Жизнеописание советского инженера. Часть 2

   
                «Жизнеописание советского инженера-кораблестроителя
                от рождения до пенсии»
            
                Часть вторая. «Студенческие годы»
   
     Помнится, что учеба началась не с первого сентября. Я еще ходил на строительство жилого дома для сотрудников Института. А 7 сентября состоялся «День первокурсника», где выступали профессора, вручались студенческие билеты с зачётками и давалась клятва студента. И началась учёба. Те же физика и химия, английский и история, черчение. Всё то же, что и в школе. Новыми были начертательная геометрия, высшая математика, научный коммунизм, политэкономия и философия, естественно, марксистско-ленинская. В лексиконе появились новые слова: пара, семинар, коллоквиум, куратор, деканат, общага.               
      Первым институтским другом стал Валера Гражданинов. Такая интересная фамилия. Был он потомственным речником-волгарём. Жил он в затоне «Память Парижской коммуны», а отец его был капитаном парохода «Чичерин». Валера был не студентом, а «кандидатом в студенты». Была такая практика. Часть абитуриентов, кто не прошёл по конкурсу, принимали кандидатами с предоставлением общежития, но без стипендии. После первой и второй сессии обычно отсеивается довольно много студентов, и кандидаты, сдавшие всё, что положено, занимают места выбывших. К сожалению Валере не удалось показать себя с хорошей стороны, и он вылетел вместе с настоящими студентами. Лет через сорок я был в затоне «Память Парижской коммуны» по работе, участвовал в переоборудовании некоторых пассажирских судов. Там познакомился с капитаном одного из них. Фамилия его была Гражданинов. Фамилия довольно редкая и я спросил про Валеру Гражданинова, не родственник ли он. Оказалось, что Валера старший брат этого капитана. Сейчас он живёт в Новосибирске.
      Потом сблизился и подружился с Толиком Матвеевым и Женей Громовым. Так уж получилось (может к сожалению, а может и нет), но я почти не принимал участия в институтской жизни. Я жил дома с родителями, и друзьями у меня были школьные друзья. Я был в очень хороших отношениях с «одногруппниками», с остальными был знаком, но почти не общался. А сейчас даже фамилии многих вспомнить не могу. Основными «вехами» из студенческой жизни были поездка «на картошку», плавательская практика, поездка с группой в Крым на работу, преддипломная практика. Вот, пожалуй, и всё. Ну ещё иногда выпивали вместе. На однокурсниц внимания я не обращал, хотя были симпатичные барышни и в моей группе, и в других группах. Но у них была тоже своя жизнь. Правда, лет через 40 на очередной встрече выпускников узнал, что некоторые были влюблены в меня. А что? Был я красивым мальчиком, но, не устаю повторять, был… ещё маленьким.
   
      Со школьными друзьями по-прежнему катались на велосипедах. Продолжали заниматься фотографией. Пили вино, ассортимент которого был достаточно велик. В основном это были болгарские и венгерские вина.               
      Весной 1967 года впервые посмотрели художественный фильм «Кавказская пленница», который на самых первых демонстрациях начинался хулиганской мультипликационной заставкой. Был изображен забор, к которому подходит «Бывалый», озираясь, пишет букву «Х» и убегает. Затем подкрадывается «Балбес», пишет букву «У» и тоже убегает. Потом появляется «Трус» и   продолжает менее крупными буквами: «…дожественный фильм». Вскоре эту заставку вырезали. И сейчас вряд ли кто-нибудь об этом помнит.               
      Приблизительно в то же время Валера в читальном зале ДК познакомился с девушкой Людой, лет 17-18-ти. У неё оказались подружки, которые желали познакомиться с юношами. Они пригласили Валеру с друзьями, вместе отпраздновать 1 мая. Кроме нас были приглашены ещё двое ребят, их одноклассников. Всё было по-взрослому. Кроме всего прочего, на столе стояли кувшины с пивом, крепленым водкой. Наверное, у родителей так было принято. Всё честь по чести. Выпивали, закусывали, танцевали «шейк». Не помню, кто на кого «глаз положил», но рядом со мной оказалась Люба, девушка небольшого роста с какими-то необычными лучистыми и немного наивными глазами. В процессе празднования мы с ней удалились в соседнюю комнату. Стоим друг перед другом, и я не знаю, что говорить. Недолгое, но тягостное молчание придало мне решительности, и я просто сказал ей: «Давай поцелуемся». Она согласилась. Потом сказала мне, что сначала она смущалась, но со мной её оказалось легко и просто. На этом всё и закончилось. А через пару дней поехали с девушками кататься на велосипедах. Доехали до Доскино, что за Петряевкой, и повернули обратно. На обратном пути устроили небольшой привал на полянке, где, по воспоминаниям Валеры, то есть уже Валерия Александровича, играли в бутылочку. Я же этого не помню. С Любой я больше не встречался. Через несколько лет случайно встретил её на улице. Она меня узнала первой. Она, естественно, повзрослела, а глаза оставались такими же лучистыми. Рассказала, что окончила строительный техникум, работает, замужем, есть ребёнок. Я был рад за неё. А у Валеры «роман» некоторое время ещё продолжался, но и он затих со временем.
      Летом этого года на советский экран вышел французский фильм «Фантомас». А зимой в институте меня и еще нескольких моих однокурсников пригласили в институтский музей речного транспорта, где нас фотографировали для газеты «Горьковский рабочий», а может и «Горьковская правда», как молодых людей, которые впервые будут участвовать в выборах. Эта газета долго хранилась у нас дома, а потом пропала. Очень жаль.               
      А после первого курса была практика на опытном заводе, который располагался рядом с институтом. Первым заданием там было обработка металла. На руки выдавался чугунный отшлифованный брусок. Нужно было зубилом срубить часть металла с поверхности, обработать напильником до нужного размера, отшлифовать, а потом доработать поверхность шабером, обеспечив необходимую плоскостность поверхности. Вторым упражнением была электросварка. Нас, практикантов, нарядили в негнущуюся брезентовую робу, выдали рукавицы и сварочные маски. В таком виде нужно было сваривать между собой стальные пластины. А после этого сваривали мусорные урны из листовых заготовок. 
      В конце 1967 года на втором курсе познакомился с Леной, студенткой промышленно-экономического факультета Университета. Не сам познакомился. Устроили знакомство. Автобус 40 маршрута ходил от дворца культуры Автозавода, и там ожидала его большая толпа потенциальных пассажиров. Это было форменным столпотворением, участником которого были преимущественно студенты разных вузов. Ездили каждый день одни и те же, и уже узнавали друг друга. Я ездил в компании студентов факультета морского судовождения. В этой компании был и Юра Свистунов из бывшего параллельного класса. А Лену я тоже видел в автобусе. Однажды Юрка в институте подошел ко мне и сказал, что на автобусной остановке около Кремля вечером меня будет ждать одна девушка. Я спросил: «А как я её узнаю?» А он загадочно ответил: «Узнаешь…».               
      Весь день прошёл в напряженном ожидании. Вечером, после окончания занятий, подошёл к остановке, пытаюсь узнать свою «суженную». Вдруг ко мне подходит та самая Лена, постоянная попутчица в 40-ом автобусе, и улыбаясь так просто говорит: «Привет. Это я тебя жду». Представились друг другу. Звали её Лена. Дождались своего автобуса, втиснулись в него и поехали на Автозавод. Девочка была небольшого роста, приблизительно мне до подбородка, симпатичная и разговорчивая. Я, не смотря на свою стеснительность и неумение вести себя с девушками, чувствовал себя с ней, как со старой знакомой. Она мне понравилась и даже очень. Я проводил её до дома на Южное шоссе. Это был дом номер 40а.               
