1. Полоцк. Чудеса

У географии со мной вечные проблемы: то у меня реки не только куда-то впадают, но и откуда-то выпадают, то горы образуются в результате незамысловатого адюльтера, а радужные так и вовсе выпекаются на кухне моей бабушки. А недавно ещё обнаружилось, что на моём личном глобусе всего 49 стран вместо 195-ти, остальные же места континентов сплошь покрыты белыми пятнами.

Вот такой же «неоткрытой» была и наша соседка Беларусь. Когда все мы жили в едином государстве, на путешествия не было ни времени, ни денег. Потом «союз нерушимый» разрушился, а границы между «суверенными» сделались незыблемыми. И лишь недавно всё сошлось: время, деньги и безвизовый  для граждан Латвии режим. И мы поехали.

Сначала в Полоцк. Но не только потому, что он от нас ближайший, а потому, что он один из старейших и среди городов Беларуси,  и вообще среди славянских. Первое письменное упоминание ( в Повести временных лет) относится к 862-му году. Именно эту дату принято считать годом основания Полоцка, хотя археологи говорят, что поселение здесь было задолго до 9-го века.

Ехать «самоходом» мы, понаслушавшись разного, не рискнули, заказали поездку в бюро путешествий Даугавпилса. Бюро оказалось компетентным, отобедавшим в этом деле уже целой сворой собак. Посему хоть в ноябре на наших широтах светает поздновато,  выехали  всё равно ранёхонько, ибо без виз не означает без границ. Их, сами понимаете, две – латвийская и белорусская. Каждая требует от часа до двух на отдельно взятый автобус.

К девяти добрались и первым делом решили обзавестись белорусскими рублями. Ради этого зашли в банк  и тут случилось первое удивление. И причина даже не в том, что там, вопреки зловещим рассказам, всё устроено современнее и удобнее, чем в европах, а в отношении служащих банка к посетителям. Да ладно бы только к нам, что можно было бы цинично оправдать тем, что мы приносим в страну европейскую валюту.

Пока ожидала свою очередь наблюдала следующую картину. В банк зашёл дедуля. Совсем не «живчик»: плохо видит, плохо слышит, да и передвигается с трудом. Работница банка вначале терпеливо, повторяя вопросы по слогам, расспросила о проблеме, усадила его в удобное кресло, выбила талон к нужному оператору, сама проследила за табло, и когда на нём загорелся дедушкин номер, заботливо отвела старичка в кабинет, где, я просто уверена, к нему отнеслись столь же трепетно. В Германии мне часто приходилось сопровождать своих очень немолодых родителей, но даже в клиниках, не говоря уж о других учреждениях, я не встречала такого уважительного отношения к их почтенному возрасту. Вот так-то, господа-носители демократии и европейских ценностей.

Осенний день короток, поэтому, разжившись местной денежкой, мы, не раздумывая, отправились в железный век, в те времена, когда на правом берегу реки Полоты стояло городище, обнесённое земляным валом и деревянным частоколом. Мы вошли в ворота и совершенно не поняли почему снующий туда-сюда народ не обращает на нас никакого внимания. Может быть потому, что мы были такими же, как и они: те же светлая кожа и русые волосы, похожие овал лица и разрез глаз. И даже их речь отчасти нам понятна, потому что говорили они на одном из ответвлений праславянского языка.

Вдоль частокола вытянулись длинные бревёнчатые избы. Мы заглянули в одну из них. Там жила большая семья: старики, женщина и мужчина зрелого возраста, две молодые пары и их дети – всего двенадцать душ. Все были заняты делом. Старик камнем затачивал лезвие ножа. У его ног, на низенькой табуретке пристроился шестилетний мальчонка с тонким куском железа и плоским камнем в руках. Он старательно повторял движения рук прадеда.  Старуха, прямо как в сказке, «пряла свою пряжу». Зрелая женщина обучала беременную сноху премудростям ткачества льна. Судя по качеству уже готовой ткани, ученица оказалась понятливой. Вторая сноха хлопотала возле расположенного в центре избы очага – готовила обед на всю семью. Изредка она подходила к висящей неподалёку колыбели  с агукающем младенцем. Ей помогала девочка лет семи, она перебирала горох, освобождая его от мелких сухих листочков и семян сорняков. Мальчик, её ровесник, только что принёс небольшую охапку дров и пошёл за следующей.

