1. Явление старухи Изергиль

   Владимир проснулся от того, что скрипнули ходовые доски, ведущие прямо в окно их палаты. Скрип повторился, и стало ясно, что кто-то к ним поднимается. Двух секунд Владимиру было достаточно, чтобы в памяти восстановилась картина всех безобразий, которые они устроили вчера вечером. Три младших техник-лейтенанта, все слушатели Военно-инженерной академии имени Куйбышева, получившие путевки в дом отдыха, принадлежавший академии, разместились в корпусе, который ремонтировался и поэтому, к ним в спальню надо было подниматься по ходовым доскам, к тому же не имевших перил. Но, если для них это обстоятельство ровным счетом ничего не значило, то для других это было весьма серьезным испытанием. Владимир, вставая с кровати, увидел в окно сначала опасно прогнувшиеся доски, потом ноги в коричневых сандалиях, серые брюки и затем в открытое окно стала неуклюже протискиваться фигура начальника дома отдыха академии подполковника Владимова. Он был, как обычно летом, в гражданской одежде. Владимир был из тех людей, которые умели не теряться в сложной и неприятной обстановке и поэтому уже построил в голове мотив своего поведения в сложившейся ситуации, четко осознавая, что эта модель будет обязательна для всех троих...
   - Дайте мне Ваши санаторные книжки, - переводя дыхание, сказал Владимов спокойным голосом, - После завтрака все трое ко мне. ...
   Забрав книжки, он вылез через окно на ходовые доски и начал спускаться.
   Оказалось, что подниматься было значительно проще.
   - Только не свалился бы, тихо проговорил второй младший лейтенант, Виктор, до сих пор сидевший на кровати с растерянным видом.
   - А я не возражал бы - вступил в разговор третий, которого звали Захаром.
   - Конечно, нам еще этого не хватало — совсем тихо сказал Владимир. — Это, вообще, все бы только усугубило. Сейчас мы зависим только от него... Что захочет, то с нами и сделает. ... И защитить нас, и выручить, если это придет ему в голову, может только он. …
   - Поэтому, продолжал Владимир, давайте очень аккуратно и очень внимательно вести себя. И, мой совет, не вздумайте оправдываться...
   - Зря отменили физические наказания. Прогнали бы сквозь строй и если бы выжили, то потом все бы было в порядке — сказавший это Захар, тем самым подтвердил свою вину и свою ответственность за вчерашнее.
   Владимир вышел из спальни и перешел через коридор к окнам, выходящим к морю. Трудно вообразить, что погода может быть лучше той, которая была в это утро.
«Море смеялось» - вспомнил он начало одного из рассказов М. Горького. Дул, лишь, еле уловимый бриз, на небе не было ни облачка. К тому же еще не было жарко. Добавьте к этому неотразимый мелодичный хор птиц, акации, пирамидальные тополя и несколько пальм в катках.
   Недоставало, кажется, тихой музыки, характерной для курорта. …
   Музыка сейчас будет, и лучше, если громкая — подумал Владимир. Его опыт уже говорил ему, что если руководители и старшие начальники грубо и громко ругаются, это не так страшно, так как, это всегда попытка воздействовать на сознание нерадивого подчиненного и, значит, как бы имеется ввиду, что от нерадивого ждут чего-то и надеются …
   Владимир ощутил, что погода ему мешала, лучше бы шел снег, лил дождь ветер …
Все это происходило в местечке, которое называлось Бетта, совсем недалеко от Геленджика.
   Через 15 минут все трое вошли в просторный зал столовой. За четырехместными столиками сидело, наверное, человек сто двадцать – сто пятьдесят. Почти все столики были заняты, разумеется, кроме их стола. Владимир обратил внимание на то, что голоса людей, большинство из которых были также слушателями академии, создавали негромкий, но постоянный шумовой фон. И, вдруг, как только они сделали первые шаги по залу к своему столу, этот фон очень резко уменьшился. Он и его товарищи почувствовали, что все смотрят на них. Но они понимали, что надо... играть. Надо делать вид, что ничего не произошло, что они такие же нормальные, толковые, хорошие и даже чуть красивые — как все. . . Они спокойно, улыбаясь, как бы невзначай, друг другу, сели за стол. Почти сразу подошла официантка и, всплеснув руками, вымолвила:
   - Ребята, что же теперь будет, а?
   Владимир заметил, что при этом она смотрит на Захара и глаза ее становятся все более влажными … Захар все видел и все понимал.
   - Что будет, то и будет, - сказал он, и как бы переводя разговор на более важную и серьезную тему, продолжил:
   - С ума сойти, ты сегодня еще лучше, чем вчера, Галя! Захар, ты вчера говорил то же самое, скажи что-нибудь другое... Я ничего другого сказать не могу, но это готов повторять сколько угодно...
   А Галя, тем временем, уже вновь подскочила к столу с подносом с горячими блюдами: кусок мяса с гречневой кашей. Поставив тарелки на стол перед каждым, она удалилась, опустив голову. Но через пять минут опять вернулась. Младшие лейтенанты, как ни странно, сумели уже все съесть и Захар, наморщив лоб, с умным видом проговорил:
   - Может, учитывая особые обстоятельства, ты принесешь мне добавку к завтраку?
Галя вспыхнула, и гордо подняв голову, заявила:
   - Уж если принесу, то всем!
   - Несмотря ни на что, народ нас поддерживает, - отреагировал Захар глядя на Владимира.
   - Народ еще ничего не знает, - вставил Виктор.
   - Да нет, вы слышали, как мгновенно прекратился шум голосов, когда мы вошли?
   – Владимир почувствовал какую-то определенную моральную поддержку в словах простой и приветливой девушки и признался себе, что она для него, для них, сегодня очень важна.
   Через десять минут, когда они уже собирались уходить, появилась запыхавшаяся Галочка с маленьким тазиком гречневой каши, в которую был положен большой кусок сливочного масла.
