В круговороте жалоб

С чего бы начать? Начал так: «Жизнь полна неожиданностей». Литературщина! Нет, сказал себе, не годится.
Зашёл иначе: «Бытие полно сюрпризов». Фраза зазвучала как топор в лесу. Как начать рассказ? Ввёл: «У меня возникла необходимость». Раздвинул слова́ и втиснул «вдруг». Успокоился и поверил в себя. Полетел.

Спро́сите: 
— Необходимость в чём?
Уточню:
— В визите к врачу.
А, впрочем, читайте сами.

У меня вдруг возникла необходимость записаться к врачу. Я это сделал на сайте «Госуслуги». Мне повезло, если учесть, что ни у одного из врачей в этот день в расписании не было свободного окна́. А тут я втёрся в плотный врачебный график. Случайная удача, обычно обходящая меня стороной. Ведь нужда берёт за горло врасплох, а жизнь скупа на везение.

Ровно в 14:00 я буду у специалиста. Что же взволновало меня? Фамилия врача: Тулуцимбисукаева. И то, как зовут до́ктора: Сайрагул Жоодарбешимовна. Что за?.. Вижу отзывы, и всё во мне холодеет. Отзывы-обрубки, как то <хамка>, <ленивая> и <дрянь> сменяются предложениями-поленьями, вроде <всегда не дослушивает> и <разговаривает на повышенных тона́х>.  Попадаются и неотёсанные брёвна. Одно из них торчит перед глазами: <сказала мне с вызовом, типа, не знаю чем вас ещё лечить! хотя никак меня прежде не лечила, но всё возмущалась, почему я не перестаю к ней шастать>.

Положительных отзывов о враче в Интернете я не встретил, но последними, свалившимися на меня, были такие: <не надо к ней ходить> и <бегите от неё!>

Отзывы огорчили меня в первые три секунды. Но там же – в вагоне поезда – я воспрянул духом. Ведь ехал я на метро после встречи с одним старым знакомым, рассекая Москву от севера к югу. Направлялся теперь туда, где предстояла встреча с этой Сай...
— В конце концов, мне нужно направление на госпитализацию, – сказал я себе, – в самом деле, не лечить же ей меня!
И, успокоенный такими мыслями, я убыстрил свой шаг, покидая подземку.

Согласно талончику, вызволенному из терминала при входе, приём у Сай... (а я решил крепко запомнить имя врача, поднимаясь в кабине лифта) – так вот, приём начинался ровно через три минуты по моём прибытии в поликлинику.
Я приступаю к уроку заучивания имени, вертя в руке клочок квадратной бумаги – гладкой, как выбритая щека.

Кабина лифта поднимается долго, и экзекуция моего вознесения продолжается. Я же продвигаюсь в своём уроке, делая успехи. Бубню себе под нос слово-загадку «Сайрагул». И вот, рыба ростом с человека вальяжно и на хвостовом плавнике входит в лифт. Нажимает на кнопку этажа, блестя чешуёй. Раздувает жабры. Знакомлюсь, это – сайра. Из шахты доносится низкий гул. Он вплывает в кабину и повисает на мгновение перед тем как исчезнуть. Да-да, моё воображение разыгралось как у ребёнка, но ассоциативно я запомнил имя врача. Ура! А вот и отчество: Жоодарбешимовна. Господи, боже ты мой! 
— Врач хотя бы по-русски понимает?! – кто-то во мне с издёвкой спросил меня же. Вопрос, разумеется, остался без ответа.

Лифт дополз-таки до верхнего этажа. Урок окончился тряской кабины и раздвоением её дверей. Я одиноко выпорхнул на волю.

На всём седьмом этаже никого из посетителей не было, как и под дверью нужного мне кабинета. Это настораживало, поскольку входили в память отзывы о враче. Сквозняк резвился в коридоре. В дальнем углу холла за табличкой «Регистратура т/о» виднелась светловолосая женская голова с ладонью под щекой. И голова по-жеребячьи вздрагивала, кивая неизвестно кому. Да и весь этаж, казалось, тоже спал. В снотворной тишине на двери́ нужного мне кабинета синел номер 728, а под ним мирно красовалась надпись:

«Врач-терапевт
Тулуцимбисукаева
Сайрагул Жоодарбешимовна».