Мы не стали отвлекать семейство от дел и удалились во двор. Возле выложенного из глиняных кирпичей и тщательно обмазанного глиной горна работали двое мужчин, ковали косу. Рядом лежали уже готовые серп и топор. Третий мужчина колдовал над деревянной заготовкой. Приглядевшись к её очертаниям, мы поняли, что скоро из неё родится удобное топорище.

В загоне для скота спокойно гуляли овцы, утробно хрюкала свинья. У яслей стояла стреноженная лошадь – видимо, кобылка прыткая и с норовом.

В этом семействе все настолько были поглощены работой, что мы не
рискнули нарушать привычное течение жизни расспросами. Решили найти  в городище кого-нибудь праздного. Однако не тут-то было. Ещё в двух-трёх дворах мужики возились в кузне. В одном женщины трепали лён, в другом чесали шерть. В третьем – два мужика объезжали молодого строптивого коня. Тот вставал на дыбы, взбрыкивал задними ногами и угрём вертелся под седоком, пытаясь освободиться от него во что бы то ни стало. Впрочем, ему это не удалось, пришлось смириться с участью не только ходить под седлом, но и запряженным в телегу или сани, а по весне и осени – в плуг.

Короче, повезло нам только тогда, когда мы добрели до языческого святилища. Его жрец, потерявший счёт летам, седой как лунь, только что закончил уборку храма и украшение четырёхликого идола, присел на лавку, чтобы перевести дух и погреться на последнем осеннем солнышке. Поздоровавшись и спросив разрешения, мы устроились рядом и стали допытывать волхва о житье-бытье городища.

-Урожай в этом году собрали хороший, – спокойным тихим голосом поведал он нам. – И проса, и ячменя, и пшеницы, и гороха, и репы хватит на весь год и людям, и скотинке. Народ у нас сложа руки не сидит, от снега до снега в поле трудится, пропитание да лён с коноплёй растит. А как санный путь станет, мужики по дрова поедут. Другие на охоту да на рыбалку пойдут. Бабы будут полотна ткать, из них порты с рубахами шить, да шкуры на тулупы да рукавицы выделывать. Гончары из заготовленной загодя глины горшков да плошек налепят. Красивых, с рисунком на шероховатых боках. Щёлкнешь по такой посудине ногтем, она звенит, поёт каждая своим голосом. В самый короткий день отпразднуем нарождение нового солнца. Потом оно будет расти, как младенец, и в конце-концов мы принесём Яриле дары и попросим, чтобы он прогнал прочь холодную зиму. И снова всё проснётся, зазеленеет, расцветёт, – мечтательно добавил старец.

-Мы читали, отец, что волхвы видят будущее и более далёкое, чем следующая весна. Ведаешь ли ты, что будет с городищем через много лет? – с почтением поинтересовались мы.

Жрец посмотрел на нас со снисходительной улыбкой.
-Оно много лет проживёт мирно и в достатке. Потом прискачут на лошадях гунны и сожгут его до тла. Большинство жителей, взяв необходимое, уйдут на новое место. А те, кто станет цепляться за своё добро, сгорят вместе с ним. Через несколько сот лет сюда придут кривичи и построят город Полоцк. Он будет добротно укреплённым и красивым, как и все славянские города: с резными деревянными теремами и храмом  на площади. Его жители будут носить уже не холщёвую, как сейчас, одежду, а более тонкую, изящно расшитую цветными и золотыми нитями, отороченную мехами. К девятому веку Полоцк станет одним и крупнейших городов Европы. А всё благодаря выгодному местоположению и контролю над торговыми путями из Византии и Хазарии в северные страны. Там появится рынок, включая конный и невольничий, появятся купцы и ремесленники. Но поклоняться все они будут тем же самым – нашим богам. И дружина в Полоцком княжестве будет сильная. И трижды пойдёт она походом на Царьград, и Византийская Империя станет платить Полоцку дань.  Но не только золото и серебро потечёт рекою в Полоцк, – тут волхв осёкся, посмотрел в неведомую даль, сгорбившись встал с лавочки и, не видя нас, удалился в сторону храма.

