Эх, Морозова! Пособие по практической психологии

1
На моей прикроватной тумбочке две книги – Молитвослов и первый том собрания сочинений Сергея Довлатова. Лежу в постели, с тоской глядя в потолок. Господи, зачем это? Очередной пустой день с болью в сердце от осознания предательства и одиночества. Господи, если ты так воспитываешь меня, ты слишком жесток, а если развлекаешься, то у тебя, знаешь ли, плохое чувство юмора. Господь молчит. Видимо, занят гораздо более важными делами, что и понятно. Поднимаюсь, начинаю читать молитвы, как велел мне молоденький батюшка с голубыми наивными и очень добрыми глазами. Отпустив мои грехи, он строго спросил: «Можете ли вы держать пост?» Я ответила: «Могу!» А что еще было отвечать, я ведь не больная и не немощная. Очень даже здоровая шестидесятилетняя тетка. «А сможете каждый день читать молитвы? Минут сорок днем, и столько же вечером?» Я кивнула. Он отметил в книжке те, что должны были мне помочь: «Смотрите, вы обещали!» - напутствовал он меня. Обещала, это да, но вот, выйдя из церкви, раза три грязно выругалась, пытаясь выехать с парковки, в чем только что каялась. Так и знала, что толку от посещения этого учреждения не будет. Но вот, каждое утро вижу перед собой детский, какой-то беззащитный взор отца Николая, встаю и бубню слова, половину которых просто не понимаю. «Боже, как же хочется кофе!» - думаю про себя. Бог смотрит на меня снисходительно, словно произнося: «Эх, Морозова!» В комнату заходит моя собака с видом, оскорбленным и воинственным, так как все сроки прогулки пропущены. Но видимо, почувствовав мой внутренний разлад, грозящий полной катастрофой нашему с ней быту, меняет гнев на милость и ворчит: «Ну, пошли, прогуляю тебя, так и быть». На улице, конечно же, мерзопакостно, и никого не видно, кроме нас, сумасшедших собачников. Блин, сейчас же придется общаться с ними, а я даже «доброе утро» вышептать не могу. Тем не менее, здороваюсь с молодым соседом из десятой квартиры и бабусей из дома напротив. Хотя какая она бабуся, ну может лет на десять старше меня. Вот откуда в наше время берутся бабки? Ведь все, кто родился после пятидесятого года, уже жили во времена «The Beatles» и «Deep Purple» , ну ладно, пусть они были далеки от поп-культуры, но ведь все же носили мини-юбки и ходили на дискотеки. И вот, пожалуйста, в босоножках, напяленных на носки, в каком-то нелепом сарафане и совсем уж бабушатинской шерстяной кофте. Может я через десять лет такой же стану? Чур, меня! Чур! Собаки тем временем общаются гораздо более интенсивно, чем хозяева. Такое впечатление, что всякую фигню про нас друг другу рассказывают. И похоже, моя на гребне хайпа. А как же! Хозяйка рыдает целыми днями, а по вечерам глушит коньяк и орет песни в сопровождении Кубанского казачьего хора. Наконец, вдоволь насплетничавшись, Гессерита, в просторечии Джес, ведет меня домой, гордо виляя хвостом. И вот тут-то начинается основной кошмар. Что делать? Все переделано. Никогда у меня не было такой чистоты в доме, и даже в шкафах полный порядок. Еду готовить теперь не для кого, открываю банку собачьих консервов, угощаю Джес, а сама думаю, не принять ли уже коньячку. И тут за спиной возникает огромная фигура бородатого мужика, он сочувственно произносит: «Понимаю, но не советую!» «Серега, что ты можешь мне советовать. Сам всю жизнь укрывался от проблем в другой реальности. А я, в отличие от тебя, всю жизнь вкалывала, вела себя более чем прилично, и вот дожила. Впрочем, кому я все это объясняю!» Я наливаю себе полбокала спасительной и опасной жидкости. «Эх, Морозова!» - произносит Довлатов и исчезает в дождливом сумраке. Второй раз за утро я слышу эту фразу. Причем моя фамилия не Морозова. Почему-то в моей юности так говорили у нас в институте, когда кто-то тупил или косячил. Потом эта мифическая Морозова перекочевала от студентов к преподавателям и стала расхожей фразой. Чем же отличилась эта девица, и почему сегодня с ее помощью меня пытаются призвать к порядку? Я отставляю наполненный бокал. Все-таки надо взять себя в руки, так же как я делаю это с пяти лет. До этого критического возраста я пребывала в абсолютной любви и согласии с миром. Моим миром тогда была крохотная бабушкина квартира, двор в окружении хрущевских пятиэтажек, озеро, куда мы гоняли с другими такими же карапузами. А в пять лет родители решили готовить меня к школе и отвели в детский сад, где мне категорически не понравилось. И с того момента я каждый божий день, за редким исключением, героически преодолевала себя. Учиться надо хорошо. Кому надо? Работать нужно с блеском. Кому нужно? Все, кому я пыталась показать или доказать, что я, как минимум - хороший профессионал, а как максимум – незаменимый сотрудник, уже давно не представляют никакого общественного интереса. Кто, как и я на пенсии, кто в мире ином, а кто и в тюрьме. Какие такие особо важные задания я выполняла всю жизнь? Я и не помню. А вот то, что я не прочитала деду ни одной книжки, когда он болел, что не побыла с бабушкой столько времени, сколько нам обеим хотелось, что остались невыясненными мои тяжелые отношения с отцом и матерью я помню и чувствую каждый день. И вот теперь, когда, казалось бы, все осознано, доказано себе и всем, когда все подготовлено к безбедному существованию, мой дорогой муж, в которого тоже, между прочим, вложено немало душевных и физических сил делает финт ушами и уходит к женщине, которая на двадцать лет моложе меня. Финита ля комедия! Приплыли! Борьба бессмысленна и бесполезна. Почему я теперь должна продолжать преодолевать себя? И кто мне может запретить пить коньяк с самого утра? «Ты сама и запретишь! - снова возникает Довлатов. - Не камильфо для барышни баловаться крепкими напитками с самого утра. А то через неделю ты будешь выглядеть похлеще чем бабуся из соседнего дома». «Да ладно, а чего мне теперь выглядеть-то! Шесть и ноль, цифирки у меня постоянно перед глазами. Потрясающая небрежность со стороны Бога давать женщине доживать до таких лет и оставлять ее в одиночестве, да еще с соперницей в придачу! Ну, ты же знаешь, что такое измена, и как с ней бороться». «Я знаю, что с такими вещами не борются, да и борьба как процесс, бесполезное занятие, как выясняется. Поэтому я знаю, что такое запой, но тебе, уверяю, этого не надо. Это только для нас тупых и суровых мужланов». «А что надо?» На это у моего визави ответа, по-видимому, нет, поэтому он благоразумно растворяется в пространстве, должно быть, чтобы не слушать моих дальнейших сентенций. Ладно, для мужланов, так для мужланов, попробую действовать как девочка. Что там нам советуют делать дамские журналы? Ага, купить белье, ароматические свечи, пенки, соли и всякое такое… С трудом заставляю себя заштукатурить на лице следы прожитых лет, одеваюсь и тащусь в магазин. Долго торчу в отделе нижнего белья. Интимные шмотки, которые считались красивыми во времена моей молодости, теперь выглядят неудобными, претензионными и даже противоестественными для моего стареющего тельца. То, что носят теперь молодые очень практично, функционально, но жутко некрасиво, на мой замшелый взгляд красотки из девяностых. Выбираю