В круговороте жалоб

У меня неожиданно возникла необходимость записаться к
врачу. Я это сделал на сайте «Госуслуги». Мне повезло: ни
у одного из врачей в этот день не было свободного окна, а я
каким-то образом пробился в плотный график — случайная
удача, которая обычно обходит меня стороной!

Ровно в два часа дня буду у специалиста. Что же вызвало
моё волнение? Фамилия, имя и отчество врача: Тулуцимбису-
каева Сайрагул Жоодарбешимовна. Отзывы о ней поражали
воображение — исключительно нелестные, утверждавшие
лишь то, что она «хамка» и «ленивая дрянь». Положительных
комментариев не было; самый язвительный из них говорил
о том, что «не надо ходить к ней!»

Отзывы огорчили меня в первые секунды, но уже в вагоне
метро я воспрянул духом. Ехал же я после встречи со старым
знакомым — рассекая Москву с севера на юг, и теперь, по
случаю, направлялся к этой Сай...

«В конце концов, ей не лечить меня! – утешал я себя. — Мне
нужно направление на госпитализацию. И только!» Успокоен-
ный такими мыслями, я покинул подземку.

Согласно талону, гладкому как выбритая щека, вызволенному
из терминала при входе, приём начинался ровно через три
минуты по моём прибытии в поликлинику. Приступаю к уроку
запоминания имени врача — Тулуцимбисукаева Сайрагул
Жоодарбешимовна и верчу в руках этот гладкий кусочек бумаги.
Ведь я считаю правильным обращаться к людям по имени и
отчеству.

Кабина лифта поднимается долго, и мой урок запоминания
имени продолжается: «Сайрагул». Возносясь в лифте, я вспом-
нил консервированную сайру — яркая ассоциация, но без
претензии на оригинальность! Представляю себе её только что
выловленной: блестящей чешуёй и раздутой жабрами. А в шахте
лифта усилился гул... Слово «гул» падает на рыбий хвост... Имя
врача запечатлено: Сайрагул. Мой урок заучивания завершился
тряской кабины лифта. Не успел выучить отчество: Жо-одар-рр-
беш-ши-и-и-мовна. Господи, боже ты мой!

«Врач хотя бы по-русски понимает?» – звучит в моей голове
вопрос без ответа.

Лифт достиг седьмого этажа и, трясясь и раздвигая две-
ри, выпустил меня. Выпорхнув из кабины одиноко, я ока-
зался в пустующем коридоре. На всём этаже ни души; даже
у нужного мне кабинета № 728 — тишина. Сквозняк рез-
вился в коридорах, а в углу холла за настольной табличкой
«Регистратура т/о» виднелась светловолосая женская голова
с ладонью под щекой. И голова по-жеребячьи вздрагивала и
кивала неизвестно кому. Весь этаж, казалось мне, спал.
В снотворной тишине на двери врачебного кабинета мирно
красовалась табличка с надписью:

«Врач-терапевт Тулуцимбисукаева Сайрагул Жоодарбешимовна».

На экране моего смартфона сияли цифры: 14:00. Потоптался
у входа в кабинет и постучал. Согнул дверную ручку. Та под-
далась, и дверь, сопротивляясь моему плечу, неохотно по-
плыла внутрь. Сквозняк ударил мне в нос, взволновав волосы
на голове.
— Можно? – робкий голос звучит как у школьника перед
завучем.

Удивляясь своему голосу, я всматриваюсь в нечто белое возле
окна. Свет пасмурного дня размыл чёткость женского силуэта,
и пару секунд я вижу лишь пятно. И вдруг оно ожило:
— Закройте дверь! Не лезьте. Вызову лампочкой! – нервно и
с надрывом звучит женский голос.

Я затрепетал и попятился назад, закрывая дверь. Сквозняк
прихлопнул её, вытолкнув меня. Чуть выше двери в стену
был вкручен белый плафон; он тоже дремал.

