В круговороте жалоб

­Неожиданно у меня возникла необходимость записаться к
врачу, что я и сделал на сайте «Госуслуги». Мне повезло: ни
у одного из врачей в этот день не было свободного окна, а я
каким-то образом пробился в плотный график — случайная
удача, которая обычно обходила меня стороной!

Ровно в два часа дня я должен был посетить специалиста, но
меня обеспокоили фамилия, имя и отчество врача: Тулуцимбису-
каева Сайрагул Жоодарбешимовна. Отзывы о ней поразили моё
воображение — исключительно нелестные, утверждавшие
лишь то, что она «хамка» и «ленивая дрянь». Положительных
комментариев не было; самый язвительный из них говорил
о том, что «не надо ходить к ней!»

Отзывы огорчили меня в первые секунды, но уже в вагоне
метро я воспрянул духом. Ехал же я после встречи со старым
знакомым — рассекая Москву с севера на юг, и теперь, по
случаю, направлялся к этой Сай...

«В конце концов, ей не лечить меня! – утешал я себя. — Мне
нужно направление на госпитализацию. И только!» Успокоен-
ный такими мыслями, я покинул подземку.

Согласно талону, гладкому как выбритая щека, вызволенному
из терминала при входе, приём начинался ровно через три
минуты по моём прибытии в поликлинику. Я приступил к уроку
запоминания имени врача — Тулуцимбисукаева Сайрагул
Жоодарбешимовна и вертел в руках этот гладкий кусочек бумаги.
Ведь я всегда считал правильным обращаться к людям по имени и
отчеству.

Кабина лифта поднималась долго, и мой урок запоминания
имени продолжался какое-то время: «Сайрагул», – повторял я.
Возносясь в лифте, я вспомнил консервированную сайру — яркая
ассоциация, но без претензии на оригинальность. Представил себе
её только что выловленной: блестящей чешуёй и раздутой жабрами.
А в шахте лифта усилился унылый гул... Слово «гул» повисло
на рыбьем хвосте, и вот (ура!) имя врача было мною запечатлено:
Сайрагул. Мой урок заучивания завершился тряской кабины лифта.
Я не успел выучить отчество: Жоода… Господи, боже ты мой!

«Врач хотя бы по-русски понимает?» – звучал в моей голове
вопрос без ответа.

Лифт достиг седьмого этажа и, дёрнувшись, раздвинул двери и
выпустил меня. Выпорхнув из кабины одиноко, я оказался в пустую-
щем коридоре. На всём этаже не было ни души; даже у нужного мне
кабинета № 728. Сквозняк резвился в коридорах, а в углу холла
за настольной табличкой «Регистратура т/о» виднелась светловолосая
женская голова с ладонью под щекой. И голова по-жеребячьи вздраги-
вала и кивала неизвестно кому. Весь этаж, казалось мне, спал.
В снотворной тишине на двери врачебного кабинета мирно красовалась
табличка с надписью: «Врач-терапевт Тулуцимбисукаева Сайрагул
Жоодарбешимовна».

На экране моего смартфона сияли цифры: 14:00. Я потоптался
у входа в кабинет и постучал. Согнул дверную ручку. Та под-
далась, и дверь, сопротивляясь моему плечу, неохотно по-
плыла внутрь. Сквозняк ударил мне в нос, взволновав волосы
на голове.
— Можно? – робкий голос зазвучал как у школьника перед
завучем.

Удивившись своему голосу, я всматривался в нечто белое возле
окна. Свет пасмурного дня размыл чёткость женского силуэта,
и пару секунд я видел лишь пятно. И вдруг оно ожило:
— Закройте дверь! Не лезьте. Вызову лампочкой! – нервно и
с надрывом прозвучал женский голос.

Я затрепетал и попятился назад, закрыв дверь. Сквозняк
прихлопнул её, вытолкнув меня. Чуть выше двери в стену
был вкручен белый плафон; он тоже дремал.