      Так начали встречаться и гулять. Я ей рассказал о себе, она о себе. Родом она была из Гродно, где и окончила 10 класс. Отец её был военным, полковником, и возглавлял военную кафедру в Университете. Мать работала в сберкассе на Свердловке. Чувствовалось, что девчонкой она была «боевой», а я был в своём репертуаре. Всё гуляли, гуляли, гуляли… Сейчас удивляюсь её терпению… Однажды, ближе к лету 1968 года, я её провожал после очередной прогулки. На улице было уже темно, мы стояли около подъезда. Чудесный весенний вечер. Прощались до завтра, держа друг друга за руки. Стояли так близко, что тут мне было не отвертеться… Что-то подтолкнуло меня, я её поцеловал в губы, ощутив их нежную мягкость и, почему-то, аромат полевых цветов. Сильно засмущался и убежал. Как ребёнок. Смешное и трогательное воспоминание... Потом больше не смущался.
      Здесь сделаю некоторое лирическое отступление, которое непосредственно связано с моими воспоминаниями. Хочу особо отметить, что наши девушки, то есть девушки того времени, были очень хороши собой. Тогда они ходили в юбках и платьях, а не в рваных джинсах с рюкзаками за спиной, как беженцы. На ногах носили туфельки на высоких каблуках. На головах были причёски, губки подкрашены, глазки подведены. Прекрасные девушки были в наше время! Они не пили пиво, не курили, за редким исключением. А те, кто курил, прятались от людских глаз. Наши девушки не выражались нецензурными словами, и при них ребята тоже придерживали свои языки. Вот такое было время…
      Продолжаю. Я тогда в институте занялся классической борьбой. На первом курсе в перерыве между парами я увидел однокурсников, толпящихся вокруг высокого усатого мужчины. Я тоже сунул свою голове туда. «Как фамилия? – спросил меня этот усатый мужчина. Я назвал, а он записал. Кто такой? Зачем записал? Потом он объяснил, когда приходить в спортзал. Оказалось, что это преподаватель физкультуры Александр Семёнович Бобков, тренер по борьбе, и он набирал желающих заниматься классической борьбой. Ну, борьбой, так борьбой… Борьбой я занимался года два. Занимался очень увлеченно. Даже тренировался в одиночестве во время зимних каникул и сессии. Приезжал в институт, брал на кафедре ключ от борцовского зала и тренировался. Но со временем понял, что это не моё. Дело в том, что в любой борьбе очень большое значение имеет мотивация, то есть для победы нужно ненавидеть своего противника. Я «не испытывал неприязни» к противнику и относился к нему, как к партнёру. Хотя техническая подготовка была очень хорошей. Тренер Бобков в молодости служил в спорт-роте и был мастером спорта по классической борьбе, по вольной борьбе, по самбо. И он научил многим приёмам, которые я на тренировках выполнял на отлично. Броски через спину с захватами шеи, руки, спины, бросок через грудь, вертушка, нельсон, двойной нельсон, переводы в партер, борьба в партере и другие приёмы были в арсенале. Но… Не дано было. И в середине третьего курса прекратил занятия, но во время диплома иногда заходил в спортзал поразмяться. Ну да ладно.               
      Институт, девушка, борьба, вино, битлы, дружки - так проходила юность. Иногда с моими школьными друзьями, Валерой Мошковым и Володей Кожекиным, ездили «в город», где гуляли по Свердловке и пили вино в магазине «Источник». Магазин был отличный и соответствовал своему названию. В средней его части продавали разные безалкогольные напитки: лимонад, крюшон, дюшес, ситро, крем-сода, саяны, буратино, минеральные воды с сиропом и без сиропа, квас. Справа продавались разнообразные соки, а слева продавалось вино. Брали там по 100 грамм какого-нибудь вина (массандровские мускат, кокур, портвейн) и конфетку. Не торопясь выпивали и шли, как тогда говорили, «шмоняться» по Свердловке. Потом появилась такая традиция -  заходили в кремль, спускались к Ивановской башне и где-то там на стене расписывались и ставили дату. Варвары, конечно, но хотелось оставить своё имя в истории. Может быть сохранились эти надписи… Если смотреть изнутри, то где-то на стене слева от башни…
      Мошков с Кожекиным работали и были, как говорится, «при деньгах», а у меня была стипендия 35 рублей. Примечательно, что, когда я получал стипендию, родители мне денег не давали. Это я к чему? Они купили себе магнитофонные приставки «Нота». Это катушечный магнитофон без усилителя и динамиков. Его нужно слушать, например, через приёмник. Эти приставки были довольно популярны среди молодёжи из-за своей небольшой цены в 80 рублей. А магнитофоны тогда были очень нужны. В это время группа «The Beatles», в просторечии «Битлы», была, пожалуй, на пике популярности. Многие мечтали иметь записи песен в их исполнении, а уж заполучить пластинку было превыше всех желаний. Владельцы пластинок давали их переписывать на магнитофон за деньги. Были попытки записывать «Битлов» с «Голоса Америки» или «Би-Би-Си». Одним словом, был страшный ажиотаж.               
      Мне нравились их песни, и я с удовольствием их слушал, будучи в гостях у своих друзей, но меломаном и фанатом не был. Из нас троих самым «битломанистым» был Владимир Кожекин. Он доставал записи, по ночам слушал вражьи голоса, в надежде записать пробивающиеся через «глушилки» заветные мелодии. И, тогда еще было редкостью, носил длинные волосы. Не знаю, что повлияло, увлечение ли «Битлами» и тогдашней молодёжной «хипповой» субкультурой или просто нежелание учиться в техническом вузе, но в мае 1968 года мы, посмотрев в апреле комедию «Бриллиантовая рука», провожали его в Советскую Армию. Среди провожающих были две девушки, подруги младшей Вовкиной сестры Ольги. Звали их Люба и Оля. Люба была такой крупненькой и полненькой, а Ольга более миниатюрной. Рано утром, как было принято, всей компанией направились к кинотеатру «Мир», где состоялся сбор призывников. По пути Ольга висела на руке Кожекина, всем видом выражая грусть расставания и готовность ждать его из армии до конца жизни, хотя познакомились они, как мне кажется, во время проводов. Во время прощания перед посадкой в автобус Владимир просил нас с Мошковым не покидать Ольгу во время их разлуки и всячески помогать ей пережить её. Надо, значит надо…               
      Что бы заранее отмести всякие догадки, сразу скажу, что к Ольге относились, как к подруге ушедшего в армию друга, а к Любе, как к подруге Ольги. Просто иногда совместно проводили время. Некоторый флирт имел место, не отрицаю. А однажды летом, скорее всего 69 года, посетили вместе ресторан «Нижегородский», откуда возвращались ночью на попутном «газике» с брезентовым верхом. В машине курили, выбрасывали окурки мимо водительского уха и громко орали песни, в связи с чем водитель вёз нас не по проспекту Ленина, а где-то «огородами». Остатки ночи провели на скамейке у подъезда. Валера сбегал домой и принёс гитару, под которую пытались петь песни на радость жителям окружающих домов. А ещё Валера поспорил с Ольгой, что он пронесёт её на руках две автобусные остановки. Но не смог, пронёс только одну остановку. Хотя это тоже немало.               
      Кстати я регулярно писал письма в армию Кожекину и Шелейковскому. А Кожекину письма писал такие подробные, что приходилось отправлять их в двух конвертах. Он был в курсе всех событий. Я долгое время хранил все письма и мои к ним, и их ко мне, хранил и свои письма с Северного флота, но однажды я их сжёг.   
      Тем временем подходил к концу второй курс, а впереди ожидала плавательская практика. Завершилась летняя сессия и началась подготовка к практике.   