Стал шагами мерить коридор. И пять минут прошло, и
десять... Сел на банкетку, и та подо мной сонно заскрипела
дерматином. Время ползло. Слово «ленивая» кольнуло мою
память, отнесясь к бесценному специалисту.

Вдруг лампа блеснула надо мной. И вновь полыхнула
молния, но без отстающего грома. Я, повторно стук-
нувшись в дверь, услышал: «Кто там ещё?!» Это не сму-
тило меня, но обеспокоила меня вошедшего такая фраза:
— У вас в талоне какое время указано?
— Ровно два.
— А почему вы приходите с опозданием? – без малейшего
акцента говорило со мной белое пятно, из которого теперь
отчётливо проступало лицо восточной женщины. Речь врача
оконфузила меня. — Посмотрите, поднимите голову. Над
вами часы. Пятнадцать минут третьего! Я не могу вас при-
нять, – просипела доктор.

Над собой увидел циферблат настенных часов. Минутная
стрелка, дрожа, скакнула на цифру три и застыла на месте.

— Позвольте… – начал я.
— До свидания, приём окончен! У меня следу-ю... – она
в кивке цыкнула на свой кулак. Чихнув, Сайрагул вздрогнула
плечами.
— Но, послушайте, – спешно заговорил, — я прибыл вовремя.
Вы́ просили меня подождать, и я ходил под дверью...
— Тек этта вы́ были? – уткнувшись в платок, осведомилась
сморкающаяся женщина.
— Да!
— И что теперь?
— Приём, полагаю. Вы вызвали…
— Нет. Я случайно, видимо, рукой задела кнопку вызова, но
теперь это не важно… Вы захлопнули дверь — значит ушли,
я же про вас мигом забыла… Многие не приходят, запишутся
и отменятся, а здесь образуются о́кна, – и доктор пальцем
поскребла монитор. — Вы когда записались? – спросила она,
не глядя на меня.
— Где-то полчаса назад.
— Вот! – торжественно воздела руку с крючковатым
указательным пальцем, — а у меня-то не отображено. У
меня пустое окно здесь, ха-ха!.. Вам стоило быть настой-
чивее… В окне прежде была фамилия: Елизаров. Она исчезла,
значит товарищ Елистратов отменил свой визит ко мне, а
окно-то не закрылось.

И Сайрагул, мигом скосившись на стёкла в оконной раме,
повторно скомандовала своему кулаку: «Тсс!» Но окно
не закрыла.

— А как ваша фамилия? – врач взяла мой талон, — так,
Кови́ни. У меня вас нет. Когда записались?.. Почему
так поздно?.. И да, нужно было смелее входить, чтоб время не
терять. А вы, Ковенко, прозевали. Что вы за дверью делали?
Ходили?.. Ну и люди пошли... – хлынул на меня словесный
селевой поток.

Помолчали, глядя друг на друга.

— Аллах ведает, что за люди пошли… Бог же поймёт, что
это за компьютеризация такая, когда ничего с графиком
приёма не понятно… Данные записей не обновляются, –
ворчала себе под нос терапевт и, басовито высморкавшись,
спросила: — Так что́?!
— Я к вам с пустяком...
— Видите, я работаю без медсестры, – и кистью помахала
стулу, — садитесь же. Вы ко мне с чем? Говорите быстрее,
ваше время кончилось…

Сев на стул, я без волнения и спешки рассмотрел доктора
внимательно. Передо мной сидела сухонькая женщина в лета́х;
по своей наружности — будто заветренной — она казалась
азиаткой со строгим лицом. Взгляд её пронзительных, хо-
лодных, раскосых глаз был бездонным: не улыбающиеся
глаза чернели без искорки тепла и света сострадания. Дряб-
лая кожа лица выглядела измятой; видны были складки на
шее и открытой части груди в виде глубоких порезов. Ис-
кривлённые пальцы рук доктора, покрытые той же изжёван-
ной кожей с леопардовыми пятнами, казались обделёнными
покровом: пальцы усохли до узловатых крючков. Стрижка
доктора была мальчишеская; волосы тронуты сединой, ви-
димо, давно и беспощадно. Каштановая краска на врачебной
голове плохо маскировала пепел седин над ушами и лбом.
Врач совсем не улыбалась: её рот был слегка перекошен.
Узкие губы не шевелились, и женщина чревовещала мне,
чеканя: «Что-вам-от-меня-нужно?!»