что-то компромиссное, телесного цвета, как любой компромисс приобретение совершенно не радует. В парфюмерном отделе все обстоит гораздо лучше. Запахи не бывают старыми и новыми, есть напоминающие тебе какие-то события, а есть просто хорошие. Покупаю себе фиолетовые свечи с запахом лаванды, в знак того, что мне все «фиолетово», беру масло сандала, оно, кажется мне строгим и экзотичным и ярко красную помаду, что уж совсем излишне. «Вот как накрашусь, и пусть знают!» - угрожаю я неизвестно кому. В довершение выполнения программы по собственному спасению, покупаю огромную желтую хризантему и бутылку легкого сухого вина. Как девочка, значит, как девочка! Тащусь домой со всем этим богатством. Очень хочется выпить, но я же, блин, сильная! Я должна… Никому я ничего не должна. Тем не менее, жарю себе кусок мяса. Потом иду в ванную, долго рассматриваю себя в зеркало. Черт, ничего утешительного. Включаю теплую воду, лью пену и сандал, погружаюсь во все это великолепие. В голову закрадывается страшная мыслишка: «Стоит только полоснуть лезвием по венам, и все закончится. Тебе будет тепло и спокойно, и не будет этой безмерной, уже много месяцев изматывающей тебя боли». Я тянусь за лезвием, осторожно трогаю его пружинящий край, примеряюсь к голубой жилке на левой руке. Но тут почти физически чувствую, как Господь дает мне подзатыльник, и выскакиваю из ванны. Наряжаюсь в новое белье, любимое золотистое платье, которое купила к Новому году. А мой теперь уже бывший муж даже не заметил его. Двадцать лет замечал все мои обновки, а тут посмотрел стеклянными глазами и, будто бы даже обиделся на то, что я хорошо выгляжу. Никогда не забыть мне этого взгляда. Взгляда вчера еще родного человека, который внезапно стал совсем чужим. Я долго вожусь со штопором, пытаясь откупорить, «девчачий» напиток, наконец, окончательно разломав пробку, лью в бокал золотистую жидкость. «Эх, Морозова! Ну, понеслась!» - говорю сама себе. Вино невкусное, мясо как подошва, зачем я только деньги трачу, мне уже полгода все невкусно. К счастью, в холодильнике еще полведерка шоколадного мороженого, вот оно и спасает положение. После второго бокала начинаю читать сама себе: «О, одиночество, как твой характер крут…», потом что-то из Блока, этак, пожалуй, до Казачьего хора сегодня не дойду.

2.

Утро. Молитва. Прогулка. Пустыня Гоби в душе и в голове. Нужно что-то делать, притом срочно. Куда теперь? К подругам? Да, ладно. Во-первых, у них своих проблем по гланды, во-вторых, они могут навестить в больничке или организовать похороны, но вот разводить розовые сопли, как в дешевой мелодраме, о, нет, это не наш стиль. А так хочется поплакать кому-нибудь в жилетку. Тогда, к психологу. Мда… Плавали, знаем, пять тысяч один прием, пятнадцать за «Путь желаний» по методу Блиновской. Кстати, на днях этого психолога замели за многомиллионную задолженность по налогам.  Да, воистину, не переведутся такие дурищи, как я, на земле русской. Нет, не хочу.
Депрессию надо лечить старинным дедовским способом, лопату в руки и вперед. Значит, на дачу. По крайней мере, Джес довольна. Мы грузимся в машину, я договариваюсь с механизмами, что мы доедем, никого не напрягая, без приключений, и самое главное, успешно припаркуемся возле ворот. Ровное гудение мотора обещает, что сегодня все будет норм. Ну, в самом деле, было бы уже последним свинством попасть еще и в аварию. Но в этот раз, Боженька сопроводил нас как президентский кортеж. Только вот на даче тоже оказался полный порядок. Когда ж такое было! Слоняюсь по дому, смотрю на дорогие мне вещи. Вот соломенная шляпа, привезенная нами из Китая, сундук, добытый нами в заброшенной деревне, деревянное колесо от телеги в поисках которого мы колесили года два по всем окрестным свалкам. А эту табличку с номером «1», мы с тобой сперли с дома, где прошло мое детство. Подъехали ночью, ты держал меня на плечах, а я откручивала единственный винт, на котором она болталась уже много лет. Взрослые люди! Но не хулиганства ради, просто за дом было обидно. А вот кедр, за которым мы ездили в горы, еще колесо проткнули… Мы, нами… А, твоя новая пассия сможет поехать с тобой в лес без всякого определенного маршрута, рискуя не выбраться из тайги? А спускаться с высоченной горы на ручнике среди многовековых сосен, любая из которых может стать твоим убийцей? Все здесь наше, не мое и не твое, наше… Нет, я не могу этого выносить. Надо идти в лес, прижаться к любимой многоствольной березе, попросить у лесных духов сил и терпения, и идти, идти, пока не отнимутся ноги. Иду. Куда-то запропастилась Джес. Зову, свищу, хотя знаю, что в лесу шуметь нельзя. Но еще не хватало, чтобы пропало единственное близкое мне существо. Минут через десять откуда-то из камышей несется моя красавица, а в двух метрах над ней летит огромный орел, с явным желанием наказать собаку за нарушение личных границ. Видимо, девушка посягнула на его добычу. Я, было хотела зашвырнуть в птицу корягой, подвернувшейся под руку, но потом думаю: «Орелик – то прав, нечего спускать всяким прощелыгам и прощать обиды. Безусловно, это знак, данный мне моим лесом, моим местом силы, моей святой землей! Надо бороться! Фу, как пафосно». Но настроение улучшается, орел взмыл высоко в небо и превратился в маленькую точку. Вот так и моя боль когда-нибудь исчезнет. Когда-нибудь, но не сейчас. Иду на знакомый пригорок, падаю в траву, прижимаюсь всем телом к земле и не могу сдержать слезы, горькие как чабрец, в зарослях которого я лежу. Чайки кружатся над озером и хамски громко смеются надо мной. Ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последний. Ну что ж, похоже, я достаточно измотала себя физически, даже Джес уже не убегает, а мирно трусит рядом, высунув язык. Мы возвращаемся домой.   
    Приехали мои любимые соседи. Вот уже пятнадцать лет мы общаемся через штакетник, разделяющий наши участки. И чем дольше мы живем, тем больше я понимаю, что ближе людей у меня нет. В одном хорошем фильме было сказано: «Дружба в наше время это – совпадение графиков и статусов». Вот с ними у меня полное совпадение. Мы все пенсионеры, мы часто видимся, и мы уважаем друг друга. Весной, я только сказала Наде: «Мы теперь не вместе, не спрашивай ничего, и своим скажи, чтобы не спрашивали». И они не спрашивают. Да и не до меня им. У Надежды обнаружили онкологию, но она борец. Она ходит худая и лысая, но улыбается и говорит, что за время болезни встретила столько хороших людей, сколько не встречала за всю жизнь. Мне немножко стыдно перед ней, я думаю, что вот человек перед лицом смерти, находит в себе силы жить и получать удовольствие, а ты раскисла и не можешь взять себя в руки. Но сегодня я верю, что все у нас будет хорошо. Мы с Надеждой боремся с травой и поем:
«Время изменится, горе рассеется,
Сердце усталое счастье узнает вновь…»
Этой бесхитростной старой песенке научила ее я, и она говорит, что ее простые слова спасают в самые тяжелые минуты. Я очень надеюсь, что мы обе выкарабкаемся. У каждого из нас свои уроки в этой жизни. А мы те солдаты, которые идут, сколько могут, а потом еще сколько надо. Мы дойдем до конца, обязательно счастливого!