      Незадолго я, как говорили тогда, «справил» себе брезентовые брюки. Купил необходимое для брюк количество тонкого брезента цвета «хаки», который был несколько плотнее так называемой «плащёвки». Пошёл в специализированное ателье и заказал себе брюки с врезными карманами спереди на молнии, с накладными карманами сзади на молнии и шлёвками под широкий ремень. Одним словом, VIP-штаны. В назначенный день пришёл за брюками. Всё было, прекрасно, только без молний и задних карманов. Сказали, что погорячились, приняв такой заказ, переломали все иголки. Но всё равно штаны были классными. Сидели, «как влитые». Эти брюки три года носил, как летние повседневные. Выше от колен они были исписаны именами, номерами телефонов и адресами. Прежние надписи бледнели, а новые выделялись своей яркостью. Отличительной особенностью брюк из брезента было превращение их в брюки из жести при намокании. Гремели они так же, как и жестяные. А после высыхания вновь становились «мягкими и пушистыми». Потом к брюкам добавились функции «спортивные» и «рабочие». Я в них ходил повседневно, ходил на яхте и занимался с яхтой. Я их так и не износил. В конце парусного сезона оставил их в шкафчике. А оказалось, что этот парусный сезон был последним…               
      Тем временем получали стипендию за лето, получали командировочные, делились на группы. Руководителем плавпрактики была Малова Светлана Викторовна, подруга моей сестры, очень симпатичная молодая женщина, которая в дальнейшем вела у нас гидравлику и гидромеханику. Местом сбора отбывающих на практику был один из причалов, ниже речного вокзала. Собирались ближе к вечеру, провожала меня Лена. Мы стояли с ней на набережной у ограждения, прощались и целовались. Я обещал ей писать письма, и не обманул. Из каждого города, где стоял наш теплоход, посылал письма. Потом Лена уехала домой, потому что было уже довольно поздно, я спустился к причалу и присоединился к однокурсникам.               
      Подошёл катер, на котором переправились на противоположный берег и выгрузились на дебаркадере, где расположен склад с продовольствием для снабжения судов. Рядом стояла «ПМка», плав-магазин. Стояли, смотрели в даль, пытаясь угадать и разглядеть судно, на котором будет проходить практика. Так час за часом проходило томительное ожидание. Фраза, широко используемая в литературе, очень точно выражает то ощущение, которое мы испытывали.               
      Наступила ночь. На абсолютно чёрном фоне реки кое-где светились огоньки, некоторые из них перемещались. Так прошла полночь. Прошёл ещё час и ещё… Уже трудно сказать когда, но велено было по списку грузиться на «ПМ», который отчалил от дебаркадера и окунулся в черноту ночи. В списке были Карзакова Люда, Кириченко Костя, Ермолович Миша, Буничева Люда, Чакрыгина Галя, Сорокин Толик, Матвеев Толик, Хайтович Изя, Муратова Люда и я. Всего 10 человек. Через несколько минут увидели приближающиеся судовые огни, а потом и всё судно.               
      Это был сухогруз «Дудинка», как потом узнали, типа «Шестая пятилетка» водоизмещением чуть больше 2000 т, длиной около 95 метров и мощностью двигателей 800 л.с. На судне было тихо и пустынно. Нас развели по каютам, по два человека в четырёхместную каюту и выдали постельные принадлежности. Мы улеглись и сразу заснули.               
      Проснулись, когда судно подходило к Городецким шлюзам. Завтрака в нашем понимании почти не было. Помнится, был чай и хлеб с маслом. Дело в том, что на судах был так называемый «колпит», то есть коллективное питание. Члены экипажа скидывались и на эти деньги их кормили. А в связи с тем, что на завтрак не могли приходить все из-за того, что часть экипажа была на вахте, а часть экипажа спала после ночной вахты, то завтракали все индивидуально. Для этого покупали в плавмагазине необходимые продукты. Как правило, это были сгущенное молоко, хлеб, печение и тому подобное. В виде исключения для нас приготовили чай с хлебом и рекомендовали при первой возможности запастись продуктами для завтрака. Возможность вскоре представилась. Где-то к нашему судну причалил плав-магазин, и мы запаслись необходимыми для завтраков продуктами.               
      «Колпит» был достаточно скромным, я бы сказал точнее – скудным. Если мне не изменяет память, экипаж питался из расчёта 1 рубль в день. Это обед и ужин. В меню были суп без мяса, макароны или каша, чай или кофе с молоком, оладьи или блины, картошка и тому подобные блюда. Но, как ни странно, хватало, голода не испытывали.          
      Итак, шлюзы. Нам с Матвеевым поручили швартоваться в шлюзе. Дело было новое и непривычное. При швартовке порвали один канат (так и хотелось написать: "порвали две гармони"), зато поняли технологию швартовки в шлюзе.
      Потом собрались в кают-компании, где капитан разъяснил режим нашего пребывания, наши права и обязанности. За время практики мы должны были изучить судно «от киля до клотика» и составить отчёт о практике. Нам разрешалось перемещаться по судну в любых направлениях, спускаться в машинное отделение, знакомиться со всеми устройствами и механизмами, но строго под надзором членов экипажа. А самое главное, нам разрешили посещать ходовую рубку и рулить!    
      После прохода последнего шлюза перед глазами открылась морская даль, где в далёкой дымке голубая вода сливалась с голубым небом. Справа берег, освещенный утренним солнцем, двигался назад, а слева виднелся узкой полосой между небом и водой. От бортов отходили усы волн, а за кормой вода бурлила и лохматой пеной убегала от кормы назад. Мерно пыхтели дизеля. Курс пролегал от буя до следующего буя на север. А шли мы в Ленинград с грузом каменного угля.
      Практика шла своим чередом. Под руководством капитана посетили машинное отделение, где ознакомились со всеми механизмами, под руководством старпома драили палубу и крышки люков до состояния «чтобы блестели, как… ясные глаза старпома» с его же слов, под присмотром штурманов и капитана стояли у штурвала, зорко вглядываясь в даль, а в свободное время собирались на юте и «травили баланду».               
      Прошли Кострому, Ярославль, Рыбинск и вышли в Рыбинское водохранилище. Волга круто повернула влево, а наш путь лежал прямо, мимо Череповца в Шексну, очень живописную северную реку. Можно было сидеть и бесконечно любоваться проплывающими берегами и речными просторами.               
      Думал ли я, что вот так, запросто, смогу побывать на Шексне, увидеть Белое озеро, пройти Волго-Балтийским каналом, выйти в Онегу, пройти по Свири в легендарную Ладогу и по Неве в Ленинград?               
      Вечером пришли в Угольную гавань, которая встретила нас неприветливой погодой, и встали под разгрузку. После разгрузки угля должны были встать под погрузку кубинского сахара-сырца с морского судна в Ленинградском порту. Но под сахар нужно зачистить и помыть трюмы от угля. А на эту операцию была очередь из судов. Что бы долго не ждать, капитан предложил нам выполнить эту работу за деньги. Мы согласились. Участвовали в этом деле я, Матвеев, Кириченко и Сорокин. Изя Хайтович отказался. Нас переодели в бэушную рабочую одежду – штаны и ботинки.               
Подключили шланги к системе пожаротушения и приступили к «помывке». Остатков угля почти не было, трюм зачистили в процессе разгрузки. Но всё было в угольной пыли. Сначала было интересно и весело. Шланги вырывали друг у друга из рук. Спустя некоторое время, стали уже спокойно ожидать своей очереди строго по времени. Потом на время наплевали и не торопили отдавать шланг.
      Закончилось тем, что эта работа наконец закончилась, приведя нас в совершенно тупое состояние. После работы мы с Матвеевым приняли горячий душ и проспали до самого утра следующего дня. Деньги мы получили. Наверное, где-то рубля по три. Не помню точно. Утром перешли в морской порт и встали под погрузку сахара к высокому борту морского судна.               
      В Ленинграде мы были не долго, но своими молодыми и шустрыми ножками успели побывать во многих местах. Были и в Эрмитаже, и в Петропавловской крепости. Даже встретили однокурсников, которые проходили практику на другом судне. Уходили из Ленинграда под звуки праздника «Алые паруса», который в этом 1968 году проводился впервые. На Неве стоял парусник с действительно алыми парусами, в небе полыхали фейерверки, играла музыка. На улицах было людно и весело. В основном гуляли выпускники школ.
      Во время практики я очень быстро отрастил себе бороду, после чего в экипаже меня стали звать, естественно, «Борода». А как ещё?               
      Дальнейший наш путь лежал в Москву, где должны выгрузить сахар-сырец с братской Кубы. Всю дорогу до Москвы на камбузе стояла глубокая миска всегда полная сахаром. Ели его горстями. У него был вкус чего-то растительного и фруктового. Приятный вкус.               
