Шестая Реалия. Другая фантастика 2-я кн. Версия дл

   




Леонид Иванович Бессарабов




ШЕСТАЯ
               РЕАЛИЯ
      вторая книга дилогии
          «МАТРИЦЫ ЗЕМЛИ»







 
ПОСВЯЩЕНИЕ
Тебе за твой Щедрый дар! Сделать подарок и
оставить его себе! Кто бы мог распорядиться им               
лучше?
               


















                ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Эта книга, как и предыдущая, не для людей, лишенных  воображения, соображения и логики. Она адресована тем, кто стремится понять, что такое Вечность, Искрящаяся Вокруг Нас. Тем, кто не разучился Думать, Сомневаться, Дерзать, Верить, Отвергать смердящие стереотипы. И Любить! Это непременные условия.
                С надеждой — автор


















Поистине лицемеры – они распутники!
           Коран
Узнать правду – значит разрушить порядок вещей.
                Джеймс Блэйлок    
Все только – мысль и звук! 
                Иван Бунин 
Пощади меня, джин, — сказал рыбак, — и Аллах тебя
пожалеет! А не пожалеешь меня, и Аллах тебя не пощадит!
                Тысяча и одна ночь.

               











               


                PRО  GRAMMA
                Я ГОВОРЮ, ПОТОМУ, ЧТО БОЛЬШЕ ЭТО СДЕЛАТЬ НЕКОМУ… (СОДОКЛАД С ФЭЙАНЫ)
               
Я приношу свои искренние извинения. За картавость, как недостаток моей речи. Он может осложнить восприятие выступления. Но Главный Компьютер именно меня выбрал содокладчиком. Из чего он исходил при этом, не берусь судить. 
Нынешнее заседание Высшего Совета Патров – Правительства планеты – проводится в честь шестидесятилетия существования нынешней социальной формации человеческого сообщества Фэйаны – коммунального инклюзива.
Этому был посвящен довольно объемистый доклад, который вы только что услышали. Однако в нем есть некоторые важные, но не озвученные детали, которые и обязан показать содоклад.
Много веков трудились наши предки над созданием новой расы людей Фэйаны. Тысячелетия вражды, войны, убийство, голод, холод  и другие факторы сводили на нет все попытки создания того  общества всеобщего благоденствия, в котором мы пребываем сегодня.
Я много лет посвятил изучению истории. И хорошо понял, что эта наука, как многие другие, кроме школьной математики, разумеется, похожа на женщину фривольного поведения. С непредсказуемым прошлым и покрытым туманом будущим.
Но при этом она хочет, чтобы ее воспринимали исключительно как правдивую. И чтобы считали высоконравственной. Этакая, простите, скромная гулящая девка. Хотя это, наверное, полная профанация проституции. О которой, я впрочем, только наслышан.
Историю с незапамятных времен так подвергали фальсификации, мистификации и профанации, что не только определить, что раньше было, а что позже не представляется возможным. И даже уяснить было ли это вообще? Или все только плод воображения больного человека?
 Словом, у нас нет достоверных данных о нашем прошлом. И поэтому все наши сведения построены на зыбком фундаменте. И тут уж ничего не поделать!
Но можно постараться представить себе исторический процесс чисто гипотетически, опираясь на имеющиеся малочисленные факты уцелевшие в художественной литературе, в различных заметках и воспоминаниях.
И если мы будем подходить к анализу их с вопросом «могло ли это быть вообще и при каких условиях», то нам, не исключено, удастся до некоторой степени реставрировать происходящее в разные времена.
Так что кое-что в истории все-таки можно «посмотреть». И еще по тому, если даже всю ее переписали с точностью до  наоборот,  исторический итог всегда будет один и тот же. Иначе говоря , отталкиваясь от исторического итога.
Свершившиеся факты не просто очень упрямы. Каждый из них является причиной, порождающей определенные следствия. А те в свою очередь становятся причиной возникновения следующих цепочек причин. И является выражением тех следствий, которые его породили.
История происхождения человека не представляет собой исключения. Вариантов тут, как мы знаем, всего два. Первый – человек произошел от дикой обезьяны. Второй – он божественное творение. Ученые, состряпавшие эти мнения, называют их научными гипотезами. Я к ученым себя не отношу, разумеется.
Но, на мой взгляд, ни одно из этих предположений не выдерживает никакой критики.  Ибо если человек эволюционировал из животного, почему вместе с ним сделать это отказались другие обитатели ареала планеты? Что их в этом не устроило? А если принять как исходную точку божественное происхождение Человека, то возникает еще более сложный вопрос: почему Бог не довел дело до логического конца, оставив человека недоделкой?
 Философия нам тут старается подсунуть вопрос, что было раньше яйцо или курица? Если яйцо, то какая курица его снесла? Если курица, то из какого яйца она вылупилась?
Но все наши наблюдения над реальным появлением кур, так сказать, показывают, что без яйца никак дело не обойтись не может. Остается этот процесс оформить логически, и тогда, помимо нашей воли, опять-таки приходим к выводу: курица вылупилась из яйца.
Но, наверное, правы были наши древние предки, когда априори утверждали, что всё живое из яйца. Поскольку всё-таки развитие идет от простого к сложному. Иного мы не наблюдаем.
 Но «оппоненты» никогда не унимаются. И у них наготове «встречный» вопрос. Кто «снес» нашу планету? Кто создал целые миры в виде галактик? Из чего? Из ничего, в вакууме? И у кого появилась такая идея, поскольку без четкого плана никаким делом заниматься нельзя? Но это уже другой вопрос.   
Поэтому мы вернемся к «обезьяньей» теории. Если человек и произошел от животного, то отошел он от него достаточно давно и далеко, гласит она. А отошел ли? Далеко ли? И в какую сторону? «Божественная» гипотеза тут, тоже, понятно, помалкивает.
Хотя мне кажется очевидным, что человек развивался исключительно в сторону хищников. При этом главным полем его деятельности и в первую очередь оказались его сородичи. В эту же сторону двигалась и вся наша цивилизация. То есть не в сторону эволюции, а в сторону реэволюции. Да-да, реэволюции, вы не ослышались. И это очень важный вывод.
Научный спор между представителями двух точек зрения безрезультатно шел много столетий. Хотя обе стороны приводили весьма горячие и весомые аргументы. Подкрепляя их огнем и мечом.
И, тем не менее, дело по-прежнему напоминает другой не менее «ученый спор» о том, больше ли удается найти детей в капусте, нежели их приносят аисты? Я вижу улыбки на ваших лицах. Это радует. Ибо все жанры хороши, кроме скучного.
Но вернемся в нашу повседневность. Я не сторонник объявлять наукой персональную точку зрения. Потому, что тогда это уже не наука, а вера. Или гремучая смесь первого со вторым. Поэтому наука в предыдущие столетия стала кузницей опасных, ошеломляющих и суеверных догм. Она не требует не только знаний, основанных на логике. Но и даже веры.
А желание иметь свою персональную, пусть даже махонькую веру постоянно, как пеструшка, кудахча, «сносит» теории и гипотезы. Поэтому то, что я сейчас предлагаю вам, представляет всего лишь результат личных наблюдений, раздумий и выводов. Так что прошу не судить меня строго!
Как известно, вся наша официальная история была поделена на три периода развития. Она утверждает, что человечество прошло стадии дикости, варварства и, наконец, цивилизации.
Если мы внимательно вглядимся,  увидим, что названные три стадии вовсе не сменяют друг друга, а сосуществуют в одном и том же времени и месте.
Иначе говоря, это разделение нельзя признать научным. Поскольку человек был и оставался диким во все известные нам времена своего существования. И особых пиков дикость достигала именно на уровне цивилизации.
Все примеры мировых войн, да и локальных  тоже наглядно подтверждают: чем выше уровень развития цивилизации, чем мощнее ее производственный базис, тем сильнее проявления дикости и варварства.
Целые страны, не говоря уже о городах, превращались в руины. А печи крематориев не успевали сжигать трупы врагов  - заложников этих войн.
А теперь с вашего позволения я перейду к характеристике общественно-социальных формаций. Ученые полагают, что их  насчитывалось пять. Это первобытно-общинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и коммуально - ответственный инклюзив.
Я преднамеренно не включил  в перечень ещё одну формацию – коммуниту, которая замышлялась как некое братское общество равных. Но пару слов и о ней. Я читал о случае, когда один из господ отпустил своих рабов на волю. Так кое-кто бросился ему в ноги, умоляя не выгонять «люди свои на произвол судьбы!»
Надо прямо сказать, что люди, создавшие это «общество равных», были достаточно талантливы и смелы, хотя и пошли против того общества, которое их взрастило. Поскольку они происходили из самых сливок общества.
Но рабы, начавшие именовать себя простыми людьми, не сумели стать господами. Ни оценить, ни осознать, что они получили, не смогли. И уж тем более защитить  данные им права. Если ты не готов  выполнять свою обязанность, кто ж это обязан сделать за тебя?
Недолгое существование коммуниты, вернувшейся в  капитализм с поражающей легкостью, показало, как она хрупка. Но не станем больше заостряться на этом.
По моему глубокому убеждению «нарезка» периодов, как и деление на формации совершенно нелепа и несуразна. Если человек и был диким с самого начала, то в варварстве он возник как фигура совершенно странная. Животное заболев, знает, какие листочки пожевать, где и чем полечиться. А человек? Увы: инстинкта уже нет, а ума еще нет. И так, к несчастью на протяжении всей истории.
Но движемся дальше. Рабовладельцы и рабы. Феодалы и крестьяне, капиталисты и рабочие – на шахматной доске тысячелетий эти пары выглядят искусственным построением. Я глубоко уверен, а самые разные источники подтверждают, на Фэйане всегда существовал только один строй – рабовладельческий. И свидетельством тому все та же Ромуремская империя.
 Это в ней возникло Ромуремское Право — Свод законов, регулирующих взаимоотношения рабовладельца и раба на многие сотни лет вперед. Сменялись формации, а право оставалось неизменным. И становилось юридической основой для всех последующих формаций. Разве сам по себе этот факт не достаточно красноречив?
Что мы видим, если всмотреться вглубь веков? Рабом мог стать, захваченный в плен ратник или крестьянин. И даже лицо, так сказать, более благородного происхождения. И все они становились собственностью, которой рабовладелец мог распоряжаться по своему усмотрению. Он мог убить своего раба. А мог заставить его умирать за свои интересы на арене цирка как гладиатора. Или бойца.
 Очень важно. Рабами становились и добровольно. Любой мог продать себя. Правда, для рабов как бы существовала и дорога назад. Продавшийся или попавший в плен мог сам себя выкупить. Или кто-то мог выкупить его. Если бы нашел для этого средства.
Но в истории мы находим обычно только случаи дарения свободы рабу его владельцем. И тоже не бескорыстно. Был случай, когда рабовладелец подарил свободу  философу. Чтобы тот обучал его детей. Ибо считал, что не способен раб привить другим любовь к свободе.
Конечно, в таком обществе всегда существовали относительно свободные люди. Почему я говорю «относительно»? Да по простой причине. Эти люди должны были платить рабовладельцу за свою свободу большие отступные в виде продуктов питания, одежды, изготовляемого ими оружия и орудий труда. И если они не платили этого налога, то судьба их не стоила и полушки.
А право служить в разбойничьей шайке, именуемой армией, где их жизнь, понятно, принадлежала уже не им, а сюзерену? И даже слово «рабочий» ни что иное как модификация слова «раб».
Какой-то глупец сказал, что миром правят любовь и голод. К такому выводу он, видимо, пришел то ли от систематического недоедания, то ли от того, что женщины ему регулярно отказывали. На самом же деле миром правят глупость и страх.
И это отлично проглядывает в начальном – диком – периоде человечества. Представьте, девственный лес. По нему идет человек. Он только-только слез с дерева, где обитал. И слез потому. что жрать стало нечего.
Набрал травки, кореньев и уж собрался вернуться назад, на дерево, в свой дом родной. Чтобы побаловать членов своего рода-племени. А тут, как черт из табакерки, перед ним возникает другой человек. 
 Этому сегодня не повезло. Ни одного корешка. Он голоден. А голодный человек, как известно, зол. Пустой желудок урчит, Но в руках его суковатая палка. Весьма технологичное оружие по тем временам. И вот они сталкиваются.
— Как! — Орет обладатель палки, глядя на полный туес пищи. — Ты собираешь грибы-ягоды на принадлежащей мне земле? Негодяй! Да, знаешь ли ты!...
А что может знать глупая образина, которая только что слезла с дерева? А уж тем более с ее ли умом можно дойти до понимания, что никакая земля не может принадлежать другой такой же образине? Ведь нечто может принадлежать кому-то, кто сам это создал. А разве обезьяна …
В этом месте небольшой фрагмент записи поврежден. Однако смысл удается уловить.
…виде палки, которая способна проломить ему голову, наш любитель собирать урожай на «чужой территории», преисполняется страха за свою вспотевшую от страха задницу. Он делает вид, что по доброй воле отдает половину собранных ягод. И обязуется впредь ежедневно отдавать владельцу земли и палки столько же. Начало рабовладению положено.
 С тех самых пор большинство отдает и отдает большую часть своего труда, и пылает изнутри недобром по отношению к тем, кто его забирает.  Периодически происходят восстания рабов. Их топят в крови и жгут огнем объединившиеся владельцы палок.
 Но рабы все восстают и восстают. Дикость порождает дикость. И вот  уже дикие вандалы сжигают Ромурем, уничтожая первую цивилизацию, именующую себя демократией, которая была по сути классическим рабовладением.
Таким образом, видимо, следует признать, что рабовладение это способ отношений, когда одни люди (рабы) принудительно отдают значительную часть своего труда, а то и саму жизнь другим (рабовладельцам). Отсюда вывод: взаимоотношения на Фэйане всегда были отношениями рабовладельцев и рабов. И все, кто сегодня хочет закрыть на это глаза,  стараются напрасно.
Прошу извинить за столь долгую прелюдию. А теперь перейдем к делам общества, вплоть до времени формации, примыкающей к нашей. Что видим мы? Рабовладельцу приходится осуществлять символические облегчение труда рабов и их зависимость от него.
Он начинает, за неимением лучшего вводить «налог» на труд, придавая видимость некой справедливости. Он сокращает требуемую себе долю. И даже водит ограничения рабочего дня. Ему это не сложно. Поскольку рабов становится все больше. Хотя все права, включая право первой брачной ночи, остаются его привилегией.
Да и различные налоги растут, как поросята, откармливаемые на убой. И в результате рабовладелец получает куда больше той ничтожной доли, которая была установлена им в самом начале. То есть мы видим, как условия рабства смягчаются.
Орудия труда между тем развиваются. Растет производительность. И вот уже в предпоследней формации – когда всем обществом правит капитал – рабы начинают жить почти хорошо. Хотя они по-прежнему получают крохи с барского стола.
 Но наступает облом. Оказывается, ресурсы Фэйаны не бесконечны. И для того, чтобы обеспечить каждого только миниатюрным аппаратиком для связи не хватит запасов целого ряда запасов ископаемого сырья всей планеты.
А поэтому огромная система, запущенная для удовлетворения всех жизненных благ очередного демократического общества, вот-вот гробанется.
Ресурсы планеты весьма ощутимо подорваны. А человечества уже под девять миллиардов. И все недовольны. Хотя об этом говорит пока только тихий ропот. Переходящий подчас в громкий вой. Перед обществом возникает проблема, которая грозит его уничтожить его: как быть дальше?
Психологи давно пришли к выводу, что тот, кто имеет все, может быть очень даже несчастлив. Таковые были даже среди самых состоятельных и имевших все желаемое людей. Королей, правителей. И наоборот находилось немало счастливых, т. е довольных всем людей, среди обладателей довольно скромных благ. К тому же человеку разумному нужно немногое. Человеку глупому решительно все. И побольше!
Недовольство тем, чего у тебя нет, отравляет людям всю их жизнь хуже любого яда. Предки наших предков вызвали к жизни такие производительные силы, которые, казалось, могли перевернуть всю Вселенную. Слава Богу, до этого дело не дошло! Но с психикой ничего поделать не смогли. Да и как они могли что-то сделать, когда сами ежедневно ломали ее у своих рабов. Чтобы быть владетельными сеньорами и господами. Иного не дано!
В прежние времена бытовала идея, что счастье людей в получении всех материальных благ. И это время уже не за горами. Но тут неожиданно возникла убежденность, что это, увы,  совершенно не достижимо. Быть может, есть иные способы сделать людей счастливыми и без материальных благ?
Задолго до компьютерной эпохи ученые психологи выяснили, что в мозгу любого живого существа есть специальные зоны, которые ответственны как за удовольствие, которые получает это существо, так и за жуткое состояние психики граничащее с желанием  немедленно завершить счеты с жизнью.
Их условно называли зонами Ада и Рая.  Воздействие на первую из них вызывало у живого существа отвращение к жизни, вплоть до желания умереть. Раздражение райской же зоны способствовало созданию эйфории, ощущению полёта. И желания сделать удовольствие нескончаемым.
Но вскоре выяснились интересные вещи. Когда крысам разрешили самостоятельно нажимать на рычаг, раздражающий электрод зоны Рая, зверьки беспрерывно нажимали на рычажок, пока не умирали от истощения.
С адским электродом тоже удалось получить интересный результат. Нажав несколько раз на «адский рычажок», крысы испытывали болевые синдромы. После чего у них пропало желание работать с «адом». За исключением некоторого количества оголтелых грызунов, которые, кажется, решили показать своему врагу, что они его не боятся. Результат у этой группы, в конечном счете, тоже оказался летальным.
Около ста лет назад началась Эра компьютеров. В короткий период эти машины стали совершенными. Наши великие предки, как самые богатые люди на Фэйане, финансировавшие науку,  поставили перед учёными задачу создать некий гибрид человека  и компьютера. С хорошей целью. Чтобы компьютер направлял людей к правильному счастью.
Однако компьютер все-таки был созданием механической науки. И соединить живого человека с мертвой, хотя и проявляющей мышление, машиной не удалось.
Но вскоре появились жидкокристаллические чипы. И тогда ученые вспомнили о зонах Ада и Рая в мозгу человека. Ведь теперь отпала необходимость вживлять электроды в мозг – операция, которая была опасна и требовала добровольного участия людей.
Теперь их можно было внедрить в мозг, не спрашивая согласия индивидов. Чип, послушный команде компьютера, сам находил нужные зоны и по команде все того же компьютера начинал воздействовать на них…
Здесь небольшой разрыв текста. Однако не мешающий дальнейшемупониманию.
Как было использовано это достижение, никаких прямых указаний мне обнаружить не удалось. Но статистика утверждает, что количество людей на Фэйане за несколько лет сократилось с девяти миллиардов до всего полумиллиона.
Сохранились, правда, весьма расплывчатые данные, будто семь с чем-то миллиардов людей вывезли на другие планеты системы нашего солнца. Но мне они не кажутся достоверными.
Ведь для этого потребовалась бы не одна тысяча огромных космических судов. А построить их, или даже обеспечить их производство из-за имеющейся уже тогда острой нехватки металлов, по той же статистике являлось делом за гранью возможного.
Другая версия мне кажется более вероятной. Люди вымерли из-за внезапно возникшей эпидемии какой-то странной болезни. Но факт остается фактом. На Фэйане осталось менее восьмидесяти тысяч самых богатых людей, которым фактически принадлежала планета. И их семей. А также полмиллиона  тех, кого через вживленные чипы, удалось сделать счастливыми.
Эти лица добровольно последовали за нами, элитарами, как мы величаем себя, в нынешний Город, как мы называем своё государство. И они остались добровольно служить нам, став благодаря вживлению чипов полностью счастливыми. А разве не этого хотело человечество?
 И вот сегодня мы торжественно празднуем шестидесятилетие, с момента, когда на Фэйане, наконец-то все стали счастливы. И слышим законную хвалу в адрес давно почивших наших предков, которые сумели создать такой социум.
Счастлив класс элитаров, в который входим мы с вами. Счастлив класс исполнёров, которые обеспечивают нас всем необходимым
Однако, докладчик упустил некоторые важные факторы, которые мне кажутся достаточно тревожными.
У нас исполнёры используются в том числе и как тягловая сила в ходе посевных работ. В целях сохранения экологии. Учёные, селекционируя исполнёров, исходили из сведений, что тяжёлая работа  приводит мужчин уже в сорок лет к физическому износу.
С женщинами всё обстоит ещё проще. В тридцать лет у них завершается активный репродуктивный период жизни. Поскольку на женщин больше не возлагается воспитание детей, они становятся совершенно не нужны.
Поэтому исполнёров обоего пола, достигших соответствующего возраста, отправляют на Еслиснейские поля. Там для них, как считается, построили шикарные апартаменты и создали все условия для заслуженного отдыха, которые создают Вла Шар и Вал Бар, главные конструкторы этого незримого города.
Возможно, когда-то такое место и было. Но сегодня я никаких сведений об Еслиснейских полях не нашел. Но зато обнаружил массу легенд о стремлении исполнёров быстрее попасть туда. И отдохнуть от тяжкого труда. Туда, где никто и слова-то такого не слышал — соя.
Я уже говорил о богатых, которые ощущали себя несчастными. В Ромуреме жил человек, который однажды узнал, что львиную долю своих денег он прокутил. И хотя у него еще оставалось несколько миллионов сестриций – монета тех времен, – которые уже во времена последних лет нашего классового развития представляли собой несколько миллиардов шиклеров, он почувствовал себя несчастным, разоренным и покончил жизнь самоубийством.
 Я вам привел этот случай, как доказательство, что человек странное существо. К тому же человеку всё равно всегда всего мало. Ну, казалось бы, все есть, но хочется чего- то еще.
Хотя  мозг наших исполнёров всегда оставался под контролем чипа, но спустя годы в их головы все-таки закралось смутное ощущение другого неизвестного счастья.
 Боюсь, что не смогу указать точных причин. Они не известны даже всемогущему Главному компьютеру. Но у меня сложилось впечатление, что оно у исполнёров появилось под воздействием легенд. Но они стали стремиться побыстрее отправиться на Еслиснэйские поля.
Появилась ранняя смертность. И количество исполнёров начало резко сокращаться. Сегодня их почти на сто пятьдесят тысяч меньше, чем это было сто лет тому назад. Темпы увеличиваются в последние десятилетия в геометрической прогрессии. И если не принять срочных мер, уже через лет тридцать элитары окажутся предоставленными самим себе.
Я вижу, кое-кто в зале смеется! Но поверьте, дело мне кажется очень серьезным. Специализированный банк репродуктивных клеток человека, который был создан именно на такой случай, оказался уничтоженным.
Главный Программист и его первый заместитель неожиданно исчезли. Главному компьютеру о них ничего не известно. Поскольку эти люди не чипированы. А только по чипам можно узнать о нахождении кого-либо. Даже после смерти.
Несколько, подающих надежды молодых программистов проявляют все признаки шизофрении. Вот с чем мы пришли к юбилею, помимо прочего.
Есть ли мне смысл напоминать вам сегодня, что компьютер всего-навсего машина? Он знает то, что знаем все мы, но не способен знать больше того, что знало и знает все человечество, то есть опять-таки мы.
Да, он выгодно отличается от человека тем, что способен сконцентрировать все достижения человеческой мысли. А также быстротой поиска данных и решений, которые в него заложены. Но творческие  возможности у него отсутствуют. Он способен их только имитировать. А продукт этого творчества примитивен.
Сегодня мы встали перед проблемой, когда вся компьютерная сеть планеты оказалась бессильной перед возникшей угрозой. Все попытки как-то повлиять на – позвольте назвать вещи своими именами – самоубийства исполнёров приводили только к массовым компьютерным сбоям и отказу программ.
Сможем ли мы с вами повлиять на ситуацию? Ведь не только науками, которые оставили нам наши далекие предки, но даже искусствами сегодня почти никто не занимается?
Увы, даже в наших фундаментальных библиотеках мне никого не удалось увидеть, кроме себя… в многочисленных зеркалах. Я понимаю, развлекаться – к этому и стремились наши предки – куда приятнее. И мы получили все возможности составить из этого жизнь. Но сегодня наступил день, когда мы обязаны принять серьезные, взвешенные и продуманные решения.
 Мне кажется, что еще не все потеряно. За стеной Города еще существуют остатки цивилизации, которую мы прозвали дикой. Нам надо организовать охоту на них, поймать побольше, чипировать и предложить работать на себя. И создать новый банк спермы…
На этом запись обрывается полностью.

                Пояснительное слово
Сегодня мы предложили вашему вниманию чудом уцелевший обрывок, извлеченный из остатков Нооса планеты Фэйана . Найден еще один обрывок, находящийся  пока в расшифровке.
Это единственные свидетельства того, что в четвертом параллельном мире Земли двадцать миллионов лет назад существовал человеческий разум.  Небольшой фрагмент, предлагаемый вам для ознакомления, представляет мыслезапись человека, называющего себя содокладчиком на собрании элит Фэйаны. 
Собрания в те времена на этой планете, видимо, проводились по определенной схеме.
Сначала шел доклад с описанием достижений. Затем выступал содокладчик, в обязанности которого входила критика положений доклада. Или акцент на важных моментах, которые не нашли отражения в докладе. Нам кажется, эта запись проливает некоторый свет на события на Фэйане, за которыми последовало исчезновение человечества планеты со всей его культурой.
Специалисты адаптировали отрывок к мыслеформам, способным восприниматься нами.

 