   Смущенные лейтенанты нескладно поблагодарили Галю и также быстро справились с кашей, как и с основным блюдом. Они, конечно, не нуждались в добавке, но, будучи здоровыми и молодыми, они с удовольствием воспользовались ей. Как ни странно, все что произошло, не отразилось на их аппетите… Он был, можно сказать, образцово-показательным.
   Шел 1955 год. От Великой войны прошло всего 10 лет. Она еще жила в каждом, как главное, как конгломерат трагического и героического, со своими особенностями у каждого и с определенным стилем жизни, особенно у военнослужащих. «Наука побеждать», «Презрение к смерти», «Любовь Родине», жажда деятельности во имя достижения конкретной цели, во имя решения конкретной задачи, все это было не уделом отдельных лиц, а всех, или, во всяком случае, абсолютного большинства. Не было голода, но недоедание еще было. Но так жили почти все. … Жили бедно, а работали много, не жалея себя.
   А в академии … тоже было много всего того, что надобно было делать.
Учебная программа, как бы двоякая, составленная как из образовательных, так и из чисто военных дисциплин, общественные науки, физическая и стрелковая подготовка, спортивные занятия и соревнования с очень высоким средним уровнем подготовки. Наши молодые люди были весьма успешными во всех направлениях этого сложного процесса.
   Но, в данный момент, они медленно подходили к небольшому одноэтажному административному зданию дома отдыха в совсем другой роли. 
Они зашли к начальнику спокойные, может быть, даже уверенные в себе, но, тем не менее, с явными признаками собственной вины. Разговор у начальника был короткий. Это был даже не разговор. Никто из молодых людей не сказал ни слова. Все слова принадлежали начальнику:
   - Из комендатуры Геленджика должна прийти за Вами автомашина. Вы немедленно представляете объяснительные записки и оплачиваете счет за причиненный ущерб. Я подготовил рапорт начальнику Академии генерал-полковнику Галицкому, а начальник гарнизона имеет право обращаться к Министру Вооруженных сил, он обязательно это сделает, ему наплевать, что Вы замарали честь Академии. Не советую делать еще какие-то глупости. ... Пока свободны.
   Демонстрируя серьезную строевую подготовку, лейтенанты повернулись через левое плечо и в ногу, но без топанья вышли из кабинета.
«Пришла беда – отворяй ворота», вспомнил Владимир известную народную мудрость. Но, все равно, надо действовать. Он отметил про себя, что начальник Дома отдыха был спокоен и отнюдь не весел, нет, … не кровожаден, что ли. …
   - Давайте пишите объяснительные, - сказал он ребятам и попросил Виктора взять бумагу в бухгалтерии, а заодно счет за причиненный ущерб. Виктор тут же вернулся, протянул счет и бумагу.
   - Владимир, пиши сам, может ты и сообразишь что, я лично — нет, и Захар вряд ли что сообразит.
   - Да,. но надо писать. … Вы мне поручаете написать за Вас?
   - Да поручаем, - был ответ.
   - Ну что же, хорошо, что не в стихах надо писать, …  - сказал Владимир и хотел уйти, но вспомнил про счёт, к которому был приколот акт о нанесенном ущербе. Взяв его, он посмотрел последнюю строку — «Итого: 771 р. 85 к.» «Могло быть и больше» - подумал он и вновь ощутил чью-то невидимую поддержку...
Но, надо было возвращаться к объяснительным запискам. Он решил, что они будут иметь, как бы, общую часть, что должно было бы, подчеркнуть их общую оценку и осуждение того, что они сделали, и индивидуальную, где надо было объяснить, что побудило каждого. И тут, зная, что закон трактует совершенное в пьяном виде, как отягчающее обстоятельство, надо только вскользь указать, что они немного выпили, так как отрицать это было бы еще глупее. Но как объяснить?
   Владимир бился над текстом не менее двух часов, и. наконец, подошел, так сказать, к штабу дома отдыха, где сидели в весьма скромных позах два других героя. Он дал им листки и попросил быстро переписать «свои» объяснительные, подумав, что комендантской машине давно пора за ними приехать.
   - Комендантская машина сломалась … и вообще она не приедет … - сказал Виктор — звонили из Геленджика, я через окно слышал разговор. …
   - Пустяк, но приятно! — удовлетворенно сказал Владимир и сел почти рядом, дожидаясь, когда записки будут переписаны.
   Время приближалось к обеду. Но они о нем не думали, не потому что были сыты, а потому что понимали, что сейчас надо находить решение вопроса ... без участия генералов и маршалов. Опять же время было крутое, но в чем-то справедливое. Действительность и бурные события тех лет говорили им, что если дойдет до министра, то, в лучшем случае, их отчислят из академии...
   Владимир попросил Захара передать записки Владимову, так как Захар внешне производил наиболее благоприятное впечатление. По крайней мере, он так считал.
Владимов взял записки, отложил их на край стола и не сказал Захару ни слова.
Надо срочно, мгновенно, найти деньги и получить квитанцию... 800 рублей!.. У них оставалось на всех троих около сотни...
   Владимир вежливо, но очень твердо произнес:
   - Захар, давай к Фролову Борису и его жене (сначала лучше к жене), к
Танееву Олегу и к Тарасу Галееву, а ты Виктор, к остальным нашим -Довлатову, Кириллову и кого я забыл?... (речь шла не о чужих людях, а об однокурсниках).
   - А ты сам?
   - Я поеду в совхоз, может, там договорюсь и, кстати, оттуда позвоню в Москву.
   - Кому?
   - Не знаю, но матери, конечно.
   - То-то и оно — Виктор этими словами выражал сомнение в том, что Москва может помочь.
   Но звонить надо. На фасаде одного здания на Арбате была изображена огромная реклама с диском и телефонной трубкой «Всем! Всем! Всем! Набери 07 и город любой говорит с тобой!»
