Поэзия Анны Ахматовой

                Введение в виде эпиграфа

«От одного взгляда на неё перехватывало дыхание. Высокую, темноволосую, смуглую, стройную и невероятно гибкую, с бледно-зелёными глазами снежного барса, её в течение полувека рисовали, писали красками, ваяли в гипсе и мраморе, фотографировали многие и многие, начиная от Амедео Модильяни. Стихи, посвящённые ей, составили бы больше томов, чем все её сочинения.

Всё это я говорю к тому,  что внешняя сторона её «Я» ошеломляла. Скрытая сторона натуры полностью соответствовала внешности, что доказали стихи, затмившие одно и другое»*, - писал об Анне Ахматовой Иосиф Бродский.

------------------------
* Цитируется  из эссе Иосифа Бродского «Муза плача», 1982 г Первая публикация на русском: Скорбная Муза / Пер. А. Колотова // Юность. 1989. № 6. С. 65-68).


                1. Поэтическое лицо Анны Ахматовой


Поэтическое лицо Анны Ахматовой ярче всего отразилось в тех именах и характеристиках, которые ей давали представители художественной элиты. Начнём с псевдонима, который взяла себе сама Анна Горенко. «..Пять открытых "А" (Анна Ахматова) завораживали, и она прочно утвердилась в начале русского поэтического алфавита. Пожалуй, это была её первая удачная строчка, отлитая аккустически безупречно, с «Ах», рождённым не сентиментальностью, а историей.» (Иосиф Бродский)* Это имя звучит почти как царица Савская, в нём есть дыхание властного востока. Уже в одном имени чувствуется  царственный вход в русскую поэзию женщины. «Русской Сапфо» окрестили её пламенные поклонники за любовную лирику первых сборников «Вечер» (1912) и «Чётки» (1914).

Осип Мандельштам назвал Ахматову Кассандрой, именем вещей дочери троянского царя Приама, пророчествовавшей о будущих испытаниях и никем не услышанной. Это имя она получила за свои вещие стихи о судьбе своей Родины и близких в сборнике «Белая стая» (1917).

Марина Цветаева  назвала Ахматову Музой плача ("О, Муза плача, прекраснейшая из муз!" (М. Цветаева "Ахматовой", 1916). 

Боярыней Морозовой её называли за твёрдость в своей вере в час почти всеобщего отступничества. Действительно, Анна Ахматова была и осталась одним их самых религиозных поэтов 20-го века. Об этом можно судить по её поэме «Реквием».

Три поэтических лица Анны Ахматовой отражают в себе три главные темы в её творчестве: тему женской любви, трагической судьбы и веры в Бога. Эти три темы  так талантливо воплотились в её творчестве, что весь мир увидел в Анне Ахматовой один из символов величия России. Поэтому Италия почтила её своей литературной премией «Этна-Таормино» (1964), а Англия почётным званием доктора филологии Оксфордского университета.

------------------------
* Цитируется  из эссе Иосифа Бродского «Муза плача», 1982 г Первая публикация на русском: Скорбная Муза / Пер. А. Колотова // Юность. 1989. № 6. С. 65-68).



                2. Любовная тема

Анна Ахматова  не знала соперниц в своеобразной лирической форме «любовного женского дневника». Она создала классические сборники любовной лирики «Вечер», Чётки», в которых открывается психология женской души. Ахматова выразила предельно искренне и обнажённо тончайшие оттенки чувств и переживаний любящей женщины. Об этом своём даре лучше всего написала она сама в своём ироничном четверостишии:

        Могла ли Биче словно Дант творить,
        Или Лаура жар любви восславить?
        Я научила женщин говорить…
        Но, Боже, как их замолчать заставить!

         (1957)

В её поэзии встрчается и женское эхо мужских шекспировских чувств. У Шекспира Гамлет говорит об Офелии:

                «Но я её любил,
                Как сорок тысяч братьев…»

А Ахматова  в стихотворении  «Читая Гамлета» (1909) отвечает Гамлету устами Офелии:

             Я люблю тебя, как сорок
             Ласковых сестёр.

         (Анна Ахматова,  «Читая Гамлета», 1909)

Кроме того Ахматова стремится передать неуловимое, она даёт одно из самых поэтичных «определений» любви:

              То змейкой, свернувшись клубком,
              У самого сердца колдует,
              То целые дни голубком
              На белом окошке воркует,
              <...>
              Умеет так сладко рыдать
              В молитве тоскующей скрипки,
              И страшно ее угадать
              В еще незнакомой улыбке.