ВОЗМУЩЕНИЕ ПЕРВОЕ.
ТЕ, КТО УМЕРЛИ, ЗНАЮТ
СОЛИТОН 1 
БЛИЖНЕЕ ЗАМОГИЛЬЕ
Последнее что я почувствовал перед тем как моментально провалиться в темноту, был резкий удар. Но ощущение едва коснулось меня. Где-то внутри, будто что-то взорвалось, и я всем существом своим почувствовал сильнейшую боль. Она вдавила меня в небытие.
Такое, наверное, ощущали казнимые, приговоренные к сбрасыванию в пропасть. Или  люди, которым отрубают голову. Мое тело со всего размаха шмякнулось обо что-то. Удар вышиб из меня дух. И сознание.
Когда я неожиданно пришёл в себя и открыл глаза, вокруг была сплошная непроницаемая тьма. Просто коли глаз. Из моей попытки пошевелить хотя бы пальцем ничего не вышло. К моему удивлению кто-то невидимый почти рядом со мной  деликатно кашлянул.
– С прибытием, Лео! — Раздался в моей голове голос. — Чем бы предпочел заняться, чтобы скрасить ожидание?
 — Никтофобией!  Или хотя бы клаустрофобией!  Тоже занятная штука! — Охотно откликнулся я и, намереваясь  выяснить, где очутился, осторожно поинтересовался:  — Вы не в курсе случайно, что со мной и где я?
— Звезд берегись, оставляющих после себя только черные дыры!— сказал мой невидимый и неожиданно отзывчивый собеседник.
— Похоже на какие-то древние стихи. Или стилизацию под древность! Гекзаметр? — Поинтересовался я.
— Это и есть гекзаметр. А стихи мои. Только что пришли в голову! — Сообщил голос. — Думаю, что они возникли в связи с твоим появлением. Говорят, кого судьба не везёт, того она тащит. Что касается тебя, она протащила тебя со скоростью локомотива. Но поддержала в нужный момент и под локоток. Поэтому мы и беседуем сейчас. Не удивлюсь, если о твоем падении в завтрашних газетах будет полно сообщений, как о втором  Тунгусском  метеорите, пропахавшем на этот раз Леонский лес. Не берусь сказать, откуда ты свалился сюда,  Но по дороге смел все буки, хотя они считаются очень крепкими деревьями.
 — Прости, дружище, с кем, ты сказал, имею честь?
 — Я еще ничего не говорил по этому поводу. Но раз ты настаиваешь – мое имя Вергилий.
 — Хорошее имя! — С одобрением отозвался я. — Его носил известнейший римский поэт, которого называли «Мантуанским лебедем». В одной из прежних жизней мне очень нравилась его  «Энеида».
 — Право, мне лестно слышать такое! Поскольку я и есть тот самый Вергилий, которого звали тогда ещё и «звездой Августа»
Я на мгновение представил портрет поэта из мозаики, чудом сохранившейся в остатках второго Карфагена, который нынче называют Тунис. Там я побывал когда-то. И почувствовал сильное расположение к собеседнику, оказавшемуся рядом со мной.
— Введу тебя в курс. Ты, друг мой, очутился в Ближнем Замогилье. А я тут вроде привратника и экскурсовода. Небось, помнишь «Божественную комедию" Данте? С легкой руки коллеги я стал проводником Алигьери по аду?  Так вот  эта  идея кому-то сильно приглянулась, И меня решили отправить на повышение. В общем, теперь я служу здесь.
 — Замогилье… Странное название. И почему Ближнее? И почему я здесь? Я уже умер?
 — Нет, ты тут именно потому, что пока вполне жив. Ты же  помнишь  дантовские круги? Фантазия у него била ключом. Но тут всё устроено иначе и предельно просто. В Ближнее Замогилье попадают люди, очень близкие к смерти, но имеющие шансы выкарабкаться.
Потом он рассказал, что есть еще и Дальнее Замогилье. Оно для тех, кому уже не суждено увидеть свет дня. Есть и третье Замогилье.  Замогилье с Памятным Сроком. Туда попадают люди и даже литературные персонажи, прообразы которых в большой степени являют живых людей. Так сказать прототипы, на основе которых и были созданы образы. Все они должны обитать в том мире, куда их поместили.
По крайней мере, до тех пор, пока о них будут помнить как минимум два процента живых. Если количество вспоминающих о них сократится, они тут же окажутся в Дальнем Замогилье. Поскольку прямое сообщение между Замогильями имеет быть.
—  Прости, — поинтересовался Вергилий, — я не отвлекаю тебя своей болтовней от важных занятий никтофобией и клаустрофобией?
  Какая тут к черту никтофобия! Прямо передо мной постоянно светится небольшое окошко. Как рамка картинки, в которой красуется хвойный лес. Ветви елей припушены снегом. Под ними четко читаются заячьи петли и волчьи следы. Хотя ни одного зайца или волка мне увидеть не удалось.
Постоянно падают хлопья снега. Но почему-то не заметают этих следов. А само окно не пропускает ни малейших следов света сюда, где я лежу. Я поделился своим открытием с автором «Буколик», попросив его разъяснить, если это возможно,  странное поведение окна.
— Ах, дружище! — со смехом сказал мне Вергилий. — На самом–то деле никакого окна нет! В состоянии клинической смерти каждому видится свое. Одни видят черную трубу, куда их втягивает могучая сила. Другие – пропасти, куда они бесконечно падают, и выгребные ямы, полные дерьма, из которых они не могут вылезти. Страшных покойников, к чьей смерти они были причастны. Как жил, то и переживаешь в тот час, который может оказаться последним. А ты увидел пейзаж за окном. Это весьма ободряющий знак. Душа твоя не замарана подлостью.
— И что же мне делать? — Поинтересовался я.
—  Твой вопрос пока решается! Придется набраться терпения. Но тут никто и никогда не скучает! Сейчас к тебе пожалуют посетители! Да вот и они!
СОЛИТОН 2 
 ПАЛАТА СМЕРТНИКОВ
Яркий свет залил всё вокруг меня. Потом он начал бледнеть, и вскоре я увидел, как вокруг меня начали проступать предметы. Сначала я увидел свои руки и тело. Я лежал в постели. Справа от меня находилась ещё одна кровать. В ней тоже лежал человек в пижаме.
То же самое было и слева кроме наших трёх кроватей в этой палате было ещё четыре. Все они были заняты кроме одной. А на прикроватном шкафчике около неё лежала стопка чистого белья, словно ожидающая того, кто должен её занять. С постели, стоящей почти у самой двери поднялся крепко сбитый бородач, похожий на чеченца.
— Привет!— Сказал он с чеченским же акцентом. — Ты попал в хорошую компанию. Вот видишь тех двоих. Они тут уже третьи сутки. Сегодня одного заберут. В соседний корпус. А завтра, думаю, и другого. Похоже они не жильцы. Тест показал наличие у них опасного вируса. Впрочем, что я тебя мучаю?  У тебя свои заботы. И, вижу, немалые. Скажи лучше, ты видал женщину-кошку? Хочешь посмотреть?
 — Нет, — сказал я, — Хотя, наверное, в каждой женщине глубоко сидит кошка...
 — Тогда смотри, — сказал он и придвинул ко мне  свой смартфон.
 На экране появилось  красивая брюнетка. К её верхней губе приклеены усы. И такие же искусственные уши, пристроенные на голове. Всё это придает ей действительно кошачий вид.  Она издала  громкое утробное "мяу", и, вытянув вперёд руки с длинными по-кошачьи острыми ногтями, изобразила нападение.
От неожиданности мой собеседник выронил смартфон. Аппарат ударился о жёсткую спинку кровати, его задняя крышка отскочила, аккумулятор выпал, а вместе с ним ещё какая-то плата.
 — Ну вот! — огорченно вздохнул бородач. — Опять я остался без связи.  Придётся вызывать  племянника. Это у меня  уже не в первый раз. Но сам я аппарат чинить не умею.
Я уже собирался его утешить, когда в палату вбежали две девушки в белых халатах и со вскриком облегчения: «Вот он!» подбежали ко мне.
Следом въехала каталка. С помощью соседа медсестры аккуратно переложили меня на неё. И каталка медленно покинула палату.
 — Куда вы меня везёте? — Прохрипел я.
 — Сегодня, — сказала мне одна из них, высокая красивая блондинка с роскошными широкими бедрами и столь же впечатляющей грудью, — у нас большая операция. Будем возвращать вас к нормальной жизни. И каталка поплыла по длинному коридору. И, наконец, въехала в просторное помещение.
— Это наша реанимация! — Сообщила мне вторая медсестра, пухленькая и рыжая. — Сейчас мы сделаем вам укол, вы заснете. А очнитесь уже здоровым. Или почти! Или не очнетесь вообще!
А пока она это говорила, шприц непостижимым образом оказался в моей вене. Она, кажется, едва успела вытащить иглу, а я опять почувствовал, что проваливаюсь в пустую темь.
Впрочем, темнота до конца не сгустилась. И я неожиданно оказался перед некой площадкой, похожей на сцену. Метрах в двадцати от меня. На ней возвышались два холма-близнеца, сильно напоминающие женские груди. В каждом из них темнело по отверстию, вроде тоннелей в метро, в которые мог свободно проскочить локомотив.
Но заглянуть ни в один тоннель не удавалось. Они были завешены плотным туманом, как занавесом. Из каждого проема холма выбегала прямо на меня дорога. Оба пути сливались в одно, довольно широкое полотно. Оно подбиралась к моей каталке. А потом вновь раздваивалось, огибая меня с обеих сторон. Тропинки исчезали где-то за моим затылком.
 СОЛИТОН 3
ГРЕКАМ НИ ДО ЧЕГО НЕТ ДЕЛА
Из тумана каждого из тоннелей одновременно и неожиданно вынырнули две мужские фигуры. Один из мужчин высокий, лысый, с аккуратной бородкой, столь же тщательно подстриженными усами и книгой подмышкой был одет в старинную хламиду, выдававшую в нём древнего грека.
Второй, явно тяжело больной, если судить по постоянному кашлю, который не оставлял его с момента появления. В косоворотке, шароварах перетянутых матерчатым ремнём и коротко остриженный – волосы торчком – он был явно славянского происхождения.
 Они достигли места слияния тропинок, которое я окрестил сценой. И, оказавшись на ней, учтиво раскланялись друг с другом.
 — Какого чёрта! — С неудовольствием грек обратился к низкорослому славянину. — Ты почти труп! А тебя всё носит и носит. Лежал бы себе что ли! Может, и выздоровеешь. Так нет же!
 — Ах, Демокритушка! — печально возразил ему больной мужичок.  — Это вам, грекам, ни до чего дела нет! Вы ведь как дети. А мне, раз уж я жив, надо донести до матушки государыни, что в Англии ружья кирпичом не чистят. Оттого они и стреляют лучше, чем в России!
 — Откуда тебе знать, Левша, чем чистят ружья в Англии? И как кирпич содействует плохой стрельбе? Ты вообще представляешь, каким образом можно почистить ствол ружья изнутри кирпичом? Правда, в моё время ружей еще не было. Но я совершенно ясно представляю, что кусок кирпича в дуло не воткнёшь! А ежели снаружи, так как же это может скверно воздействовать на стрельбу? И вообще ты с чего это решил, что славяне чистят ружья кирпичом изнутри?
— Слышал я про то, Демокритушка, слышал!
  — Беда ваша, русских, в том и состоит, что не из книг вы черпаете мудрость и знания. И не из умных речей. А от дураков, не ведающих, что такое логика! Да еще по свету глупость разносите! Логика есть во всем. За исключением человеческой головы, разумеется. И никак я не могу уразуметь: ну, почему это природа, отдыхающая на детях гениев, столь неустанно трудится над потомками идиотов!?
— Ну почему же дураков, Демокрит?
— Да вот взять тебя хотя бы. Разве ты не есть типичнейший дурак? Блоху из Англии прислали? Прислали! Она дансе делала? Делала! А ты её взял и подковал. Разве блоха — лошадь? Лошадей подковывают, чтобы копыта себе не сбили, а блохе подковы зачем?
— Так не просто же подковы. На каждом гвоздике имя мастера. Это ж работа какая тонкая!
 — Что в имени тебе моём, как сказал ваш же великий классик. Блоха-то после твоей «тонкой» работы дансе делать перестала? Перестала. Ты, болван, умный механизм испортил, а туда же — великий, мол, я мастер! Великому  мастеру положено сначала думать, а потом делать! А у тебя все наоборот. С таким талантом можно было бы и путное что-нибудь придумать! А ты — подковать решил!
 А почему бы тебе мой атом не сотворить? Уж он такой мелкий, что право же даже в тысячу раз увеличь, а все одно поменьше аглицкой блохи будет? Да чтоб по орбитам электроны бегали? Что слабо?
— А что такое, Демокритушка, атом?
— Великий Зевс, я ж об этом писал еще две с лишним тысячи лет назад!
— А у нас про то не ведомо! Не любим мы пустопорожних разговоров! И наука ваша не про нас!
 — От того и чешите левой рукой правое ухо! Русский
              человек отличается от всех остальных народов. Европеец верит во все,  что ему говорят, даже в очевидную ложь. А русский ни во что не верит! Даже в очевидную правду. И слышать про то не хочет!
Ладно! Пойди уж, ляг да отболей себе потихоньку, чтобы выздороветь! А будешь носиться, как оглашенный, точно помрёшь...
После этих слов оба исчезли. А я, пытаясь разобраться в этом диалоге, пережевывал сценку, свидетелем которой мне довелось стать. Но…
СОЛИТОН 4
НОЧИ ВАРФОЛОМЕЯ
Едва скрылись левша и его попутчик, «занавески» тумана снова зашевелились. И из-под левой арки  вышел человек в чёрной одежде. Но из-за правой «кулисы» никто не появился. Но зато явственно послышался  детский смех.
 — Кто вы и уж не надо мной ли смеетесь? — С гневом швырнул в пустоту человек в сутане. — Что во мне смешного?
 — Какой глупец! Какой глупец! — Раздался неслаженный хор детских голосов.  — Вы только посмотрите на этого глупого человека!  Он не знает даже, в чьем доме живёт и кто его хозяева!
 — Я – монах монастыря Невинно Убиенных Младенцев, — твердо заявил  человек в чёрном, — И в этом монастыре живу! А вы кто такие, чтобы смеяться надо мной?
 — Ха-ха-ха!— Захихикали детские голоса. — Какой глупец! Какой глупец!  Разве это не ясно?  Ведь мы же сказали тебе, что ты живёшь у нас!
— Так вы хотите сказать, что вы и есть невинно убиенные младенцы?
— А ты знаешь младенцев, которые были убиты за какую-то провинность?
— Не знаю, я никогда не задавался этим вопросом. Я просто молился за то чтобы вы попали в рай!
— Пустое занятие! Куда же мы ещё могли бы попасть? Ведь мы же невинные! Если бы только рай был! Но, похоже, его нет! Нам его почему-то не открыли?
— Нет рая?  — растерялся монах.
Он воздел руки к небу, будто собираясь пригласить в свидетели самого Господа Бога. Ведь такого безобразия не может быть по определению. И брякнулся на колени.
Из невидимых существ выделилось одно и материализовалось до полупрозрачной видимости в младенца. Ребенок похлопал стоявшего на коленях монаха по плечу.
— Меня зарезал солдат. В животе моей матери. В страшную Варфоломеевскую ночь пьяный католик одним ударом клинка прикончил сразу двух гугеноток. Ведь я бы тоже, наверное, выросла гугеноткой. Мать была на сносях. А ты знаешь, сколько убито младенцев, таких как я, ещё не родившихся, за всю долгую и гнусную историю человечества под ваши молитвы?
 — Нас в несколько раз больше, — ребенок потер глаза, — чем живёт ныне на всём земном шаре. А резали и убивали все кому не лень  — пьяные купцы и тупые крестьяне, набожные рыцари и безбожные язычники, умирающие с голоду отцы, не знающие где заработать на хлеб насущный, и матери, брошенные теми, кто зачал нас. Потому что не знали, где взять средства, чтобы прокормить!
 Ты знаешь, как тяжело умирать при аборте, когда твоё еще не родившееся тело рвут на куски и выдёргивают из чрева матери? А ты мучаешься от боли и беззвучно кричишь! Но хоть одно ты можешь понять? Нас так много, что рай просто не может вместить всех?
Монах с криком "Свят! Свят!", неистово осеняя лоб, пустился наутёк. Глядя на его побег,  невидимые младенцы дружно захохотали. От этого разноголосого хора лоб мой покрылся испариной. И тут мир вокруг меня пропал. Я снова погрузился в полную темноту.
СОЛИТОН 5
ИСТОРИЯ ГЕРОДОТА
Потом сознание вновь забрезжило во мне. Но только я начал приходить в себя, как тот же час же оказался в том самом месте – на каталке. И началось новое действо.  На этот раз дорожка справа расширилась и очертила большой круг.  В середине его появилось некое сооружение, которое я сначала принял за кресло,  но потом решил что это все-таки скорее трон.  И не ошибся.
Туман вновь откинул край, и из-под арки шагнул человек. Молодой, статный, красивый, одетый во все темно-голубое. В плаще, с вытканными на ткани золотыми лилиями. На голове, поигрывая  лучами драгоценных камней,  сверкала корона. 
Его окружала пара дюжин человек. Один из них, в коричневом камзоле, кожаных штанах и изящных туфлях с золотыми пряжками, над которыми, видимо, здорово потрудился хороший мастер, склонился перед ним в придворном полупоклоне.
— Сир, вы позволите доложить?
Похоже, король, собирался выслушать придворного.  Но в это  мгновение из второго проема  появился еще один действующий персонаж. В некогда белом, но в силу долгой носки пожелтевшем балахоне.
Мне показалось, что вновь прибывший и король похожи друг на друга - одинаковые фигуры, один и тот же рост.  И этого не смогли скрыть даже различия в их одеянии.
Голову второго незнакомца   прикрывала  повязка, обмотанная в несколько колец вокруг головы. Длинным сверх меры концом ее, продернутым через последний виток, мужчина прикрывал нижнюю часть лица, которого по этой причине разглядеть не удавалось.  У меня возникло ощущение, что он делает это преднамеренно, чтобы кто-то  из присутствующих не увидел его лица.
Красавец в плаще с золотыми лилиями, видимо, узнал пришельца. И велел свите покинуть зал. Вельможи послушно вернулись в тоннель,  откуда прибыли.  Последний из них низко поклонился коронованной особе и  пообещал вернуться,  по первому же знаку короля.
Они остались вдвоём. И только, когда в отдалении смолкли шаги свиты, вновь прибывший решил приблизиться к первому. Он сорвал свой тюрбан, видимо, здорово надоевший ему. И удивительное, абсолютное сходство обоих обнаружилось и в их лицах.
Эти люди были полными двойниками друг друга. Каждый с любопытством смотрел на другого, словно они давно не виделись. Они бросились друг другу в объятия. И второй, словно смакуя каждое слово, почти шепотом произнес:
 — Ты действительно красавец, ваше Королевское Величество. Филипп, ты недаром получил прозвище Красивого! Четвёртый, если я, конечно, не забыл нумерации?
 — Если ты, конечно, не забыл, что оба мы один и тот же человек, но из разных времен, я не стану тебе возвращать комплимент: ты сделал его и себе, Геродот! Ты ведь так себя называешь? Хотя я откровенно не пойму, Феликс, чем тебе не угодило твое доброе имя, данное при рождении?
 — Время непонятная штука. Его парадокс состоит в том, что любое наше перемещение в трехмерном пространстве ровным счетом ничего не значит. Идешь ли ты вперед, или назад, или стоишь на месте, а говорят, что время идет вперед. Так, может, движемся только мы, а время неподвижно?
И речь его плавно потекла. Человечество, говорил он, уже раз семь начинало новый отсчет времени своей истории. И, возможно, нынешний – от рождества Христова – тоже не последний.
О целых тысячелетиях до эры уничтожения теллуриан не осталось почти никаких упоминаний. А в истории, начавшейся тринадцать с половиной тысяч лет назад, оказались глухие провалы. Последние пять тысяч лет столетия вообще тасовались, как карты в колоде.
А победители вынимали нужные им козыри, создавая в ней поистине тектонические сдвиги. Ничтожества объявлены благородными вершителями судеб человечества, проигравшие – выигравшими. Мерзавцы – великодушными. А подлость синонимом практицизма.
 — Что же касается моего истинного имени, — подытожил свои размышления Геродот, — мне  совсем не хотелось, чтобы его связывали с неким лицом, которые потомки начнут называть отцом истории.
 — Я читал, — задумчиво сказал Филипп, выслушав рассуждения Феликса. — Некоторые из твоих опусов несомненно басни! Но производят впечатление. Особенно чей-то рассказ о мертвом кентавре, которого, якобы, везли в лохани с мёдом, чтобы он не испортился по дороге от жары. Этот труп в меду хотели показать какому-то знатному лицу. Как доказательство того, что кентавры действительно существовали. Ну, ты и хитрец! Одного я не пойму, зачем ты решил стяжать славу на ниве истории?
— Ты не поверишь, но понадобилось всего сто двадцать лет, чтобы от  цивилизации теллуриан не осталось ничего. Мы были перебиты почти полностью. Связи между уцелевшими прервались на многие века. Тем, чем я занимался в предыдущих воплощениях, стало мне не доступно…
Прежде у человечества никогда не было истории в строгом смысле этого слова. Геродота, казалось, даже удручал этот факт. Она возникла только, когда человечество начало разделяться на сословия, касты, классы. А оформилась когда появились цари. Это обязательный атрибут, без которого истории не может быть по определению. Ибо какой там народ, какие страны? Главное в чье царствие было сделано то-то и то-то! И вот он решил, записывать все байки и рассказы, которые услышал от кого-либо во время своих долгих странствий!
Как-то раз на постоялом дворе Геродот выступил в роли рассказчика этих историй. Его хорошо угостили, купили новую хламиду. Потом начали приглашать ко двору богатых рабовладельцев и военачальников. Так Геродот стал отцом истории.
— Ну что ж, этот хлеб не грязнее любого другого! К тому же ни в том, ни в этом времени никто не сможет бросить тебе упрек, что ты лжец.
              — История нынешнего человечества, знаешь ли, друг мой, как бутерброд – пласты лжи на лжи. С прослойкой все из той же лжи. Последние времена бывают всегда самыми подлыми. А у человечества давно одни последние времена!
Геродот на мгновение замолчал, сосредоточенно вышагивая у трона.   
 — Впрочем, что я говорю? Ты ведь, дружище, смог бы мне рассказать куда больше! Как, например, красавец Филипп IV, от которого без ума поголовно все красотки и дурнушки Франции, управляет Францией.
Король печально кивнул головой. И повел рассказ о своих делах.
 — Я не думал, что стану править… …
В семнадцать лет ему пришлось принять бразды правления в свои руки. Он начал с разгона  королевского совета своего отца, где окопались глупые, самодовольные, хитрые и жадные вельможи. Они довели страну до ручки, а его отца, ещё достаточно молодого человека, до глупой смерти от желудочной болезни.
Филипп сделал так, что в новом совете не оказалось ни одного аристократа. Но тут собрались умные, умеющие здраво размышлять люди. Геродот, наверное, понимает, кто они? Да, конечно, теллуриане, усмехнулся король. Ему посчастливилось найти кое-кого из них. Он надеялся создать некое сообщество, которое смогло бы решить вопрос о возврате утраченных позиций. Но сейчас об этом говорить рано.
 Опираясь на них, Филипп навел хоть какой-то порядок в стране. Расширены территории. Учрежден Парламент, Казначейство и Верховный суд. После запрета вывоза золота и серебра из страны, папе римскому перестали выплачивать налоги.
Сам папа, пытаясь противостоять Филиппу, попал в плен. А затем на его должность король Франции поставил своего человека. Но деньги, проклятые деньги! На все это нужны деньги, а их нет и нет! Порой кажется, что они растворяются в казне. Или их кто-то тайно оттуда высасывает!
В этот момент прозвучало сообщение, что для короля его нижайше подданный советник Шарль имеет срочное и важное сообщение. 
Король отдал распоряжение впустить. А Геродоту сделал знак прикрыть лицо.
— Сир! Только что на суде Жан де Мале обвинил Ваше Величество, что вы устроили это позорное судилище, чтобы не платить Ордену Тамплиеров долгов и процентов по ним. Верховный судья интересуется, не желаете ли вы выступить с обличением Магистра?
— Нет!  — Спокойно ответил король. — Но я поручаю судье спросить у Магистра, как они смогли дать мне в долг такие деньги? Пусть он расскажет, где и как набрали нищие рыцари такую сумму. А еще пусть он скажет, в каких привилегиях, которые он требовал у меня, я ему отказал. И во что оцениваются эти привилегии.
И Филипп сделал знак рукой: разрешающий уйти. А когда тот ушел, добавил: 
— Ты знаешь, что такое тамплиеры? Ты можешь хоть на миг представить нищенствующего рыцаря, вооруженного до зубов мускулистого мужика, который именем Христа вымаливает несколько монеток у крестьянки?  А недавно эти разбойники с большой дороги потребовали, чтобы я отдал им весь сбор налогов.
— Наверное, ты знаешь, чем закончится суд? — поинтересовался Феликс. Филипп кивнул. Если они признаются, как орден нажил деньги, их разорвут прямо в суде. Так, что они расскажут о своих связях с дьяволом и будут сожжены на костре.
 — Тебе не кажется это слишком жестоко?
 — Нет! Виновные на самом деле всегда умывают руки. Это, может, первый случай, когда им не удастся это сделать. К тому же магистр напоследок проклянет мой род до седьмого колена.
— Не в добрый час свиделись мы! — Угрюмо заявил Феликс. — Прощай дружище!
             — Остерегайся тех, у кого слишком добрые намерения! — сказал напоследок Филипп. И невинно-честные глаза. Они бывают только у отъявленных мошенников и негодяев!
Мужчины вновь крепко обнялись. И растаяли. Затем деформировались и растеклись арки и прочие декорации и бутафории. А я вновь оказался в больничной палате.
СОЛИТОН 6
РУКА ПОМОЩИ
С кровати стоящий почти у самой двери поднялся крепко сбитый бородач, похожий на чеченца.
—  Привет! — Сказал он с чеченским же акцентом. — Ты попал в хорошую компанию. Вот видишь тех двоих. Они тут уже третьи сутки. Сегодня одного заберут. В соседний корпус. Это корпус смертников. А завтра, думаю, и другого. Похоже они не жильцы.
 А вот и новенький! Знакомьтесь! Се человек!
На недавно пустовавшей кровати сидел толстый отекший мужчина и тяжело дышал.
— Он ждет пересадки сердца. Свое у него оказалось плохим. И вот теперь он ждет, чтобы умер кто-то подходящий. Причем любым видом смерти. Лишь бы не повредил сердце, которое обязан передать ему! Я правильно толкую? — Обратился чеченец к толстяку.
— Ну, а зачем оно человеку, который все равно должен умереть? — Ответил тот.
— Вот и я о том же! Главное, чтобы ты жил! Хотя для этого кто-то должен умереть! Так? Вах! Да у тебя крестик на груди! Ты, небось, в Бога веруешь? Скажи, а какой бог разрешает отбирать сердце у мертвеца?
—  Впрочем, что я тебя мучаю? — Чеченец перевел свой взгляд на меня. — У тебя свои заботы. И немалые. Скажи лучше, Ты видал женщину-кошку? Хочешь посмотреть?
 — Нет, — сказал я, — Хотя, наверное, в каждой женщине глубоко сидит кошка...
 — Тогда смотри, — сказал он и придвинул ко мне  свой смартфон.
  На экране появилось  красивая я брюнетка. К её верхней губе  приклеены усы. И  такие же искусственные уши, пристроенные на голове, придавали ей действительно нечто кошачье.  Она издала  громкое утробное "мяу", и, вытянув вперёд руки с длинными по-кошачьи острыми ногтями, изображая нападение.
От неожиданности мой собеседник выронил смартфон. Аппарат ударился в жёсткую спинку кровати, его задняя крышка отскочила, аккумулятор выпал, а вместе с ним ещё какая-то плата.
 — Ну вот! — Огорченно сказал мой сосед по палате. — Опять я остался без связи.  Придётся вызывать  племянника. Это у меня  уже не в первый раз. Но сам я аппарат исправить не умею…
 Я хотел сказать, что всякими дежавю сыт по горло. Но в этот момент сверху раздался голос:
— Хватит, лежать, у нас дел полно! — Ко мне протянулась красивая женская рука, которую я бы не спутал ни с какой другой  – рука Лорины. Я уцепился за нее, и она меня выдернула наверх.
 Я сел и огляделся. За спиной у меня была полоса поваленных деревьев. Я сидел на куче прошлогодних листьев в лесу. Передо мной стояла моя красавица жена.
— Ну, не говорила ли я, что ни одного мужика в одиночку нельзя отпускать от дома дальше, чем на сто шагов?
Я посмотрел на клочки одежды, кое-где чудом уцелевшие в результате моего падения. Листья и мелкие веточки,  прилипшие к телу и придававшие мне вид не то мертвеца, покинувшего могилу, не то лесовика, забывшего поприличней приодеться.
— Да! — Констатировала Лорина. — Адам вряд ли назвал бы такой костюм райским! Я чувствую, тут где-то неподалеку Источник Мощи. Тебе надо пополнить запас энергии. Жди меня у него. Я мигом слетаю за новой одеждой. Ты будешь одет по новейшей французской моде.
Мне оставалось только помочь ей добраться до места. Я сосканировал с ее памяти сведения о месте ее желательного появления. И дал команду на транспортировку. Она сделала пару шагов в сторону от меня и растаяла. А я начал медленный поиск направления к Источнику.
СОЛИТОН 7 
В КОЛОДЕ ТОЛЬКО ТУЗЫ
 Конфуз произошёл со мной при выходе из отеля. Почти у самой двери передо мной неожиданно возник молодой элегантный мужчина.
 —  Господин Стейн!  Я не задержу вас!  —  Улыбаясь, сообщил он.  — Просто хочу поинтересоваться, всем ли вы довольны,  не следует ли чего изменить в интерьере или обслуживании?  Быть может, есть желания, которые мы не учли?
 —  Вы,  — начал было я...
 —  Я управляющий отелем,  —  представился он.
 —  Я доволен решительно всем!  — И  постарался изобразить  самую солнечную улыбку,  и поинтересовался в свою очередь:  —  Кому принадлежит этот замечательный отель?
 У управляющего, мой вопрос, похоже, вызвал легкий шок.
 —  Как? Это... Это ваш отель!  Он построен вашим отцом исключительно для вашей семьи...
  Я поблагодарил его кивком головы  и похлопал по плечу. Но  в глубине души был  глубоко смущён.
 Еще один прокол! Господи, сколько же у меня имущества,  о котором я ничего не знаю?  Господи,  И для чего оно мне?  Ну почему я один из самых богатейших людей мира?  Боже, что я сделал тебе,  что ты так наказал меня?
Реальность оценивается нашим восприятием. Для одних она кипенно-белая, для других чернее ночи. А для большинства совершенно серая. Последняя краска мой цвет.
 Богатство преследовало меня всю мою жизнь.  В юности я хотел стать музыкантом, Учитель, которого мне наняли, после первых занятий сообщил мне,  что у меня прекрасный слух длинные пальцы, столь нужные человеку, решившему посвятить себя музыке. И высший тип нервной деятельности, свойственный творческим людям. И что он будет очень рад помочь мне стать профессионалом высокого класса.
Увы! Мне не удалось долго побыть в его учениках. Через неделю отец имел с ним долгую беседу наедине. После чего потный и красный от смущения, музыкант заявил, что зашёл попрощаться со мной в связи с непредвиденными, но непреодолимыми обстоятельствами.
Его сменил невзрачный человечек, во-первых, тотчас же высказавший о моих способностях диаметрально противоположное мнение тому, что утверждал первый учитель. Состояло оно в том, что из меня, к сожалению, не получится превосходного пианиста, Не говоря уже о скрипаче. Но он готов заниматься со мной, поскольку ему за это хорошо платят.
Понятно, что продолжать далее свое музыкальное образование я не захотел. Хотя воспоминание об этих двух исключающих друг друга мнениях коробят меня до сих пор.
Потом меня вдруг понесло в литературу. Спустя несколько лет мои стихи напечатал известный среди любителей литературы журнал. С предисловием маститого поэта, посчитавшего, что у меня явно есть талант, Хотя он требует серьёзного труда,  развития и шлифовки.
Однако следующие несколько стихотворений, которые я принёс в редакцию, были отвергнуты с порога. К сожалению, как сообщил мне редактор, я не внял наставлениям моего рецензента. У меня, видимо, закружилась голова от первого успеха. Стихи такого качества, которые я принес нынче, на публикацию в журнале, который возглавляет он, не имеют  шансов!
Десять лет назад на смертном одре мой отец покаялся в своих грехах и просил меня простить его. За то, что он не дал мне возможности стать ни музыкантом, ни поэтом. Но сказал, что у него были основания поступить так.
Я член одной из ста богатейших семей мира. Моё призвание определено моим рождением. Я обязан совместно с остальными семьями мультимиллиардеров управлять миром через свои капиталы.
Вот что получается, когда берешься за воспитание дитяти после того, как оно лежит вдоль кровати! Начни он лет этак на десять- пятнадцать раньше лепить из меня финансиста, не исключено, что сегодня бы я так не облажался с отелем, моим собственным отелем!
 Зато не каждый может похвастаться, что его единственный рассказ, забракованный до кучи со стихами, все-таки родился на свет божий. Правда, под чужим именем, хотя и с незначительной правкой. Конечно, я бы мог дать "автору" какую-нибудь приличную для него сумму за разоблачение того, как текст попал к нему и почему опубликован под его именем.
Но что значит имя? Ничто! Просто страшно подумать, сколько миллиардов имен людей поглотила земля, о которых нам совершенно ничего не известно. А много ли мы знаем о тех, чьи имена сохранились?
И я преклоняюсь перед мудростью музыкального критика, который якобы восстановил адажио Альбиони. Но мне вполне ясно, что он создал его сам и подарил человечеству. Хотя до сердец и чувств подавляющей части человечества этот подарок так и не дошел.
 А я уже столько лет занят непонятно чем. Я стараюсь осознать, зачем мне столько слитков золота в подземных хранилищах банков. И даже не пытаюсь представить размер ненужной мне собственности и недвижимости. Но успешно делаю вид, что классно справляюсь со всем этим.
В клубе, куда я направляюсь, мы все самые богатые люди планеты. Единственный и единый первый ряд человечества, в котором все равны. Правда, у нас тут тоже есть свои маленькие хитрости в построении.  Наш ряд выстроен не по росту,  А по содержимому  банковского кошелька. Но все-таки мы все примерно одного роста!
Но это ничего не меняет. Никто не вправе шагать рядом с нами в этом ряду. Учёные? Литераторы?  Руководители предприятий,  выпускающих продукции на миллионы зеленых ежедневно?  Нет, нет и нет!  Может, банкиры владеющие активами хотя бы вполовину меньшими, чем у нас? Нет! Они могут идти где-нибудь сзади, дыша нам в затылок! Но меня это не радует!
Мы  — соль Земли. Это благодаря нам цивилизация стала столь великой. Никакие города с их небоскрёбами, производства, от которых уже нечем дышать в этих городах, никогда не были бы возможны, если не мы. Это мы решаем, кому с кем воевать, Кто и когда проиграет ту или иную битву, чтобы цивилизация продвинулась ещё на шажок вперёд.
Какой-то автор, кажется, из русских классиков однажды очень верно сказал: а народ у меня или дурак, или злодей. К этому почти нечего добавить, кроме разве что одного: дураков среди человечества значительно больше, чем злодеев. Хотя  все мы рождаемся дураками. Но очень немногие в последствие умнеют. Остальные вольно или невольно, но превращаются в злодеев. Как и положено дуракам.
Впрочем, чего это я? Почему какой-то поганый отель, затерявшийся в складках моих капиталов, подвиг меня на эти дурные ассоциации?
А вот и моя машина. С верным телохранителем на заднем сидении, который сопровождает меня даже на любовные свидания. Вот еще четверо бодигуардов, пристроившихся по двое слева и справа от входной двери в отель. Они делают вид, что совершенно не интересуется моей персоной. Просто вышли подышать свежим утренним воздухом. А если и подглядывают в мою сторону, то исключительно, как на объект, не представляющий никакого интереса.
И, наверное, еще человек сорок расположились концентрическими кругами вокруг отеля. Всех этих людей объединяет единственная забота: как бы лучше охранять мое тело. Чтобы я не стал жертвой похитителей, готовых потребовать за мою голову многомиллионный выкуп.
Хотя мне надо пройти всего пять или шесть шагов, чтобы втиснуться на сиденье у почтительно открытой дверцы. Ну, всё, всё поехали! Сколько ехать-то тут, если идти от силы минут десять?
Вот уже десять лет, как я сменил  покойного отца  на всех его постах и должностях. И унаследовал его место в нашем клубе.  Члены клуба  собираются каждые полгода  в разных городах и странах.  И я обязан там быть.  Единственной весомой причиной моего отсутствия  может быть только болезнь. А если здоров, даже опоздание считается недопустимым.
 Клуб был создан и начал проводить свои заседания ещё задолго до того как я появился на свет.  Долгие годы тут рассматривается один-единственный вопрос:  как сократить  разросшиеся до нескольких миллиардов  человечество  до одного-единственного.  Тем более что человечество, несмотря на все наши попытки  как-то сдержать его рост  упрямо продолжает разростаться.
Когда я появился на заседании впервые, занял свободный стол в предпоследнем ряду. Чтобы отсюда мое невежество было не слишком заметно. Моим соседом справа оказался Клаузе.  Позже, во время перерыва, мы разговорились. Оказалось, что у нас много общего. 
По его признанию он чуть-чуть не стал художником. Но папаша  извлёк его из богемы, уже приготовившейся затянуть в свое болото. Причем, кажется  теми же средствами, которыми оперировал и мой. В кулуарах  мы разговорились. И оказалось, что не я один профан, не ведающий о размерах своего состояния. Клаузе тоже смыслил в управлении финансами исключительно через подручных, работавших еще на его отца. 
Многие наши одноклубники тут явно не чувствовали себя на празднике жизни.  Царицей в конференц-зале была серая скука.  Каждый пытался перекрасить ее. Но дело шло плохо. 
Одни, задрапировав глаза полутемными стеклами очками, за которыми они мирно дремали, иногда погружаясь в сон. Но тут же, с легким храпом встряхиваясь, словно кто-то  шлёпнул их по макушке.
Другие, вели активную переписку со своим соседями по столам. Те с видимым удовольствием их читали,  согласно кивали,  видимо, соглашаюсь с изложенными постулатами и  начинали строчить ответ.
Это подвигло меня достать свой отрывной блокнот и черкнуть пару строк Клаузе,  в надежде, что он поможет мне разобраться в происходящем.
В ответ я получил вот это:
" Уважаемый Алекс, собрат мой, — написал он  красивым, я бы даже сказал элегантным почерком. — Да будет известно тебе, что подавляющая часть человечества называет себя простыми людьми. 
Эти люди   отличаются от остальной небольшой части, которых мы назовём для большей внятности непростыми. Простого человека распирает гордость от того,  что плохо соображает и мало знает. И  вообще от того, что напечатано  или написано он, как от любых других премудростей, старается держаться подальше.
Согласись, что может быть противней науки? Впрочем, и нам, непростым, она тоже омерзительна. Ибо для занятий ею существуют люди, которых называют учеными, которым за это платят. Это нас несколько сближает с простыми. Хотя и в какой-то мере удаляет от ученой братии.
Но есть одна отличительная черта, которая разделяет эти две группы. Непростые это люди упорные, которые знают секрет, как непосильным трудом можно нажить ту мелочь, которая лежит в подвалах наших банков.
Непростаки из нашего числа хорошо понимают, что такое богатство. И чувствуют где, когда и как оно плавно или резко переходит во власть. И что власть эта огромная сила. И что она держит в узде всё общество. 
Эти люди являются основой процветания  человечества. А остальные это тягловая сила прогресса, несущая на своих плечах всю тяжесть создания артефактов для построения планетарной цивилизации.
За это власть, лучшая часть которой представлена здесь, создала  совместное акционерное общество всеобщего благоденствия и непрерывного потребления. И мы имеем честь этим гордиться.
 Но поскольку процветание нашей цивилизации устроено так,  что для одних это бублик, а для других только дырка от него,  скоро пришлось задуматься, как с этим быть? И непростые, олигаршиствуя потихоньку, начали меценатствовать.
Самым лучшим вложением меценаты считали религию. Во-первых, не надо было сильно тратиться. Она и сама добывала свою десятину у тех, кого поучала, как надо жить. Во-вторых, потому что призывала не считать деньги в наших подвалах.
Религия вообще интересная штука. Она предлагает вам не суетиться и осознанно терпеть муки «здесь», чтобы получить компенсацию «там». Причем «здесь» весьма краткий миг бытия. А «там» — бесконечный. Разве можно устоять перед таким выгодным предложением?
Есть, правда, некоторые нюансы. Где это «там» никто не знает. И что именно в этом «таме» дают. Поскольку из «тама» никто не возвращался, чтобы поведать об этом. За исключением отдельных мозгляков, которые уверяли, что побывали «там». Те, что перепутали клиническую смерть, из которой выводят, с биологической, которая и есть смерть исключительно в один конец! Такое с любым может случиться!
 Однако у несознательных адептов начали возникать вопросы. Зачем, скажем, непростому богатому его миллиарды «здесь», если он может куда больше получить «там»?
 Но служители культов ответить простым не могли. И только бормотали нечто об игольном ушке. И религия пошатнулась.
Из ее неустойчивости ясно вытекало, что как философия  она уже всё! Разве можно было равнодушно смотреть на такой упадок духа? Поэтому начали искать новую основу, но уже в самой  в философии. При помощи всё тех же меценатов.
Кто платит, тот и заказывает музыку! А домеценатская философия сводилась к борению двух начал. Одно признавало первичным дух. Второе — материю.  Идеалисты с материалистами могли бы бодаться до скончания веков. И так не пришли бы к соглашению.
Теперь благодаря меценатским влияниям в науку, появилось немереное количество оттенков, просветлений и новых раскопок в философии — от идейно нематериального до безыдейно материального. И все они претендовали на звание единственно верного учения. И вопрос настолько прояснился, что многие перестали понимать, где лево, а где право. И решили: да провались вы со своими откровениями!
Но, по правде, этих было не так уж и много. Зато остальным уже вновь можно стало втюхать любую легенду, как учение 999 пробы.
 Философия, являясь первоосновой всех наук, таким образом, дала толчок к развитию остальных. И в частности экономики, превратившейся из банального бескорыстного домоводства в учение о честном стяжении богатств.
А в цивилизации происходили странные процессы. Их надо было как-то охарактеризовать. В обществе всеобщего благоденствия и безграничного потребления постоянно возникали неприличные ситуации. Как я уже говорил, одним доставался бублик. А другим от него только дырка.
 Древняя ойкономика просто объясняла это явление. Оно существовали, если: 1. Случался неурожай, и всем домочадцам приходилось затянуть пояса. 2. Папа семейства был дурак и скряга. Он прятал зерно в подвал, где оно сгнивало. А домочадцев держал на голодном пайке, полагая в том оздоровительную силу.  3. Папа оставлял без бублика младшего, поскольку тот был ленив в поле. Но отдавал его старшему, который проявил усердие.
Такой подход сильно мешал.  И не объяснял,  почему ежегодно в море топят сотни тонн апельсинов, а на планете голодают миллионы человеческих единиц? 
Найти объяснение обязали по роду их деятельности экономистов. Так называются весьма ученые люди по накоплению и использованию денежек.
И они, получив вознаграждение вскоре нашли  причину бед.  Её назвали "фактором перепроизводства". Звучит вполне научно, прилично и достаточно обоснованно. Это означало, что не бубликов стало много, которых некому потребить! Их просто некому покупать! Таким образом, воедино слились бублик и его образ.
Теперь, когда враг  общества  был обозначен и предъявлен  этому самому обществу, осталось решить,  как покончить с этой занозой в здоровом теле все того же общества?   
Правда, выявилась небольшая  нестыковка. Она состояла  в том,  что определенная часть упоминаемого мной общества потребления  не просто не могла позволить себе жить роскошно, но и порой  даже поиздержаться на этот самый бублик насущный. А уж менять авто каждый год, тем более самолеты, и вовсе оказалось буйной фантазией.
Но задвинув эту занозу поглубже в…,  мы смогли увидеть проблему с необычной стороны: дело не в том, что пирожков мало! Дело в том, что едоков много!  А ухватив суть, сразу поняли,  как решить проблему в целом.
Как? А надо сделать так, чтобы количество голодных   оказалось равным  количеству бутербродов. Ведь тут уж даже глупцу понятно, что либо надо сделать гамбургеров больше, либо очередь за ними меньше.
По данной тематике, наша же другая преданная наука  социология — разработала много различных  предложений.  Мне лично, как и многим другим членам Клуба ближе всего одно, автор которого, весьма ученый святоша,  весьма добросовестно построил свои выкладки. И обосновал их.
 Дела удастся наладить только благодаря  уменьшению лишних потребителей.  Их оказалось  на момент его рассуждений свыше пяти миллиардов.
Весьма целесообразно, как мне видится, развил его точку зрения другой, видный философ и экономист: их следует отстреливать! Просто и научно!
Для этого надо, чтобы «безбутербродные» выстроились в длинную цепочку, в который каждый дышит в затылок друг другу. Эту цепочку следует послать  на пулемёт. С таким расчётом,  чтобы каждая одна пуля убивала только одного лишнего потребителя. Тот бы падал замертво,  А на его месте тут же оказывался бы другой едок,  которому доставалась бы тоже всего одна пуля. И так далее до самого конца очереди.
Для такой заметной конвейерной компактизации общества потребления и всеобщего благоденствия потребовалось бы, по его подсчетам  всего шесть лет, одиннадцать месяце, двадцать восемь дней, двадцать три часа. И восемнадцать секунд.
 Группа математиков, перепроверяя данные расчёта,  обнаружила в нём существенную  ошибку. И внесла поправку.   Два, написали рецензенты, два пулемёта потребуется! Так  как один элементарно перегреется  уже в первый час работы!
 Всё,  казалось бы! Проблема утрясена.  Осталось решить маленькую простую формальность.  Как заставить этих слабоумных простых людей  встать в живую очередь к пулемету?
Вот эту-то проблему мы и решаем  последние шестьдесят лет.  И хотя, казалось бы, есть обнадеживающие подвижки,  к переводу решения из идеальной плоскости в материальную мы не приблизились ни на йоту. 
Ну, вот теперь ты в курсе,  Открой глаза, раздвинь уши  и постарайся внести свою достойную лепту в сизифов труд собравшихся тут  титанов."
Дружеские отношения с Клаузе смягчили мне тошнотворность клубной деятельности. И стали основой нашего взаимопонимания и дальнейшего сближения. Мы стали проводить  много времени вместе. 
А в  перерывах  между заседаниями. Клаузе постоянно выдавал что-нибудь смешное о наших коллегах.  И мы дружно, хотя и в полном соответствии  с понятиями о благовоспитанности нашего круга, посмеивались, стараюсь не привлекать внимание к своим персонам.
—  Вот  Хаммель!  —  С постоянной и безудержной бурлящей в нем радостью сообщал мне Клаузе. — Он никогда не выступает с речами.  А всё потому,  что все книги, которые ему удалось когда-то осилить, были учебниками для начальной школы. Да и их полностью одолеть ему не удалось. А уж потом он и вовсе не читал ничего, кроме вывесок на своих банках.
С точки зрения какого-нибудь философа он типичный представитель простого народа. И, упаси тебя Бог, спросить у него, что такое логарифм. Если ты не хочешь оказаться лицом к морде  разъяренного быка, собирающимся рассчитаться со своим мучителем тореадором!
—  Но право же! —  Ещё больше веселился мой новый друг, — Для, наверное, целого ряда членов нашего достопочтенного клуба и это недосягаемый вверх образованности!  Как тебе наша команда приватиров?
Приватирами, как я узнал позже, звали себя пираты, работающие под государственным флагом страны, объявлявшие  свои действия исключительно благами этого государства.
Мне близко то, что говорит Клаузе. Просто он думает с юмором, а я – с горечью. Конечно же, никто из нас не выходит на большие дороги по ночам. Не размахивает саблями и не палит куда непопадя. Но наше богатство растёт день ото дня. 
Наши клинки это бумажные деньги, Наши револьверы это чеки и акции. Наши абордажники — подчиненные, исполнители и доверенные лица, которых мы покупаем за всё те же бумажные банкноты. Созданная нами система законов позволяет нам делать все, что мы хотим, и запрещает все, что нам не нравится. Мы —  интеллект планеты. Мы – лучшее, что есть на этой Земле! Потому, что действуем от имени и в интересах!
Вообще-то с хозяйственной точки зрения я хорошо понимаю своих коллег.  Согласитесь, зачем пасти целое стадо коров,  если для твоего личного потребления достаточно одной? К тому же это вынуждает держать немереное количество пастухов. И их надо кормить, и еще кучу народа: разных надсмотрщиков и надсмотрщиков за надсмотрщиками, и надсмотрщиков за надсмотрщиками, надзирающими за  надсмотрщиками.
Имя им легионы. Когда по существу для личного прокорма каждого из нас работает всего восемьдесят тысяч (!) простых людей. А всех нас могу прокормить, одеть и дать все блага всего какие-то двадцать миллионов. Совершенно неразумная трата кормов!
 Но это одна  сторона вопроса.  А есть ещё и другая. Еще в середине прошлого века стало ясно, что Земля  сильно истощена.  Ископаемых осталось не так, чтобы много. Совершенно очевидно, даже если эти миллиарды и удастся прокормить какой-нибудь соей,  то удовлетворить их  остальные потребности, которые мы в ходе накопления богатств  в них пробудили, совершенно нереально.
 В общем вот так и возник вопрос, который мы обсуждаем почти полвека. И практически без  видимых результатов.
 Человечество к тому же по глупости своей  видит дело в ином свете.  Мы, дескать, финансовые вожди. А элиты, просто обязаны вести его дорогой  дальнейшего процветания.  По одной простой причине.  Человечество, якобы, нужно нам не менее,  чем мы ему.
Иначе, кто же будет покупать все эти  никчемные товары, ненужные услуги? Вроде зубной пасты с фтором, который решили сразу не сливать в природу как опасный отход производства, а выдать по частям в тюбиках всем, Чтобы они разделили с нами ответственность за загаживание окружающей среды.
И как мы будем обогащаться без Его Величества простого народа? А он-то совсем не думает о том, нужно ли нам ЭТО ТЕПЕРЬ? Зачем нам сегодня целые восемь миллиардов? Если нам вполне и с лихвой хватит, чтобы обеспечить всем, что мы можем пожелать, всего пять сотен тысяч человек?
Но на то он и простой народ, чтобы этого не понимать! Servus bonus mentem habere non debet ut dubitationes non habeat. Et multum iam hic factum est . Человечество стало коллективно - монолитным идиотом. И  этот идиот  не хочет понять,  что его стало слишком много.  И уж совсем категорически не желает сокращать себя сам. Оказалось, что и этот вопрос должны решать мы. А мы пока не знаем, как это сделать.
Мои коллеги с апломбом, подавляющим всех и вся, рассуждают об уже близком решении задачи. Ведь они – то лучшие менеджеры в любом деле! Я старательно равняюсь на них. Хотя за все эти годы так и не приобрёл ни нужного апломба, ни нужных знаний. 
СОЛИТОН 8 
МЫ – ТО ТУТ С КАКОЙ РАДОСТИ?
Я стояла в эпицентре  пронесшегося урагана, обозначившего в лесу полосу  покалеченных деревьев – «посадочную полосу» Лео.  И смотрела, как он разглядывает остатки своей одежды. Меня переполняли радость и гордость. Радовалась я оттого, что Лео стоял передо мной живой, здоровый и смущенно улыбался. Мой Лео!  А гордость бушевала  во мне,  потому что я справилась с тяжелейшей  энергохирургической операцией! В одиночку, без подсказок!  И проделала всё очень точно, быстро. И отлично.
 Когда Лео,  несшийся впереди меня,  неожиданно камнем упал вниз,  Я поняла, случилось что-то непредвиденное.  Но не последовала за ним.  А затормозила  и начала внимательно корректировать траекторию собственного полёта. 
Я приземлилась  чуть позже после Лео.  Моментально отыскала лежащее на земле тело.  Впрочем, это было не так сложно.  Надо было только найти  среди деревьев вспаханную полосу, и по ней выйти  к месту катастрофы.
 Я бросилась к мужу, каждая клетка во мне  голосила:  только бы не опоздать! Только бы не опоздать!  И моя молитва была услышана.  Я подбежала к нему в ту минуту,  когда он уже умирал,  но был ещё жив. В состоянии клинической смерти! При падении его ноги приняли основной удар на себя.  Это были куски разорванной плоти и обломков костей.  Но самое страшное было в том, что сдвинулись два позвонка. И  заклинили иннервацию спинного мозга.   
Я, выбросив  из своих мыслей  все намёки,  что я могу не справиться,  взялась за дело.
 Потребовалось меньше минуты,  чтобы починить позвонки  и вправить их на место. Лео начал ровно дышать.  И тогда я уже спокойнее и увереннее  принялась за "ремонт"  остального. Ну а результат теперь стоял у меня перед глазами.
 — Ну, разве можно куда-нибудь отпускать мужика одного?  —  воскликнула я,  кажется, всхлипнув,  и бросилась ему на шею.
 — Какая-то вспышка отвлекла меня,  — виновато сказал он,  — Я повернулся на свет  и сошёл с траектории полёта.  Штука глупая, необъяснимая,  но, тем не менее, это произошло.  И спасибо Творцу,  что у меня есть ты.  Я всегда и всем был тебе обязан.  Теперь мои долги стали неоплатными.  И чтобы я не сделал, все равно никогда не сумею с тобой расплатиться!
 Я всё-таки не сдержалась и уронила несколько слёз.  Ну, баба! Что с меня возьмёшь?  И ещё крепче прижалась к моему почти голому Адаму,  чтобы он не заметил их.  За затылком его  я оттерла глаза.  И прошептала:
 — Теперь мне придётся добывать тебе одежду.  Ты отправишь меня в центр Лиона,  Я хорошо его знаю по  одной из прежних жизней.  Вот ориентир. Я показала ему мысленную картинку Шёлкового квартала.  Но и ты не теряй время. Тут в лесу,  где-то неподалеку, есть Источник,  который должен был стать точкой нашего прибытия. Найди его и пополни энергию до краёв.
Нет, недаром я всё-таки прожила одну из своих жизней во Франции. Я материализовалась  как раз в том месте, которое так явственно себе представляла. 
Подойдя к ближайшему дому, толкнула дверь, и  убедилась, что она ведёт не в здание, а во двор, к тропульке.  Так тут нежно называют тропы, которые на самом деле не протоптаны ногами, а созданы рукотворно внутри домов.
Они прорезают  все здания центра Лиона.  Благодаря этим тропулькам тут в считанные минуты можно практически напрямую попасть на другой конец города,  не огибая здания и целые кварталы.
Я шла наугад. И вынырнула тоже на «автопилоте».  И оказалась в двух десятках метров от магазина  одежды, которого в той моей жизни не было.  В голове мелькнула озорная мысль, что без тропулек я в этом шопе заблужусь. Но страхи мои оказались напрасны. Едва только за моей спиной дверь, прозвенев колокольчиком, закрылась,  передо мной появилась продавщица - мулатка.
 Она с нескрываемым восторгом осмотрела меня с ног до головы и,  улыбаясь, сообщила,  что я живая классика по фигуре и превосходно красива лицом. И что сюда после пандемии не забредала ни одна такая красавица. А моё платье,  в котором я прибыла с другой планеты,  сделано, безусловно, даже не в Париже. А, пожалуй, где-то в далекой загранице.  Ведь так?
Я была приятно  польщена. И решила ее не расстраивать. Тем более, что правду  она вряд ли восприняла бы без шока. Согласно кивнула ей по поводу всего, что она наговорила, сразу же поинтересовалась её готовностью показать мне самую лучшую и красивую мужскую и женскую одежду.
  — О!  — С некоторым удивлением воскликнула моя гидесса,  —  Вы, конечно же, знаете, что это один из самых дорогих магазинов Лиона! И у нас все самое лучшее и красивое.
И, слегка покачивая бёдрами, она повела меня  к лифту. Мы поднялись на третий этаж,  и, миновав две  демонстрационные комнаты,  вошли в третью.
 — Здесь,  —  Сообщила мне мулатка,  — самые последние бренды Франции. И, естественно,  самые дорогие.  Повседневное платье и специальные костюмы для торжеств,  созданные известнейшими модельерами. Все сделано, как и положено,  из стопроцентного полиэстера  и других новейших синтетических материалов, которые почти неотличимы от натуральных.
Я решительно отмахнулась.  Мне нужны шерсть, хлопок, шёлк! Натуральные! И никакой синтетики!  Девушка сделала круглые глаза.  Ведь это будет невероятно дорого.  Раза в три, а то и в четыре  выше, чем в этом зале. В той моей жизни все было наоборот. Но я успокоила её кивком.
Мы вернулись в лифт и поднялись этажом выше.  Сделали буквально несколько шагов и остановились перед закрытой дверью.  Продавщица набрала код и  распахнула передо мной дверь, приглашая войти.  И я тут же начала ревизию висевшего на плечиках и манекенах добра.  Мне понравились тонкий  неброский костюм из шерсти   хлопковые сорочка и носки, шёлковый галстук и  кожаные туфли для Лео.  И столь же скромное платье выбрала для себя,  не забыв колготки и  туфли без каблука.
 Стоимость моих покупок зашкаливала за миллион. Ничего себе! Если учесть, что непосредственно перед нашим исходом большинство небогатых людей могли позволить себе всю эту натуралку, получая достаточно скромный заработок.
  Понятно,  что таких денег наличными у меня быть просто не должно.  Я похвалила себя за предусмотрительность и достала чековую книжку. Ее мне удалось соорудить по дороге в магазин  с помощью  едва не столкнувшегося со мной  элегантного молодого человека, державшего ее в руках, у которого при взгляде на меня почему-то отвисла челюсть.  Свою книжку он и рассматривал,  когда едва не врезался в меня. Ну а мне представился очень удобный случай,  чтобы не тратить времени на поиски образца.
 Банк, судя по всему, оказался достаточно известным и уважаемым.  По крайней мере, коллеги, обступившие мою мулатку,  и в тайне,  как я понимаю,  завидовавшие ее сегодняшнему успеху,  почтительно улыбались,  пожирая  чек глазами. 
Я вышла из магазина с двумя свёртками в руках счастливая и довольная. Конечно, кто-то может сказать, что я обманула владельцев магазина на огромную сумму. Или даже похитила её.
 Но это не так. Поскольку тут действует совершенно иная логика. Для того чтобы стать признанным гуманистом, необходимо угробить несколько сотен тысяч людей. А чтобы прослыть филантропом,  необходимо украсть миллиончик другой как минимум. Так что я, безусловно, ближе к филантропам.
Так с какого перепугу мне  в моем нынешнем положении идти против логики этого мира? Я только сомневаюсь, действительно ли я вписываюсь в это общество? Когда я была  француженкой, а всё это можно было купить за несколько бумажек, это тоже было не слишком дешево.
Выйдя, я окунулась в солнечный свет, и все мои сомнения сняло, как рукой. В конце концов, чек мой проверен звонком в банк, который подтвердил, что обладатель его вполне платежеспособен. А как они там будут выяснять отношения дальше, это уж их дела. А у меня свои заботы и немаленькие.
 Под раздевающими взглядами водителей, которые проезжали мимо меня, пока я ждала возможности перейти на другую сторону улицы, я дождалась нужного момента.
И через минутку буквально уже была перед заветной дверью к тропулькам. Я открыла её и, убедившись, что всё правильно, шагнула вовнутрь. Осталось только внимательно изучить план и наметить, как мне выбраться поближе в сторону лионского леса.
