Фонендоскоп

         Памяти незабвенной, Шеваленко Фаины Наумовны, посвящается...


    - Дысы, детацька, дысы... - просила старенькая, восьмидесятилетняя терапевт, детдомовскую Люську.

    И задыхающаяся девочка дышала, наполняя своими хрипами и урчанием в груди шестой кабинет. Профессия ткачихи, на предприятии лёгкой промышленности, была тяжёлой и пыльной. И когда у неё обострялся бронхит с астматическим компонентом, она бежала к своей любимой врачихе - Еве Наумовне.

Шаркающая своими больными ножками по кабинету старушка, радостно усаживала Люську за соседний столик приговаривая:


    - Будешь сегодня моей медсестгой! Давай пиши:

    "Напгавляется больной Пупкин А.В. на анализ кала". Далее пиши: "На анализ
     мочи, общий анализ кгови, на сахаг кгови." Пиши внизу: "Вгач Цимегман Ева
     Наумовна."


    Люська радостно ёрзала на стуле, глубоко вдохнув аэрозоль"Астмопенд".
Прочистив дыхательные пути, старательно выводила буквы на маленьких листиках-направлениях...

    Она обожала Еву Наумовну, а та, в свою очередь, любила диспансерную больную, девочку-сиротку, зная всю её подноготную.

    Люське был обеспечен больничный, не надо было горбатиться в шумном и пыльном ткацком цеху. А терапевт была обеспечена так называемой "медсестрой".


    - А не заметила ли ты, детка, куда я подевала сваи ацьки?


    - Так они у вас на лбу, Евочка Наумовна!


    Или немногим позже:


    - Ты не знаешь, Люсенька, куда я гуцьку свою задевала?


    - Так вот же она, в боковом карманчике торчит!


    - Ха-ха!- смеялась пожилая женщина...


    - И таки да!А шоб вы были мне все здаговы! - весело произносила,одесским

    говором с еврейскими нотками, старушка.


    В конце рабочего дня терапевт опять слушала фонендоскопом Люську. А у той в груди играла гармонь!


    - Да, детацька, у тебя ужасное обостгение!


У Люськи в очередной раз округлялись глаза в величину железного рубля при Советском Союзе. Ева Наумовна слушала Люсю, как всегда, забывая вставить фонендоскоп в уши! Он, преспокойненько, висел у неё на шее...


    Перешагнув двадцать первый век, будучи сама бабушкой, Люся с нежностью вспоминает свою любимую лекаршу, старенькую одесситку, уехавшую в восьмидесятые годы в Израиль.