               (А.А. Ахматова «Любовь», 1911)

Тончайшие ньюансы любовного смятения открывают «Чётки»:

               Было душно от жгучего света,
               А взгляды его — как лучи.
               Я только вздрогнула: этот
               Может меня приручить.

               (А.А. Ахматова «Смятение», 1913)

Они подобны жемчужинам, нанизанным на поэтическую нить:

               Не любишь, не хочешь смотреть?
               О, как ты красив, проклятый!
               И я не могу взлететь,
               А с детства была крылатой.

               (А.А. Ахматова «Смятение», 1913)

В сборнике «Белая стая» Ахматова намекает, что поэзии она училась у «Песни Песней», в которой, пожалуй, впервые в мировой литературе появляются монологи влюблённой девушки.

                А в Библии красный кленовый лист
                Заложен на Песни Песней.

                («Беля стая», 1915)


               3.  Муза скорби и печали

Музу любви в поэзии Ахматовой начиная с первой мировой войны сменила муза скорби. После влюблённой женщины настал черёд жены, вещуньи, плакальщицы. А.А. Ахматова больше всех имела основание для этого. Первый её муж был расстрелян, второй умер в заключении, сын отбыл в лагерях три срока. Репрессированы были и близкие друзья Ахматовой Владимитр Нарбут и Осип Мандельштам. Трагедия Ахматовой слилась с трагедией всей страны.  Тема страданий в её поэзии как горная вершина блистает тремя своими трагическими гранями. Первая из них - предвестие грядущих бед, выпавших на долю России. Здесь со всей своей пророческой силой звучит голос Ахматовой-Кассандры:

             «Сроки страшные близятся. Скоро
             Станет тесно от свежих могил.
             Ждите глада, и труса, и мора,
             И затменья небесных светил.
              <...>
             Низко, низко небо пустое,
             И голос молящего тих:
              «Ранят тело твое Пресвятое,
             Мечут жребий о ризах Твоих».

               (А.А. Ахматова «Июль 1914»)

Вторая грань - предчувствие своей трагической судьбы и жертвенное желание разделить страдания России:

                Дай мне горькие годы недуга,
                Задыханья, бессонницу, жар,
                Отыми и ребенка, и друга,
                И таинственный песенный дар —
                Так молюсь за Твоей литургией
                После стольких томительных дней,
                Чтобы туча над тёмной Россией
                Стала облаком в славе лучей.
               (А.А. Ахматова «Молитва», 1915. Духов день)

Третья грань - это оплакивание своего материнского горя и скорби тысяч других женщин, потерявших во время репрессий и войны своих мужей и сыновей.

Иной раз она даже винила в постигшем её горе свою поэзию:

                Я гибель накликала милым,
                И гибли один за другим.
                О, горе мне! Эти могилы
                Предсказаны словом моим.

               (А.А. Ахматова «Я гибель накликала милым», 1921)

Этой трагедией пронизана поэма «Без героя» в которой героем становится скорбь:

                За тебя я заплатила
                Чистоганом,
                Ровно десять лет ходила
                Под наганом.
                Ни налево, ни направо
                Не глядела,
                А за мной худая слава
                Шелестела.
               (А.А. Ахматова «Без героя», 1962)

В отдельных стихотворениях  и в цикле «Черепки» Ахматова показывает миру осколки, на которые раскололось её счастье:

                Один идет прямым путем,
                Другой идет по кругу
                И ждет возврата в отчий дом,
                Ждет прежнюю подругу.
                А я иду - за мной беда,
                Не прямо и не косо,
                А в никуда и в никогда,
                Как поезда с откоса.

               (А.А. Ахматова цикл «Один идет прямым путем», 1940)

Эти строки как частицы сердца, разорванного скорбями.

                Кому и когда говорила,
                Зачем от людей не таю,
                Что каторга сына сгноила,
                Что Музу засекли мою.

               (А.А. Ахматова «Черепки», 1930-е, 1958)

Однако в  этих страданиях закаляется сила духа, рождается клятва:

                И та, что сегодня прощается с милым, –
                Пусть боль свою в силу она переплавит.
                Мы детям клянемся, клянемся могилам,
                Что нас покориться никто не заставит!

                (А.А. Ахматова «Клятва», 1941)

«Никто» у Ахматовой это не только фашистская Германия, напавшая на Россию, но и внутренние мучители своего народа.


                4. «Реквием»

Увенчивает тему человеческого страдания в поэзии А.А. Ахматовой поэма ««Реквием», которую она несколько раз сжигала и восстанавливала по памяти. В этой поэме предстаёт скорбная муза Ахматовой, восставшая из пепла как птица Феникс. Поэма посвящена морю народного горя, вызванного невиданными репрессиями 30-х годов, когда

                Звёзды смерти стояли над нами,
                И безвинная корчилась Русь
                Под кровавыми сапогами
                И под шинами чёрных марусь.