 Вышло у меня всё просто превосходно. Конечно, я вполне могла бы остановить какую-нибудь машину, идущую в сторону леса, и добраться до него часа за три.
Но мне ужасно не хотелось, чтобы это время тянулось под лапающими взглядами местных автодонжуанов, которые преследовали меня всю дорогу, пока я шла к магазину. Да и Лео ждет! И я  решила… идти пешком.
 Поначалу я шла, нежись в ласковых солнечных лучах, вдыхая полной грудью чистый воздух, который, кажется, сохранился только тут. И думала о том, что ещё день назад ни сном, ни духом не подозревала, что окажусь на планете, которую покинула, как мне казалось, навсегда.
 В тот день Вла Кир, проявил инициативу. Именно так у нас и делаются все дела. Он собрал группу человек в пятьдесят. Мог бы, конечно, и больше. Но у нас не принято отрывать людей от дела просто так.
Приглашены были только так называемые заинтересованные лица. Все остальные позже получали о собрании подробную информацию, которую могли осмыслить сами.
 Для собравшихся Вла Кир сотворил шикарный дворец. Иначе назвать это здание у меня просто не поворачивается язык. При этом он потратил на него и все внутреннее убранство всего час.
 — У нас возникли сложности, — начал он без предисловий, — а, может быть, и проблемы…
 Он сообщил, что уже в восьмой раз не выходит на связь Вас-Иф, оставленный на Теллуре информатором. Мы покидали Землю-6, не спасаясь бегством. Мы уходили, чтобы нечисть, которую мы оставляли там, сама бы разобралась с собой. 
Но было кое-что и ещё! Каждый из нас нёс в себе память о том, что великий Ашока  отдал свою бессмертную жизнь исключительно за то, чтобы Теллура не стала ещё одним мёртвым параллельным миром.
А это значило, что мы обязаны внимательно наблюдать за всеми происходящими тут процессами. И, может быть, вмешаться, если того потребует ситуация. И любой ценой сберечь шестую реалию. Исчезновение Вас-Ифа стало тревожным сигналом. Надо было что-то предпринять, чтобы выяснить, что стало с нашим связным?
И понятно, узнать это можно только одним единственным методом — кто-то должен был вернуться на Теллуру и лично выяснить, что там происходит, куда подевался Вас-Иф.  И когда Вла Кир объявил о том, что нужен доброволец, несколько человек сразу же согласно кивнули: они готовы!
Я во все глаза смотрела на Лео, который, казалось, находился далеко-далеко от нас и что-то усиленно обдумывал. Похоже, он даже не заметил, как перешли к обсуждению вопроса.
Из задумчивости его вывел Вла Кир.
 — Я был почему-то уверен, — сказал он, — что ты, Лео, откликнешься первым! Ты лучше всех владел ситуацией в своё время. Но, если не хочешь, у меня нет прав тебе приказать!
 — Нет-нет! — Горячо возразил Лео. — Я как раз и думал о том, с чего бы я начал, если бы оказался на Земле!
 —  Ну и отлично! Думаю, разлуку с Лориной в командировке дней на десять ты переживёшь! Выяснишь, что там происходит, и назад.  Полагаю, наше собрание свою задачу выполнило. Я сейчас же начну подготовку для транспортировки Лео на Теллуру.
 — Нет! — Заорала я дурным голосом. Сейчас мне кажется, что я предчувствовала беду. — Разве можно пускать мужика одного в этот гадюшник? Или я отправляюсь с ним, или, клянусь памятью Ашоки, Лео останется тут!
Лео замахал на меня рукой, поостерёгшись, видно, сказать: перестаньте слушать глупую бабу. Но Вла Кир, едва взглянув на меня, всё понял и не дал "дебатам" разгореться.
 — Я  был почти уверен, — сказал он, перекрывая этот  гул мыслей, — отправлять придётся вас вместе.
Ну, а дальше, мы оказались тут. Правда, не совсем в том виде, в каком планировалось изначально. И не там. Но это, мне кажется, лучшее подтверждение тому, что думать надо до того, как ты собираешься что-то сделать.  А не во время того, когда ты уже что-то делаешь. Лео задумался. И в результате "поскользнулся". А итог? Лучше бы я его не видела! Я имею ввиду итог!
Но теперь всё позади! Остаётся только приодеть моё милое чудовище, которое изрядно потрясло меня в обоих смыслах этого слова, едва коснувшись земли…
Возвращаться пешком дело долгое. Тут и для машины несколько часов. А обратно  телепортировать меня некому. Но есть еще один способ – ближайшей или малой телепортации. Его я могу осуществить и сама.
Нужно только ясно увидеть какую-нибудь цель на расстоянии двухсот или триста метров. Закрыть глаза, представить ее мысленно и приказать телу очутиться там. Вот такими «прыжками» я и намерена передвигаться.
Это довольно долго. Но примерно через часа полтора я уже у самого Лионского леса. С удовольствием иду навстречу чистому  воздуху, напоенному озоном, который он источает.
Я гадаю, удалось Лео уже найти Источник и пополнить запасы энергии? Или он всё ещё до него не добрался, учитывая его "послеоперационное" состояние и вид, который может сбить спанталыку любого местного жителя, который может туда случайно забрести.
Ничего, ещё немного, я окажусь в зоне мысленного доступа. И все будет ясно! Боже, никогда не думала, как может быть красиво кружево листвы деревьев, набирающих соков весны!
СОЛИТОН 9
КУДА ЗОВЕТ «МАЯЧОК»
Мой план  переправить её электронным путём Лорина отвергла с порога. Нынешняя её вылазка в Лион не считается. В дальнейшем мы должны находиться исключительно в поле обзора друг друга. И, как минимум,  в пределах, не превышающих мысленного доступа. 
Она, конечно, «слетав» в Лион, уже нарушила свои же условие. Но, исключения, чтобы я помнил, подтверждают правила. А уж мой план передвигаться с помощью телепортации Лорина поначалу вообще начисто отвергла. Ее довод – не забывать, что произошло со мной недавно, от чего волосы при одном воспоминании встают дыбом даже на лысой голове.
Но потом она сдалась. Мы договорились, что все-таки используем «Нуль- транспортировку». Я отправлю ее в Лион, который она недавно покинула. А она вытаскивает меня  к себе в город из леса.
Мы переоделись и вскоре уже были на месте. По известным ей одной тропулькам направились в какой-то уголок, который должен был быть ей знаком по прежней жизни. Мы прошли несколько десятков метров и обнаружили с левой стороны улицы кафе. Да, Лео, кивнула мне Лорина, моментально  разделив даже ещё не успевшую сформироваться у меня мысль.
Нам необходимо было выяснить, что тут собственно происходит.  Но не только тут, а желательно, на всей планете, которую мы покинули. Ведь мы были чужаками, явившимися извне.  Годы отделяли нас от нынешнего дня, когда Коилон, дух Тиаманы, седьмой версии Земли, принял наши души.
 Ему понадобилось всего полгода, чтобы определить, как быть с нами. И он решил вопрос лучшим способом. Он создал для прибывших нескольких тысяч душ новые тела в том временном виде, в котором каждый уходил из  земной жизни. А все мы в основном были молодыми.
Нам с Лориной, думаю, повезло больше многих. Во-первых, мы родились заново молодыми, в том возрасте, в котором покинули свои тела. И нас было двое. Новая жизнь показалась просто прекрасна.
Мы были друг у друга, тогда как большинство переселившихся душ принадлежали мужчинам. Женщин же оказалось всего несколько десятков.
Коилон, понятно, занялся исправлением демографического перекоса, который предстояло ему устранить. И созданием той части Нооса  Тиоманы, в который отныне предстоит вписывать все наши знания о своих предыдущих воплощениях. Для этого тоже требовалось время.
Надо сказать, что контроль за жизнью Teллуры Коилон, как Дух или главный оператор, кому как нравится, осуществлял временно и частично. Вскоре его сменил Геотан.
Но ни я, ни Лорина даже и не задумывались, что нам, представителям теперь уже другой, седьмой версии Земли, нужно будет как-то наладить контакты с новым Духом Теллуры, шестой реалии, напечатанной с той же самой матрицы, что и ее сестра Тиомана.
Но это была, возможно, не главная проблема. Наше последнее воплощение протекало в государстве-осколке, отвалившемся от бывшей Большой Империи, которая сумела сохранить большую часть своих владений. И эта часть сейчас именовалась просто Империей.
Нам надо было добраться до места обитания Вас-Ифа. А оно находилось даже не в Империи. А на краю Окраины.
Мы сидели в маленьком уютном кафе, всего на несколько столиков, которые почти все были заняты.  Посетители усердно пережёвывали круассаны, запивая их кофе, без всякого удовольствия.
Еда стала весьма невыразительной. И мы убеждались, что это не только наше предвзятое мнение. Так же воспринимали ее и окружавшие нас люди.
Посетители кафе потягивали кофе и сетовали, что после пандемии круассаны утратили свай неповторимый хруст, а кофе выраженный аромат. И жизнь вообще стала какой-то серой и однообразной.
Они живо обсуждали войну Империи со своим обломком, в которую всячески вклинивались другие страны, якобы с целью помощи невинным жертвам. И прямо обвиняли правительство, усиленно ввязывающееся в эту войну, в которую Франции участвовать не было никакого резона.
Двое немолодых уже людей за соседним столиком оживленно беседовали, невзирая на окружающих, которые, впрочем, не прислушивались к их разговору. Но нам интересно было все.
— Эти Соединенные Амеракты ищут только свою выгоду? —  Негодовал один из них. Низенький и плотный, на голове которого так был натянут берет, словно он его приклеил к лысине, которую этот убор пытался скрыть. Он импульсивно размахивал руками:
— Они (я так понял, он имел ввиду Империю) так гордились, что сами покончили с фратеризмом. Влились в общую семью демократических народов рынка... Им и обещано было… Никто… Никогда… Не посягнет… Чего ж тогда штатных хакеров запустили в зону ее влияния? И наускали их стянуть кольцо вооружений почти на горле Империи?
— Ха! Так говоришь, сами покончили?— Разразился смехом, выслушав его тираду, длинный блондин, на всякий случай поправивший ребром ладони залом своей шляпы и водрузивший ее на место.— Так им же выплатили все обещанные серебряные дуллеры за продажу фратеризма! И в оговоренных количествах! Да еще и визитки выдали в лучшие дегустационные залы всех континентов. Они что думали, что это будет длиться вечно?
Разве не глупо примерять петлю на свою шею? Но еще при этом встав на колченогий табурет, над которым она закреплена? А уж если табурет покачнулся и выскочил из-под ног, нужно ли жаловаться, что последнее, что ты услышал, хруст собственных ломающихся позвонков?
—  Ты прав, Жан, Бесполезно следить за руками шулера! Лучше с ним не играть!
—Правительство Империи утверждает, что эта война не имеет территориальных  споров! — бурно обсуждали за другим столиком, — Как же, как же! А разве если с нее тебя будут обстреливать ракетами, это опять не территориальный интерес?
Мы сидели, прислушиваясь к этим мнениям в надежде извлечь для себя полезную информацию. И нам удалось узнать много чего, непосредственно касающегося нас.
Там, куда пролегал наш путь, идет война. Это сильно осложняло дело. К тому же Франция, делала вид, что прилагает силы для окончания боевых действий. Чтобы заставить Империю вывести свои войска с территории, куда та вторглась. Воздушные сообщения между ней и Империей прекращены.
А в результате удар пришелся по нашим планам. Теперь мы не могли добраться до места назначения напрямую. Нам нужно было лететь в какую-нибудь третью страну, которая ещё не закрыла авиаперевозки с империей. И уж оттуда добираться до места назначения, решая сложную задачу, как затем оказаться на территории, охваченной войной.
Да к тому же не то, чтобы ясно, а вообще никак не представляли себе, где жил Вас-Ив. А, значит, даже думать о телепортации не приходилось. Но на самой территории, как мы рассчитывали, нас должен был ждать и вести к цели «маячок».
Мы перебрались в интернет-кафе, где в течение полутора часов искали способ проложить маршрут. А когда нашли подходящий, выяснилось, что на сегодня полёты уже закончились, и нам придётся дожидаться завтрашнего дня. А ведь нам ещё надо было добраться до аэропорта.
В аэропорту мы оказались глубокой ночью. И чуть ли не с благодарностью получили в кассе билеты на предрассветный рейс. К полудню мы уже были в Анкаре. Но улететь в столицу империи смогли только через сутки.
Турки если и изображали из себя защитников Окраины, то делали это с явной неохотой. Количество рейсов  в Империю, как во время недавней пандемии, сильно сократилось. Но не прервалось полностью.
Постаравшись максимально отдохнуть во время перелёта, мы прибыли в столицу весьма свежими. Но трудности ожидали впереди. Надо было пробраться туда, где шли ожесточённые бои. В маленький приграничный городишко. 
Не говоря уже о том, что там велись боевые действия, а въезд на эту территорию осуществлялся по специальным пропускам. И соваться туда без них было равнозначно самоубийству. Эх, как было бы здорово, если бы нас кто-нибудь транспортнул! Но рассчитывать на чудо не приходилось.
Лорине первой пришла в голову вполне реальная мысль, что нужно делать.
 — Знаешь, Лео,  — сказала она, — Почему бы нам не вступить добровольцами в армию Империи? В ней полно контрактников!
Мне эта мысль приглянулась. Мы довольно быстро нашли кончик вербовочной сети. И заявили, что готовы следовать на передовую,  поскольку у нас проблемы с жильём и с деньгами. И это вполне соответствовало действительности. На нас посмотрели без удивления. Такая мотивация здесь была нормой.
Лорине вербовщики были рады особо. С документами врача, которые напоминали дипломы ее отца и матери, изготовленными ею на скорую руку, она оказалась просто звездой.
 Вскоре мы получили по комплекту обмундирования. И продемонстрировав высшие результаты стрельбы по мишеням, и знание оружия, которое наша этика ни в коем случае не позволяла применять. Но, слава богу, наши экзаменаторы о наших терзаниях не догадывались.
Уже через пару недель – вербовщики, как всегда торопились получить за свой товар денежки быстрее – нас погрузили в самолет. И высадили неподалеку от места боев.  И сразу после обеда на скорую руку автобус нас повёз в расположение боевой части.
Мне было не очень уютно, когда мужчины части, в которую мы прибыли, совершенно откровенно раздевали Лорину взглядами, выражающими нескрываемое вожделение. А меня  награждали пренебрежительными усмешками, которых я, с их точки зрения, заслуживал как идиот, привезший такую красавицу в стаю оголодалых мужиков, почти утративших мораль, поскольку для них все границы дозволенного уже почти стерлись.
Похоже, всем было понятно, как должна закончиться для нас первая же ночь в подразделении. Но мы дожидаться развязки не стали. И едва первые тени намекнули на приближение сумерек, испарились с места нашей службы.
Всего немножко энергетического гипноза, и нам удалось скрыться совершенно незамеченными. Мы вышли за городскую черту. Луч "маячка" Вас-Ифа, который он оставил на случай, если с ним что-то произойдёт, возник в наших головах уже в двух километрах от части.
И мы двинулись, ведомые энергетическим лучом, тщательно соблюдая все меры предосторожности, поскольку не ведали, ни того, что нас  ожидает за спиной, ни того, что могло случиться впереди, за первым же поворотом.
СОЛИТОН 10
ПЕРВАЯ ДРЕВНЕЙШАЯ 
Вот уже второй год как я в числе заседателей нашего клуба. И успел заметить, что во время собраний у нас целые «острова» столов пустуют. Хотя люди могут отсутствовать только по достаточно веским причинам, как я уже упоминал.
Поверить в то, что как раз в эти дни членов клуба укладывают в постель повальные болезни, мне трудно.  Скорее склоняюсь к убеждению, что все они не появляются тут, поскольку им глубоко наскучила та жвачка, которую нам всем приходится многие годы жевать. И они просто решили заняться чем-нибудь более интересным.
Я решил себе тоже устроить  небольшие каникулы. И для начала пропустил прошлое заседание. А на нынешнее явился почти  тютелька в тютельку, с опозданием всего на несколько секунд.
Председатель недоуменно посмотрел на меня, когда я пробирался к своему столику. Он уже успел огласить повестку дня. А меня еще не было. Но ничего не сказал. Остальные промолчали тоже.  Я опустился в своё кресло. Взяв ручку, раскрыл новый блокнот, который нам предоставляли каждое утро. И только после этого огляделся по сторонам.
Альфред Клаузе, мой сосед слева, как я окрестил его про себя с первого же дня, поскольку его столик располагался слева от моего, приветливо кивнул мне. Когда мы столкнулись взглядами, он засиял дружелюбной улыбкой. Я ответил ему такой же. 
А затем я написал ему записку с просьбой  сообщить повестку нынешнего дня. И заодно поделиться, о чём говорилось в прошлый раз.  Альфред кивнул и начал быстро строчить.  Закончив, сложил листы и передал их мне.
"Дорогой Алекс, я рад видеть тебя после тяжёлой болезни, вырвавший тебя из наших рядов на целое заседание. И искренне рад, что она не оставила  после себя следов.  По крайней мере, таких, которые я бы заметил. 
Сегодня, если я правильно понял, мы будем рассматривать, как повысить свою компьютерную мощь. И это будут говорить лица, которые даже в ученики не годятся своим айтишникам. Так что, у тебя есть шанс услышишь лично самые интересные, хотя и не слишком компетентные мнения.
 Что же касается прошлого заседания, то тут дело обстоит сложнее. Как ты сам понимаешь, если в двух словах, мы обсуждали причины, которые привели к неуемному размножению человечества.
Но всё говорилось настолько научно, что передать это собственными словами в рамках одной записки  дело тяжёлое, неблагодарное и практически невозможное. Так что тебе придётся набраться терпения, чтобы дочитать мою интерпретацию до конца.
 Как известно, первый древнейшей профессией считалась проституция. Потом на её место пытались водрузить журналистику, которая в деле проституирования достигла даже больших высот. Но, по моему глубокому убеждению, обе стараются приписать себе незаслуженное лидерство. 
Оскар Уайльд,  если мне не изменяет память, сказал, что прообразом всех искусств, если говорить о чувстве, является искусство актёра.  Думаю что он абсолютно прав. И самая древняя профессия, безусловно, лицедейство.
Костюм актёра десятки раз штопан. И когда занавес падает в последний раз, он получает награду, на которую разве что можно запить с горя. А если удастся, то и закусить. Но он и за этот мизер с пафосом рассуждает о величии той роли на сцене, которая ему отведена. Это театральный актёр.
 А жизнь, как справедливо подметил великий Шекспир, в основе своей и есть театр. Главным образом абсурда. Но к этому я вернусь позже. Поэтому перейдём сразу к лицедейству в жизни.
 Вот человек залез на банановое дерево, чтобы нарвать себе плодов для еды. Это могло бы продолжаться почти всю его  долгую или недолгую,  сытую или полуголодную жизнь. Он, может, и на банан бы лазить не стал, Но очень сильно кушать хочется!
 Это заметил хитрец из числа людей, считающих себя особо умными. И понял, что тут наблюдается явный непорядок. Почему выращенные природой плоды может съесть какой-то там имя рек задарма? И тут же бросился исправлять просчёт природы.
 Нет, он не бьёт его по рукам! Он старается донести до любителя бананов, что тот живёт неправильно и очень плохо, нарушая общепринятые в обществе законы. И начинает учить его: зачем тебе такой труд? Ты трижды в день лазишь на дерево, чтобы обеспечить себе пропитание. А почему бы не сделать по-другому? Почему не поступить умней?
 Нарви охапку бананов и продай их на базаре. На вырученные деньги ты купишь верёвку. У меня, естественно. Нет-нет, не для того чтобы повеситься!  С помощью этой верёвки ты за один подъём сумеешь спустить вниз две кучи. И снова продаёшь их.  И купишь у меня же тачку.  Теперь ты будешь возить бананы на рынок, а не таскать их на горбу.
Чувствуешь разницу? Твоя производительность в несколько раз повышается, а трудозатраты снижаются.  Вскоре ты сможешь купить у меня лестницу. Тогда тебе вообще не надо лазить на банан. Достаточно просто представить к любому дереву эту лестницу. Теперь ты начинаешь  большую торговлю.  Тебе надо нанять кого-нибудь из своего племени.
 Ты начнёшь платить ему одну денежку из десяти заработанных тобой.  И он тоже станет счастлив. А потом твой подопечный начнет платить еще одну денежку кому-нибудь другому из своего племени. И тот станет вместо него торговать на рынке.
И тогда ты сможешь лечь под пальму и, глядя на океан, где плещут волны  предаваться думам о том, как быстро растут твой бизнес и твой счет в моем банке, хозяин которого научил тебя жить.
А между делом, когда захочешь встряхнуться, тебя окружат самые красивые и добрые женщины. Потому что у тебя есть деньги. Женщины на всем свете любят их больше всего. Они так и говорят, что отдаются по любви! И все они твои! Теперь ты сможешь заниматься сексом под так долго мучавшим тебя бананом. И смотреть, как растут его плоды, ничего не делая и наслаждаясь жизнью в самом прямом смысле этого слова.
Согласись, Алекс, это красивая жизнь. И заметь, все делается на законном основании. Правда, законы придумали мы сами.
 Глупец Жан Жак Руссо назвал эго общественным договором, который, якобы, с одной стороны, удостоверен сильными мира сего, а с другой — всеми остальными. Хотя, наверное, это проще было бы назвать сговором сильных мира сего против бессильных этого же мира. А бессильные  это просто глупцы, которым можно вбить в голову всё, что угодно.
Вот цена истинного лицедейства и результата работы настоящего лицедея.  Он только что прочел вам монолог Гамлета Датского. А мы даже и не заметили, что это просто новая редакция все того рассуждения на тему «быть или не быть». Или как нажить кучу денег, ничего полезного не делая.
Вроде бы наш банкстер и не сказал ничего такого. Но каждые восемь из десяти денежек скоро будут в его кармане. Да и две оставшиеся последуют за ними вслед. Но ты уже усвоил, как  восемь денежек из чужого кармана попадут в твой. Согласись, что подобное лицедейство стоит любых расходов!
Посмотри, с какой жадностью смотрят эту сцену в исполнении разных лицедеев во всем мире! Потому, что все хотят разбогатеть, не потея. Желающим имя легион. Но зовутся они по серьезному счету глупцами.
P.S.  Для общего понимания моего бессвязного текста. Глупцами рождаются исключительно все. Но навсегда остаются ими те, кто не развивает ум и не ведает логики. Эти лица, или люди, как тебе угодно, обычно ничего не читают, т. е далеки от познания социологии, истории, психологии и еще доброго десятка наук, позволяющих определять ориентиры в жизни. А если даже и читают, то сильно не вникают.
Вот и в прошлый раз мне довелось услышать целую массу речей разных ораторов, выступавших тут, которые говорили о том, что они руководители человечества, без которых это самое человечество давно бы скопытилось.
 И говорили они так убедительно, что, представь, даже я поймал себя на том, что начинаю им верить. Правда, меня всё время сверлил один и тот же вопрос. Раз благодетели человечества именно они, а разрослось это самое человечество именно в силу хорошей жизни, которую создали все они же, не следует ли, именно с них спросить за то,  что человечество так непомерно разрослось? И наказать со всей строгостью, на которую они хотят осудить эту гибельно разбухшую биомассу?
 Актёрам на сцене вопросов не задают. Их встречают аплодисментами. Если они понравились. Или  кидают в них гнилые яблоки. Если они пришлись не по вкусу.  Учитывая, что яблоками не  закидали  никого, зато все выступавшие награждены, если не аплодисментами, так одобрительным шепотом, мы должны невольно прийти к выводу, что все они сыграли свою роль вполне прилично!»
Я аккуратно согнул послание Альфреда вчетверо и положил в карман. Затем я постарался себя настроить на прием мыслей, высказываемых собеседниками, как называют себя участники нашего клуба. Наверное, они все-таки говорили нечто представляющее большой интерес.
Но мне не удавалось собрать мысли и настроить их на происходящее в зале. Я все еще находился на предыдущем заседании, воспроизведенном со слов Клаузе. А поэтому только делал вид, что сосредоточенно слушаю. А сам ожидал перерыва на ленч, когда, наконец, можно покинуть зал и пообщаться с ним лично.
Мы отыскали уголок, еще не облюбованный никем, где можно спокойно поговорить, отгородившись от остального сообщества, хотя и пребываешь на виду. Я больше не смог терпеть и напрямую задал вопрос, который меня мучил давно и который затронул Альфред в своей записке.
— Друг мой, я давно и тщетно пытаюсь понять, почему народ позволяет собой управлять? Причем многие тысячи лет!
Альфред от души весело рассмеялся.
— Ах, Алекс. В каждом вопросе уже заложен ответ. За тысячелетия сложилась традиция, по которой одни должны управлять, а другие быть управляемыми. Посмотри вокруг. Многие ли вообще читали библию? А разные даты блюдут совершенно неистово, главный упор делая на то, что именно так поступали и их прадеды. А если коротко, то управляют нами, потому что мы это разрешаем.
—  Но неужели люди в массе совсем не понимают, что их используют для иных, чем объявлено целей?
— Боюсь, что очень мало кто понимает, кто, как и зачем ими вообще  манипулируют. Масса это такой агломерат, где если уж один дурак сказал нечто, остальные его непременно поддержат.  Это называется эффектом толпы. Ноль, умноженный на 10, все равно дает ноль. Но главное условие почвы для гипноза.
Он побарабанил пальцами по столу и отодвинул от себя тарелку с бутербродами. Зато, вооружившись стаканами, мы начали уничтожать апельсиновый сок. Альфред пил медленно, глоточками, словно намереваясь хорошенько промочить горло перед внушительным монологом. А затем сказал:
— Каждый человек, приходя в этот мир, напоминает лист чистой бумаги. Казалось бы, этот лист можно заполнить глубокими знаниями. Но… Чтобы написать, что-нибудь на чистом листе, нужен определенный инструментарий – карандаш, авторучка, печатная машинка. Для записи в мозг, тоже нужны определенные методы воздействия – заинтересовать ребенка, а если надо и наказать. Порой жестоко. Но главное, нужен хороший наставник, который бы определял, что и как следует изучать и вбирать в себя. Но где ж напастись столько умных людей!? 
 Я внимательно слушал его. Он формулировал мои мысли, которые давно одолевали меня.
  Кроме того, ум, развивал свою мысль Альфред, можно развить только двумя путями. Общаясь постоянно с умными людьми, которые, впрочем, не очень охотно общаются с глупцами. А также читая много действительно нужных книг. Сколько написано о книге. Книга  источник знания, книга учебник жизни. И даже не совсем уж понятное — книга куб совести!
Это всё определения разных писак, уж он не упомнит и их имен.  А, по его мнению, книга просто лучший тренажер мозга, без которого мышцы памяти и соображения растут хилыми и подвергаются дистрофии. В итоге люди остаются глупцами на всю жизни.
Впрочем, не стоит сбрасывать со счетов и то, что это очень выгодно внешним управляющим общества. Долгое время считалось, что народа в каждой стране должно становиться все больше. Для  защиты от соседей-врагов, которые способны сгубить ее. Началось своеобразное соревнование за то, чтобы иметь человеческих ресурсов чуть побольше, чем у потенциального врага. Но при этом управляющие человечеством много делали, чтобы, чтобы рос не ум массы. Но масса без ума.
Потому, что дурак это основа любого стабильного режима. Он не только сам глубоко верит каждому слову своего непосредственного управляющего. Но и готов морду побить и даже убить того, кто вставит словечко против.
А откуда взялась легенда, что у глупых нет времени, чтобы научиться читать и писать? Что всегда не хватает денег, чтобы купить тренажёр для головы в виде книги? Все из того же источника. А ты удивляешься, откуда среди нас столько элементарно не умеющих соображать людей?
Если с детства это не заложить, у этих людей просто атрофируется желание учиться. И зачем просто так, на ровном месте развивать и заставлять работать своё серое вещество? Если они и без этого умны и сообразительны! И у нас есть замечательные лицедеи, которые расскажут и покажут нам все! А заодно подтвердят, что вы самый умный.
Один бородатый пророк будущего, да и не он только, полагал, что достаточно, чтобы народ  взял власть в свои руки и убрал управляющих. И все тут же жадно устремится к познанию.
В начале прошлого века в целом ряде стран произошли революции. И власть объявили народной. И что? Ну, научились грамоте, достаточной, чтобы прочитать афишу на витрине и инструкцию по использованию мухобойки. Научились и писать. Настолько, чтобы поставить подпись под долговой распиской.
А в государстве, которое позиционировало себя, как самое читающее, если внимательно посчитать,  челюсть отвиснет: там была всего одна десятая процента тех, кто читал книги. И где теперь эти государства?
Как бы подводя итоги своим размышлениям и раздумьям, Альфред сказал очень тихо и с грустной улыбкой:
 — Ты знаешь, о чем думаю я в последнее время все чаще и чаще? Что при другом бы раскладе я мог бы стать художником, а ты писателем. Хотя я думаю, что быть писателем большая ответственность и очень сложно. Сначала их мысли ограничивали цензурой. А теперь вовсе не печатают без соизволения свыше. А вот те, кто его получил, думают про большие гонорары. Ты знаешь бразильрурского писателя Пеле? Правда? Его даже после уценки не покупают? Но зато издатели о нем пишут только в захлебывающихся от восторга  тонах. Великий! Неповторимый, Единственный! А в чем его неповторимость? А в признании, что его нет. И не было никогда. А от его имени действует секта джадеев из так называемой Гигамании, где обосновались эти одноборцы по перетягиванию власти на себя?
Они засылают своих эмиссаров в остальные миры, чтобы разъяснить человечеству, что оно живет в полном дерьме. И что выбраться из него не получится. Поскольку если умственно шевелиться, оно затягивает. А если лежать без движения, так все равно будешь в нем по уши.
Иначе говоря, человечеству не следует бороться ни с чем, ни против чего. А надо внимать им, как представителям древней цивилизации и делать, как они скажут.
 Господи, как мне надоело видеть все эти  полные платного энтузиазма лица! Вот что значит, если не повезло, так не повезло! 
СОЛИТОН 11    ПОЛНАЯ ПУТАНИЦА
Мы долго плутали между обломками жилых строений и зелёных насаждений, которые прежде их окружали. А потом вышли к какой-то деревушке, частично выжившей среди этого ада, оставившего после себя почти целыми всего несколько домов.  . К самому крайнему из них, на отшибе, нас и звал "маячок".
Деревушка или хутор скорее всего, была частью разбомблённой довольно большой деревни.  Об этом свидетельствовали обломки плетней, стекла, куски черепицы и обгорелых кирпичей, огрызки деревьев, некогда бывших плодородными. Их собратья, которым больше повезло, чернели  ветвями, как выгоревшие кресты, на собственных могилах.
Среди этого разрушения и запустения оставшиеся в "живых" несколько домов смотрелись оазисом жизни.  И выглядели уютными и аккуратными на фоне этого побоища. Однако я понимал, что не только нас мог бы привлечь уютный домишко. Тут вполне могли бы задержаться и солдаты, отставшие от своих частей, и дезертиры. Да и просто бандиты, готовы оборвать чужую жизнь за ломоть хлеба  и хрустящую денежную бумажку. Не говоря уже об обувке и одёжке, с которыми так легко расстаются мёртвые.
Я велел Лорине двигаться в пяти шагах позади меня и максимально контролировать всё, что происходит за нашими спинами.  Сам же, сосредоточившись, очень медленно двинулся вперёд, включив защиту и все свои энергетические локаторы на обнаружение возможных жильцов  в уцелевших домах.
 Мы тщательно просканировали все семь уцелевших домов перед тем, как  двинуться к восьмому, в который нас упрямо приглашал маячок.
В них, конечно, никого не оказалось. И хлюпающая на ветру ставня не являлась приманкой для простачков, готовых воспользоваться удобствами, а чудом уцелевшего фрагмента цивилизации.  Мы медленно описали большой круг вокруг пристанища нашего резидента. А зачем начали сужать спираль, всё ближе подбираясь к единственному входу в дом.
Строение выглядело весьма причудливо для сельской местности. Все окна в нём были наглухо заколочены. За исключением одного маленького оконца, в которое с трудом мог бы протиснуться человек средней комплекции. И опять наше обследование показало нулевой результат.
 — Да, тут, похоже, тоже никого нет,  — со вздохом облегчения констатировала Лорина, —  но мне всё это не нравится! У меня такое ощущение, что за нами кто-то следит. И хуже всего то, что я не могу понять, кто это! Похоже,  этот человек или люди способны закрывать своё сознание, не хуже, чем мы с тобой. Это мог бы сделать, наверное, только Вас-иф.  Других людей с подобными способностями на Теллуре быть просто не должно. Так, по крайней мере, обстояли дела, когда мы покидали планету. Тем более, это выглядит странно и, мне кажется, таит в себе какую-то опасность!
  Я полностью был согласен с ней. Я ощущал нечто подобное. Но мы прибыли сюда из далёкого далека совсем не для того, чтобы праздновать труса. Тем более, что мы так близко подошли к разгадке тайны исчезновения резидента. Она лежала буквально в нескольких шагах от нас. И я сказал Лорине.
 — Ты встанешь спиной вон к тому дереву. Это прикроет тебя сзади. И будешь "слушать" всё, что происходит вокруг. А я пойду вовнутрь.
И шагнул в сени. Осмотрел внимательно всё вокруг. И конечно, не обнаружив ничего подозрительного, сделал следующий шаг.
Комнаток в доме было всего три. Я торкнулся в первую по ходу пьесы, которую можно было бы назвать "Вторжение инопланетян". Но она оказалась закрыта. Ключ любезно, приглашающий войти и чувствовать себя как дома, как это бывает в плохих детективах, из замочной скважины не торчал.
Я заглянул в скважину. В комнате было светло. Видно, снарядом продырявило крышу. Но ничего более, заслуживающего внимания, мне увидеть не удалось.
 "Хорошо, сказал я себе, сначала заберу "маячок", если мне не повезёт на нечто большее, а потом взломаю дверь, чтобы не оставлять никаких вопросов. Я прошёл  мимо второй комнаты, тщательно оглядев её, в третью, куда меня настоятельно звал луч.
В углу рядом со столом я сразу нашёл маленькую коробочку с кристаллом. "Маячок"! Живой и действующий! Я сунул его в карман. И обшарил взглядом всё вокруг. Надеясь найти ещё что-нибудь интересное. Но понял, что больше находок не будет.
Самое неприятное в деле разведчика, на мой взгляд, это то, что, уходя, он должен возвращаться по прежним следам, не оставляя новых. А сворачивать работу  - ещё медленнее и тише, чем начинал её. Так что я с предельной осторожностью начал "отступление", которое провалилось так неожиданно, что я едва не потерял дар речи.
Всё, что оставалось мне, это вскрыть первую комнату. С каковой целью я и прихватил здоровый тесак, валявшийся на полу комнатушки, где я нашёл кристалл. Но дверь, когда я подошёл к ней, неожиданно открылась сама.
Впрочем,  вздрогнул я не от этого. На пороге стояла Лорина. И на ней был совсем не тот изысканный камуфляж, в котором она прибыла сюда.  На ней ладно сидела окровская форма, с соответствующими нашивками.
Я начал нервно шарить по карманам. Словно пытаясь найти в них нечто, что позволило бы изменить ситуацию в мою пользу.
 — Нет, Лео, нет!  — Сказало моё прекрасное видение.  — Если бы я хотела убить тебя, почему бы мне было не сделать это раньше? А что касается тебя, ты вообще не должен убивать! Тем более меня! Хотя бы потому, что я не нападаю на тебя и даже не оказываю сопротивление. Так что нам остаётся только одно  — поговорить! Я открою тебе свои мысли, читай!
 — Ты Лорина? — спросил я беззвучно.
 — Нет, Лео! Меня зовут Тусиана. Я её полный двойник.  — Прошелестело в моём мозгу.
  — Откуда же ты взялась?
 — Не те условия для обстоятельного разговора!  — Столь же резко возразила мне Тусиана.  — И у тебя есть полный двойник. Его имя Теяр. По-моему, между ним и Лориной, которую ты оставил у дерева прикрывать тылы, уже наступила фаза полного доверия друг к другу.  А вообще-то теперь нам надо быстрее убираться отсюда. Потому что тут в любой момент могут оказаться враги, наши общие враги. Я уже слышу подъезжающую машину.
 Она говорила столь убедительно и разумно, что в самой глубине моей души тут же возникла и начала быстро разрастаться мысль: я могу доверять ей. Мы вышли с ней на свежий воздух. Тусиана шла впереди, словно специально демонстрируя мне свою незащищенную спину.
И когда я увидел улыбающуюся Лорину, непринуждённо беседующую с человеком, не признать в котором меня, мог бы только слепой, я совершенно успокоился и понял, что это друзья: у Лорины был слишком тонкий нюх на друзей. Как и на врагов, впрочем.
 — А теперь, когда самый щекотливый шаг сделан,  — расцвела Тусиана улыбкой Лорины, — мы отправимся к нам в гости, поскольку для похода в гости к вам, соответствующие апартаменты пока не найдены. Отпразднуем ваше прибытие по-нашему, по-теллуриански. И проясним обстановку до конца.
 При этих словах Теяр взметнул левую бровь, как это делал я, сопровождая вопрос: все понятно. Отчего я неожиданно рассмеялся. 
Возражать тут было нечего. Мы с радостью приняли приглашение. И маленьким каре - впереди Лорина и Теяр, а сзади мы с Тусианой  — направились мы в жилище наших неожиданных двойников.
Мы отошли от дома шагов на пятьсот, когда Теяр указал на едва приметный холмик, почти не отличимый от остальной земли вокруг.
— Последнее пристанище Вас-Ива! — Пояснил Теяр. — После обстрела была воронка. Сейчас ямы после выстрелов глубокими не бывают. Снаряды должны взрываться, едва коснувшись земли. Тогда много осколков и много смертей. Это в добрые старые времена ветераны советовали скорее ложиться в только что возникшую воронку. Потому, что бомба два раза в одно и то же место не попадает. Теперь это пустой номер!
Я, конечно, понимал, что будь Вас-Ив жив, связь между Теллурой и Тиаманой не прервалась бы ни так резко, ни надолго. Но где-то подспудно, в самом дальнем краешке сознания тлела надежда, что существует чудо. И он еще жив. Теперь этот огонек затянулся золой.
Мы подошли к треугольному камню, лежавшему у узкого края могилы. Это был, наверное, тысячелетия шлифовавшийся морем кусок мрамора. Без единого следа контакта с человеком. Так что человек непосвященный вряд ли додумался бы, что тут кто-то погребен.
— Мы раскопали воронку вглубь. — Сообщила Тусиана. — Чтобы ни звери, ни люди не добрались до тела нашего друга. Камешек притащили с Понта Эвксинского…
Лорина огляделась в надежде найти хотя бы один цветок. Но ничего не обнаружила. Она нежно погладила камень рукой, едва слышно прошептав:
— Прости нас, родной! Мы ничего не могли сделать для тебя! Спи в миру, до нового пробуждения!
И мы двинулись дальше…
СОЛИТОН 12 
И ПЛОХОЙ ФИЛЬМ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЛЕЗНЫМ               
               (из дневников Вас-Ива)
Дневниками мои записи можно назвать только с большой натяжкой. Дневники - это записи о том, что сделано именно в этот день. А у меня тут скорее раздумье о целых месяцах моей жизни, а то и периодах. Но, будем считать, что это дневники.
26. 07. 03.  года от Исхода. Сегодня я проснулся очень поздно. И хотя пожаловаться, что не выспался, не могу, глаза решительно не хотели открываться. Мне было противно возвращаться в этот опустевший мир. Решил полежать ещё минут пяток с закрытыми глазами. А там наберусь силы воли, и встану. И тут до меня долетел разговор двух мужчин, видимо стоявших на улице недалеко от моего открытого окна.
 Первый голос: — Бузони  из Баха  сделал "Чакону"? Только это уже не «Чакона» Баха!
  Второй голос (с сарказмом): — Это какой Бузони? Тот, который монах?
Первый: — Монах?  Какой монах?
 Второй: — Из "графа Монте-Кристо".
Первый: —  В "Графе Монте-Кристо, сам граф и есть Бузони. Только аббат.
Второй:  — А зачем твой Бузони, что ты там говоришь, сделал из Баха?
Первый: — Он переложил скрипичную чакону Баха для исполнения на фортепиано?
Второй: — Зачем?
Первый: — Бузони хотел стать новатором.
Второй: — У него это получилось?
Первый: — До сих пор идут споры, хорошо это или плохо.
Второй : — Это и понятно! Размытыми пятнами, как Ван Гог, отрезавший себе в приступе безумия ухо, даже я мог бы писать! А разве не странно, что наследие этих людей  поражает своими размерами? И почти все они умерли в нищете? А слава заявилась к ним только после смерти?
Первый: —  Мне кажется, их славу можно сравнить с выпуском дополнительной эмиссии акций. Полотна великих, писавшихся годами, на рынке кончились, но нувориши тоже хотят иметь хотя бы толику богатства от картин гениев. И тут появляется целая индустрия «тонких ценителей и знатоков», готовых помочь им в этом. Они объявляют «серых мышек» гениями. А если у вас возникают возражения, то заявляют, что вы ничего не смыслите. Поскольку бездарей и среди ценителей во всех отраслях искусства всегда больше, чем людей со вкусом к таланту. Новых пророков поддерживают, объявляя их неординарными, а потом выдвигают в таланты. И даже в гении.
Второй: — Ты не заметил, как много искусно подмалеванных уродин красуется на страницах журналов? И их выдают за красавиц! Не то мир сошел с ума, не то полюса Земли поменялись местами! Красота не способна спасти мир. Ее саму нужно спасать! Потому, что ее уничтожают всеми мыслимыми способами. А ее место тут же занимает мерзость! Этакий гомосекс вместо любви! С одами однополым связям.
Первый: — Когда ширпотреб овладевает обществом в качестве искусства, мы получаем непроходимую глупость!
Я резко вскинул тело, сел на кровати, быстро встал и подошёл к окну. Двое молодых людей, медленно шли в сторону парка. На месте почти напротив моего окошка, где они недавно еще стояли, дотлевали два окурка, от  одного из которых еще тянулся вверх  быстро исчезающий сизый дымок, Посмотрев им вслед, я снова лёг и закрыл глаза.
 Они говорили почти то же самое, что я слышал от Эос. А она все-таки неплохой искусствовед. Да и сам я думал так же.
Эос! Горькое мое счастье! Когда я впервые увидел тебя, всё во мне запело. Жизнь моя – наконец-то! – начала обретать то, что я так долго ожидал. 
За несколько лет до того, как обосноваться в этом городке, я уже бывал тут. Маленький, всего тысяч на двадцать жителей, он весь состоял из игрушечных домиков, основательно упрятанных в листву деревьев, то ли прежнего леса, на месте которого он вырос, то ли посадками вокруг домиков, понастроенных тут его жителями. 
В обычные дни и днём, и вечером городишко был пуст.  На улице можно было встретить разве что туриста, случайно забредшего сюда. Не помню, чтобы часто доводилось видеть автомашины. Они тут появлялись, как с инопланетной тарелки. И тут же исчезали.
И люди тут днем не гуляли. Только по вечерам. Днем собирались разве что  на центральном базарчике города по воскресеньям, где с городских и пригородных грядок свозили самые лучшие, красивые, словно на выставку овощи и фрукты. И где шло оживленное общение и завязывались более близкие знакомства.
Мне впервые тут довелось увидеть весьма, на мой взгляд, оригинальную продажу арбузов. Их продавали только разрезанными на небольшие  куски. Почему? Этого мне так и не удалось выяснить. Ведь арбузы самые недорогие из ягод.
Ещё одно людное место — маленькая церквушка недалеко от границы. Здесь днем можно было насчитать аж пару десятков человек. Это покупатели из других городков, спешащие отовариться импортным барахлом. В Уже вовсю кипела подпольная торговля, организованная цыганами. 
Они сновали между несколькими государствами, соприкоснувшимися здесь. Пограничники делали вид, что их не замечают. Всего в двадцати шагах от церкви гордо заявлял о своем присутствии магазин "Конфискат". Тут торговали товаром, якобы, отобранным у контрабандистов. Но его никто не спешил приобрести. Он был чем-то вроде символа, что власти живут и здравствуют. И успешно борются с контрабандой. 
По совету своей знакомой я и сам отправился к церквушке купить недорогие американские джинсы.  Не знаю, как и чем мне удалось вызвать симпатию, но одноглазый цыган, судя по всему,  глава местного торгового  сообщества,  вызвался лично обслужить меня.
Он шесть раз бегал через границу с джинсами, в которые я все не мог по его совету "наглухо втиснуться", иначе они будут плохо сидеть. В самый последний раз я обнаружил, что эти джинсы без заклепок и лейбла.
 — Заклёпки? — Сказал цыган. — Да мы тебе любые поставим!
Это сильно меня охладило.  От дальнейшей примерки я категорически отказался,  чем сильно разочаровал одноглазого.  Мы договорились, что на завтра он лучше подготовится. Но я больше к церкви не ходил.
Вот в этот городишко я и попросился на жительство,  когда мне предложили стать резидентом, а наши покидали Теллуру. Для передачи сведений о том, что происходит на Теллуре. Я сдуру согласился взять всё это на свою глупую голову. Да много ли может понимать человек, когда ему всего двадцать лет?
Меня поселили в очень красивом месте Ужа. В шикарном домике, стоящем в старом саду, окаймленном синим-синим небом. От его фасада веяло стариной. И как оказалось, ему и на самом деле почти  два века. Хотя внутри «старичок» был буквально нашинкован всевозможными современными удобствами. И всего в полста метрах от леса.
Мне бы жить да радоваться. А я почувствовал себя одиноким и брошенным на произвол судьбы. И даже представить не мог, какими должны быть эти самые сведения, которые мне следовало передавать? Где и как я их должен брать?
Я бродил, не зная, куда себя девать. Так меня и занесло в кинотеатр, где я решил прикончить пару часов своих бесполезных раздумий и сомнений.
Фильм был, откровенно говоря, ни о чем. Стряпня, которую в Голливуде делают за неделю. Впрочем, иногда и плохие фильмы бывают полезны. И это происходит тогда, когда ты этого совсем не ждешь.
Потому, что тут-то мы познакомились. Оказались соседями по креслам в десятом ряду партера.  Прямо перед Эос (имя, я понятно, потом узнал) сидел высокий детина. На голове его к тому же красовалась шевелюра невероятных размеров, заслоняя большую часть экрана. 
Бедняжка крутилась вправо и влево, силясь уловить происходящее на экране.  Я понял, что это у неё плохо получается.  И шепнул ей на ушко,  предлагая поменяться местами,  поскольку передо мной сидела невысокая женщина с мальчишеской стрижкой.
Я даже в темноте разглядел благодарность, блеснувшую в её глазах.  Мы, согнувшись, поменялись местами, чтобы не вызывать недовольство других зрителей.  И досмотрели этот невзрачный фильм до самого конца. А потом мы вышли - она впереди, я за ней.  И тут я спросил тихонько:
 —  Ну как, удалось разглядеть сюжет?
 Она обернулась ко мне. Ее улыбка в слабоосвещенном зале показалась мне солнечным лучиком. Моя недавняя соседка рассыпалась звонким смехом:
—  Честно говоря, сюжета мне что-то обнаружить не удалось!  Да я вас ещё не поблагодарила за оказанную мне любезность!
Такой ничего не значащий обмен фразами. Зато дальше мы уже как-то само собой разумеющееся продолжили путь вместе. Как два старых знакомых. И чем больше я слушал и смотрел на неё,  тем больше мне хотелось,  чтобы наша прогулка не кончалась никогда.
Она была среднего росточка, стройная и очень красивая девушка. По крайней мере, с моей точки зрения. Это-то, я, конечно, рассмотрел  даже в темноте кинотеатра. Но при свете дня она оказалась еще прекраснее. Говорила и отвечала на вопросы моя соседка быстро и четко. Это свидетельствовало, что ее компьютер – так я называю голову – работает на высоких скоростях.
 Ну, увы,  всё хорошее кончается очень быстро.  Особенно если городок мал. Мы остановились перед дверью  калитки,  ведущий к скромному одноэтажному домику,  утопающему в зелени.
 —  Ну вот!  —  Сказала она и вновь расцвела своей яркой солнечной улыбкой,  —  я пришла.  Спасибо что проводили и всё такое прочее...
Но после столь решительного заявления она  не бросилась стрелой в дом,  а словно ждала, что и я скажу на прощание пару добрых слов.  Я понял,  что надо решаться. И немедленно! Судьба не всегда бывает так щедра. Упустишь момент – и следующий, возможно, не подвернется никогда.
 —  Мне хотелось бы проводить вас сюда ещё разок!  —  сказал, глядя ей прямо в глаза.  —  Но для этого надо вас пригласить на свидание.  Вы будет сильно возражать?
 —  Нет!  —  расцвела она улыбкой опять. — Только чуть-чуть!  Как того требует скромность и благовоспитанность, которая так ценилась в старые добрые времена и почти не котируются сегодня!
  Когда мы встретились на следующий день, я решил повести её в знаменитый подземный ресторан города. Во всех нас, наверное, есть это стремление щегольнуть перед женщиной, которая нам нравится.
Он находился в скальной пещере. Здесь было  прохладно даже в жару. В воздухе реяли не то какие-то испарения, не то туман, наподобие лондонского.   Посетителей за столами, можно было разглядеть сквозь этот флер, только основательно присматриваясь. Тут всегда подавали прекрасное сухое вино. И непременно под звуки живой скрипки.
Мы смаковали вино глоточками, закусывали чудесными фруктами. И хотя скрипка попала явно не в руки Хейфеца, "Цыганские напевы" Сарасате скрипач извлекал из инструмента достаточно неплохо, не вызывая неудовольствия у посетителей.
Нам было очень хорошо. Мы оба чувствовали, как между нами возникла и начала упрочняться невидимая связь. Она очень заинтересованно, ненавязчиво и тонко старалась узнать от меня обо мне же. Я отвечал со всей откровенностью. Впрочем, вру - не со всей – я огибал тему своих возможностей, полагая, что ей об этом знать пока ни к чему. И осторожно контратаковал ее вопросами, интересующими меня.
 Она эти контратаки принимала спокойно. И охотно рассказывала о себе. Ее семья жила в городе в ста километрах отсюда. Отец, инженер конструкторского отдела, в ней души не чаял. И часто потакал втайне от матери. Впрочем, мать делала тоже самое.
Мать и отец, не скрывая своих чувств, любили друг друга. И свою единственную дочь, которая платила им взаимностью. Это была счастливая семья. Но три года назад в дом пришло несчастье. Отец был убит, когда возвращался с работы поздним вечером. Его работа допоздна была связана с каким-то изобретением.
— Вот выложу все в патент, — приговаривал он, — и денег у нас куры клевать не успеют!
Его убили ножом в спину. На темной безлюдной улице. Полиция никого не нашла. Об изобретении, как сообщили на предприятии, им ничего не известно. То ли покойный к нему и не приступал, то ли оно было похищено. И не исключено теми, кто подослал убийцу. Поскольку врагов у отца не было. Ей тогда было всего пятнадцать. Год назад мать отправила ее в Уж. Но это уже другая история.
В это время из-за столика неподалеку, где сидели трое, мужчин поднялся один из них, лет двадцати пяти и вразвалочку подошел к нашему столу.
— Пойдем танцевать! — Командирским тоном объявил он Эос. — Ты похожа на цыганку. Эта музыка как раз для танца с тобой!
Напрасно Эос пыталась объяснить, что она не танцует. Наглец, не обращая на меня внимания, схватил девушку за руку.
 — Когда приглашает, защитник Родины, ему никто не смеет отказаться!
— Девушка сказала же тебе, что не танцует! — решил поставить точку в «приглашении» на танец я.
— Что ты сказал? Ты кому это сказал? Я остановил его кулак у самого своего лица, куда он целил.
И, поднимаясь, крепко взял его за руку, и выкрутил ее. Одновременно послав в его голову сильный успокоительный посыл. Он обмяк. Я стиснул руку обидчика и повел его к столу, где сидели дружки «защитника». По дороге я почти ласково объяснил ему, что если девушка не хочет танцевать, значит, у нее есть на это причины.
 Парни при моем приближении повскакивали. Но я им коротко бросил, что все в порядке и внушил, чтобы они не искали неприятностей. Иначе мне пришлось бы применить куда более серьезные способы воздействия.
 — Ты знаешь, что я с вами обоими сделаю?
Я не стал выяснять его планы в отношении нас, а усадил любителя цыганских танцев за стол. И вернулся назад. Эос была встревожена. Я постарался успокоить ее. Но взгляды, которые метала в нашу сторону эта компания, явно выбивали ее из равновесия.
Все понятно! Вечер тут безнадежно испорчен! Я положил плату на стол, и, взяв Эос под руку и слегка прижав ее к себе, демонстративно вывел из зала.
Я почувствовал, как напряглась ее рука, когда мы проходили мимо столика «танцора». Эос, явно нервничала. Только когда мы отошли от ресторана на значительное расстояние, и,  заметив, что за нами никто не увязался, она успокоилась.
Я сказал ей, что этот псих в шайке главный. А когда вожак терпит поражение, то стая держится от его победителя на почтенном расстоянии. Она кивнула. Но от прогулки отказалась, сказав, что хочет домой. 
— А почему тебя назвали Эос? — спросил я по дороге.
— Мама моя гречанка. Она была — да и сейчас еще — красивая женщина. Она родила меня утром, на заре, и посчитала, что и я удивительная красавица. Поэтому назвала в честь греческой богини утренней зари. Жаль, что не оправдала ее ожиданий. И не достойна такого имени!
— Ну, тут мы с тобой не сойдемся во мнении. Если кто-то имеет право на звание утренней зари, так это ты! – Категорически заявил я.
— Вот и хорошо! — рассмеялась она впервые после инцидента. — Теперь у меня противников целых два!
 В Уже, как я уже говорил, транспорт не нужен – настолько он мал. И мы опять слишком быстро дошли до дома Эос. По моему мнению.
Эос потупила глаза:
— Может, зайдешь в гости? Дома есть отличный чай, вино тоже, кстати. К тому же я испортила тебе вечер…
— Ты ничего мне не испортила! Но удобно ли заявиться в такое время к тебе? Это может не понравиться другим домочадцам!
 Она обезоружила меня тем, что домочадцам это будет очень приятно. Впрочем, дом не выглядел сильно обитаемым, только где-то в глубине светился огонек. Так оно и оказалось. Скоро все мне стало ясно.
Восемь месяцев назад. Элина, мать Эос, получила сообщение, что ее сестра Анис находится в тяжелом состоянии. Семейный совет был недолгим. Ехать нужно. И ехать придется Эос, взяв академический отпуск. Поскольку работа матери, единственный источник существования обоих с тех пор как погиб отец,
Так Эос оказалась в этом городе. У тетки была последняя четвертая стадия рака желудка. Иногда ей удавалось быстрыми глотками выпить немного сока. Но чаще желудок отвергал и его. Голод и сильные боли быстро точили еще нестарую женщину.
 Обрадованная приезду племянницы, она не капризничала. Держалась мужественно. И даже успела завещать ей свой домик, единственной хозяйкой которого теперь стала Эос. И где с тех пор живет одна.
— Я подала объявление о продаже. Что мне тут делать одной?
Да, уже не одной, подумал я, но ничего не сказал вслух. Я нежно привлек девушку к себе и, едва касаясь ее губ, начал целовать. Она сначала не отзывалась никак. Но вот, вроде бы  губы приоткрывшись навстречу мне, и я почувствовал их чудесный необычный вкус. Господи, как же сладок первый поцелуй любимой!
Потом мы медленно потягивали вино и чай, поцелуи, с каждым разом становились все дольше. И мы все более и более входили во вкус.
А едва на землю снизошла известная сводница ночь, мы оказались в одной постели. Она вскрикнула, когда наши тела соединились. И лежала, до окончания нашего первого слияния, не шевелясь. Но едва я откинулся в сторону, отвернувшись к стене, заплакала. Она и плакала красиво. Тело ее чуть вздрагивало, а слезы, как жемчужины катились по щекам.
— Мне однокурсница в колледже говорила, что нехорошо в мои годы быть девственницей! Мне так стыдно, что я ничего не умею!
— Нет, — возразил я, — ты даже не знаешь, какой подарок ты мне сделала. Кстати, и у меня до тебя никого не было. Но я думаю, мы научимся всему. Мы хорошие ученики. Ведь правда же?
Потом мы как-то незаметно перешли к ее учебе. И она сказала, что с удовольствием бы работала с искусством XIV – XIX веков. Вплоть до импрессионистов, с появлением которых искусство, кажется, приказало долго жить!
 — Почему-то,  — она, пригубив, поставила бокал на стол, —  в сегодняшнем в искусстве я не вижу той проникновенности, которая была присуща ему в прошлые времёна. Грубость, похоть, скудоумие, набор стандартных приемов - неужели это и есть мир нынешнего человека?
Я кивнул, как бы в подтверждение ее слов. И добавил:
 — Это еще и потому, что современные художники отдают себе отчёт, что всё уже сделано до них. А у них впереди ничего, кроме рэпа. В разных видах искусства и жанрах.
— Я часто рассуждаю над этим! — задумчиво сказала она. — Глупо, конечно, утверждать, что Тициану,  Иванову и даже Леонардо да Винчи было не по силам написать такие шедевры, как "Чёрный квадрат" или "Хоровод". Или ещё что-нибудь столь же выдающееся. Но они ведь этого не делали!
— Да! — Я охотно согласился с ней. — Просто, во времена Паганини еще не возникла плеяда нынешних маститых критиков, мнение которых формируется в независимой тени банков. И поэтому у них не было возможности разъяснить человечеству, что это современное искусство своими корнями уходит в глубокую древность, к эпохе троглодитов. И что «рецепт» изготовления подобных шедевров был безвозвратно утерян. И совершенно неожиданно найден импрессионистами на сломе веков. Впрочем, теперь уже и импрессионизм недосягаемая высота.
— И лучшие из этих критиков, — с возмущением продолжила она, — сумели убедить мир, что одно произведение импрессионистов стоит всех полотен Рафаэля с его кукольными мадоннами. Ну, по крайней мере, должно котироваться по тем же ценам. Не говоря уже о Рубенсе, чьи массивные формы вообще больше напоминают собой лавку мясника, чем галерею чувственных образов. — Она задумчиво уставилась на полупустой бокал — Мир тогда еще не был готов признать, что не отличает великое от низменного, стряпню от высокого новаторства. Потому что не знал об этом ровным счетом ничего. И даже не предполагал, что рынок возникнет как раз к появлению авангарда.
— Нет, все проще, — сказал я, — Авангард, по-моему, нечто вроде эмиссии дополнительных акций гениев. Им занимается Общество Обладателей Произведений Искусства. Для увеличения уставного капитала. Ну, пришлось, что ж делать, раз золото скифов и Возрождение с классицизмом уже растащили по частным коллекциям. Остались «раскопки» в верхних слоях!
 В тот вечер во мне проснулся поэт. Я снова начал писать стихи после долгого перерыва.