Мы переглянулись: чего это он? Но, «ничтоже» подумав, сообразили, что начиная с 10-го века сюда огнём и мечом стали внедрять христианство, языческие храмы сжигать и грабить, жрецов и поклонников «старой» религии убивать, и старец увидел, как его наследники ценой своей жизни спасают и прячут в лесах священные книги с многовековой мудростью. Он узрел страдания, обрушившиеся на язычников, объявленных иноверцами, что придавило его, сделало бессловесным. Это нас, конечно же, очень огорчило – хотелось ведь узнать об истории Полоцка поподробнее. И тут мужа осенило:
-Слушай, – сказал он хитро, – если нас никто кроме волхва не видел в железном веке, может и в десятом никто не увидит. Рискнём?

И мы очутились на городской площади, окруженной высокими добротными теремами. Но в самом её центре рваной раной зияло пепелище. Люди, пугливо озираясь, обходили его стороной, и только собаки уныло бродили среди обугленных остатков венца некогда величественного храма. Ветер носил по городу запах гари и необъяснимой тревоги. В поисках этого самого объяснения мы проникли в один из теремов. В нём оказались княжеские палаты. Убедившись, что никто нас не замечает, мы всё-таки предусмотрительно не стали вылезать на середину большой горницы, а скромно устроились у боковой колонны.

И только мы это сделали, в комнату вбежала взволнованная юная красавица. По её одежде и драгоценным убранствам было ясно, что это княжна Рогнеда. Бедняжка заламывала руки и ходила туда-сюда что-то бормоча. Тут появились князь Полоцкий Рогволод и княгиня – родители Рогнеды.

-Дочь, ты уже взрослая, чтобы понимать, что от твоего согласия сейчас зависит судьба города. Вчера Владимир сжёг храм, а завтра он в злобе может сжечь и и разграбить весь город, ведь он пришёл с войском, – увещевал Рогнеду отец.
Я – невеста великого князя Киевского Ярополка, а не этого выродка. Я ненавижу его. Он жесток и необуздан, он хуже свирепого зверя, – выкрикнула Рогнеда, и в то же мгновение, словно в подтверждение её слов в горницу влетел Владимир. Его налитые кровью глаза сверкали гневом. Он бросился на Рогнеду, повалил  на пол и принялся сдирать с неё одежду. Мать с отцом ринулись на защиту дочери.
Уберите их, – проорал Владимир  своим стражникам.
Те выволокли рычащего от злости Рогволода  и рыдающую княгиню из горницы.

Нам тоже захотелось поскорее  покинуть терем. Мы достаточно увидели, чтобы задаться вопросом, почему в 12-ом веке Владимира  прославили в лике святых как равноапостольного? Почему напрочь забыли , что он надругался, а потом насильно женился на Рогнеде, убил её родителей и братьев, сжёг и разорил Полоцк? Только потому, что он принёс на Русь другую религию, ту самую, которая и сделала его святым? А разве эта религия не считает всё, что вытворял Владимир, смертными грехами? Неразрешимый тупик маячил перед нашим сознанием, душевные муки терзали нас нещадно.

-О, Всевышний! Направь наши стопы туда, где души обретут покой, – возопили мы в унисон и сейчас же очутились... в библиотеке.

Должна сознаться, что с тех пор, как моя первая учительница научила меня читать, к библиотекам я питаю особую слабость, то есть коли я туда попадаю, не знаю даже сколь румяным и вкусным должен быть калач, чтобы меня оттуда выманить. А тем паче из библиотеки, где на расположенных от пола до потолка мощных дубовых полках стоят толстенные и тяжеленные фолианты в кожаных переплётах, писанные от руки на тонко выделанных телячьих кожах; где лежат дощечки и берёсты с древними письменами, а в скриптории скромно сидит на скамеечке молодая монахиня и переписывает книгу. Оперевшись левой рукой на левое колено, она держит на ладони пергамент. В пальцах правой руки тонкая кисть. Задумавшись на мгновение, монахиня опускает её в склянку с красной камедью и выводит на миниатюрном рисунке у заглавной буквы последний изящный завиток, кладёт на подставку кисть, берёт заточенное гусиное перо, обмакивает его теперь уже в коричневую камедь и пишет ровными стройными буквами первую строку.