 Вот, все-таки физические нагрузки помогают.

3

Сколько не накручивай километров пешком в поисках душевного покоя, сколько не кружи на машине, сосредоточив все внимание на безаварийной езде, чтобы в виски перестало колотить сакраментальное «как жить?», все бессмысленно. Просыпаюсь и не понимаю, что это реальность или продолжение сна? Я иду сквозь метель по льду совершенно одна, и внутри тоже все заледенело, а на щеках застыли и не тают слезы. Да, это было со мной несколько месяцев назад, перед Рождеством, когда я поняла неотвратимость всего произошедшего с нами. Я ушла из дома и долго ходила по застывшему озеру, потом оказалась в своем старом дворе, полночи сидела на скамейке, где раньше собиралась всякая шпана, в ожидании какого-нибудь пьяного маньяка, который придет и зарежет меня. Но маньяки очевидно веселились в других местах, и у меня не случилось крупозного воспаления легких. Ничего не случилось, как не случается уже полгода. Читаю очередные молитвы, а сама снова веду греховный разговор со Всевышним, в результате Молитвослов летит под кровать. Но Бог велик в своем милосердии, он не обижается, а только грустно произносит: «Эх, Морозова!» Что делать сегодня? Коньяк уже не катит. Можно наглотаться снотворного и проспать еще часа три, а дальше? Дальше он будет мне звонить, я не возьму трубку, не буду включать вечером свет и телевизор, и он примчится. Как миленький прибежит! Фу, как дешево! Ну и что? Пусть побеспокоится, а то развлекается там с этой б… Она ведь молода. Ну и не очень молода, и не очень красива. Да ты просто завидуешь! А почему бы не поломать им кайф? Да откуда я знаю, что там кайф, может и не кайф вовсе. Я же ничего не знаю, кроме того, что он не со мной. Погадать что ли? Точно. Я же видела в местной газете телефон гадалки. Лихорадочно ищу объявление. Трясущейся рукой набираю номер. Молчание, не берут трубку. Набираю каждые пять минут. Нет ответа. Вот какого черта давать объявление, если не собираешься оказывать услуги? Наверное, Бог отводит меня от греха. Но пагубная мысль уже прочно обосновалась в моей голове. Интернет мне в помощь. Ага, вот и гадалки на любой вкус. Платишь тысячу рублей и информация у тебя в кармане. Какая-то доброжелательная женщина очень обстоятельно рассказывает мне о том, как у меня будет все хорошо, муж вернется, соперница будет наказана. Бинго! Я счастлива! Как же давно мне не было так хорошо и спокойно! Ну и что, что гадание большой грех, зато боль утихла и появилась надежда на спасение. И тут материализуется Давлатов и с грустной усмешкой изрекает: «Ты же взрослый, умный человек, не понимаю! Эх, Морозова! Давай лучше тяпнем по соточке, без всякого экзистенциализма!» «А, давай!» - на радостях соглашаюсь  я. Сейчас, только прогуляю собаку и куплю очередное ведро мороженого.
Ну вот, вроде все готово, сейчас только найду сериал потупее и начну запивать свое горюшко, хотя, по последним сведениям, все не так уж и плохо. Только наполняю бокал коричневой жидкостью, от запаха которой уже воротит, раздается сигнал сообщения, пришедшего на WhatsApp. Мой старый в прямом и переносном смысле дружок Беркович пишет: «Надо вмазать по шашлыкам». Вот так всегда, можем не видеться годами и вдруг, как ни в чем не бывало. Но, нет, шашлыки в веселой до отвязности компании я пережить не в силах, поэтому честно пишу, что нахожусь в процессе развода. «Да ексель! Помощь нужна?» - пишет Игореха. К горлу подкатывает очередной комок, от того, что нашелся хоть один человек, которому я небезразлична. Но все-таки бодро отвечаю: «Пока справляюсь!» В ответ летит: «Если что, я всегда рядом, звони! Ты – лучшая! И мы с тобой одной крови!» Я уже реву в голос, от умиления и благодарности. Что мы за поколение. Раньше люди выносили друг друга с поля боя, делились последним куском хлеба, и это была дружба. А сейчас нам достаточно нескольких красивых слов, даже несказанных вживую, а написанных в WhatsApp. Но все равно я благодарна. Коньяк отставлен, сегодня обойдусь мороженым. Впрочем, мне достается не так уж много лакомства, основную часть пожирает Джес. Должна же я ей как-то компенсировать нахождение в одном жизненном пространстве с истеричкой.
Сериал закончился. До утра еще далеко. Снотворное и успокоительное не помогают. Чем себя занять? Ну, почитаю Довлатова, не зря же мы с ним в последнее время заединщики и практически собутыльники. Вот чем вы мне близки Сергей Донатович, так тем, что в, казалось бы, беспросветной серости ваших будней, вы не утратили чувство юмора, исключая моменты запоев, наверное. Кроме того, вы – безусловно, великолепный стилист, а еще вы помогаете мне выжить именно сейчас, именно в эту ночь. «А что это мы на «вы»? Ты теперь уже старше меня!». «Вот спасибо, что акцентируешь на этом внимание. Мой бывший в этом не одинок». «Да ладно, тебе. Не обижайся!» - он смотрит в пол, наверное, ему действительно неловко. Но я уже не могу остановиться и рыдаю в подушку. «Эх, Морозова!» - с досадой бросает он. Ладно, еще две таблетки снотворного и наступают несколько часов покоя. Последняя мысль, посещающая меня, перед тем как я впадаю в забытье: «Так жить нельзя!»