Я стал вышагивать в коридоре. Прошло пять минут, минуло и
десять... Я сел на банкетку, и та подо мной сонно заскрипела
дерматином. Время ползло. Слово «ленивая» кольнуло мою
память, отнесясь к бесценному специалисту.

Вдруг лампа блеснула надо мной. И вновь полыхнула молния,
но без отстающего грома. Я, повторно стукнувшись в дверь,
услышал: «Кто там ещё?!» Это не смутило меня, но обеспокоила
меня вошедшего такая фраза:
— У вас в талоне какое время указано?
— Ровно два.
— А почему вы пришли, опоздав? – без малейшего акцента
говорило со мной белое пятно, из которого теперь отчёт-
ливо проступало лицо восточной женщины. Речь врача
оконфузила меня. — Посмотрите, поднимите голову. Над
вами часы. Пятнадцать минут третьего! Я не могу вас
принять, – просипела доктор.

Над собой увидел циферблат настенных часов. Минутная
стрелка, задрожав, осторожно перевалила на цифру три.

— Позвольте… – начал я.
— До свидания, приём окончен! У меня следу-ю... – она
в кивке цыкнула на свой кулак. Чихнув, Сайрагул вздрогнула
плечами.
— Но, послушайте, – спешно заговорил, — я прибыл вовремя.
Вы́ просили меня подождать, и я ходил под дверью...
— Тек этта вы́ были? – уткнувшись в платок, осведомилась
сморкающаяся женщина.
— Да!
— И что теперь?
— Приём, полагаю. Вы вызвали…
— Нет. Я случайно, видимо, рукой задела кнопку вызова, но
теперь это не важно… Вы захлопнули дверь — значит ушли,
я же про вас мигом забыла… Многие не приходят, запишутся
и отменятся, а здесь образуются о́кна, – доктор пальцем
поскребла монитор. — Вы когда записались? – спросила она,
не глядя на меня.
— Где-то полчаса назад.
— Вот! – торжественно воздела руку с крючковатым указательным
пальцем, — а у меня-то не отображено. У меня пустое окно здесь,
ха-ха!.. Вам стоило быть настойчивее… В окне прежде была фамилия:
Елизаров. Она исчезла, значит товарищ Елистратов отменил свой
визит ко мне, а окно-то не закрылось.

Сайрагул, мигом скосившись на стёкла в оконной раме, повторно
скомандовала своему кулаку: «Тсс!» Но окно не закрыла.

— А как ваша фамилия? – врач взяла мой талон, — так, Кови́ни.
У меня вас нет. Когда записались?.. Почему так поздно?.. И да,
нужно было смелее входить, чтоб время не терять. А вы, Ковенко,
прозевали. Что вы за дверью делали? Ходили?.. Ну и люди пошли... –
хлынул на меня словесный селевой поток.

Помолчали, взглянув друг на друга.

— Аллах ведает, что за люди пошли… Бог же поймёт, что это за
компьютеризация такая, когда ничего с графиком приёма не по-
нятно… Данные записей не обновляются, – ворчала себе под нос
терапевт и, басовито высморкавшись, спросила:
— Так что́?!
— Я к вам с пустяком...
— Видите, я работаю без медсестры, – она кистью помахала стулу, —
садитесь же. Вы ко мне с чем? Говорите быстрее, ваше время
кончилось…

Сев на стул, я без волнения и спешки рассмотрел доктора
внимательно. Передо мной сидела сухонькая азиатка в лета́х.
Лицо её, будто заветренное, казалось мне суровым. Взгляд
пронзительных, холодных, раскосых глаз был бездонным:
не улыбавшиеся они чернели без искорки тепла и света
сострадания. Дряблая кожа лица выглядела измятой; были
видны складки на шее и открытой части груди. Искривлённые
пальцы рук доктора, покрытые той же изжёванной кожей
с леопардовыми пятнами, смотрелись как обделённые
покровом; они усохли до узловатых крючков. Стрижка
врача была мальчишеской, а каштановая краска плохо
маскировала пепел седин над ушами и лбом. Врач совсем
не улыбалась. Её рот был слегка перекошенным, узкие
губы не шевелились, и женщина чревовещала: «Что вам
от меня нужно?!»