На экране моего смартфона сияли цифры: 14:00. Потоптался у входа в кабинет. Постучал. Согнул ручку. Та поддалась, и дверь, сопротивляясь моему плечу, неохотно поплыла внутрь. Сквозняк ударил мне в нос, взволновав волосы на голове.
Я <если открыл, так входи!> как школьник просунул голову в кабинет «завуча».

— Можно? – и робким показался мне мой же голос.

Удивляясь своему голосу, я всматривался в нечто белое возле окна. Свет пасмурного дня выел чёткость женского силуэта, и пару секунд я видел лишь пятно. А оно выругалось: — Закройте дверь. Не надо лезть. Вызову лампочкой! – звучало нервно и с надрывом.

Я затрепетал и попятился назад, закрывая дверь. Сквозняк прихлопнул её, вытолкнув меня через плечо. Чуть выше двери́ в стену был вкручен белый плафон. И он дремал.

Стал шагами мерить коридор. И пять минут прошло, и десять... Сел на банкетку, и та подо мной сонно заскрипела дерматином. Время ползло. Слово <ленивая> кольнуло мою память, относясь к бесценному специалисту.

Вдруг лампа блеснула надо мной. И вновь полыхнула молния, но без отстающего грома. Я, входя, повторно стукнувшись в дверь, услышал «кто там ещё?!»
Это не смутило меня, но обеспокоила меня вошедшего такая фраза:
— У вас в талоне какое время указано?
— Ровно два.
— А почему вы приходите с опозданием? – без малейшего акцента говорило со мной белое пятно, из которого теперь отчётливо проступало лицо восточной женщины. Речь врача оконфузила меня. — Посмотрите, поднимите голову. Над вами часы. Время 14:15. Я не могу вас принять! – просипела она.

Над собой увидел циферблат настенных часов. Минутная стрелка, дрожа, скакнула на цифру 3 и застыла на месте.
— Позвольте… – начал я.
— До свидания, приём окончен! У меня следу-ю... – врач в кивке цыкнула на свой кулак. 
— Но, послушайте! – не тихо чихал я, но громко говорил, — я прибыл вовремя. Вы́ просили меня подождать! И я ходил под дверью...
— Так это вы́ были? – уткнувшись в платок, осведомилась сморкающаяся врач.
— Да!
— И что теперь?
— Приём, полагаю. Вы вызывали…
— Нет! Я случайно, видимо, рукой задела кнопку вызова, но теперь это не важно… вы захлопнули дверь — значит, ушли…
я же про вас моментально забыла…  многие не приходят, запишутся и отменятся, а здесь образуются о́кна, – и доктор пальцем поскребла монитор, — вы когда записались? – спросила она, не глядя на меня.
— Где-то полчаса назад.
— Вот! – и врач торжественно воздела руку с крючковатым указательным пальцем, — а у меня-то не отображено! У меня пустое окно здесь, ха-ха!.. вам стоило быть настойчивее… в окне прежде была фамилия: Елизаров. Она исчезла, значит товарищ Елистратов отменил свой визит ко мне, а окно-то не закрылось.

И доктор, мигом скосившись на стёкла в оконной раме, повторно скомандовала своему кулаку: «тсс!»

— А как ваша фамилия? – врач взяла мой талон — так, Никольский. У меня вас нет. Когда записались?.. почему так поздно?.. и да, нужно было смелее входить, чтоб время не терять. А вы, Антакольский, прозевали. Что вы за дверью делали? Ходили?.. Ну и люди пошли… – струился словесный селевой поток. 

Помолчали, глядя друг на друга.

— Аллах ведает, что за люди пошли… Бог же поймёт, что это за компьютеризация такая, когда ничего с графиком приёма не понятно… данные записей не обновляются! – ворчала себе под нос терапевт и басовито высморкалась.

