Алло, общежитие!

—Алло, общежитие, —вахтёрша Агриппина Лукинична привычно поднесла к уху тяжёлую чёрную трубку.
—Груня,- проскрипел на том конце провода знакомый голос, —Ты девочку когда мне пришлёшь?
—Дык это... работаю, Калерия Пална. Ищу.
—Ищи, Груня, живее. И чтобы крепкая была. Второй Томочки мне не надо,—в трубке послышались гудки.
Агриппина нажала рычаг старинного эбонитового аппарата и задумалась. Да, действительно, Томочки хватило ненадолго. Уже через пять месяцев худенькая глазастая второкурсница угодила в стационар, откуда больше не вышла. Так хоть старательная и тихая была. Опять же—сиротка интернатская.
Мимо вахты то и дело пробегали студентки:
—Здрасть, тёть Груш. Здрасьте!
—Здравствуй, Оленька!
 Как дела, Катюша?
 Опаздываешь, Танечка! —голос старушки звучал ласково, а цепкие глаза ощупывали кандидаток из-под толстых роговых очков.
Она знала всё про всех: с какого курса, приезжая или местная, из какой семьи... А как же! —работа такая. На своём посту Агриппина Лукинична была так давно, что даже пожилые преподаватели помнили тётю Грушу в бытность своего студенчества. Она была привычным, незыблимым явлением в стенах институтского общежития.
Через два дня крепкая рослая девушка постучала уверенно и громко в резную деревянную дверь.
—Открыто. Входите, —послышался из глубины квартиры глухой надтреснутый голос.
—Я Марина, можно Мара. Я от Агриппины Лукиничны—назвалась визитёрша и смело прошла в комнаты, сняв у порога ботинки.
Хозяйка Калерия Павловна сидела в инвалидном кресле, которое легко и бесшумно передвигалось по квартире.
Новая сиделка ей понравилась: рослая, с крупными крестьянскими руками, немногословная. Она быстро усвоила круг обязанностей и не задавала лишних вопросов. Коротко рассказала о себе: сама из Сибири, живёт с отцом-лесником, матери нет. Всё это очень устраивало пожилую даму. А Марину  устраивала отдельная комната и  близость института.
С делами она справлялась легко: готовила обеды, гладила замысловатые, будто из позапрошлого века, платья хозяйки, вытирала пыль с многочисленных картин и статуэток и подолгу читала Калерии Павловне перед сном. Мыть старушку ей тоже было не в тягость. Легко переворачивая крепкими руками  сухонькое, будто обтянутое пергаментом тело, Марина удивлялась, как только в нём теплится жизнь!
Через пару недель после начала работы в дом пришёл небольшой лысый человечек с кожаным портфелем—нотариус. Он составил договор, по которому в случае естественной смерти хозяйки всё её имущество переходит к сиделке. Взамен  требуется непрерывное совместное  проживание сторон в течение года.
Студентка недоверчиво хмыкнула:
—Зачем мне ваши хоромы? Я после учёбы к бате уеду.
—Нет, нет, девочка моя. Это мои непременные условия.
 Бумага была подписана, заверена печатью и спрятана под замок в старинное бюро. Второй экземпляр нотариус унёс с собой.

Дни шли за днями, прошёл месяц, другой. Калерия Павловна была очень довольна новой сиделкой. Старушка с аппетитом ела, щёки её слегка порозовели, даже голос стал сильней и чище. А Марина начала понимать, что жизнь в чужом доме её изрядно утомила. Нет, она не боялась работы, но к вечеру уставала так, что с утра не хотелось в институт. За окном вовсю бушевала весна, приближалось лето, а девушка будто впадала в зимнюю спячку. Она нехотя бродила по огромной мрачной квартире, смахивая пыль с мебели и многочисленных картин и портретов. Одно неловкое движение—и на пол со звоном упало старинное пожелтевшее фото двух юных гимназисток в строгих платьях.
—Мара! Ты что-то разбила?— донесся из спальни звонкий женский голос.
—Всего лишь стекло, —отозвалась Марина, торопливо наклоняясь за снимком. На обратной стороне была выцвевшая чернильная надпись: Калечка и Гриппочка, дружба навек 1916.

В институт она почти перестала ходить, напротив её фамилии появились пропуски и неуды.
—Зачем тебе эта учёба? —задорно блестя глазами, уговаривала Калерия Павловна, —нам с тобой и так хорошо! А потом ты будешь полной владелицей всего этого—хозяйка обвела руками вокруг. На секунду Маре показалось, что у неё троится в глазах—так много промелькнуло наманикюренных пальцев.
"Калечка и Гриппочка, дружба навек" —всплыло в памяти.
—Мне не надо. Я к бате поеду.
—А может, не поедешь?
—Может, и не поеду—безразлично ответила сиделка.
А потом она встетилась с бывшей соседкой по общежитию. В булочной, случайно.
—Ты чего такая, Мар, на себя не похожая? К нам не заходишь, и цветок свой оставила, я задолбалась поливать.
Подруга лукавила. Земля в горшке высохла, растение погибло. А ведь его принес из тайги отец и велел взять с собой и беречь. А она не сберегла...

Мара знала, что делать. Она забрала горшок в своё новое жилище, взрыхлила землю ножом, а потом надрезала палец и водой смыла капельку крови: Живи!
Как маманька покойная учила.

Когда проклюнулся первый листок, всё изменилось в доме. Недовольная хозяйка всё утро выговаривала сиделке за бессонную ночь. Потом отругала за невкусный завтрак. Через два дня устроила истерику из-за странного запаха и велела поплотнее закрыть окна.
Марина молча выслушивала претензии и прятала презрение в глазах:
"Что, не нравится?"
А листочки все росли, крепли и зеленели. И вместе с ними крепла и оживала девушка, но хозяйка её слабела и хирела.
Заподозрив неладное, Калерия Павловна объехала на коляске всю квартиру, обшарила все углы и, наконец, добралась до комнаты сиделки. С трудом открыв дверь, старуха сжалась, будто от удара и застонала протяжно. Превозмогая немочь, она всё же отыскала Маринкин оберег за плотной шторой на окне. В ярости схватила она горшок слабеющими руками и вырвала цветок из земли.
Когда студентка пришла из института, всё было кончено. Девушка вынула заветный корешок из почерневших холодных рук и посадила на место. Как положено, посадила.

—Алло, общежитие! — Агриппина Лукинична нехотя сняла трубку. Сегодня так неможется, так неможется! —а они всё звонят и звонят!
—Ну что, тёть Груша, —раздался на том конце провода бодрый девичий голос, —Калечка и Гриппочка—дружба навек?
Тяжёлая эбонитовая трубка повисла на проводе, издавая протяжные гудки.
Больше вахтершу не видел никто. Остался только клубок шерстяной пряжи да  старые роговые очки с толстыми линзами.