      Путь пролегал по Ладоге, Онеге, Волго-Балтийскому каналу, Шексне и Рыбинскому водохранилищу. Только при выходе из водохранилища шли не вниз, а вверх по Волге мимо затопленного старинного города Мологи и возвышающейся над водой колокольни храма. Из Волги по каналу имени Москвы попали Южный речной порт Столицы, где и выгрузили сахар-сырец. В Москве уговорили капитана приобрести магнитофон, так как в кают-компании для отдыха экипажа в наличии была только балалайка, на которой никто не умел играть. Капитан долго сомневался, но в конце концов сдался. С судовым радистом пошли в магазин и купили катушечный магнитофон. Скорее всего это был магнитофон «Яуза». Записей было немного. Сначала мы его гоняли целыми днями, а потом он надоел и его забросили. Может быть на следующий год такие же практиканты слушали музыку с этого магнитофона.               
      По Москве тоже погуляли, но немного. Вспоминается только Красная площадь. Из Москвы шли в Ярославль. Здесь опять провал в памяти. То ли из Москвы с грузом песка, то ли в Ярославль за песком. Но сейчас это уже не важно. Пришли в Ярославль и встали на якорь у какого-то необорудованного берега, на котором были большие кучи песка. Или мы его привезли, или мы пришли за ним… Где-то по пути к нам на «Дудинку» подсела руководитель плавпрактики Светлана Викторовна.         
      Мы с Матвеевым утром позавтракали «чем Бог послал» и отправились в город. Гуляли там целый день. Обратно возвращались, когда уже начало темнеть. Подошли к берегу и стали криком вызывать шлюпку. Пока шлюпка отчалила от борта и направлялась к нам, заметили на берегу множество молодых особей женского пола, которые бегали по берегу, смеялись, раздевались и лезли в воду. Подошла шлюпка, за вёслами которой был хорошо поддатый Толик Сорокин. Он нам сообщил, что к нам в гости пришли девушки из какой-то чисто женской фабрики, и он сейчас будет перевозить их на судно. В это время старпом включил прожектор и повёл лучом по берегу. Казалось, что происходит штурм Зимнего дворца женским батальоном.   
      Прибыв на борт, мы с Матвеевым зашли на камбуз, где «поклевали» оставленных нам оладьев с чаем и кубинским сахаром и пошли в свою каюту. Через несколько минут к нам зашёл Изя Хайтович, которого временно выгнал из каюты Сорокин Толик. Изя возмущался и ругался.               
      Далее со слов Миши Ермоловича. Накануне Миша, как самый здоровый и сильный, помогал механикам поднимать из машинного отделения наверх гильзы цилиндров, надорвал себе спину и ходил с палочкой. Тихо-мирно сидят они со Светланой Викторовной Маловой в кают-компании и смотрят телевизор. Вдруг распахивается дверь, появляется кудрявая голова Сорокина, которая, не видя Светлану Викторовну, выкрикивает «Миша! … Ты чо тут сидишь? Пошли! Там баб привезли!». Миша потихоньку делает ему знаки рукой, а тот не унимается: «Выходи!». Тогда Малова тихо говорит: «Идите, Миша, Вас же зовут». Чем там дальше дело закончилось, я не знаю. Но наши девушки-однокурсницы были возмущены.               
      После Ярославля зашли на Городецкий судоремонтный завод, где «…с пробоиной в борту Жанетта поправляла такелаж». То есть зашли на ремонт рулей, поврежденных на реке Свирь. Здесь и закончилась наша плавательская практика. С грустью расставались с экипажем, с которым уже сдружились.
   
      Дома я узнал, что Юля (моя сестра) со Светой, Светланой Викторовной Маловой, уехали отдыхать в Алушту. Сейчас уже не помню по чьему решению, но я должен был ехать следом и отдыхать вместе с ними. Не думаю, что это придумала Юля. Встретившись с Леной, я узнал, что она тоже уезжает в Крым на работу в какой-то колхоз, что недалеко от Алушты. Она настойчиво приглашала меня в гости в этот колхоз, и дала почтовый адрес. Я обрадовался и в душе стал строить всякие эротические планы.               
      В Алушту я отправился дня через два-три после Юлиного отъезда. На сколько я помню, денег у меня было только на то, чтобы добраться до Алушты. В поезде было жарко и есть не хотелось, а хотелось пить. Так до Симферополя я добрался только на виноградном соке, который покупал в поезде. В Алуште на автовокзале меня встретили Юля со Светой и повели на съёмную квартиру. Квартира была двухкомнатная в стандартном пятиэтажном доме. Но мы занимали одну комнату. Хозяином квартиры был журналист, корреспондент «Крымской правды», который постоянно был в разъездах. Жена его тоже где-то отсутствовала. А квартиру он сдал из «принципиальных» соображений. К ним каждое лето приезжали на отдых родственники жены, вот он и решил заранее сдать комнату, чтобы отвадить их. Может эту «операцию» они спланировали вместе с женой.               
      В первый день, когда я приехал, наш хозяин провёл нас, как он выразился, по «злачным местам». То есть рассказал и показал куда можно ходить, а куда не желательно. Последним пунктом была, условно говоря, шашлычная на самом краю Алушты, на почти безлюдном берегу и сказал, что сюда ходят только знающие люди. Это был небольшой домик, в котором усатая пожилая армянка готовила и подавала какое-то национальное мясное блюдо. Это были куски мяса, зажаренные на большой жаровне с необыкновенно вкусным соусом. Два-три столика стояли на улице под густыми деревьями. Нам подали по большой тарелке этого мяса, белый хлеб, сухое красное вино и овощи. Это была такая вкуснятина, что я стал хлебом вымазывать тарелку. Наш спутник сказал, что я абсолютно правильно делаю, и понравился хозяйке. Он обратил моё внимание на хозяйку, которая смотрела со своего рабочего места на меня и улыбалась.               
      На следующий день наш журналист уезжал в очередную командировку, и я спросил у него, где находится тот самый колхоз, куда меня приглашала Лена к себе в гости. Он ответил, что даже не слышал про такой. А я надеялся, что журналисты знают всё в округе. Да и Юля внесла свою лепту, сказав, что нечего куда-то ездить, приедешь домой и встретишься. Так моя встреча с любимой девушкой сорвалась.               
      Отдыхали мы очень просто. Утром мои «сожительницы» готовили завтрак в основном для меня, сказав, что без меня они обходились бы без него. Шли на пляж, купались, загорали. Девушки кормили меня в четыре руки всевозможными фруктами и обращали моё внимание на то, что за мной, за студентом, так ухаживают два преподавателя. Я был доволен и ценил. В обед отстаивали очередь в столовую, шли домой и отдыхали после пляжа. Гуляли и т.д., и т.п. Однажды возвращались с пляжа и зашли в небольшой магазинчик попить. Я попросил Юлю взять мне «Муската». Они со Светой взяли какие-то соки, а для меня Юля попросила налить 50 граммов вина. Продавщица, наливая эти 50 г., посмотрела в мою сторону и сказала: «Это ему что ли? Ему пора водку стаканами пить…». В душе я с ней был совершенно согласен. А больше ничего с этого отдыха я не помню.
      Вернулись домой в Горький. Я повстречался с Леной и, как мог, объяснил, почему не смог приехать к ней. Она очень сожалела и сказала, что я много потерял…
      В сентябре произошла та самая встреча одноклассников, по поводу 2-летия окончания школы, о которой упоминал в рассказе про Таню Филатову… Учебный год начался отправкой студентов третьего курса Корфака в колхоз для помощи сельским жителям в сборе урожая. А там будет ли это картошка, или какая другая культура, разберёмся на месте. Ждали нас с нетерпением колхозники Перевозского района, Который тогда назывался «Пьян-Перевозский» район. Название деревни и колхоза я не помню. Было там нас человек пятнадцать из разных групп. Определили нас на постой. Нас, человек пять, поселили к одной бабушке, а может она бабушкой нам просто казалась, по молодости наших лет? Для нашего питания бабушке выделялись продукты: картошка, макароны, крупа, мясо, молоко, хлеб и все необходимое. Хозяйка наша готовила довольно однообразно и без затей, чему мы возмущались. Бабушка переживала и объясняла, что другого она не умеет. Готовила она суп с мясом, картошку с варёным мясом, молоко. Что нам не хватало?               