— Так! Что?
— Ничего. Я к вам с пустяком...
— Видите, я работаю без сестры́! – и врач кистью помахала стулу, — садитесь же! Вы ко мне с чем? Говорите быстрее, ваше время кончилось…

Сев на стул, я рассмотрел доктора внимательно. Без волнения и спешки. Передо мной сидела сухонькая женщина в лета́х. По своей наружности – будто заветренной – была она азиаткой. Со строгим лицом. С пронзительным холодным взглядом раскосых глаз. Они – эти не улыбающиеся глаза – своей чернотой казались бездонными, без искорки теплоты, без света сострадания. Дряблая кожа лица казалась измятой. Виднелись складки на шее и открытой части груди в виде глубоких порезов. Искривлённые пальцы рук врача убраны той же изжёванной кожей в леопардовых пятнах, и казалось, будто
рукам-то покрова и не достаёт, отчего пальцы и ужались в узловатые крючки. Стрижка доктора – мальчишеская. Волосы тронуты сединой, видимо, – давно и беспощадно. Но пепел на врачебной голове каштановая краска маскировала плохо, обнажая седину над ушами и лбом. Врач совсем не улыбалась. Рот её был слегка искривлён. Узкие губы не шевелились, и женщина чревовещала мне, чеканя: «Что-вам-от-меня-нужно?!»

Доктор, вглядевшись в меня, повторила:
— Что нужно?
<Разговаривает вызывающе> – шелохнулось в моей памяти. Но я ответил, придав своему голосу бодрость:
— Дело пустяковое, коллега!
Врач, насупившись, склонила голову вперёд – подобно козе желающей бодаться – и решительно выпалила:
— Давайте мне без всяких коллег тут!
<Хамка> – снова что-то шелохнулось в моей памяти.
— Но, коллега, что ж поделать?! Я – сам врач по специальности, педиатр-невролог, к вам пришёл по пустячному поводу… меня не нужно лечить (успокаивал я медика), но мне необходимо получить от вас направление на госпитализацию…
и всех-то дел!
— Ничего не поняла! Какое направление?

Я протянул врачу заключение о консультации.
— Повторяю, раньше не могли записаться?! – сказала резкая азиатка и стала читать с листа.
В заключении был мой диагноз. Там же был указан необходимый мне вид лечения: оперативное вмешательство.

— Читаемое вами заключение я получил сегодня в полдень от своего старинного знакомого, работающего в одной из московских клиник. Я, наконец, решив избавиться от своего хронического недуга, посетил его ради консультации. И он, Михаил Аркадьевич, заведующий одним из отделений известного на всю страну института... собирается теперь меня оперировать у себя же! – так всё я и объяснял доктори́це, читающей медицинское заключение.
Я полагал, что врач с трудом разбирает рукописный текст, и потому сопровождал её усилия тем, что доносил до неё
ещё и о том, насколько неожиданным для меня самого стал сегодняшний визит к ней – к Сайрагул Жо…о…
И да, я решил для себя именовать врача только как – «коллега».
Твёрдо урока я не выучил, двоечник.

— Вы меня уболтали! – будто слезающий с коня кавалерист, сухо произнесла Сайрагул, — и почему вы пришли ко мне, а не к специалисту узкого профиля? Скажем, к…
— Уважаемая коллега! – пустился я в разговор, как в пляс, — поймите, попасть к вам оказалось куда проще, чем…
— И зачем нужно было так кувыркаться: прыгать блохой через всю Москву?!
<Дрянь> – вспомнилось мне, и я промолчал.
— Ехать в клинику, а от них – к нам, чтобы потом отсюда вновь ехать в институт! Это же не удобно. О чём они там думают?!
— Правда, – начал я возмущаться (прежде только раз, ещё в вагоне метро, рассуждая о том же) — гоняют людей напрасно туда-сюда! Это у них оптимизация труда такая! – жаловался я.
— Ваш знакомый не мог вас сразу к себе положить? Он бюрократ? Бюрократ! – как саблей рубила меня врач-янычар.
— Не… – я начал было заступаться за своего знакомого, но не успел закончить.
— И, вообще, зачем это вы сразу в НИИ побежали?! Что у нас в поликлинике лечиться нельзя?!

Я подумал: ну и дела́! И встревожился вопросом: а смогу ли я здесь получить направление? Стал как-то задумчиво размышлять в себе: куда пойти за направлением, если эта мадам мне его не выпишет?! И пребывал я в лёгкой растерянности.
«Эх, коллега, коллега!» – что-то укоризненное к врачу бултыхнулось во мне.