4
«Надо что-то делать! Но что? Что?» - мысль, с которой начинается очередное утро, в бесконечной серой веренице. Так, что там в телефоне? Ага, Кубанский казачий хор, «Агата Кристи», штук сто раскладов на Таро и куча разномастных психологов. Вот один какой-то бородатый, послушать что ли? Наверняка, очередная фигня. Ну, конечно! Полюбить себя любыми доступными способами, не быть мамкой, а быть женщиной. Интересно, вот как он себе это представляет? Он, парень, годящийся мне в сыновья, выросший совсем в других условиях. Ему, небось, не вбивали в голову гвоздями постулаты типа: «Сам погибай, а товарища выручай» или «Я – последняя буква в алфавите». И да, я считаю это правильным, и никто не убедит меня в обратном! Между тем Марк Бартон, так зовут психолога, не церемониться в выражениях и обещает, научить меня чему-то этакому, что изменит мою жизнь. И для начала предлагает бесплатный интенсив. Пожалуй, послушаю, бесплатно же.  Как я предполагала, пять дней рекламы, впрочем, разбавленная довольно полезной информацией, насчет гормонов, работы вегетативной нервной системы и обещаниями прекрасной жизни, после прохождения платного курса. Что ж, цена приемлемая, и мне срочно нужно занять свой беспокойный мозг, желательно, на основе какой-то системы, в противном случае, на коньяк я потрачу значительно больше. Я покупаю общую тетрадь, ручку с тоненьким стержнем, и жду начала занятий, как первоклашка ждет первое сентября. «Эх, Морозова!» - говорит Довлатов. «Эх, Морозова!» - ворчит Господь, еще не простивший мне просмотра роликов различных мастей тарологов, не меньше десятка в день. Подходит Джес, и доступно, как все хаски, выражает желание вывезти меня на дачу, вернее сделать так, чтоб я ее вывезла. Я пытаюсь объяснить собаке, что там нет Интернета, а я жду наиважнейшей информации, которая может быть, спасет меня. Она смотрит на меня с немым укором, и хорошо, что Гессерита ничего не знает про Морозову, а то непременно присоединилась бы к общему, осуждающему меня хору. Гляжу на любимицу, в глазах которой, кажется, сосредоточилась вся боль всех брошенных собак мира. С треском ломаюсь, и мы едем в лес, где Джес получает возможность резвиться на оперативном просторе. Я же медленно бреду по тропинке, любуюсь золотистым светом августа, печальным и благородным, как последние дни русского аристократа, когда уже нет страхов, стремлений и сомнений, а есть смирение и растворение в предстоящем, самом важном событии жизни. В смерти. Почему я не могу быть вот такой спокойной и величавой, ведь моя жизнь тоже почти закончена? Нет, я что-то мечусь, пытаюсь еще как-то выбраться как муха из паутины. Вот бы повиснуть на несколько мгновений как капля росы, сосредоточить в себе всю радость солнечного света, а потом упасть в небытие прелой листвы. Бог ржет над моим доморощенным пафосом. Господи, прости меня за это слово, если ты сейчас читаешь мои опусы. И это еще ничего, потом я начинаю высказывать претензии Создателю, все по поводу своей  несчастной судьбинушки. В конце концов, мое нытье выводит его из себя, и он бросает: «Достали вы, слабое, никчемное поколение! Что вы, голодали что ли? Детей на войне теряли? В лагерях сидели в массовом порядке? Катаклизмов вам не хватает! Пахали бы лучше, как деды. А то все вам кто-то виноват!» «Ну, а что? – парирую я, - кому нужны наши страдания? Вы, боги, наверное, ими питаетесь, а, чтобы было вкуснее, даете нам немного радости, как специй в основное блюдо. А чтоб сытно покушать: войны, эпидемии, репрессии, измены…». «Тьфу, - плюется Всевышний, - раньше у вас была научная фантастика, а теперь все «фэнтэзи». Вон, он все уже знает». Где-то в зарослях мелькает тень Давлатова. «Знает, знает, только ничего не скажет», - бурчит он себе под нос. «Вот, именно, - говорю я, - ни слова в простоте, все зашифровано до невозможности. Нет, чтобы все четко и ясно».  «Куда еще яснее, дал же вам вполне конкретную инструкцию, десять заповедей. А вы кроме «не убий, не укради» ничего и не знаете, и не соблюдаете». «Не возжелай жены ближнего своего», - морщу я лоб, и больше ничего не могу вспомнить. Надо будет почитать что ли. Тут я обнаруживаю, что Джес опять куда-то запропастилась, и начинаю тревожить спокойствие леса своими воплями. Через несколько минут противная собака появляется, выражение ее морды кричит: «Не до тебя! Посторонись!» Я отскакиваю от этого сгустка азарта, и вдруг прямо передо мной возникает заяц. И какой хорошенький! Прямо как в мультике! Бурая бархатная шубка, закругленные на кончиках ушки, раскосые большие глаза. Несколько секунд мы смотрим, друг на друга, зверек соображает значительно быстрей меня, и делает резкий бросок в ближайшие кусты. В тот же момент я замечаю шикарный белый гриб и несусь к нему. Сердце мое наполняется чистейшим незамутненным восторгом. Спасибо, Господи! Уж поперчил, так поперчил. Вот только Джес смотрит на меня с нескрываемым презрением. Как же! Она старалась, гнала, а туповатая хозяйка ничего не смогла предпринять для поимки дичи. Но все же мы возвращаемся на дачу чрезвычайно довольные собой. У меня зарождается слабая надежда, что может быть, моя черная полоса заканчивается. А я уже потратила кучу денег на очередного шарлатана. Ну ладно, все-таки надо его послушать, раз за все уплачено.
5
Первая лекция содержит несколько интересных моментов. И один из них тот, что с началом терапии в жизни ее участниц могут неожиданно появиться люди из прошлого. Два дня, я, как примерная ученица, слушаю лекции по психологии, заполняю таблицы, строю диаграммы своих душевных состояний. Выяснилось, что в последнее время, я все больше нахожусь в состоянии адаптивного или бунтующего ребенка, а до этого большую часть жизни была заботливым родителем. Я пытаюсь выбраться из треугольника Карпмана. Все это занимает массу времени, что для меня хорошо, как для праздношатающегося человека. Однако, как всем этим успевают заниматься более молодые участницы программы, на которых и работа, и дети, остается для меня загадкой. Начинаю чувствовать себя сильной, самодостаточной женщиной, которая вот-вот станет уже, если не счастливой, так, по крайней мере, спокойной, не чувствующей постоянной боли в области сердца. И о, чудо! Совершенно неожиданно мне в Контакт пишет Леша Январев. Мы не общались полжизни, а между тем, он был моим самым сильным сексуальным впечатлением. Предлагает встретиться. Ох, и хочется, и колется, и мамка не велит, как говорится. Мне ведь уже не тридцать пять и даже не сорок. Да и ему под семьдесят. Да и зачем мне еще какие-то отношения, из нынешних бы выпутаться живой. А то вдруг наша встреча все усугубит, да и использовать другого человека в качестве спасательного круга как-то нечестно. Хотя человек-то еще тот ходок был… Отвечаю очень дипломатично, оставляя себе лазейку на всякий случай. Все-таки я чрезвычайно умна! И сильна! И… ну, горжусь собой, что уж говорить. Но к концу третьего дня, ни с того ни с сего, снова впадаю в истеричное состояние. Кажется, все стало еще хуже, чем было. А я отдала кругленькую сумму инфоцыганам, дура! Реву, не останавливаясь два дня. А между тем, по плану программы я должна начать доставлять себе всяческие удовольствия. Слезы душат, но дисциплина превыше всего, поэтому вытираю слезы, крашусь, надеваю лучшее свое платье, зажигаю свечи, ем персики и пью травяной чай, стараясь все-таки почувствовать хоть какие-то вкусовые ощущения. Потом смотрю на себя в зеркало. Что ж, все не так уж плохо. В этом платье почти не заметен лишний вес, морщин почти нет, запястья и щиколотки все так же тонки и не лишены изящества. К тому же Январев на связи. А вот Довлатов что-то совсем перестал появляться. Видимо, я интересовала его только как собутыльнца. Какое смешное и страшноватое слово – собутыльница. Ну, это и к лучшему! Бога я теперь тоже меньше беспокою своим нытьем. Я составила себе план действий. Каждый день я должна себя радовать. Причем отдельно глаза, уши, кожу, нос и язык. А, значит, принять внутрь что-нибудь вкусное, ощутить хоть один приятный запах, послушать музыку, посмотреть на какую-нибудь красоту и сделать что-нибудь для кожи. Для того, чтобы было легче фиксировать все эти приятности, я решаю, раз в неделю ходить в кафе, еще в бассейн, еще на массаж, и можно в кино на дневной сеанс. Кажется, появляется свет в конце туннеля. А ведь еще есть медитации, какие-то физические упражнения и другие задачки от психолога. Так, глядишь, я, может быть, выйду из пике.