      Работали мы на уборке свеклы, а не картошки. Сначала собирали её в кучи, а потом садились в кружок, ножами обрезали ботву и складывали в другую кучу, которую потом грузили в машину. Оторвавшись от дома и института, студенчество начало «гулять», говоря открыто, пьянствовать. Однажды напоили водителя грузовика, который возил нас на поле и обратно, до такой степени, что он выпал из кабины, когда привёз нас к дому. Но профессионализм не пропьёшь. Когда запихали его обратно в кабину, он почувствовал в руках руль, запустил двигатель и, как ни в чём не бывало, поехал домой. В результате колхозное руководство запретило продавать спиртные напитки. А тут у кого-то «случился» день рождения. Что делать? Прослышали, что где-то там, далеко, «но не в нашем районе», есть прекрасные магазины, на которые не распространяется запрет нашего колхозного руководства. Говоря проще, собрали последние деньги и отправили двух гонцов в дальние края за спиртными напитками.               
      Подробности рассказывать не буду, потому что уже не всё помню. А если коротко, то гонцы на попутных машинах добрались-таки до заветного магазина, где и затарились. Весь товар уложили в рюкзак и, опять же, на попутных машинах отправились обратно. В дороге они расплачивались с водителями, как говорится, «натурой», то есть распивали вместе с очередным водителем очередную бутылку вина. Закончилось это тем, что вернулись они поодиночке утром следующего дня в хмельном состоянии и без драгоценного рюкзака. На этом праздник и закончился.         
      Домой в Горький возвращались в кузове грузовика. Ехали долго-долго, и было холодно. Руководителем нашей «колхозной» группы был один из преподавателей, который «накапал» в деканат о нашем поведении на сельхоз-работах. Сегодня я, дед двух внуков, его совершенно не осуждаю, а даже поддерживаю. А тогда он заслужил всеобщее осуждение со стороны студентов. После этого нас вызывали в деканат и строго указывали на недопустимость… и так далее. А потом деканат принял «драконовское» решение о том, что каждый, кто будет замечен в употреблении алкоголя, будет безжалостно отчислен из института. Были пострадавшие…
       Здесь что-то про девушку Лену не вспоминается. Вернее, на память пришёл только её день рождения 13 февраля в 1969 году. Как я уже неоднократно отмечал, в средствах был ограничен, да и дни рождения не были в семейных традициях, и я просто не знал, как поступить. Сходил в универмаг, выбрал там пластмассовую фигуру русской красавицы, там же купил тюбик художественной краски. Дома в нижней части фигуры написал краской «ЛЕНА». Вечером пришёл к ней домой и вручил свой подарок. А она показала мне, что ей подарили однокурсники. Моя «ЛЕНА» ни в какие ворота не лезла. Очень было по-детски.               
      Сейчас просто выскажу своё общее впечатление о наших с ней отношениях. Мне всё ещё хотелось «повзбрыкивать», а у неё, естественно, был более серьёзный настрой. Она предпринимала очень откровенные и решительные меры для нашего окончательного сближения. Похоже, её родители уже рассматривали меня, как будущего зятя, а мои (особенно мать) видели в Лене будущую сноху. Вероятно, считая её одной крови с собой: мать моя украинка, а Лена беларусска, да и по своей активности они были похожи. Это меня если не пугало, то здорово напрягало. Я еще не был готов к взрослой семейной жизни, хотя искренне любил Лену, и если бы она решилась дождаться моего окончания института, то мы волне смогли бы создать семью, хотя не уверен, что счастливую… Но её обучение заканчивалось на год раньше моего, и ей приходилось принимать решение… Она, может быть и согласилась бы дождаться меня, да, вот, только я ничего ей не предлагал... И не из какого-то расчета или "по злому умыслу", а просто по недомыслию или действительно из-за боязни новых крутых изменений в привычной жизни. Вообще-то такое предложение нужно было сделать курсе на третьем, за год до окончания её обучения в Университете. А тогда это не могло прийти в мою голову. Я тогда был еще "маленьким". А женился я на другой любимой девушки сразу после окончания института... Наверное, опять мой Ангел-хранитель сумел договориться с ей Ангелом-хранителем…. Ну, не буду торопить события.
      Период с 69 по 70 год какой-то самый насыщенный знакомствами и событиями, и самый запутанный с точки зрения воспоминаний.
      В конце 1968 года из армии вернулся Сергей Прытин, Валерин сосед снизу. Он был на два года старше нас и окончил школу (11 кл.) в 1965 году. На работу он определился на предприятие «Эра» (Электро-радио аппаратура), которое располагалось на углу Московского шоссе и Сормовского шоссе. Сейчас там торговый центр «Эра». Он сопровождал перевозимую секретную аппаратуру. Каким-то образом мы с ним сблизились и подружились. В основном вместе пили пиво. Общались с Любой и Олей, девушками, с которыми познакомились на проводах в армию Кожекина. Общение заключалось в совместных прогулках, употреблении алкогольных напитков, игры в карты (в безобидного «кинга») и прослушивании магнитофонных записей Высоцкого с подпеванием. Сергей внёс в нашу жизнь пиво, водку и карты. Дело в том, что его отец, какой-то начальник из Горьковского аэропорта, каким-то образом приобрёл однокомнатную квартиру на пятом этаже того же подъезда, где жил сам и где жил Валера Мошков. Эта квартира стала местом наших «сборищ». Там мы и веселились, пока соседи не нажаловались, и Серёга не был водворён в семью, а квартиру заняли другие родственники. Но он ещё долго оставался членом нашей компании, вплоть до 80-90 годов прошлого столетия.
      Зимой 1969 года, когда я учился уже на третьем курсе, в институте появилось объявление о наборе в парусную секцию. К тому времени с борьбой я уже «завязал». В назначенное в объявлении время мы с Матвеевым пришли в указанную аудиторию. Так начались теоретические занятия. Устройство и вооружения яхт, такелажные работы, правила соревнований, теория управления яхтой и многое другое предстояло усвоить до начала парусного сезона. Грот, стаксель, гик, бейдвинд, фал, шкот, краспицы, шверт, перо руля, кокпит, поворот и ещё много других слов появилось в сознании. Но ещё только в виде звуков. В апреле 1969 года на дебаркадере «Водник», который стоял чуть выше Канавинского моста, сдавали экзамены на 2 класс яхтенного рулевого. Мы с Матвеевым были назначены вторым экипажем на швертбот класса «М» к Герману Шальнову, коренастому молодому человеку лет 30-ти. В свободное от парусного спорта время он работал в ОКБМ. А когда мы с ним познакомились уже на реке, то оказалось, что его бывший первый экипаж получил лодку и стал самостоятельным экипажем, а мы с Матвеевым стали полноправными матросами под командованием Шальнова.
      Бывший матрос Шальнова Борис (Боб) Девицин стал рулевым на «эмке» и прокатил нас с Матвеевым по реке перед дебаркадером. После катания Гера довёл до нашего сведения, что нам, молодым матросам, выпала честь участвовать в областной парусной регате на Горьковском море в районе речки Белой. Но для этого необходимо подготовить лодку к соревнованиям. Договорились на следующий день встретиться в порту, где находилась наша лодка.
      Корпус яхты лежал вверх днищем на деревянных салазках и был выкрашен в голубой цвет. Задача у нас была простая, но муторная. Нужно было очистить корпус от краски до самого дерева, хорошенько отшлифовать и покрыть слоем эпоксидной смолы. Краску сдирали стеклянными осколками, потом зачищали крупной «шкуркой», а после – шлифовали мелкой. Дня за три справились с задачей. Но это было ещё не всё. Нужно было ещё покрыть корпус эпоксидной смолой, покрасить палубу и покрыть водостойким лаком остальные деревянные элементы корпуса, мачту и гик. На это уже времени не оставалось. На следующий день была назначена буксировка на Горьковское море. Для буксировки был применён толкач, который толкал баржу-площадку с грузом песка. На этот песок и погрузили корпус нашей яхты. Остальные шли караваном в две нитки на буксире толкача. За время пути от Горького до Городца нужно было завершить все работы с корпусом.               