А та, покрутив желтоватый листок в своих руках, прихлопнула его на столе ладонью и откинулась на спинку кресла. Хрустнула своими крючковатыми пальцами, судорожно на миг сплетя их.
— Правильно, правильно! – сменила гнев на милость доктор, — так и надо! Искать своих путей к спасению. Говорю об исцелении. У нас-то в поликлинике кто возьмётся за такую операцию?! И ответила сама себе: — Никто!

Белая доктор с лицом, будто выжженным степным солнцем, рывком придвинулась к столу и принялась пальцами стучать по клавиатуре. Лицо врача просияло в отблесках монитора, посветлело и теперь не казалось мрачным. Я сообразил: она начала печатать направление.
— Невролог, говорите? Хорошо! – и вминала крючками-пальцами клавиши, — из педиатрии? Хорошо! – отбила она своё «хо-ро-шо». 

Печатая, терапевт произнесла с грустью в голосе:
— А ваш... этот, заведующий отделением, хороший человек?
— Мишаня Аркадич-то?
— Он хороший врач? – и, перебивая меня, продолжила, — сейчас только хороших врачей искать нужно! Найдёшь ли?! Днём с огнём трудно найти. А если хороший специалист ещё и старый приятель, как вы говорите, Мишаня, то считай, вам повезло. И заключила:
— Да вы – везунчик, коллега!

«Она назвала меня коллегой!»  –  обрадовался я. Дело спорится! У меня выросли крылья и захотелось летать. Стал чаще посматривать на окно. «А то пишут всякое... о человеке»  –  заключил я в себе.

— А мне вот не повезло! – печально произнесла Сайрагул, — ведь и сапожник бывает без сапог. У меня самой была большая проблема с желчным пузырём! Сделала на работе УЗИ после повторного приступа желчных колик. В пузыре камни. Я – бегом к хирургу, а он совсем бездушно отнёсся ко мне: ничего, говорит, всё хорошо. В больницу мне, говорит, не надо... без операции обойдёшься, только диету соблюдай, – говорит мне… А у меня колики – приступ за приступом. Если камни мелкие и подвижные, то тут диета не помощница. Но ему, хирургу, – этому таджику – наплевать на это… всем здесь на всё плевать. Работает сплошь Средняя Азия... плохо по-русски говорят... работать не хотят. И больничный лист мне так никто и не выписал, и госпитализацию не предложил. Не вздумай, говорят мне, Сайрагул, болеть! И заведующая моя так сказала, и заместитель главного врача… Сайрагул, типа, железная. Сайрагул, вроде, несгибаемая… Машина на ходу, а не человек! А Сайрагул, на минуточку, уже за шестьдесят.

И доктор жарко выдохнула. И чесночный дух ударил мне в нос. Голова моя закружилась, а крылья — отпали. Я отвернулся от окна.
— И чем, коллега, всё закончилось? – с искренним участием я поддерживал разговор, глядя собеседнице в глаза.
— Больницей! На работе, вот здесь, – врач резко ткнула пальцем в пол, — грохнулась без чувств. Из кабинета в больницу и увезли! – и пальцы-закорючки врача снова заплясали на клавиатуре. — Привезли на Скорой в клинику, – вновь глянув на меня, продолжила Сайрагул и пове́дала мне о своих мытарствах, через которые ей пришлось пройти полгода назад в нашей районной больнице.

— В приёмном покое мне пришлось пройти через ад. Такой грубости я не встречала прежде нигде. На меня кричали, меня оскорбляли, разве что не били. Дежурный хирург приёмного отделения, какой-то татарин, – пришедший только через полтора часа после того, как меня привезли, –  ужасно обошёлся со мной: провёл болезненный осмотр, переворачивая с боку на бок и давя на мой живот своими железными клешнями с такой силой, что мне показалось, будто из меня после родов выдавливают послед. А я же с «острым животом» была доставлена... Только и слышала его «малчы» и «тэрпы́ – нэ ары́!» Елозил мною по смотровому кабинету, как половой тряпкой; я же со стола́ упала, не дотянувшись до каталки, на которой меня собирались в операционную везти…

Глаза врача стали влажными. И вновь свет монитора резко выбелил кожу её лица. Одним узловатым пальцем в какой-то задумчивости Сайрагул клевала клавиатуру.