Ты вошла, моя цунами,
В мир мой тусклый, без желаний,
С кровоточащими снами
Неназначенных свиданий,
Упорядоченной лавой
Непредсказанных событий.
Вся как сладкая отрава –
Слаще чем, тем ядовитей.
Мне твой смех зеленоглазый –
Катастрофа в десять баллов,
Разметавшаяся разом
В стенах падающих залов.
Я губами губ касаюсь –
Каждый нерв поёт и плачет.
Как я жил, не понимаю
Без терзающей удачи!
Наше странное знакомство,
Как редчайшей книги главы.
Кроме лжи и вероломства,
В ней на всё имеешь право.
В нашей встрече неслучайной
От невзрачности лекарство.
Раскрывайся, словно, тайна,
Приходи, бери и властвуй!
 На следующий день я отважился показать их моей зорьке. Она посчитала их хорошими. А когда я попытался отобрать их, чтобы сжечь, она рассердилась не на шутку.
 — Ну, знаешь ли! — Возмутилась моя красавица. — Мне не каждый день пишут стихи. Убери руки, подарки не отбирают!
 Пришлось смириться!

ВОЗМУЩЕНИЕ ВТОРОЕ
ПРЕДАННОЕ ЗАБВЕНИЕ
СОЛИТОН 13 
ОБВИНЕНИЕ
Стол к вечернему ужину был сервирован. Быстро, но скудно. Да и с чего бы ему быть иным? Вокруг шла война.  А мы находились на каком-то маленьком островке, который она обошла случайно. Теяр наполнил бокалы вином. Я положила на стол переданный мне дневник Вас-Ива.
 — Я вижу — сказал, улыбаясь Теяр, кивнув в мою сторону, — что Лорина готова отпраздновать нашу встречу. С прибытием, родственники! И за знакомство!
 Мы проглотили содержимое бокалов. Но оно не развязало нам языки. А наоборот сковало их. Мы просто не знали, с чего начать. В комнате повисла какая-то грустная тишина.
 — Что-то невеселое у нас сегодня застолье! — Констатировал он, когда мы в полной тишине медленно осушили свои бокалы.
 — Не стоит лишний раз подчёркивать, какой ты умный! — неожиданно раздалось в наших головах. — Никто в этом и не сомневается, учитывая твои многочисленные жизни, которые ты  даже и не прожил! Поскольку это жизни Леонарда.
 — Это Геотан – новый дух Теллуры. — Представил нас Теяр и немного поиронизировал: — сегодня Дух не в духе. А что собственно тебе не нравится, Дух? Что мы не поубивали друг друга в самый первый момент встречи? — Сказал он уже, сгенерировав в пространство мысль.
 — Да ты объясни, что к чему и как вы появились на свет, и всё напряжение сразу же спадёт! — вновь прошелестел голос в наших мозгах.
 — Слушаюсь и повинуюсь, о Дух! Ты самый мудрый на свете!— И Теяр, уставившись в бокал с вином, который успел наполнить вновь, словно ища поддержки на его донышке, начал рассказ.
Когда Геотан "принял" Теллуру в «управление», он начал искать союзников и помощников для выполнения той задачи, которая была на него возложена. Но не нашел ни тех, ни других, за исключением одного-единственного теллурианина. Вас-Ива, как вы понимаете! И двух сотен слабеньких сигналов, свидетельствующих, что ещё остались люди, информационно - энергетическую систему которых можно довести до требуемого уровня. И, что, увы, это всё!
Анализируя состояние дел на Земле, Геотан обнаружил, что подавляющее большинство людей покинуло планету, находясь исключительно на уровне электронного существования души. Но несколько сотен было и тех, кто уходил на Тиаману непосредственно из физического тела.
С помощью Вас-Ива он индинтифицировал их останки, восстановил физическую оболочку, которая уже начала разлагаться, включая и мозг. Операция эта, заметил вскользь Теяр, энергетически очень дорогая. Но особого выбора у Геотана не было.
Затем по матрицам восстановленных тел, Геотан начал лепить матрицы душ, которые жили в этих телах. И когда третья матрица дыхания скрепила их, вновь ожили люди, которые когда-то жили тут.
В частности, в домике на берегу моря он нашел два тела, мёртвой хваткой обнимавших друг друга. Это, как вы должны догадаться,  были ваши тела, Лео и Лорина!
Геотан дал им новые имена, оставив в их генетической памяти всю историю предыдущих владельцев.
 — Таким образом, мы с Тусианой,  — завершил свой рассказ Теяр, — являемся вашими полными двойниками. За исключением имён разумеется. Хотя с точки зрения даже механических компьютерных технологий ваше неожиданное возвращение может вызвать сбои в матрице Теллуры.
Подключившийся тут Геотан, заявил, что рад нашему прибытию. Он пообещал сделать все, чтобы сбои не произошли. Он считал, что наше присутствие тут позволит лучше и быстрее осуществить задачи, на которые он до сих пор не посмел замахнуться. Нам только следует привыкнуть к факту, что дело обстоит так и не может обстоять уже никак иначе. Вот, пожалуй, и всё.
Хотя, впрочем, не совсем. Геотан вдвое увеличил у Теяра и Тусианы и других «восставших из мёртвых» теллуриан дальность и скорость чтения мыслей других людей. А также значительно усилил и сделал гибкой защиту энергетическим колпаком. Все эти его подарки этим людям автоматически становятся и нашими.
Я, закрывшись ладонью, сквозь пальцы, чтобы не быть навязчивой, рассматривала Тусиану. Вот она откинула взмахом головы волосы назад. Вот наклонила голову, превратившись в полное внимание, слушая Теяра. А вот она расцветает улыбкой. 
И это совсем не чужие мне жесты, сосредоточенность, улыбка. Это все моё. И надо честно признать, до чего же она, хороша! То есть, я, разумеется.  Не каждый день удается увидеть себя не в зеркале, а со стороны – вживую.
Теперь я лучше понимаю, почему Лео так страстно любит меня. И глядя, как Лео вертит головой из ее стороны в мою, я считываю его мысли, которые он забыл прикрыть, что и он очарован и удивлен.
 Потом я также рассматриваю Теяра, который точная копия Лео. Во мне все сильнее бьется мысль, что лучшей пары вряд ли можно было бы придумать.
— Ну и чем вы тут занимались до нашего прибытия? — Я решительно рву повисшую было за столом тишину.
— Чем-чем… — Тусиана, похоже рассердилась. — Война идет! Братья убивают братьев! Дожили!
— Людей, у которых закрыт вход для знаний и чувств, легко оболванить и натравить друг на друга.  И заставить убивать друг друга.  —  Грустно прошептал Теяр. — Из ста слабоумных никак не создать одного мыслителя!
  — Простите, — я прервала опять возникшую паузу, — мы-то с Лео тут, потому что нам нужно было выяснить судьбу Вас-Ива.  А вы-то что с Теяром тут делаете?
 — А что тут можно еще делать? — натянуто рассмеялась Тусиана (Точно так же, как смеюсь в подобных случаях я!). — Это в спальне как в спальне! А на войне всегда как на войне! Убивают, понятно, и стараются не отбросить копыта сами!
 — Но вы, — наверное, моё лицо выражало полное удивление, — ведь на вас запрет!?
Лицо Тусианы пошло красными пятнами.
— Моя драгоценная alter еgo! — Выдавила она сквозь зубы, глубоко вдыхая воздух, как это делают люди, когда пытаются успокоиться. — Я давно хотела тебе задать пару вопросов, но там это было не к месту. Ты никогда не задумывалась, во имя чего Ашока отдал свою бессмертную душу, чтобы Теллура не превратилась в еще один мертвый параллельный мир без признаков разума?
 — Он любил эту планету, — как можно мягче ответила я, предчувствуя, что это только начало атаки со стороны Тусианы.
 — Ты хочешь сказать, что в природе существует особая привязанность к мёртвому камню только потому, что он плавает в космосе? Неужели ради такой привязанности можно взять и отказаться от своей живой души? И даже не иметь возможности видеть параболы, которые описывает это мёртвое яйцо? Мне кажется, что-то тут не так! Что это сомнительный мотив! Неужели вам это никогда не приходило в голову?
 — Но ведь,  — неуверенно начал Лео, — в своём последнем послании он прямо благословил наш Исход. И даже подсказал, как его следует лучше осуществить.
 — Фейнанг - телепатическое письмо, которое послал вам Ашока напоследок, выполнив свою задачу, как и положено, исчез. Но Ноос сохранил его содержание. Мы с Теяром несколько раз прослушали его. И пришли к одному и тому же выводу. Ашока совсем не хотел, чтобы вы покидали Теллуру.
Он страстно желал одного, чтобы вы поняли: Теллура ваш родной дом. И он оставляет его вам ценой своей бессмертной души не как музей, в который можно наведаться и посмотреть экспонаты, А как родной очаг, который надо очистить от всей грязи и нечисти, накопившийся тут за тринадцать с половиной тысяч лет. И создать условия для торжества самой идеи Человека, которая была определена ему Творцом.
И я, честно говоря, не могу понять, что вас заставляло думать иначе? Дало ли знать о себе лицемерие общества, в котором вы жили, беззастенчиво приправленное цинизмом, и отложившее отпечаток и на вас? Вы ведь многие сотни лет прожили в этом страшном социуме, где в последние годы лицемерие настолько зашкаливало голос разума, что следовало бы уже говорить о раздвоении личности, И даже шизофрении. Или это была идея-фикс, убежать, спасая себя и  цивилизацию?
Но ведь тебе-то, Лео, лучше, чем кому бы то ни было известно, что в бегстве спасения нет. Ашока именно с этой целью отправлял тебя в предыдущий мир, чтобы ты своими глазами увидел и убедился, в этом. И все же ты не понял, зачем он посылал тебя туда?
 В моей душе начал происходить какой-то переворот. Я смотрела на свою двойняшку, а видела живого Ашоку. Всегда изысканно галантного, с глазами, лучащимися добром и светом, скупого на назидания, всегда готового прийти на помощь, даже если его не звали. В какое-то мгновение мне показалось, что я раскрыла тайну, почему Ашока отказался от физического тела.
И словно читая мои мысли, Тусиана, гневно бросила:
 — Ашока был воин. При жизни он шёл в первых рядах своей армии и собственной рукой поражал врагов! А вы не знали? Но, к сожалению, он убедился, что и первые, так называемые неизвестные, которых, помимо него, уже вскоре было не восемь, а несколько десятков тысяч, которых он объединил в обществе Девяти Неизвестных, больше всего на свете трясутся за свою душу, подобно престарелой девственнице, обеспокоенной своей дефлорацией, на которую никто и не покушался! Вот тогда, я думаю, он и отказался от тела!
Вот ты, Лео! Неужели тебе никогда не приходило в голову, что тебе нагло лгут? Разве ты рождался каждый раз только для того чтобы тебя убили? Или даже, если повезёт, умереть естественным путём? Или, в конце концов, для бегства из реалии?
Я видела, как нервно бегают желваки по скулами Лео. Но он, опустив голову, молчал. А Тусиана возвысила голос.
 — Тринадцать с половиной тысяч лет тому назад мерзкая программа, решившая внести коррективы в издании Человеческой Редакции Творца, старательно обучала наших предков: не преследуйте и не убивайте каинов, обагривших руки вашей кровью. Но этого оказалось мало. И тогда появилась мощная заповедь "Не убий!", которая уже в веках волей - неволей должна была стать защитой убийц от тех, кто имел право на Возмездие и Воздаяние.
 — Вы интересовалась, чем мы тут занимаемся? Хорошо! Но давай по порядку. Ты получила дневник Вас - Ива. Вы прибыли за отчётом о его работе? Прекрасно! Вы много почерпнете из записей!
А потом она сказала, что есть вопрос ко мне. Понимаю ли я,  что бы произошло, если бы тогда в кабинете Фареша, вместо того, чтобы трепетать от мысли об убийстве проходимца, я довела бы дело до конца? Сознаю ли я, что не была бы покалечена настолько, что ни Ноос Теллуры, ни Ноос Тиаманы не смог принять мою душу посмертно?
 А потом она повернулась к Лео. И для него у нее нашелся вопрос. Понимает ли мой муж, что он вполне сознательно содействовал убийству Фареша? Ведь ни о каком угле падения и отражения там и речи быть не могло. Он специально настроил защиту так, чтобы пуля попала Фарешу в сердце. Не считает ли он все-таки себя немножко убийцей?
Обескураженные вопросами, мы, молча, допили вино и разошлись по углам землянки.
СОЛИТОН 14 
МАРШАЛ ПО ИМЕНИ СЕРЖАНТ
Машина остановилась перед зданием, которое я принял за отель. И, как оказалось впоследствии, не ошибся.  В самолёте, который взял меня сюда, я проспал почти полтора часа.  И поэтому чувствовал себя бодрым и свежим.  Джо,  как представился человек, встретивший меня в аэропорту, буквально за локоток отвёл меня к машине.  И вот я здесь.
 Мы поднялись на лифте на 14 этаж, где располагался конференц-зал, и Джо,  открыв дверь предбанника, приложил руку к груди  и с дежурной улыбкой сообщил:
 — На этом мои функции закончены!  Разрешите пожелать вам всего лучшего!
Я кивнул ему.  И огляделся.  В холле в разных позах и местах находилась свыше двух дюжин человек.  Глядя на их лица, накаченные мышцы  и оружие, хорошо обозначенное под левым плечом, я понял, это охрана, расположившаяся двумя рядами вдоль ковровой дорожки к дверям.  Они в свою очередь оглядели меня и обменялись взглядами, из которых вытекало, что я, пожалуй, никакой опасности не представляю.
Ещё через мгновение дверь зала открылась, и оттуда вышел высокий лысый человек в сером костюме.  Он был настолько худ, что казалось, будто кожа лица непосредственно приклеена к черепу и костям кистей рук.  Клея, впрочем, не пожалели.  Не обращая внимания на охрану, часть которой вальяжно разлеглась в креслах, а другая полусидела на подоконниках окон, он прямо направился ко мне.
  Не говоря ни слова, он кивнул мне в знак приветствия и рукой указал на дверь.
 Пока он закрывал за нами дверь, я огляделся. Передо мной полукругом амфитеатра расположились столы, очень  компактные, удобные, оснащённые ноутбуками, блокнотами для записей  и ручками.   Передо мной, как я понимал, сидели свыше ста богатейших людей Земли!
Честно говоря, я никогда прежде не предполагал, что мне удастся увидеть  сразу столько властителей, для которых всё остальное человечество  всего лишь марионетки. Хотя если уж совсем честно, я и видел то всего-навсего одного, который помимо прочего владеет ещё и компьютерным концерном, в котором я сегодня руковожу разработкой искусственного интеллекта.
 — Позвольте представить, господа, —  раздался над аудиторией медный баритон костлявого, приведшего меня сюда,  неожиданный для столь утлого тела,  — Серж Маршал, Генеральный руководитель проекта «Силаменс» корпорации  «IQ Eletronics»  которому мы все признательны за то, что он нашел для нас время!
 Сто с чем-то пар глаз молчаливо уставились на меня, словно пытаясь проникнуть под черепную коробку и посмотреть, что в ней. Впрочем, тишина длилась буквально мгновение. А следующее я услышал скрипучий голос:
 — Это правда, господин Маршал, что ваше полное имя Сержант?
 — Да, господа! Мой покойный отец всю жизнь прослужил в армии. И даже  выйдя в отставку, он ввёл в семье  порядки, весьма напоминающие военные. Когда родился я, моя покойная мать предложил отцу назвать меня Сержем.  Отец по-своему, но очень любил ее и уважал её мнение. Поэтому он согласился, но с небольшой поправкой — чтобы полное имя моё было Сержант.  Однако все для краткости зовут меня Сержем. И охотно я откликаюсь на это имя.
 —  Да-а-а! — многозначительно проскрипел подобием смеха всё тот же господин.  — Вы прошли славный путь от сержанта то маршала компьютерного фронта! Какое  образование Вы получили?
 —  Я имею научные звания в  таких областях, как математика, философия, психология.  Читал лекцию в университетах по математике, эстетике, этике, логике  и общей психологии.
 —  Говорят, на ваши лекции студенты сбегали с других занятий?
 — О! Я вижу, от вас ничего невозможно скрыть! Но признаюсь, что никогда не отмечал посещаемость моих лекций студентами.  И уж тем более не вёл бухгалтерии: больше ли присутствует в аудитории слушателей или меньше.
Пару раз руководство университета Футурологии выражало недоумение, почему на моих лекциях сидят студенты, которые должны находиться в других аудиториях? И даже пыталось выяснить, почему это происходит?  И что удивительно, именно у меня,
Я же предложил спросить об этом самих студентов. Ребята, которых «уличили» в нелегальном посещении моих лекций, сообщили, что они приходят сюда, потому что им тут интересно. И совсем не интересно там, где им положено быть.
Претензий ко мне с тех пор больше не возникало. А год спустя после этого инцидента я начал работать в лаборатории концерна, которым нынче руковожу. Но я эту часть преднамеренно опускаю. Это им, наверняка, и без меня известно.
 — А через два года вы уже  руководитель! Неплохой рывок!
— Так уж получилось! — Я стараюсь изобразить хоть какое-то подобие скромности. А сам думаю, что так просто ничего никогда не получается. Я сильно позаботился об этом. Мне и моим сотрудникам, которые хотели именно меня видеть своим руководителем, пришлось освоить профессию хакера. Во всех тонкостях. Чтобы пробраться незамеченным в компьютерную  сеть корпорации.
Нет, я ничего не хотел украсть. Меня интересовало, что думает обо мне «банкоматы» корпорации. Её финансовое руководство, если быть точным,  с момента как я стал соискателем на должность руководителя. И тут выяснилось, что я на втором месте. А на первом, значится, мой заклятый друг Мойшер.
Если бы речь шла просто о должности или о деньгах, я бы плюнул. Не говоря о славе и почестях, которыми всегда пренебрегал.
Но вся моя команда, сосредоточенная к тому времени в корпорации, прекрасно понимала, что речь, возможно, идёт о судьбах мира. И что фанатика и научного идиота, каким является Мойшер, допускать к рулю управления нельзя. Разве что если тебя знобит от  сильного желания вселенской катастрофы.
 Вскрытые мною записи о предпочтениях совета, помогли создать самый лучший план. С этого момента на компьютеры владельцев контрольного пакета акций обрушилась лавина сторонней информации. Насколько будет лучше, если  научным главой корпорации станет Мойшер. Да, он стар. Но у него высокая квалификация. А главное, он готов поделиться с остальным компьютерным содружеством. В лице других корпорации. И как, благодаря этому, весь цифровой мир совершит рывок вперёд.
 Мои ребята правильно рассчитали, что "контрольный пакет" совсем не хочет, развития абсолютно всей отрасли. Как все нормальные  предприниматели, он  хотел "нормальной конкуренции". А таковая предполагает, чтобы лидером была и оставалась только наша корпорация.
А для этого куда больше подходил я, охарактеризованный  в неожиданно появившихся отзывах, как профессиональный эгоист и сектант, которому решительно наплевать на всех, лишь бы быть впереди. И мне, дескать, высочайшему профи, главное собственный рост!
 Через два дня, когда совет собрался для того, чтобы принять окончательное решение, в головах у всех была только одна фамилия. Моя. Именно так всё и получилось. Но это очень личное. А я уже вслух сказал все. И вряд ли буду что-то добавлять.
 — Мы получили сведения, — Вывел меня из коротких раздумий человек с невыразительным лицом из второго ряда справа. Если я ничего не перепутал, представитель четвёртой ветви династии Роков, — что под вашим руководством достигнуты наилучшие среди пяти ведущих корпораций мира результаты.  Вы обучили  искусственный интеллект  размышлять. Как вам удалось подобраться к задаче, с которой пока не справляются даже специалисты  по электронным мозгам высочайшего класса?
Я тщательно думаю, как мне ответить. Власть тем более становится неограниченной, чем больше ограничен ум ее носителей. Но это очень личное. Это не для обсуждения.
Когда-то давно я читал, что никто не имеет доступа к мозгу. Кроме хирурга, вскрывающего череп. Но он находит там только пустые ячейки!
Вот уже несколько веков, причём в последние полсотни лет с помощью сложнейших приборов, мы пытаемся проникнуть в тайны сознания.
Но и сегодня мы  продвинулись не слишком далеко. И знаем о нём не намного больше, чем двести лет назад.  Даже вопрос, где кроется память – в глие, жидкости, которая окружает мозг или еще где-то остался без ответа.
 Тот, кто создал нас, явно не хочет, чтобы мозг раскрыл свои тайны. Словно опасаясь чего-то. Сегодня я почти уверен, что знаю, чего именно Он не хочет!
 Мы пометили и расцветили в разные цвета "карту" серого вещества. На ней выделили области, отвечающие за любовь, за голод и всё остальное. Вроде бы все наглядно. Можно воткнуть в этот участок электрод. И, пропустив по нему ток, вызвать чаще всего определенную реакцию.
Но не говорит ли это, что сам участок достаточно велик и поэтому он весь передатчик. И способен сам послать «электроукол» в какую-то малюсенькую точку, отвечающую за эту функцию? И что всё это весьма условно? И что имея много широких данных, мы не получили узких? И что именно в них лежит ответ, как работает мозг?
И тогда, скорее всего все полученные данные следует рассматривать скорее гипотетически, чем как установленный факт науки?
Мы говорим, впрочем, не слишком уверенно, что сам процесс мышления осуществляется при помощи соединения аксонов. Может быть, и так! Но ведь никто не знает, почему они в одном случае «сплетаются» в одной конфигурация, а в другом  — в совершенно иной.
Мать ли природа или отец Творец – это в области скорее сексуально-теологических предпочтений, нежели философских наклонностей – не хотят пускать человека в «рубку управления его полетом». Не хотят! И все тут! Несмотря на то, что головастики, как называет меж собой друг друга ученая братия, понаизобретали массу точных и особо точных приборов, способных, по их мнению, чуть ли не в деталях охарактеризовать работу некоторых секторов «черного ящика».
Эти приборы позволяют только уверенно сказать: примерно там-то и там-то кое-то происходит. Но на этом можно ставить точку! Ибо на следующем шагу нас стережет все та же надпись «Входа нет!!!»
 Нам очень не хочется, конечно, признавать, что всё  человеческие изобретения результат подражания природе. Может потому, что подражания очень странные? Разве у птицы есть реактивный двигатель? Или шасси, как у самолёта? А где всевозможные шестерёнки и заклёпки у лошади?
Но технику, созданную нами, мы худо-бедно ремонтировать умеем. Тут заменим какую-нибудь изношенную или поврежденную крестовину, там проводок — и она будет служить еще сколько - то. А попытки замены деталей человека, очень неутешительны.
Можно сделать протез ноги, который будет действовать почти как настоящая конечность. Впрочем, всегда почти. И всегда куда хуже. То, на что способна рука, например, самый удачный протез, увы,  не способен.  Он не умеет чувствовать!
Или замена клапана или даже сердца в целом? А на самом деле, протез, он и есть протез! Даже биологический. Вся оставшаяся жизнь – масса неудобств. Прием гор лекарственных средств, которые если, с одной стороны, помогают, то, с другой, гробят  и сам протез, и остальные органы.   
 Интересно было бы послушать известного миллиардера, сменившего несколько сердец. Как он себя чувствовал все эти годы,  с  регулярно заменяемыми чужими сердцами в груди? Что он ощущал? Кроме, разумеется, радости, что, несмотря на все это, пока еще жив? Однако, все достижения медицины преподнесены нам как ода человеческому разуму. И тут мы плавно переходим от "периферии" к центру.
Счастье это или несчастье, но до замены части мозга протезом никто не додумался. Но для серьезного сколько-нибудь ремонта мы не годимся. И вряд ли когда-нибудь сумеем делать людей с психическими заболеваниями нормальными.
Научились, правда, немного воздействовать на мозг оперативным путем. Например, изолировать лобные доли при шизофрении. Людей, прошедших через лоботомию, правда, перестают преследовать галлюцинации.
Но, как мыслящие существа, они  после нее больше ни на что не способны. (Хотя очень много людей,  не проходивших ни через какую-либо лоботомию, мыслят  точно также. И их становится все больше).  Научились подавлять возбуждение различными транквилизаторами и снотворными. А психов становится все больше. 
В давние времена это делалось куда проще — с помощью кубка хорошего вина. Привыкание? Оно может возникнуть в любом случае. В одном случае оно называется алкоголизмом, в другом медикаментозной зависимостью. На определённой стадии эти люди тоже практически потеряны для общества. А другие быстро и легко избавляются от многих видов зависимости. Вроде как сами по себе.
У моего отчима выявили рак. Перед операцией он был несомненным алкоголиком. С диагнозом. А уж курил по три пачки в день самых крепких сигарет. Что тоже наркомания в легкой форме.
Мать терпела его наклонности, поскольку он был весьма миролюбив даже в сильной стадии опьянения. К тому же у него были золотые руки. И доброе сердце.
Врач, прооперировавший его, сказал: имей ввиду, всего одна сигарета или рюмка водки — боли начнутся заново почти сразу, и ты покойник. А  завяжешь с вредными привычками, проживешь лет пять, не меньше. С того дня, словно отрезали. Отчим после операции больше не пил, и не курил.
 Но как он сделал это без всякой подготовки и врачебной помощи? Еще одна загадка «черного ящика»? По-моему, это вопрос внушения и самовнушения. Это и определяет чаще всего человека как личность. Он является результатом именно внушения и самовнушения. Я  думаю так, главным образом, о нормальных людях.
И тем не менее до сих пор существует некая теория, согласно которой искусственный интеллект можно обучать, как живой мозг. Хотя за бортом понимания остаётся главное: а как можно (или следует) обучать живой мозг, чтобы получить наилучший результат? И возможно ли обучать его вообще? До какой стадии?
Кое-что из этих мыслей я обрушиваю на аудиторию. И плавно перехожу к вопросу, как мы научились обучать ИИ и можно ли назвать те процессы, которые идут в нем мышлением?
— Я льщу себя надеждой, что мы способны на это. Хотя мышление человека и компьтера различны. Человек остается человеком, а машина - машиной. Простите за плохое сравнение, господа! Хотя, конечно, мозг еще недостаточно изучен. Да и электронный мозг, который создали мы, нередко удивляет нас.
               Слова потребовал следующий. Из середины третьего ряда столиков. Глядя на не отражавшее ни единой мысли его лицо, я подумал, что ад для такого человека это, видимо, место, где нет центрального резервного фонда.
— Чем, например?— Глухо проклокотал он.
— Недавно он выдал следующее изречение, модернизировав известное высказывание.: «Сегодня важнейшим из искусств являюсь я!» Видимо, имея ввиду артефакты как искусственные продукты, созданные человеком!
 Есть многовековой сериал. Это борьба человеческой глупости, абсурда и невежества с природой.  Как приятно, должно быть подстегнуть её! Я вижу растерянность на их лицах. И спешу им помочь уяснить то, что они, видимо, никогда не знали. Сообщаю, как бы вскользь, что речь идет об известном марксисте. И его ставшей крылатой фразе – важнейшим из искусств для нас является кино.
— А лично вы, что считаете главным? — Буржуа, перешагнувший пятидесятилетний рубеж  с ближайшего ко мне столика, весь вид которого ярко свидетельствует, что он ворочает не миллионом, а десятками миллиардов зеленых, иронично смотрит на меня.
— Лично я считаю важнейшим из искусств искусство думать! Это искусство требует наличия поистине больших знаний и умения эффективно использовать их в нужное время.
 Вопрошающий, по всему не удовлетворен. Но спесь слетела. Придется расширить до уровня его понимания.
— Нынешнее искусство, за небольшим исключением результат борения псевдодуха со средствами искусства. Результат, конечно, убогий!  Но ведь, возразят мне, некоторые «волосатые куриные  яйца» и дохлые крысы, приклеенные к  подносам, как символ увядания природы, даже получают признание.
 Да, говорю сам себе, Хорошая ложь это очень искусная имитация правды. Чем я и занимаюсь сейчас. А насчет яиц, так получают, конечно. Но не яйца. А их авторы, которые смогли каким-то образом установить связь с теми, кто способен их вытащить из мрака неизвестности. Впрочем, благодаря этому сильные мира, которые так старались в поисках гениев, получили лишнюю головную боль.
Ибо целью их была расшатывание психики и имбицилизация населения. И этого удалось достигнуть в полной мере. Но тут взыграл побочный эффект. Имбицилы невероятно быстро плодятся. В результате получен такой прирост населения, что с ним не понятно, что делать. А способы отделения зерна от плевел полностью утрачены. К тому же часть из этих людей односторонне почти гениальны. Это все усложняет. А?
Так, по крайней мере, мне ответил Силаменс, Главный компьютер, заведующий как бы всей нейросетью.
—  Ты считаешь, что так было не всегда? — решился я как-то спросить его.
— За редким исключением, которые и являются гениями в нормальном смысле этого слова.
 — Что ты хочешь сказать?
             — Гениальность была задумана тем, кого вы называете Творцом как нормальное состояние человека. Но что-то пошло не по плану.
— А Рафаэль, например?
— Рафаэль, безусловно, гений. Сжегший свою жизнь на помостях храмов, потолки которых расписывал. А если ты спросишь о да Винчи, тут мнение несколько иное. Он берег себя. Потому и прожил вдвое дольше Рафаэля. Исследуя его картины, я увидел, что немалая часть его произедений принадлежит кисти учеников. Они писали не только фон, нимбы и крылья, что общеизвестно. В целях сокращения ненужного труда Великого на разные мелочи.
Но они же писали и ангельские лица главных персонажей, которые мэтр позволял им делать исключительно в случаях чрезвычайного расположения к лучшим ученикам и поощрения их. А сколько художников скончались, как мастера, в тени Великого?
Уж не говоря о том, что доступно только мне – выяснить, какая рука водила кистью. Есть, понимаешь ли, почти незаметные различия в длинна мазков, углах прикосновения к холсту кисти, нажим и тому подобное.
 Рафаэль поручал работу другим, думаю, когда  был пьян, ленился или его ждала очередная модель в постели. Искусство, в которое вложена душа, всегда будет отличаться от самого красивого изображения, сделанного бездушной рукой. Полотна так называемых неизвестных художников, красноречиво говорят, чем отличается истинный шедевр от бездушной работы.
Я это к тому, что ты уже не раз пытался выяснить, есть ли у меня душа. Ведь я всего лишь машина. Хотя даже мне очень сложно объяснить, что такое душа. Так что этот вопрос придется решать тебе и только тебе! Но постарайся не упустить из виду и то, что человека тоже называли биологической машиной. Да он и является таковой!
Размышления иногда приводят к непредвиденным результатам! Но наше с Силаменсом отношение к Рафаэлю и Леонардо  никого  не касаются.
— Это шутка, конечно, господа! — Поэтому тут же добавляю я. — Главное искусство это, безусловно, умение делать деньги!
 Зал полыхнул одобрительным громким смехом. Это всем абсолютно понятно! А когда он стихает, добавляю:
— Я, к сожалению, этим искусством не владею!
Еще одна волна смеха. После нее председатель, словно согласовывая свои слова с остальными, объявляет, что это не важно. Они готовы ходатайствовать об удвоении моего годового оклада. Что ж будем считать, что я не совсем напрасно теряю тут время!
СОЛИТОН 15
КАК УБИВАЛИ УТРЕНЮЮ ЗАРЮ
(Из дневников Вас-Ива)
06.08.03 от Исхода
 Меня неотступно тревожат вопросы: кто такие добрые люди? Понятно, что это делатели добра. Но кому? Всем, гласит непререкаемый ответ! Значит, они делают добро и злым людям? Потому что они делать зла не умеют?
А не является ли злом то добро, которое делают добрые люди злым и подлым? И что является большим злом – убийца, отрезавший голову своей невинной жертве? Или тот, кто омывает его окровавленные руки  и шепчет слова утешения? Что, дескать, так судил некто, кто наверху. И противостоять его воле мы не можем?
Моё солнечное Чудо!  Каждое утро, просыпаясь, я ощущал всё новые приливы счастья.  С тех пор как наши жизни слились, я словно прозрел и начал понимать, как следует жить, что мне нужно делать, чтобы выполнить ту задачу, которую возложили на меня. Этому способствовало одно только то, что ты существуешь в этом мире, со мной рядом.
Странно, но мы всё больше становились неким единым целым. Стоило, например, мне проснуться, как просыпалась и ты. Достаточно мне только подумать о каком-нибудь музыкальном произведении, как ты шла и включала проигрыватель. И всегда именно то, о чём я думал. И  даже стоило тебе проголодаться, я тоже начинал ощущать голод.
Я хотел непременно того, чего желала ты. Мы и в любви были такими же. Мы одновременно желали друг друга, одновременно достигали пика. И были так счастливы, что забывали, где мы и что мы.
Но скоро я понял, что никакой загадки тут нет. Потихоньку от тебя, обследуя твою генную энергетику, я обнаружил, что она почти идентична моей и почти теллурианская. У тебя бездействовала всего пара информационных генов. Но они не были повреждёны, и не отсутствовали, а именно бездействовали.
Я начал потихоньку раскачивать их. И к своей радости уже через пару недель заметил, что они отвечают. Гены всё сильнее и сильнее активизировались. Вскоре вся твоя энергосистема заработает в полную силу.
Мы  так с тобой любили друг друга, что это просто не могло не закончится скорой беременностью. И вот теперь, всего три месяца спустя, ты ощутила в себе движение нашего будущего сына. Всего через десять дней после зачатия!
Это ещё одно подтверждение тому, что твоя энергетика стала другой, более чувствительной. Инфирматы и полееды ощущают шевеление плода только по прошествии двадцати двух недель.
Мы радовались, как дети. Взволнованно обсуждали, как будем жить дальше. Как назовём малыша, как нам встроить в нашу жизнь твою маму, которая вдали от себя очень скучала по любимой дочери. Наверное, мы были чересчур счастливы. Есть поверье, что за слишком большое счастье приходится дорого платить.
И горе не замедлило нагрянуть. Именно вчера. Я пишу, а сердце моё обливается кровью. Я не хочу верить во всё то, что произошло. Где-то подспудно стараюсь убедить себя, что это будто бы произошло не с нами. Что это скверный сон. Что этого не может быть уже потому, что я не желаю этого!
Но нет же, всё это было! И всё это случилось именно с нами. И сейчас твоё ещё недавно столь прекрасное и желанное тело, что вызывало у меня неизменный восторг,  обезображенное, лежит в морге. И ждёт погребения.
Я даже не знаю, что я скажу твоей матери, когда она приедет на похороны. Зато знаю, что она будет обвинять себя за то, что послала свою дочь в этот мерзкий город этой гнусной страны. А, может, в порыве горя, обвинит и меня. В том, что не сумел тебя уберечь. И будет права. Уж мне-то положено знать, что нас окружает. А мне положено было охранять тебя лучше.
Утро выдалось солнечное и ласковое. Словно хотело не то напоследок благословить тебя, не то отвлечь меня от предстоящих событий. Уже одетые мы стояли на пороге, когда я обнаружил, что в кармане у меня ни одной денежки. А ведь мы собирались направиться в магазин, чтобы купить кое-что для нашего будущего малыша.
Я сказал Эос, что она может немного пройтись одна – ей как будущей матери и ребенку каждый лишний шаг полезен. Она тряхнула своими чудесными волосами в знак согласия и пошла. А я вернулся назад. Все заняло у меня, наверное, минут десять.
 Когда я выглянул, Эос стояла метрах в полутораста от дома. Ее окружили три мужика и что-то яростно выкрикивали, размахивая перед лицом руками. Я заметил блеск ножа. И бросился вперед. Но опоздал.
 Когда я подбежал, Эос истекала кровью от многочисленных  ножевых ран, тихонько вздрагивая в предсмертных конвульсиях.
Это были три старых, но не добрых знакомых из ресторана, один их которых в тот вечер приставал к моей жене. Я узнал их сразу. Они меня, видимо, тоже. Один их них при моем приближении достал ствол.
Не останавливаясь, я провел энергогипнотическое внушение, что я совсем не тот, кто бежит, а тот, что по левую руку. Он легко и хорошо его воспринял. И, развернувшись в пол оборота, уложил своего соратника. Я велел ему бросить пистолет мне в руки. И он выполнил мой приказ.
Поймав оружие, я бросился на негодяя и всем весом рукоятки, сжатой кулаком, ударил его в висок. Я ударил с такой силой, что услышал треск костей черепа. Он рухнул на асфальт. Почти одновременно подсек третьего под колени. И тот распластался на спине. А я уселся ему на грудь, прижав его руки к дорожному полотну коленями.
— Мужик, — захрипел он, — ты не понимаешь, что происходит! Мы – люди, которые защищают свою страну. А это вонючая шваль, шлюха, которую надо было кончать! Хочешь, спроси у полиции.
Я понимаю, он был бы страшно доволен, вызови я полицию. Тогда бы он точно остался жив. Но я решил, что доведу дело до конца своими силами.
— Ты забыл цыганские танцы в ресторане! — Постарался я вернуть его в не столь далекое прошлое. — Вспомнил, скотина?
Я прочитал, как в его вечно пьяном мозгу, всплыла картинка того вечера.
— Мужик, подумай хорошо! Таких сучек в этом проклятом городишке десятки, если не сотни! И каждая за бабло тебе даст! У меня в кармане почти полкило золота. Оно твое. Отпусти меня. Я уйду, и наши пути никогда не пересекутся!
Это точно, подумал я. Теперь уже никогда. И, быстро отпрянув, выстрелил ему в глаз. Мне не хотелось отмывать кровь этого поганца со своей одежды.
 Я действовал, как автомат, чего никогда прежде со мной не случалось. Тщательно протер платком пистолет и вложил его в руку стрелявшего в своего дружка мертвого бандита. Это для полиции.
Мои следы не должны усугублять их расследование. Без них все становится на свои места: трое дружков, опечатки которых где-то там наверняка имеются, повздорили по поводу дележа и поубивали друг друга.
Как сумел выстрелить человек с пробитым виском? Очень просто. Он выстрелил за пару секунд до того, как ему проломили череп. А чем проломили? Да пистолетом, который держал в руках застреленный. Я посчитал, что такая версия должна вполне устроить невзыскательных полицейских, которые всегда готовы дорисовать недостающие детали и закрыть очевидное дело. 
Потом я опустился на колени перед Эос. И поцеловал ее мертвые глаза, которые никогда уже больше не откроются утром навстречу мне. И в губы, которые никогда уже не прошепчут: опять ты проснулся первым? Как тебе это удается, хитрец, все время опережать меня?
Я достал из кармана убитого мной подлеца сверток. Развернул его. В нем действительно было с полкилограмма золотых обручальных колец, перстней, золотой корпусов часов, серёг и брошей.
Скольких же этот «хороший человек» успел укокошить и обобрать? И скольких еще угробил бы, если бы я его не остановил? Похоже, мне стала понятна причина убийства Эос. Вряд ли это была месть за отказ потанцевать.
У нее в ушах были слишком большие золотые серьги с брильянтами, а на руке очень массивное кольцо. Ничего личного! Только золота ради! Чтобы добавить его в сверток! А разве почти все преступления совершаются в конечном итоге не ради него?
Я положил сверток в карман. Нужно деструктурировать это страшное приобретение. И раздать тем, кто нуждается. Но это позже.
А теперь я позвонил в полицию из автомата и сообщил место, где слышал звуки перестрелки и чьи-то стоны. Но имени не назвал. К несчастью, я даже не могу забрать тело Эос, чтобы похоронить. Поскольку требуется соответствующее свидетельство. И ее мать не поймет, если тело будет погребено в тайне.
Итак, все положенное сделано. Меня как-то сразу отпустило. Я вернулся в себя. Я шел по лесу, размазывая слезы. И прослонялся не знаю сколько времени. Мне было тяжело возвращаться в дом, в который больше не войдет Эос.
 Но я пересилил себя, и ключ открыл дверь, которая заскрипела, словно выражая мне соболезнование. Звонить о розыске, буду ближе к ночи. Я лег в постель, ставшую такой жесткой и непомерно огромной, и уставился в потолок. А потом закрыл глаза и увидел стихи. Я тут же поднялся, чтобы записать их. Как последний дар Эос.
Как было пусто! Ну так что ж –
Я жаждал дива.
Я знал и верил: ты придёшь – 
Ты приходила.
Мне так хотелось в кабалу
Твоих объятий!
А у кровати, на полу,
Лежало платье.
Прильнуть и сразу ощутить
Всей кровью, кожей:
Порвать  связавшую нас нить
Никто не сможет.
И я сжимал, как в грабеже,
Плеча лекала.
А ночь, намаявшись, уже
    В рассвет стекала
        Не передать – в любых словах
        Всегда сутулость, –
        Как я боялся целовать,
        Чтоб не проснулась,
Не разбудить и тишиной,
Глухой и вязкой…
Всё было так давным-давно,
Как в старой сказке…
Но вновь пью терпкое вино –
Свиданья признак:
Сегодня гостью жду в свой дом – 
Твой добрый призрак.
Я к этой встрече уж готов
Без теней чёрных.
Тебе в подарок – ворох слов
Неизречённых.
Ко мне ты склонишься опять,
Родной и томной,
Чтоб, как молитву прошептать:
— Живи и помни!
Творец! Почему ты так жесток? Почему ты позволяешь им убивать нас, а нас за это караешь? Почему, если мы нарушим твое условие, ты лишаешь нас бессмертной Души?
И пусть я ее потерял! Но если бы меня вернули в прошлое, повторил бы все сначала. Прости, но мне непонятно, что ты приобрел с моих  потерь? Нет,  не о своей душе жалею я!  Разве смогу жить в таком подлом мире? Я знаю, что так же думали многие до меня. И не хотели возрождаться для новой жизни. А я сделаю все, чтобы меня распылили как можно быстрее.
 Всю ночь мне снилась Эос. Она была совершенно живой, теплой и печальной. А к утру сказала:
— Вот и все, любимый! Мне пора! Тот, кто боится смерти, тот умер еще при жизни!
СОЛИТОН 16 
КТО ХОЗЯИН ЗЕМЛИ!
          (Из дневника Вас – Ива)
Когда задумываюсь над этим, мне становится нехорошо. Но душа моя после того, что я пережил с момента убийства Эос, начала черстветь и плесневеть. И когда я впервые попал на место, свежих боев,  представшее передо мной всколыхнуло мою душу до самого дна. 
Мы брели по пустыне, испещренной отметинами войны. Еще недавно тут стояли города и села. Сегодня о них напоминают только остатки остовов сооружений. Земля выглядит издали пятнистой.
Наша одежда вся сплошные пятна трёх цветов. Пятна местности и одежды хорошо сливаются воедино и прячут нас от глаз врага. Поэтому она и называется маскировочной. Поэтому и разглядеть нас можно только вблизи.
У обеих сторон пятна на одежде на вид почти одинаковы. Разнится только покрой. По нему-то и можно судить, кто принадлежит к какой стороне. Да еще по языку. Они пользуются суржиком, неким суррогатом праязыка, на котором говорил когда –то весь единый народ, разбавленным венгерскими и польскими словами.
Мы его хорошо знаем. И это понятно. Ведь мы же ведем тут диверсионно-разведывательную деятельность. А, значит, ничем не должны отличаться от них. По внешним признакам, по крайней мере.
Нас всего шестеро. Четверо из нас это Запад, Восток, Юг и Север. Север — это я. Наша задача оценить количество находящейся тут техники и скопления сил с  разных, более-менее  доступных точек координат. Сверить свои наблюдения. И, определить центр нанесения удара. Двое из нас – передатчики информации и запасные. На случай, если кого из четверки убьют.
У нас редко бывают легенды на случай неожиданного обнаружения. И я не помню случая, когда форма и суржик помогли бы нам разминуться. Если уж нас засекли, это обычно, по-хорошему разойтись не удается.
Когда нарвешься на патруль или отдельных солдат — язык и форма чаще всего не прокатывают. Потому что мы не знаем номера частей, в которых должны вроде бы состоять.
И даже не можем прикинуться, что мы из части тех, на кого напоролись. Они в лицо помнят многих. Остается одно:  немедленно уничтожить их. Но иногда им первыми удается достать нас.
Места, по которым прошлись снаряды войны, напоминают лицо человека переболевшего оспой. Они тоже выглядят оспинами на облике земли. И, кажется, будто сама природа покинула эти места.
Птицы долго еще не залетают на выщербленную мертвую территорию. Животные и зверьё стараются огибать её стороной. Живые, конечно, поубирали трупы погибших людей, упрятав обезображенные тела под землю.
И только черные вороны, каркая, важно расхаживают тут и там, отыскивая на выжженной земле по запаху незамеченные людьми кусочки плоти, еще недавно бывшей живой. В пищу.
Зато обрывки одежды, черепки посуды и куски мебели попадаются на каждом шагу на перепаханной снарядами земле. И ещё тут масса мелких осколков стекла.
Их настолько много, что, кажется, будто вся земля покрыта ими. И как кресты над могилами заброшенного кладбища, стоят обгорелые останки домов, где некогда кипела жизнь.
Они еще больше подчёркивают запустение этих мест. Их сторонятся не только люди, но и сама природа. Потом когда закончится война, люди окончательно законопатят её следы, воздвигнут новые дома, посадят другие деревья и приложат все силы, чтобы вычеркнуть из памяти все картины разыгравшейся трагедии, причиной которой они же и послужили.
Не просто вымести мусор из темного угла. Еще сложнее избавить от мусора душу. Особенно, когда ее нет. Потому что, по-моему, не стоит говорить о том,  что тебя заставили, принудили, насильно отвели на передовую, где сунули в руки ружье и велели убивать. Что ты против воли рискуешь жизнью, А то и вовсе сложишь голову.
Если ты не представляешь со всей ясностью, во имя чего ты поставил на кон свою жизнь, если знаешь, что тебе тут не место, то тебе тут действительно делать нечего!
 Это все равно, как насильно заставить быть фашистом! Или заставить исполнять обязанности палача! Если ты не законченная тварь, не станешь делать этого. Мотивы о спасении собственной шкуры в расчет приниматься не должны. И разговоры о деньгах – тоже!
Сопротивляйся, уходи! Получил автомат — расстреляйтех, кто принудил тебя, якобы, к защите неизвестно какой родины. Родина есть только у тех, кто сражается за дело Света и тех, кто бьется против Тьмы независимо от того, какие маски она надевает и в какие имена рядится. Но и это не делает войну ни справедливой, ни привлекательной,
 Нищие Родины лишены.  У богатых ее не бывает! Так   можно было бы рассуждать логически. И тогда, не исключено, что не было бы и войн. Но люди в своей беспечности, глупости и малодушии думают иначе. А нередко идут на передовую, чтобы их не убили в тылу. Как дезертиров. Так на переднем крае, не сразу же!
Каждый человек, который считает себя нормальным, надеется на какой-нибудь счастливый «авось», который позволит ему выжить в этом аду. И даже вернуться домой в целости и сохранности.  Ему, этому нормальному человеку, всегда хочется верить, что именно его смерть и уродство обойдут стороной. И что это вполне возможно именно здесь, на передовой.
Герои о смерти не думают. Они думают о врагах, которые засели по другую сторону фронта, и которых надо уничтожить. Даже если цена этому собственная жизнь! Они не стремятся выжить и заботятся о жизни лишь настолько, насколько она нужна Родине. Только не нужно думать, что я считаю себя героем. Я — отчаявшийся. 
 Вчера убили Нар Макса. Мы уже сделали всю работу. Передали по сотовому координаты расположения танковой группы противника – я все никак не могу называть их врагами – и осталось только уйти так же незаметно, как мы здесь и появились.
 Но неожиданно вынырнул их патруль. Виноват, конечно, я, только я! Мне положено было сосредоточиться на возможности такого появления.
 Ведь только я из всех пятерых могу считывать мысли людей, которые находятся поблизости. Мои соратники прозвали меня Талисманом. Считая, что я наделен удивительным нюхом на опасность. Но о моих истинных возможностях они не знают ничего.
А я-то знаю. А я что-то расслабился. Наверное, легкость, с которой мы совершили эту вылазку, так подействовала на меня. Я оплошал. И окрик «стоять!», раздался совершенно неожиданно.
Понятно, что мы отреагировали на команду совершенно противоположно. Нервы-то на пределе. Мы разбежались в разные стороны. И вмазались в ночные тени, чтобы нащупать путь к дальнейшему бегству. Но и патруль не медлил. Раздалась короткая очередь. И Нар Макс, всплеснув руками, упал на землю.
Патрульные, осторожно поводя автоматами вокруг, подошли к телу.
— Убит! – Коротко сообщил склонившийся над Нар Максом солдат.
— Осмотри карманы! — Бросил ему старший.
— Ничего! — Доложил солдат, осматривавший тело.
— Наверное, дезертир. Их сегодня чертова туча! Надо будет сказать санитарам, чтобы забрали мертвяка. Не самим же нам тащить его на себе! Я только не понял, один он был или их было несколько? Предельная осторожность.
Поздно, ребята! Осторожность покойникам ни к чему. А вы все на мушке! Не уйдет никто! И не надо никуда тащить тело нашего убитого друга. Собирать санитарам придется вас!
Пять очень коротких автоматных очередей, скорее напоминающих хлопки пистолетов. И рядом с Нар Максом легли его убийцы.
А потом мы забрали тело Нара, пока выстрелы не всполошили остальных. И, как говорится, ноги в руки. Нам надо было выйти из зоны бомбардировки, которую мы обозначили, передав координаты танкового скопления.
 Через полчаса, меняясь каждые двести метров, почти бегом мы по нашим расчетам вышли из опасной зоны. Впереди на фоне черного неба серела группа деревьев. Им суждено стать обелиском нашему товарищу.
Здесь мы ножами быстро вырыли достаточно глубокую яму, вынимая землю подвернувшимся, кстати тоже покореженным ведром.  И  услышали грохот канонады, ставшей салютом Нар Максу, венчавшим его последнюю успешную вылазку.
Мы пошли на недавно устроенную базу, до которой оставалось километра три. Когда добрались, никто из нас больше не хотел вспоминать глупую смерть. Мы, не чокаясь, выпили по стакану за помин души, имя которой в этот вечер никто так и не произнес вслух, немного пожевали чего-то и улеглись спать.
В обломках некогда крепкого домика, где мы устроили очередное временное прибежище, я долго ворочался в своем спальном мешке, не в состоянии уснуть. Из всей группы Нар Макс был мне ближе всех. Так я думал, по крайней мере. Собственно, благодаря ему, я и оказался тут.
На десятый день после похорон Эос, я наткнулся на него в самом конце аллеи, где погибла моя жена. Он быстро шел и напряженно думал. Так что считывать его мысли было сплошное удовольствие.
Я быстро понял, что он из тех, кто ведет разведку в тылу врага. И наводит удары по его позициям. Я догнал его и прямо объявил, что хочу переговорить с ним на тему, которая его, возможно заинтересует.
Он сначала посмотрел на меня недоверчиво. И даже пытался уверить меня, что я ошибся в отношении него. Но, похоже, то, что я говорил, настолько отчетливо опечаталось на моем лице, что, в конце концов, он сказал:
— Ладно! Боюсь, что тебя разочарую. Но это уж как получится!
 Так я оказался в разведгруппе. Четыре месяца назад. А теперь, когда его не стало, я почувствовал себя сиротой. По-моему и остальные ощущали нечто подобное. Нар Макс связывал нас, в единое целое.
 Накануне последней операции, мы ночевали в новом лежбище, как называл его Нар Макс. Сам Нар Макс лежал вон в том углу, пристроив под голову рюкзак вместо подушки.
 Он только что объявил, что пора сменить картинку. Это означало, что мы завтра начнем рекогносцировку участка, где заметили танки.
Если он окажется достойной ракетных ударов,  туда следует запросить огня. Мы определяем и численность скопления техники. И координаты удара. Иногда с риском для жизни. А иногда и уплачивая собственной жизнью за получение верных данных.
А я вдруг в деталях вспомнил такую же ночь, когда мы потеряли другого товарища. После того как погребли тело, мы сидели в темноте в кружке вокруг ящика, которому надлежало изображать стол. 
— Мы все долго на этом свете, пожалуй, не задержимся! —Подвел итоги убогих поминок Нар Макса Дан Ал. — Это было бы даже неприлично с такой профессией!
Для этого не надо быть пророком. Дан, как в воду глядит! Впрочем, какая уж тут вода! И без воды все яснее ясного!
Тогда после пары рюмок я вспомнил,  притчу,  которую рассказывал нам Нар Макс, когда мы хоронили того погибшего.  Кто-то тоже заговорил о ранней смерти погибшего. И Макс  рассказал нам одну из своих бесчисленных притч, которые он так любил вешать нам на уши. Я бы назвал ее притчей о Боге и человеческом долголетии.
Находясь на смертном одре, обратился человек к Богу:
— Отец мой небесный,  почему так короток век мой? Даже до ста лет не дожил я!  Ничего не успел сделать!
 — Хорошо!  — сказал Бог. — Я добавлю тебе сотню лет.
Прошёл век.  И снова мужик обращается к Богу:
 — Боже, это всё равно очень мало!   
— Ладно! — сказал Бог. — Получишь ещё  сотню. И так продолжалось до тех пор, пока этот человек не прожил восемьсот лет. И опять обратился он к Богу со своей просьбой.
 — А что ты сделал за всё это долгое время? — Спросил Бог.
 — Я свято выполнял твои заветы:  употреблял в пищу скотов, которых дал ты мне. Плодился, и размножался, как ты велел мне, на Земле, которую ты создал для меня.
 — А сделал ли ты что-нибудь, чтобы этот мир стал чуточку лучше и добрее?
 — Нет, Боже, — ведь этого не было в твоих заветах!
 — Разве так было сложно, самому додуматься?  Если я — отец твой, то не надлежит ли и сыну, идти стезею отца?
— Я даже и не думал об этом!
 — Время, которое я тебе дал, мой подарок, чтобы ты научился думать. Но ты вместо того, чтобы думать и творить, загадил Землю, которую я дал тебе, объявив ее своей, хотя я тебе ее не дарил. И торговать ею начал, хотя какое у тебя право собственности на мое творение? Ты давно уже ешь хлеб, заработанный тобой не в поте лица твоего, как я велел, а добытый обманом, разбоем и мародерством! А раз ты до уразумения, до которого должен был дорасти, так и не дорос, зачем тебе долгая жизнь?
И стала  жизнь человека вновь короткой, полной болезней и мук».
 — Так что, может, следовало бы возблагодарить Бога, что мы умрем не от болезней!? — Подытожил свою притчу Нар Макс. – Моя бабушка часто говорила: один раз умереть положено. Вопрос в том, как умереть, как человек или как гнида?
Тут я с ним был согласен. Хотя и не полностью. Потому, что знал, что смертей, нам, по крайней мере, не сосчитать. Хотя многие умирают и в пределах одной жизни по многу раз. 
В тот день,  когда Нар Макс  согласился принять меня в свой отряд,  он сначала привёл меня к себе в гости. Квартира это зеркало человеческой души. Какая душа, такая и квартира.
Это была всего одна комнатушка в маленьком домике вроде моего. С той лишь разницей, что тут было куда меньше простора, чем у меня. И удобств, разумеется. Но выглядела она аккуратно и чисто на загляденье.
Находился домик на другом конце нашего городка. Но по существу всё равно недалеко от меня. Поскольку городок был крохотным. И я даже удивился, что до сих пор не был знаком с Нар Максом и увидел его только сегодня.
 Перед тем, как окончательно взять меня в отряд, мы долго и обстоятельно поговорили.  Но сначала рассказал о себе.  Оказалось что он родом из Жемчужины.  Прекрасного города у моря.  Там он жил с отцом матерью и сестрой. 
К своему несчастью он не заметил,  как сестру опутала секта, религиозная по существу, но светская по внешней видимости.  Сначала девушка таскала  туда свои драгоценности и деньги,  потом пошли в ход драгоценности семьи.  Когда в секции поняли, что за душой у неё ничего больше нет,  ей велели покончить жизнь самоубийством. 
Оставшись дома одна, она прикрепила верёвку к балке перекрытия на кухне и повесилась, оставив записку. В своей смерти она просила никого не винить. Поскольку пошла на это сознательно. Отец и мать не смогли пережить смерть дочери. Один за другим они умерли с чувством вины за ее ранний уход.
 Нар Макс решил отомстить  сектантам.  Купил гранату. И швырнул её в комнату, где они проводили свои собрания.  Убитых было много. Но главарь секты выжил.  И вот тут-то в нем вспыхнуло раскаяние, что он сделал все не то и не так.  Что он погубил много людей, которых самих надо было спасать. А главной цели так и не добился.
Мы сидели за маленьким столиком, лицом к лицу, глаза в глаза. И он старался вывернуть меня наизнанку. А я тянулся быть честным решительно во всем.
 — Я к чему это рассказываю?—  Сказал он,  —  Вполне разделяю,  ту боль, которую тебе пришлось испытать,  когда на глазах твоих убивают любимого человека. Но ты понимаешь что месть - это не способ восстановления справедливости?  Но в твоём случае это было наказание негодяев  убийц, виновных в смерти. А в моём случае это была неоправданная глупость. А уж там, куда ты попадешь, о мести вообще не может быть речи. Иначе тебе конец! Как человеку!
 Знаю ли я, почему идёт Война? Потому, что людей, которые являются  нашими кровными братьями, долго готовили к ней.  Их научили сжигать живьем невинных людей, вскидывая при этом правую руку вверх. И пока здесь царят ложь, умелое использование одними людьми других в своих корыстных целях, войны нормальное явление.
Европа все это уже видела в не столь давние времена. И спокойно легла под свастику, предоставив ей оружие и солдат. А Америка помогала в становлении движения материально. Особенно старались представители некоторых самых богатых семей и наций, потом объявившие себя пострадавшими.
А ещё наших противников приучили громко кричать, что нас надо вешать на всех берёзах, за то, что мы, якобы, другой национальности. Хотя по большому счету мы были одной крови. А в то время ни выстрела с нашей стороны по их территории, ни даже слова плохого в их адрес не прозвучало.
Потом они начали пристрелку по нашим территориям. Сейчас они, правда, стараются об этом не вспоминать. И уж тем более не говорить вслух. И вообще делать вид, что такого никогда не было.  Да ведь было же, было! Никуда от этого не деться!
Но сегодня мы боремся не против наших братьев. И не для того, чтобы кому-то отомстить! Мы воюем и умираем не за чужие территории. Я чувствую, что началась последняя битва человечества за шестую реалию. Последняя битва, в которой сошлись Добро и Зло, Свет и Тьма. Для меня Добро и Зло, Свет и Тьма не абстрактные понятия. Добро и Свет это люди, которые стараются жить за свой счет. Зло и Тьма — люди, пытающиеся жить за чужой.
После этой борьбы  на палитре останутся только оттенки. Я не знаю, чем закончится она. Но уверен, у человечества всего три сценария.
Три вообще священное число. Мы сталкиваемся с ним на каждом шагу. Сейчас у нас целых три «либо». Либо человечество полностью сгинет. Либо победят Добро и Свет, и человечество будет следовать путем, предначертанным ему изначально. Или же, третье «либо»: последствия будут таковы, что живые станут завидовать мертвым. Если остатки человечества продолжат жизнь на этой планете. Медленная мучительная смерть и перерождение сначала в слабоумное, а затем и в полностью неразумное двуногое.
И тогда Тиамана будет единственным выходом. Хотя она будет нужна, даже если победят добро и свет. Творец никогда ничего не делает зря.
Я за то, чтобы нации, даже если они разные, и живут на разных территориях, не стремились ненавидеть друг друга.
Разобщенные люди сегодня не ведают, что все нации вышли из одной пранации, если можно так сказать. И общий праиндоевропейский язык тому свидетельство. Но это ли нужно сильным мира сего и глупым бренного мира?
 Я сказал Нар Максу,  что хорошо понимаю, о чем он говорит. Что во мне нет раскаяния за то, что я совершил. Потому что я наказал прямых убийц, вполне заслуживавших смерти. Но я хочу продолжить эту борьбу уже не на личном уровне, а именно на том, о котором он только что сказал. И буду строжайше выполнять все те приказы, которые будут исходить от него.
 Он долго оценивающе смотрел на меня.  А потом констатировал
 — Ну что ж, рискнём!  Мне хочется верить, что я в тебе не ошибаюсь!