На следующий день просыпаюсь в отвратительном настроении, но беру себя в руки. Надо придерживаться разработанного плана. Сегодня мне предстоит нарисовать свою боль и сжечь ее. Что ж, сейчас выпью кофе, погуляю с собакой и начну. После прогулки, неудержимо тянет прилечь на диван. Ругая себя, и осознавая, что сейчас снова впаду в жесткий депресняк, все-таки обрушиваюсь на мягкие подушки, и неожиданно чувствую весьма  специфический запах и подозрительную влагу. «Джес, сволочь! Зачем ты это сделала!». Я пытаюсь догнать противную псину, но она предусмотрительно залезает под кресло и скалит зубы. Бегу за шваброй, но собака уже переместилась под диван, и оттуда ее уже не выкурить. Я опускаюсь на пол и рыдаю от обиды. Выходит, что бы я ни делала, все против меня, даже любимая Джес. Видимо, процесс затянулся надолго. Собака потихоньку выбирается из убежища, подползает ко мне и преданно заглядывает в глаза и лижет ногу. «Что, Гессерита, почувствовала, что я ослабела до предела, и хочешь доминировать?» Собака покаянно опускает голову с прижатыми ушами, но я ей не верю. Зато полдня занято отмыванием и сушкой дивана, стиркой пледов и подушек. Наконец, дело доходит до выполнения упражнений. Рисую свою боль, и как ни стараюсь, выходит симпатичный дракончик. Вдоволь налюбовавшись им, следуя  методике, я дорисовываю реснички и бантик на хвосте, получается сплошное умиление, никакого зла. «От чего же ты меня спасаешь, моя боль?», - задаю я вопрос. И получаю совершенно четкий ответ: «От болезни!». Вот оно что, Михалыч! Может, и правда, весь этот кошмар отводит от меня  серьезные проблемы со здоровьем, возраст-то уже не детский. Что ж, это дает силы пытаться жить дальше. Впереди ночь без снотворного, попытаюсь провести ее достойно.
6.
Теперь мои дни чрезвычайно наполнены. Я осознанно любуюсь цветами и деревьями, слушаю не только Кубанский казачий хор, а все что, когда-то любила, но благополучно забыла. Например, Queen и Уитни Хьюстон, и Грига, и «Ночных снайперов», да много еще чего. Уже за это нужно сказать спасибо терапии. Так же как за какао и кофе с корицей, за мягкие руки косметолога Юлечки и запахи духов, которые я специально хожу нюхать в парфюмерные отделы. Мне чаще звонят подруги, и за последний месяц мы уже собирались два раза, что является абсолютным рекордом для текущей пятилетки. Стараемся беседовать о высоком, а как только скатываемся на разговоры «о расторопше», то есть о насущных проблемах пожилых женщин, начинаем подтрунивать над собой. Да, с нашим поколением приходится нелегко, ведь мы первые, кто после шестидесяти не «заточены» на воспитание внуков и вязание носков. Бабки, слушающие Metallica и время от времени, влезающие в кеды и косухи – явление новое для мира. Вот весь мир и не знает, куда нас деть. Еще активных, здоровых, не желающих отдавать своих мужчин, отстаивающих когтями и зубами свои рабочие места.  Молодые – они не хуже и не лучше нас, они просто другие. Они лишены такого понятия как самопожертвование, не рефлексируют по малозначительным поводам и в случае чего, не станут «подносить патроны» своим мужикам. В этом наши кардинальные различия, впрочем, с некоторыми из них я дружу, но они – исключения из общих правил. Мы обсуждаем политику и проблемы искусственного интеллекта, как будто от этого может что-то изменится в наших судьбах. Но судьбы мира – наш конек, смешные провинциальные тетеньки! Однако, чтобы «блеснуть соплей» друг перед другом мы читаем трудные для понимания книги. Так, теперь за каждый просмотр тупенького сериала, я заставляю себя прочесть пять страниц из Платона, или Корана, или Библии. Тексты даются с трудом, но появляется надежда, на то, что Альцгеймер в моем случае повременит. Внешне все выглядит очень пристойно, но внутри по-прежнему грызет червяк невыносимой боли от неизжитой обиды. К этому прибавляются и сложные отношения со Всевышним, ведь в попытках как-то выжить я обращаюсь, увы, не только к нему. Но и силы Антипода мне совсем не помогают, возможно, потому что я не продалась им с потрохами, не настолько сильна моя ненависть к обидчикам. Да, я не Маргарита. Но и к Богу теперь обращаться стыдно. Чувствую себя как двоечник пятиклассник, решивший взяться за ум, но понимающий, что пропустил что-то важное, без которого невозможно дальнейшее обучение, в сердцах отбрасывающий учебник, и отправляющийся на улицу безобразничать дальше. Обычно, такие плохо заканчивают! Видимо, и меня ждет ужасный конец, но это все-таки лучше, чем ужас без конца.  Однако до конца еще есть время и надо как-то его осваивать. Вдруг приходит осознание, что почти все фильмы и книги посвящены людям молодым, что присутствующая в них мораль совсем не подходит для тебя. А те немногие «шедевры», посвященные старикам, либо оптимистичны до слащавости, либо невыносимо трагичны, так что, выход один – читайте непонятные тексты древних философов. Но это так утомительно! Поэтому мы с Джес все чаще живем на даче, ее это радует, а я с грустью смотрю на желтеющую листву и впервые в жизни не жду радостного наступления зимы и Нового года. По ночам все также не спится, я выхожу на улицу и лежа на качели, впитываю в себя запахи ранней осени. Вокруг меня с глухим стуком, падают яблоки, а надо мной падают звезды. Темно- синее небо напоминает мое давнишнее вечернее платье - бархатное, все усыпанное стразами Swarovski. Помнится, тогда совсем не было денег, и вдруг на улице, буквально под ногами я нашла пятьдесят рублей, целое состояние по тем временам. И вместо того, чтобы безбедно прожить на них до лучших времен, я заказала себе этот шедевр портняжного искусства.  И да, я была хороша! И да, в тот новогодний вечер у меня начался очередной роман, который, конечно же, не закончился ничем хорошим. Выходит, жизнь так меня ничему и не научила! Эх, Морозова!  Вот жила бы с одним мужем, терпела бы невыносимую скуку, и может быть, сейчас не выла бы от боли. Но ведь и тех минут безусловного счастья не испытала бы.  А что если я умру и вдруг по недосмотру попаду в рай, а рай - это то, хорошее, что ты испытал в жизни? А если ты кроме телевизора в хрущевке ничего не видел… Да, каждому свое. Но поколение наших бабушек в своем основном большинстве, даже и помыслить не могло о той свободе нравов, что была позволена нам, неужели они не заслужили счастье, там за чертой? Как вы думаете, Сергей Донатович? Писатель, присевший у меня в ногах, загадочно улыбается. Он бы, конечно, мог порассказать много интересного о том свете, но, увы, ограничен в правах. Зато в Интернете, так много людей с уверенностью рассуждающих о загробном мире, как будто сами только что оттуда. Чего не сделаешь ради лайков! Но ведь все это не по-настоящему, мой Давлатов гораздо реальнее их выдуманных историй. Да ладно, ты тоже, как бабуся из ток-шоу, зрелище не для слабонервных. Ах, бархатное платье, ах моя ушедшая молодость! Противно! За моей спиной слышится топот и недовольное сопение. Это очень кстати вылез еж, хранитель здешних мест, он прогоняет меня в дом, как делает это каждую ночь. Да, уже пришло время, когда начинается серьезная ночная жизнь, полная разных чудес. Но чудеса пока не для меня, еще не доросла, не прошла необходимых трансформаций. Но может быть, когда-нибудь… Может быть именно для этого стоит еще пожить и посмотреть, что будет дальше?