Сайрагул, вглядевшись в моё лицо, повторила:
— Что нужно?!

«Разговаривает вызывающе» – шелохнулось в моей памяти, но
я бодро ответил:
— Дело пустяковое, коллега...
Врач, насупившись, склонила голову вперёд — подобно козе,
желавшей бодаться — и решительно выпалила:
— Здесь обойдёмся без коллег!

«Хамка» – снова что-то шелохнулось в моей памяти.

— Но, коллега, что ж поделать? Я — сам врач по специаль-
ности, педиатр-невролог, к вам пришёл по пустячному по-
воду… Меня не нужно лечить (успокаивал я медика), но мне
необходимо получить от вас направление на госпитализа-
цию… И всех-то дел!
— Ничего не поняла. Какое направление?

Я протянул врачу заключение о консультации, где были ука-
заны диагноз и необходимость оперативного вмешательства.

— Повторяю, раньше не могли записаться? – острила резкая
азиатка и читала с листа.
— Читаемое вами заключение я получил сегодня в полдень от
старинного знакомого, работающего в одной из московских клиник.
Я, наконец, решив избавиться от своего хронического недуга,
посетил его ради консультации. И он, Михаил Евгеньевич,
заведующий одним из отделений известного на всю страну института,
собирается теперь меня оперировать у себя же, – так всё
подробно объяснял я докторше, читавшей медицинское заключение.
Я полагал, что она испытывала трудности с узорчатым, порывистым
почерком. И, помимо прочего, я рассказал ей о том, насколько
неожиданным для меня самого стал сегодняшний визит к ней.

— Вы меня уболтали, – будто соскочивший с коня кавалерист,
сухо произнесла Сайрагул, — и почему вы пришли ко мне, а
не к специалисту узкого профиля? Скажем, к нашему…
— Уважаемая коллега, – пустился в разговор, как в пляс, —
поймите, попасть к вам оказалось куда проще, чем…
— И зачем нужно было так кувыркаться: прыгать блохой
через всю Москву?..

«Дрянь» – вспомнилось мне слово, и я промолчал.

— …Ехать в клинику, а затем уже к нам, чтобы после
снова добираться до института. Это действительно неудобно.
Чем они там думают?

«Ей-богу! – робко возмутился я в себе, прежде только раз
(в вагоне метро) подумав о том же, — гоняют людей напрасно
туда-сюда. Это у них такая своеобразная оптимизация труда,
полагаю. Но любезный Михаил Евгеньевич ни при чём!»

— Ваш знакомый не мог вас сразу к себе положить? А?! Он
бюрократ? Бюрократ! – как саблей рубила меня врач-янычар.
«Не Михаил ввёл такие правила», – хотел было заступиться
за своего знакомого, но я не успел сказать. — И вообще,
почему вы сначала в НИИ побежали? Что у нас в поликлинике
лечиться нельзя?

Я подумал: «Ну и дела́! Смогу ли здесь получить
направление и куда пойти за ним, если эта дама мне его не
выпишет?» И пребывал я в лёгкой растерянности. «Эх, коллега,
коллега!» – что-то укоризненное к врачу бултыхнулось во мне.

А та, покрутив желтоватый листок в своих руках и прихлопнув
его на столе ладонью, откинулась на спинку кресла. Хрустнула
своими крючковатыми пальцами, судорожно сплетя их на миг.
О чём-то поразмыслив, врач произнесла:
— Правильно, правильно, – сменила гнев на милость доктор. — Так
и надо: искать своих путей к спасению. Говорю об исцелении. У
нас-то в поликлинике кто возьмётся за такую операцию? И сама же
ответила: — Никто!