   На все полтора часа, сборы здесь же. У Владимира была простая стратегия … действовать последовательно: собрать хотя бы половину суммы, попросить Владимова не трогать их еще сутки, рассчитаться и, затем, не теряя достоинства, просить прощения.
   Но, даже, частично этот план воплотить в жизнь не удалось. Жена Бориса заявила четко: «Даже если бы были деньги, не дала бы ни копейки». Муж решительно, хотя и без энтузиазма присоединился к ней. У остальных ребят, несмотря на то, что у некоторых еще было три четверти путевочного  срока, денег оставалось действительно мало.
   В совхозе Владимир никого найти не смог. Директор с главным агрономом были на  виноградниках. Телефон плохо работал даже с Геленджиком. В правлении сидела очень молодая девушка, еще школьница. Все в правлении было скромно, если не сказать бедно. Он вернулся в дом отдыха разочарованный и даже усталый. Шел шестой час. Отдыхающие готовились к ужину. Обменявшись невеселой информацией, решили все же идти к Владимову. Все равно это само собой подразумевалось! Но он отъехал куда-то, предупредив, однако, что обязательно вернется. Это «обязательно» не понравилось Владимиру.
   Что делать? Нет, Владимир не растерялся. А двое других поняли, что есть лидер, который, может быть и найдет решение. А что они сами без него не найдут – это уж точно.
   - Ладно! Расслабились, 30 минут. Затем, здесь и вновь будем соображать. Владимиру захотелось побыть одному, и он стал спускаться к морю. Сначала по пологой дороге, затем по деревянной лестнице, потом опять по дороге, которая стала напоминать тропинку.
   Надо сказать, что в Бетте берега были очень крутые, но они были не скалистыми, а из обычного песка, глины, постоянно разрушаемые ветром и морем. Когда Владимир спустился, то оказался на берегу напротив того злополучного места, где вчера вечером происходили «роковые» события. У него в памяти все давно восстановилось. После ужина отмечали день рождения Захара, выпили не больно много и не очень мало (поди, разберись), пошли в бильярдную, там Владимир случайно сломал кий. Пошли в кино, фильм не понравился, ушли с середины сеанса, пришли в этот парк над морем.
   Общаться, в чем они нуждались, не признаваясь себе, было не с кем. Виктор, вдруг, взял камень граммов на 50 и метнул его в тусклую лампочку на одном из редких столбов освещения. Если он был бы трезвым, то он бы не попал, но он не был трезвым и поэтому его бросок был точен, лампочка разбилась с известным всем звуком. И тут, ни с того, ни с сего, Захар толкнул стоящую на самом обрыве всем известную девушку с веслом из гипса (или из бетона). Казалось, она летела вниз слишком долго. После этого, Виктор с Владимиром опрокинули в обрыв вполне приличный стол со сломанными, правда, стульями.
   Первым опомнился Владимир и с помощью самого надежного русского голосового средства успокоил друзей и, надо полагать, самого себя. Оставалось идти спать, что они и сделали...
   Владимир обратил внимание, что никаких кусков гипсовых скульптур или остатков других сброшенных сверху предметов на пляже уже не было. Так или иначе, отметил он про себя, это — плюс! А море по-прежнему «смеялось», но почему-то это уже не вызывало раздражения и тоскливого воздействия на душу, как утром.
   - В конце концов, все должно уладиться, думал он, смотря на море. … Кстати, если присмотреться, оно не было пустынным, как утром. На горизонте в светлой дымке можно было заметить два силуэта. Эсминец и, вероятно, самоходная баржа, подумал Владимир, всегда интересовавшийся флотом .
   Мысли вдруг улетели куда-то далеко от места происшествия. Он вспомнил Ленинград, потом Москву, потом поступление в академию и красивую преподавательницу математики Лебедеву Тамару Сергеевну, которая немного ему помогла в напряженный момент на экзамене...
   - А кто же поможет сегодня? — вдруг подумал он, когда все мысли прилетели обратно, на место происшествия.
   - А почему нам кто-то должен помогать? Это ведь не бой, хотя и там не всегда помогают...
   - Сынок, погоди, я тебя еле нашла, - раздался женский голос чуть сбоку и сзади. Владимир удивленно оглянулся и увидел высокую прямую старуху в белом платке и в длинной черной одежде. В руках у нее была небольшая корзинка.
Лицо старухи было лицом старого и усталого человека, но как представилось Владимиру, в то же время твердого и уверенного в себе и, как пишут в таких случаях, со следами былой красоты. Кстати, пишут неправильно!
   Понимающий правильно жизнь уверен, что былой красоты нет, красота старого человека может быть такой же полновесной, что ли, может быть менее яркой, но, во всяком случае, настоящей. Многие, но не все пожилые люди, и мужчины и женщины это хорошо чувствуют.
   Замечательный американский поэт Уолт Уитмен писал, что существует очень много молодых красивых людей, но, при этом, отмечал, что самые красивые люди – это старые люди.
   Пожилая женщина спокойно вынула из своей корзины какой-то предмет, аккуратно завернутый в белый-белый платок. Оказалось, что это маленькая коробка из-под конфет. Открыв её, она сказала:
   - Здесь ровно столько, сколько Вам нужно сейчас. Отдадите, когда сможете. ... Она закрыла коробку и протянула её Владимиру...
   Тот, почти потрясенный, на несколько секунд действительно растерялся,  затем перевел дух, еще не беря коробку в руки заговорил:
   - Как же так? Почему? За что? И где Вас найти?
   - Найдете, когда надо будет. Меня все знают. … И тихо с явной грустью добавила:
   - Внук у меня служит, там в Германии. Такой же бедовый, как Вы..  Может и ему там кто-то поможет, если что.. .. Бери, или я должна так и стоять с протянутой рукой?