-Как ты думаешь, кто это? – шепчет мне на ушко муж.
-В Софийском соборе в 12-ом веке может быть только одна такая образованная инокиня –  праправнучка Рогнеды и Владимира Предслава, в монашестве Евфросиния.
-Святая и Преподобная Евфросиния Полоцкая? – удивлённо вскрикнул муж.
Монахиня вздрогнула и только теперь заметила нас.
-Нет, просто Евфросиния, – потупила она ясные очи.
Мы поклонились ей.
-Но Вы – та самая княжна, которая, несмотря на отговоры родителей, покинула в 12 лет отчий дом и ушла в монастырь? – уточнили мы.
Евфросиния утвердительно кивнула.
-Почему Вы так поступили? Такие красивые женщины должны выходить замуж и рожать детей, – сказал муж.
Почувствовав, что благоверный сейчас усядется на своего любимого скакуна, я дёрнула его за рукав. Княгиня, однако, ничуть не смутилась.
-Мои батюшка с матушкой говорили то же самое и даже жениха высокородного уже подыскали. Но я рано почувствовала  призвание служить Богу и людям и упросила свою тётушку, она игуменья этого монастыря, благословить меня на постриг.
-А не тяжело ли Вам переписывать книги? Ведь этим, как правило, занимаются мужчины, – посочувствовала я монахине.
-По молитве Божией всё легко, – перекрестилась на образ Евфросиния.
-Неужели Вы останетесь в этой келье на всю оставшуюся жизнь? – не унимался муж.
-Нет. Скоро я переберусь в Сельцо, что в двух верстах отсюда. Там будет построена Спасо-Преображенская церковь и женский монастырь В нём надлежит мне быть игуменьей. Так сказал ангел, пришедший ко мне во сне.
-Не будем отвлекать Вас, матушка, от трудов праведных, –  кланяясь в пояс потащила я мужа к выходу.
-Спасибо, что заглянули, – на прощание сказала монахиня. – Приходите сюда  в библиотеку через пять веков. У вас получится, – осенила она нас крестным знамением.

Махнуть мимо Великого Княжества Литовского, в составе которого Полоцк был несколько веков, сразу в Речь Посполитую нам не позволяло любопытство, но ослушаться Святую и Преподобную мы всё ж таки не рискнули и шагнули в 17-ый век.

Вдоль стеллажей библиотеки то возведя очи к небу, то опустив глаза долу ходил монах и беспрестанно бормотал: «Не сила капли камень пробивает, но яко часто на него падает... Но яко часто на него падает...» Он скрёб бороду, чесал затылок, останавливался, снова вышагивал, – сочинял, одним словом. Нам стало интересно, чем же закончится столь интригующе начатая строфа, и мы дождались разрешения: «Тако читаяй часто научиться, аще и не остр умом си родиться», – с облегчением выдохнул из себя поэт.

Муж посмотрел на меня вопросительно. Я перевела:
-Только много читая можно научиться, даже если не особо умом блещешь. А если полностью: коли долбить в одно место, то даже тупого можно чему-нибудь путному научить.
-Сентенция не лишена смысла, – хмыкнул муж. – А кто это?
-Судя по месту действия и силлабическим стихам, Симеон Полоцкий. Давай подойдём поближе. Может он нас увидит. Да и книги на полках хочется посмотреть. Здесь с 12-го века, похоже,  многое изменилось.

Монах, действительно, заметил нас и очень обрадовался.
-Благословение  Божие, юные отроки! – изрёк он. – Как хорошо, что вы меня навестили. Я как раз новые вирши сочинил. Вот послушайте!