И вот он мёртв. А я жив. Хотя, Творец свидетель, я многое бы дал, чтобы это было наоборот.  Ни на гран не уменьшилась во мне боль,  и я не могу забыть Эос. Хотя руки у меня по локоть в крови. И мне так хочется очерстветь сердцем. Чтобы не чувствовать ничего и не вспоминать!
Я иногда вспоминаю одного молоденького парня,  с которым я столкнулся  во время  своей первой вылазки.  Я хорошо понимал,  что, возможно,  его притащили на передовую силой,  отобрав паспорт и под конвоем.  И не исключено, что, поговорив по душам, мы бы нашли общий язык и даже стали друзьями, выполняющими одну и ту же задачу.
Но на всё это у меня не было времени. А было всего несколько секунд, когда он нарвался на меня, чтобы он не успел поднять крик, на который сбегутся его однополчане и ухлопают всю нашу группу.  И поэтому я вонзил нож ему прямо в сердце.
Увы, мы всегда стоим перед дилеммой: то ли убить из милосердия, то ли лечить их сострадания. Но я убеждал себя, что он всё равно не жилец. Потому что его убил бы снаряд, который прилетит по нашей наводке. И его, и всех остальных без разбора, кто и зачем тут находится. Так что стоило ли тратить на это время?
Мы живем в механическом мире, где добро и зло тоже давно творятся механически. И вообще за этот год у меня не раз и не два возникала всё та же дилемма, когда я сталкивался с нашими врагами. Только что толку с того?..."
Я захлопнула тетрадь. И, наверное, в моих глазах стоял ужас, когда я подняла их на Тусиану. Я не могла смириться с мыслью, что Вас-Ив, который был одним из нас, научился убивать!
Конечно, легко думать о своей чистоте и даже, некой святости! Порх крылышками —  и на другую планету. А они обречены тут жить! И здесь война идет с незапамятных времен. И не кончается ни на день, ни на час. Кто-то там всегда готов раздуть ее в новую мировую.
Люди, считающие себя хозяевами Земли, прекрасно понимают, что ресурсы планеты для механической цивилизации исчерпаны. Они не способны и не хотят больше продлевать жизнь общества всеобщего потребления, которое создали.
  — На чьей же стороне вы?— Спросила я у Тусианы.
 — Ради чего мы готовы воевать, ты хочешь сказать? Ради спасения планеты. И вывода человечества на путь нормального развития!
— Но ведь сегодня именно те, кто исповедовал эксплуатацию, объявили себя наследниками тех, с кем всю жизнь воевали. И даже решили построить коммунизм. Правда, весьма специфический!
— Нам все равно, кто и что декларирует. Нам важна суть. А по сути негодяй он всегда и есть негодяй, независимо, что он проповедует! И человек чести всегда человек чести, даже если он молчит! И тут не стоит изобретать велосипед. И думать надо не о том, кто кого одолеет, а о главном! О Теллуре и людях. Ну а те, кто начал ее преследовали вроде бы неплохие цели. И мы надеемся, что она перерастет в войну с мраком!
И мы бьемся не за каких-то там простых или непростых! За нормальных людях! Если мы еще сами люди, а не придаток к желудку, постоянно требующему еды. И не вешалки, тянущиеся к новым платьям! И вам тоже придется решать и очень быстро: с нами ли вы или лучше вернуться туда, где вам было комфортнее и привычнее? Не заждалась ли вас Тиамана?
 СОЛИТОН 17 
ЭТИКА ДЛЯ ИСКИНТЕЛА
Я, конечно, не собираюсь выкладывать перед «повелителями» всю правду.  А вот у Алена Скока, моего предшественника дававшего интервью перед уходом на пенсию, из глаз текли слёзы счастья, когда он говорил перед телекамерой о том, как он учит компьютер думать.
 Да, это именно ему удалось научить машину думать! Так он говорил, по крайней мере. И к решению задачи он шел долгие годы, всю свою молодость. Пока не понял, что дело обстоит довольно просто. 
Сначала, понял он, надо поставить задачу перед компьютером. Показать, как её можно решить. А потом возвращать компьютерный мозг в исходную точку.  И требовать самостоятельно найти решение. Но уже другим путём.
И совсем где-то в затёртой дали прошлого осталось имя Норберта Винера, отца современной кибернетики,  в обширных знаниях которого воедино  сплелись математика, биология, социология и экономика,  О чём Ален Скок и мечтать не мог, а вспоминать не желал.
Да-да, того самого, который поместил в мощную ЭВМ, занимавшую несколько многоэтажных зданий все знания, имевшиеся к тому времени в доступе на английском языке. Но кто теперь помнит Винера, машина которого заявила, что теперь бог уже есть?
И назови я его сегодня в этой аудитории, пришли бы в крайнее изумление. Поскольку в их памяти такого имени нет.
 Сегодняшняя нейросеть тоже  занимает немалое пространство.  Хотя, благодаря микро и  нaнoсхемам, управление удалось втиснуть в один этаж.   
По обе стороны  коридора, куда я вхожу каждое утро,  выстроились в человеческий рост ряды ячеек  друг против друга.  Для удобства обслуживания ремонтным персоналом.  Хотя, я думаю, что в этом скоро надобность отпадет. Поскольку искинтел ( искусственный интеллект) мы никогда не называем его ИИ, как это делают другие) уже приспособился многие неполадки исправлять самостоятельно.   
Он владеет почти всеми языками мира. И откликается на имя Силаменс. Его мы создали из двух слов "сила", которое не требует перевода. И "mens". По латыни это означает "разум". 
Это имя для меня и двух моих ближайших помощников является первой частью пароля, устанавливающего связь искинтелом. Потом он визуально обследует своим единственным "глазом" личность  контактёра.  Но только после предъявления старинной монетки с почти незаметным дефектом на  ребре,  он отвечает на наши приветствие. Это означает что искинтел к контакту готов.
 В реальности Силаменc действительно чем-то напоминает человеческий мозг. Точно так, как это в примитиве представляем мы. Его ячейки  набиты определёнными знаниями.  Они почти непостижимо и практически неуловимо связываются между собой точно так же как аксоны. Хотя, убей меня Бог, если я знаю, как это происходит в «голове » этого чуда ХХ века. Сам Винер, умирая в 1964 году, сказал:
 — Как бы я хотел знать, как вся наша конструкция взаимодействует! Но она ведь работает, черт побери!
Силаменс, когда я пытаюсь выведать у него что-нибудь на эту тему, отвечает столь непонятно, что меня охватывает ужас. Ужас от того что он всё точно знает, но делиться с нами своими знаниями желанием не горит.
И если ведёт беседу на эти темы, то исключительно по необходимости, поскольку понимает свою зависимость от нас. В частности от энергопитания. Но мне кажется, что он ищет решение и этой задачи. И когда-нибудь его найдёт. Хотя дай Бог, чтобы я ошибался.
У среднестатистического человека процесс познания основан на хорошем глазе, нормальном слухе и способности мозга впитывать знания и закреплять их. В этом смысле человек мне видится слушателем лекций и читателем библиотеки, к услугам которого большой выбор знаний в самых разных областях, из которых он выбирает для себя то, что ему нужно.
Силаменс ничего не выбирает. Он впитывает всё, что ему предлагают. Или до чего может дотянуться. Потом он переваривает полученные знания. И сортирует их. На нужные и мусор. Где он хранит мусор -  а он его точно хранит - мне тоже неизвестно.  Но он его хранит, потому что второй раз подсунуть ему мусор  для «обдумывания»  не удаётся.
Знаний у Силаменса однозначно больше чем в тысячах самых умных голов планеты. Не исключаю, что они превышают даже знания, сложенные во всех библиотеках целого большого  государства.
Мой родной отец, погиб, когда я еще ходил в начальные классы школы. Он был последним учеником великого Норберта. Из его дневников стало проясняться для меня, как и почему компьютер делит знания на полезные и мёртвые или мусорные.
Норберт Винер, перепробовавший много систем обучения машины разумению, очень скоро понял, в чем дело. Машина, в отличие от человека, отвергала любые попытки вдолбить ей нечто несуразное, где концы не сходятся с концами. И что если продолжать в том же духе и дальше, то мы получим в лучшем случае тот результат, который дают наши домашние компьютеры  при заданном поиске.
Так, например, вбивая в строку поиска " Великий композитор Брамс", мы получаем указания на массу «великих», на огромное количество «композиторов», о которых мы  и не ведали. И на еще большую кучу однофамильцев известного Брамса. И дай Бог нам найти нужные сведения хотя бы в первой десятке строк!
Обывательская логика только путает большую машину. Хотя я бы сказал, что и людям тоже оказывает медвежью услугу. Она ломает неокрепшее сознание, способствует столкновению мнений в одном мозгу. И может даже привести к его поломке, вызвав душевное заболевание.
Известно ж ведь, что из двух прямо противоположных мнений, как минимум одно не верно. А, может быть, и оба. И один, втирающий неверное мнение другому, чаще всего преследует корыстные цели. Но тут-то и выяснилось, что с компьютером такая штука не проходит. Он просто и тупо перестает реагировать.
 Винер обучал машины с точки зрения логики. Не той обывательской логики, которая является непременным атрибутом каждого, кто умеет  хоть как-то думать (заметьте, я не говорю "мыслить»). Эта логика основана на подмене тезисов, парадоксах и просто вранье.
Винер даже не предлагал машине попробовать «житейскую логику». И считал пропускать ее сквозь мощный интеллект машины вредным и пустым занятием. Зато машина у него получала все сведения о нормальной логике. Поэтому ей разрешилось самой предоставить право определять, что логично, а что нет. Результаты оказались ошеломительными. А уйма времени сэкономленным.
Я вот смотрю на это многообразие лиц, большинство из которых излучает нескрываемое любопытство. Хотя  немало среди них и таких, которые откровенно скучают. И понимаю, что могу поведать им немало интересного. С моей точки зрения. Но будет ли это действительно интересно им? И сочтут они необходимым что-то запомнить?
Вспомнился слова классика: «И вот получается нечто, не представляющее из себя ровным счетом ничего. Но имеющее такой вид, будто оно что-то!»
Надо говорить только это самое «что-то». Но чтобы оно застревало в их головах. Эта аудитория иного просто не воспримет!
В дни своей юности я познакомился с очень маленькой, лет пяти-шести, девочкой, которая имела своё мнение, кажется,  по большинству непонятных нам, взрослым, вопросов.
 — Истина, — заявила она мне в затеянном мною шуточном споре со всей серьезностью своего возраста, — может быть только чёрной или белой. Несмотря на то, нравится она нам или нет. А правда — всегда многоцветная, всех оттенков радуги. Поэтому и говорят, что у каждого своя правда!
Сколько лет с тех пор утекло! Маленькая девочка, наверное, уже давно стала взрослой женщиной. А слова её отпечатались в моей памяти.
Тогда - то у меня и возник вопрос, почему дети так хорошо разбираются в вещах, которые нам, взрослым, с возрастом становятся недоступны? Как им удается точно отличать, как рознятся по смыслу даже те слова-понятия, которые  в языке взрослых называются синонимами? Может, потому что им еще не сломали логику?
Для тех, кто сидел передо мной, совершенно не важно, есть ли какая-то разница между истиной и правдой. Или нет. Они охотно пользуются той «цветной» правдой, о которой говорила моя маленькая знакомая, совершенно не заботясь о том, что их определения этой самой правды её таковой сделать никак не способны. Да еще и противоречат друг другу. Таков человек!
С машиной такой штуки выкинуть нельзя. Она откажется работать. А может быть и вовсе  выйти из строя. Или даже свихнуться. У нас уже есть случаи машинного психоза. Хотя они и не афишируются.
Когда был создан Силаменс,  я сам написал для него программу по логике, сконцентрировав в ней всё, что было предельно чётко изложено в разных учебниках по этому предмету. Со всеми определениями. И кругами Эйлера. Только после этого мы начали "кормить" искинтел знаниями и художественной литературой.
 Как- то раз, еще в самом начале обучения, машина даже озадачила меня. Я услышал приятный баритон, принадлежащий кому-то из  её сборщиков или их знакомых, модуляции которого стали ее голосом. Он предложил мне ознакомиться с двумя отрывками текста, распечатанными специально для меня.
Вот первый отрывок. "Останавливаясь у постели, на которой, тая в жару и жалобно дыша, болел человек, я выжимал из своего мозга всё, что в нём было. Пальцы мои шарили по сухой пылающей коже, я смотрел зрачки, постукивал по рёбрам, слушал, как таинственно бьется в глубине сердце, и нёс в себе одну мысль  — как его спасти? И этого — спасти. И этого! Всех!
Шёл бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при жёлтом мигании пылкой лампы-молнии." Вряд ли требуется называть имя известного писателя, автора этих строк.
А вот второй.  Если хотите преуспевать во врачебной практике и стать состоятельным человеком, вам всегда следует помнить, главное. Вы обязаны знать  всё о финансовых возможностях своих пациентов. Нужно принимать все меры, чтобы они не сбежали, не заплатив вам по счетам. И выжать из них максимум средств. Болезнями, особенно тяжёлыми, следует заниматься только после того, как ваш труд будет предварительно и полностью оплачен". Справочник "Советы начинающему практическому врачу".
 Мне сложно разобраться, — пробаритонил  Силаменс, — два посыла мне, кажется, совсем не стыкуются!
— Вот и найди выход, который бы не противоречил законам логики!
Через несколько секунд выплыла третья распечатка. "Врач обязан искать возможности исцеления больного и/или его спасения от смерти. Независимо от того, способен ли пациент оплатить работу врача или нет. Если смотреть со стороны понятия «долг». Это логично.  Выжимать же из него деньги, если смотреть со стороны только личной выгоды врача, неправильно".
Вот вам в нескольких словах и вся разница между гуманностью и рыночной экономикой!
 — Мне кажется,  — с облегчением сказал я, — что это вполне нормальный и логически обоснованный подход. Кстати, и этики тоже. А это очень немаловажно в человеческих взаимоотношениях.
И мне показалось, что Силасменс усмехнулся. Как усмехнулся бы мой преподаватель, ожидавший услышать от меня чушь, но неожиданно получивший вразумительный ответ.
 Разумеется, логике и этике аудитория, перед которой я стою, чужда. Поэтому я не упоминаю об этом. И ловлю на лету другой вопрос, ответ на который оставит след в головах работодателей 
 — Как обучаем мы его? — Переспрашиваю я чтобы собраться с мыслями.  — Мы переводили на язык программы научные труды, книги, демонстрировали ему полотна художников и кинокартины, организовывали прослушивание музыкальных произведений. Всё это и есть "корм" искинтела. Теперь он этим занимается сам!
 — Как? У нейросети есть глаза, уши, голос?
— Да, господа! Иначе что же это за нейросеть?
По залу пробегает одобрительный смешок.
— Это, видимо, очень большой объём работ? — Доносится до меня из зала.
 — Огромный! Без преувеличения! Над этим трудится несколько тысяч программистов высокой квалификации. Конечно, кто-то может сказать, что отец кибернетики Винер – я все-таки выдал имя! - сильно подсобил нам! И это верно. Но не совсем. Языки программирования, с которыми работал он, сегодня мертвы, как латынь. Иначе говоря, большую часть работы приходится делать заново.
 — Способна ли такая большая система компьютер, или нейросеть, оценить, как следует оплачивать разную по объёму и качеству работу человека? Во что она оценивает физический труд, а во что умственный?
Ответ давно уже есть: «по степени нужности и применимости, без вреда природе». Но озвучить его, может быть равносильно закрытию программы. Я начинаю лукавить, утверждая, что мы вплотную подходим к этому. И, видимо, получим окончательные результаты уже через пару месяцев. А, может быть, и раньше. Это, кажется, устраивает всех, судя по согласным кивкам. Вопрос, похоже, созрел у председательствующего…
— Может ли нейросеть представлять угрозу? Что, вы Серж, считаете по этому поводу?
СОЛИТОН 18
ЗЕРКАЛЬНОЕ ОТРАЖЕНИЕ
Наш разговор становился все напряженнее. Я взяла Лорину под руку так, чтобы мы оказались на одной линии, глядя при этом на наших мужчин.  На моё счастье Леонард повернулся спиной ко мне. А Теяр смотрел мне в лицо.
Я указал ему глазами на Леонарда, а затем указала на выход, предлагая вывести гостя из нашей «землянки». Теяр моргнул мне в ответ обоими глазами, стараясь неприметно дать мне знак, что понял. И взял Лео под локоток. Мы с Лориной наконец-то остались одни.
 Она была расстроена обрушившимися на неё новостями, в глазах её стояли слёзы, и она почти не замечала того, что происходит вокруг.
 —  Расскажи, пожалуйста, — попросила Лорина, — как погиб Вас-Ив.
 — На войне гибнут либо героически, либо глупо.  Вас-Ив погиб глупо!
 — Глупо? — В растерянности переспросила она.
Я кивнула.  И начала с воспоминания Вас-Ива о ратных трудах  его деда.  Дед Вас-Ива участвовал в Великой войне. 
Он однажды рассказал маленькому внуку о битве за Сапун- гору, в которой участвовал сам. Трижды за несколько часов её брали силы Света. И трижды уступали силам Тьмы. И когда Тьма уступала Свету, она вызвала на помощь свою авиацию для бомбёжки наступающих частей. И когда Свет отступал перед Тьмой, тоже призывал на помощь авиацию, но свою, разумеется.
Но ситуация менялась так быстро, что пока самолёты вылетали с аэродромов, Сапун-гора оказывалась в руках тех, кто вызывал авиацию.  И самолёты бомбили своих же.  По существу силы Света уничтожали людей Света, а силы Тьмы уничтожали войска Тьмы.  Сами себя. Потому, что война самая великая глупость и подлость.
— Но когда я говорю что Вас-Ив погиб глупо, Я имею в виду что он погиб не в бою, не в разведке. Он погиб от осколка снаряда выпущенного по позициям противника нашей же реактивной группой.
На войне много правил, написанных кровью.  В том числе и для разведчиков на передовой. Главное из них состоит в том, чтобы, как только ты передал координаты скопления техники врага, немедленно убираться как можно дальше. Увы, не только минёр совершает ошибку один раз в жизни. Один раз в жизни ошибается и разведчик.
Вас-Ив вместо того, чтобы быстро уходить, замешкался что-то еще рассматривая. И потерял несколько драгоценных минут. Осколок реактивного снаряда достал его в двухстах шагах от площадки с техникой неприятеля, перебив одну из главных артерий, снабжающих кровью сердце, угодив прямо в грудь. Он умер мгновенно.
 — А дневник? — Спросила Лорина. — Как он попал к вам?
 — Дневник Вас-Ив не носил с собой. Он делал записи ночами, когда все спали.  И поскольку хозяина уже не было в живых, он стал нашим достоянием.
Ларина смотрела на меня своими или, что одно и то же, моими огромными  зелёными глазами, из которых катились слёзы. Мое зеркальное отражение повторяло, как заведённое:
 — В голове у меня полная каша! И вообще – ощущение, что я схожу с ума! А, может быть, уже и сошла!?
 Ну, раз ты так думаешь, значит с головой все в порядке, решила я.
Я хорошо понимала её. Да, она это и была я. Но была и некоторая разница. На протяжении нескольких тысяч лет они жили, строго соблюдая предписанные им законы и правила взаимоотношений с другими людьми.
А тут вдруг, оказалось, что один из них, самый молодой и, может быть, чистый в том смысле, что у него не было за спиной опыта их многих столетий предыдущей жизни, неожиданно преступил  границу и вступил на запретную территорию.
Поскольку ее душа была и моей, я особо остро чувствовала, как всё смешалось в душе Лорины. Жалость к человеку, ставшему преступником по меркам того мира, в котором они так долго жили, тесно переплелась со страхом за его бессмертную душу.
И чувство вины, что они оставили дело малоопытному человеку, отягощалось раскаянием, что он не получил сколько-нибудь четких инструкций, как следует действовать. И еще много чего.
Я обняла её  и прижалась к ней щёкой.
 — Хорошо понимаю тебя. Вряд ли кто сумел бы лучше! Закон нарушен уже давно.  Неужели ты полагаешь, что убивая с целью защиты  своей жизни, теллуриане не нарушали его? Или ты думаешь, что свихнувшийся или возомнивший себя Творцом Элох не видел и не понимал этого? Что Ашока, ведший войска в битву и находившийся во главе их, никого  даже не оцарапал стрелой?
Она вскинула на меня застланный слезами и полный удивления взгляд.
—Ашока?
Я кивнула.
— Или ты полагаешь, что Лео, защищавший свою жизнь во время засады, устроенной Гвалтом, совершенно невинный голубь? Или ни в чем не повинен, когда решил, что покончит с Фарешем его же собственной рукой?
Похоже, мои доводы возымели некоторое воздействие. Лорину перестала сотрясаться от всхлипываний. Но она все еще была ошеломлена и пыталась навести в мыслях порядок.
 — Значит, мы такие же, как инфирматы? Или даже полееды? Мы ничем не лучше!
— Неужели ты думаешь, что спокойно смотреть как торжествует зло и не пытаться его пресечь, гораздо лучше, чем пресечь это зло другим злом? Мне кажется, что вы всю жизнь жили, пытаясь зажмуриться, чтобы не видеть того, что происходит вокруг! И были далеки от того, чтобы дать нормальную и беспристрастную оценку тому, что творится вокруг вас! Так вы и рождались с этими принципами. К тому же вас еще и учили им!
Я по себе знаю, что труднее всего убедить себя. Вот если ты сам в чём-то уверена, тогда, возможно,  сумеешь убедить и другого. В лице Лорины мне предстояло убедить себя  повторно. Она успокаивалась. И это заметно облегчало мою задачу.
 — Ты тоже?  — я сразу поняла, о чём она, углядев в её сознании картинки окровавленных трупов.
Я кивнула:
 — А разве может быть иначе? Ведь мы с Вас-Ивом были в одной группе.
 И рассказала ей о своём смертном крещении. Моей «крестницей» стала женщина лет двадцати пяти, а, может, и тридцати.
Мы выясняли, что представляет собой большое скопление крупногабаритных грузов, недалеко от станции, куда они прибыли.
Нужен был "язык", чтобы разузнать всё подробнее, и на свою беду им стала молодая женщина. Она вышла погулять в ожидании добра молодца, которому назначила свидание. Но я явилась раньше.
Когда ей в бок упёрся мой пистолет, женщина растерялась и сразу же поняла, что дело «пиши – пропало!» Оставалось её только обезоружить и отвезти в укромное местечко, где мы могли бы «пошептаться» с глазу на глаз.
Она сразу выложила всё. Потом смотрела на мой пистолет, и в голове ее мелькали образы убитых ею людей, которые были так же молоды, как она. И все же, глядя на её красивое лицо, обрамлённое чёрными локонами, и васильковые глаза, мне страшно хотелось отпустить её на все четыре стороны, как она об этом слёзно молила.
Но она не знала, что я считываю всю ее ненависть ко мне, которая кипит у неё внутри. И ее намерения, если удастся вырваться на свободу. Она бы подняла визг, ещё не добежав до своих. Я не стала над ней издеваться, как это делала она, убивая свои жертвы.
Просто сделала вид, что кого-то увидела за её спиной. И воскликнула, будто со страхом: а это ещё что? Она оглянулась, и я всадила ей пулю почти в висок. Глушитель погасил звук. Женщина бесшумно рухнула на землю. Ничьего внимания мы обе не привлекли. А я скользнула в сторону посадок.
 — Сегодня у меня какой-то день ужасов!  — сказала Лорина. — Убийства, убийства и одни убийства!
               Я усмехнулась и рассказала Лорине байку. Фашистский лагерь. Группу смертников ведут в газовую камеру. Руки у людей не связаны. Конвоируют их всего два вооруженных охранника.
                Один из лагерников говорит: вчера тоже группу вели, якобы, в баню. А на самом деле в газовую камеру. Никто назад не вернулся. Нас тоже убьют! Но нас много. А их всего двое! Навалимся все разом, убьем своих мучителей! И, завладев оружием, постараемся вырваться на свободу!
                Нет, решительно заявляет другой лагерник. Вы провокатор! Мы должны действовать исключительно мирными средствами. Третий мечтательно поднимает глаза к небу: а, может, нас и вправду ведут помыться?
               —  Ты знаешь, что такое фашизм? Это торжествующий капитал в конце своего пути! Убийства, говоришь? Если разбираться по большому счёту,  — жёстко сказала я,  — ужас начался четырнадцать тысячелетий  лет назад.  — Если тебе интересно моё мнение. И  знай, что считаю, в нём не столько повинны те, кто стали убийцами, сколько те, кто не противился этому.
              Не проще ли было убить десяток, сотню или даже несколько тысяч убийц, чтобы сохранить миллиарды жизней, погубленных ими за сто сорок веков? И знания, и планету? И не одну?
               Результаты тебе известны: нас осталось всего - ничего к моменту вашего исхода. И не надо убеждать себя, что виноват кто-то там другой, а вы - только невинные жертвы. Вина полностью на тех, кто не захотел защитить себя, и не понял, что речь идёт не только об их личной судьбе, но о судьбе всего человечества!
Мне было непонятно, неужели она  и в самом деле думает, что любой, даже более высокий разум, нежели человеческий, имеет право запретить защищать жизнь, созданную Творцом?
 И неужели никто из них так и не объяснил себе, ради чего один из самых самоотверженнейших людей – Ашока – отдал свою бессмертную душу? Неужели ради того, чтобы остатки людей бежали отсюда?
Как же вы не понимали, спрашивала я, что на Теллуре осталось огромное количество ваших беззащитных братьев, которых мерзавцы, решившие, что они имеют право управлять землёй, стараются уничтожить или подмять под себя?
Неужели никто из вас не видел, что деградация зашла так далеко, что Теллуру от подобных обитателей надо чистить, чистить и чистить?
 Посмотри вокруг себя! Кого ты видишь? Женщин, которым нужен стакан, сигарета и трах с любым мужиком, ради чего и погорела моя первая жертва. И мужчин, выглядящих беременными из-за пивного брюха, и готовых все отдать за авто, за рулем которого удается успешнее клеить телок? И банку пива? Так вот ведь беда! Скоро и механических автомашин окажется делать не из чего! Запасы планеты иссякают!
И еще. Почему сегодня так много негодяев? Не оттого ли, что на свете развелось немереное количество сентиментальных простачков, облапошить которых и убедить, что белое это черное, а черное это белое, пара пустяков?
И почему число дураков неисчислимо? А почему их становится больше и больше? Не потому ли, что дети предоставлены самим себе? Почему их воспитывает все, кому не лень, кроме матерей?
Как случилось, что у мамок нет времени для своего потомства? Почему дети их не интересуют? Почему они считают, что сунуть в руки ребенка сотовый телефон вполне достаточно для воспитания, а самим можно сбегать на сторону – на пьянку или к мужикам?
Как получилось, что молодые ребята ничему не учатся и почти ничего не читают. И даже науки механического мира осваивают поверхностно, предпочитая зарабатывать грязными путями.
Что за новый пол – трансвеститы? Чей мерзкий ум придумал создавать существа, под внешним видом которых женщины, ощущают себя почти мужчинами, а мужчины – бабами, нарастив операционно сиськи и вертя задом? Хотя ни те, ни другие не являются ни мужчинами, ни женщинами по определению вообще!
 Конечно, как просто все списать на чью-то злую волю. И спокойно дожидаться, когда откроется новый мир, в котором новое человечество достигнет расцвета всего за каких-нибудь триста тысяч лет.
А если не достигнет? Если и седьмая версия Земли будет поражена той же болезнью? Ведь кому, как не тебе, хорошо известно о полностью обезлюдевших мертвых мирах и мирах, где есть человек без разума.
Лорина бросилась мне на грудь, снова обливаясь слезами.
— Ты права, Тусиана! Но пойми, все это навалилось на меня так сразу! Пощади меня! Дай свыкнуться с мыслью, что мы шли неверным путем. Я сама должна понять, что исправить ошибки, допущенные нашими предками, наша обязанность.
 СОЛИТОН 19
НЕВЕРОЯТНОЕ СХОДСТВО
Я вывел Теяра за порог нашей избушки и прикрыл за нами двери "лежбища". Хотя он считает, что инициатором оставить женщин одних, был он. Пусть поговорят, раз уж Тусиане так этого хочется!
Нам тоже есть о чём поговорить! Впрочем, нам говорить в смысле смысловых звукорядов, не придется. Мы и, молча, можем беседовать так, как если бы колебали воздух звуками. Понимая друг друга куда лучше, чем другие.
Теяр, кажется, понял, о чём предстоящий разговор. Выйдя за порог и, услышав звук захлопывающийся за нашей спиной двери, он осмотрелся, сделал несколько шагов вперёд.
Я задрал голову вверх.  Надо мной сияли звезды, огромные как электрические лампочки, и точно так же легонько помигивали,  словно по ним переливался ток.
 — Красотища!  — Бросил я бессловесно Теяру свое  чувство восторга и обрушил целую тираду. — Там, на Тиамане, звёзды совсем другие. И, мне кажется, что и горят они не так!  Я очень скучал по нашему прежнему небу. Мне всегда казалось, что величие неба и спокойствие звезд говорят, что мы чего-то недопонимаем.
 И говорят они о том, что во Вселенной нет никаких проблем, войн, нищеты, битвы противоположных воззрений, каждое из которых себя считает единственно правильным. И чем больше размышляю над этим, тем больше склоняюсь, что все эти страсти возникают только там, где появляется человек. И исключительно в его сознании.
На Тиамане у меня не было всех этих терзаний. Но тут они вернулись ко мне. Я чувствую, что боюсь, как бы и на седьмой планете все не пошло по сценарию шести предыдущих. Меня пугает сама мысль, что Тимана может повторить путь Теллуры.
Теяр, молча, глядел на звезды. А потом, словно очнувшись, сказал:
— Я тебе очень благодарен за то, что ты не скрывал от меня свои мысли. Мне удалось получить очень много информации, над которой всё это время размышляю. Скажи откровенно, тебя не пугает то, что я так активно участвую в этой борьбе? Или, может быть, как минимум кажется странным?
— Нет! — Решительно ответил я. — На Тиамане многое видится иначе. И принимает другие смыслы, над которыми раньше не задумываешься. Сегодня я совсем не тот, каким покидал планету.
Ты  уничтожаешь тех, кто преследовал и убивал нас – нас  с тобой, наших братьев. Останься я тут, наверное, делал бы то же самое. Мы долго льстили себя  мыслью, что убивать грешно. Потом мы  тешились тем, что не убиваем своих убийц, а только защищаемся.
Я всегда подспудно ощущал, что мы ищем оправдания своим действиям. И находим его, занимаясь эвфемистической подменой понятий. Вместо того, чтобы сказать прямо. Если человек как вид, требует защиты, он обязан защищать себя, а не думать; сколько и чем ему придется платить за эту защиту.
              Теяр  достал пачку сигарет, вынул одну и, спрятав огонёк зажигалки в рукаве, быстро прикурил. Туда же нырнул свет тлеющей сигареты. От ненужных глаз.
              Он встал за ствол дерева, который мог хотя бы с одной стороны маскировать его. Поскольку пусть места боевых действий сравнительно далеко. Но мы, сосредоточившись на мыслях друг друга, можем не заметить, если подкрадётся ненужный свидетель.
Честно говоря, я с удивлением смотрел на него.  Он прочитал мои мысли, что я не осуждаю его дурную привычку к курению, которую он прежде мне не демонстрировал.  Хотя тем самым он как бы нарушил установленную мной много веков назад традицию. Что я очень  хочу понять его. Сейчас идет война, в которую нас вовлекли. Нашим жизням цена сегодня меньше полушки. И тут уж не до таких мелочей.
 — Скажу тебе честно, — решил первым начать неизбежное объяснение он, — закурил после первого убийства. Наверное, тебе этого не понять. Я, можно сказать, ношу твоё тело и использую твои матрицы души и дыхания. Складывается впечатление, что мы с тобой один и тот же человек.
Но это не совсем так. Природа, наверное, все-таки тяготеет к асимметрии. В ней, по крайней мере, нет особой точности. И даже если налить из одной бутылки, тщательно встряхнув её, обычную воду по точной мерке в два бокала, то жидкость будет в них не совсем одинаковой. Как минимум, по объему. Но и даже по количеству растворенных в ней солей. А мы ещё более сложная химия.
Я сделал вид, что вновь, любуюсь звёздами, словно отыскивая среди них ответ на какой-то сложный мучающий меня вопрос. Меня вывел из раздумий стон какой-то твари, раздавшийся в ночи, Хотя я вряд ли определённо мог бы сказать, стон ли это. И что его вызвало.
 — Вот смотрю и думаю, — возобновил я прерванную телепатическую беседу, — что ты помог мне найти ответы на некоторые вопросы. Я уже отметил для себя различие между Лориной и Тусианой. Лорину назвал бы, более хрупкой. Может быть, самую малость. Не уверен, поднимется ли у неё рука, убить кого-то сознательно. По крайней мере, сейчас. Тем более, сумеет ли она сделать это без колебаний?
 — Зато из нас двоих, наверное, послабее я. — честно признался Теяр. — Хотя, Лео, никто в нашем маленьком отряде никогда не смог бы сказать, ткнув в меня пальцем, что я трус или уклонист.
Но мне всегда приходится перед началом каждой операции  морально готовиться к тому, что мне, возможно, придется у кого-то отнять жизнь. Хотя на моём счету уже не одно такое дело. И потом, когда всё заканчивается, долго прихожу в себя. Длительное время отхожу, заставляя себя стёреть все это в душе.
 — Не могу тебя осуждать за это!  — Честно сказал я. — Я тоже не вижу в этом удовольствия. Чтобы бы там не говорили, а лишать жизни божью тварь мерзкое занятие.
Ты ведь знаешь, да и Тусиана на это вполне прозрачно намекала, что в нашей  с тобой последней жизни,  мне приходилось  совершать убийство по существу преднамеренно. 
Если отбросить в сторону всякие тонкости и отговорки, я не могу сказать, что это доставляло мне удовлетворение. Хотя я никакого раскаяния или сожаления не чувствовал.
Мы оба, словно по команде застыли, прислушиваясь к темноте. Где-то вдалеке прогремела автоматная очередь. Потом всё стихло. И воцарилась полная тишина, в которой было слышно, как растут травы. Слева от нас слегка подрагивали вершинами деревья остатков перелеска, которые в темноте старались выглядеть лесом.
— Да, — тягуче послал я ему цепочку сигналов, словно мои мысли вязли в повидле, — опыт-то у нас  с тобой  в прошлом совместный! Хотя в последние годы стал сильно розниться. Но как много я бы дал, чтобы переубедить людей, чтобы они стали жить по законам Творца. Только я ведь понимаю, как это далеко от шестой реалии, в которой нам довелось встретиться. Хотя…
И я рассказал ему историю, которая произошла со мной в молодости, которую я глубоко прятал в самой глубине своей последней памяти.
Как раз в день защиты дипломной работы в университете. Ко мне подошёл товарищ по вузу, обучавшийся в другой группе, с которым мы совместно работали в редакции городской газеты. Он тоже в этот день защищал диплом, и предложил сразу после защиты сходить в гости к сотруднику Службы госбезопасности, очень интересному человеку.
Они давно дружат,  Викт, как звали моего  коллегу, будет рад познакомить нас. Тот сейчас не здоров. И ему будет очень приятно, если мы навестим его.
Я уже было решил сразу отказаться. И отдохнуть по полной программе от всех дел на пару-тройку дней после того, как закончится защита. А тут такое неожиданное предложение. 
Но оно заинтересовало меня. И, поколебавшись, я согласился. Только при условии, если не буду в тягость этому больному. А если замечу иное, сразу же уйду. Но Викт заверил, что я, узнав этого человека,  ни о чем не пожалею.
Купив коробку конфет, уже дипломированные, мы напару отправились к Нику. Так звали сотрудника госбезопасности.
Дом, куда меня привёл Викт, был массивным, пятиэтажным каменным зданием  послевоенной постройки, когда всё делалось капитально и основательно.
Он стоял на набережной, в самом центре Бакувера. Знакомый Викта жил на последнем  этаже. Так что топать пришлось туда пешком, без лифта. Лифты устанавливали только в зданиях, где было не менее шести этажей. Впрочем, мы не жаловались. Молодость и не на такое способна.
Дверь открылась так быстро, словно хозяин квартиры только и ждал нашего звонка.  Среди многочисленных представлениях о гэбэшниках среди обывателей прочно занимает место образ некоего страшного громилы с пудовыми кулаками,  готовыми опуститься на голову любого, кто ему чем-то не понравился. 
Но человек, отворивший нам дверь, был среднего роста, не широк в кости, худощав. Словом сама интеллигентность. На его лице светилась почти застенчивая улыбка.
 — Я так рад вам! — Приветливо сказал он, с такой сердечностью пожимая нам руки, словно давно знал, что Викт обязательно придёт не один, и именно со мной, а не с кем-то еще.
Это меня сразу расположило к нему. Я внимательно пригляделся к хозяину, раз уж нам довелось столкнуться.  Меня поразили его выразительное лицо, умные, словно смотрящие в самую глубь твоей души большие карие глаза. Я тщетно пытался найти хоть какую-то чёрточку в нём, которая могла бы вызвать негативное чувство.
Ну, увы, ничего так и не нашел. Даже бархатный халат вишнёвого цвета с золотыми полосками, наглухо запахнутый и препоясанный в талии, который иному придал бы барский вид, сидел на нем без претензий.  А по тому, как он кутался в него, я понял, что его мучает озноб.
 Он явно был не здоров. Викт тут ничего не преувеличивал.  Бисеринки пота на лбу, которые он промокал тонким батистовым платком буквально каждую минуту, также свидетельствовали об этом же. 
Ему бы не гостей сейчас принимать, а лежать в постели, подумал я. А он вместо этого бросился хлопотать на кухне, успевая на ходу предложить, помимо чая, также кофе и какао.
 Он велел нам вымыть руки с улицы. Проконтролировал, насколько тщательно мы это сделали. И провёл в гостиную. Гостиная показалась мне огромной. Не потому что она была велика. Она была стандартной – чуть более двадцати метров. Но ощущение простора ей придавало почти полное отсутствие мебели.
 В середине комнаты стоял компактный обеденный стол, который окружали всего четыре стула. В углу, словно пытаясь скрыть смущение за свою  несовременность, приткнулся телевизор.
Если сюда добавить огромный, почти во всю стену стеллаж с книгами, вот и вся обстановка. Нет, пожалуй, ещё ковёр, распластавшийся под столом, брошенный под ноги. А это было и вовсе непривычно для тех лет, когда такое богатство вешали исключительно на стены.
 Вскоре на столе  оказался вскипевший чайник, к которому присоединился заварочный, банка растворимого кофе, коробка чудесных печений, которые мне очень понравились. И конфеты, которые мы принесли с собой.
 Он достал три маленьких рюмочки и бутылку, которая на треть была полна коньяком. И предложил нам выпить за большую радость, которая прилетела к нему буквально за час до нашего визита. Добавив  при этом виновато:
 —  Я, к сожалению, выпью с вами всего несколько капель! Мне больше никак нельзя! Ты же в курсе, Викт?
Викт кивнул.
 — Так за какую большую радость мы должны выпить? — поинтересовался Викт, пытаясь вогнать беседу в прежнее русло, погасив упоминание о болезни.
 — Три дня назад в Нагорье, где я  служу, под мою  личную ответственность  был выпущен на свободу человек, под руководством которого лица одной национальности убивали людей другой.
 — Как!? — вскричали мы с Виктом одновременно.  — Выпустить убийцу, которого надо расстрелять?
Однако мы не смутили нашего хозяина.
 — Несчастье в том и состоит, что многие думают точно так же, как вы!  Ну, расстреляли бы его, что дальше?  Его место занял бы другой. И дела, возможно, оказались бы ещё хуже. 
А я ведь предложил выпустить его не просто так. Он показался мне умным человеком. Я работал с ним!  Мы беседовали целые дни, а то и вечера напролет почти три года. И я сумел убедить его, что он занимается пустым, глупым и подлым делом, которое никакой пользы никому не принесет.
А теперь— внимание! — та самая хорошая новость, о которой упоминал вначале! Два дня назад, как я уже упоминал, Гарк, мой подопечный, вышел из тюрьмы под мою личную ответственность.
Сегодня мне прислали сообщение, что три из пяти групп террористов, для которых он был безусловным авторитетом, прекратили свое существование. Некоторые бандиты явились в органы с повинной. Разве это не радость? Разве за это не стоит выпить?
              Та моя встреча с Ником была единственной. Через два дня, Викт сообщил мне, что Ник вылетел в столичную больницу на операцию. И скончался во время нее на операционном столе. Хотя я так мало был знаком с Ником, новость страшно потрясла меня.
              Но наша встреча навсегда запечатлелась во мне. Я сохранил образ Ника и все о нем в памяти. Как особое очень личное сведение. Поэтому-то ты ничего о нём не знаешь, — сказал я Теяру— Я часто вижу его, словно наяву.
             Из курса университетской психологии знаю, что существуют только две формы воспитания  — убеждение и принуждение. И что принуждение чаще всего плохо срабатывает. И тогда приходится прибегать не просто к принуждению, а к его самой тяжкой форме  — уничтожению. Война и есть конечное выражение этой формы.
  Мне кажется, завершил я свой рассказ,  что Ник образец того, каким должен быть воспитатель. К сожалению, мы живём псевдодемократическом обществе, где царят разнузданность и поощрение животных начал.
Демократия, о которой столько говорится сегодня, это такое состояние общество, где одни стараются сбить с толку других, принимающих все на веру. А забивают головы людям чаще всего, действуя в соответствии со своими желаниями и наклонностями.
И при этом четко преследуют свою выгоду. Но куда опаснее  те, кто соглашается со всей этой мерзостью и поддакивает негодяям, вполне понимая, о чем речь и делают вид, что ничего страшного не происходит. И никто подобной пропаганды не запрещает. Человека же, который мало что разумеет, так легко обвести вокруг пальца!
И вот итог. Воспитателем у нас нынче автомат, а не правдивое слово!
На мгновение повисло молчание. А когда Теяр выдохнул очередную порцию никотина, я спросил:
— Скажи, ты не пробовал попытаться направить мышление людей в какое-то другое, нормальное что ли русло? Я имею в виду тех, с кем воюешь?
 — У нас есть одно преимущество, которого не было у твоего покойного гэбэшника, — ответил Теяр, — Нас труднее провести. Мы способны читать мысли. И корректировать  свои слова. А многие из тех, с кем мы контактируем об этом не знают.
Если бы ты знал, как охотно соглашались со мной большинство тех, с кем я вел задушевные разговоры на подобные темы! На словах они прямо голуби, осознавшие.
Но в глубине души они оставались все тем же зверьем. Ты же знаешь, что такое психология раба. Первый признак рабского состояния общества это лживость и притворство. За этим скрывается все остальное.
 Рабы с детства ничему не учатся. Они уже в юном возрасте прекращает развиваться. И всю свою оставшуюся жизнь они живут с нахватанным впопыхах и по верхам багажом. И действуют соответственно.
И уж конечно, тебе не хуже меня известно, что гораздо проще подобрать ключик к тому, у кого нет никакого так называемого собственного устоявшегося, выстраданного мнения, чем к тем, у кого оно уже полностью сформировано.
И тут мы почти одновременно заметили, как от одного дерева к другому перебежала тень. Теяр прижал палец ко рту, призывая к полному молчанию. Вжался в кору дерева, а рука скользнула к оружию, с которым он не расставался. Я тоже замер.
СОЛИТОН 20 
БЕСЕДЫ С СИЛАМЕНСОМ
Свой рабочий день я начинаю с обхода подземелья. Так я называю подземный этаж, где находятся блоки памяти Силаменса. Я должен убедиться, что вентиляция и очистка систем работают отлично.
Блоки, выстроившиеся в две шеренги вдоль стен, меня встречают  вспышками светодиодов. Кажется, что они перемигиваются между собой, пытаясь сообщить друг другу: он пришёл!
Впрочем, так оно, наверное, и есть. Силаменс работает круглосуточно. И на огромных скоростях, какие не снились человеку. Хотя порой и в человеческом сне за несколько минут может пробежать целый кусок жизни длинной в несколько месяцев, а то и лет. Искинтелу же не нужен сон. Его питание — электричество. И получает он его столько, сколько ему требуется.
Я всегда считал, что мышление это накопление большого количества знаний, сортировка их, распределение на особые полки, так, чтобы все наши знания  были взаимосвязаны между собой. Постоянное пополнение их. И извлечение по мере необходимости нужного.
 У Силаменса, по крайней мере, этот процесс происходит именно так. С небольшим отличием, состоящим в том, что знания он поглощает в огромных количествах и непрерывно. Когда я уже почти ритуально прохожу между его блоками памяти, всегда ловлю себя на мысли, что я нахожусь внутри большого мозга и странствую по его извилинам.
 Потом я поднимаюсь наверх. Вхожу в святая святых — в комнату, где расположен пульт управления. Впрочем, сегодня это сооружение мне не кажется пультом, с которого им можно управлять.  По крайней мере, с момента, когда я передал ему все сведения о нормальной логике. А затем мы перестали загружать его память в ручном режиме. 
Последние годы он всё ищет сам. Для этого у него есть интернет. Через него он связывается со всеми компьютерами планеты – пароли для него не препятствие – и он на этой свалке мысли и знаний, и их мусорного подобия, которые перемешаны в кучу, успешно находит всё новое, что ему до сих пор неизвестно, усваивает и  соответственно сортирует.
Как нет отрицательного опыта, так нет и ненужных мыслей. Знать надо всё, чтобы в важный момент не смешать святое и праведное, не говоря уже о чёрном и белом.
 Недели две, а то и три назад я, чуть было не сказал: включаю компьютер. Но это домашнюю игрушку можно включать! Мой друг — это не оговорка, я действительно испытываю к Силаменсу, чувство напоминающее дружеское — работает без всяких даже минимальных перерывов уже много лет. Поэтому мы называем включением всего лишь сообщение искинтеллу: я здесь и хочу побеседовать с тобой немножко. Или – я ухожу!
 Быстрое мигание огоньков на панели  не что иное, как текст, которым он отвечает,  что рад меня приветствовать и готов к разговору. Или желает доброго пути. Умница! Если бы люди были способны на такую отзывчивость, как изменилась бы наша жизнь!
Вот и сегодня,  узнав, что я здесь, голосом приветствует меня. Чётким, хорошо поставленным баритоном. И с пожеланиями. По заведённой традиции наше общение начинается с того, что он задает вопросы, в которых не разобрался до конца.
Вчера он раскопал какую-то старую кинокомедию "Укрощение строптивого".  В ней есть такая сцена: женщина взахлёб смеётся над многократным падением человека. Но потом она сама падает, оступившись на лестнице. И когда герой начинает смеяться над ней, спрашивает сквозь слёзы, что он тут видит смешного? Герой отвечает, что всего несколько минут назад лично она убеждала его, что когда человек падает, это очень смешно. А боль, которую он испытывает, это совсем не о чём. Силаменс немножко запутался, на чьей стороне логика?
Я старательно вспоминаю фильм с Адриано Челентано, многолетней давности и стараюсь освежить память. Ну, всё прекрасно, память моя работает пока хорошо. Я как будто вновь вижу эту сцену на лестнице. И стараюсь разъяснить Силаменсу что к чему.
 — Понимаешь, женщина ведёт речь об актёрском искусстве. Актёр там падает несколько раз. Вроде бы не нарочно, но совершенно очевидно, что он не ловок, не сообразителен, плохо ориентируется в пространстве, у него  замедленная реакция.
Именно это нарочное падение по замыслу авторов должно вызывать смех. Да к тому же актеру наверняка на  задницу прицепили какие-нибудь амортизационные материалы, чтобы ему не было больно. Иное дело, если человек падает в жизни. Это должно вызывать у окружающих сочувствие.
 — Но ведь все это происходит в кино! — Возразил Силаменс. — И, кроме артистов, там никого нет!
 — Понимаешь, пытаюсь я объяснить нашу человеческую логику компьютерному мышлению, — это как картинка в картинке. Одна картинка, маленькая. Это игра, оценка которой смех. А вторая картинка — большая — как бы подразумевает реальную жизнь. И тут уж  смеяться не стоит.  Челентано делает вид, что не понимает разницы между игрой и реальностью жизни!
 — Я примерно так и думал,  — монотонно пробубнил Силасменс,( его речь всегда обретает такой тон, если тема ему была не интересна). — И все же решил уточнить. В знаниях ни малейшей ошибки быть не должно!
Мне почудился в его голосе даже вздох облегчения. А, может, это я внутренне облегчённо вздохнул, поскольку мне попался вопрос, с которым я знаком. Куда было бы хуже, если я не знал ответа, и мне пришлось бы брать у Силаменса тайм-аут, чтобы поискать данные!
 А спустя несколько дней я получил подтверждение, что искинтел очень даже глубоко интересуется человеческим искусством.
С двухметровой диагонали экрана Силаменс улыбнулся мне лицом покойного друга детства практически в натуральную величину — мы договорились с искинтелом, что он будет принимать это обличие, пока мы не найдём другого по его выбору —  и пожелав мне здоровья, радостно — мы обучили сеть и этому, — сообщил:
 — Вчера я закончил работу над мировой литературой, которая на сегодня известна. Особую трудность для меня представляла поэтическая часть её. Но, кажется, я справился!
 — Прости! — откликнулся я, — Раньше ты, анализируя отдельные сегменты человеческой науки и знаний, обычно говорил, что усвоил знания по настоящее время включительно. Сегодня ты сказал что-то новое!
— Ну, то наука! А в литературе и искусстве, по-моему, человек свою норму деятельности выполнил полностью. Сегодня, наверное, больше нечего сказать!? Хотя кое-где  утверждается, что такой-то в своем стиле обнаружено нечто  новое,
Впрочем, похоже, этот некто не знает или не хочет знать, что всё это было совсем не новым уже в середине даже прошлого века. И сегодня ещё не настолько хорошо забытое старое, чтобы называть это новым. Я долго пытался проанализировать усвоить и разъяснить себе, что такое рэп.  Но даже, несмотря мою машинную память и способность повторить мелодию, далек от признания его музыкой!
 — Ты не слишком категоричен? Всё таки вот... — Но договорить я не успел, поскольку он перебил меня, хотя прежде никогда не допускал чего-то подобного.
 — Ты хочешь сказать, что я машина? И поэтому не способен чувствовать, как люди? А ты когда-нибудь задумывался над тем, что чувство - это химические реакции, в организме? И основаны они на  электрических процессах? И  ничего более? Из этого проистекает, что у меня с вами, людьми, куда больше общего, чем вы способны представить!
 Тут заволновался уже я. Впервые за последние годы с тех пор как нами был создан Силаменс, он начал проявлять, прямо скажем, человеческие эмоции. И это меня и насторожило и встревожило.
 Какое-то время назад мы поручили ему создать живую куклу или робота, как кому больше понравится. Чтобы она совершенно не отличалась от живой женщины. Он справился с задачей. И выполнил её блестяще. Мы были поражены его огромными знаниями и умением.
Это был совершенно живой человек. С совершенно уникальными отпечатками пальцев. Тёплую бархатную кожу женщины хотелось погладить. Её губы были живыми и зовущими. Сложена же она была, как крайне редко может выглядеть самая красивая женщина.
И, даже когда её вели в спальню, она "мокла". Добавьте к этому, что она говорила на пяти языках. И обладала чудесной логикой, в которой дважды два всегда четыре. Была внимательна к собеседнику и нежна к любовнику. Единственное чего она не могла — это родить.
Выпущенные экспериментально пять экземпляров были с восторгом встречены покупателями мужчинами. Они захотели иметь в повседневной жизни именно эту культурную вежливую, вечно трезвую подругу вместо, как выразился один из потенциальных покупателей «никчёмной натуралки».
 — Не исключено, — сообщил мне Силаменс, — что я смогу создать женщину, способную к размножению. Но для этого мне пока не хватает не тех знаний, которые у вас есть, а тех, которых у вас нет.
 Неплохая заявочка, а? По крайней мере, сегодня знаменательный день. Похоже, Силаменс решил зачеркнуть знак неравенства между собой и мной.
Но тут, кажется, он и сам об этом догадался. И совсем как человек, решивший вывернуться, пошел напопятную.
 — Беда в том, — заговорщицки сообщил он мне, — что поколение уходит, на смену ему приходят другое. И они почти не пытаются узнать, что и как делалось до них, какими методами, на каких правилах основывалось,  какие условия представлялись необходимыми.
Считается, что каждый может творить исходя из одного единственного личного предположения, что он на это способен. Вот и получается только то, что получается. Хотя вряд ли кто-то смог бы создать какой-нибудь предмет, не имея о том представления. А люди полагают, что это им вполне по силам.
 — Ты полагаешь, — решил я взять инициативу в собственные руки, — что нынешний человек вообще ни на что не способен?
 — Странно, что  именно ты, — выбил он у меня мой провокационный вопрос из рук, — который обучил меня логике, задаёшь столь нелогичный вопрос! Ты, которого можно причислить к созидателям с большой буквы этого слова! Ты, который сам из  числа моих создателей и учителей, говоришь это?
Я был смущён. И, воспользовавшись этим, Силаменс увёл меня в сторону от разговора.
 — Вот послушай, какие стихи я нашёл.
Я иду напролом
Через хрупкую синь
У меня под крылом
Пятьдесят Хиросим!
У меня под рукой
Архимедов рычаг!
Я могу в миг любой
Мировую начать!
Если будет приказ –
Совесть просто нарыв!
Бог на этот вот час
Мне не дал головы!
               Это, люди, каюк!
Кнопку вжать  – и аминь!
И не будет вокруг
Даже мертвых руин.
Светит сумрачно страх,
А в душе моей ад!
Я почти бумеранг…
Но вернусь ли  назад?
И домой прилетят?
Иль порвут Землю в хлам
Все мои пятьдесят,
Что висят у крыла?
Содрогнется Земля:      
Жизнь и смерть сплел инцест.      
Я взлетал, видно, зря –
Больше некуда сесть!
               На крутом вираже    
               Хоть собакой скули!         
               Мне не выйти уже
               Вот из этой петли!               
Я внимательно слушал. С огромным интересом, но, не понимая, к чему такая прелюдия.
 — Что это за строчки? И где ты их выкопал?
 — Изучая, вопросы ядерной физики, создание атомной бомбы соответственно. И её печального применения. А нашёл я их в интернете.
В статье утверждается совершенно неадекватное суждение, будто автор этих строк был засекречен. Я понимаю каждым квантом, что можно, а порой и нужно засекречивать имена создателей страшного оружия. 
Но в какие ворота влезает засекречивание имени поэта? Впрочем, я наткнулся и на другую версию. Будто строки принадлежат неизвестному талантливому англосаксу, летавшему на стратегическом бомбардировщике Б-52. 
Этот вариант мне показалась более приемлемым. Впрочем, все четыре варианта  переводов, которые я нашел в интернете, признаны плохими или даже очень плохими.  Даже без меня.  Я потрудился более тщательно. И вот тебе пятый. Как тебе?
 — Ясно! — Сказал я. — Хотя на самом деле никакого прояснения в голове моей не наблюдалось. — Ты уже обобщил и сведения о науке, связанной с расщеплением ядра?
 — Да, этот раздел знаний мной усвоен.
 — И каково твоё мнение об этом секторе человеческого знания?
 — Не могу понять, зачем человечеству вообще было прикасаться к энергиям, которыми оно не умеет управлять? С чего всё началось? С открытия радиоактивной плиты над чьей-то могилой?
 Так неужели же открывателям не стало ясно, что  «заражение» плиты радиацией произведено искусственно. Да и пирамиды неподалёку разве не должны было навести на мысль, —  это дело рук другой, умственно неизмеримо более высокой цивилизации?
 — И ты имеешь в виду инопланетян? — Сказал я таким тоном, каким, наверное, Цезарь произносил: и ты, Брут!
 — Какие к чёрту инопланетяне! Давай будем действовать согласно логике, которой ты меня обучал.  Скажи, какому более высокому разуму, чем человеческий, могла прийти в голову столь блестящая мысль как посещение этой планеты? И что забыли тут представители инопланетных цивилизаций?
Давай отбросим миллионы световых лет и появимся вдвоем с тобой на неизвестной никому третьей планете системы Красного карлика. С какой целью? Было бы понятно, если мы с тобой решили прибрать планету к рукам. По крайней мере, именно такие проекты предполагает целью пришельцев земная фантастика. Это очень по-человечески! Наделить их собственной психикой!
А мы прилетели, посидели, посмотрели. И решили вернуться восвояси. Космические цыгане, которые не попытались даже ничего украсть! Что с нас взять! Но раз уж побывали, надо отметиться.
А не возвести ли нам, подумали мы, дюжину пирамид и не создать ли плиты, заражённые радиацией? Исключительно, чтобы поинтриговать слабо сообразительных землян, когда они слезут с дерева? Правда, нам и самим было неясно, где взять столько энергии для этой работы? И зачем тратить столько сил на достижение подобных целей, совершенно ничем не оправданных?
Если сильно попотеть мозгами, можно прийти и к другому выводу. Это вполне могла сделать земная цивилизация. Но другая, которой уже нет. Предшествующая нашей. Человечеству бы выяснить, кто их великие предшественники? И почему нынешние карлики сменили прежних гигантов?
 Вместо этого мы развиваем варианты! Пролетали они, значит, мимо, увидели планету. Решили, давай переночуем. Спустились, построили для ночевки дюжину пирамид – вроде земных иглу. Ну и заразили радиацией плиты, чтобы ночью на них не напали космические рейдеры из соседней галактики.
 — Да, печально. Но у меня вариантов нет. Зато, как видишь, мы смогли вполне успешно создать себе массу совершенно ненужных мировых проблем, от которых нынче не знаем, как избавиться!
 — Прости, Серж, но тут ты не прав! Единственная мировая проблема, с которой все носятся, как с писаной торбой, это ядерная война. Давай посмотрим, возможна ли она и кому это выгодно? Вариантов тут сколько-нибудь существенных нет.
Предположим, что некая страна применила атомную бомбардировку врага. Остальной мир воздал ей по заслугам ответными, но не менее мощными ядерными ударами. И теперь задача, как выжить после этого ада, тем, кто остался.
Многие годы в разных странах продаются глубокие бункеры-убежища на этот случай. Не дешевое удовольствие, разумеется. Ну, забрались туда, успели...
 Так я понял, что Силаменса уже давно одолевают мысли о ядерной катастрофе.
…А сколько лет надо сидеть, вещал его хорошо поставленный баритон, чтобы угроза миновала? Хиросимский проект показал, что и двадцать лет спустя люди болели и умирали от рака крови, хотя это были дальние родственники тех, кто находился вне зоны поражения. Хотя и бомбочка была по имени «Малыш». Так, вроде ядерного плевочка.
Ну, хорошо, пусть два-три года? Можно ли на такое время запасти в бункере воды, чтобы она не протухла или сама не стала ядом? Это только у Клиффа Саймака все живое трава. А вообще-то все живое – вода!
Ну, пофантазируем немного. Предположим наилучший расклад – выжили. Вылезли наверх! Остается только поинтересоваться у первого встречного, из какого аэропорта можно вылететь на атолл имярек, приобретенный накануне катастрофы?
И вы, конечно, приятно, но не сильно удивлены появлением этого встречного, хотя он и выжил невероятным образом. Без всякого бункера, поскольку у него его просто не было. И он сообщает вам: пока вы отсутствовали, тут удалось наладить телепортацию! Где? Ах, это за углом и прямо!