Противоречивая врач, вся будто опалённая степным солнцем,
рывком придвинулась к столу и принялась пальцами стучать по
клавиатуре. Её суровый лик просиял в отблесках монитора,
посветлел и теперь не казался мрачным. Я сообразил: она
начала печатать направление.

— Невролог, вы говорите? Хорошо, – и вминала крючками-пальцами
клавиши. — Из педиатрии? Хорошо, – отчеканила своё «хо-ро-шо».

Надавив на клавишу, терапевт произнесла с грустью в голосе:
— А ваш приятель, заведующий, хороший специалист?
— Михаил Евгеньевич? О, да!..
— Он-то хороший врач? – и, перебив меня, продолжила, —
сейчас только грамотных врачей искать нужно! Найдёшь ли?! Днём
с огнём трудно найти. А если хороший специалист ещё и старый прия-
тель, как говорите, Евгеньевич? — считайте, вам крупно повезло. И
заключила: — Да вы везунчик, коллега.

«Она назвала меня коллегой! – радостно подумалось мне, — дело
спорится!» У меня выросли крылья и захотелось летать. Стал чаще
посматривать на окно. «А то пишут всякое... о человеке» – подумал.

— А мне вот не повезло, – печально произнесла Сайрагул, —
ведь и сапожник бывает без сапог. Видите ли, у меня была
серьёзная проблема с желчным пузырём: желчные колики.
Пришлось здесь на работе проходить ультразвуковое ис-
следование сразу после повторного приступа; в пузыре об-
наружили камни. Я — срочно к хирургу, а он совсем без-
душно отнёсся ко мне: «Ничего, всё хорошо! В больницу
не надо. Без операции обойдёшься, только диету соблюдай».
А у меня приступы продолжались: если камни мелкие и
подвижные, то тут диета не помощница. Но ему — хирургу-
таджику — наплевать на это; всем здесь на всё плевать.
Работает сплошь Средняя Азия… Недурные люди, но мно-
гие из них плохо по-русски говорят, и почти все не любят
свою работу… Больничный лист мне никто не выписал,
госпитализацию не предложил. «Не вздумай болеть! – гово-
рили мне заведующая и заместитель главного врача, — ра-
ботай». Сайрагул, по их мнению, железная машина на ходу!
А ведь мне давно за шестьдесят! – доктор жарко выдохнула.

Чесночный дух ударил в нос; голова закружилась, крылья от-
пали. Я отвернулся от окна.
— И чем всё закончилось? – с искренним участием я под-
держивал разговор и смотрел собеседнице в глаза.
— Больницей! В кабинете, вот здесь, – врач резко ткнула
пальцем в пол, — грохнулась без чувств. С работы в больни-
цу меня увезли, – пальцы-закорючки врача снова заплясали
на клавиатуре. — Привезли на скорой в клинику, – вновь
глянув на меня, продолжила Сайрагул и поведала мне о сво-
их мытарствах, через которые ей пришлось пройти полгода
назад в нашей районной больнице. — Приёмный покой был
настоящим адом: грубость, крики, оскорбления — разве что
не били! Дежурный хирург — красивый моложавый татарин —
появился только через полтора часа после того как меня
привезли. Он ужасно обошёлся со мной: провёл болезненный
осмотр, грубо переворачивал с бока на бок и давил своими
железными пальцами на живот так, что показалось — из меня
выдавливают послед. А я была доставлена с «острым животом».
Только и слышала его «малцы́», «тэрпы́» и «неары́!». Он елозил
мною по смотровому кабинету, словно половой тряпкой; я же со
стола упала, не дотянувшись до каталки, на которой меня
собирались в операционную везти.

Глаза врача стали влажными. Свет монитора резко высвет-
лил её печальное лицо. Одним узловатым пальцем Сайрагул
в какой-то задумчивости клевала клавиатуру.
— Анестезиологи в той больнице — не врачи, а коновалы! –
просто и обиженно говорила Сайрагул. — Мне дали такой
наркоз, что обездвиженная я всё чувствовала. Пузырь уда-
ляли без рассечения брюшной стенки, но по ходу операции
пришлось делать полостную. Я не могла подать знак — и
отключилась под наркозом! Только с врачами такое бывает,
коллега, – продолжала изливаться душой доктор.