   Владимир взял коробку и откровенно  спросил:
   - Как же мне Вас благодарить-то, Боже мой? — Боже мой, у него вырвалось неожиданно для самого себя. ...
   - Вот-вот, Бога и благодари. ... Глядишь, рано или поздно, поверишь в него...
   - Может помочь по хозяйству? Нас ведь трое.
   Женщина тихо рассмеялась, Владимир заметил стальные зубы.
   - Вот, если приедете, лет через 10 тогда, наверное, уже понадобится помощь, а пока нет, управляюсь...
   Чувствуя, что чем дольше, тем глупее он себя ведет, он тем нем не менее проговорил:
   - Вы колхозница, крестьянка? — Зачем он её спросил? Ему стало стыдно, он почувствовал, как краснеет, что с ним было достаточно редко.
   Пожилая женщина, как показалось Владимиру, выпрямилась еще больше, хотя и до этого стояла прямо и посмотрела вдаль, поверх его головы, вдоль берега моря, улыбнулась и весело, как будто еще была молодой, сказала:
   - Да я и крестьянка, и рабочий класс и, конечно, интеллигенция. Могу  кое-что рассказать, если тебя, сынок, это интересует?
   И тут, за 5 минут спокойно и с определенной гордостью она рассказала Владимиру такое, что можно никогда не услышать на протяжении всей жизни.
Алевтина Егоровна родилась в Удмуртии 70 лет назад, детство и молодость с родителями провела в Поволжье. Много лет жила рядом с немцами Поволжья под Саратовом, вместе с ними училась и прекрасно владела немецким языком, как и русским, но преподавать пришлось французский язык, который тоже знала неплохо.
В гимназии до революции где-то в Саратовской губернии обучали и французскому, и немецкому, и латыни, и древнегреческому. Она была отличницей и не только в гимназии. Высшее образование в Петербурге — это тогда, когда женщины его еще не получали, участие в первой Мировой войне, была переводчиком, затем стала революционеркой в 40 с лишним лет. Родственников раскулачили. Затем преподавательская работа, затем арест и ссылка, работа вместе с мужем на заводе, отъезд детей за границу еще до войны.
   Потом уже секретарь райкома, потом опять учительствовала, потом … потом была война.
   Она оказалась на Украине в Красноармейске, то есть в длительной оккупации …
Но в её деревне оккупация, что было редко, прошла без жертв.
   - Ох, и пришлось мне повоевать с немцами - так без оружия, словом, … да и делом, конечно. … 
   Владимир изумленно поднял брови:
   - Да, да, мой немецкий помог мне тогда, иначе все могло бы быть гораздо хуже.. Первый раз я обругала немецкого офицера, на второй день, когда они пришли, вернее, появились неожиданно на огромных машинах с колесами  почти в рост.. А наши уходили пешком, усталые, небритые, в грязной одежде... Нам от этого было еще хуже. ... Это потом, считай через  два года, когда немцы бросили все и умчались, появились наши на танках в полушубках с погонами, веселые и здоровые. …
   Так вот, в оккупации воевала как могла, майор жил с нами в деревне, приходил ко мне, рассказывал, расспрашивал. … Но, вел себя почти прилично... Я тоже ему много говорила по-немецки. Гёте они знают, о Шиллере и Гейне только слышали, что были какие-то известные немцы и все.
   - А я наизусть их знала. ... Да, читала на память многое. Когда наши пришли, меня в особый отдел вызывали. Я им говорю: «У нас в деревне все живы, не то, что в соседней. И за это вину я беру на себя. Конечно, приходилось, и работать на них. …
   Другой немецкий офицер, с которым приходилось общаться, откровенничал со мной: Вы воевали с нами еще в первую мировую, а мы знаем, как воюют ваши и наши, и все повторял, что если бы Германия с Россией были бы союзниками, то в мире не было бы другой силы, которая могла бы их победить.
   А я говорила, что для этого надо было в восемнадцатом и девятнадцатом году поддержать революционное движение в Германии а получилось, что великий интернационалист Ленин его  предал.
   Владимир поморщил лоб, и вдруг,почти перебил её: «Вы как героиня Максима Горького, он не сказал старуха Изергиль, а просто Изергиль, которая говорила  «В жизни всегда есть место подвигам»
   - Да уж, только в отличие от неё я приключений с мужчинами не искала. Но, Горький, молодец, ты прав. Его весь мир знал. Джек Лондон еще в 1909 году в «Сказках южных морей» писал, что когда его герой капитан Гриф на необитаемом острове в Тихом океане нашел спрятанные в подземелье роскошные апартаменты и библиотеку, то в ней оказались вместе с Шекспиром, Сервантесом и другими, книги Максима Горького.
   Владимир, который был взволнован, но уже не стыдился, сказал, что Джек Лондон, любимый писатель его и его отца, погибшего в марте 1942г.
   - Ладно, сынок, заболталась я с тобой. Мне надо идти. ... Хотя ты понятливый, с тобой можно разговаривать на многие темы. …
   - Может быть на любые?
   - Нет, для этого ты еще слишком молодой. …
   Она повернулась лицом к нему, подняла голову и четко сказала:
   - С Богом!
   Владимир пытался поклониться ей и сказал:
   - Спасибо от всех офицеров!
   Она быстро для своего возраста двигалась вверх по извилистой тропинке ловко и бесшумно. Владимир был уверен, что ей все-таки, было бы не под силу двигаться в его темпе, но тут же понял, что ему её уже не догнать. Он интуитивно пытался сохранить в памяти её лицо, её образ. Да, пожалуй, она и сейчас красива. Седые волосы, выбившиеся из-под белого платка, обрамляли худое, но правильное, хотя морщинистое лицо с серыми глазами и римским носом. Вставные стальные зубы были заметны только тогда, когда она смеялась.. .. В этом лице читалось, как показалось Владимиру сочетание чисто женской основы и чего-то мужского. . . Черное платье с поясом, да еще и белый воротничок, Владимир успел заметить, что её серые туфли имели каблук, хотя и невысокий. Чего ради он пытался сохранить в памяти образ пожилой женщины? … Если бы она была молодой, это произошло бы само собой, без усилий. Вначале, в сознании пронеслось сожаление, о том, что эта женщина, которая стояла перед ним была немолодая. Но как только она заговорила, сразу возник очень серьезный интерес к ней. Владимир всегда помнил, что говорили ему, десятилетнему мальчишке во время войны:
   - Герои и вожди нужны каждой стране. Но историю делают не они, а простые надежные люди, высокие специалисты, рабочие, конструкторы, учителя, врачи, солдаты.