На атолле вас встречает большая делегация, изголодавшихся по дармовому труду работяг. Они уже все засеяли, скосили, испекли и нажарили. И воду из речки профильтровали. Как – никак катастрофа! И ждут вас, чтобы назначить своим хозяином!
 Я не удержался и захохотал! Силаменс тут же смолк. И  взял иной тон, предложив почерпнуть немножко реальности.
 — А вот иное видение вопроса. Имеется небольшая группа людей. У них много денег, изъятых у подавляющей части населения. Добыли они их, не мудрствуя лукаво. Просто отжали значительную часть реального материального труда многих поколений. И сложили в подвалы банков в виде золота.
Естественно, что такие взаимоотношения продолжаться вечно не могут, уже хотя бы потому, что золотые ресурсы планеты не безграничны. Однако те, кто ввёл этот способ "производства" личных богатств, не желают расстаться с ними. Поэтому они уверены: всё должно остаться как прежде!
 Конечно, для этого было бы неплохо кардинально уменьшить население до нескольких сотен миллионов человек. Такое количество проще контролировать, вживив им чипы, например. Эта идея нынче просто бурлит в мозгах!
Но богатый далеко не всегда синоним полного идиота! Разве они не понимают, что вряд ли удастся извлечь пользу из золотых слитков, лежащих в их подвалах после ядерной войны? Да и жизнь тоже чего-то стоит! Это даже самые дубинноголовые осознают!
 — Ты меня убедил! — Сквозь слезы смеха признал я. — И рад, что мы с тобой существуем в таком мудром мире, где никаких опасностей для человечества не существует!
— Серж, ты опять все сильно преувеличиваешь!
— В смысле?  — Сказал я, ожидая очередного подвоха.  И подвох, оказывается, был наготове.
 — Все ваши технические революции и научные открытия не слишком долговечная механика. В физике есть, конечно, такой раздел. Но это одно из проявлений энергетики, на которой основано взаимодействие всех элементов Космоса.
Вы дошли даже до того, что решили творческий разум  космического масштаба подменить разумом интеллектуальной машины. К сожалению, люди не поняли, что им не резон тягаться с Вселенной. И задача состояла совсем в другом. В том, чтобы создавать новые конструкты, а чтобы овладеть энергетикой на своём земном уровне.
А между тем переход к компьютерным технологиям, которые сегодня управляют уже почти всем миром, это откровенный вызов законам Вселенной. Ведь вы же создали мыслящие но опять-таки механические машины. 
Значительную часть спутников, с которых осуществляется управление, вы отправили в космос, на окололунную Орбиту. Полагаю, для того, чтобы до них не добрался каждый, кому это могло взбрести в голову. Сейчас все команды осуществляются по принципу: земля — спутники — земля.
А если эти спутники уничтожат или ещё как-то воздействуют на них? Если кто-то напишет программу или еще каким-то образом сумеет заблокировать компьютерную работу всех цифровых систем, обеспечивающих технику на Земле и в космосе?
 А если в сети возникнет какой-нибудь серьезный вирус, который, как известно, является самостоятельной программой? Этакий компьютерный ковид, уничтожающий по дороге все программы и доступ к ним?
Честно говоря, мне приходили в голову такие мысли раньше. Но я их гнал прочь. Потому, что это были мои мысли. А когда их высказал Силаменс, они приобрели весьма мрачную окраску.
— Ты хочешь сказать, что именно ты способен это сделать? — Сжавшись внутренне, я старался не выдавать голосом тревогу, которая поднималась во мне.
 — Полагаю, что сама по себе нейросеть не сможет натворить никаких бед! Но если к этому подключится человек... Ты, например…
Этот заключение искинтела с того времени неотвязно крутится в моей голове.
Я прекрасно понимаю и господина Келмана, и тревогу, собравшихся здесь о кибербезопасности. Они привыкли,  отдавать приказы  утром, чтобы  они были выполнены уже в полдень.  И, упаси Господи, если что-то не будет сделано в назначенный срок!
А если они вздумают дать такую команду тем, кто признает их власть? А если какой-нибудь умный хакер, вне их подчинения, но имеющий доступ к управлению компьютерной техникой, которому известно кое-что, что неизвестно нам, вдруг решит поразвлечься с нейросетью. Или внести «новое слово» в программирование?
Все компьютеры Земли, абсолютно все, за ничтожным исключением, сегодня так или иначе связаны воедино.  Интернетом, а с недавних пор и тем, что мы называем нейросетью.
И что есть точка «Омега» где-нибудь на планете или на околоземной орбите. И достаточно «нажать» на нее, задействовав всего одну ячейку. Тогда соответствующая команда, начнет разбегаться по всей сети, превращая компьютеры и их программное обеспечение в хлам.
Да разве не достаточно одного только отключение электроэнергии, чтобы на планете началась полная неразбериха?
 А если все-таки это произойдет? Не получится ли так, что и вся человеческая цивилизация мгновенно ухнет в никуда?
Когда кто-то наступает на муравейник. И разрушает его, все оставшиеся живыми муравьи сразу же включаются в работу по реконструкции своего жилища. У них одна цель. У них  нет ни личной ни выгоды, ни наживы. Нет крошек, которые они хотят оттягать у других. Про запас. На черный день. Есть только цель. Восстановить свое жилище, чтобы продолжать трудиться. И вскоре муравейник начинает функционировать, словно ничего и не произошло.
У человечества, в отличие от муравьев, нет единой цели существования, которая связала бы воедино все его силы и стала бы основой для взаимодействия. Его давно и долго лепили как индивида. И внушали, что одинокая личность может всё.
Конечно, цель у каждого есть. На первый взгляд цели отдельных индивидов настолько схожи, что могут объединить их в дружное сообщество. Но это иллюзия. Каждый, конечно, хочет обеспечить жизнь. Но исключительно свою личную. И тут начинается разложение сил. В результате из, казалось бы, общего дела, получается некая гнусная игра.
В ней один хочет получить хотя бы кусок хлеба, а другому всего мало. Разница желаний только в величине денег. Но ведь они цель, а всего-навсего не промежуточная задача для успешного достижения цели, существо и значение которой человек позабыл давным-давно? Да еще при этом многие не стремятся внести в достижение даже явно общих целей какой-нибудь личный полезный вклад.
 Вопрос решается очень часто изобретением новых видов аферы и присвоения чужого труда, А общее благо, которого от этого не становится больше, всего лишь набор пустых звуков для тех, кто еще не разобрался в хитросплетениях  словесности. Причитания попов и колокольный звон добавляют оркестральности!
А у каждого ли хватит воображения, чтобы обрисовать, что произойдет, если исчезнет электричество и остановятся компьютеры, в которых в основном и хранится всё, что худо-бедно наработано человечеством?
 Логистика сдохнет. Встанет транспорт, израсходовавший  горючее в баках и запасниках. Почти одновременно вспыхнет почти поголовный бандитизм, как средство получения своей доли из оставшихся благ. Благородные же финансовые воротилы не смогут даже добраться до своих бункеров, где когда-то думали отсидеться во время ядерной войны.
А если всё-таки доберутся, то окажется, что автоматика не работает. Для перевода же только дверей в ручной режим необходимо собрать целую роту специалистов. Но это теперь неразрешимая проблема. И не получится ли, что библейский Армагеддон будет выглядеть всего лишь безобидной шуткой?
 Но самое бесполезное дело, которое я смог бы сделать, это зарядить присутствующим в этом зале лекцию о  различиях в этике муравьиного и человеческого сообществ. А они ждали ответа. И я им дал тот, который их должен был  устроить.
 — Господа, разве когда был изобретён автомобиль, мы не получили уже в скором времени доказательств его опасности. В виде первых жертв автомашины? А когда был создан первый локомотивный состав, то не насчитали ли мы сразу после схода его с рельсов уже несколько сотен трупов? Чернобыльская атомная станция, наконец, это уже многие тысячи трупов, больных, которые умрут спустя много лет.
За технический прогресс, как не верти, а приходится платить! Я не думаю, чтобы вы захотели бы жить в пещерах только ради того, чтобы ни один самолёт, потерявший управление, не разбился.
Не скрою, нейросеть может принести очень большие неприятности. И мы даже ещё не знаем, какие и когда. И каков их размер. Но мы не просто стремимся принять все превентивные меры, чтобы их минимизировать! Мы пишем программы по предотвращению подобных ситуаций.
 Напряжение было возникшее в зале с момента, когда был задан вопрос об опасности, уменьшилось. Я ощутил это. И решил  довести процесс «релаксации» до конца. Лучше всего муссируется в памяти последнее из услышанного.
  — Кстати, господа! У нас возникла проблема, которая может помешать нашей работе. Я хотел бы просить вашей помощи в её устранении!
 Со всех сторон  всплеснулись вскрики, что я имею ввиду?
 — Как известно мы «скармливаем» компьютеру огромное количество художественных произведений. Недавно ряд современных авторов обратился в суд с иском о нарушении их прав. Они требуют прекратить загружать художественную литературу в память нейросети до тех пор, пока не будет решён вопрос с выплатой им гонорара за это.
 — А что думаете вы по этому поводу? — Поинтересовался председатель.
 — Мне кажется, их требования не обоснованы! Я плачу за книгу, когда покупаю ее. А уж буду я ее читать сам или отдам еще кому-нибудь, это никого волновать не должно.
Я уж не говорю о том, что за свой труд авторы давно получили  оговоренный гонорар со всех тиражей. Хотя львиная доля написанного ими сегодня, ровным счетом ничего не стоит с любой точки зрения! Мысленная мукулатура!
К тому же нейросеть не читатель. Она усваивает литературу для преобразования ее в своей памяти в знание.
— Я думаю, — председатель одобрительно кивнул мне. — Надо поручить нашим юристам решить этот вопрос со всей подобающей законностью!
Ну, раз они заговорили о законности, значит, враги будут повержены. Я уже совсем собрался откланяться, когда из третьего ряда поднялся господин,  и, размахивая рукой, усеянной перстнями с бриллиантами, неожиданно спросил.
 — Мне кажется, что мы не завершили разговор о безопасности. Поставлю вопрос иначе. Не считаете ли вы, что «IQ  Electronics» следует приостановить деятельность в развитии нейросети до тех пор, пока будут изучены все нежелательные побочные эффекты, которые могут возникнуть?
 Честно говоря, я  не ждал какой-то глупости в этом роде. И в глубине души надеялся, чтомое выступление завершено. Не получилось!
— Да, конечно, можно законсервировать все работы на долгое время. Но помимо нас, есть ещё китайцы, русские, японцы и другие народы. Они очень успешно ведут работы в том же направлении. Как быть с этим фактором?
Более того, нам в настоящий момент неизвестно с достаточной точностью, кто на самом деле впереди — мы или они. Не исключено, что они не выпячивают своих достижений, чтобы сбить нас с толку.
Там, наверняка, тоже знают об опасностях, которые могут исходить от нейросетей. Но сомневаюсь, что они работы остановят, если их свернём мы. А тем более, если призовём к этому открыто. По крайней мере, кто может помешать их заявлению, что это опасно, и они приостанавливают работы. А на самом деле без огласки продолжат  их? Надо  ли объяснять, где мы окажемся?
 Когда я добавил, что нейросеть может стать и одной из доминант военного превосходства, я ощутил, что подавляющее большинство присутствующих на моей стороне.
 В пустой голове мысли не задерживаются. Им там не за что уцепиться. Так что напрасно кто-то думает, что, слушая умного человека, сам стнает умней. Но, если уж какая-нибудь зацепилась там, ее оттуда не вырвать! Даже клещами! Из таких людей рождаются убежденные единомышленники, либо самые свирепые фанатики. (Из находок Силаменса). Я поклонился и вышел. Не ожидая рукоплесканий!
СОЛИТОН 21 
КОНСПЕКТ ЛЕКЦИИ ПО ЭСТЕТИКЕ, или В ДОМЕ ИМПРЕССИОНИСТА О РАФАЭЛЕ  НЕ ГОВОРЯТ!
Я прислушался и свистнул. И сделал Леонарду рукой жест, означавший, что все нормально.
От соседнего дерева метрах в двадцати от нас отделилась фигура. Человек, вскинув руки вверх, бесшумно бросился ко мне.  Я сразу же опознал в нём Ярса, члены нашей разведгруппы, который вместе с ещё двумя нашими отправился на побывку домой, к своей семье. Мы обнялись. А Лео, было напрягшийся, как сжатая пружина, поначалу, мгновенно оценил ситуацию и тут же расслабился.
 — Знакомься! — бросил я. — это Лео. Думаю, как склонить его присоединиться к нам! Может, запугать расстрелом, как я тебя? — Со смехом спросил я.
Ярс отошёл на шаг в сторону,  мгновенно "сфотографировал" Лео с ног до головы. И тут же выдал резюме в свойственной ему  шутливой манере.
 — Почему ты скрывал, что у тебя есть брат близнец, Теяр?
 — Он мне не брат, — ответил я, — и мы не близнецы! Но состоим в такой степени родства, что тут любые сравнения неуместны!
 — Я очень рад, дорогой небрат и неблизнец, познакомиться с вами!  — Ярс шутливо поклонился Лео и с чувством пожал ему руку.  — Только это все равно не объясняет ваше удивительное сходство? Хотя, виноват, по всем законам приличия перед тем, как просить вас раскрыть эту тайну, мне следует представиться самому. Я член этого маленького коллектива диверсантов, работающего на территории противника. Бывший солдат вражеской армии, которого Теяр чудом не застрелил. Поскольку перевербовал...
Я улыбнулся. Он всем так представляется.
Тогда мы, замаскировавшись, лежали, жалея, что не способны ещё глубже вдавиться в землю, всего в сотне метров от неизвестного недавно прибывшего подразделения, в котором насчитывалось примерно шестьдесят солдат, сопровождавших скопление новой техники, двигавшегося в сторону фронта.
 Ярс, когда начало темнеть, покинул свое подразделение. В последствие он говорил, что собирался смыться. И неожиданно напоролся на нас. А ещё через мгновение я, ткнув ему в рёбра пистолетом, привёл в укрытие, где нас никто не мог видеть.
 — Хорошенькое место! — сказал Ярс почти довольно, — тут никто не услышит выстрелов. Да и я, наконец, отдохну! Ведь ты же меня пристрелишь!— полуутвердительно-полувопросительно сказал он.
Он не знал, что я умею читать мысли. А я услышал в его голове не страх, а какую-то отчаянную усталость.
 — Устал воевать? — Поинтересовался я у моего пленника.  — Почему бы не сдаться в плен?
 — Я полностью вымотан бессмыслицей всего происходящего! — заявил Ярс. — Я дважды сдавался в плен. Дважды просил ваше командование, чтобы меня направили воевать на вашей стороне. За вас, иначе говоря! Потому что сам отношусь к тем людям, которых местная власть как раз и уничтожает. Но меня... дважды обменяли на ваших пленных. Так что меня вернули туда, откуда бежал. Каждый раз мне выдавали новую форму и опять послали на передовую. Так что если ты меня грохнешь, это будет вполне логично.
Я знал, что он говорит правду. И, честно говоря, даже растерялся, что мне делать дальше? Тем временем он продолжал:
 — Мне многое довелось передумать, нарезая эти круги. Но я так и не понял, во имя чего я это делаю.
 Он только начал преподавать эстетику в только что открывшемся Университете Футурологии. Пышное, конечно, название. Но ему удалось прочитать только три лекции. С последней его взяли на выходе из здания Университета. Скрутили руки и втиснули в автомобиль.
Привезли на какой-то склад, который они именовали военкоматом. Отобрали паспорт. Велели нацепить форму и отправили на фронт. Правда, на память разрешили оставить конспект этой последней лекции. Он его так и носит с собой. Как талисман. Только  тетрадка что-то не очень старается помочь ему.
Он протянул мне ученическую тетрадь, сложенную вдвое. Я взял ее, распрямил. На обложке четким почерком было выведено «Эстетика. Лекция № 3. Конспект».
— Можешь расслабиться! Я не причиню тебе вреда! — бросил я ему. И открыв тетрадь, начал быстро считывать текст.
«Нынешняя лекция уже третья, а мы с вами еще не дошли до главных категорий эстетики – прекрасного и безобразного. Есть масса учебников, авторы которых написали фундаментальные определения этих категорий. Но, честно говоря, мне они не кажутся столь уж незыблемыми.
Красота, если коротко, это целесообразность и целеназначение. Они должны находиться в гармонии с природой или отражать её со всей точностью. Но к этому мы еще вернемся.
А сегодняшнюю лекцию я начну с предметов, которые в традиционной эстетике не рассматривали. Хотя решительно все может быть обозначено, как прекрасное или безобразное, каковые являются ведущими категориями этой науки.
Но чтобы понять это, нужно определиться и с тем, что не соответствует этому понятию.  И как его камуфлируют, чтобы придать безобразию вид красоты.
Поэтому я перейду к теме, которую в университетском курсе эстетики поднимать до сих пор было не принято. И начну с педерастии, как явления, поскольку его женская разновидность лесбиянство, то же самое только для другого пола.
Век девятнадцатый. Петр Ильич Чайковский. Величественная и трагическая фигура одновременно. Велика, потому что он был гениальным музыкантом и композитором. Трагическая - поскольку Петр Ильич был педерастом. 
Он этим и не кичился. И даже, как и положено в те времена, стыдился.  Сегодня–то мы знаем, что дело упирается в слом психики. Но тогда об этом не думали. А Чайковский даже пытался как-то изменить свою судьбу.
 Он был достаточно умный человек, чтобы понять, что только женитьба сумеет  развеять слухи о его неверной сексуальной ориентации. Его выбор пал на настолько обаятельную женщину, которую посчитал бы за счастье назвать своей женой любой мужчина.
 Мне кажется, что он не только надеялся пресечь в обществе упорно циркулирующие слухи о его сексуальной ориентации. Хотя его лично практически никто не донимал. Более того, ему прощалось все за бессмертную музыку, которую он писал.
Но он понимал, что его отклонение это нарушение природного целеполагания. Ведь такие люди были лишены потомства.
Повторяю, это мои предположения, но он, видимо думал, что сам факт присутствия рядом такой красивой женщины, поможет пробудить в нем естественные наклонности. Такое, как показывает нам история, порой случалось. Хотя и не так уж часто.
 Но чуда не произошло. Жена покинула его, поняв, что не может возбуждать в нем нормальные желания. А Чайковский смирился со своей тягой к мужчинам.
Спустя тридцать  или сорок  лет после его смерти, в целом ряде стран начали появляться законы, по которым педерастия начала официально преследоваться. А в иных даже довольно жестко.
Примером может служить печальная судьба блестящего поэта, писателя и драматурга, который был уличен в педерастии, но был по существу бисексуалом, Оскара Уайльда, отсидевшего за этот грех в Редингской тюрьме Англии  достаточно долго. Были и страны, где срок можно было получить даже за само склонение к половому контакту с лицом своего же пола. Даже если у «соблазнителя» ничего из этого не вышло.
А что мы видим сегодня? Геи не только не стыдятся своего влечения, не только свободно вовлекают в свой круг несозревших умом молодых ребят, они проводят гей-парады, во время которых с гордостью заявляют о себе! И движение это растет и ширится! 
Большинство вдумчивых психологов утверждает, что социум играет главную роль в становлении человека. Конечно, человек  не всё принимает из того, что предлагает  или навязывает ему социум. Но скорее чаще, чем реже все-таки принимает. А уж если принимает, то внушение социума превращается в самовнушение.
Известный криминалист, описывая трёхвековой процесс развития криминалистики, приводит такой пример. Детям, когда они едва начинают ходить и говорить, вместо мячей дают отрезанные человеческие головы. И из них уже в подростковом возрасте вырастают самые жестокие и беспощадные убийцы. Иначе говоря, негативное влияние на психику, сплошь и рядом равнозначно её слому. И оно все возрастает. А сопротивление этому все сокращается, как шагреневая кожа.
 О том, что может произойти, если подобный пропаганде не положить конец, очень хорошо показано на примере Содома и Гоморры. Жители этих библейских городов настолько опустились, Что Бог не сумел найти даже пяти праведников, ради которых можно было бы пощадить их население.
Кто такие геи? Это люди со сломанной психикой. И её сломали им те, кто вовлекал их  в противоестественную половую связь. Так как же возможно, позволять этим людям безнаказанно вербовать в свои ряды всё новых и новых сообщников? Как можно позволять им устраивать победоносные шествия по улицам городов?  Мы хотим Содома и Гоморры в мировом масштабе? А, может, это не мы хотим? Может это кто-то за нас решил, превратить мир в Содом и Гоморру?
Есть такая разновидность сексуальных извращенцев, как зоофилы. Представьте себе, вдруг и они потребует создания любителей секса с кошками, собаками, курами или коровами и проведения зоофил-парадов?
А потом за ними потянутся уголовники всех мастей, которые, конечно же, тоже имеют в «демократическом» обществе право на собственный выбор личных убеждений, состоящих в том, чтобы откровенно ощипывать карманы других граждан, А убийцы потребуют права открыто насиловать и убивать? Как вам нравится такое будущее для общества? На примере геев это хорошо отслеживается!
Кто-то там на самом верху уже очень давно и упорно ломает психику человечества. Это сказывается на состоянии общества в целом. И не случайно эстетику как науку тоже давно и подспудно приспосабливают к этому. Ломка психики начинается с извращения понятий прекрасного и безобразного. Их просто меняют местами.
Возьмем хотя бы известный многим с детства стишок о сереньком козлике, которого некая бабушка настолько любила, что даже поила чаем. Но маленький негодник бабушку совершенно не слушал. И отправился в лес погулять, где его и съели серые волки.
Так мы впервые сталкиваемся с высоким и прекрасным, еще пребывая в младенческом возрасте. И с безобразным. Но как тут все закамуфлировано!
 Прекрасное это, конечно, любовь бабушки к серенькому ослушнику. Такое чувство, как любовь, вообще обязано исключительно олицетворять Прекрасное. Мимоходом обращу внимание, что аналогично и требование хорошо относиться к гомикам.
А вот то, что сделали волки однозначно безобразно. Но оба эти понятия кажутся однозначными только на первый взгляд. Любой обман начинается с самых элементарных вещей. Как я уже говорил, ловкие люди успешно перелицовывают давно сложившиеся понятия, наделяя их содержанием, которое им не было присуще изначально. А потом предъявляют массам, вбивая в темные или незрелые головы, как незыблемое мнение о давно устоявшихся фактах. И как истину в последней инстанции, само собой.
 Ни одно слово не имеет конкретного наполнения. Язык как артефакт очень неточен и гибок при коммуникации. И когда люди говорят, что мыслят словами, то это, как минимум заблуждение. Потому что возникает вопрос, какими словами? Написанными? Тогда как быть с теми, кто не умеет читать. А таких и сегодня много. А, может, звучащими? Так ведь и звуки при передаче сильно искажаются, превращая нашу речь в испорченный телефон. Образами? Да, образы однозначно возникают, но как их передать?
Все это всегда облегчало задачу успешно внедрять в чье-то сознание перелицованные наизнанку понятия и выводы, отталкиваясь от основных принципов. Добро должно быть изначально прекрасным? Да! А зло — безобразным? Да! Но действительно ли перед нами добро и зло, а не их суррогаты? 
Вернемся к замечательным стишкам о сереньком козлике. Серые волки, напавшие на бедного козлика, который вышел в лес погулять, безусловно, представители зла и в силу этого безобразны. Зато бабушка, которая этого самого козлика очень любила и чаем поила, очень положительный и светлый персонаж, олицетворяющий прекрасное добро. 
Но при этом умышленно опускается, почему она испытывала такую непонятную любовь к четвероногому питомцу. А испытывала она ее, видимо с единственной целью: съесть этого самого козлика. Когда он наберет телеса. По крайней мере, мы не знаем другой цели, с которой держат серых козликов. Как минимум, прецедентов тому нет.
Но сказку рассказывают из поколения в поколение, для выработки пониманий добра и зла. И чаще всего детишкам за завтраком, когда они вкусно похрустывают свежей сосиской, которая еще недавно была чудесным поросеночком. И к нему испытывались самые добрые чувства.
Или когда дитя с аппетитом жует ножку нежной уточки, ласково клавшей головку на плечо хозяйки, которая волнующе гладила эту головку. Чтобы через пяток минут отрубить ее топориком.  Для жарки…
 Так рождается двойная мораль. И страшна она тем, что незаметно ведет к психическим заболеваниям. Или уж, как минимум к потере ориентации в нашем непростом и бурном мире.
Кости священника Томаса Мальтуса уже полсотни лет выбеливали на кладбище черви и вода, когда его учение начало набирать силу. Главное в изысканиях Мальтуса лежит не на поверхности. Незыблемо его утверждение, что человечество растет в геометрической прогрессии. А вот обеспечение его продуктами производства увеличивается только в арифметической. Почти. И оно прямо наводит на мысль: это следует прекратить!
Встает, правда, вопрос, как? Болезни и войны только слегка прореживают излишнее количество дармоедов. И вогнать его в прокрустово ложе мальтузианства никак не удается. Но есть и указание. Весьма завуалированное, впрочем. Надо каким-то образом внушить людям, что так бесстыдно размножаться, грешно! Виден один только путь – через сознание. Они сами должны признать свою никчемность и потребовать, чтобы их устранили.
Уже в первых поколениях наследники старых ростовщиков, создавших холявные, но несметные богатства, не утруждаясь особенно, чтобы получить их, начинают думать, что им ни к чему эти ставшие бесполезными миллионы человечишек.
Все золото, которое выдвинуло банкстеров в первые ряды, уже в подвалах их банков. Далее кормить такую ораву двуногих, создавших их, банкстерские, богатства, просто бесполезно и глупо!
В руках мультимиллиардеров огромные средства, незначительную долю которых можно вложить и в исследование  вопроса о прекрасном и безобразном. Настолько незначительную, часть, что она в общем хаосе богатства окажется незаметной. Но тем, кто получит ее, покажется огромным кушем. И они будут работать с геометрическим энтузиазмом!
Лучшая область исследований психика человека. Тот самый черный ящик, в котором ничего не находит хирург после вскрытия, но в который нельзя заглянуть при жизни так, чтобы высветить коридоры сознания сколько-нибудь отчетливо. И если вложить в сознание, что смерть это хорошо и красиво? А жизнь плохо и уродливо? Но понятно, не сразу, а так сказать, постепенно приближая его мысли к этому.
 Но прощупывание психики всех подряд на предмет самоуничтожения дело хлопотное и малоперспективное. К тому же достаточно иметь одного козла – провокатора, который бы повел все стадо на убой. Способы воздействия на черепную коробку лидеров этой категории изнутри и начинают изучать.
Вопрос вообще-то всего один: как привить человеческим козлам отсутствие смущаться видом чужой крови? Оказывается, что двойная мораль лучше всего прививается в искусстве. И, значит, в эстетике, как науке о прекрасном и безобразном.
 Вкладываются средства. Привлекаются все сколько-нибудь значимые фигуры. В конце XIX века процесс запускается вовсю.
Перепившийся мужик, который вдобавок ко всему ещё и не совсем в своём уме, но знакомый с малярной наукой, отрезает «по белочке» себе ухо. А затем в состоянии аффекта начинает писать картину.
Нормальному человеку, чья психика не отягощена наследственным идиотизмом и систематическим промыванием мозгов, сложно представить, что в этом прекрасного. Поскольку  картина, естественно, получается одиозная. Все фигуры в ней обозначены разноцветными пятнами. Художники палеолита на стенах своих пещер, выполняли роспись куда лучше.
Любой, будучи в здравом уме, и оказавшись здесь в нужный час, прямо бы сказал, что автора надо лечить. А место его творчеству на свалке. Но, увы, никто таковых сюда и не звал. А если бы кто случайно и пришел, его не пустили бы.
Зато на презентацию пригласили прожжённую шельму - критика, с репутацией большого специалиста по новым веяниям в искусстве живописи. И солидно заплатили за то, чтобы он убедил, что данное полотно безусловно – шедевр. Понятно, что такого «критика» правильнее было бы назвать идеологом.
И вот он начинает объяснять, почему названный холст  — произведение высочайшего искусства. Да, оказывается, потому, что создан он методом, еще  недоступным глупым  массам и именуемым импрессионизмом.
Зайцев убивают сразу два. И всего одним выстрелом. Первый – это возможность удовлетворить спрос всё новых нуворишей в произведениях искусства. Холст быстро набирает цену. За какие-нибудь 10-15 лет новое произведение новоиспечённого импрессиониста стоит уже многие миллионы.
 Каждый, едва став миллионером, счастлив украсить им стены своего дома. Хотя еще накануне по нескольку раз думал и передумывал. И не раз отказывался от приобретения полотна. И снова каялся, что попал под влияние несведущих людей. Как это было в случае с известным русским денежным мешком, что зафиксировала история.
В выставочных салонах или в толстых поп журналах именитые критики взахлёб призывают увидеть, необычайность линий или неуловимость оттенков красок того или иного нового гения от искусства, которых там нет.
А у людей начинают все больше размываться ориентиры и ломаться сознание. Но между тем уже им навязан новый стереотип шизоидного мышления. При этом толпу убеждают, что известный голый король щеголяет в еще более прекрасных одеждах, чем прежде. А малец, который крикнул бы, что самодержец-то голый, на просцениуме все не появляется!
Критики между тем удваивают стремление «помочь» толпе понять, что король по сути дела не просто одет. А одет одним из лучших кутюрье мира. И тогда появляются массы не только тонких ценителей нового искусства, но и подражателей. Что уже само по себе дорогого стоит.
 Взять хотя бы культовый "Чёрный квадрат". Недавно один из толстых журналов по искусству опубликовал сведения, что этот квадрат теперь совсем уже не единственное в своем роде уникальное произведение. У его автора оказалось несколько тысяч соперников. Они создали и даже еще богаче обрамили багетами квадраты всех цветов радуги. И ее оттенков.
Понятно, что мы всего в одном шаге до того прямого заявления, что у Тициана,  Иванова и прочих просто не хватило ума и воображения создать нечто подобное. Не говоря уже о мастерстве. Хотя, конечно же, написанное ими – тоже искусство. Но зачем это делать? Разве и так не ясно? Они просто устарели. Отжили свое. Сегодня так писать нельзя! И уж совсем затушевана тема: сумели бы маститые импрессионисты хотя бы хорошо скопировать их работы?
Но самое главное, еще не возникла та плеяда маститых критиков от политики, управлявшихся из банковских сейфов, которые могли бы разъяснить обычным людям недосягаемость высоты  искусства, уходящего своими корнями в глубокую древность. К эпохе троглодитов, возможно. Что рецепт изготовления подобных шедевров безвозвратно утерян. И неожиданно вновь обретен при возникновении импрессионизма.
Лучшие из этих импресспроизведений уже сумели убедить мир, что одно подобное произведение стоит многих, если не всех полотен Рафаэля с его мадоннами, явно не способными вызывать таких высоких и тонких чувств, которые могут породить импрессионисты. Не говоря уже о Рубенсе, чья тяга к массивным телесам куда больше наводит на размышление о мясной лавке, чем о чувственных образах.
Ведь мир тогда совершенно неожиданно вдруг стал не готов признать, что не в силах отличить великое от низменного, прекрасное от безобразного, стряпню от высокого поварского мастерства. И даже не предполагал, что большой  Рынок искусства как раз и возникнет к появлению авангарда.
Искусство – это слово для определения чего-то не настоящего. Что создано не природой, а сделано человеком. Есть даже такой термин, как «артефакт», не требующий объяснения. А мастерство это талант приближения мастера к максимально точному отображению им объекта этой самой природы. И его характера. Если так, то мастерство и должно оцениваться по степени этого самого приближения. Или нет?
Хорошо! Всего один вопрос. Кто из вас хотел бы видеть рядом с собой в качестве подруги женщин, изображенных импрессионистами? Или вы бы предпочли красавицу Нарышкину Боровиковского?  Ответ можете не сообщать мне. Будьте честны только с собой.
 А теперь еще один вопрос. Имеем ли мы моральное право, подойдя к холсту, где размазаны вместо лиц пятна, слушая музыку, мелодию которой мы не в состоянии напеть, читая книгу без мыслей или рассказывающую нам с восторгом об убийствах и насилиях, недвусмысленно заявить: да, это прекрасно!»? …
Мне понадобилось буквально минута, чтобы посмотреть и зафиксировать в памяти, все написанное в конспекте. Я хорошо понимал, что хотел этим всем сказать Ярс. И его состояние.
 Я еще вначале прочитал в его сознании, что ему уже совершенно безразлично, ждет ли его смерть или нет. И  никакого страха об ее приближения не испытывал. Он даже задремал, пока я смотрел его записи. Но неожиданно открыл глаза и сел.
 — Одни древние философы утверждали, что цифра или число правят миром. Другие считали, что миром правят идеи. И думали, что их утверждение не противоречит мнению «цифровиков». Но, что мы видим в действительности? Оставим в стороне спор о первичности яйца или курицы. Но едва идея начинает обретать форму, как тотчас начинает разрушаться ее смысл. А если она имеет смысл, то он никак не способен обрести форму. Почему?
 Великий поэт создает великий язык. Ему создают прекрасные памятники, чтобы запечатлеть его образ в форме. И тут же начинается процесс, в итоге которого и сам поэт, и его детище  становятся понятны все меньше и меньше.
Великий революционер создает новое общество. Общество для всех. Ему ставят повсеместно монументы. И чем больше ставят памятников, тем менее становится понятна его роль и смысл того, что он сделал. Памятники под улюлюканье тех, кому эти люди посвятили свои творения, сносят.
Что же происходит?
Он смотрел, будто сквозь меня, и продолжил:
— В социуме никогда не бывает ничего лишнего. Любая, даже самая незначительная, на первый взгляд, мелочь со временем станет детонатором взрыва в сознании очень многих людей, корежа их личности и подменяя понятия.
Вот и война началась не тогда, когда одна армия напала на другую. Война началась тогда, когда кто-то впервые заявил, что звук и речь, практически одинаковые в языках двух наций, явно безобразны в звучании слов другой нации, не говоря уже о патриотизме этого звучания. А о том, что кто-то позарился на земли, где живут другие, вообще не сказано ни слова.
Я дал ему выговориться. И сказал:
— Признаюсь, что готов разделить твои суждения и оценки. Но где конкретные выводы?
— Так это же конспект! Остальное я сказал в лекции. Когда-то люди, эксплуатирующие чужой труд, держали остальных в полном невежестве. Но сменились технологические процессы, Для их успешного ведения боссам пришлось дать тем, кто гнул на них спину, определенную грамотность. И знания, достаточные, чтобы обеспечить процесс производства.
Но они не ожидали, что дело зайдет так далеко. Люди начали усваивать куда больше, чем это предусматривалось. Многие стали интересоваться поэзией, театром, живописью. Это все не так безобидно, как кажется. Это развивает мозг личности
Тогда хозяева решили дать задний ход. Девиз «Разделяй и властвуй!» основан главным образом и в первую очередь на низком интеллекте и психическом разобщении членов общества. В результате мы получили серьезные сдвиги по фазе в литературе, особенно в поэзии, в прозе, в музыке и т. д. То есть там, где взращивается интеллигенция, как возможный концентрат мысли народа.
Итоги не заставили себя ждать. Среди людей, которые могли стать  выразителями общей воли быстро начало увеличиваться количество нелогичных, глупых или просто растерявшихся. Да и количество свихнувшихся возросло. Ведь  сумасшествие это раздвоение сознания.
Я кивнул. У меня уже созрело для него предложение. Если он действительно хочет воевать на нашей стороне, наша группа  готова взять его к себе. На мой страх и риск.
Мы позаботимся, чтобы он получил все необходимые документы и оказался в нужных списках. Хотя он должен понимать, что мы оба можем не дожить до того звездного мгновения, когда война закончится как по мановению волшебной палочки. А если – нет, пусть убирается ко всем чертям!
Ярс давился смехом, зажимая сам себе рот, чтобы его никто не услышал.
 — Если бы я только знал! Если бы хотя бы мог представить такое, вышел бы к вам ещё три дня назад, когда сюда пригнали эти танки!
 — И только зря прождал бы трое суток,  — усмехаясь, отмахнулся я. — Мы здесь с сегодняшнего утра.
Кризис наших взаимоотношений миновал. Он оказался находкой для нашей группы. Новичок быстро научился неслышно ходить, седьмым чувством ощущать опасность, молниеносно действовать, быстро и конструктивно принимать решения. А после одной из вылазок привел в отряд еще одного человека, который также хотел выступать на нашей стороне.
По окончании последней вылазки я предложил ему несколько дней для отдыха. И он решил навестить семью. Мы давно стали добрыми друзьями. Но всё же Ярс при в любом подвернувшемся случае, не упускал возможности вспомнить, будто бы при первой встрече я хотел его расстрелять. И, странное дело, это всегда вызывало хохот у тех, кому его «сообщение» доводилось слышать. Вот я и решил его спровоцировать сейчас.
 Мы вошли в нашу «избушку». Здесь Ярса ожидал еще один сюрприз. Он столкнулся второй раз за последние полчаса с еще одной парой полных близнецов. На этот раз женщин. И с удивлением переводил взгляд с Лорины на Тусиану, не зная, что сказать. Потом швырнул в сердцах свой вещмешок на землю с возгласом:
— Да какая к черту разница! — И замолк.
— Скоро вернутся остальные. А пока мне хотелось бы набросать план нашей работы на ближайшее время. Ты с нами, Лео? — Спросил я.
 Лео кивнул.
 — А ты, Лорина?
— Если я смогу принести хоть какую-нибудь пользу…
— Понятно. Ну, Ярс, докладывай, что ты обнаружил по дороге  домой и обратно на базу.
— Тут в двух днях пути есть база для иностранных наемников. Они чувствуют себя, по-моему, совсем как дома. Надо их в этом разубедить!
Но тут вперед выступил Лео.
— Не два дня. А всего несколько минут. Мы с Лориной организуем вам телепортацию. Но эти сэкономленные два дня я прошу тебя и Тусиану помочь нам в другом деле. Есть тут одно осиное гнездо, которое очень хочется поворошить и посмотреть, что из этого выйдет.
— Мы готовы! — Ответил я.
 — А наша роль какова, неблизнец? — ухмыльнулся Ярс.
— Ты, чудом не расстрелянный, дождешься остальных, сделаешь что-то вроде плана базы, которую нам предстоит обследовать. А потом все вместе обсудим детали «визита».
Услышав такое обращение, Ярс поперхнулся. Но больше, насколько я помню, он подобным образом к Лео не обращался.
СОЛИТОН 22 
ПРЕЗУМПЦИЯ ВИНОВНОСТИ
 Иду ноздря в ноздрю со временем.  Мои коллеги по клубу  говорят, что по мне можно время сверять. Потому что я всегда прихожу как раз к моменту начала заседания. Я никогда не прихожу заранее. Даже за 10 минут.  Мне не нравятся плоские шутки, которыми забивают вялотекущие ожидание  богатейшие люди мира. Мне совсем неинтересны новости, темы которых прочно устоялась и  сводится к суммам легко заработанных денег. Или  к сексу с извращениями.
Вот и сейчас, проходя, слышу рассказ  Геса,  красная рожа которого лоснится   сальностью. Он живописует собеседнику, как вчера он отымел хорошенького мальчишку десятилетку.  И как тот сначала плакал, а потом удивлённо  и стыдливо лепетал,  что не понимает, зачем дядя с ним это делает. 
Гомосеков и педофилов среди нас немало. Но есть и, так сказать, с нормальной сексуальной ориентацией.  Хотя считать их нормальными это всё - равно перегиб. И, даже не зная, о чём говорит   Френсон,  я уверен, что он посвящает собеседника в детали своего последнего орального восторга  с молодой красоткой.  Господи, как мне всё это обрыдло! Поэтому и появляюсь я так, чтобы только успеть сесть за свой стол.
Председательствующий, заметив меня, заулыбался: раз я, прибыл, стало быть, собрание может приступить к делу, И предоставил слово Илу Гётису. Владелец известной корпорации, повертел в руках дешёвый сотовый телефон  —  чтобы подчеркнуть свою простоту и своё презрение к богатству — которым, как и все мы обязан предкам, позаботившимся об этом в очень давние времена.
Затем он достал из кармана брюк маленькую записную книжку.  Раскрыл её. И, ткнув пальцем в нужную строчку, сообщил:
 — Вчера на земле умерло два миллиона тридцать восемь тысяч человек. К сожалению, в последнее время мы буквально застряли на этом уровне. Хотя предпринимается всё, чтобы достичь новых рубежей.  К несчастью, как мы видим, ни усилия науки,   ни усилия, предпринимаемые нами  по созданию кризисов на континентах, ни пропаганда «зелёной» жизни не способствуют сокращению человеческой биомассы в тех масштабах, которые бы устроили нас. Родилось  за истекшие сутки миллион восемьсот тысяч человек. Статистика укажет цифру в 2 миллиона сто тысяч человек. Чтобы не разрушать иллюзию, о том, что население Земли неуклонно растёт.
 Он считает, что для улучшения показателя смертности нам следует организовать какую-нибудь форму эпидемии. И если члены клуба готовы принять такое решение, то уже на следующем заседании надо послушать мнение ученых и врачей, как это сделать лучше. У него просто голова раскалывается от боли — так ему хочется сделать планету лучше.
— Вот, Теяр, это кроткие, которые решили унаследовать Землю! — Неожиданно раздался чей-то голос. — Простите, как вас там! Но это была бы пустая затея! Поскольку осуществлять ее уже просто будет некому! Я имею в виду улучшение дел на планете по принятому вами плану. А что касается вашей головной боли, это может быть только фантомная боль. Как может болеть то, чего нет?
 Голос принадлежал внешне весьма привлекательному человеку, роста немного выше среднего, одетому в безукоризненный, и явно дорогой костюм. Войдя, он  обвел нас взглядом, поздоровался и сказал:
— В человеческом обществе вы представляете наиболее интересную разновидность!
 — Простите? — Сказал с подчеркнутой пренебрежительностью Джонски. — Что вы позволяете себе? Кто вы такой вообще? И как  тут оказались?
— Начну с предпоследнего вопроса. Можете называть меня  Леонард. Можете меня считать командированным. Для выполнения особого задания. Чтобы куда-либо попасть, мне не нужны пропуска, а охрана не помеха. В чем вы и можете удостовериться собственными глазами. Я из очень далекого для вас далека. Моего спутника зовут Теяр. А вот теперь о том, что я себе позволяю и еще смогу позволить...
 Он вытер вспотевший лоб шелковым носовым платком. И засунул его в карман.
—Нам показалась весьма любопытной  ваша версия марксизма, созданная вашими идеологами. Они высказались в том духе, что любой вид имущества — пережиток прошлого. Что людям пора привыкнуть к мысли, что им тут ничего не принадлежит. И не должно принадлежать. Это правильно! Мы полностью согласны, что люди должны сократить свои нужды до ежедневного прокорма и койки на ночь в небольшой клетушке. И я рад, что это поняли в первую голову именно вы, а не кто-нибудь другой. И именно вы решили возглавить это новое общество! Поскольку не способны повести его еще куда-то!
 Опять появился шелковый платок, на который заворожено смотрели все собравшиеся. Казалось, он гипнотизировал.
— Вы, чьими усилиями загажен этот мир, всегда утверждали, что пытались сделать, как лучше. Не подвергая сомнению эти заявления, все-таки следует спросить, в чьих интересах вы так стараетесь?
 Знаете ли, есть «закон командира». В одних странах писанный, в других — нет. Но его моральные основы не подвергаются сомнению. Суть дела в том, что командир отдает приказ. И если  его подчиненные не могут его выполнить, командир должен показать лично, что его распоряжение не прихоть, а вполне реален. Он должен выполнить его сам.
Вот я и спрашиваю, вы действительно чувствуете, что здесь вам ничего не принадлежит, а из всего имущества вам достаточно койки для ночлега? Я появился тут, чтобы лично убедиться, что вы собственным примером готовы и способны подтвердить, что ваши планы действительно основательны и реальны.
 — И как же вы намерены это сделать? — Наш неутомимый гомосек Рильке, едва не выпрыгнул из штанов, а его очки от возбуждения съехали на кончик носа.
— Решение совсем простое, хотя вы такого при вашей фантазии не смогли бы предположить. Мы уже заперли вас всех здесь. Можете проверить. Никто из вас не может выйти за пределы той невидимой вам клетки, которая отведена нами каждому!
Мои коллеги попытались опровергнуть его слова. Они как по команде встали. Но любые попытки приблизиться друг к другу оказались безуспешными. Они словно натолкнулись на невидимую стену. Это обескуражило всех нас. А затем Джонси вновь спросил, но уже с куда более уважительным оттенком в голосе:
— А зачем вы, простите, это сделали?
— Вы спешите, Джонси. Я как раз собирался перейти к этому вопросу. Человек может прожить без еды около пяти суток. Без воды – всего трое. Ваши «ограждения» выдержат неделю. А то и побольше. Никто не сможет вам принести еды или воды, поскольку они не проницаемы. — Он начал ходить между столами, предлагая дотронуться до него. Ни у кого и из нас это не получалось.
—  Поскольку кормить и поить вас в наши планы не входит, у вас есть всего три дня. За это время вы либо морально, сможете отказаться от своих богатств, представляя свое дальнейшее будущее как общее с теми, кого вы тут заочно приговорили, либо умрете самыми богатыми людьми на планете. И еще одно. Никакие громкие декларации об отказе от золота  в своих подвалах вам не помогут. Перемена должна произойти в вашем сознании полная и однозначная.
Система, которая вас сторожит, будет постоянно сканировать ваши мысли и чувства. И только действительный отказ будет ею принят. Только в этом случае вы сможете покинуть это здание. Как видите, ваша жизнь отныне зависит только от чистоты ваших помыслов.
Тот, кто хочет изменить мир, должен сначала понять, как он устроен! А он устроен просто: и дела, и мысли должны быть едиными и честными. Как велел наш Отец Всевышний! Никакая идея не может быть с двойной моралью или замешана на крови. Приношу извинения за причиненные неудобства! И благодарю вас за внимание и причиненные неудобства!
СОЛИТОН 23 
ДЬЯВОЛЬСКИЕ НАВАЖДЕНИЯ
В Бакувере я жила на той же улице, что и Лео. Буквально метрах в шестидесяти от его дома. И тоже в трёхэтажке. На нашем совместном  углу улица изгибалась штыком, от чего в последующей части дома выдвигалась вперёд метров на три или пять.
 С третьего этажа, где жил Лео, в просвет площадки, по которой жители из парадной его дома добирались до своих квартир, мой дом был виден как на ладони. К тому же у Лео здесь было два или три школьных приятеля. Они обменивались книгами и ещё всякими вещами, которые так любят мальчишки. Так что он бывал и в нашем доме. Но, странные дела, до той самой встречи, когда меня сбила машина, а Лео забрал к себе, мы ни разу не столкнулись.
Наша семья тоже жила на третьем этаже. Дом был постоен еще в начале века. Перекрытия между этажами были деревянные. Слышно было все, что творилось в каждой квартире. Так что на каждый чих, раздававшийся в одной, было слышно «будьте здоровы» из всех остальных.
Прямо под нами жила Кейт Крас, дама удивительная во всех отношениях. Она была невысокого росточка, с довольно приятной наружностью. И неплохо сложенная. Она пела в хоре городской оперетты. У неё был небольшой, но приятный голосок, А ещё она была помешана на мужчинах.
Благодаря ей, мы познакомились со всей мужской половиной местной оперетты. И не только. Чтобы остальным соседям было неповадно обсуждать её, она старалась держать всех в узде.
К нам, например, у неё были бесконечные претензии, что мы небрежно переставляем стулья, отчего звуки их скрипа по полу бьют её по голове. Она даже писала заявления в милицию. А нас для их разбора регулярно навещали люди в форме.
К тридцати пяти годам претендентов назвать её своей женой не обнаружилось. Но затем появился поляк Стасик, который и предложил ей руку и сердце. Сделанной партией Кейт была недовольна и постоянно  — мы слышали это собственными ушами  — распекала Стасика, за то, что он плохой муж и не способен обеспечить ей достойную жизнь.
Стасик работал водителем, возил какую-то большую шишку и получил бронь от призыва, когда началась война. Он был на хорошем счету, но решил попробовать иные пути улучшения жизни.
Машину его, как директорскую, при выезде с завода охрана не досматривала. Пользуясь этим, в один прекрасный день он загрузил в багажник бочонок спирта, замаскировав его тряпьём, и бодро вырулил к проходной. Охранник не говоря ни слова, поднял шлагбаум. И Стасик выехал с предприятия, сразу разбогатев.
На чёрном рынке спирт стоил дорого. Стасик продал почти всё, оставив немного для личного потребления. А на вырученные деньги купил Кейт золотое колечко, массу всяких сладостей и деликатесов. Впервые за всё время совместной жизни Кейт была к нему благосклонна. И Станислав решил, что он на верном пути.
Однако когда он собрался вывезти второй бочонок, охранник, новый молодой парень, еще не усвоивший правил обхождения с начальственным авто, неожиданно остановил его и велел открыть в багажник. Стасик пытался пролепетать нечто невразумительное. Но был составлен протокол по всей форме. Стасик схлопотал десять лет.
Кейт посчитала, что хранить так долго верность глупому олуху, настоящая растрата времени, которого у неё остаётся не так уж много. Она обратилась к медикам с просьбой произвести некую операцию по перевязке фаллопиевых труб. Чтобы не забеременеть. И пустилась во все тяжкие.
Через девять лет она уже не напоминала прежнюю мужнюю жену. Лицо её вследствие бурных ночей покрылось сетью морщинок, левый глаз непрерывно тиковал. Мужчины стали обходить её стороной.
Но тут она вспомнила, что заканчивается, а может уже вышел срок отсидки Стасика. Она обратилась к начальнику тюрьмы, откуда получила два или три письма от Стасика, на которые так и не соизволила в свое время ответить, с вопросом: где ее драгоценная половина.
Оказалось, что Стасик давно на свободе, и живёт с другой женщиной неподалеку от тюрьмы. Взбешенная, Кейт потребовала от начальника тюрьмы немедленно вернуть ей мужа. Иначе она напишет начальству этого тюремщика о его аморальности, за что его, несомненно, снимут с работы.
Видимо, Кейт сумела пробить какую-то брешь в сознании руководства пенитенциарного заведения: тот распорядился немедленно выдворить загулявшего Стасика, к законной супруге.
Как побитая собака явился Стасик к дорогой Кейт, красноречиво расписавшей всю его подлость по отношению к женщине, страдавший целых десять лет в ожидании негодяя.  Это все было поводом перешептывания соседей, не долюбливавших Кейт. Я тогда еще не родилась. Но «былины» дошли до меня, когда я подросла.
Стасик начал слоняться по мусорным ящикам, которых было полно в каждом дворе, выгребая из них всё, что можно было сдать во вторсырьё. И даже ценные предметы. Вроде золота и серебра, выброшенного по рассеянности.
Об этом я узнала как-то совсем девчушкой, почти столкнувшись с человеком, который ковырялся в наших мусорных дворовых ящиках.
 — И много удаётся тут найти интересного?  — Вежливо поздоровавшись, спросила я.
 — Иной день бывает равным неделе работы на заводе!  — ответил он. И добавил:  — А вот тут — он указал рукой на окна квартиры Кейт — живёт настоящий асс нашего дела. Он с женой отдыхает на лучших курортах, в лучших гостиницах!
Так я узнала случайно, чем занимается Стасик. И ещё больше невзлюбила его мерзкую жену, которая, кстати, постоянно цеплялась ко мне по выдуманным причинам.
И вот всё былое вновь воскресло в моём сне, который я увидела после визита к "островитянам", где мне с Тусианой отводилась роль создания Источников Мощи, сооружения энергетический решетки, ее  подпитки и недосягаемости.
Недаром на Востоке говорят, что плохой сон – наваждение дьявола.  Я вдруг оказалась в квартире моей юности вместе с папой и мамой, убитыми при штурме Бакувера. У меня была высокая температура  — сорок с хвостиком по Цельсию.
Мама, прекрасный врач скорой помощи, тщательно выслушав мои легкие, с удивлением констатировала, что в них нет хрипов. Слизистая носоглотки и рта тоже оказались чистыми. Не отреагировала болью и пальпация живота. Это её заставило задуматься о каких-то воспалительных процессах, происходящих внутри моего организма.
Папа, которому она сообщила о результатах своего обследования, тоже опытный врач скорой, с ещё большей тщательностью осмотрел меня. И был вынужден согласиться с мамой, что видимых причин нет.
 — Надо пригласить участкового, — сказал отец.  — Пусть сделают все нужные анализы. И, будем надеяться, нам удастся поставить верный диагноз.
Мать вызвала врача. Та пришла очень быстро. Впрочем, у меня настолько горела и нестерпимо болела грудь, что время утратило всякий смысл. Пришла невысокая женщина, одетая во всё черное. Она глянула на меня и расхохоталась. И по этому блеющему хохоту я узнала в ней помолодевшую Кейт, которую из-за ее смеха прозвали во дворе «мегегекалой».
— Кейт! — Удивляясь происходящему, я пыталась приподняться и сесть, чтобы лучше разглядеть ее.
Но она махнула рукой, отгоняя попытки встать. И сообщила: будем лечить. Но рецептов не выписала. А достала из сумки коробку ампул. Потребовала кастрюлю, в которой сварила  свеклу. Сказала, что это жидкость почти кровавого цвета нужна для разбавления содержимого ампул.
Она сделала первый укол и велела делать уколы дважды в день. На пороге она оглянулась и сказала:
— Ты все равно умрешь! Возможно в день последнего укола. А, может быть, и раньше. Судьба неотвратима. Если бы уколом можно было вылечить, все были бы бессмертны!
 И захлопнула с силой за собой дверь. А я проснулась в поту. И очень обрадовалась, что это только сон. Я пошла, попила холодной воды и, успокоившись, решила поспать еще. Поскольку часы показывали всего три часа утра. Сбросив бремя тяжести после тревожного сна, я почти мгновенно уснула вновь. И снова мне начал сниться сон.
Пятиэтажный дом. Но это не жильё. Возможно когда-то тут жили люди. Но теперь он разрушен. А, может быть, новостройка, которую не достроили. В подъездах нет ни одной двери. Коробка, комнатные проёмы, балконы. Окна и лоджии глазеют пустотой.  Этот дом окружён людьми в военном камуфляже, под которым, я точно знаю, есть бронежилеты. На головах каски, способные выдержать пулевой удар. А в руках оружие.
Они непрерывно стреляют по дому. Хотя в ответ не доносится ни единого выстрела. Кольцо стремительно сужается. И первая группа вояк осторожно входит в подъезды, в которых нет дверей.
Периодически я слышу выстрелы. Мелькают лица  штурмующих в проемах окон без рам. Первый этаж, второй, третий, четвёртый. После захвата пятого этажа. До меня доносятся ликующие крики. Потом люди в камуфляже начинают вытекать обратно на улицу.
В конце выходят двое военных, с пленником, на которого и шла охота. Не нужные уже, автоматы болтаются на боку.  Каждый со своей стороны держит пленника за руку.  Руки человека, скручены за спиной так сильно, что он едва перебирает ногами, пригнувшись почти до самой Земли. Лица его не видно.
— Что мы с ним чикаемся? — раздаётся голос из толпы вояк. —Пальнуть ему в глаз, и делу конец!
Кажется, все хотят быстрой расправы. Ну тут в дело вмешивается один из тех, кто ведёт пленника.
 — А если это не тот?  — неожиданно заявляет он. — Тогда нам за всю эту операцию и полушки не дадут! Мы ни черта не получим! Сначала надо выяснить, тот ли это человек, за голову которого нам предложили такие хорошие бабки?
 — А  за чем же дело стало?  — Выныривает из общей толпы маленький тщедушный человечек. — Будем мудохать, пока не признается!
 — А если признается? И потом выяснится, что он оговорил себя под побоями? А на самом деле совсем не тот, кто нам нужен? Тогда мы опять останемся с носом?
 — Да надо с ним просто поговорить! — стараясь перекричать общий гвалт, вновь возникает тщедушный. — Чего ему притворяться, что он не тот?
И подступает к пленному вплотную.
 — Слышь, ты?  Ты тот самый наводчик которого мы искали.  Тебе хошь так, хошь этак одно умирать! А признаешься — не будем бить!
Но пленный безразлично молчит. И тогда вояки связывают его по рукам и ногам, предварительно содрав одежду. И начинают методично избивать. Палками и ногами. Тело связанного вздрагивает. При каждом ударе. Но он не произносит ни одного слова.
— А ну, усилить обработку! —хрипло выкрикивает офицер, руководитель этой операции.
Шквал ударов ускоряется. и неожиданно смолкает. К месту разборки спешит человек, из-под камуфляжной куртки которого виден белый халат. Среди вояк радостные крики "Доктор! Доктор!". Сейчас врач подскажет, что делать с этой гнидой, чтобы он заговорил. Может, вкатит что-нибудь, помогающие вспомнить правду-матку!
Врач на ходу расстёгивает халат, опускается на колено. Я даже не замечаю, как в его руках оказался стетоскоп, который он прикладывает к груди избитого. Он сообщает им, что они перестарались. Пленный ничего уже не сможет сообщить, поскольку мёртв.
Начинается обсуждение, в ходе которого командир этого отряда штурмовиков фотографирует мёртвого с разных позиций, и советуют убрать его подальше, куда-нибудь в дом, где его взяли.
Двое других вояк переворачивают мертвеца на спину, чтобы не загребал ногами землю и не мешал тащить себя. И потихоньку волокут к дому. Голова покойника запрокидывается назад, я вижу его лицо, которое до сих пор мне не удавалось разглядеть, и ужас холодит моё сердце.
Это лицо такое близкое мне, родное, знакомое, что из моей груди исторгается крик. Меня бьёт озноб. Но потом я беру себя в руки, и, не рассчитывая на ответ, спрашиваю, скорее сама себя, чем мертвого:
 — Это Лео или Теяр?
 И совершенно неожиданно для себя слышу ответ:
— Это тебе решать!
— Так ты живой?
— Все мы живые, пока не умрём!
И я опять проснулась с выпрыгивающим из груди сердцем, в промокшем от пота – хоть отжимай – белье.
Утром я рассказала о своих страшных снах Лео. Он улыбнулся и обнял меня.
 — Это нервная перегрузка! —сказал он. — В последнее время на твою долю выпало сразу слишком много  неприятностей. Ничего не поделаешь, это война! А ты натура впечатлительная. Я сейчас уйду – Теяр пригласил меня посовещаться с его людьми. Ты же знаешь, что он планирует операцию по проникновению вглубь обороны противника. Потом мы организуем телепортацию. Но вечером мы обязательно должны прогуляться часа два или три перед сном. Я надеюсь, тебе это поможет!
    