«Звёзды смерти» это трагические судьбы тех, кто был обречён на смерть «народной» властью.
От стихотворения к стихотворению страдания нарастают. Это нарастание можно уподобить восшествию на голгофу. Вначале расставание с мужем:

                Уводили тебя на рассвете,
                За тобой, как на выносе, шла,
                В темной горнице плакали дети,
                У божницы свеча оплыла.
                На губах твоих холод иконки,
                Смертный пот на челе… Не забыть!
                Буду я, как стрелецкие женки,
                Под кремлевскими башнями выть.

                (1935)

Затем семнадцать месяцев ожидания в очереди перед тюрьмой с передачей сыну, сидевшему в Крестах. Потом приговор:

                И упало каменное слово
                На мою еще живую грудь.
                («Приговор», 1939)

Нежелание больше жить, призывы смерти:

                Ты все равно придешь — зачем же не теперь?
                Я жду тебя — мне очень трудно.
                Я потушила свет и отворила дверь
                Тебе, такой простой и чудной.

                («К смерти», 1939)

Наконец, преодоление желания умереть, может быть даже самоубийства верой в Бога. Поэма показывает, как человеческое страдание восходит к божественному, сливается с ним и в нём находит своё утешение. Поэтому превыше всех земных страданий в конце поэмы встаёт образ распятого Спасителя и Божией Матери, стоящей у креста:

                Хор ангелов великий час восславил,
                И небеса расплавились в огне.
                Отцу сказал: “Почто Меня оставил?”
                А Матери: “О, не рыдай Мене…”

                *    *    *

                Магдалина билась и рыдала,
                Ученик любимый каменел,
                А туда, где молча Мать стояла,
                Так никто взглянуть и не посмел.

                1938–1940

Стихотворение «Распятие» является духовным сердцем «Реквиема». Эпиграфом к нему взяты слова церковного песнопения « Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи». Эти слова дышат утешением грядущего воскресения. Такой скорбной поэмы, просветлённой светом веры, русская поэзия ещё не знала.


                Заключение

Ахматова была певцом трёх вечных тем: любви, страдания и Бога. Они гармонично соединились в лирике поэта. Движение от темы к теме показывает духовное восхождение женщины, её шествие от земного понимания любви через страдание к бессмертному её раскрытию в Боге. Итог этого пути выкристаллизовался в блистательных поэтических строках:

                Я научилась просто, мудро жить,
                Смотреть на небо и молиться Богу,

                (1912)

Хотя они были написаны Ахматовой ещё в юности, однако своим глубоким смыслом они наполнились в конце её жизненного пути.
Всё чаще спутником Ахматовой становятся две вечные книги: книга природы и Библия. Но Библии она отдаёт предпочтение. Поэтому природа является лишь закладкой в Священнном Писании:

                Под крышей промерзшей пустого жилья
                Я мертвенных дней не считаю,
                Читаю посланья Апостолов я,
                Слова Псалмопевца читаю.
                Но звезды синеют, но иней пушист,
                И каждая встреча чудесней, —
                А в Библии красный кленовый лист
                Заложен на Песни Песней.

                («Беля стая», 1915)

Она словно предвидела, что всё будет именно так.  В  стихотворении «Майский снег» две эти книги как бы соединяют свои страницы. Вот первая из них:

               Прозрачная ложится пелена
               На свежий дёрн и незаметно тает.
               Жестокая, студеная весна
               Налившиеся почки убивает.

Вот вторая страница, которая обдаёт первую дыханием вечности:

               И ранней смерти так ужасен вид,
               Что не могу на Божий дар глядеть я.
               Во мне печаль, которой царь Давид
               По-царски одарил тысячелетья.

                («Майский снег» 1916)

Последние два стиха поражают глубиною понимания поэтического дара царственного поэта древности Давида, устами которого говорил Святой Дух.

Анна Ахматова воспела в своих  стихах и возлюбленную Давида Мелхолу. Посвящала она свои стихи и другим библейским героям: Иакову, Рахили, Лии, жене Лота.

Однако было в религиозной поэзии Ахматовой то, что стояло превыше всех ветхозаветных образов, в чём проявилась вся красота её души, одарённой божественным огнём. Это было прощение своих врагов:

               Я всем прощение дарую
              И в Воскресение Христа
              Меня предавших в лоб целую,
              А не предавшего — в уста.

                (1946)