      Шлюзы прошли уже вечером, когда солнце уже зашло, но темнота ещё не сгустилась. Подошли к устью Белой речки и встали напротив песчаного пляжа. Кто шёл на буксире, отвязались и пошли своим ходом к берегу, а нам предстоял сброс корпуса воду с борта баржи. Борт был не высокий, около полуметра, но всё равно это была нелёгкая задача. Парусный спорт, исходя из моей памяти, не обходится без коллективных действий. Зачастую в одиночку и даже одним экипажем невозможно выполнить какие-то действия, связанные с большими усилиями. На помощь обычно приходят по первому зову все, кто поблизости. Так и в нашем случае собрался народ и аккуратно спустили корпус на воду. До берега добрались при помощи весла, вместе со всеми участвовали в вытаскивании яхт из воды на берег, а потом выбрали место и поставили палатку. Весь берег был заставлен яхтами. Выше на пригорке расположился целый палаточный городок.               
      В первенстве области участвовали несколько команд. Это команда центрального яхт-клуба, Яхт-клуб «Чайка» горьковского автозавода, наш «Водник» - клуб горьковского речного порта, Городецкий и Чкаловские яхт-клубы. А ещё отдельно соревновались детские команды.               
      А теперь немного о яхте класса «М». Это швертбот национального класса, то есть не олимпийский, имеющий экипаж в составе рулевого, шкотового матроса, управляющего стакселем, и бакового матроса, обеспечивающего откренивание яхты на трапеции и работающего со спинакером. Парусное вооружение косое бермудское. Основной парус – грот, устанавливаемый на мачте и гике, передний треугольный стаксель и большой «пузатый» и красивый спинакер, который поднимается при попутном ветре. Швертбот «М» обладает хорошей ходкостью, используется в гонках и, обладая большим внутренним объемом, очень хорош в парусных походах. Длина корпуса около 6 метров, ширина около 2 метров, водоизмещение 800 кг.
      Вечер прибытия отмечался всей командой посиделками у костра, песнями под гитару. На следующее утро получили у тренера талоны на питание. Кормились в столовой судоремонтной базы, располагавшейся в полутора километрах от нашего лагеря. Там мы завтракали и обедали, а ужин получали сухим пайком. После завтрака под руководством Геры вооружили нашу яхту, установили мачту и гик, установили шверт, закрепили паруса и завели все необходимые фалы и шкоты. Спустили яхту на воду и впервые отошли от берега. Это была наша первая тренировка, за время которой необходимо было освоить все хитрости управления швертботом. Гера был хорошим учителем, да и мы с Матвеевым вокруг него тоже всё солидные люди. Так за два-три дня мы уже довольно ловко и сознательно выполняли команды рулевого. Я надевал на себя трапецию, выполненную из толстого брезента в виде трусов с крюком спереди. В свежий ветер этим крюком я цеплялся за специальный трос и вывешивался за борт, упираясь ногами в планширь. Выглядел я очень героически. Мне это безумно нравилось. А Матвеев, мне кажется, завидовал. А ещё оранжевый спасательный жилет и нож, висящий на шее, добавлял брутальности образу.
      Парусная регата состояла из семи гонок, из которых гонка с худшим результатом не учитывается. Не буду вдаваться в подробности, но под руководством Германа Шальнова наш экипаж занял первое место в областной парусной регате 1969 года, и был награждён грамотами и значками с надпись «Чемпион». Я всё оставшееся лето носил этот значок с гордостью.               
       Обратно с Горьковского моря шли своим ходом. Оставшиеся талоны на питание «отоварили» сгущенным молоком, печением и мандаринами. Омытые штормами и обветренные пассатами с муссонами, мы, речные волки, шли по Волге под всеми парусами и по очереди высасывали сгущенку из банки через три индивидуальные отверстия, заедая печением и запивая забортной водой.               
      Но лето ещё не закончилось. Этим же летом наш рулевой Гера решил отдохнуть с женой на яхте где-то в районе Павлово, и он попросил нас Матвеевым помочь пройти вверх по Оке. Без матросов идти против течения по реке очень сложно. Мы с удовольствием согласились. Путешествие по реке на яхте прекрасный отдых! В пути были три-четыре, а может и две-три, ночёвки. Гера с женой ночевали на воде в яхте, а мы с Толиком ставили палатку на берегу. В Павлове мы сошли на берег и автобусом добрались до Горького.
      Этим же летом у нас была технологическая практика. Мы с Толиком Матвеевым и ещё несколько однокурсников попали на завод «Теплоход», что на Бору. В первый день после ознакомления, нам, практикантам, было предложено временно поработать на производстве и заработать деньги. Мы с Матвеевым согласились. На следующий день нас подвели к рабочему месту и объяснили задачу. Перед нами лежала стопка стальных листов, покрытых ржавчиной. Нам нужно было при помощи двух электрических шлифовальных машин зачистить от ржавчины все эти листы. Мы с энтузиазмом принялись за работу. Было даже интересно. А сейчас мне кажется, что над нами просто пошутили. Лето было дождливым. Но не постоянно дождливым, а просто среди солнечного дня набегала тучка, которая проливалась быстрым дождём, и снова продолжало сиять солнце. Вот мы с Матвеевым медленно передвигаем шлифмашины по поверхности листа, слыша только шум, исходящий от них. Вдруг набегает тучка. Мы срочно отключаем машины и скрываемся под навесом. Тучка прошла, подходим к своим листам, а они… опять ржавые. Так мы трудились дня три. Такое впечатление, что весь завод должен был из-за угла наблюдать за нашими стараниями и прыскать в кулак. Естественно, что трудовой договор мы расторгли, а проще говоря, перестали заниматься этой ерундой.
      Немного о вредных привычках. Про одну привычку говорил неоднократно, это употребление пива и других алкогольных напитков. Что было, то было… А ещё на третьем курсе потихоньку, помаленьку начал курить. Сначала «стрелял», а потом стало неудобно и стал покупать свои. Тогда довольно популярными были болгарские сигареты «Шипка» и «Солнце». Потом стали появляться болгарские сигареты с фильтром «Opal», «Tu-134», «Стюардеса», «Родопи», «Интер», «ВТ». Эти сигареты относились к «приличным», особенно «ВТ», и продавались по цене 30-35 копеек. Из наших «приличных» сигарет были «Столичные» по 60 копеек, «Ява», «Орбита», «Золотое руно». Потом добавились кубинские сигареты «Portagos», «Ligeros», ну эти на любителя, крепкие. И пошло, и пошло… Каких только сигарет не было… Приходилось курить и отечественные «Памир», «Приму», «Дымок», «Новость», папиросы «Север», «Беломорканал», «Любительские» и «Казбек». Короче, курил всё, что тлело… Неоднократно пытался бросить, но все попытки были недолгими. А лет в 60 бросил без проблем. Даже не бросил, а сам себе сказал, что обязательно закурю, как только сильно захочу. Вот с тех пор еще и не захотел. Предварительно я проанализировал, когда и по какому поводу закуриваю. И выяснил, что в подавляющем большинстве случаев я выполняю ритуал. Вышел из дому на работу – закурил, пришёл на работу – закурил, чайку или чего другого попил – закурил, перед обедом – закурил, после обеда – закурил, все пошли курить, и я пошёл курить и так далее. В большинстве перечисленных случаев курение не доставляет удовольствия, а скорее вызывает отвращение. Вот так и покончил с одной из вредных привычек. А теперь продолжу про студенческую жизнь.
      Ещё зимой 69 года на третьем курсе захотели летом поехать группой куда-нибудь на заработки. Дело в том, что в те времена студенческих строительных отрядов корфак почему-то в стройотряды не пускали. Инициативная группа связалась с крымским совхозом «Лаванда». Руководство совхоза пригласило нас в Крым, гарантируя проживание, питание и заработок.