— Анестезиологи в той больнице — не врачи, а коновалы! – по-простому изъяснялась доктор, говоря с обидой: — Мне дали такой наркоз, что, будучи обездвиженной, я чувствовала всё! Мне по живому удаляли пузырь. Начали с удаления пузыря без рассечения брюшной стенки, а по ходу вмешательства возникла необходимость проведения серьёзной полостной операции. Я никак не могла подать знак, что я всё чувствую. И потом я отключилась. Кажется, я потеряла сознание. Представляете, под наркозом я лишилась чувств! Только с врачами такое бывает, коллега! – закончила свою исповедь доктор.

Мы разговорились больше. Сайрагул открылась мне. Родилась она в Киргизской ССР в семье инженера и учительницы русского языка. Бо́льшую часть своей жизни провела в Поволжье, переезжая с отцом-инженером из города в город необъятного СССР. Была замужем за русским физиком. Вырастила дочь. Живёт в Москве. Чтит тексты Корана и Библии, но всё же считает себя христианкой. Любит творчество Пушкина и Куприна…

За разговором время летело и начинало казаться, что наше общение затянулось. На деле же весь приём занял не более десяти минут.

— В хирургическом отделении моим лечащим врачом был азербайджанец... оглы... да, чёрт с ним! Что это за Россия такая, я спрашиваю, если в стране русских не осталось?! Этот оглы-балды — резкий человек. Очень грубо разговаривал. Его никак не тронуло то, что я сама врач. Сказал: «Врач — так нечего болеть, если сама врач!» Перевязки делал плохо. Рана осложнилась, и меня перевели в отделение гнойной хирургии… там продержали три дня и выписали с плохой раной — выкинули, как собаку на улицу, – и Сайрагул прерывисто вздохнула, но бойко продолжила:
— Долечивалась дома… здесь у нас в поликлинике перевязки мне делали неохотно… больничный не продлили и, вся перемотанная вот так (нарезая в воздухе рукой круги перед собой, врач изобразила бинтовые кольца на себе) вышла на приёмы, глотая таблетки на работе…
— А теперь-то как? С вами всё хорошо?
— Теперь-то я в порядке, слава Богу! И давно.

Помолчали. За стеной где-то этажами выше стали сверлить. Чья-то голова просунулась в кабинет и пропала под сухое и нервное «ждите, вызову лампочкой!»

Вот и всё. Принтер распечатал моё направление. В конце нашего общения врач по-мужски пожала мне руку.
— Желаю успехов! – сказала она мне, — лечитесь, выздоравливайте!

И её чесночный дух теперь показался мне сладким. Врач, встав и командуя «за мной!», вышла из кабинета, уводя меня за собой в коридор. В руке её колыхался флажком нужный мне листок. Оставалось пустяковое дело: скрепить бесценное направление нужными подписями и печатями. Мы устремились по направлению к белокурой голове, таившейся за табличкой «Регистратура т/о». Сайрагул деловито исчеза́ла в кабинете как заведующего терапевтическим отделением, так и за дверью кабинета заместителя главного врача по лечебной части. Выныривая из кабинетных недр, появлялась вновь передо мной с ценными подписями, которых на листе бумаги только прибавлялось. Внешностью своей врач была — само́й сосредоточенностью и собранностью во всём.

А я, глядя на её неулыбчивое лицо, взятое в мелкую кожную рябь, думал о докторе: «Не дрянь она, и никакая не хамка! Зря вы так написали, ребята! Да, она резкая в общении и человек она жёсткий, ну, так жизнь у неё какая?! Как у всех нас. Полная неожиданностей и встрясок жизнь, скупая на везение и дающая каждому из нас право выбора: быть или не быть счастливым».

Когда синие печати придавили все чернильные завитушки на листе в печатных буквах, Сайрагул вручила мне пропуск в медицинский рай. И, проронив «на этом распрощаемся», вернулась в свой кабинет, сутулясь и увлекая за собой нетерпеливого пациента.