Наутро идем с собакой в лес. В этом году всем подарили какое-то невероятное количество грибов, преимущественно белых. Мы с Джес насобирали уже огромное их количество, непонятно только кто все это будет есть. Разве что отдать в новую семью бывшего, а то тамошняя принцесса сильно урбанистична, по слухам. Боится клещей, боится змей, такая вся девочка-девочка, не то, что я, тетя-лошадь. Стоит только подумать про змей, и вот ползет небольшая такая гадючка. Лес явно дает понять: «Хватит, остановись!» Но небо такое прозрачное, листья, падающие с деревьев, так завораживают, что я не могу заставить себя уйти. В конце концов, в моей жизни так мало удовольствий, что лишать себя еще и этого, кажется глупостью. Я продолжаю идти по лесной дороге, постепенно наполняя корзину. И вот она, огромная змеища, темно-коричневого цвета свернулась у самой обочины. В юности я бы завизжала и унеслась подальше быстрее собственного визга. Несколько лет назад ушла бы быстрым шагом, но уже молча. А сегодня я остановилась почти рядом, и сердце мое сжалось от жалости к этой божьей твари. В самом деле, мало того, что мы понастроили дорог, садов, выгнали их с привычных мест, давим автомобилями, забиваем лопатами, так еще и премся в леса, нарушая естественный порядок их жизни. Я тихонько удалилась, отвлекая любопытную Джес и принося внутренние извинения. Наверное, они были приняты, потому что прямо на входе в поселок, мне показали шикарного глухаря, неизвестно как залетевшего к нам из Урала. «Из Урала» именно так говорят у нас, когда хотят сказать «из тайги». Урал! Вот то, что может меня спасти, как красная глина Джорджии спасала небезызвестную американку. Скарлет помогла мне пережить девяностые, и не только мне. Наши мальчики тогда сильно растерялись, так же, как и наши родители. И это было понятно, ведь они были физики, военные, врачи, учителя. И вдруг в один миг они стали ненужными и ущербными. А мы молоденькие, не закостеневшие еще в своих понятиях девчонки ринулись вытаскивать семьи из болота безденежья и безнадеги. Вот так многие из нас сделались спасателями, и до сих пор не вышли из этой роли. Во всяком случае, я. Только вот спасать больше некого, и никому ты не нужна больше ни в какой роли. «А мы?» - шелестели деревья. И, казалось, что под каждым из них стоит кто-то из моего рода, и все протягивают мне свои крепкие крестьянские руки. Моя бабушка была чрезвычайно терпелива, а мой дед был силен и храбр до отчаянности. Следовательно, все это есть во мне, надо использовать. На прощание, я обнимаю свою любимую многоствольную березу. Когда умру, мой прах будет развеян здесь. Все мои друзья уже предупреждены об этом, хотя неизвестно, конечно, кто на чьих похоронах спляшет. А пока нужно жить дальше, и у меня забрезжил план.

7
Боль стала постепенно отступать, как мне, кажется. Сначала, она отпускала на несколько часов, потом на день-два, но, когда возвращалась, вцеплялась в душу с еще большей остервенелостью. К ней примешивалось разочарование во всех многочисленных методиках борьбы с ней, в своем Сизифовом труде по переосмыслению жизни, наконец, в бессмысленно потраченных на разномастных психологов, тарологов и астрологов деньгах. Надо сказать, что мое материальное положение значительно пошатнулось, вот уже несколько месяцев ничего не удается отложить на путешествия. А, собственно, с кем теперь путешествовать? С кем оставить Джес? Ладно, все как-нибудь образуется. Зато куплено шикарное белое кожаное пальто. Вот как наряжусь! Как выйду в люди! Ха-ха –ха, каким людям ты интересна в шестьдесят лет? Да и понятия об элегантности давно изменились, как-то сейчас непринято быть красиво одетым. Достаточно посмотреть на показы модных дизайнеров, все делается как будто специально, чтобы подчеркнуть бесполость и асексуальность женщин. На улицах дела обстоят еще хуже вытянутые штаны, стоптанные кроссовки… Ничего, на этот случай у меня тоже есть модные ботинки на два размера больше и бесформенный пуховик. Так что я в тренде. Неожиданно приходит наглая, но успокоительная мысль: «Да я и в семьдесят буду интереснее этих сереньких «телочек»!» Но до семидесяти еще дожить надо, а сейчас я чувствую приближение очередного приступа боли. Будучи относительно здоровым человеком, я предполагаю, что хронические больные испытывают приблизительно те же ощущения и начинают предпринимать действия по ее купированию, принимая соответствующие лекарства. У меня уже тоже есть арсенал средств, помогающих переживать пыточный период. И, к счастью, это не только коньяк. Например, ассоциативный танец или тряска всего тела, китайская дыхательная гимнастика и еще пара – тройка секретов, которые помогали на время ослабить разрушительное действие гормонов. Видно, все-таки не все деньги потрачены мною напрасно. Были у меня и свои находки в этом вопросе, может быть где-то вычитанные раньше и благополучно забытые. Сегодня я разговорилась со своей болью по душам:
- Дорогая моя, мы теперь с тобой одно целое, ты можешь показаться мне?
Я закрываю глаза и вижу болото, коричнево-серое и абсолютно безжизненное. Да уж, ничего утешительного.
- Ты же дана мне для чего-то? Для чего?
- Для здоровья!
Это я уже слышала. Вот ничего себе поворот! В книгах все героини заболевают от горя чахоткой и благополучно оставляют этот свет в покое. Но, однако, ведь действительно у меня нормализовалось давление, перестала болеть спина и ни разу за последний год не шла носом кровь. На войне, как на войне, не до болячек! Выходит, правда, боль душевная не дала мне начать разрушаться физически. Что ж, неплохо, но все-таки хотелось бы быть и здоровой, и богатой, и счастливой одновременно!
-Ну, покажись мне еще раз! – прошу я.
Вижу снова тоже болото, но где-то на горизонте, различаю небольшую кочку, всю усыпанную клюквой. Я мысленно приближаю ее, почти физически ощущаю прохладу и свежий вкус рубиновых ягод.