      После практики поехали в Алушту. Добирались каждый сам по себе своим ходом. Женя Громов ехал из Ростова, где он навещал родителей, а мы с Матвеевым вдвоём ехали из Горького в плацкартном вагоне. В пути познакомились с двумя девчонками из горьковского театрального училища. В вагоне было жарко и душно, и мы коротали время в тамбуре при открытой двери.               
      В Симферополь прибыли поздно вечером. До утра слонялись по привокзальной территории, сидели на скамейке, дремали друг у друга, а может и у подруги, на плече. Утром распрощались с девчонками, сели в троллейбус и покатили. Дорога была хорошая с живописными пейзажами. Попросили водителя высадить нас у совхоза «Лаванда». Высадил. И показал направление нашего движения через дорогу и далее через густые заросли вниз по тропе. Курс был указан правильно. Через некоторое время оказались на площадке с тремя бараками, навесом с длинным столом под ним и туалетом типа «сортир» в сторонке. Это и было место нашего проживания.      
      Совхоз располагался километрах в десяти, не доезжая Алушты. Вся наша группа была уже в сборе. А кроме нашей группы, на сборе лаванды работали девушки и среди них три парня из харьковского экономического института. Все, кроме меня, Женьки Громова и Толика Матвеева, работали где-то в горах и собирали горную лаванду. Нас же определили на завод по производству лавандового масла. Это так просто называется, завод. На самом деле это были три больших ёмкости из нержавеющей стали диаметром и высотой приблизительно по 2,5 метра с герметичными крышками, которые размещались под навесом. Правильнее эти ёмкости назвать котлами, так как в них подавался перегретый пар. С одной стороны от котлов был деревянный настил на уровне крышек. А под настилом был пункт управления процессом. Наша работа заключалась в том, что мы загружали в эти ёмкости лаванду, которую привозили на тракторной тележке, утаптывали её ногами и закрывали крышки. Потом в них подавался пар, а снизу по трубкам вытекало лавандовое масло вместе с конденсатом. После завершения процесса мы открывали крышки, цепляли к котлам тросс, при помощи которого трактором эти котлы опрокидывались и варёное лавандовое сено высыпалось на землю. Запах варёной лаванды был тошнотворный.
      Ночью в горах было очень холодно и спать приходилось в шерстяном свитере, который я предусмотрительно взял с собой. С девчонками из Харькова мы быстро подружились, и даже начались романтические отношения, а их трое парней, комсорг, профорг и ещё какой-то «орг», держались обособленно. Вечерами разжигали костёр, пили сухое вино и пели песни под гитару. У меня тогда был неплохой голос. Однажды в наш «лавандовый» лагерь наведался мой друг со школьных времен Валера Мошков, отдыхавший в Алуште вместе со своим младшим братом и полноправно поучаствовал в наших посиделках у костра.               
      Совхозная кормёжка была так себе… Где-то через неделю работы решили подбить предварительные «бабки». Как говорится: посчитали-прослезились. Такими темпами наших заработков не хватит на обратный проезд.               
      Разведка, засланная непосредственно в Алушту, доложила, что Плодовощторг с удовольствием примет рабочих с предоставлением жилья в городе. Быстро собрались, попрощались с харьковчанками, обещали писать и спустились с гор в центр отдыха, досуга и развлечений. В Плодовощторге нас действительно приняли с распростёртыми объятиями и раскидали по овощебазам кого куда. Нас с Громовым и Матвеевым направили грузчиками в магазин «Овощи-фрукты» в районе под названием «Рабочий уголок», где находились фешенебельные пляжи и санатории. Поселили нас в комнате, которую сдавала бухгалтер плодовощторга. Вечером после заселения пошли гулять на набережную, где и слились с массами отдыхающих.
      На следующий день прибыли на место новой работы. Магазин был небольшой и в основном представлял из себя склад фруктов и овощей, а торговля велась на улице с наружного прилавка. Принял нас заведующий магазина в своём кабинете. Кабинет был тоже небольшой, но соответствовал своему назначению. Заведующим был солидный седовласый мужчина, похожий на крупного учёного или общественного деятеля. Как выяснилось позже, во время гражданской войны он участвовал в форсировании Сиваша. Заведующий объяснил нам наши обязанности и познакомил с личным составом. Который состоял из водителя грузовика ГАЗ-51 самых первых лет производства и нескольких девушек, практиканток из какого-то торгового училища Украины. Девчонок было четверо или пятеро. Одеты они были в синие халаты и тапочки на босу ногу. На головах косынки. Наши обязанности были просты, как… Раньше говорили: «простой, как трусы за рубль двадцать». В общем обязанности были простыми, а режим работы у нас был «день через день». Весь день работаем, а потом день отдыхаем. В течение дня нужно было разгружать машины с фруктами или овощами. С машины на весы, а с весов в штабель. А по утрам развозили по городу наших девушек-продавщиц с товаром, столом, стулом и весами. В машину через весы загружали всякого товара и отвозили на место торговли. Потом другую, третью и т.д. За день объезжали их и, при необходимости, подвозили закончившийся товар. А вечером всё в обратном порядке.               
      Интересно было присутствовать вечером при взвешивании остатков. Мы сгружали остатки на весы, потом с весов, а заведующий записывал. После этого что-то на что-то умножал, вычитал и, в зависимости от результатов, выдавал девушкам по несколько рублей со словом: «Заработала». Дело в том, что отдыхающие не обращали внимания ни на стрелку весов, ни на сумму и платили сколько скажет продавец. А девушки тоже не заморачивались с точностью взвешивания и вычислений, вот у них за день и набегали эти рубли.
      В первый рабочий день глаза наши разбежались от обилия яблок, винограда, персиков и других фруктов, которые штабелями стояли на складе. Озираясь, тайком брал из ящика персик похуже, съедал его, а косточку закапывал за складом. Так же поступали и мои друзья-коллеги. В обеденный перерыв все отправились на обед в соседнюю столовую. А мы были бедными и денег не имели. Заведующий, выходя из кабинета, поинтересовался почему мы не в столовой? Мы ответили, что жарко и есть не хочется. Тогда он вынул из кармана бумажник, достал оттуда три рубля, протянул нам и сказал: «Идите пообедайте. Наденьте на себя белые куртки и ступайте в такую-то столовую, где скажете, что вы из овощного магазина. Там вас покормят без очереди». Так всё и произошло. А на следующий день нам выдали аванс. В дальнейшем нас не только обслуживали вне очереди, но и в соседнем магазине иногда отпускали в долг молоко или кефир. А у девушек, торгующих мороженым у пляжа напротив, выменивали мороженое на фрукты. В конце рабочего дня, когда все, кроме нас уже разошлись, Заведующий спросил: «А где ваша сумка?».
      -Какая сумка? - удивились мы.
      -А в чём вы понесёте фрукты домой?
      -А можно?
      -Не можно, а нужно. Вы же сюда отдыхать приехали. Главное правило такое: нельзя забирать ящик. Ящики учитываются. А из ящика можно брать сколько хочешь. В следующий рабочий день без сумки вас к работе не допущу. А пока возьмите вот авоську.
      Вот это да! Попали живьём в рай! Следующий день провели на пляже, угощаясь персиками, виноградом, яблоками и т.п. А на следующее утро опять за работу. На наших продавщиц-практиканток внимания мы не обращали. Из них выделялась только одна девчушка тем, что разговаривала на каком-то западном украинском диалекте и звонко смеялась, видя, что мы её плохо понимаем. А ещё у неё была длинная русая коса.