Сайрагул, вглядевшись в моё лицо, повторила:
— Что нужно?!

«Разговаривает вызывающе» – шелохнулось в моей памяти.
Но я ответил, придав своему голосу бодрость:
— Дело пустяковое, коллега...
Врач, насупившись, склонила голову вперёд — подобно козе,
желающей бодаться — и решительно выпалила:
— Здесь обойдёмся без коллег!

«Хамка» – снова что-то шелохнулось в моей памяти.

— Но, коллега, что ж поделать? Я — сам врач по специаль-
ности, педиатр-невролог, к вам пришёл по пустячному по-
воду… Меня не нужно лечить (успокаивал я медика), но
мне необходимо получить от вас направление на госпита-
лизацию… И всех-то дел!
— Ничего не поняла. Какое направление?

Я протянул врачу заключение о консультации, где были
указаны диагноз и необходимость оперативного вмеша-
тельства.

— Повторяю, раньше не могли записаться? – острила
резкая азиатка и читала с листа.
— Читаемое вами заключение я получил сегодня в полдень
от своего старинного знакомого, работающего в одной из
московских клиник. Я, наконец, решив избавиться от своего
хронического недуга, посетил его ради консультации. И
он, Михаил Аркадьевич, заведующий одним из отделений
известного на всю страну института, собирается теперь
меня оперировать у себя же, – так всё я объяснял доктори́це,
читающей медицинское заключение. Я полагал, что врач с трудом
разбирает рукописный текст, и потому сопровождал её усилия тем,
что доносил, помимо прочего, главную мысль о том, насколько
неожиданным для меня самого стал сегодняшний визит к ней —
к Сайрагул Жо… И да, я решил для себя именовать врача
только как — «коллега». Твёрдо урока я не выучил, двоечник.

— Вы меня уболтали, – будто слезающий с коня кавале-
рист, сухо произнесла Сайрагул, — и почему вы пришли ко
мне, а не к специалисту узкого профиля? Скажем, к…
— Уважаемая коллега, – пустился в разговор, как в пляс, —
поймите, попасть к вам оказалось куда проще, чем…
— И зачем нужно было так кувыркаться: прыгать блохой
через всю Москву?..

«Дрянь» – вспомнилось мне слово, и я промолчал.

— …Ехать в клинику, а затем уже к нам, чтобы после снова
добираться до института. Это действительно неудобно. Чем
они там думают?

«Ей-богу! – робко возмутился я в себе, прежде только раз
(в вагоне метро) думая о том же, — гоняют людей напрасно
туда-сюда. Это у них такая своеобразная оптимизация труда,
полагаю».

— Ваш знакомый не мог вас сразу к себе положить? Он
бюрократ? Бюрократ! – как саблей рубила меня врач-янычар.

«Но Миша не виноват…» – хотел было сказать я, заступа-
ясь за своего знакомого, но не успел начать.

— И вообще, почему вы сначала в НИИ побежали? Что у
нас в поликлинике лечиться нельзя?

Я подумал: ну и дела́! Встревожился вопросом: а смогу ли
здесь получить направление? Задумчиво размышлял про
себя: куда пойти за направлением, если эта дама мне его не
выпишет? И пребывал в лёгкой растерянности.

«Эх, коллега, коллега!» – что-то укоризненное к врачу бул-
тыхнулось во мне.

А та, покрутив желтоватый листок в своих руках и прихлоп-
нув его на столе ладонью, откинулась на спинку кресла.
Хрустнула своими крючковатыми пальцами, судорожно спле-
тая их на миг. О чём-то поразмыслив, врач произнесла:
— Правильно, правильно, – сменила гнев на милость док-
тор. — Так и надо: искать своих путей к спасению. Говорю
об исцелении. У нас-то в поликлинике кто возьмётся за та-
кую операцию? И ответила сама себе: — Никто.