Разговорились мы больше, Сайрагул открылась мне: роди-
лась она в Киргизской ССР в семье инженера и учительницы
русского языка. Бо́льшую часть своей жизни провела в
Поволжье, переезжая с отцом-инженером из города в город
необъятного СССР. Была замужем за русским физиком, но
после развода взяла обратно девичью фамилию. Вырастила
дочь и обосновалась в Москве. В детстве любила сказки
Пушкина, а в юности произведения Куприна. Считала себя
мусульманкой, но и православные традиции она уважала...
За разговором время летело и начинало казаться, что
наше общение затянулось. На самом деле весь приём занял
не более десяти минут.

— ...В хирургическом отделении моим лечащим врачом был
азербайджанец... Оглы «с балды» какой-то. Очень грубо раз-
говаривал, даже несмотря на то что я сама врач: «Врач —
так нечего болеть!..» Что происходит с великой Россией,
спрашиваю, если в ней русских специалистов не хватает?..
Этот оглы-сынок — прекрасный человек, полагаю, но я
увидела в нём большого лентяя: перевязки делал плохо;
рана осложнилась — и меня перевели в отделение гнойной
хирургии, где продержали только три дня и выписали с
плохой раной — выкинули, как собаку на улицу, – Сайра-
гул прерывисто вздохнула, но бойко продолжила: — До-
лечивалась дома. Здесь у нас, в поликлинике, делали пере-
вязки неохотно и больничный не продлили. Перемотанная
бинтами так (врач указательным пальцем рисовала в воздухе
горизонтальные круги), вышла на приёмы и глотала таблетки
на работе.
— А теперь как? С вами всё хорошо?
— Теперь-то я в порядке, слава богу. И давно.

Некоторое время мы молчали, тогда как где-то на верхних
этажах сверление вдруг нарушило мирную тишину. Голова
очередного пациента мелькнула в дверном проёме, исчезнув
под строгим и нервным: «Ждите! Не лезьте. Вызову лампоч-
кой!»

Принтер замедленно распечатал направление. В конце мо-
его общения с врачом, Сайрагул по-мужски пожала мне руку.
— Желаю успехов, – сказала она мне, — лечитесь, выздорав-
ливайте!

И её чесночный аромат теперь показался мне сладким. Врач,
встав и скомандовав «за мной!», вышла из кабинета и увлек-
ла меня за собой в коридор. В её руке колыхался, как флажок,
нужный мне листок. Оставалось пустяковое дело: скрепить
бесценное направление нужными подписями и печатями. Мы
устремились по направлению к белокурой голове, притаившейся
за табличкой «Регистратура т/о» на стойке. Сайрагул деловито
исчезала в кабинете как заведующего терапевтическим отделением,
так и за дверью кабинета заместителя главного врача по лечебной
части. Лицо женщины в мелкой кожной ряби было сосредоточенным
и деловым. Движения врача были резкими, но уверенными; в них
не было никакой суеты. Очень скоро Сайрагул предстала предо мной
с направлением в руках со всеми нужными подписями в нём.

«Не дрянь она, и никакая не хамка, – рассуждал я, глядя на
неё, — зря вы так написали, ребята. Да, она резкая в обще-
нии и человек она жёсткий, ну, так жизнь у неё какая? Как
у всех нас — полная неожиданностей и встрясок жизнь,
скупая на везение и дающая каждому из нас право выбора:
быть или не быть счастливым».

Когда синие печати придавили все чернильные завитушки в
документе, Сайрагул вручила мне пропуск в медицинский
рай. И, проронив «на этом распрощаемся», вернулась в свой
кабинет вместе с нетерпеливым пациентом.