   Уже позже, читая мемуарные воспоминания, которые начали появляться, он не раз обращал внимание на восторженные отзывы полководцев по поводу героизма их солдат ...
   - Ну, ты даешь! — Захар и Виктор одновременно встали с завалинки генерального штаба как они сумели окрестить маленькое здание администрации Дома отдыха.
   Владимир посмотрел на часы — был восьмой час вечера. Но, как он понял, генеральный штаб еще функционировал. Наверное — подумал он — к лучшему и, не говоря ни слова друзьям, прошел в бухгалтерию, Единственная женщина, находившаяся там, обрадовалась. Она, как — будто, не сомневалась, что он принесет деньги. Владимир передал их, разумеется, не считая, и сразу вышел к друзьям.
   - Подождите, я сейчас выпишу квитанцию.
   - Потом, извините, пожалуйста.
   После короткого сбивчивого рассказа в коридоре генштаба они увидели начальника Дома отдыха, который вышел на возникший шум. На этот раз его лицо можно было бы смело назвать свирепым.
   - Все ко мне! — бросил он молодым людям. Зашел в бухгалтерию, чтобы убедиться, что ущерб возмещен, вернулся к себе, сел за стол, потом встал, затем опять сел.
   - Я попытаюсь дать оценку тому, что произошло вчера вечером. … Хотя это сделать непросто. Я пытался сегодня осознать и понять что-либо. … Но, извините, не смог...
   И вообще, что можно понять, если вдруг советские офицеры в составе группы, кстати, громят культурные ценности Дома отдыха.
Вот опрометчивость иногда можно спровоцировать словом, поступком, чей-то пакостью. … А вчера Вас кто спровоцировал? Гипсовая девушка кого-то ударила веслом по яйцам или всех троих сразу?
   Голос Владимова из рокочущего стал металлическим, децибелы возросли, и его голос был слышен, наверное, у берега моря.
   Лейтенанты стояли молча, понурив голову с видом раскаявшихся злодеев. Но их души и, прежде всего душа Владимира ликовали. Они понимали, что это грубая жестокая ругань признак грядущего прощения, ибо никакой начальник не станет тратить свои эмоции и энергию на тех, кому обычно уготованы серьезные наказания: трибунал, арест и так далее.
   Надо терпеть и не делать ошибок, - полагал Владимир... Надо бы ему подыграть... Но как?!
   - Конечно, самое правильное, доложить министру, хотя можно предположить к чему это приведет! — продолжал Владимов. Вдруг раздался звонок. Владимов взял трубку:
   - Подполковник Владимов. Да, так точно. Есть.
   Он, подняв голову и посмотрев на ребят, махнул им рукой, чтобы вышли. Ребята ждали 5, 10, 15 минут, но Владимов их не вызывал, хотя было  понятно, что телефонный разговор давно закончен.
   Захар, до сих пор как-то сосредоточенно молчавший, вдруг тихо заговорил и Владимир с Виктором нагнулись к нему и, изредка, также живо отвечали. Пару раз Владимир усмехнулся, но потом стал кивать головой. Затем он встал и решительно подошел к двери. На короткий стук ответа не последовало, и Владимир решительно открыл дверь.
   - Разрешите товарищ подполковник?
   - Да, почему один?
   - Есть необходимость. Дело в том, что мы, я говорю от имени всех, как старший, согласны на любое наказание и даже не считаем возможным просить прощения. Но, среди нас, есть один из трех – Захар Отрубов, которого я и Виктор Холодов просим простить, он единственный среди нас из бедной рабочей семьи, отец которого, как и у нас, погиб на фронте. ... У него еще две сестры, одна приемная пяти лет, … а мать болеет …
   Владимир говорил почти вдохновенно, абсолютно веря в то, что он говорит только правду, что, однако,  можно было подвергнуть сомнению. Но все равно на 80 процентов это была правда.
   - Ладно, пусть зайдет — произнес подполковник.
Через полминуты появился Захар, аккуратный, прямой и стройный в динамовском спортивном костюме и китайских кедах белого цвета. Он подтвердил, конечно, вернее не отрицал того, что говорил Владимир, сознательно допустив некоторые отклонения, чтобы не было подозрений...
   - Ну что ж, я думаю, что, несмотря на тяжесть содеянного, тебя можно простить. …
   - Спасибо, Сергей Петрович! — Захар уже знал, как зовут начальника.
   - Не за что.  Свободен!
   - Извините, Сергей Петрович, я с этим не могу согласиться. Подлецом никогда не был и не хочу. Пусть лучше будет всем по полной.
   Закончив говорить, Захар принял положение «смирно» и прямо смотрел на Владимова.
   - Да, конечно, я бы мог догадаться. ... Ну что ж, через 15 минут давайте все трое опять...
   Через 15 минут все трое опять выслушивали мощный поток молний и громов, молча стоя по стойке смирно, но, уже не опуская головы.