Женщина-врач с лицом, будто выжженным степным солнцем,
рывком придвинулась к столу и принялась пальцами стучать
по клавиатуре. Лицо врача просияло в отблесках монитора,
посветлело и теперь не казалось мрачным. Я сообразил: она
начала печатать направление.

— Невролог, вы говорите? Хорошо, – и вминала крючками-
пальцами клавиши, — из педиатрии? Хорошо, – отбила она
своё «хо-ро-шо».

Печатая, терапевт произнесла с грустью в голосе:
— А ваш... этот, заведующий отделением, хороший человек?
— Мишаня Аркадич-то?
— Он хороший врач? – и, перебивая меня, продолжила, —
сейчас только хороших врачей искать нужно! Найдёшь ли?!
Днём с огнём трудно найти. А если хороший специалист ещё
и старый приятель, как вы говорите, Мишаня, то считайте,
вам крупно повезло. И заключила:
— Да вы – везунчик, коллега.

«Она назвала меня коллегой! – радостно подумалось мне, —
дело спорится!» У меня выросли крылья и захотелось летать.
Стал чаще посматривать на окно. «А то пишут всякое... о чело-
веке» – заключил я в себе.

— А мне вот не повезло, – печально произнесла Сайрагул, —
ведь и сапожник бывает без сапог. Видете ли, у меня была
серьёзная проблема с желчным пузырём: желчные колики.
Пришлось здесь на работе проходить ультразвуковое ис-
следование сразу после повторного приступа; в пузыре об-
наружили камни. Я — срочно к хирургу, а он совсем без-
душно отнёсся ко мне: «Ничего, всё хорошо! В больницу
не надо. Без операции обойдёшься, только диету соблюдай».
А у меня приступы продолжались: если камни мелкие и
подвижные, то тут диета не помощница. Но ему — хирургу-
таджику — наплевать на это; всем здесь на всё плевать.
Работает сплошь Средняя Азия… Неплохие люди, но мно-
гие из них плохо по-русски говорят, и почти все не любят
свою работу… Больничный лист мне никто не выписал,
госпитализацию тоже не предложил. «Не вздумай болеть! –
говорили мне заведующая и заместитель главного врача, –
работай». Сайрагул — типа железная, несгибаемая,
машина на ходу, а не человек! А ведь мне уже сильно за
шестьдесят! – и доктор жарко выдохнула.

Чесночный дух ударил в нос; голова закружилась, крылья
отпали. Я отвернулся от окна.

— И чем всё закончилось? – с искренним участием я под-
держивал разговор, глядя собеседнице в глаза.
— Больницей! В кабинете, вот здесь, – врач резко ткнула
пальцем в пол, — грохнулась без чувств. С работы в больни-
цу меня увезли, – и пальцы-закорючки врача снова запля-
сали на клавиатуре. — Привезли на скорой в клинику, –
вновь глянув на меня, продолжила Сайрагул и поведала
мне о своих мытарствах, через которые ей пришлось пройти
полгода назад в нашей районной больнице.

— Приёмный покой был настоящим адом: грубость, крики,
оскорбления — разве что не били! Дежурный хирург — кра-
сивый молодой татарин — появился только через полтора
часа после того как меня привезли. Он ужасно обошёлся со
мной: провёл болезненный осмотр, грубо переворачивая с бока
на бок и давя своим железным пальцами на живот так, что
показалось — из меня выдавливают послед. А я была
доставлена с «острым животом». Только и слышала его
«малцы́» и «тэрпы́ – нэ ары́!»; он елозил мной по смотро-
вому кабинету, словно половой тряпкой; я же со стола
упала, не дотянувшись до каталки, на которой меня собира-
лись в операционную везти.

Глаза врача стали влажными. Свет монитора резко высвет-
лил её лицо. Одним узловатым пальцем Сайрагул в какой-то
задумчивости клевала клавиатуру.