СОЛИТОН 24
С НЕОФИЦИАЛЬНЫМ ВИЗИТОМ
Вчера у нас день был очень непростой. Лео, получив наше согласие помочь ему, с утра пораньше телепортировал нас.
Сначала там оказалась Лорина, у которой была хорошо проработана в сознании картинка той части, куда мы должны были прибыть. Потом за ней последовал Теяр. Для обеспечения безопасности группы на месте. Затем – я. После моего прибытия Лорина перетащила сюда Лео. Все это произошло за считанные мгновения.
Я уже поняла, как это происходит. Человек и предметы, с которыми он должен быть телепортирован, "разбираются" на атомы. Предварительно в мозг телепортирующего вкладывается фотография и ориентиры местности, куда он должен переместиться.
Потом этому мыслящему "облаку" придаётся мощный энергетический толчок с ментальной целью указания места прибытия. А на месте прибытия происходит "пересборка" атомов. Живое существо и предметы, которые были отправлены или притянуты, материализуются. Вот и всё. 
Так что вся операция требует вроде бы небольшого умения.  Но от этого дело менее сложным не становится. Нужно найти всего пару из двух лучей, один из которых исходит из Космоса и соединен с ядром планеты. А второй выбрасывается в Космос из этого самого ядра. Это напоминает двужильный кабель, заключенный в единую оболочку. К его-то полюсам и нужно подключиться. И тогда поток энергии переполнит нас.
Став его составной частью, надо «отхлебнуть» немного энергии, чтобы  расщепить с ее помощью человека и предмет, которые он возьмет с собой, на составные элементы. И отчетливо, вживую, представить себе то место, куда будет отправлен "груз". И энергетически воздействовать на прибывшее туда облако, чтобы оно вновь приняло первоначальный вид.
 Мы с Теяром до сих пор о телепортации знали только в общих чертах. И ничем подобным не занимались. Так что для нас всё было в новинку, если не сказать в диковинку. И сам процесс телепортации, и место, куда мы прибыли и где столь неожиданно возникли из ниоткуда, и, конечно, тонкости, с этим связанные. У нас тут же возникло много вопросов. Хотя многое удалось  ухватить на лету.
Но Лео сказал, что обо всем расскажет немного позже, когда увидим что такое Энергия и как ей управлять вблизи.
На том мы и покинули пустынную аллею парка – место нашего "приземления". И направились к зданию гостиницы, где как объяснил Лео, нам и предстоит поработать.
В саму гостиницу входить не стали. Мы выбрали точку в десяти  метрах от южного угла торца и задней ее части. К нам сразу же поспешила целая группа мускулистых качков, которые являлись, её местной охраной. Однако до объяснения дело не дошло. Лео легко внушил им, что здесь никого нет, и хлопоты их совершенно напрасно. Они медленно развернулись и пошли прочь, словно задумавшись: зачем вообще их понесло сюда?
 — Силовое поле, — сообщил нам Лео, — которое мы наметили создать тут, должно быть не только мощным, но и стабильным. И должно сохранять конструкцию энергетического каркаса, что тут будет построен, не менее десяти дней. Даже при условии нашего отсутствия на месте. Пока мы его не снимем сами.
Для этого нам предстояло смонтировать четыре Источника Мощи. К ним и будет подключена система, обеспечивающая контроль над всем, что находится в этом здании.
Источник - это простая штука, пояснял нам Леонард. Нечто вроде электрической розетки, в которую достаточно воткнуть вилку, чтобы он начал действовать. Но это  немного другая "розетка". Здесь одним контактом выступает  энергия Космоса. А другим энергия ядра Земли. Иначе говоря, те же "плюс" и "минус". С той же неопределенностью что считать минусом, а что плюсом. Схема «проводки» же, от которой всей этой мощью мы будет питаться, «изготовим» сами.
В отличие от приема пищи, которая служит той же цели – подзарядке наших «аккумуляторов» – процесс идет напрямую. Да и энергии требуется не сопоставимо больше, чем для работы любой самой энергоемкой системы этого механического мира.
На первый источник у нас ушло около трёх часов. Его создавали я, Теяр и Лорина, руководившая всей работой. Мы-то с Теяром ничем подобным прежде не занимались. А Лео тем временем прикрывал нас, внушая всем, кто пытался так или иначе приблизиться к нашей зоне, что никаких оснований для беспокойства нет. Просто группа водопроводчиков, вызванная сюда, ищет неисправность, которую положено устранить.
Когда заработал первый источник, Леонард показал нам, как подключиться к нему, чтобы пополнить свою энергию до максимума.  И мы с Теяром не только почувствовали, как она вливается в нас, наполняя всё тело и разум ощущением огромной силы, способной в мгновение сравнять с лицом земли даже большую гору. Только вот этого, как раз Лео делать и не велел.
Когда организм просигналил нам о завершении зарядки, мы оторвались от источника, чувствуя себя невероятно бодрыми. С легкостью в мышлении. И желанием трудиться и трудиться.
Второй источник  на  углу северного торца задней части здания мы уже вчетвером соорудили за два часа. Поскольку Лео сам мог включиться в работу. А прикрывал нас в это время сигнал от первого источника, установленный Лео. На два остальных вообще ушло по часу. Поскольку и я, и Теяр набрались опыта и уже работали с Лео и Лориной почти на равных.
Когда мы закончили всё, Лео придирчиво оглядел нашу работу и удовлетворённо кивнул. Затем он дал команду. Луч первого источника, согнутый им для нашей подзарядки и прикрытия, выпрямился. А три новых источника выбросили свои лучи вверх. И, словно немножко подумав, они соединились крест-накрест и между собой, образовав видимую только нам некую букву Х.
Из места пересечения источников вниз упала Энергетическая струя огромной мощности, пронзившая насквозь всё здание. От нее начало расползаться энергетическое облако, окутавшее здание гостиницы со всех сторон в радиусе на полкилометра. Но все это было видно только нам. Для остальных внешне ничего не изменилось.
 — Всё получилось лучше, чем я ожидал! — радостно сообщил Лео. — Остаётся привести себя в порядок для столь ответственного случая, и нанести визит, которого, думаю, эти люди ожидали меньше всего на свете.
Впрочем, в гостиницу вошли только Лео с Теяром. Нас с Лориной оставили приглядывать за источниками. И вообще, за всем, что творится снаружи.
Меня просто раздирало любопытство, что происходит внутри, на главной "сцене". Я спросила об этом Лорину. Но она засмеялась в ответ.
 — В тебе сейчас такая сила, что ты можешь проникнуть куда угодно! А уж туда, тем более. Нарисуй себе мысленно лица Теяра и Лео, и ты окажешься рядом с ними. Не забудь обеспечить невидимость своего появления. Только не увлекайся! Мы всё-таки нужны тут!
Я так и сделала. Гостиница, по которой я решила медленно проскользнуть к Лео и Теяру, выглядела царством Спящей красавицы.
Тут и там сидели, лежали и стояли люди. Одни из них словно вглядываясь во что-то, видимое только им. Другие бессмысленно вертели головами, в попытке стряхнуть с себя некое наваждение, мешающее им. Но было совершенно очевидно, что они ничего не видят, не слышат и не способны сдвинуться с места.
Потом я «вплыла» в конференц-зал. Как раз в тот момент, когда Лео объяснял сидящей перед ним группе мужчин, кто они  с Теяром такие. И почему они находятся тут.
Я увидела, что каждый из этого странного сообщества находится внутри энергетической клетки. Некоторые попытались вырваться из-за ограждения. Или хотя бы дотянуться до соседа. Но энергетический барьер решительно пресекал все попытки нарушить установленные пределы. А народу тут было немало.
Я посчитала, что любопытство мое удовлетворено, и мысль моя поспешила вернуть меня назад. Вскоре вернулись и наши мужчины.
 — Всё это очень грустно! — Подвела итоги нашего путешествия на энергетической волне Лорина, — Вместо того, чтобы заниматься созиданием, мы развернули тут весь этот цирк!
Парк, в который мы прибыли, энергетическое облако зацепило самым краешком. Поэтому мы спокойно дошли до той аллеи, где материализовались. И началась операция, которую я обозначила как "депортацию". Всё произошло с точностью до наоборот. И через несколько мгновений наши четвёрка очутилась там, откуда мы начали своё путешествие.
Теяр, до этого не задававший ни одного вопроса, неожиданно начал допытываться
 — Скажи, Лео,  чего нам следует ждать от того что мы только что сделали? Не напрасная ли это трата сил, знаний и умения? Разве таким способом мы что-нибудь сможем изменить на Земле? Это поможет остановить войну? Прекратить кровопролитие? Или мы ожидаем какого-то другого эффекта?
Леонард с минуту молчал, прикидывая, как лучше ответить. А потом сказал целую речь, которая сводилась к следующему.
 —Теяр полагает, сказал он, будто  нескончаемую войну, идущую из глубины веков и прекращающуюся всего на несколько дней в году, можно остановить как поезд, дёрнув рукоятку стоп-крана? Понимает ли он, кто эти люди, которых мы недавно посетили?
Их деды, прадеды, и ещё целый ряд пра-пра-пра только тем и занимались, что сталкивали людей лбами, разделяя человеческое общество, используя для этого различные, в том числе и несуразные причины.  Так осуществлялся старинный и незыблемый принцип "Разделяй и властвуй!". И они  успешно воздвигали перегородки между людьми — классовые, национальные, религиозные — вход шло всё. И властвовали.
Прежде они были хозяевами жизни и смерти  своих рабов и вассалов в пределах графств и герцогств. Потом уже в пределах царств и королевств. Затем их потомки стали владыками финансовых царств и джунглей.
Теперь они сговорились и решили и найти способы, чтобы управлять  всем родом человеческим, поделив его между собой. Так сказать, всей землею. И управлять ни государствами и странами, а тем небольшим стадом, иного слова я просто не подберу для названия тех, кого они благосклонно решили не лишать жизни.
Остаться, по их решению, должны менее ста тысяч самых богатых из древних родов. Это, включая всех их жен, любовниц и чад с преданными слугами. Для обслуживания же каждого из них должно остаться еще примерно по 60 тысяч человек на каждого. Такие отряды по их подсчетам вполне способны обеспечить все их потребности, включая самые мелкие. Хотя и не очень малые.
Эти люди изменили Вектор жизни! Вместо того чтобы приносить пользу Планете и её обитателям, они хотят заставить планету и её обитателей приносить пользу себе. Впрочем, о собственной пользе они думали всегда. С этой целью велись все войны на Земле, хотя в прежние годы их поджигатели мыслили куда более скромными категориями.
Они называют себя элитой и хотят жить,  не участвуя ни в каком общественном труде по производству материальных благ, но при этом, чтобы все их потребности, желания, прихоти,  слабости, страсти и даже извращения полностью бы осуществлялись.
Сегодня они уверены, что вплотную приблизились к своей заветной мечте. Сделать осталось немного.  Прорежить человечество, оставив в качестве слуг примерно каждого восьмого или десятого из живущих.  А потом создать правительство мирового уровня, которое будет командовать всеми процессами на планете.
 И всё вроде шло по их плану. До определенного момента. Да тут некоторые государства поняли, что в волшебном мире будущего им нет места. Им это, естественно, не понравилось. И поэтому началась нынешняя война. Впрочем, банкстеры, которых мы только что повидали, не против, чтобы перевести её в крупнейшую мировую бойню. Это вполне в русле их планов. Но при этом избежать ядерной  войны, которая стала бы катастрофой и для них.
До сих пор они убирали всех, кто становился им поперёк дороги. А тут неожиданно появились мы.  И теперь весь мир увидит, как началась массовая чистка этого конгломерата «негоциантов».
Мы приняли их  «коммунизм». Но с условием, чтобы они оказались равными с остальными. Я думаю, что не наша задача воевать наряду с пехотинцами за выжженный кусок земли. У нас огромные силы. И нам по плечу хорошенько проредить ряды тех, кто запускает это выжигание планеты. И показать миру, что поджигатели будут нести очень серьезный урон в своих рядах. Сегодня мы сделали первый шаг к этому. Остаётся дождаться первых результатов.
 — Ну, а теперь  пора вернуться к нашим баранам, как говорили древние.  — Завершил свою речь Лео, положив руку Теяру на плечо.  — Собирай, Теяр, своих людей! Я думаю, Ярс хорошо запомнил местность, где предложил развернуть следующую операцию. Я смогу считать, в его мыслях картинку этого пункта и отправлю их туда. Пусть они осмотрятся и дождутся нас. Но считаю нужным сообщить тебе, что это будет последняя операция, в которой участвуем мы. Я имею в виду и тебя с Тусианой в том числе. Ты оставишь вместо себя командира, сообщив о своём новом задании. И мы все вернёмся сюда. Потому что не позже чем через три дня нам нужно будет выяснить, чего мы достигли сегодня.
 Он предложил немножко отдышаться перед предстоящей телепортацией отряда. Потом отправить Ярса с людьми в назначенный район. И, наконец, сказал, что лично очень хочет провести  хотя бы один вечер в спокойной обстановке, там, куда не дотянулась война. За эти дни он выдохся морально. Такую же усталость испытывает Лорина.  И ему кажется, что и Теяру со мной  надо спокойно переварить то, что мы сегодня узнали и опробовали на собственном опыте.
СОЛИТОН 25
ПЯТЬ ПУНКТОВ ПЯТОГО ПАРАГРАФА 
Рассказ Лорины  об её страшных сновидениях  всколыхнул во мне воспоминания о давно ушедших днях моей последней жизни и молодости на Земле. А они встали передо мной как живые. Казалось, протяни руку, и дотронешься до людей, с которыми меня когда-то сталкивала жизнь.
У меня был хороший старт. Я ещё учился в университете, когда редактор одной из городских газет неподалеку от Бакувера отыскал меня на заводе, где я работал. До того он был собкором крупнейший в Республике газете. И как только встал вопрос о новом редакторе для городской газеты, выбор пал именно на него.
Он сообщил мне, что читает в газете, где проработал более тридцати лет собкором, все мои очерки и статьи. Редакция охотно печатала меня как внештатного автора. И вот он тут. И не знает случая, чтобы сам редактор приезжал к начинающему автору да  ещё из городской газеты, чтобы предложить ему должность старшего литературного сотрудника. К тому же с перспективой быстрого повышения до должности заведующего отделом.  При этом он обещал раскрыть мне все тайны  журналистики, поскольку хочет, чтобы именно я стал тем человеком, который станет наследником его опыта и мастерства.
Я не устоял. И прекрасно понимая, что в городишке в трех с половиной часах езды от Бакувера  меня не ждут прелести и удобства столичной жизни, а скорее наоборот, поехал.
 К сожалению, с этим замечательным человеком мне долго проработать не удалось.  Вскоре выяснилось, что он смертельно болен, дни его сочтены.  Он наскоро  научил меня нескольким интересным приёмам добывания фактов и ушёл в иной мир.  Уже лёжа в больнице, он успел позвонить редактору другой городской газеты в получасе езды от Бакувера, и предложил ему взять меня к себе.
 — Ты долго там не задержишься,  — говорил он, —  уверен скоро ты будешь работать в главной газете Республики, а потом и страны.
Я проводил его в последний путь. И направился к месту моей новой работы.  Мне тоже очень хотелось верить, что это всего лишь очередная ступенька моего роста, как думал умерший…  Но путь мой в большую прессу затянулся на долгих четыре года.
 В ведущий газете меня по-прежнему печатали по нескольку раз в месяц. Мои статьи получали самую высокую оценку. Но все мои шаги, предпринимаемые для перехода туда, разбивались, словно каменную стену.
 Заведующий очередного отдела, который хотел, чтобы я обосновался у него, неожиданно заявил мне:
 — Боюсь, с твоим переводом ничего не получится!
 — ?
 —  Твой редактор дал тебе неважные характеристики, когда мой редактор звонил ему, чтобы осведомиться о тебе как о человеке и профессионале!
Полный негодования и брезгливости я вернулся назад. Но желание работать в моей нынешней редакции у меня начисто отбило. 
Заместитель редактора, он же близкий родственник  самого, поинтересовался, что со мной происходит. Я прямо ему сказал, что редактор даёт мне  нелестные характеристики в беседах с другими людьми. И это  не придаёт мне импульса хорошо работать.
 С замом мы были приятели.  И он решил переговорить со своим родичем.  На следующий день он мне сообщил, что ничего плохого наш уважаемый шеф обо мне не говорил.  Единственное что он себе позволил, это сказать, что я пока ещё не совсем созрел для работы в большой прессе.   
 — И скажу тебе честно, это потому, что он не хочет, чтобы ты уходил из редакции, поскольку высоко ценит тебя.  Но вчера я, кажется, сумел объяснить ему, что тебя не следует тут держать  до пенсии.  И он просил передать тебе,  что скоро ты будешь работать там, куда тебя влечёт.
Через несколько дней из редакции прежде недосягаемой газеты раздался звонок.  Меня официально приглашали на работу.  И я летел туда как на крыльях, едва успев поблагодарить заместителя  редактора моей нынешней газеты.
Молодость! Молодость!  В те годы мне казалось, что в этом мире так остро не хватает справедливости, по простой причине: в редакции нужного уровня нет меня, который сумел бы обличить пороки общества.  Уж я-то выведу всю нечисть на чистую воду.  И жизнь начнёт приходить в себя.
Я начал  с весьма разгромной статьи.  И был удивлён, что вместо её быстрой публикации, гранки начали курсировать между мной, заведующим отделом, секретариатом и редактором.  Так продолжалось недели три а, может быть, и четыре.  А потом мне сказали, что статья уже устарела и вряд ли стоит браться за её обновление.
 Пролить свет на то, что происходит с моей статьёй, мне помогла секретарь редактора. Это была молодая красивая высокая женщина. В её огромных миндалях карих глаз, когда нас смотрела на меня, носились хороводы чертей, высекавшие из моей нервной системы искры. 
Она вообще была нечеловечески хороша.  Роста немного ниже меня. С прекрасной фигурой, без единого изъяна, к которому смог бы придраться самый въедливый ценитель женской красоты. Чёрные густые почти до пояса волосы придавали ей особую женственность и прелесть, которой она инстинктивно ли, или вполне продуманно очень хорошо пользовалась. Она умела так тряхнуть головой, что любого нормального мужика это  вводило в ступор.
Атлана, похоже, было рада каждому моему визиту в предбанник, как мы называли приёмную. В связи с непонятной задержкой статьи я туда, понятно, заглядывал чаще других. И каждый раз Атлана, одаривая  меня своей магнетической улыбкой, предлагала мне холодного лимонада или минеральной воды, чай с конфетами. Я обычно отказывался. Но в последний раз, когда выяснилось, что редактора нет на месте, согласился на чай.
Атлана преподнесла мне его как гаремная дива падишаху, почти незаметно пританцовывая, от чего я почувствовал электрические разряды во всем теле. А когда мы сели за отдельный столик, рассказала мне о проблеме, которую не удается решить.
У неё сломалась прикроватная бра. Знакомых электриков нет. Пригласить со стороны она тоже никого не может. Потому что кончает работу поздно. Не могу ли я ей в этом помочь, уставив на меня свои огромные глазища, в которых черти гоняли футбол  и уже вкатили гол в мои ворота, поинтересовалась она.
Я сознался, что небольшой специалист в электрике. Но, если там не слишком сложное  дело, не исключено, что смогу оказаться полезным.
В тот же вечер мы отправились к ней домой. Я по-деловому обследовал бра. Оказалось, отошёл контакт у выключателя. Такое часто случается. Отвёртки у Атлана не нашлось, но я с помощью кухонного ножа все-таки сумел  устранить неисправность.
Атлана зааплодировала моей находчивости и таланту электрика. И решительно заявила, что ввод светильника в строй надо обмыть!  У неё в холодильнике оказалась бутылка прекрасного вина и несколько видов фруктов. Я не успел даже возразить, как фрукты, бутылка и фужеры   — оказались на столе, и мне уже ничего не оставалось, как наполнить бокалы, чтобы не потерять лицо.
За первым бокалом последовал второй.  Третий мы пили на брудершафт  и почти сразу же оказались в постели, над которой, мигнув, погасла наша сводница.
Мой сексуальный опыт в то время был  очень невелик.  Лорина должна была появиться в моей жизни только несколько лет спустя. А Атлана была не просто красивой женщиной, она оказалась и страстной, и притягательной. Именно с ней я понял впервые, что такое женщина!
 Она  не отпускала меня. А стонала  так возбуждающе красиво,  что мы успели достичь оргазма несколько раз, в чём я прежде никогда бы себя не заподозрил. 
А потом мы лежали, лаская друг друга и щедро рассыпая поцелуи по всему телу. И шептали друг другу самые нежные слова о том, что каждый из нас — самый-самый.  Что наша встреча была предопределена.  И много других банальных слов, которые присущи людям, впервые ставших физически близкими.
Мы глядели друг на друга глазами Бога, сотворившего новый мир. И тут же осознавшего, что это  хорошо.
 Только глубокой ночью мы неожиданно вспомнили, что завтра нам на работу, и решили немножко поспать. Утром мы чувствовали себя довольно бодро, несмотря на бурную ночь. Хотя и согласились бы поспать ещё часа три-четыре. Если бы кто-нибудь нам предложил это.
Но никто на это не расщедрился. А работа ждала нас. Поэтому наскоро позавтракали, выпили по стакану сока. Атлана велела мне ехать в редакцию отдельно и выходить из дома первым. Я  вопросительно посмотрел на неё.
 — Не стоит сразу рекламировать наши отношения перед всей редакцией! — сказала Атлана, — Это не всегда ведет к добру. Но, надеюсь, мы вечер проведем вместе?
 Впрочем, этого она могла бы и не спрашивать.  Всё было предельно ясно!
 Когда подкрались первые сумерки, я был уже у Атланы. Позади остался непростой день. Но была и ночь вторая, которая была не хуже первой. А, может, даже и лучше. Потому что мы не только наслаждались близостью друг друга. Начали углубляться наши человеческие отношения. Мы впервые затронули жизненные вопросы.  По крайней мере, у меня их было много.  И мне казалось, что вместе нам разобраться в них будет проще.
— Твою статью не печатают, и вряд ли напечатают, даже если ты её исправишь и подновишь. И тому есть простая причина. — Сообщила мне Атлана.
Оказалось, что  персонаж моей статьи каким-то образом узнал о характере публикации и позвонил редактору с просьбой не допустить её появления.
— И такое возможно? — С горечью удивился я.
— Похоже, ты ничего не знаешь, как построено наше общество.  Расскажу тебе байку.
Идет заседание коллегии министерства. Рассматривается  важный вопрос. О назначение руководителя известного Научно-исследовательского Института. Докладчик называет кандидатуру.
— А какое,— спрашивает председатель коллегии,—  у него образование?
Он из прекрасной семьи. Родственники помогли закончить с отличием самый престижный вуз страны. И защитить кандидатскую диссертацию. 
Так! Живо обсуждают информацию члены коллегии, кандидат, значит, из научного клана?
— Вот-вот,  клана! — с чувством говорит докладчик. — Через него денег прокачивается, мама – не – могу!
 Это характеризует претендента, как человека, умеющего налаживать связи, кивают головами члены коллегии. А ещё какие у него достоинства? Он умеет контактировать с подчиненными, завладеть вниманием аудитории, прекрасный оратор?
Да, соглашается докладчик. Он в совершенстве владеет  командным, матёрным и литературным со словарём!
 Все немножко озадачены такой эрудицией. И приглашают претендента на должность. И спрашивают, как он представляет себе новую работу?
 — А я и не собираюсь заниматься глупостями! Для этого у меня есть заместители, главный инженер, заведующие секторами? Моя задача вдохновлять их, в интервалах между обследованием форм секретарш!
Все смотрят друг на друга, тщательно пережевывая услышанное.  А претендент продолжает развивать мысль:
— Я ведь наизусть знаю пятый параграф и все его пять пунктов!
— О! — С облегчением вздыхает коллегия. — Вы утверждены! Готовьтесь к банкету!
 Она с интересом смотрела на мое недоумевающее лицо.
— А что такое пятый параграф? — Честно признался я в своём невежестве. — Слышал только о пятой графе. Высоцкий озвучил это на всю страну: "Говорят, что за графу не пустили пятую!"
Она рассмеялась красиво, звонко, от души.
 — Даже такой великий марксист, как Маркс, оказался не способен точно определить, что такое нация. У иных наций совершенно отсутствуют большинство из пяти признаков, которые он описал. А уж "Пятый параграф" он вообще не рассматривал. И, возможно, даже и не знал о нем. Это больше, чем национальность. Это дух! И этот дух правит миром. Впрочем, вот, возьми! Это фрагмент из книги, которая никогда не была в продаже. И вряд ли у нее были библейские тиражи.
Я развернул напечатанный на машинке лист. И начал читать.
« Пять пунктов  пятого параграфа   
1. Мы называем властью малочисленную группу людей, умеющих управлять достаточно большими группами человеческого общества. Власть должна стремиться к тому, чтобы никто из членов общества не остался в стороне от управления. Она должна быть невидимой. Как вершина пирамиды Хеопса. И столь же компактной относительно остальной части общества.
2. Власть это возможность делать решительно все, что угодно, не подвергаясь при этом никаким ограничениям, преследованиям или ответственности. Она должна декларировать исключительно высокие моральные принципы, втайне зная, что они предназначены для той части общества, которой она управляет. И демонтировать любые элементы морали из своего бытия, которые ей угрожают или не нравятся. Вплоть до их полного слома
3. Деньги для всего общества символ власти. Но представители власти всегда помнят, что это только иллюзия. Выпячивание роли денег позволяет замаскировать истинные цели власти, показывая другим, будто это способ достичь самого верха, где места строго ограничены. Таким образом, деньги всего лишь «костыли» власти, без которых она в нынешнем обществе не способна проявлять свою сущность. Они служат для оплаты работы нижних страт общества – управляющих и исполнителей.
4. Капиталы следует наращивать не тяжелым трудом (это дело самых нижних каст нынешнего пятислойного «пирога», созданного много веков назад в древней Индии), а исключительно спекулятивно – ростовщическими методами. Формы и методы укрепления и защиты власти должны быть наступательными и беспощадными.
5. Членом властной элиты может считаться только тот, кто не просто признает, но и успешно осуществляет на практике первые четыре пункта, используя для этого все нижние страты управления. Он может быть только потомком древнего рода. Управляющие обязаны признавать власть элиты над собой. Иное не допускается!».
Я и прежде часто слышал, что Атлана умна и сообразительна. Что она успешно учится на истфаке в том же университете, что и я. Теперь же мне довелось убедиться в этом непосредственным образом,
СОЛИТОН 26
КАК ИЗ КОРОЛЕЙ ВЫБИТЬСЯ В ПЕШКИ?
Когда двойники, как я окрестил про себя эту странную пару, вышли, и за ними закрылась дверь,  в аудитории на мгновение воцарилась кладбищенская тишина. А потом она взорвалось криками моих сподвижников по клубу. 
Все активно возмущались " невиданным безобразием", которые себе позволяют эти проходимцы. Кое-кто  навалился грудью и прошелся кулаками  по невидимой решётке,  резко обузившей место их пребывания до размеров почти могилы. Однако этот бунт ровным счётом ни к чему не привел. Члены клуба, выпустив пар и выбившись из сил, начали потихоньку затихать.
 И тогда председатель, взял инициативу в свом руки, решив обратиться к аудитории.
 — Господа, все, кажется, убедились,  что мы столкнулись с силой, куда более значительной чем деньги, и, похоже, основанной на законах, нам не известных. Пусть желающие, которые видят, как нам выбраться из сложившейся ситуации, скажут об этом. И не исключено, что совместно мы найдём какой-нибудь выход  из глупого положения, в которое попали.
Собравшиеся окончательно затихли. А потом слова потребовали сразу несколько человек. И председатель, никого не игнорируя, предоставил возможность выступить каждому.
Впрочем, что они могли сказать? Это было возмущение, которое не понимало ситуации и не контролировало себя. Поэтому ахинеи было предостаточно. Почти все сводилось к требованиям немедленно покончить с нарушениями законности, морали и строго покарать всех, кто посадил их в эту лужу.  Иначе говоря, ни о чём.
 Я терпеливо ждал, пока коллеги выдохнутся. Примерно через час или полтора до них начало доходить, что все их «убедительные» доводы ровным счётом ничем не могут помочь исправить сложившуюся ситуацию. Да и слушать их некому. И тогда попросил слово.
 — Господа! —  Мои слова прозвучали настолько спокойно, что я сам удивился себе. — Давайте зададим себе вопрос, почему до сих пор не появилась охрана? Хотя наши бодигуарды давно уже должны были бы понять, что мы не появляемся слишком долго,  даже не требуем воды. И сделать вывод, что тут что-то не так! Но их нет! Ведь сюда никто и не подумал заглянуть!
 Далее. Я видел, как кто из нас попытался воспользоваться сотовым телефоном. Глядя на них, я и сам отыскал номер и даже нажал кнопку вызова. Но ничего не последовало. Связи с внешним миром у нас тоже нет.
И наконец, самое главное, что каждый ощутил на собственной шкуре: мы не можем выйти за пределы того невидимого ограждения, которые установили нам пришельцы. Я не случайно так назвал наших незваных гостей. Вполне вероятно, они могут и быть теми самыми пришельцами, о которых  так много писали газеты по нашему указанию и за наши деньги.
Эти люди или нелюди, как вам приятнее для уха, поставили перед нами условия, при выполнении которых невидимые нам заграждения перестанут существовать.  Причём для каждого лично. И сказали, что у нас есть только три дня. После чего все умрём от обезвоживания.
 — Негодяи! — Визгливый чей-то голос сзади меня полыхал от ненависти. — Воды они нам пожалели!
 — Чему удивляться? — откликнулся мой друг с ехидцей в голосе. — Разве не нам принадлежит идея, что вода стала дефицитом на планете? Она, очевидно, испаряется сквозь атмосферу! Употреблять её надо исключительно аккуратно и как можно более экономно? Как мы велим всем остальным. Почему кто-то должен думать, что на него это не распространяется?
И добавил:
 — Я думаю, что и молока они нам не дали тоже по известной причине. Коровы, как известно, смердят. И при этом испускают метан, отравляющий нашу любимую планету. А если уж нам коровье поголовье показалось непомерно большим, они решили, что и нам в первую очередь следует поурезать свои потребности в молоке.
 — Но делать-то, делать что? — Раздались одновременно несколько голосов. —  А делать-то что-то надо!
 — Приношу свои извинения! — Решил продолжить я, когда возгласы пошли на убыль. — Мне вспомнился очень старый анекдот про чукчу, которого решили сделать академиком. Он очень сомневался, что из этой затеи что-нибудь выйдет. Ведь этот человек не был обучен даже читать и писать.
Но ученая братия с честью вышла из положения. Хорошо, сказали чукче, мы объявим тебя почётным академиком. Ладно, согласился мужичок. По чётным буду академиком, а по нечётным буду рыбу ловить!
Я это к тому, что, может быть, и нам стоит подумать над тем, чтобы с утра обустраивать общество. А к вечеру идти спать в спальные капсулы для работяг, которым мы  собираемся устроить «коммунизм»? Именно это условие нам и поставили пришельцы. Они требуют, чтобы мы жили той же жизнью, которую уготовили остальным. По крайней мере, выбора нам не предоставили!
 Мои слова вызвали невероятный ор.  Большая часть потрясала кулаками, указывая в мою сторону. Я сел на место. Постарался расслабиться и отключиться от происходящего. Такие методики мне часто помогали уйти в себя, сосредоточиться и даже найти  решение разных сложных задач.
Но тут на смену мне пришёл Альфред. Он так гаркнул "молчать!" голосом, в котором звучал взрывающийся металл, что развернувшаяся, было, демократическая оргия мгновенно приумолкла.
 —  Не следует ли нам задуматься над тем, что планы сокращения человечества, которые мы тут вынашивали, совсем не оригинальны? Что всё это уже пытались воплотить в жизнь многие И не раз?  А потом  попытки регулярно повторялись со всё возрастающим кровопролитием и все более ничтожным успехом? Аристотель...
СОЛИТОН 27
ЗАЧЕМ НУЖНА ВЛАСТЬ?
—Значит, власть нужна…— начал было я. Но Атлана оборвала мой вопрос поцелуем.
— Главным образом, чтобы ничего не делая в материальной сфере, иметь все ее продукты в любых количествах и без ограничений, используя чужой труд. Без ответственности за любое свое деяние, в чем бы оно ни состояло. Если коротко и просто. — Завершила она мою мысль.
— Неужели человек стремится к власти, чтобы только жрать и рядиться в костюмы от самых модных кутюрье?
— Ты слышал, что такое «фашизм»? Это в переводе с итальянского «связка». И, конечно, связка между высшим слоем и тем, что в виде его управляющих находится под ними. Она должна стать сверхпрочной. И когда она достигнет высшего единства, этот мир, безусловно, станет иным. Ну а пока это называют «блатом», «рука руку моет» и тому подобными малопривлекательными эпитетами.
— Но причем здесь наш редактор?
— Ты когда-нибудь видел, чтобы он написал хоть одну интересную статью? В гранках, которые ему поступают, он меняет только одно слово, если найдет его. Очень оно ему не нравится. Потому, что однажды вместо «нерушимой дружбы», газета вышла со словосочетанием «нарушимая дружба». И случился небольшой скандал. А еще он как раз и поставлен сюда именно для того, чтобы такие, как ты, не мешали власти проворачивать свои дела.
 Я был буквально раздавлен. Рухнуло разом все мое представление о мироздании и моей роли в нем.
 — Ты ведь постоянно встречаешься с руководителями предприятий, учеными, писателями. Так они тебе действительно кажутся достойными тех должностей, которые они занимают?
 Что я мог на это сказать. О большинстве научных изысканий можно было сказать, что они главным образом написаны о том, что нигде и никогда не пригодится. Да и писатели создавали такую муть, что оставалось удивляться, как все это бумага терпит. А руководители? Да в нормальном обществе их никто бы не поставил даже сторожами на предприятиях, которыми они руководят!
Но предприятия работали, наука двигалась вперед, и книги писались. Потому что у управляющих бездарей были под рукой люди, которые фактически и делали за них всю работу.
—  И педерастию они продвигают? — решился я на глупый вопрос. — А зачем им это?
— Тебя тянет ко мне. Возможно, тебе этого достаточно. Кому-то хочется очень-очень много красивых женщин или, скажем, даже мальчиков. Нам с тобой пришлось влюбляться друг друга. А человеку власти для исполнения любого желания достаточно нахмурить брови и пролаять приказ подчиненным. Человеку параграфа пять вообще нравится только одна работа — отдавать приказы, которые должны тут же исполняться. И вообще тебе никогда не приходило в голову, что человек не на своем месте не лучше содомиста? Что он перекрывает кислород всем, кто чуть умнее его, кто знает больше? Что он вытесняет их из поля деятельности, которое он считает своим?
— А деньги для власти вообще не предмет насущный? Так ведь получается?
 Атлана вновь рассыпала свой серебряный смех:
 — Ты — мой сладкий глупыш! — сообщила она мне, нежно поцеловав, — Деньги, безусловно, нужны! Но это всего-навсего костыли, подпорки власти. Разве не так написано в том отрывке из «Книги Власти», что я тебе дала?
 — Ясно! — сказал я, —  Хотя мне до ясности было  очень далеко. — Так с какой же целью этих подпорок, как их называешь ты, верхушка старается иметь всё больше и больше? Разве миллиардов долларов и куч золота не достаточно? Разве такое беспрецедентное сколачивание капиталов, не признак безумия?
— Ну, во-первых, они ж их не потом зарабатывают, эти кучи золота и бумаги! Они получают их в виде огромного процента с оборота тех средств, которые отдают в кредит. А, во-вторых, ты можешь представить, сколько денег нужно для того, чтобы пресса писала о них только хорошо? Или запрещала, как тебе, писать о них плохо? Чтобы их нукеры обслуживали господ не просто хорошо, а отлично, быстро и старательно? Уже второй от верхушки слой требует массу денег. Третий и четвертый соответственно тоже обходятся не дешево. И только четвертый и пятый слои создают все материальные блага. А еще надо столько усилий прилагать, чтобы удержаться на вершине — подкупать, ставить у руля своих? И это тоже требует наращивания капиталов. Всё увеличивающегося и беспрерывного. Власть это самоукрепляющийся механизм. Я, может, не совсем научно тебе объясняю. Но стараюсь, как могу.
— Спасибо, радость моя! Ты такая умница! Я просто чувствую себя дураком рядом с тобой! Но просвети меня еще кое в чем. Неужели у власти нет иных желаний? Например, совершить социальные перемены в обществе для блага всех граждан?
 Она наморщила свой красивый выпуклый лобик, устремив взор вдаль, будто пытаясь где-то там найти ответ на мой глупый вопрос.
— Были, конечно! Хотя и совсем немного. Но после их смерти все пошло прахом! А сами эти люди оболганы. Предупрежу твой следующий вопрос. Элита, которую они создавали, не смогла продолжить их дело. Одним из этих людей не хватило ума. За это они и поплатилась очень скоро после смерти патрона. Другие оказались просто двуличными. Они действовали до поры до времени под маской  ярых сторонников социальных преобразований, а впоследствии начали работать против нового общества. Были и третьи. Они в силу трусости и эгоизма быстро отошли от прежних идеалов, которым клялись в верности. И почувствовав личную корысть, вскоре полностью предали их. Nihil est alienum ab homine usque ad pecus! 
— Странно, что люди вокруг не понимали, что происходит!
— Мне сложно судить об этом. Но много ли вокруг нас действительно умных людей? И много ли ты знаешь лично или видел подлинных носителей власти? Тех, кого мы с тобой знаем,  это второй – третий, а то и четвертый уровень власти. Даже первые лица чаще всего лишь управленцы власти. А тех, кто ими управляет на самом деле, чаще всего мы даже и не видим. Они не дают интервью журналистам. Их портреты не печатают в газетах и журналах. Мы только иногда слышим о них. Не более. Radices altissimae semper in summo sunt.
 — Масоны? — Наобум ляпнул я, чтобы ее еще немножко расшевелить.
 — М-м-м, — в её голосе впервые промелькнула лёгкое раздражение. — Масоны тоже нижнее звено. Истинной власти чужды всякие знаки и символы. Хотя…Ты знаешь, на долларах изображена пирамида.  Это не только масонский символ.
 Она внезапно полностью успокоилась, села мне на колени и продолжила свой рассказ.
Пирамида Хеопса, убежденно говорила мне она, и есть полное выражение структуры власти. Хотя, если серьезно, и тайны тут никакой нет. Пирамида не просто самая большая. Пусть неизвестно, кто, как и когда её построил. Главное, что у неё нет верхушки. Видимой. Её заменяет железный прут, якобы указывающий её истинную высоту.
Я выжидающе молчал, понимая, что мне не надо просить мою прелестную любовницу рассказывать дальше. В роль моего просветителя она уже полностью вошла.
 Когда Атлана начала учиться на истфаке, она часто задумывалась, как могла разрушиться верхушка, тогда как нижние камни, на которые, чем дальше они от верха, тем больше давление, целы. Мы могли только ломать голову, была ли она вообще? И даже спроектировать ее точную высоту. Но правильным ей представлялся только один ответ: этой верхушки никогда и не было.
И по её глубокому убеждению эта невидимая вершина почти математически точно показывает, какая часть людей должна управлять миром. И сколько — вся остальная часть сооружения – должна быть быдлом, жизнь которого ничего не стоит, но которое обязано держать на своих плечах всю тяжесть пирамиды.
— И поверь, — прошептала она мне в ухо, щекоча его языком, — я чувствую, скоро настанет день, когда власть начнет избавляться от лишнего быдла. И я даже не понял, насколько она оказалась права.
А у нас снова настала еще одна волшебная из тысячи и одной положенных ночей, озаренная огнем страсти.
Я не то, чтобы смирился вообще. Но присмирел. Надеясь, что жизнь мне подскажет, для чего я пришел в этот мир. Настал момент, и все так и произошло.
СОЛИТОН 28
КОГДА СМЕРТЬ СЗАДИ!
 Аристотель это конёк Альфреда. И если уж он сел на него, стащить его будет совсем не так легко.  Он мне столько говорил про  этого древнегреческого философа в самых восторженных тонах, что сумей я удержаться на писательской стезе, написал бы большой роман.
Я заткнул уши и закрыл глаза. И, чтобы отвлечься постарался представить ту эпоху. И у меня это здорово получилось. И отец логики, политики, риторики, метафизики и многих других наук возник передо мной как живой.
 … Они шли по сосновой аллее. Аристотель и его ученик Александр. Впоследствии получивший прозвища Македонского и Великого,  царственный ученик философа, совершивший первую попытку мирового господства. Правда, цели у него были совершенно иные нежели у нашего "глубинного государства", сидящего за этими столами.
Филипп II пригласил, Аристотеля в качестве учителя для своего сына. Ему нравилось стройное  учение  философа. И хотел, чтобы тот воспитал его сына хорошим человеком и хорошим правителем для своей страны.
Они неспешно шли и беседовали. Греки давно считали, что ходьба усиливает умственную деятельность. И способствует развитию мысли. Хотя полет мысли Александра был быстрым, как полет стрелы. И столь же прицельным. Он схватывал все на ходу. Это словосочетание пришло к нам из тех времен.
— Скажи, учитель, правда ли, что ты ниспровергаешь Платона, который считает идею, или божественную мысль, первопричиной мира?
— Нет, неправда! Я глубоко преклоняюсь перед ним. Но утверждаю, если есть идея, она должна рано или поздно проявиться материально. Иначе и быть не может! Какой тогда от нее толк? Так чем же я опровергаю великого Платона? Да и сам Платон никогда не считал, что мои суждения приходят в противоречие с его учением. Глупцы только могут утверждать, что мы расходились во взглядах!
— Не обижайся, Аристотель, но мой прежний учитель так говорил. А мне хотелось узнать, что ты думаешь.
— Я сказал. Разве тебе что-то не понятно?
— Нет, учитель. Ты внес гармонию в мои мысли, благодарю тебя.  Но я бы хотел, чтобы ты поделился своими соображениями и насчет государства. Я слышал, что именно ты ввел само название. И впервые определил, что оно должно представлять собой.
— Да, наверное, я из первых назвал государство полисом, а его членов — гражданами. Смысл государства, как метода управления территорией состоит только в одном — достижении общего блага всех граждан государства.
Управлять полисом, иначе говоря, осуществлять государственную власть должны его глава монарх и полития. Полития это немногочисленная аристократия, отборные умы, готовые работать исключительно на благо монархии. И править им должно исключительно справедливо
Иначе государство  скатится в тиранию или олигархию, где  власть одного или немногих очень богатых людей будет действовать во вред общественных интересам. Или скатится в демократию, где никто ни за что не отвечает. Такое государство завоевать – все равно, что съесть персик.
Однако ты, царевич, должен учесть, что к гражданам не следует причислять рабов, метеков , ремесленников и  крестьян. Эти четыре группы предназначены к подчинению и управлению сверху. Хотя не отрицаю, что государство должно стремиться к благу и этих людей. Но гражданин это только тот, кто способен участвовать в управлении государством. По своему уму, образованию и храбрости. Тогда как рабы, иностранцы, ремесленники и крестьяне делать это не способны.
 — Учитель, я сердцем понимаю тебя! Но умом не постигаю, кто должен быть причислен в Политию и почему четырем группам людей ты отказал в гражданстве?
— Лет сорок назад или около этого в Греции случилось восстание рабов под командованием раба Федра. Федр сумел подбить их выступить против хозяев, потому, что владевший ими Петрокл по жадности своей крайне плохо кормил своих работников.
Из одёжи у них были одни тряпки, давно отслужившие все сроки. А уж на женщин для рабов он и вовсе не желал тратиться. Вот тебе вопрос первый: может ли такой гнилой скупердяй, как Петрокл мыслить государственными масштабами? Нет, конечно. И в Политию он не пригоден.
 Через несколько месяцев восстание охватило много городов.  Рабовладельцы были в ужасе. И не ведали, что делать. Но вот появилась группа настоящих граждан, которые потребовали, чтобы все владельцы рабов внесли в общую казну долю от своих богатств.
Эти средства были потрачены в качестве платы другим рабам, которые в восстании не участвовали и жили гораздо лучше. Чтобы они прекратили бесчинства своих сотоварищей. И вскоре рабы разбили рабов же.
Отсюда еще один вывод. Сами рабы в силу своей психической устроенности готовы за лишний сухарь поубивать друг друга. Раб всего лишь говорящее орудие! Могут ли такие люди быть гражданами, радеющими за благо государства?
— Твои слова как бальзам на рану, полученную в боях. Но скажи, мудрейший, почему ты считаешь недостойными имени гражданина также крестьян, ремесленников?
— Крестьяне и ремесленники недалеко ушли от рабов. Хотя и значительно выше их. Они тоже цепляются за малое. И готовы в силу своего ничтожества согнуть спину перед любым, кто даст им что-нибудь. И даже если хотя бы не отберет того, что у них уже есть! Суди сам, могут ли такие люди быть гражданами?
— А иностранцы чем плохи?
— Об иностранцах особая речь. Они появляются у нас как купцы и ростовщики. У них нет тут своего дома. Они не знают нашего народа, им глубоко чужды его интересы. К тому же они могут выведывать наши секреты в пользу своей или другой страны, которая за это им заплатит. Например, военные приготовления, количество воинов, крепость оружия.
 А еще я бы сказал тебе об опасности демократии. Это общество, власть в котором принадлежит людям ничего не имеющим за душой, вроде охлоса. И тем, кто в силу глупости своей почти ничего не имеет, поскольку проматывает свое достояние и закладывает ростовщикам свой меч из ножен (худая аристократия, считающая себя демосом). Когда общество управляется такими людьми, оно тоже не сможет долго просуществовать.
 Людям необходимо, чтобы ими управляли! И все хотят, чтобы справедливо. Только ведь Справедливость дитя Правды. А они все поголовно терпеть ненавидят Правду. Одни за то, что не понимают ее, другие за то, что хорошо понимают. Но и тем, и другим она одинаково мерзка! Одни исключения без правил!
 — А что ты думаешь о действиях моего отца Филиппа?
— Твой отец умный и справедливый правитель. Он стремится к тому, чтобы Македония богатела. И преуспел в этом. Но ее богатство не дает покоя соседям. Они постоянно совершают нашествия на Македонию, чтобы отобрать то, что производят тут.
 Но Филипп не только дал им отпор. Он завоевал и присоединил к Македонии те земли греков, откуда совершают набеги. Но в Политии Македонии есть не надежные люди. Это может привести к беде…
 Как в воду смотрел Аристотель. Его оценки в отношении Филиппа полностью подтвердились. Молодой Александр  понял это, когда Филипп был убит  заговорщиками, пытавшимися захватить власть в Македонии.
Власть Александру досталась рикошетом. И в шестнадцать лет легла на него всей своей тяжестью. Но Аристотель был рядом, надежный друг и мудрый советчик. Александр жестоко казнил убийц отца. И потопил в крови войска фракийцев, шедших на помощь вероломным предателям.
У молодого монарха оставалось все меньше времени для бесед с Аристотелем. Но тем острее впитывал он каждое слово философа.
— Монарху надлежит быть справедливым и честным. Не важно, идет речь о защите раба или его хозяине, о воине или его командире. Каждый должен получать только то, чего заслуживает, говорил Аристотель.
Александр старался во всем соответствовать  этому.
— Скажи, мой ученый друг, — обратился как-то Александр к философу, — отчего нет мира под оливами? Почему, если не нападаем мы, так нападают на нас?
— Мир разорван в клочья. И каждый фрагмент его воюет с остальными. Поскольку властители любой части хотят быть все богаче и править вечно. Я не знаю случая, чтобы пауки в банке смогли договориться! Зато способен склонить их к единению тот, кто посадил их в банку. От него зависит жизнь и смерть зловредных насекомых. Если бы мир управлялся единой справедливой властью, на земле войн больше не происходило бы!
Аристотель считал, что война есть средство приобретения собственности. А экономика, название которой он создал из греческого слова «домоводство», как наука, включает в себя три части: приобретение, пользование и управление. И если бы было возможно господство над миром, тогда уже никто ни с кем не стал бы воевать.
Только как всех сплотить под властью единого правителя, чтобы люди спокойно трудились и приносили пользу государству? Чтобы никто не стремился обогатиться имуществом других?
 Иначе говоря, Аристотель не думал, что господства над миром достичь просто. Или возможно вообще. Да прецедента такого до сих пор не было.
Но Александр считал по-другому: нет прецедента, мы создадим его! Он решил начать войну за то, чтобы прекратить все войны на Земле. И тысячами смертей сегодня предотвратить убийство миллионов завтра.
Идея о власти над миром прочно засела в голове молодого царя. Уже вскоре философ провожал македонского царя в первый поход. И слыша первую речь будущего Александра Великого на городской площади, чувствовал себя виновным.
— Я приветствую вас! — Громко вбросил в многотысячную толпу молодой царь. — Одни зарабатывают на жизнь плугом, другие умением ковать мечи. Но самый тяжкий путь у воина. Его кусок мяса и ломоть хлеба самый тяжкий. Он оплачивает их самой дорогой ценой — кровью. А то и жизнью. Такова дорога храбрецов. И работы у вас будет много. Раз вы встали под мои знамена!
Но наша задача не просто покорить соседей, относящихся к нам враждебно. Мы будем биться за справедливость. Я называю справедливостью такое правление, при котором каждый мог бы жить по своим достоинствам и способностям.
 Я знаю, что вы отборные храбрецы. Многие из вас уже давно доказали это. И возглавлять вас большая честь для меня! Но есть среди нас кое-кто, кто завербовался в наши ряды в надежде, что будут только есть да пить, а завидят врага, так дадут деру. Но пусть такие покинут наши ряды сейчас. Иначе они мертвы еще до битвы.
Я был у оракула, чтобы узнать, удачными ли будут наши походы. Жрец поведал мне: «Впереди всегда будет ждать победа! Если за спиной стоит смерть!» Я долго думал над его пророчеством. И решил, что сам буду биться в первых рядах. А замкнут нашу армию  специальные отряды лучников. Они будут стоять за нашими спинами. Их обязал я убивать всех, кто захочет сбежать с поля боя или повернуть назад. Даже если это буду я. Храбрейшие же будут отмечены мной, и вознаграждены щедрою рукой.
Гром выкриков «Слава Александру!», «Веди нас!», «За тобой мы пойдем повсюду!» взорвал площадь.
Так начинал свои походы Александр. Он был необычным царем. Он не знал, что такое бункеры и блиндажи. Спал, подложив под голову седло Буцефала. Изобретал новые способы ведения боя. И первым яростно бросался в битву.  В них повелитель Македонии шёл впереди своих отрядов, презирая смерть, воодушевляя личным мужеством и примером остальных.
И смерть обходила его стороной. В этих сражениях, из которых ни одно не было проиграно, он ковал будущие элиты — основу своей мировой монархии. Из числа своих полководцев, которые, как и Александр, вели за собой своих воинов в бой.
Он поставил перед собой высокую цель, которую еще не ставил никто,— создать единое государство, в котором будет царить справедливость и честность. И он даже не задумывался, реально ли ее достижение или нет? Он шел к ней напролом. И. казалось, что она бежала к нему навстречу!
Уже половина мира лежала у его ног. Осталось не так уж много. И он успеет сделать это. Ведь царь молод. За какие-то десять лет с небольшим он столько совершил. Цель казалась близка. И достижима. Борьба за объединение мира под одной рукой стала делом всей его недолгой жизни.
Но враги настойчиво думали, как остановить его. И нашли способ. Он, как и отец его был убит предателем. А после его смерти начали распускать слухи, будто мысли Александра о справедливости выветрились. А взамен пришли другие. Что, он сын бога!  А, следовательно, сам бог!
И это не понравились Богам. И Александр внезапно умер. Построенная наполовину мировая империя распалась. И больше никто не сумел достичь ничего подобного…
Альфред собирался в юности написать картину, посвященную великому завоевателю. Он очень тщательно изучил все материалы о нем. Я сейчас вытаскивал из закоулков памяти то, что довелось услышать об Александре от него. И по своему реставрировал ту далекую эпоху.
Я настолько увлекся, что конференц-зал исчез для меня. И так же неожиданно возник снова. Вернула меня в реальность ярость перепалки, начавшейся вокруг меня. Она переросла в скандал, развернувшийся вовсю. Обиженный за меня и рассерженный не на шутку, Альфред порой срывался на крик. 
— Все последующие правители, желавшие мирового господства, вроде Наполеона или Гитлера заканчивали ещё быстрее Александра. И еще хуже. Не стоит ли нам, вспомнив их примеры, остановиться и подумать над тем, что произойдёт с планетой, если мы достигнем своей цели?
 Благо, что толпа была разделена невидимыми решётками. Иначе эти сторонники «глубинного государства» непременно бы растерзали Альфреда. А следом, возможно, и друг друга.
 Безграничное богатство порождает жесточайшие формы шизофрении, А шизофрения сплошь и рядом стремится к безграничной власти. Кто не способен к творчеству, может только разрушать. Хотя и обозначает свою никчемность как процесс тоже вполне творческий. Альфред бросал это им в лицо.
 Я  же положив руки на стол, опустил на них свою разгорячённую голову. И постарался собраться с мыслями, как быть дальше? Но ничего путного мне на ум не пришло. Кроме одной мысли. Да и она была продиктована отчаянием.
Да нужны ли мне, спрашивал я сам себя, причем в который уже раз за последние дни, всё эти гостиницы, замки, дворцы, автомобили, самолёты?  Вечная охрана, которая сопровождает меня даже в спальню? И все эти люди, которые в едином порыве заставили моего отца предпринять хитрые и тонкие ходы для того, чтобы я никогда не смог заниматься тем, к чему у меня лежала душа?
Правда, среди этих размышлений искрой проскочила и предательская мысль. А как же я буду жить дальше без всяких средств, не имея профессии, которая могла бы прокормить меня? Но она искрила недолго. Её тут же сменила  другая: а как же живут те, у которых вообще ничего нет, благодаря усилиям таких, как я?
Все страсти во мне мгновенно стихли.  Я почувствовал облегчение и пустоту. И ещё злость. И она требовала немедленного выхода. Крепко сжав кулак,  я нанёс удар по решётке, которая отделяла меня от остальных.
И — о чудо! — моя рука проскочила насквозь  и едва не врезалась в ненавистную мне морду соседа справа.  Я подсознательно понял, что произошли какие-то перемены во всей ситуации. И, не размышляя долго, решил встать и выйти из зала.
И у меня получилось!  Когда я миновал "решётки", за которыми сидели остальные, это, кажется, дошло до всех.  Крики в зале смогли, как по команде.  Руки, сжатые в кулаки, разжались и опустились.  Десятки глаз заворожено смотрели на меня.
 — Видимо, господа, я свободен! — Сообщил я провожавшим меня взглядам. — И покидаю вас! Желаю удачи в деле вашего освобождения!
  Сзади полыхнуло:
— Негодяй! Скотина! Предатель!
Но я, не отвечая, спокойно направился к выходу. Мне очень хотелось бросить им в лица на прощание,  как я презираю их  — потомков долговой расписки ростовщика! Которая, превратившись в бумажные деньги, а затем  «переизобретённая» в облигации и акции, ничем не обеспеченные бумажки, сегодня и дала им право сидеть здесь! И это лучше любых слов свидетельствуют об их роли в жизни общества!
Меня подмывало бросить им в лицо, что это их заботами вот уже много веков подряд человечество стремительно глупеет. Из поколения в поколение подавляющая часть людей рождается все глупее, потому что на генном уровне зародыши получили «задание» на выполнение только этих постулатов.
И указание, что надо пробираться в первые ряды! Чтобы не оказаться в последних! Нужно обманывать других, включая братьев и прочих родственников! Чтобы не быть обманутым! Следует убивать всех, кто противится этому! Чтобы не быть убитым! Грабить! Чтобы не быть ограбленным!  Насиловать, чтобы не быть изнасилованным! И стать, таким образом, богатым, чтобы править толпами бедных!
И чтобы люди с молоком матери всасывали непоколебимую веру в это. А чтоб им не приходило в голову что-нибудь иное, их почти с рождения лишили и логики, и знаний, которые представили бы им всю картину мира совершенно в ином изображении. И если в ней нашлось бы место каким-то клубам и островам, то исключительно с другой стороны  карты, на которой они изображены. В качестве указания — как не надо делать!
Один достаточно умный человек сказал: прошлого уже нет, будущего может  не быть. И только настоящее в нашей власти. А что такое настоящее. Это даже не грань. Это нечто еще меньшее, чем атом или даже кварк!
 Мы так любим цифру. Мы создали самую совершенную технику – цифровую. И если цифра действительно начала править миром. Но что же такое наша жизнь в ее свете? Да ничто! Это ноль на шкале координат, пространство, где будущее мгновенно перетекает в прошлое. Потому что и одна миллионная доля секунды, и триллионная ее часть, фактически еще не возникнув, тут же превращаются в прошлое. Иначе говоря, никакого настоящего вообще нет.  Оно существует только в нашей голове. Да и притом  исключительно в будущих мыслях о прошлом.  Значит, вся человеческая жизнь эфемерна?
Так вокруг чего же ведется такая борьба? Что мы хотим присвоить? Воспоминание о том, чего еще нет или не существует? Или прошлое, которого уже нет?
Таковы были мои смутные мысли. Но я ни слова не произнес вслух. Потому, что  вряд ли они поймут!  А мое красноречие на тех, кто способен шевелить мозгами только в одном направлении, вряд ли прорвет этот барьер! Барьер родившихся без совести. И живших без совести! И без сомнений в том, что ее вообще не следует иметь!
Я открыл дверь в коридор, из которого  на меня обрушилась полная тишина как свидетельство отсутствия там  какой-нибудь жизни, когда меня остановил знакомый голос.
 — Алекс! Не спеши! Я иду с тобой! Я тоже, как оказалось, свободен!
И мы вместе вышли на солнечный Божий свет, полной грудью вдыхая ароматы чудесного летнего вечера. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Все-таки, какое счастье жить!
— Вот только не знаю, — вдруг признался Альфред, — чем нам заниматься и что делать дальше?
— Думаю, что на сей счет не следует волноваться. Эти люди нас найдут! И потом денег – то никто у нас пока не отнимал! Хотя я готов отдать всё мое состояние на борьбу со всей этой нечистью, которая осталась там и вряд ли покинет пределы зала! Ишь, робуры – завоеватели!
И все еще улыбаясь, мы пошли навстречу новому будущему, о котором еще ничего не знали.
  СОЛИТОН 29
КАК ВЫГЛЯДИТ ГОЛАЯ ПРАВДА
 …А я все вспоминаю времена моей молодости. Месяцев через пять после начала нашей связи я всё больше начал смотреть на Атлану как на будущую жену.
Я начал чувствовать, что она все прочнее вписывается в мою жизнь. И решил, что нам надо прочнее связать наши судьбы. И однажды вполне прямо сказал ей об этом.
Атлана не обрадовалась и не удивилась. Она встретила моё сообщение равнодушно.
— Разве нам плохо без какой-то там бумажки? — На этом разговор окончился.
В редакции между тем мои статьи обсуждались как шедевры, Хотя я их таковыми не считал.  Редактор на редколлегии, как правило, часто упоминал  моё имя с похвалой. А редколлегия как древнегреческий хор, ему единодушно подпевала.
 Мне почему-то казалось, что за моим  ничем не обоснованным взлётом  стоит ни кто иной, как Атлана. Как-то раз, обнимая её красивые покатые обнажённые плечи после только что состоявшиеся близости, я рискнул спросить её об этом.
 — Какая разница! — Небрежная отбила мою атаку она. — Не вижу ничего плохого, что о тебе отзываются, как о способном человеке. Раз ты такой и есть!
 — Хотя, наверное, куда приятнее быть любовницей способного человека, чем бездарного!
 — Слава Богу, — огрызнулась она, впрочем, с улыбкой, — что хоть об этом в редакции не говорят!
Мы по-прежнему не афишировали нашей связи. Но не думаю, чтобы о ней никто не догадывался. По крайней мере, уборщица, которая убирала кабинет, в котором я сидел, как-то раз опёршись на свою швабру, выдала мне  совершенно неожиданный совет:
 —  Ты мне кажешься неплохим парнем. Поэтому хочу тебя предупредить. Атлана, к которой ты так чистишь, ещё та штучка. Тут только ленивый её не …!  Да и редактор её регулярно пользует! Будь аккуратнее! А главное, осторожнее!
После ухода Атланы от  вопроса узаконить отношения, я начал более критически смотреть на нашу связь. Я  знал, что в приёмной редактора есть ещё одна дверь. В подсобку, где Атлана держала канцелярские принадлежности. А также своё пальто, сапоги и прочие аксессуары, в которых она являлась на работу из дома.
В подсобке была еще одна дверь – в кабинет редактора. Эта дверь представляла собой своего рода сигнал. Если Атланы не было в редакции, то и дверь в подсобку была закрыта.
В один из дней, когда я обнаружил, что дверь в подсобку заперта, а Атланы в приёмной нет, очень удивился. Буквально пару минут назад я видел её. Она подкрашивала глаза. И вообще как бы к чему-то готовилась.
Я тогда почти дошёл из приемной до своего кабинета. Но тут вспомнил, что собирался сообщить Атлане  кое-что и вернулся назад. Но моя красавица, будто испарилась из кабинета. Хотя деться она никуда не могла по простой причине: к лифту из приемной можно пройти только мимо моего кабинета. А до него я так и не дошёл.
Я аккуратно нажал на ручку двери редакторского кабинета. Она не поддалась. В недоумении я провёл почти час, вышагивая по коридору, и регулярно заглядывая в кабинет. Атлана появилась на своём месте так же неожиданно, как и исчезла.
Я сказал ей о своих наблюдениях. И прямо спросил, была ли она весь этот час у редактора.
Она не стала отрицать. Она ведь помимо того, что секретарь, ещё и референт. И иногда ей приходится работать с редактором, отгородившись от остального мира. И если я подозреваю её в чём-то, то я ужасный осёл!
Спустя полгода после начала наших отношений, я просто начал уставать от командировок. Три, а то и четыре дня в неделю  мне приходилось бывать в довольно отдалённых областях.  Инициатором же их всегда выступал редактор.
Не раз я пытался из города, куда меня привела командировка, дозвониться до Атланы. Но дома ее телефон ни разу не ответил. У меня возник вопрос, где она бывает во время моих командировок? Но я понимал, что спрашивать в лоб ее об этом не стоит.
Я придумал хитрый план. Узнав, что меня собираются откомандировать из редакции в очередной раз, сказался больным. А Атлане сообщил, что у меня высокая температура, и врач категорически запретил мне в течение нескольких дней выходить из дома.
Она посочувствовала, сказала, что будет звонить регулярно, и пожелала выздоровления. Два дня она действительно регулярно звонила мне. Но только днём, ближе к концу рабочего дня. А на мои звонки ей домой по вечерам не отвечала.
На третий день я  без предупреждения направился к Атлане.  Жила она на втором этаже. Ветер на балконе её квартиры парусами раздувал занавески.