   Мы, старшее поколение не жалели себя на войне, умирали, оставались калеками … а Вы …
   В этот момент Виктор распахнул спортивную куртку и поднял футболку. Через живот и грудь шел белого цвета узкий шов с белыми точками около основной линии. Странно, но на загорелом теле он был еще виднее. - Что это? — почти растерянно спросил Владимов
   - Бомбежка в поезде Минск — Москва 24 июня 1941 года. Лежал в больнице в Смоленске, затем был эвакуирован в Челябинск вместе с больницей, но в Мичуринске Тамбовской области меня сняли, как очень тяжелобольного, с поезда. …
   - Да, война коснулась всех, - откидываясь к спинке стула, произнес Владимов и решительно заговорил в другом тоне, резко, но без злости.
   - Я могу быть уверен, что Ваш поступок будет для Вас хорошо выученным уроком?
Понятно, что прозвучало в ответ и после этого, Владимов Сергей Петрович встал и пожал каждому руку.
   Ребята вывалились из Генштаба и были одновременно и возбужденными и притихшими. Было начало одиннадцатого, когда они поднялись к себе в спальню.
Но, на сегодня, это было еще не все. В спальне, расположившись на кроватях, напротив друг друга, сидели капитан Касьянов и его жена и оживленно разговаривали. А на тумбочке стояла бутылка «Старки», французская булка и несколько плавленых сырков «Дружба». Владимир, который первый поднимался по стремянке, понял, что они занимались воспоминаниями. Если ребята поступали в ВИКА прямо со школы, то капитан Касьянов служивший в ВВС, поступал на обычных правах офицера А обычный порядок поступления офицеров в Академию после окончания средних или высших училищ происходил обычно через З, 5 лет службы. Правда, было непонятно, почему Касьянов оказался в сугубо  сухопутной академии.
   На самом деле, это произошло потому, что по состоянию здоровья, летать Николаю Касьянову, было уже не суждено.
   Пришедшие уселись, и тут Захар с некоторой гордостью открыл тумбочку, в которой на верхней полке лежали огурцы, помидоры и сливы.
   Что-то тут тоже произошло, пока я мотался по совхозу и встречался с Алевтиной Егоровной, подумал Владимир.
   Между тем, в корне изменившаяся ситуация, давала повод немалому веселью. Разговоры стали громче, а между тем было уже около двенадцати. Владимир переглянулся с Касьяновым и тот, почти сразу, сделал рукой в воздухе вращательное движение и произнес: «Убавить громкость, разгильдяи, все порядочные и непорядочные отдыхающие давно спят».
   Оказалось, что он с женой принес 400 рублей (которые у него не взяли),, и кроме того, успел побывать у Владимова. «Вот это да» - про себя воскликнул Владимир. Капитан на первом курсе носил летную форму, но на вопрос летал ли он во время войны или после, отвечал с улыбкой отрицательно. В его учебном отделении молодые остряки говорили, что у него на груди татуировка: « Рожденный ползать — летать не может». Когда ему говорили об этом, он только улыбался.
Он был аккуратен, скромен, хорошо относился ко всем, учеба ему давалась тяжело, но он редко просил помощи. Владимир с ним мало общался, потому что и интересы их, вроде, не пересекались. Вроде, почти чужой не только ему, но и другим, он приехал с женой, 40-летней простой женщиной,  которая приветливо общалась с Владимиром и другими и которая, к тому же, была прекрасной хозяйкой и еще хорошо пела. ... Естественно, ребята отвечали ей тем же. , .
   Она вдруг повернулась к Владимиру и, как бы с претензией сказала:
   - Ну что молчишь, главный герой, рассказывай...
   Владимир решил не остаться в долгу:
   - Про что рассказывать, про вчера или про сегодня?
   - Про вчера уже по «Голосу Америки» все передали, давай про сегодня.
   - С чего начать-то?
   - Давай с конца!
   - Ну, простил нас Петрович, одна из причин тому – визит к нему Вашего мужа...
   - Да уж, визит был, надо прямо сказать, тяжелый. ... Шел как на каторгу. Не потому, что было самому неприятно, а потому что боялся, что не поможет.
Николай Касьянов говорил негромко, немного сиплым немолодым голосом, но чувствовалось, что настроение у него тоже было хорошее.
   Владимир, вдруг ощутил, что дело оказывается не только в том, что есть на свете эта замечательная пожилая женщина, есть еще капитан Касьянов со своей женой, есть бухгалтерша, которая ждала Владимира больше двух часов после окончания рабочего дня, есть, в конце концов, Владимов и … есть кто-то еще, вдруг сказал неожиданно он сам себе. ...
   «Старки» осталось совсем немного, но к счастью, не было инициативщиков, которые в такой обстановке начинают действовать. … Когда все повеселели, Касьянов, как старший по всем параметрам, коротко сказал:
   - За нашу Армию, которую так любит народ. ... Вы сегодня в этом убедились…
Все привыкли, что такие слова произносятся пафосно, торжественно, иногда даже надрывно, а тут было сказано как-то по-домашнему. Не по-домашнему, а по-человечески поправил сам себя Владимир, разумеется, молча.
   - Да, мы убедились и теперь в долгу, можно сказать. - Захар, кажется, был взволнован больше других. 
   - Успокойся, Захар, сто раз еще отдадите, каждый...
   Все замолчали, но молчание прервала опять она:
   - Коля, ну расскажи что-нибудь про себя, ты мне хвастался, что никогда ничего никому не рассказывал!
   - Да, тяжеловато было учиться вначале и привлекать внимание к своей личности, считал в корне неправильным...
   - Ну, сейчас ты почти отличник!
   - Слушай, не болтай глупостей. Но рассказать, так и быть, расскажу. ...
   Это отрезвило всех без исключения, хотя можно было предположить, что усталость возьмет верх.
   - Но есть одно условие! Я бы не стал рассказывать, если бы не «Голос Америки», который мы сегодня вспоминали и который уже рассказал все всему миру — капитан, редко говоривший длинными фразами, как-то приободрился, приосанился и, откинувшись на спинку стула, начал рассказывать.