И «юные отроки», коим тридцатипятилетний поэт явно в сыновья годился, снова услышали, о том, что вода и камень точит и так далее. Мы бурно выразили восторг недюжинному таланту и испросили разрешения осмотреть библиотеку.
-О, я сам вам сейчас всё покажу и расскажу, – охотно вызвался монах-поэт. – Вот здесь у нас рукописные книги. Старенькие уже, некоторые ещё Святая Евфросиньюшка переписывала. – Он с любовью провёл ладонью по корешку одного фолианта. – А вот эти – напечатанные в прошлом веке нашим гением Франциском Скориной. Почему он «наш»? А потому что, как и я, родился в Полоцке. Где-то в конце 15-го века. Никто точно не знает, когда. Зато известно, что вольные искусства изучал в Краковском университете. Потом там же – медицину. А вот докторскую поехал защищать в Италию. И при стечении множества европейских светил с блеском защитил, получив наивысшие баллы. Но, несмотря на многообещающую врачебную карьеру, он стал восточнославянским первопечатником. В 1517-1519 в Праге и в 1522-1525 в Вильне он перевёл на местный извод церковнославянского и напечатал 46 наименований книг библейского содержания. Общий тираж пражской типографии составил более десяти тысяч экземпляров. Вот, взгляните, – указал монах на полку, – здесь стоят его «Псалтырь» и «Апостол».

Симеон Полоцкий снял со стеллажа книгу, открыл её и продолжил урок:
-Скорина впервые использовал кириллицу. Он первый ввёл титульный лист, нумерацию страниц, промежутки между словами. Он первый отказался от сокращения слов. Он сам писал предисловия со сведениями по истории, географии и культуре.  Пометки на полях – это объяснения непонятных слов и ссылки на параллельные места. Ему принадлежат некоторые гравюры, все подписи под иллюстрациями и рисунок шрифта. Даже размер книги Скорина сделал не в лист, а в четверть, а иногда и в осьмушку, потому что его  Библия предназначалась не для литургии, а для ежедневного чтения и просвещения простого народа. Но его, разумеется, не оценили а, когда он поехал в Великое княжество Московское, изгнали, объявив еретиком. Слава Богу, нынче всё по-другому. Намедни приезжал к нам царь-батюшка Алексей Михайлович. Я преподнёс ему сочинённые мною «Метры», и он пригласил меня к себе придворным поэтом и воспитателем его сыновей Фёдора и Петра. И я скоро туда отправляюсь, – закончил лекцию Симеон.

Мы заверили монаха, что он не только талантливый поэт, но и превосходный учитель и, попрощавшись, вышли в 21-ый век. Низко по небу бежали набрякшие тучи, вспоротые крестами на маковках церквей, брызгали нудным дождём, и улицы тут же расцвечивались весёлыми зонтами. Вместе с гидом Ириной мы прогулялись по центру города, постояли возле памятников великим полочанам Франциску Скорине и Симеону Полоцкому и пошли в Спасо-Евфросиньевский женский монастырь. Там были переданы на попечение молодой монахини, которая очень трогательно рассказала нам всю биографию Евфросинии Полоцкой, показала точную копию  креста, который та заказала в 1161 году местному мастеру Лазарю Богше. Поведала об образе Божьей Матери, написанном евангелистом Лукой и привезённом по её просьбе  из Византии, а также о чудесных знамениях творимых Святой и Преподобной Евфсинией Полоцкой и указала нам на раку, в которой хранятся её мощи.
– Какие мощи? Этого не может быть! Мы же сегодня видели её живой и здоровой! –  воскликнул муж.
Гид Ирина в изумлении посмотрела  на него.
-Это одно из чудес, сотворённых великой Святой, – перекрестившись, успокоила её монахиня.

Потом мы долго ещё сидели на лавочке напротив раки. Представляли, как восемь с лишним веков назад в этой церкви молилась Евфросиния, как она с благоговением взирала на сохранившиеся до сих пор фрески. Наблюдали, как страждущие в надежде обрести здоровье прикладываются к Святым мощам. Сами приложиться однако не решились. Не хотели всуе беспокоить нетленный прах, ведь Божию благодать Святая Евфросиния нам уже и без того явила.