-Спасибо, боль. Я ценю и благодарю тебя. Но я уже могу справиться со своим здоровьем сама. Ты видишь, я же уделяю себе много времени. Может, ты покинешь меня?
Ответа нет. Из чего следует, что придется помучиться еще неопределенное время, что, безусловно, не радует. Но что делать? Придется жить дальше.      
Поскольку договориться с болью не удается, придется ее изживать. Но как победить абсолютно гибельные обстоятельства? Надо вернуть себе утраченное. Брось, это невозможно! Все уже решено, сказаны такие слова, которые невозможно забыть и простить. Врешь, можно. Надо только захотеть. Да надо ли хотеть?  Ты опять хочешь напороться на стеклянные глаза, жестокие слова и погрузиться в омут вранья? Конечно, нет. Но я хочу его вернуть, а потом уйти с гордо поднятой головой, желательно в белом пальто! Не зря же я его покупала! И у меня же есть план, и поддержка рода, и Джес, и уральские леса, и Давлатов, и может быть, Бог меня еще не совсем записал в бесперспективные души. Враг будет разбит, победа будет за нами!
На следующий день должен был появиться мой бывший муж. Нас многое связывало, но сейчас самым важным была Джес. Он отказался от меня, но не мог полностью отказаться от нее и заделался этаким воскресным собаководом. Обычно, мы обменивались на пороге квартиры коротким:«Как дела? Нормально.» Я вручала ему поводок, радостная Джес предательски плясала в коридоре, и они удалялись. Часа через два возвращались, следовал холодный поцелуй в щеку, и моя бессонная, полная злости и ревности ночь. Но в этот раз все будет по-другому.

8

Встав утром, я с трудом преодолела апатию и неуверенность. Есть план? Есть. Вот и будь добра, выполняй. Дисциплинированность, выработанная годами, не подвела. Бодро войдя на кухню, я впервые за год принялась варить борщ, распевая во все горло «Врагу не сдается наш гордый варяг». Прискорбно, но мы все больше утрачиваем навыки, благодаря которым выживали наши предки. Современные люди перестали петь, хотя еще несколько лет назад, собираясь с подругами, приняв «на грудь» малую толику алкоголя, мы довольно стройно завывали русские народные песни, протяжные и жалостливые, и как-то отступали проблемы, жить становилось лучше и веселее. Мы уже давно не танцуем, видите ли это не по возрасту. А я ведь еще помню то время, когда в ресторанах люди в годах не только кружились в вальсах, но и лихо отплясывали фокстроты. Лет в тридцать я сказала себе, что больше никогда не буду танцевать рок-н-рол, не солидно. Куда там! Скакала лет до сорока пяти, но теперь исключительно ассоциативные танцы в одиночестве, не хочется выглядеть комической старухой. Но, ближе к делу, моя дорогая!   Никто никогда не отказывал мне в признании моих кулинарных талантов. И как же, оказывается, я соскучилась по готовке! Все спорилось, нежные свиные хрящики варились, почти не выделяя пены, морковка и свекла с собственного огорода не утратили своей сочности, а собственноручно приготовленная аджика, остроты. К двенадцати часам квартира благоухала так, что, наверное, даже у соседей выделялся желудочный сок. В довершение шедевра я изготовила помпушки с чесноком и еще яблочный штрудель, вне программы, для собственного удовольствия. В процессе работы я как-то забыла основную цель своих усилий. Но тут раздался звонок, и на пороге возник он. Полноватый, седоватый, когда-то жизнерадостный человек, на двенадцать лет моложе меня. Но теперь в его глазах плескалась безнадега, прикрытая напускной веселостью, во всяком случае, мне так показалось. А я, увлеченная любимым делом, видимо, была естественна и оживлена, не в пример его прошлым визитам, что вызвало неприкрытое удивление. Стараясь сохранить свое внутреннее состояние, я небрежно спросила: «Будешь борщ?» Его глаза беспокойно метнулись, но не родился еще тот человек, который мог бы не поддаться такому жестокому искушению. «А можно?» - как-то робко поинтересовался он. Даже странно было слышать от него, раньше такого самоуверенного, нотки растерянности. « А отчего ж нельзя? Надеюсь твоя…, - тут я проглотила нецензурное название своей соперницы, обычно применяемое мной, - не будет против», - с хорошо замаскированным злорадством, но полным внешним добродушием сказала я. Мы сели за стол и не без удовольствия поглотили результаты моего творческого труда. Разговор шел довольно трудно, больше о его рабочих делах, мне было неинтересно. Я чувствовала, что внутри у меня снова начинает сгущаться серый комок тоски, который быстро превратился в огненный сгусток ревности и разразился очередным рыданьем, как только за бывшим благоверным захлопнулась дверь. Джес, оставшаяся без воскресной прогулки, косилась на меня из-за угла. Я снова достала коньяк, ожидая услышать от кого-то: «Эх, Морозова!». Но не услышала. Давлвтов грустно отсалютовал мне воображаемой рюмкой и растворился в наползающих сумерках. Мне снова предстояла бессонная ночь, рвущая душу на части.
Беспокойно ворочаясь в постели, я думала, что вот отыграла первый тайм, вроде бы даже не безуспешно, но никакой радости или хоть облегчения не получила. Ну, как же не получила? А песни в ходе изготовления борща? А его вкус, который ты, наконец, почувствовала? А такая необычная растерянность во взгляде бывшего? Все это можно отнести к маленьким победам. Ведь сейчас главное – выжить. А ты как солдат, короткими перебежками, прячась то за кочку, то за труп своего товарища приближаешься к высоте, которую необходимо взять. И не исключена возможность, что, может быть, останешься в живых.