   - Я давал подписку начальнику управления кадров 30 лет ничего никому не рассказывать, о чем пойдет речь, но кто-то проболтался, написал в газету, та опубликовала, короче говоря, меня вызывали и в устном порядке запрет сняли, уже не в кадрах, а на Лубянке.
   Владимир тем временем поставил чай и где-то нашел пачку печенья «Юбилейное». Прошло уже много лет, как «Лубянка» превратилась в площадь Дзержинского, но в народе слово Лубянка оставалась в памяти.
   А Касьянов тем временем продолжал:
   - В сорок девятом я уже воевал в Корее, нами командовал Кожедуб. Пока его не было, дела шли кое-как, а как он приехал, то сразу навел порядок и мы стали щелкать «летающие крепости» американцев, как орешки. … А истребители у них были еще с пулеметным вооружением — это вначале, а наши МиГи,  конечно, были с пушками...
   Прошло три недели, как я приехал и все никак не мог сделать первый вылет, то врачи — простуда, то на дежурства попадал, то на хозяйственные работы угодил.
   - Замполит его терпеть не мог, - включилась в разговор жена ...
   - Я кстати, его тоже... - капитан строго посмотрел на жену, но она продолжила, - а тут, еще книжки в библиотеку, во-время, не сдал и политзанятия пропустил...
   - Может, ты за меня все расскажешь?
   - Пожалуйста, я все знала сразу, он понимал, что я его не предам, спокойно сказала женщина, и Владимир в этом уловил, может быть, самое важное в их отношениях...
   - А я очень любил летать, и летал, надо прямо сказать, хорошо! Мы, кстати, и на главной войне летали лучше немецких летчиков, начиная с середины войны, но, тоже надо признать, они часто стреляли лучше нас...
   - Ты до главного, когда-нибудь доберешься? — с деланным возмущением произнесла жена.
   - Давай, валяй, сама рассказывай! Чего я тут буду выкобениваться перед молодежью!
   Хорошо! … Настал день, когда он впервые поднялся в воздух, и прежде чем заняться разведкой, обратил внимание на самолет с силуэтом  американского истребителя — он был внизу, освещен солнцем, которое находилось за спиной. . . Он его атаковал, но неудачно, а тот выкрутился как-то, ушел из-под удара и при этом обстрелял, попал в самолет в нескольких местах, - говорил, что если бы летали на одинаковых самолетах, американец его бы сбил.
   Но, он сумел вновь атаковать его и, когда уже кончались снаряды, зацепил фюзеляж и плоскость — этого было достаточно, чтобы американский  самолет рухнул вниз. Использовал летчик парашют или нет, разбираться было некогда, надо было еще успеть выполнить задание по разведке. . .
   Но утром на разводе его поздравили с первой победой. Ничего особенного: у большинства то же были победы и не по одному самолету. Самое интересное началось через две недели. Оказывается, через два дня после боя, «Голос Америки» подробно рассказал об этом: американец этот был европейцем, очень заслуженным боевым летчиком, одержавший более ста побед. Воевал то ли с немцами, то ли за немцев еще в Абиссинии в конце тридцатых.. Но самым интересном было следующее: «Голос» передал, что если бы американский летчик сбил такого аса ,то ему бы:
   - дали внеочередное звание;
   - наградили орденом
   - наградили денежной премией;
   - предоставили отпуск и еще много чего. . .
   Но, Колю, тоже поощрили! (Капитан начал беззвучно смеяться). С него сняли ранее наложенное взыскание!
   В ту же секунду беззвучный смех одного человека превратился в оглушительный хохот всех сразу, и Захар кинулся закрывать окна.
   - А что? Устав есть Устав! Без снятых взысканий ни должность, ни награду получить нельзя., - спокойно произнес Николай.
   Утром оказалось, что их обслуживает другая официантка.
   - А где же Галя, - спросил Владимир, обращаясь к Виктору.
   Тот пожал плечами, но ответил:
   - Вон, Захар лучше знает!
   - С чего ты взял?
   Виктор редко вступал в спор, но сейчас немного завелся:
   - Захар, не валяй дурака! Мы все видели, как на протяжении всего заслуженного срока Вы смотрели друг на друга! Причем, она на тебя еще больше, чем ты на нее!
   - Ух ты, какой внимательный. Значит, ты тоже на нее смотрел?
   - Смотрел, пока не понял, куда она смотрит. После этого перестал.
   Это потом, недели спустя, уже в Москве, Захар признается ребятам, что они — он и Галя сразу увлеклись друг другом. Более того, Галя, кажется, лидировала в этом увлечении.
   Они изредка встречались вдвоем на берегу. Он, Захар даже поведал Владимиру, что однажды, когда они уже признались в любви друг другу, при прощании сказала ему:
   - Зорь, прикоснись ко мне. ... Ко мне еще никто не прикасался...
   Он пытался сказать, что тоже, но она поднесла свой указательный палец к его губам, и ему оставалось только прикасаться и целовать ей руки.
   Заодно выяснилось, что Галя студентка Краснодарского вуза и приезжала на каникулы заработать на свою студенческую жизнь к бабушке.
   А, между тем, как только уехала Галя, Захар как-то притих и стал изредка жаловаться, что дом отдыха ему надоел. Надо сказать, что и остальные давно уже погасили свои эмоции по поводу моря, курортной обстановки и бессмысленного свободного времени. Экскурсии по побережью тогда еще не практиковались.
   Наверное, в первую очередь, из-за отсутствия транспорта.
   А где его было взять в те годы? Автобусов не хватало даже в Москве. В часы пик редкий трамвай приезжал без людей, гроздьями висевших на подножках, держась за наружные вертикальные длинные дверные поручни.
   А экскурсии без автобуса никак. … Вот, если бы их можно было бы проводить на танке, то, наверняка Владимов, приобрел бы бесплатно списанный танк и организовал бы экскурсии по всему побережью от Геленджика до Сочи.
