай, пришел?»
Узнав, что гостя зовут Николаем, женщина заулыбалась, становясь еще привлекательнее.
-«Хорошее имя, как у  Святителя Николая Угодника».  От ее доброй улыбки, вселяющей надежду, от мягкого говора,  лучилось, казалось, осязаемое тепло. И Николай почувствовал    потребность выговориться.
Кокорин сам не заметил, как рассказал Полине Савельевне о себе все  с самого детства.
Она, подперев рукой щеку,  слушала, не перебивая. Так внимательно слушать  чужого человека,  умел  далеко не каждый.
-«Значит, бабка снится? И после снов таких, горюшко в твою жизнь приходит? А все потому, Колюшка, что Бога люди отринули. Вот нечистый и смущает народ. Не бабка это твоя, тебе беду несет. .   Это Он тебя смущает», -  хозяйка, понизив голос, показала рукой куда-то вниз.
Перекрестившись на икону, Полина Савельевна  поднялась.  Распахнув  дверь в соседнюю комнату,   предложила, - «А ты, помолись сынок. Своими словами и от души. Попроси Господа  даровать здоровья  Нине твоей. И ребеночку, что в любви у вас зачат был. Вижу, что человек ты хороший. Я конечно, сама могу  помолиться. Но  лучше ты сам. Твоя кровиночка на свет просится. Тебе и просить за не.
 Я своих родненьких, у смертушки, вымолила.  Не тронула их война злодейка. Вернула мне сыночков моих и мужа моего тоже».
Повинуясь жесту хозяйки, указывающей на дверь в комнату, Николай вошел в полутемное помещение.
Его охватила робость. Темные занавески   на окнах, были плотно задернуты.  На стене, напротив двери, висело несколько   икон, с едва различимыми ликами святых. Под ними, горели две масляных лампадки.
- «На колени опустись, Николай. Да выю согни. Голова не отломится. Проси Господа нашего, о  чем душа болит. А я здесь, на кухоньке помолюсь» - хозяйка прикрыла дверь и до ушей Кокорина, донеслось ее негромкое, монотонное бормотание.
Подойдя по ближе, Николай некоторое время, всматривался в строгие , скорбные лица  не известных ему, Святых.
Неумело опустившись на колени, он тихонько прошептал:
 «Бог, прости мне мое неверие. Спаси  мою Ниночку. Она и так много страдала. Сделай так, чтобы родила она скорее, чтобы не мучилась больше. И проси у меня любой жертвы. Если нужен я тебе, возьми меня, но оставь на этом свете жену мою любимую и ребеночка невинного».
 Почувствовав щекотавшие лицо  слезы, Николай, мимолетно удивился. Он не собирался плакать, но слезы все сильнее лились из его глаз, мешая ему видеть лики Святых. Они расплывались   от  слез и казались Николаю, ожившими.
Он сам не заметил, когда поднял ко лбу дрожавшую руку и неумело перекрестился.
 «Помоги Ниночке, помоги, пожалуйста. Она самая безгрешная  женщина на земле. Ты Бог и ты это знаешь».
Полина Савельевна, тихонько заглянув в комнату, удовлетворенно улыбнулась, и перекрестив коленопреклонного мужчину, осторожно прикрыла дверь.
- «Помоги, Бог жене  моей, спаси ребеночка нашего. Сделай так, чтобы полюбовалась на него Ниночка. Спаси  её, спаси,  пожалуйста»… - как заклинание, шептал Николай. Не удержавшись, он громко всхлипнул. Опомнившись, провел ладонью по мокрому, от слез лицу.
 За всю прошедшую жизнь, Кокорин не выплакал столько слез, как в последние полчаса.
Пошатываясь, от охватившей его, непонятной слабости,  Николай поднялся и побрел к двери.
 Остановившись у порога, обернулся и глядя на самую большую икону,   снова перекрестился. Это было странно, но почему-то, приятно.
А в этот самый момент,  Нина, лежа на родильном кресле, с последним,   воплем боли, вытолкнула из себя крохотное,
 посиневшее тельце своей доченьки.
Теряя  сознание, прошептала - «Чего он  не кричит? Он жив?». 
 -«И девочка жива, и ты тоже! Нахлебалась немного».-   весело   откликнулся  переволновавшийся доктор. 
И тот час, оглашая стены больницы слабеньким, но уверенным криком, отозвалась Нинина дочка,  оповещая мир о том, что и она, отныне, является полноправным гражданином  Советской  страны.
А под дверью родильной комнаты  смеясь, плакала  Василиса.