Прошло несколько ничем не примечательных дней. Я уже смирилась, что план по возвращению блудного мужа невыполним, да и как-то глупо возвращаться в исходную точку. Может быть, написать Январеву? Встретиться, поговорить. Ну, как ты себе это представляешь? Зачем портить прекрасные воспоминания о нашей бурной молодости? Да и не потянуть мне уже какие-то новые отношения. И какие могут быть отношения? Это только в кино показывают свадьбы в доме престарелых, вызывая брезгливое подсмеивание молодежи. Нет уж, хоть какая-то капля разума и достоинства у меня еще осталась. Два воскресенья прошли для Джес впустую, любимый хозяин не появлялся, что, может быть, было к лучшему. Все-таки его визиты тревожили меня, наверное, какой-то неосознанной надеждой. Но вот теперь даже призрак этого вредоносного чувства испарился окончательно и бесповоротно. Так я думала. Но в один из бесприютных ноябрьских вечеров пришла смска: «Я на даче. Мне так черно, так хреново. Если можешь, приезжай». Я бросилась к машине, даже не раздумывая, в который раз мною манипулируют таким образом. Всю дорогу я гнала под сто двадцать, несмотря на мокрый снег и гололедицу. Бывший валялся на диване, уставившись пустыми глазами в стену. Из-под дивана, ровно настолько, чтобы я могла заметить, выглядывал собачий поводок, завязанный в петлю. Ну что ж, все понятно! Новая семейная жизнь не заладилась, что и требовалось доказать. Но ни радости от настигшей изменника мести, ни удовлетворения от собственной прозорливости почему-то не наблюдалось. Я чувствовала только, как втягиваюсь в привычный водоворот почти материнской заботы о непутевом, плохо воспитанном сыночке. Я гладила его по седой голове, он ничего не говорил, и только, когда я хотела встать, чтобы заварить чай, схватил мою руку с каким-то звериным исступлением. Но тело нужно было реанимировать, поэтому я все-таки отцепилась и пошла на кухню. В холодильнике, конечно, ничего не оказалось, кроме одного яйца и засохшего хлеба. Я пожарила гренки, накормила своего бедолагу, бормоча что-то, о том, что все проходит, и это пройдет, все наладится и образуется, и прочие банальности. Наконец, он заснул, положив голову мне на колени, а я всю ночь тупо пялилась в телевизор, Впрочем, мне все-таки удалось узнать, что Дукалис и Ларин погибли от взрыва гранаты, а я-то считала их бессмертными. Утром мы оба испытывали чувство неловкости. Он от того, что в очередной раз проявил слабость, да и я от того же. Только слабость у нас была разная. У него от бессилия, а у меня от избытка сил, которые некуда было приложить. Он уехал на работу, а я, послонявшись по участку серому и неприглядному в слезах поздней осени, тоже подалась в город, ведь Джес была одна и, наверное, переживала мое отсутствие. Но я ошибалась, собака дрыхла на диване, и даже не удостоила меня приветствием. Чуть ли не пинками я выгнала ее на улицу. Мы понуро брели под дождем, переходящим в колючую ледяную крупу. Все-таки ноябрь самый безысходный месяц года, к тому же, завтра ровно год как закончилась моя относительно счастливая или, во всяком случае, спокойная жизнь. Наверное, стоит отметить как я из энергичной и веселой тетеньки превратилась сначала в тряпку, пропитанную слезами, потом в злющую фурию, а теперь… Теперь даже и не знаю, как себя охарактеризовать. Сейчас я с одной стороны удовлетворена тем, что все складывается именно так, как и предполагалось, а с другой я вновь нарушаю данное себе слово, никогда больше не «отсвечивать» в его жизни, и наплевав на все советы и предписания  психологов, и подруг, которые тоже мнили себя психологами, несусь в свою прошлую жизнь с теми же проблемами, рискуя снова погрузиться в состояние кромешной тьмы и невыносимой боли. Кстати, о боли. Вроде бы она меня отпустила, вот уже неделю, просыпаясь утром, я осторожно прислушиваюсь к себе и понимаю, что хочу кофе, бутербродов и не хочу плакать. Потом я не менее осторожно представляю свою соперницу и понимаю, что не хочу ее убить. Наверное, как пишут в умных книгах, мой гормональный фон, наконец, успокоился, и я пережила измену. Из этого следует, что нужно было просто сжать зубы и терпеть, не тратя деньги на помощь из вне. Хотя, это, конечно спорное утверждение. Все-таки без нее я, может быть, не открыла бы для себя музыку Брамса, не прочитала Ницше и Рериха, не стала бы заниматься китайской гимнастикой. И еще, я утратила страх смерти своего любимого, страх, который мучал меня все последние годы. В самом деле, чего теперь бояться, если я его и так потеряла, да еще с таким позором. «Ты просто разлюбила его!» - изрек Давлатов, возникший из серой измороси. «Да нет! Я обижена, даже растоптана им, но я не разлюбила! Нет!» - встрепенулась я. «А вот и да. Любовь – это боязнь потерять. А если не боишься, значит, не любишь!» «По-моему, это собственнический инстинкт и больше ничего!» - парировала я. И тут же вспомнила, как в течение многих лет я просыпалась ночью, чтобы послушать его дыхание, как стояла рядом с ним перед бандитами, как мы никогда не сдавались перед лицом самых паршивых обстоятельств. И что? Теперь я его не люблю? Не может быть! «Все это не про то. И что ты так всполошилась? Миллионы людей живут без любви и очень даже счастливы!» - гнул свою линию писатель. Я поежилась. Впервые меня посетили мысли на тему: «Жить без любви, быть может, просто, но как на свете…» ну и так далее.  Эх, что я, в самом деле! Он предал меня, при этом вел себя жестоко и некрасиво. И да, из-за него я потеряла расположение Всевышнего. Я так много проклинала, мысленно убивала, гадала, впадала в уныние и отчаяние, что теперь не видать мне прощения. «Кто страдает, не грешит!», - изрек Давлатов. О, если бы это было так! Мне, кажется, что все испытания нам даются именно для того, чтобы проверить на вшивость. Я вот проверку не прошла.  Сломалась от незначительного давления. Да уж, незначительного! Я не думала над этим, но мне на уровне подсознания, казалось, что любовь оправдает все. А если ее нет… Врешь, есть, иначе зачем бы ты вчера понеслась спасать его, чужого теперь мужчину. Да по привычке, чтобы вновь почувствовать себя нужной. В полном смятении чувств я вернулась домой. А ведь, похоже, Серега прав. Боль ушла, когда ушла любовь. И чем теперь оправдывать свое существование, и как жить? Да счастливо, как еще! Буду читать книги, слушать Моцарта,  мечтать об иных мирах, до которых осталось всего несколько шагов, есть шоколад и пить кофе с корицей.
Все так и случилось. Судьба как будто хотела расплатиться со мной за причиненные неудобства. Но в один прекрасный (или не очень) вечер раздался звонок: «Скажи, ты еще не заняла мои полки в шкафах?». Голос был чересчур бодрым. Я растерялась и бросила трубку. Какого черта! Жизнь только начала налаживаться. Вот уж точно, никогда такого не было и вот опять! Но ведь любви больше нет, как мне с ним жить? К тому же, это сильно смахивает на использование, и мои подружки не преминут на это указать, что само по себе неприятно. Что делать-то? Я глубоко задумалась. Конечно, надо наказать его за все, отыграться по полной программе, как я и хотела. Но это низко! Просто послать его, по-товарищески, он должен же понять. Но… Но моя бабушка никогда не говорила «люблю», а всегда «жалею». Может быть, и я должна пожалеть. Пожалеть, как жалели миллионы русских женщин. А я ведь русская, до мозга костей русская. И как, бы не было это глупо и унизительно с точки зрения современного общества, где-то в глубине своего существа я четко осознала: «Жалеть, нужно жалеть и не только себя». Приняв решение, я вроде бы успокоилась. «Как раньше уже, конечно, не будет,- размышляла я, - но мы создадим новый формат отношений, приемлемый для обоих. И мы не будем больше страдать. Так и будет!» Я убеждала себя целый вечер, убивая в зародыше возмущение здравого смысла, и отрекаясь от всех аксиом любви к себе, усвоенных с таким трудом за прошедший год. Но тут я вспомнила, что у него же скоро юбилей! Надо же подумать о подарке! Я срочно полезла в телефон, чтобы подобрать что-нибудь интересное, как делала это двадцать лет подряд. Что ж выходит, все мои усилия прошли даром, и я снова наступаю на те же грабли.. Давлатов смотрит на меня с сочувствием и грустью. Джес валяется на диване, смотрит футбол и ей наплевать на то, как сложится судьба семьи. Бог, похоже, доволен, но может я ошибаюсь. Подарок выбран и даже оплачен. Я с досадой отбрасываю телефон и шиплю про себя: «Эх, Морозова!»