   Итак, появилась неотложная цель: уехать из дома отдыха в Москву. Вообще желание уехать досрочно появлялось у многих. Но, без веских и явных причин, покидать дом отдыха досрочно запрещалось.
   Но, ребят это не касалось! После случившегося, можно сказать, они подружились с Владимовым.
   Владимир по его просьбе неделю занимался со строителями, которые безграмотно поставили леса для отделки соседнего корпуса. Совместно с другими были составлены необходимые документы, в том числе планы и заявки по строительству на будущий год.
   И, вот, в этой работе лучше всех проявил себя тот, кто был старше, и кому учеба давалась с трудом — капитан Касьянов. Через много лет, вспоминая прошлое, Владимир поймет, что это было закономерно.
   Касьянов, все, что осознавал и понимал в процессе учебы, проецировал на действительность, на жизненные ситуации. А молодым, плохо знающим жизнь, это делать было сложнее. И кроме всего прочего, у Касьянова была более ярко выражена, так называемая «радость познания», чем у молодых.
    В последние дни они с Владимовым в вечернее время играли в преферанс.
Владимов, Виктор, Захар, а четвертым, вернее четвертой была жена Касьянова, которая, по мнению Владимира, была среди них самым опытным и искусным игроком.
Они это делали в палате Касьянова или в комнате у ребят. Но Владимов предпочитал палату Касьянова, так как там всегда гарантирован крепкий горячий чай с печеньем или дешевыми конфетами типа «Коровка».
   А сам Касьянов вместе с Владимиром пытались на единственном корте освоить большой теннис.
   К сожалению, других желающих не было, чтобы процесс обучения шел интенсивнее. Тогда все умели пусть, кое-как, играть в волейбол и футбол, но в большой теннис почти никто не играл.
   И на корте, надо сказать, Владимир среди них двоих был корифеем! Во-первых, у него была почти идеальная координация движений, так как он много занимался спортом и играл в волейбол за команду академии. А во-вторых, ему удавалось еще раньше несколько раз выходить на корт, и он знал фундаментальные основы теннисной техники:
   - всегда смотреть на мяч;
   - всегда держать ноги в полусогнутом положении;
   - заранее производить замах;
   - после удара провожать ракетку вслед за мячом.
   Несмотря на то, что он щедро поделился этими знаниями с Касьяновым, тот усваивал их на практике с большим трудом.
   Владимир правильно угадал, что раз есть теннисный корт, скорее ухоженный, чем заброшенный, с грунтовым покрытием, то должны быть мячи и ракетки. Ведь среди отдыхающих могли появиться люди, серьезно играющие в теннис! Правда такие люди приезжают обычно со своими ракетками и, даже, мячами.
   Женщина, совмещающая обязанности начальницы корта с какими-то другими, сразу оценив уровень их мастерства, давала им только старые, почти лысые мячи. . .. А, вот, ракетки Владимир вынудил её давать им новые.
   Надо сказать, что оба они получали немалое удовольствие от пребывания на корте, и это их несколько задержало в Доме отдыха.
   Можно было подумать, что Владимир мог бы пропадать на волейбольных площадках, которые никогда не пустовали и на них велись настоящие спортивные битвы. Но, он не мог выносить игру с людьми, не владеющими волейбольной техникой и всегда не глядя, обходил площадки, где играли «простые» люди.
   Но, тем не менее, мысль о том, что надо уехать раньше, крепла, и Владимов с этим вынужден был согласиться, но убедил ребят, что надо ехать не раньше, чем за три дня до окончания срока путевок.
   И, вот, наконец, они — трое молодых — сели в скорый поезд Новороссийск-Москва, который через сутки с небольшим привез их почему-то на Белорусский вокзал.
   За три часа до прибытия поезда они сами убрали постели, помогли  проводнице организовать чай и с любопытством, но без радости смотрели в окна. Без радости потому, что это было нелегкое время. Страна жила напряженно, но бедно.
   Неисчислимые силы народа ушли на восстановление городов, фабрик и заводов, а обстановка заставляла строить еще новые: уже холодная война вышла на полные обороты. Уже американцы лишились гегемонии в освоении атомной энергии. Наши успели создать свою атомную бомбу, хотя и с помощью, полученных разведкой, американских секретов.
   Многое успели. Но не успели соломенные крыши крестьянских домов в Белоруссии, в Смоленской и других областях заменить на шифер или сталь. Разрухи уже не было, но бедность резала глаза.
   За полчаса до прибытия Захар стал заметно нервничать. Ему не нравилось, что поезд придет к Белорусскому вокзалу. Но, в конце концов, и он успокоился. Они вышли из вагона, помогая по пути другим пассажирам выносить тяжелые чемоданы, рюкзаки и кошелки.
   - Я сейчас, мужики, - вдруг сказал Захар и в туже секунду буквально испарился.
   Владимир с Виктором продолжали двигаться по перрону, понимая, что раз нет Захара, спешить некуда! Но, буквально через минуту, Виктор увидел вдалеке, у самого здания вокзала Захара с девушкой, энергично и радостно ему что-то объяснявшей. Виктор повернулся к Владимиру и тронул его за рукав. Но, тот тоже их увидел и теперь смотрел на них очень внимательно, внимательней, чем это было нужно.
   - Ты что, первый раз их видишь? — спросил Виктор
   - Да, в первый раз! По осанке и манере движений Галя напомнила мне мою замечательную старуху Изергиль!!!
   - Что, бабушка и внучка?
   - Я понял, что да!
   Владимир замолчал, но через несколько шагов заговорил вновь, ни к кому не обращаясь:
   - Да, любовь народа к своей Армии складывается из персональной любви отдельных, может быть, лучших представителей нашего народа...
   - Ты перед кем речь держишь?
   - Перед тобой!
   - С таким пафосом надо идти к памятнику Горькому и говорить там. … Сразу народ соберется!
   - Пойдем сначала к ним, поздравим и скажем, когда сможем отдать деньги!