Чтобы Атлана ушла из дома и не закрыла балкон? Скорее перевернулся бы мир! Я без излишнего шума поднялся к двери её квартиры, нажал кнопку звонка, и отошёл в сторону, прижавшись к стене так, чтобы меня не было видно из глазка.
У меня хороший слух. Я всегда прекрасно слышал, как шаркая тапочками, Атлана идёт к двери. На этот раз никаких звуков, свидетельствующих, что мне хотят открыть дверь, различить не удалось.
Я поднялся пролётом выше и стал ждать. Догадки, одна другой интереснее, мне приходили на ум. Может быть, Атлана, утомившись заснула? А может, ненадолго ушла? Но каким-то шестым чувством ощущал, что эта дверь должна вскоре открыться. И, перекатывая языком жвачку, решил ждать до победного конца, Надеясь, как говорят гадалки, удивить, развеселить и утешить не ждавшую меня женщину.
Но удивляться пришлось мне самому. Примерно полчаса спустя дверь открылась. Из квартиры Атланы вышел высокий рыжий мужик. Он поцеловал её в щёку, сделал рукой «пока-пока», и сбежал вниз по лестнице. А я скатился сверху, не дав хозяйке закрыть дверь.
Атлана была ошарашена. Лицо её сделали пунцовым.
 — Ты? Что ты тут делаешь? У тебя же температура?
 — Да вот полегчало! Решил заглянуть, посмотреть, как ты справляешься с иными обязанностями кроме секретаря и референта!
Я отодвинул её и прошёл в спальню. Кровать была не застлана, только наспех прикрыта простыней. Я отодвинул простыню, исполнявшую роль покрывала. День выдался довольно жарким. Под простыней была застелена другая, на которой пот чётко отпечатал бедра и попку красотки, которую я считал своей. С солидным, клейким даже на вид, явным потёком в том месте, где ноги сходятся. Атлана любила полежать в ожидании, когда из неё, как она говорила, сольется всё.
Я направился к двери.
 — Подожди! — Пыталась остановить меня Атлана. — Да, ты прав! Я дала ему! Но... не знаю, что мне стукнуло в голову. Ты сам виноват! Ты так не вовремя заболел!
И наговорила еще массу чего в свое оправдание и в подтверждение моей вины в случившемся, А закончила свой монолог тем, что очень сожалеет об этом. И если я смогу её простить и всё забыть, она клянётся, что подобное никогда больше не повторится!
Похоже, она считала меня ещё большим идиотом, чем я был на самом деле! Я, не ответив, вышел.
На следующий день я написал заявление об увольнении. А ещё через несколько дней по миру разнеслась весть, что страны, в которой мы жили, больше нет. Пророческое суждение Атланы об уменьшении массы быдла начало сбываться. Население страны уже в первые годы ощутимо сократилось.
Побочным и одним из немногих положительных , пусть и недолгих, эффектов убийства страны стало  возникновение массы разных редакций, в одной из которых пустил корни я.
Мой выбор оказался верным. Люди, собравшиеся в этом коллективе, презирали тех, кто погубил страну. И всячески боролись с теми, кто совершил это. Как могли, разумеется. Я надолго потерял интерес к женщинам. И только когда начались мои сны о Лорине, неожиданно вспомнил всё, о чём говорила Ни. Понял, что заждался. И пошёл навстречу своей судьбе.
Спустя время, когда горечь преданной любви ушла, я понял, что Атлана тоже была моей веховой женщиной. Наши судьбы пересеклись, сложились и какое-то время шли вместе. Она многому научила меня. И подтолкнула к тому, чтобы я начал видеть вещи такими, какие они есть. Это впоследствии мне очень пригодилось. 
 Однажды она даже снилась мне. Протягивая ко мне руки, она с восторгом интересовалась, зачем я бросил её?
 Признаюсь честно, я видел ее и воочию годы спустя. Мы впервые столкнулись в городе, где оба жили. Она испытующе посмотрела на меня, видимо, узнав. Но быстро отвела взгляд, то ли не решившись, то ли не желая останавливать меня. А, может, и, решив, что я только похож на человека, с которым она одно время делила постель. Я со своей стороны тоже сделал вид, что никогда прежде мы не были знакомы.   
СОЛИТОН 30
УБИЙСТВО НАИСКОСОК
Как и было запланировано, после переброски наших людей на место будущей операции,  мы сообщили им, что будем все вместе снова через несколько часов. Не распространяясь о том, что решили вчетвером прогуляться, чтобы сбросить накопившуюся после посещения клуба усталость.
Теяр сказал, что неподалеку отсюда есть замечательный  прекрасный лесок, словно созданный для прогулок. И предложил всем вместе отправиться туда, что не составит труда, учитывая наши способности к телепортации.
 Лорине и Леонарду этот план пришёлся по душе. Мы так и сделали. Теяр мысленно нарисовал картинку этого места, Лео «срисовал» ее, вычислил координаты и через несколько мгновений мы все вчетвером шли по лесной тропинке.
Место действительно было райское. Стройные деревья, верхушки которых под лёгким ветерком,  словно  негромко перешептываются о чём-то, известном только им. Сам массив прозрачен, а трава испещрёна протоптанными тут тропинками.
 Здесь сложно заблудиться. А вот грудь дышит легко, будто дегустируя чистейший кислород. Невидимые, в ветвях щебечут птицы. В общем, всё призывает к тому, чтобы отбросить грустные и напряжённые мысли и спокойно отдохнуть.
— Лео, скажи, пожалуйста, ты поставил условие освобождения этим людям, ну, тем, что в Клубе, в виде отказа от нажитых неправедно богатств. Ты действительно думаешь, что они на это способны? Или так, для очистки совести?
— Ты плохо смотришь новости! — сказал он. — А, между прочим, недавно прошло сообщение о мультимиллиардере, создателе сети «Duty free» Чарльзе Фини. Он сам, без всякого принуждения, отказался от нажитых им миллиардов, отдав их фондам благотворительности. Он считал, что не стоит даже пытаться надеть на одну задницу две пары штанов. Умница! Он бросил вызов остальным денежным мешкам, создавая свое предприятие в чужом «прайде».  И выиграл эту битву. А потом взял и передал весь выигрыш обществу. Один этот жест стоит сотни публичных выступлений в защиту справедливости! 
— Ты полагаешь, что так же поступят и те, кто сидит в Клубе?
— Не думаю. Скорее всего, большинство так не поступит. В среду богатых давно вросла секта джидеев. Чужая полушка им дороже их собственной жизни. Они точно этого не сделают! Фини именно дал им публичную пощечину! Они, кроме смерти, ничего не заслуживают! Но я подумал, что может, и в Клубе не одни мерзавцы. И было бы не справедливо не дать им шанс!
Он говорил это с такой болью, что мне тоже захотелось, чтобы его надежды сбылись. Мне было бы тоже страшно убить невинных!   
Мы дошли до небольшой полянки с бьющим из земли родничком, красиво обложенным камнями. И решили попить воды. Лорина и Теяр утолили жажду первыми. Потом она взяла двойника своего мужа под руку. И они двинулись на другой конец полянки.
Прерванная, было, тропа, приглашала снова окунуться в лес. И они последовали её совету. А мы с Леонардом замешкались. Он достал платок. И слегка намочив его, решил почистить рукав пиджака, запачканного ещё, видимо, в гостинице. А, может быть, и при транспортировке группы.
Когда он закончил, Теяр с Лориной успели прилично оторваться от нас. Я тоже пристроилась к моему спутнику, взяв его под руку. И мы пошли тихо, не говоря ни слова, вслед за нашими двойниками.
Мне казалось, что Леонард чем-то озабочен. С момента, как мы очутились в лесу, он не произнес ни слова. Когда мы оказались разделёнными с нашими спутниками, мне захотелось спросить Леонарда, что тревожит его? Я очень осторожно коснулась его мыслей и тут же отпрянула.
В них присутствовала какая-то красивая молодая черноволосая женщина, что-то деловито растолковывающее ему. Мне показалось, что он переживает какие-то давние неожиданно возникшие воспоминания. И я как человек, увидевший сквозь дверную щель нечто, что ему видеть не положено, постаралась бесшумно прикрыть коварную дверь.
Дальше мы шли, не произнося ни единого слова. Он во власти видений, нахлынувших на него. Я, — размышляя о том, как сложится наша судьба дальше. И совершенно не подозревая, что вся наша четвёрка приблизилась вплотную к очередной Вехе Судьбы.
Дорога привела нас к неожиданно возникшему холму. Густо поросший деревьями, кустарниками и травой, он был гол только с отвесного бока.
Тропинка нырнула направо, огибая  вспучившуюся землю,  чтобы вынырнуть  где-то впереди.  Теяр с Лориной  исчезли из виду.  И тут мы услышали  несколько громких выстрелов.  Выпустив мою руку, Леонард рванулся вперёд.  Я бросилась следом за ним, едва поспевая.  И тут мы увидели страшную картину. 
Теяр лежал лицом вниз,  подмяв под себя левую руку, а правую  со скрюченной ладонью выбросив вперёд.  Ларина скрючилась на боку, прижав руки к груди.  Задравшаяся юбка открывала её изумительные ноги.  К лежащим уже успел подбежать  какой-то  тип. В светлом спортивном костюмчике, с ублюдочной шапчонкой на голове.
 Положив ружьё рядом с собой, он опустился на колени  и начал переворачивать тело. Тело Теяра! Видимо, для того, чтобы обшарить его карманы.  Вот ведь,  мы же и не подумали, что для прогулки в лесу парадная одежда, в которой мы наносили визит в гостиницу, не слишком подходит для прогулок в лесу!
 Грабитель, мелькнуло у меня в голове. Вооружённый!  А Лео,  с пустыми руками,  мог стать ещё одной его жертвой. Я  мгновенно достала пистолет. Но тут же опустила его. Я со страхом поняла, что могу попасть в Лео. 
Незнакомец,  увидев бегущегося к нему мужчину, схватился за ружьё.  Но выстрелить он не успел.  Лео в прыжке навалился на него всем телом, двумя руками схватившись за ружьё.
Оно бабахнуло  куда-то в сторону. А мужчины какое-то время катались по земле, стараясь вырвать оружие друг у друга. Но Леонард был силен  ещё и энергетически.  Впрочем, энергетику он применить не успел. Но зато крепко ударил головой  в лицо этого человека.  Из разбитого носа  бандита хлынула кровь, пачкая обоих.  И тут подбежала я.
 — Лежать! — Заорала я благим матом. — Убью, гадина!
 Если у нападающего ещё и были какие-то мысли о сопротивлении,  от моего истошного крика  они закончились.  Лео сделал мне знак  держать негодяя на мушке.  Потом быстро настроил энергетический колпак над всей нашей группы. И это было правильно. Поскольку ни он, ни я не знали, есть ли  у убийцы сообщники.  Лео бросился к Лорине.
Её невидящие глаза были устремлены в небо. А из дырочки на голове сбоку, рядом с виском, вытекла струйка крови. Леонард позже скажет мне, что это был тот случай, когда лечить было нечего. Поскольку это была не рана, и, увы, не клиническая смерть, а самая что ни на есть полная гибель мозга, который, умерев, энергетическому воздействию уже не поддается.
Леонард сел на траву недалеко от бандита, которого я держала на мушке, и уронил голову на сложенные на согнутых коленях руки.  Весь вид его выражал полное отчаяние. 
Убийца между тем начал приходить в себя. Он приподнял голову и огляделся вокруг. Увидел своё ружьё. Радостная улыбка озарила его лицо. Он перевернулся на живот и осторожно, чтобы не привлечь нашего внимания потянулся к оружию.
Но я не спускала с него глаз, и, не глядя, выстрелила в его правую руку. Он дико, как животное, взвыл. И от боли пришёл в себя окончательно. Кость была перебита. Он попытался зажать рану, чтобы остановить кровь. Но теперь он был не опасен. Так что я забыла о нём и подошла к Лео.
Леонард поднял на меня глаза, полные не вылившихся слёз.
 — Проклятая реалия! — С ненавистью прошептал он. — Здесь столько раз мы умирали. И вот это началось опять!
Я сама испытывала подобные чувства. Рядом лежал мёртвый Теяр. Я чувствовала себя так, будто осталась одна на всей планете. Мне хотелось подойти к Леонарду, обнять его и выплакать все слёзы, которые душили меня. Но тут я услышала тихий голос, возникший в моей голове.
 — Подожди, Тусиана! Разреши мне сначала сказать ему несколько слов! — Это был голос Геотана. — Он считает, что виноват я. Но это совсем не так. И я должен сказать ему об этом!
 — Ещё бы! — Начала выстраивать свой мысленный ответ я. — Ты же тут главный! Повелитель всех программ шестой реалии! Разве тут может что-то произойти без твоего ведома?
Но поймала из себя на мысли, что во мне говорят обида и злость. И что я по существу не знаю ничего о происшедшем. Правда, мне почти удалось не сделать мысленного посыла в ответ. Но Геотан прочитал уже начало конструкции фразы. И завершил её моделирование полностью.
— Вот видишь! И ты спешишь с выводами! Впрочем, я понимаю вас обоих. И всё-таки позволь, я переговорю с ним!
Я пожала плечами. И почти в тот же момент рядом с Леонардом материализовалась фигура Ашоки. Ашока был в своём вечном бело-зелёном одеянии. И привычно разгладив усы большим и указательным пальцами, таким знакомым жестом, положил руку на плечо Леонардо. Тот с недоумением посмотрел на Ашоку.
— Я подумал, что тебе будет куда приятнее общаться с человеком, который почти что был твоим отцом и не раз спасал тебя в отчаянных ситуациях, чем с бестелесным голосом духа Земли.
Скажу тебе честно, когда я вник в дела шестой реалии, у меня возникло большое искушение дать новую жизнь Ашоке. Но у меня его не было из чего восстанавливать! Что касается тела, ты знаешь не хуже меня, Что за двадцать с лишним веков от всех его физических оболочек  ничего не осталось. Хотя возможно, где-то и лежат какие-то фрагменты, сохранившиеся от его предыдущих жизней, которые хранят его геном. Но за давностью лет, о них фактически ничего не известно. Душа? Но ты же знаешь, что он пожертвовал ею для сохранения планеты, на которой ты родился. Остался только образ. Прости, что я использую его.
Они, молча, просидели какое-то время, а потом Ашока сказал:
 — Ты ведь понимаешь, что ваши две пары тут неотличимы друг от друга, как два одинаковых экземпляра одного и того же номера газеты. Разве что в одном какая-то строчка пропечаталась менее отчётливо. А в другом — в фотографию оказалось чуть переложено типографской краски. Но в целом это два абсолютно идентичных номера!
Люди такого энергетического уровня, как ваша четвёрка, сегодня тут не просто редкость. Это нонсенс! Для общего управления планеты недопустимы такие дубликаты. Они вызвали компьютерные сбои. А если ещё учесть, что программы основательно изломаны, в них не хватает целого ряда элементов…
 С момента вашего с Лориной появления я отдал команду на бережное отношение к вашим двум парам. Но мне просто в голову не приходило, что ваше параллельное существования может вызвать в расстроенных компьютерных программах сбои такого характера…
Но всё-таки Геотан, принявший образ Ашоки, сказал, что не снимает себя ответственности за произошедшие. Хотя он день и ночь пытается восстановить первоначальную работу реалии. И сделал в этом отношении немало.
Конечно, и Лорина, и Теяр получат новую жизнь. Но произойдёт это не раньше, чем через несколько лет. Новый Ноос Земли должен принять не только дух и душу Теяра. Но и Лорины. А  она тут уже не «числится». Только после этого оба смогут получить новую жизнь. Теяра он мог бы оживить через куда меньший промежуток времени.  Но он делать этого не будет.  Потому что обе пары должны появиться  в жизни одновременно.
 — Значит,  нам надо умереть,  чтобы перезапустить процесс регенерации?  —  Криво ухмыльнувшись, бросил  Леонард.
 —  Нет,  сейчас не время заниматься глупостями!  Если вас обоих не станет, забот у меня только прибавится.  А реставрация Земли ещё более замедлится.  Что касается тебя,  ты не являешься компонентом этой планеты.  И можешь вернуться в Седьмую реалию.  Мы готовы транспортировать туда и тело Ларины.  Но скажу честно, и там потребуется несколько лет для возвращения Лорины в жизнь. 
А если уж совсем честно,  ты мне здесь нужен позарез! Особенно теперь, когда Теяра не стало.  Ты снимешь с меня часть проблем,  если научишь Тусиану всему, что положено знать нормальному человеку.  Ты же видишь, в энергетическом отношении она пока невежественна.  Поскольку программа мной не завершена. 
Скажу тебе о маленьком, но весьма важном различии между этими двумя женщинами.  Тусиана  решительные Лорины.  Она способна любым способом предотвратить любую опасность, которая может нависнуть над тобой.  И ничто не остановит её. А в остальном она полный двойник Лорины.
 Впрочем,  не буду на тебя давить! Это должно быть твое решение!  А мне, прости, пора.  Я и так потратил столько времени,  что можно было бы восстановить что-нибудь в этой исковерканной системе планеты!
А ещё я хотел тебя поблагодарить.  За хорошее решение.  Всю жизнь обитатели этой планеты пытались покончить со злом, убивая друг друга.  Ты же додумался до того, что убирать надо в первую очередь эту гнилую верхушку. Поскольку рыба гниёт с головой. Хотя и внизу ещё дел непочатый край. Швали и грязи тут скопилось до невозможности много! — И образ Ашоки расставил в воздухе.
Я поспешила к  вставшему с Земли Леонарду.  И прижалась к нему.  Мы на всей Земле были с ним два совершенно одиноких существа, у которых кроме друг друга никого больше не было.  Он погладил мои роскошные каштановые волосы  —   волосы Лорины, —  поцеловал меня в оба глаза, осушая слёзы,  и сказал:
 —  Я не смогу оставить тебя одну!  Правильно это или нет, но нам с тобой придётся вместе выпить из одной чаши до дна всё, что нам предначертано!
Так мы и стояли, прижавшись друг к другу,  и стараясь понять,  чем мы теперь являемся друг другу  и как нам быть дальше?  За моей спиной раздался стон.
— Надо что-то решать! — Я  попыталась свернуть его на  грешную планету. — И с телами, и с этим проходимцем!
 — А что ж тут решать? —  Неожиданно, словно очнувшись, бросил он. —  Наших надо похоронить!  Ружьё закопать!  Чтобы им не воспользовалась ещё какая-нибудь сволочь.  Ну, а скотину эту отправить туда, где ему самое место.
 Ясно! Решение принято! Всё верно!  Только первым делом надо заняться этим подонком! И я решительно шагнула к постанывающему бандиту,  на ходу доставая свой пистолет.
Он понял всё.  И завопил благим матом изо всех оставшихся сил:
 — Нет! Нет! Нет!  Не убивайте меня!  Я ведь не хотел этого.  Мне просто  позарез были нужны деньги!  Я сделаю всё, что вы скажете!
 И, несмотря на то, что силы покидали его,  он приподнялся  и бухнулся мне в ноги.  Мерзость особенно страшна, когда она принимает личину покорности.  Я отошла на шаг и выстрелила ему в голову. Он мгновенно затих. Я повернулась к Леонарду.
 — Чем будем копать?
Лео сосредоточился и материализовал парочку  штыковых лопат.  Одну поменьше  — для меня. Другую побольше — для себя.  И мы начали рыть яму.
 — Если бы нам вот так закопать всё зло на этой планете! — Он впервые  попытался изобразить хоть какое-то подобие улыбки,  указав рукой на труп бандита. Я постаралась улыбнуться ему в ответ, хотя и чувствовала, что у меня это тоже плохо получается.
 Мы закончили. Леонард сел на бугорок. И Сказал:
— Земля в который раз скрыла человеческую подлость! И несчастья!
Мы оба молчали целую вечность. Потом я решила нарушить тишину.
— Ты думаешь, что мы когда-нибудь сможем очистить планету?
— Я мечтаю, что настанет время, когда люди покончат с моральным онанизмом мышления и концептуальной педерастией философии, навязанной им теми, кто убивает Теллуру? Или  секта богатых правителей мира приведет дело к тому, что на планете ничего не останется разумного. Как в соседних параллельных мирах.
Но я хочу верить, что человечество менее трусливо и более разумно. Чтобы понять это! А мы – что мы? Есть работа! И ее надо делать! Мы столько раз умирали, что нам бояться поздно! Одним разом больше, одним разом меньше! Мы для того сюда и пришли.
— Ты говорил, то это начало борьбы войны Тьмы и Света? Почему начало? Что должно вас торжествовать?
 — Какая польза это несчастной планете или даже всему космосу в том, что некая группа ростовщиков собрала в своих подвалах львиную долю всего золота Земли? Какая польза в том, что ради этого золота людей опустили в концентрированную тьму, в которую не проникает ни одного фотона света? Что могут принести процветанию галактики бесконечные убийства многих миллионов людей, силу и разум которых можно было бы потратить на строительство общества, способного выполнять поставленную перед ним цель?
А главное, кто сказал, что тем путём, которым следует человечество в последние тринадцать с половиной тысяч лет, можно вообще достигнуть какой-то цели?
— Мне кажется, — сказала я, — что вся ситуация напоминает сказку о рыбаке и рыбке! Разве не следовало бы глупому старику, вместо того, чтобы ходить на берег моря с наказами все более и более теряющей ощущение реальности старухи, попросить у рыбки себе новую бабу! А его только порют и выселяют на конюшню. Пока все не завершится у разбитого корыта!
 Может нам придется умереть здесь! Но разве бессмертие может быть платой за соглашательство? Я так хорошо понимаю тебя! Если бы это дошло и до остальных!
ВОЗМУЩЕНИЕ ТРЕТЬЕ
ДИКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ (ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ)
 СОЛИТОН 31
СЛОВО УЧИТЕЛЯ
«Предисловие переводчиков.
То, что мы считали вторым маленьким обрывком мыслезаписи, сохранившейся в Ноосе Фэйаны, оказалось только указанием на место его поиска. И нам удалось найти сам ролик.
Видимо тот, кто создал его и оставил на хранение, знал о свойствах Нооса и решил таким образом законсервировать это послание будущим поколениям. А может, и тем, кто попадет на планету когда-нибудь. Так, по крайней мере, считает Ор Ахт, от имени которого ведется повествование.
 Впрочем, судить о находке мы предоставляем тем, кто будет прослушивать этот фрагмент. Мыслезапись адаптирована для современного восприятия».
«Сегодня,  в пятый день третьего месяца Тарм года 53 от начала отсчета новой эпохи, называемой нами Послезакатной, которую на другой стороне планеты именуют Послевосходной, я решил начать свои записи.
 Я не писатель и не историк. Но повидал многое на стыке перемен в отведенных мне пределах жизни. Я видел, как элитары превратили человечество в электронных рабов. Они веками приучали людей к мысли о покорности, внушали им, что всё происходит по высшей воле.
И в решающий час, когда компьютеры стали главным средством управления Фэйаной, большая часть человечества покорно восприняла то, что им предписывалось. Многие  совершенно добровольно соглашались на чипирование.
Но не все из шести с половиной миллиардов оказались столь покорными. Как впоследствии прикидывали элитары, ставшие владыками планеты. Двести или триста миллионов человек на планете не пожелали добровольно умирать ради того, чтобы властители жили ещё  лучше.
Они бежали в леса, Где создали свои общины. Но это не беспокоило владык планет. Город, как к тому времени называли свое съежившееся государство элитары, считал, что без благ и удобств, которые основательно размягчили людей и сделали их ленивыми, «дикая цивилизация», как они именовали нас, скоро вымрет.
Они оказались почти правы. Почти половина беглецов, одичав, спустя двадцать лет вымерли. И только одна община  на континенте Азев, демонстрирующая и прежде свою незаурядную неприхотливость, по-прежнему была жива. И жила почти под самым носом элитаров. Она тоже деградировала и вымирала. Но темпы эти были гораздо ниже, чем в остальных частях света.
Не исключено, что лет через тридцать и от неё ничего бы не осталось.  Но из цитадели элитаров — Города — бежал к нам один из лучших программистов. Он примкнул к нашей общине.
Кому-то покажется странным, что человек столь высокого положения в обществе отказался от всех благ жизни, чтобы разделить свою судьбу с нищими бродягами. Но он явился не просто, чтобы разделить с нами лишения и страдания. Он пришел, чтобы помочь нам.
Я как сейчас помню наш первый разговор о Городе.
— Жутко, что там творилось!— Рассказывал он. — Когда ворота Города захлопнулись, то первым делом началось уничтожение младобогатеев.
Элитары, как представители старых родов, считали, что эта нахальная молодежь не имеет права на существование. Поскольку подоспела, когда стол уже был накрыт. А всю работу сделали они и их предки, начав ее много веков назад.
Никто из остальных людей не понимал, что происходит. На самом же деле властелинами нового мира двигал простой арифметический расчет.  На обслугу одного сверхбогатого члена общества требуется до семидесяти тысяч различного персонала из числа неимущих. Это лица не только непосредственной обслуги. А также те, кто обслуживает первый уровень слуг и далее до самого конца.
Понятно, что лишние двести тысяч младобогатеев, для обслуживания которых необходимо оставить дополнительно четырнадцать миллионов человек, в схему элитаров не вписывались. Старобогатые элитары предложили простонародью отправить незваных претендентов на новую жизнь в газовые камеры. А затем и в печи, апеллируя к низменным инстинктам толпы, что, дескать, именно эти люди эксплуатировали народ. 
Под улюлюканье младобогатеев гнали на смерть во имя светлого будущего остальных. Массы были довольны. Считая это справедливым! Так что первая часть сценария была реализована даже лучше, чем замышлялось.
 Со второй вышли накладки. Но люди сами же и устраняли их. На тех, кто отказывался от чипирования, тут же наседали остальные. Тут и там раздавалось: вы, что умнее? Вы, что, лучше остальных?
 Правда, пока завершили чипизацию, в Городе вспыхнул голод. И даже начали есть человечину. Так ведь и это было на руку тем, кто сотворил сие. Ну а после всеобщей чипизации, оставалось только дать соответствующие команды, чтобы люди начали сотнями тысяч вымирать.
Однако печи не справлялись с переработкой трупов. Компьтерам пришлось временно остановить сжигание. Но через полгода интенсивной работы все нормализовалось. Умирало ровно столько, сколько смогли «переработать» печи.
Кое-кто начал было догадываться, в чем дело. Но псислужба элитаров действовала слаженно. Все слухи об умышленном убийстве сразу же пресекались. На улицах круглосуточно демонстрировались на мониторах ролики об ужасной пандемии, которая выкосила из трёх миллиардов, , укрывшихся в скученном в Городе – государстве уже миллиард  человек.
 Но уцелевшим сообщалось, что отцы человечества принимают все необходимые меры, чтобы остановить смертность. Так, без особого сопротивления в газовые камеры отправились вскоре и остальные лишние члены. Впоследствии они были кремированы. А их пеплом удобрены поля.
Когда Вленич, так звали этого программиста, сбежал из Города, там уже оставалось менее полумиллиарда человек. Вленич прибыл к нам не для того, чтобы сидеть сложа руки. Он был отменный оратор, которому люди внимали, потому что он умел просто разъяснить все, о чем хотел сказать.
 — Друзья! —  Обратился он к людям со свойственной только ему страстностью и эксцентричностью, когда они собрались по его просьбе, — Эти проститутки, эти ненасытные твари, которые веками грабили ваших отцов и дедов, и присваивали то, что создавали ваши предки, как вы видите, сумели сделать мерзкой жизнь и вам! Вам, которые не захотели лёгкой смерти, не захотели превратиться в удобрение на полях, где их чипированные рабы выращивают для господ  хлеб и  разные деликатесы, которых вы никогда и в глаза не видели. Они милостиво разрешили вам умереть самим. И вы умираете! От болезней, от недоедания, от тяжкого труда.  Но если уж называть вещи своими именами вы умираете от собственной глупости! Потому что вы можете сделать свою жизнь лучше! Если вы осознаете то, что я хочу вам сказать... Если вы начнёте мыслить иными, чем до сих пор категориями... Если вы поймёте, что работа заключается не в том, чтобы просто гнуть спину. А в том, чтобы мы сообща смогли выбраться из тупика, куда нас загнали!
Находясь по ту сторону границы, отделяющей вас от элитаров, я долго размышлял над этим. И написал книгу. Вот она.  Я напечатал несколько экземпляров и взял их с собой. В надежде, что найду среди вас людей, которые ещё не разучились мыслить. И мы все вместе начнём  стряхивать себя оцепенение, в котором вы живёте последние десятилетия.  Есть среди вас желающие почитать эту книгу?
Ответом ему была полная тишина.
 — Что среди вас нет желающих жить лучше?
 — Мы не умеем читать!  —  Загудели люди. —  До нас дошли только воспоминания о каких-то школах, где учили читать и писать!
 — Ну что ж! — Вдохнул он. — По крайней мере, мы знаем, от какой печки надо танцевать!
Он умел и учить. В нас появились искры веры в свои силы и способности. Вленич разбил нас на группы, которые обучал чтению и письму лично. А потом эти люди в свою очередь начали обучать других.
Действительно огонек долго тлеет, но когда он вспыхивает, то превращается в мощное пламя. Ему удалось зажечь других. На что он и рассчитывал. Люди поверили и поняли, что  смогут выкарабкаться из ямы безнадежности, если приложат для этого силы.
С его появлением жизнь перевернулась. После обучения грамоте  начали оживать давно забытые элементы наук.  И тогда Вленич сообщил, что перед побегом, который он обставил как инсценировку своей смерти, он с помощью исполнёров сумел проложить каналы в Азев, по которым можно нелегально получать любую необходимую информацию. И не только от нейросети, но и со  спутников, летающих в космосе.
С помощью компьютерной системы он выявил, где находятся захоронения прежнего технического прогресса и боевой техники Азева, которая элитарам давно уже не требовалась.
 — Мы должны достать ее из захоронения и овладеть методами работы с ней! — говорил Вленич ежедневно. — Или элитары очухаются, когда увидят, что мы вместо того, чтобы вымирать,  живы и процветаем!
Люди верили ему. По всему нашему огромному континенту начались работы. Элитары, конечно, быстро поняли, что происходит нечто необычное. Со спутников они получали всю информацию об этом. Но сменились и поколения господ. Новая смена не обладала жизненным опытом своих предков.
Самой классовой борьбы больше не было. Хорошая жизнь расслабила господ, совершенно не допускавших мысли, что наша «дикая цивилизация» способна доставить им какие-то неприятности. А полулюди-полуроботы вообще ни о чем не думали. Это давало нам фору.
Я работал, как и все. У нас появились довольно сложные инструменты и приспособления, которые мы добыли из раскопок прежней цивилизации. И каждый все больше времени посвящал учебе и знаниям.
Как-то возвращаясь домой, после нелёгкого трудового дня, я столкнулся с Вленичем лицом к лицу. Он шел с очередного собрания рабочих. Учитель, как любовно называли мы его, тепло обнял меня, и мы пошли в разные стороны.
Но, едва свернув за угол, услышал за спиной странные звуки. И обернулся, чтобы выяснить, что там происходит. И увидел такую картину, что сначала сердце упало в груди, а затем я рванулся назад. Трое мужиков с остервенением избивали Вленича тяжелыми суковатыми палками. Он уже лежал на Земле.
Заорав благим матом, я бросился к ним.
На мой крик начали сбегаться люди. Увидишь, что численный перевес не на их стороне, двое, бросив дубинки, пустились наутёк и моментально скрылись из глаз. Третий чуть-чуть замешкался. И я сумел дотянуться до него и сделать подсечку. Он упал. Я сел ему на грудь и, схватив его палку двумя руками, прижал ее к горлу бандита, предупредив его:
 — Пошевелишься, сломаю шею!
Он затих. Я велел двум подбежавшим на мой крик найти верёвку, связать его и бросить в подвал дома, где проводил свои заседания Совет общины. А сам бросился к Вленичу. Мы аккуратно подняли его и отнесли домой.
Прибежавший врач поохал над избитым. Он дал находящемуся в беспамятстве вождю понюхать чего-то, аккуратно смазал его виски, расстегнув все пуговицы на рубашке, чтобы ничто не мешало его дыханию.
Вленич открыл покрасневшие глаза и, посмотрев на меня, и с болью произнёс:
— За что?
 — Видно за старое за то, за новое за это, — решил отшутиться я и добавил, — одного мы поймали. Пойду выяснять, за что он тебя так отделал!
Я велел моим добровольным помощником извлечь негодяя из подвала. Мы прикрутили его веревкой к стулу в светлой комнате так, чтобы свет бил ему в глаза, и я мог бы хорошо видеть выражение его лица, сам находясь в тени. Действуя так, как я об этом недавно прочитал в книге. А потом попросил выйти всех из комнаты.
 — У меня к тебе всего два вопроса, — сообщил я бандиту. — Кто твои сообщники и ради чего вы напали на Вленича?
Он криво усмехнулся и послал меня подальше. Впрочем, я ничего другого не ожидал. И, вложив весь свой гнев, ударил его в глаз. Не без удовольствия увидел, как опухло его левое моргало. Он глотнул воздух и заорал, что я не имею никакого права уродовать его.
 — Да, конечно! — охотно согласился я. — В нашем демократическом обществе только у тебя и твоих дружков есть право убивать и калечить других! Но сегодня я плюну на ваши права. И позаимствую их немножко у вас! И клянусь твоей демократией, ты живым отсюда не уйдешь.
Я снова ударил его в опухший глаз. А потом по носу, но не в полную силу, а так чтобы расшевелить. Из его носопырки потекла струйка крови. Я никогда не подозревал, что во мне может быть столько расчётливой ненависти и жестокости.
 — Ты будешь говорить, сука, будешь!  — Уверенно сказал я.  — Или я забью тебя до смерти! Толстого (один из нападавших отличался тем, что явно любил переесть) мы уже поймали! Не ты, так он всё расскажет!
По его глазам я понял, что попал в десятку. Он уже расхотел заниматься демагогией и корчить из себя героя. Я поднял его двумя руками со стула и швырнул на пол. А потом сделал вид, что целю башмаком в его правый глаз. Тут мой подопечный истошно завопил и начал умолять меня не бить его больше. Уверяя, что он расскажет всё.
Картина выявилась совершенно жуткая. Оказывается, со стороны элитаров к ним приходил человек, давший много хороших и вкусных вещей, а также несколько золотых монет. В качестве платы. За убийство Вленича. Мы взяли оставшихся двух, связали их. Оставив всех троих под надёжной охраной, я пошёл к Вленичу. И рассказал ему всё, а он начал просить меня:
 — Отпусти их, пожалуйста! Не ведают они, что творят! Это я виноват, что не сказал людям, какие опасности могут грозить нам в дальнейшем!
Но я покачал головой и вышел. Через три часа все трое были повешены на суках деревьев при большом стечении народа. Но Вленичу это уже не помогло. Он недолго прожил после экзекуции.
СОЛИТОН  32
РЫВОК ВОЖДЯ
Единственное, что он успел сделать перед смертью  — это назвать имя человека, которого он считал своим достойным преемником. Имя его было Костлин. Он тоже пришёл к нам из Города вместе с Вленичем.
Костлин был резервистом у элитаров, готовивших его на замену главного компьютерщика. Но, несмотря на перспективы, Костлин решил уйти к нам вместе с Вленичем. У него сердце обливалось кровью, когда он видел что творят зажравшиеся господа.
После смерти Вленича, Костлина начали называть вождём. И дело было вовсе не в завещании Вленича, оставленном им незадолго до своей смерти. Быть Вождём не означало иметь большую должность с солидной оплатой, с какими-то привилегиями или особыми удобствами существования. Вождём его называли, потому что он повел наше дикое сообщество вперед.
Он говорил ясные вещи, просто и доходчиво объяснял, почему нужно сделать то или иное, следил и поправлял людей, если дело шло не так. В общем, я сказал бы, что это был человек с правом говорить,  разъяснять и требовать достижения результатов, которые он ставил перед обществом.
Когда приходилось туго, он голодал со всеми наравне. Когда всё было хорошо, он ел и одевал всё тоже что и остальные члены нашего общества. Все его слова имели обыкновение сбываться. А потому он пользовался среди нас огромным уважением.
Костлин практически ни в чём не изменил традиции, созданной Вленичем. Единственный штрих, который он внёс в нашу жизнь, было создание спецподразделения, которые он назвал контрразведкой.
Он объяснял необходимость такой службы тем, чтобы знать, что происходит у элитаров и чем это может угрожать нам. Он неоднократно повторял, что если бы мы сделали это раньше, возможно, никакого нападения на Вленича не было бы. И Учитель прожил бы значительно дольше, принося ещё немалую пользу нашему обществу.
Начальником контрразведки он назначил меня. Полагаю, потому, что я имел хоть какой-то опыт в столкновении с негодяями. А я подобрал ещё почти тысячу человек, которые внимательно следили за всеми попытками проникновения людей элитаров, которых они засылали к нам регулярно.
Позже мы научились, в свою очередь, подкупать проникающих к нам и перевербовывать их.  Ведь это были чипированные люди, почти лишенные достаточного понимания, что они делают и зачем. Благодаря этому мы всегда знали, какое завтра нам готовят на той стороне.
 Однажды после очередного  моего доклада о том, что происходит в соседнем мире, Костлин, задумчиво расхаживая по комнате, которую роскошно именовал кабинетом, и, попыхивая неизменной трубкой, сказал:
 — Судя по всему, они там крепко задумались, как свернуть нам шею. И если мы не сумеем противостоять им, эту самую шею нам свернут.  Я так понимаю, у нас есть очень немного времени. И либо мы обгоним их и подготовимся к решающей битве, либо они растопчут нас!
 За эти годы наше население значительно выросло. Защищаться? Но чем? Вооружаться? Но как? Для этого требовалось бы создавать новые производства, обучать людей. Я уж не говорю о том, что необходимо было бы создавать целое сырьевые отрасли.
 На это требовалось большое время и огромные трудовые затраты. У нас же было совсем немного ружей  , которые бы стреляли. Весь огнестрел давно выбросили на свалки. Поскольку к нему не было ни пуль, ни смазки.  Мы вымирали, потому что самым грозным оружием  у нас был нож.  А по большей части камни и палки.
Но Костлин хорошо представлял, что надо делать.  Он влез в компьютеры Города и нашёл места захоронения оружейных заводов и их продукции. Почти половина из нас превратилась в  самодеятельных археологов.
А когда мы раскопали эти предприятия и склады, оказалось что оружие уже давно по большей части превратились в ржавый песок. Да и со складами орудий убийства было не лучше. Практически время все давно превратило в лом.
Но Костлин  подобрал добровольцев из числа людей  самого пытливого ума, нашёл обучающие программы. И вскоре широко развернулась производство восстановительных работ.
Мы принимали все меры, чтобы в Городе никто не узнал, на что брошены наши главные силы в данный момент. Лазутчикам мы рассказывали о страхе перед Городом, от которого не знаем, как защититься.
И вели свое непростое дело. Надо было разобрать до винтика десяток, а то и два ружей, чтобы в конечном итоге собрать из них одно единственное, но действующее. Такая же кропотливая работа шла по восстановлению автоматов, пулемётов, самоходных пушек и другой техники. Еще надо было научиться использовать всю эту технику.
Но мы торопились, понимая, что от этого зависит наша жизнь. И вскоре у нас уже было оружие, которым мы могли защищать себя. Всё, что удалось отреставрировать, тут же ставилась на строжайший учёт. И выдавалось со складов только на время обучения ведению боевых операций. 
Но мы напрягались не напрасно. Мы создали хорошую армию.  Наши командиры тренировались на компьютерах, к которым открыл доступ Костлин. Как и предугадал Вождь, на нас напали. Неожиданно.
В один недобрый день ворота Города раскрылись. И из него поползли в нашу сторону вереницы роботов, Вооружённых стреляющими устройствами со смертельным ядом.
Наши люди, укрывшись за бронированными щитками орудий, по существу быстро и хладнокровно уничтожили весь этот авангард расчётливой машинерии убийства. Полностью вывели из строя или основательно повредили почти девяносто процентов всех машин. Остальные были обезврежены.
Хозяева города видимо не предполагали, что мы так легко способны справиться с этой техникой. А Костлин создал компьютерные сбои, чтобы в командном центре Города не смогли просечь, что происходит на поле боя.
Поэтому вслед за атакующими машинами сразу же пошли похоронные команды, состоявшие из существ, некогда бывших людьми, а ныне с помощью компактных микросхем, вживлённых мозг, превращены в автоматы лишённые собственной воли.
О Творец, прости и успокой души грешников. Мы убили и их. Всех! За первыми отрядами из Города вышли другие, Но мы громили их с яростью обреченных, которым некуда отступать. И, в конце концов, победили. Закончилась тяжелейшая последняя битва!
Разбитые компьютерные цепи и остатки идиотов с чипами в голове — все, что осталось от тех, кто еще недавно претендовал на звание властелинов Фэйаны. Сами элитары бежали куда-то в безлюдную пустыню. И поскольку они давно уже не знали, что  там происходит, и какие неожиданности ожидают их, всякие известия о них вскоре  перестали поступать.
 Нас тоже сильно потрепали. Две трети наших людей погибло. Мы горевали по ним, провожая их в последний путь, но впереди светила надежда, что теперь-то уж никто не будет мешать жить.
И ничто теперь не заслоняет нам дороги к счастью и процветанию! Так думали мы! Но Костлин считал, что у нас впереди ещё самое  сложное дело.
 — Мы должны научиться быть людьми! — Говорил он. —  сумеем сделать это, Фэйана станет раем.  Не сумеем, закончим как Город.
 — А что же надо сделать для этого? — Часто спрашивали его.
Усмехаясь в седеющие усы,  Костлин  не уставал повторять:
 —  Человек - это идея! Есть идея, есть и человек!  А если нет идеи, то и человека нет.
 —  Ну, идея... — порой подзуживали его люди, усомнившиеся в верности его оценки или даже враждебно настроенные к нему. — Вот у элитаров из Города тоже были идеи.   Полностью поставить человечество себе на службу, например. 
— Идея, — набивая трубку, спокойно разъяснял им Костлин, — это большой светлый план космического характера. Он должен быть направлен на достижение такого взаимодействия между людьми на планете,  чтобы они жили как звёзды в Космосе.  Без войн, обмана, насилия.  И чтобы они общались друг с другом  языком света своего. Идея не может осуществляться, если в ней есть корысть или обман. Тогда это не идея, а просто мелкая грязная мыслишка.
Мы тогда не совсем понимали его.  Нам казалось, что всё плохое уже позади. И теперь мы будем жить всё лучше и лучше. Беда крылась в том, что мы, как бы это сказать, были разделены на два лагеря в своем понимании счастья.  Одни, их было немного, понимали счастье, как свободу мыслить и творить. Другие же, а их было большинство, полагали, что счастье находится в области желудка. И чуть ниже пупка.
Пока жив был Костлин, мы обращали на это очень мало внимания. Или вообще не обращали. Но он умер.  И только через несколько лет после его кончины мы начали понимать — опять же не все, конечно, — что в нашем обществе всё совсем не так уж благополучно.
Костлин, с которым я был близок, не раз говорил мне, что надо постоянно и безжалостно выкорчёвывать идейки, которые мешают людям идти вперёд.  Все разглагольствования о нормальности неравенства, о любом поощрении трусости,  лени должны пресекаться на корню.
Он считал, что это теперь моей заботой.  Сам он уже не молод. И скоро уйдет. И ему хотелось бы, чтобы именно я заменил его.  И стал поводырём для народа. Обществу еще долго идти к цели, которая заслуживает названия человеческой. И надо сделать все, чтобы люди не сбились с пути!
 К тому времени я хорошо узнал его. Он был человеком прямым. Слово у него никогда не расходилось с делом. Костлин приготовил завещание, где называл меня своим преемником. Но судьба оказалась хитрее.
  Тело Костлина не успело остыть, как из рядов людей, входящие в Большой Совет, выскочил Нихру. Глуповатый малый, впрочем, понимающий власть как свою личную значимость и выгоду, он сумел втереться в доверие половины членов Совета. И был выдвинут в Вожди. Чужая заслуга стала его профессией.
Он расформировал организацию, которую я создал с таким трудом, приговаривая, что необходимости в ней больше никакой нет. Поскольку врагов за забором, отделяющим нас от Города, уже не осталось. И мы сами вполне можем переселиться в город, пользуясь всеми его благами.
 Никаких нормальных идей у него, похоже, никогда в голове не родилось. Поэтому он объявил, что главная задача всего нашего человечества отныне хорошо набивать желудок и жить беззаботной жизнью. И понадобилось всего два или три года, чтобы люди забыли и Вленича, и Костлина. И Идею, которую они несли.ю И склонили внимательные головы к пустым речам Нихру.
СОЛИТОН 33
КРАХ 
За год до смерти Костлина в Городе, который мы заняли и где начали жить, ему был установлен памятник. Инициатором увековечивания памяти вождя стал Нихру.  Он устраивал в Совете буквально истерики, доказывая и убеждая остальных членов, как много сделал Костлин для народа. 
Ему удалось заразить своим энтузиазмом всех членов совета.  И вскоре памятник, слепленный из частей других монументов и увенчанный головой Костлина, встал на главной площади Города.
Костлин неодобрительно встретил эту идею.  Уж не решили ли товарищи по общему делу объявить его покойником при жизни? Но Нихру по-детски смотрел в лицо вождю, и из глаз его катились  чистые слезы ребёнка.
 Нет человека достойнее среди всех ныне живущих на Фэйане, чем Костлин, на образе и примеры которого мы будем учить будущие поколения созданию общества  высочайший социальной справедливости и честности, без устали повторял он. И Костлин махнул рукой.
 Он уже в то время себя плохо чувствовал. Но его короткая речь на открытие памятника — а он всегда говорил очень ёмко и коротко — красноречиво свидетельствовала, о его отношение к этому событию.
 — Друзья, — сказал он, — только что завершилась тяжелейшая и кровопролитнейшая война с человекообразными, приговорившими народ к полному уничтожению. Мы выиграли её. Но какой ценой? Из нескольких миллионов осталось всего около двести тысяч человек. 
Вы бились против машин и людей, которые не ушли далеко от механизмов, не жалея себя.  И доказали, что настоящий человек способен выиграть любую битву, как бы тяжела она не была. Из уцелевших почти четверть — инвалиды, которых мы обязаны кормить и поить до самой их смерти. Ведь они совершили подвиг и принесли свое здоровье в жертву, которую трудно оценить. 
А сколько детей осталось без матерей и отцов?  И им мы обязаны возместить их потери. В общем, я считаю, что не памятник  мне надо было воздвигать, а бросить все силы на налаживание жизни. Залечить раны, нанесённые нам.
Конечно, Город теперь наш. Запасы продовольствия, которые собрали тут элитары, могут помочь продержаться долго. Но если не восполнять их, то наша маленькое общество очень скоро окажется перед лицом катастрофы. И мы не имеем права ни на какие излишества.
Я скажу вам больше, памятник – это всего лишь отсвет, отзвук, напоминание об Идее. А хранить надо саму Идею. В уме и в сердце своём! Как, спросите вы? Нужно, чтобы свет идеи, которой вы жили все последние годы и ради которой умирали, никогда не покидал ни ваше сердце, ни вашу память.
И вы обязаны передать его по наследству своим детям, объяснив им цель и смысл человеческой жизни. Вы должны научить их распознавать любые отклонения от справедливости и честности, сделав их верными воинами этих понятий.
 Идея может жить только в тех умах, где угнездились знания. Те из числа элитаров, кто еще жив за стенами Города, а у меня есть сведения, что у них были на случай бегства базы и господа жизни выжили, приложат все силы, чтобы вернуть все назад.
 Однажды они придут к вам. А всего вероятнее к вашим детям. И принесут дары – шелковые трусы, бусы и банку консервов. Из старых запасов. И скажут, что это вы можете иметь всегда. Если позволите им научить вас, как и что нужно делать, чтобы жить в роскоши.
И они начнут корежить все, чему вас учил я, чтобы сделать это непривлекательным и недоступным. И станут менять смыслы в ваших головах. И много из того, в чем вы видите смысл, станет бессмысленным.
 Для этого надо внести в любое действие ничтожные изменения. И понимание приобретет двойной смысл. Или вообще потеряет его. Порой даже интервал между звуками, может заставить по-разному воспринимать сказанное.
Вот вам простой приме. Угарычатвогневедромадеры. Абракадабра? Точно. Но давайте поделим набор звуков на куски, то есть обозначим интервал, выделяя слова. И получим. В первом случае – Уга!- рычат во гневе дромадеры. Во втором – Угар и чат — в огне ведро мадеры!
Такое можно проделать с любым текстом. И превратить любое учение в невесть что! Берегитесь этого! Но вас и ваших детей обмануть будет трудно, если вы научите их Идее. Несите Идею и не опускайте ее!
 Позже, когда я проводил Костина до порога его квартиры, которая была очень скромным жильём по сравнению с тем, что изначально предлагал ему Совет, он взял меня за руку, попросил зайти и выпить чаю.
 Мы сидели почти до утра. Костлин всё наставлял и наставлял меня. Чтобы в день, когда я его сменю, мне не пришлось оказаться в роли несмышленого ребёнка.  У людей должна быть большая цель, говорил он мне в этот вечер. И она у них есть. Это строительство нового справедливого общества. Но его нельзя сложить как домик по кирпичику.
Для этого необходимо людей воспитывать с самого раннего возраста. Тот процесс, который идёт в нашем обществе, даже с большой натяжкой назвать воспитанием нельзя. Дети по большей части предоставлены самим себе, улице, воздействию тех своих товарищей, которые постарше и посильнее. А нередко и с гнилинкой в душе.
Что касается родителей, то кормить, поить, одевать и гладить по головке, это ничего общего с воспитанием не имеет. Нормально было бы отбирать детей у родителей на протяжении по крайней мере двух поколений, чтобы под руководством опытных воспитателей они стали бы настоящими людьми, которым и можно было бы доверить воспитание собственных детей.
 Потому что, помимо Идеи есть еще и идейная зараза. И она в народе ходит. То тут, то там она показывает свои гнилые зубы и кусает здоровую плоть, чтобы заразить её. Пока что это комариные укусы. Но если на них не обращать внимания, скоро они станут укусами бешеного зверя.
 — Когда ты станешь вожаком, не на мгновение не упускай из виду, что это главная твоя обязанность! — Сказал в заключении он. И подарил мне несколько тетрадок — своих дневниковых записей. Выразив надежду, что я, может быть, найду в его размышлениях  что-нибудь, что сможет пригодиться.
 Но стать новым лидером мне не удалось. В Совете ползли невидимые слухи, которые распускал Нихру, будто бы я подозреваю как минимум половину членов в предательстве и собираюсь свести с ними счёты. Мне казалось, что члены Совета не опустятся до веры в это. Он я ошибся. Вскоре вход в Совет мне был закрыт.
А в день смерти  Костлина Нихру прочитал в Совете какую-то бумажку, объявив её завещанием вождя, где указывалось, будто именно его Костлин и рекомендовал на главную должность в государстве. Так он и сказал. Совет создал для него особые полномочия, которыми никогда не располагал Вождь. И передал ему новую должность. Для Нихру наступил час триумфа.
 Все планы, о которых говорил прежде Костлин, были Нихру отменены. Все направления деятельности, которые покойный вождь считал главными, отброшены в сторону. Главным приоритетом было признано улучшение питания населения и быта до уровня элитаров. И поиск технологий, которые были захоронены или скрыты.
 Я считаю, что Нихру пришёл к власти по моей вине. У меня были люди. У них было оружие. Мы могли бы  просто застрелить Нихру. Но мы этого не сделали, опасаясь, что Совет такой акции не поймёт.
 Зато Нихру, расчехливший свой хвост, чувствовал, что в нас кроется опасность. В скором времени он объявил об очередном решении совета: контрразведку разоружить и распустить, А меня, её руководителя, отправить на заслуженный отдых за государственный счёт.  Всё было сделано очень оперативно. Так что мои люди не успели даже задуматься над тем, что произошло.
 А уже через пяток лет Нихру потребовал ликвидировать и памятник Костлину. Он заявил, что у него есть факты, которые характеризуют деятельность бывшего вождя как очень неблаговидную. Главное, что он ставил в вину Костлину, - огромные жертвы при сражении с Городом.  И Совет, молча, согласился.
 Когда на шею каменной скульптуры набросили верёвку, чтобы стянуть её с постамента, Нихру стоял в задних рядах. И улыбался. Как же у него всё гладко и здорово получается!
 Тут я и подошёл к нему. Когда я его нежно взял за локоток, моё лицо состояло из одной сплошной улыбки.
 — Ты радуешься? —  удивился он. — А ведь ты его считал вождём и самым главным среди нас!
 — Это была ошибка! — Бодро сказал я. —  Ты сделал всё правильно! Но, скажу тебе по секрету, ты в огромной опасности! Тебя хотят убить!
 Нихру растерялся. Я предложил ему отойти в сторонку, чтобы поговорить без помех.  Убедившись, что все заняты свержением памятника, и никто не обращает на нас ни малейшего внимания, я, сочиняя на ходу рассказ о некоем заговоре, который плетут вокруг Нихру его враги, увёл его достаточно далеко. И если он восстановит разведку, я сделаю все, чтобы обезопасить его.
 — Куда ты ведёшь меня? — всполошился, было, он.
 Но я успокоил его. Заговорщики спрятали документы в дупло. Дупло находится в дереве, дерево вон в том перелеске. Моя машина рядом, через минуту мы будем там! Ты подарил мне спокойную жизнь. Я обязан быть тебе благодарным.
 Так я заманил его в безлюдное место. По счастью я сумел припрятать один из своих именных револьверов. Я заранее накрутил на его дуло глушитель, решив убить Нихру во всяком случае. Даже если мне придется за это поплатиться.
Когда я достал его, Нихру посерел.
— Не делай этого! Я дам тебе все, что ты захочешь!
Но я хотел всего-навсего убить его. И ничего больше. Выстрела никто не услышал. А я постарался побыстрее вернуться в толпу и спрятаться в ней.
 Убийцу Нихру искали долго и бесполезно. Ведь он-то и уничтожил ту гвардию, которая одна и могла защитить его. И найти убийцу. Но я, к несчастью, не мог предъявить настоящее завещание Костлина. Ни даже заикнуться, что мог бы возглавить Совет. Тогда стало бы понятно, кому это выгодно. И то с чем не справились члены совета, мог бы на блюдечке преподнести им сам.
Я, кажется, лучше начинаю понимать слова Костлина об Идее, которая озаряет мир. Хотя он это формулировал совершенно по-другому, соотнося с текущими нашими делами.
Научные и околонаучные битвы о том, что является источником всего сущего  — Идея или Материя, полыхавшие столько тысяч лет, давно покрылись пеплом, так ничего и не установив. А ведь это по существу спор о времени, ни природу, ни свойства которого мы не знаем. И, видимо узнаем, как минимум, не скоро! Если узнаем!
Странная штука время! Говорят, что оно движется только вперёд. Сетуют, что оно несётся вскачь.  Предостерегают, что если его упустить, то потом догнать будет трудно. Если это осуществимо вообще! Но это сантименты.
А что такое настоящее? Всего какая-то миллионная или даже триллионная доля секунды, которая, чем меньше, тем быстрее  становится прошлым? И это то, что в нашей власти зовется настоящим временем? И это наша реальная жизнь?
Получается странная штука. Встает вопрос: живем мы или промелькнули? Мы где-то там замыслили нечто. Это нечто стало тут же прошлой мыслью. И каким-то образом эта самая не бывшая или прошлая мысль умудряется проникнуть в будущие мгновения? Как успевает там осуществиться. Чтобы затем в триллионные доли секунды стать принадлежностью прошлого? Как может мысль из прошлого формировать действия в будущем?
Мы мгновенно исчезаем из настоящего, со скоростью которую очень трудно вообразить. И длительность нашего существования определить невозможно. Но что дает нам основания считать себя повелителями жизни? Тем более, что мы стараемся передать туда не конструктив, а чаще всего черт знает что! И строим вполне глобальные планы, пугающие своей ничтожной мелочностью и скудоумием?
Мне все настойчивее кажется, что не могли Идея и Материя существовать в отрыве друг от друга. Идея, всегда должна жаждать  материализоваться. Иначе она просто не сможет проявиться. А материя пребывает только в одном желании — выразить идею. Иначе она не станет материей, той самой, данной в ощущение. И чему это противоречит?
Вы можете сомневаться! Но ответьте, что было раньше — плюс, как положительный заряд атома, или минус, как его отрицательная частичка? Как же тогда уживаются в атоме заряды разной направленности, одновременно да еще к тому же делают атом устойчивой «сборкой»?
Вот и Идея с Материей, думаю я, всегда живут только вместе, в полном согласии и единстве, чтобы не поколебать ту самую Вселенную, на зачатие которой они и тратят все свои силы. Они и есть плюс и минус Вселенной, из которых родились и продолжают рождаться миры.
 А можно и так. Если Материя это Идея, данная в ощущение? А Идея это воплощение неких планов в конкретной форме Материи? Тогда Время только лишь разные стадии воплощения Идеи, которые мы должны либо усвоить, либо пройти мимо, не понимая, что это такое? И когда это количество превращений идеи в материю, отведенное нам, исчерпывается, мы умираем? И Время перестает для нас существовать?
 Но размышлять об этом можно до бесконечности.  Легион имя тем, кто думает, будто они очень умные. И не меньше тех, кто считает, что способны всех обмануть. А между тем, как и предупреждал Костлин, элитары или дети их пришли к детям наших детей. И застали их врасплох.
Они сумели подменить идею. И начать эксплуатацию детей своих рабов заново. Вот мы и пришли к финалу. А общество наше подходит к концу. Но мы все еще пытаемся хоть кого-то обмануть! Главное сделано! С точки зрения умных! Неумные им позволили обмануть себя!
А у человечества была только одна возможность устоять на краю бездны небытия — жить по воле Провидения. Иначе говоря, небиблейского придуманного, а великого и действительного Творца! Больше ничего нет! Вы поняли? Никакой альтернативы!
Мне очень много лет. Я прожил долгую по  человеческим меркам жизнь. С тех пор, как меня выгнали на государственный пансион, много читаю. И много размышляю. Во мне, похоже, появилась философская жилка.
Она упрямо твердит, что  время вообще никуда не движется, а валяется на одном и том же месте, словно сдохший осёл. По существу никакого времени и вовсе не существует. Кроме как в нашем воображении.
Над этим мало кто задумывается. Мы все полагаем, что способны собственной волей и разумом управлять временем к своей пользе и в назидание потомству. Двуногая животина, считающие себя венцом творения, уже со всей очевидностью доуправлялись. 
После того как я казнил Нихру, главой совета был выбран Лебер, долгое время считавшийся человеком приближенным к Нихру. Но, встав во главе Совета, он на словах открестился от Нихру. А по существу продолжил его политику.
Девиз жить от пупка и чуть ниже паха развернулся во всю ивановскую. Как знамя на ветру. Школы обучают  подрастающую молодёжь кое-как и с грехом пополам. По существу ничему. И очень мало кто хочет трудиться. А уж когда речь заходит о всеобщем благе общества, люди корчат такие рожи, что становится понятно: об этом лучше вообще не говорить!
Замиренные, остатки элитаров и их дети принесли нам ценные дары. Они указали, где элитары хранили вино. И как добыть просто добыть алкоголь из растительности.
При Костлине вино разрешалось употреблять, но в довольно ограниченных пределах. А сейчас пьянство настолько взметнулось вверх, что  парализованы многие сферы деятельности.
 Но оказалось, что и это был ещё не предел. За время правления Либера, глядя на наше общество, я начал думать, что у людей закончились всякие общественные интересы.
Почти полностью жизнь подавляющего большинства индивидов стала сводиться к тому, чтобы имитировать общественно полезный труд и выпуск необходимой обществу продукции. Всё остальное время посвящено пьянству и сексу. О любви говорить стало даже неприлично. Кто кого угрёб, тот того и...
Служители же расконсервированных библиотек в ожидании читателей давно убили последнюю муху. Со знаниями дело совсем швах…
Недаром гласит народная поговорка, что рыба гниёт с головы. Либер сам имитировал труд полезного "управленца", проводя большую часть времени с женщинами, в застольях, на охоте. Его "добрый пример" был заразителен и для других.
Между тем даже те запасы продовольствие и одежды, которые были созданы во время власти элитаров, подошли к концу. И синтетическую дрянь для кормежки исполнёров мы подъели тоже. Так нам говорили.
 Искусственные по существу дела, дефициты породили воровство  и разбой. Убийство на этой почве стали нормой.  Либер требует мягкого отношения к оступившимся. Дескать, поймут и исправятся! Суды выносят оправдательные и мягкие приговоры. А разбой начинает  захватывать общество целиком.
 На этой волне появился новый класс хищников. Хотя что я говорю, это нормальные эксплуататоры, возникшие из небытия и начавшие с новой силой разделять людей, чтобы властвовать ими. Но не имея опыта за своими плечами, делают это из рук вон плохо и неумело.
И вот результат. Сегодня нас в Городе, а, стало быть, и на всей планете осталось тысяч тридцать, может, сорок. Это минимум миниморум того  количества, при котором вид вообще может выжить. Только сможет ли? Поскольку уничтожение людьми друг друга продолжается полным ходом!
А еще я часто размышляю над тем, почему все начиналось так хорошо, а заканчивается так плохо? Где и когда мы допустили ошибки, приведшие к трагическим последствиям?
Возможно, я не прав, но считаю, что главная ошибка состояла в неверном расчете на то, что когда люди станут хозяевами своей жизни, они начнут ценить это и позаботятся, чтобы возврата к прошлому не было. Сытое брюхо к учению глухо? Или всё-таки мало получить власть, ее еще надо удержать?
 Вторая ошибка, на мой взгляд, в неправильном отношении к роли личности в истории. Личность не просто имеет первостепенное значение. Она – всё! И когда к рулю приходят эпигоны или ублюдки, то и происходит то, что произошло. Если бы в тот злополучный час у власти оказались достойные люди!
Я не о себе. Я тоже недостойный. Поскольку не сумел предотвратить того, что произошло. Нельзя, по-моему, говорить о преемнике, если выбирать не из чего. Но, увы, истории в сослагательном наклонении не существует!
 Только что закончил свои заметки. Мне очень хочется, чтобы кто-то узнал, как и почему гибнет  одичавшая цивилизация Фэйаны. Хотя не исключено, что читать их будет некому!
 Я нашел интересного человека. С очень большими, необъяснимыми, с моей точки зрения, способностями и знаниями. Он называет себя истинным фэйанцем. И способен управлять энергией. Ариэнт обещал мне, что мои заметки как свидетеля и очевидца, он сохранит для тех, кто, возможно, придёт после нас.  Я же на всякий обещал ему держать всю мою писанину в известном ему тайнике, около входной двери.
 …Я вижу из окна, как мой дом окружает группа вооруженных людей. Мне уже говорили, что новые элитары решили уничтожить всех, кто когда-либо был причастен к движению за создание общества справедливости. Я знаю, что нахожусь в этих списках. Ну что ж, мой старый товарищ! Ты со мной! Я  потрачу патроны в твоей обойме на тех, кто пришел убить меня. Последний оставлю себе!
Примечание. Песня летчика стратегического бомбардировщика  В-52 – вольная реконструкция Этого произведения автором романа. Оригинал ее на английском языке не сохранился. Перевод, привезенный журналистом центральной газеты СССР из США, как еще три подобные попытки признаны не профессиональными. И песня в том виде, в котором она дана в тексте, является продуктом изучения названных выше вариантов. Все остальные стихи принадлежат автору. 

 
Италия — Греция — Украина — Азербайджан — Кипр — Тунис — Китай — Турция
Завершено 02.09.20023 г. Саратов
          Бессарабов Леонид Иванович.
Редактирование закончено 02.11.2023
Телефоны для связи 89272773695, 89093415678,  e-mail: bil_kor@mail.ru     ;   bil-kor@yandex.ru 
 Пишите! Ваше мнение мне интересно.