— Анестезиологи в той больнице — не врачи, а коновалы! –
просто и обиженно говорила Сайрагул. — Мне дали такой
наркоз... что обездвиженная я всё чувствовала. Пузырь уда-
ляли без рассечения брюшной стенки, но по ходу операции
пришлось делать полостную. Я не могла подать знак — и
отключилась под наркозом! Только с врачами такое бывает,
коллега, – закончила свою исповедь доктор.

Разговорились мы больше, Сайрагул открылась мне: роди-
лась она в Киргизской ССР в семье инженера и учительницы
русского языка. Бо́льшую часть своей жизни провела в
Поволжье, переезжая с отцом-инженером из города в город
необъятного СССР; была замужем за русским физиком, но
после развода взяла обратно девичью фамилию. Вырастила
дочь и живёт теперь в Москве. Чтит тексты Корана и Библии,
но всё же считает себя христианкой. Любит творчество
Пушкина и Куприна. За разговором время летело и начинало
казаться, что наше общение затянулось. На деле же весь приём
занял не более десяти минут.

— В хирургическом отделении моим лечащим врачом был
азербайджанец... Оглы «с балды» какой-то. Очень грубо
разговаривал, даже несмотря на то что я сама врач: «Врач —
так нечего болеть!..» Что происходит с великой Россией,
спрашиваю, если в ней русских специалистов не хватает?..
Этот оглы-сынок — прекрасный человек, полагаю, но я
увидела в нём большого лентяя: перевязки делал плохо;
рана осложнилась — и меня перевели в отделение гнойной
хирургии, где продержали только три дня и выписали с
плохой раной — выкинули, как собаку на улицу, – и Сай-
рагул прерывисто вздохнула, но бойко продолжила:
— Долечивалась дома. Здесь у нас в поликлинике делали
перевязки неохотно и больничный не продлили. Перемо-
танная бинтами так (врач указательным пальцем рисовала в
воздухе горизонтальные круги), вышла на приёмы, глотая
таблетки на работе.
— А теперь как? С вами всё хорошо?
— Теперь-то я в порядке, слава богу. И давно.

Некоторое время мы молчали, тогда как где-то на верхних
этажах сверление вдруг нарушило мирную тишину. Голова
очередного пациента мелькнула в дверном проеме, исчезнув
под строгим и нервным: «Ждите! Не лезьте. Вызову лампоч-
кой!»

Принтер замедленно распечатал направление. В конце мо-
его общения с врачом, Сайрагул по-мужски пожала мне руку.

— Желаю успехов, – сказала она мне, — лечитесь, выздорав-
ливайте!

И её чесночный аромат теперь показался мне сладким. Врач,
встав и скомандовав «за мной!», вышла из кабинета, уводя
меня за собой в коридор. В руке её колыхался как флажок
нужный мне листок. Оставалось пустяковое дело: скрепить
бесценное направление нужными подписями и печатями.
Мы устремились по направлению к белокурой голове, при-
таившейся за табличкой «Регистратура т/о» на стойке. Сай-
рагул деловито исчезала в кабинете как заведующего тера-
певтическим отделением, так и за дверью кабинета замести-
теля главного врача по лечебной части. Лицо женщины,
покрытое мелкой кожной рябью, было сосредоточенным и
деловым. Движения врача были резкими и уверенными;
в них не было никакой суеты. Вскоре Сайрагул предстала
передо мной с направлением в руках со всеми нужными
подписями в нём.

«Не дрянь она, и никакая не хамка, – рассуждал я, глядя на
неё, — зря вы так написали, ребята. Да, она резкая в обще-
нии и человек она жёсткий, ну, так жизнь у неё какая? Как
у всех нас — полная неожиданностей и встрясок жизнь,
скупая на везение и дающая каждому из нас право выбора:
быть или не быть счастливым».

Когда синие печати придавили все чернильные завитушки в
документе, Сайрагул вручила мне пропуск в медицинский
рай. И, проронив «на этом распрощаемся», вернулась в свой
кабинет вместе с нетерпеливым пациентом.