      Так и работали - разгружали-загружали, получая удовольствие от физической нагрузки. А когда пошли груши, невольно обогатились. Груши были крупные, сочные и сладкие. Вечером подъехали на грузовичке к одной из наших торговых точек, и потихоньку начали загружать в кузов ящики. А девушка пока торгует. К ней очередь. Уселись на борта, сидим, ждём. Вдруг над бортом появляется мужская голова и просит набрать ему груш получше. Мы ему резонно отвечаем, что груши во всех ящиках одинаковые, что действительно было правдой, и что ему лучше купить их у продавщицы, пока она ещё работает. А он своё: «Наберите получше». Ну нам не жалко. Набрали подряд, что попалось. Голова скрылась, и мужчина встал в очередь для взвешивания и оплаты. Сидим, никого не трогаем. Вдруг опять появляется знакомая голова, но уже с рукой, в которой были деньги. Сумму не помню, но думаю, что один рубль или два. Когда подъехали за следующей девушкой, стали уже озираться в поисках любителей хороших груш. Такие нашлись! На следующей точке стали уже предлагать свои услуги по подбору хороших груш для транспортировки домой в средние и высокие широты. Ущерба Государству не нанесли, потому что все наши клиенты честно оплачивали груши у продавца.               
      Работая грузчиком в магазине, я, пожалуй, единственный раз в жизни чувствовал себя уважаемым человеком, причастным к клану работников советской торговли. Жизнь удалась и была прекрасна. Нас окружали пляжи, девушки, вино за 20 копеек стакан и фрукты. В свободные от работы дни мы шли на набережную, пили сухое вино, пели под гитару разные популярные песни. Ещё в совхозе «Лаванда» проявился мой, скажу скромно, неплохой голос. Вокруг собирались люди, некоторые подпевали нам, и получалось очень хорошо. Однажды к нам подошёл парень примерно нашего возраста, с цветным платочком на шее, стал хвалить наше пение и заказывать песни. Потом стал рассказывать, что он чех и родился в Варшаве, что очень любит Советский Союз. Мне показалось странным, что он, чех, родился в Варшаве, что вообще-то вполне возможно, и стал задавать ему «наводящие вопросы». Он стал путаться, а потом «раскололся» и рассказал, что он из Чебоксар. А потом сказал, что давно прикидывается чехом, и я единственный, кто его расколол. И подарил мне на память свой платок с национальными узорами, что был у него на шее. Этот платок ещё много лет хранился у меня.
      Как говорят в народе: Рыба ищет, где глубже и т.д. Однажды днём, возвращаясь с пляжа, увидели объявление о том, что требуются матросы на суда местных линий. Бесплатное жильё и форма предоставляются. В голове появились заманчивые картины, где я одетый в красивую морскую форму, мозолистыми руками отдаю швартовы, а многочисленные окружающие девушки с восхищением наблюдают, как я ловко управляюсь с толстым канатом, а на берегу машут платочками те, кому не досталось места на корабле.               
      Вероятно, похожие картины появились и в головах моих друзей. Тут же пошли по адресу, где нас ожидали морские путешествия. Это был небольшой дом на набережной, где выдавались в море пассажирские причалы. Внутри было прохладно и пустынно. Нашли нужную дверь, постучались и вошли в просторный кабинет, где за столом сидел мужчина. Когда мы сказали ему о своём намерении посвятить свою жизнь морю, он сильно обрадовался и предложил присесть на стоящие рядом стулья. Подтвердил, что и жильё, и форма, и хорошая зарплата гарантируются, и сказал, что матросы требуются по зарез до самого конца курортного сезона. А мы ответили, что матросами можем поработать только до конца августа, а в сентябре нам на учёбу. Радость покинула нашего собеседника, и он полностью потерял к нам интерес. Вот и всё. Корабли превратились в тыквы, а швартовы в деревянные ящики с яблоками, с которыми завтра придётся ловко обращаться…
      А вот, как говорится, еще был случай. Как-то в один из своих выходных дней мы прогуливались по вечерней набережной. Ходили, стояли, поглядывали на гуляющих же девушек. Хотелось чего-то такого… И придумали посетить совсем новый и популярный тогда ресторан под названием «Солнышко». Решили, пошли. Но не тут-то было. Нас туда не впустили по причине неправильной одежды. Как нынче говорится – на прошли дресс-код. Одеты мы были в шорты, а в шортах посещать рестораны не положено. Пришлось идти домой и переодеваться. Я переоделся в единственные свои брезентовые штаны, о которых рассказывал ранее. Вход в светлый и прекрасный мир ресторана был открыт. Но в самом ресторане мест не было и нам было предложено подняться на второй этаж на открытую веранду. Еще лучше! Прекрасный вид на ночной город, освежающий ветерок. Сейчас уже не помню, кто к кому подсел, но мы оказались за столиком с двумя девушками довольно непривлекательной наружности, но вполне респектабельно одетых.               
      Как я уже отмечал, юноши мы были, мягко говоря, не сильно состоятельными, а посему скромно заказали по салатику и по 100 г. водки. И начали «гулять». Сначала танцевали втроем «быстрые танцы», потом начали приглашать и наших соседок по столу. В конце концов пришло время расплаты, и тут оказалось, что у нас не хватает 1 рубля и 35 копеек. Тогда ничего не оставалось, как обратиться за материальной помощью к «нашим дамам» с обещанием вернуть долг завтра. Девушки не отказали в помощи, мы рассчитались. После этого сама собой родилась мысль продолжить отдых на природе. Вроде-бы ничего необычного, если не считать тог, что никто не знал, где эта «природа» находится. Барышни сказали, что им необходимо переодеться, взять кое-что и пригласить с собой одну свою подружку. Мы дошли до дома, где они проживали. Вскоре они вышли переодетыми, с суконными одеялами и подружкой, которая оказалась вполне симпатичной. И так мы тронулись в путь.   
      Шли в полной темноте куда-то в горы, пробирались через кусты и камни, в результате чего новая подружка развернулась и удалилась восвояси. В конце концов мы уткнулись в какой-то довольно крутой склон и решили, что цели мы достигли, что это и есть та самая вожделенная «природа». Откровенно говоря, к этому времени мы уже окончательно протрезвели, устали, и очень хотели спать. На ощупь в кромешной темноте расстелили одеяла и расположились на отдых. Становилось прохладно.   
      Долго ли, коротко ли длился отдых, но через некоторое время я заметил, что стало светлее. Стали видны деревья, а в промежутках между ними где-то внизу виднелось море свинцового цвета, незаметно переходящее в такого же цвета небо. Встал, огляделся и стал будить своих товарищей по отдыху на природе. Перед нами открылась удивительная картина. Склон, на котором мы расположились, был усыпан каким-то бытовым мусором, а не его вершине был виден высокий забор, вероятно какой-то воинской части, отходы деятельности которой выбрасывались через забор.
      Обратный путь проходил в тягостной тишине. Было удивительно, каким образом мы умудрились ночью пробраться к месту нашего отдыха. Спустившись с гор в город, договорились с девушками встретиться днём на набережной с целью возврата долга. Встреча произошла, 1р. 35 коп. были возвращены, но «продолжения курортного романа» не последовало.               
      Бесцельно пошли по набережной и стали свидетелями интересной сценки. Внимание привлёк мужчина в брюках, пиджаке и кепке. В обычном городе в средней полосе никто-бы на такое явление внимания не обратил. Но в городе, где поголовно все ходят в шортах, не заметить его было нельзя. Мы втроём стояли около лестницы, ведущей вниз на пляж. По этой же лестнице незнакомец спустился, снял с себя одежду аккуратно сложил её стопкой на песке и пошёл к морю. Через несколько минут подъехал УАЗик, из которого вышли двое в штатском и направились на пляж. В машине оставались двое пограничников с автоматами. Штатские дождались возвращения незнакомца, что-то сказали ему, проверили одежду и позволили ему одеться. Он направился вверх по лестнице, а штатские шли сзади. Всё это время какой-то подвыпивший чудак громко возмущался и ругал всякими словами тех двоих служивых людей за то, что они среди белого дня хватают ни в чем не повинных людей и не дают отдохнуть рабочему человеку. Его оттолкнули, задержанного посадили в машину и уехали. А минут через 5-10 к пляжу подкатил мотоцикл с коляской, куда быстро погрузили возмущающегося пьяненького мужичка и укатили в том же направлении, что и УАЗик. 
      Лето подходило к завершению. Скоро начало нового учебного года. Пора было прощаться с Крымом и магазином в «Рабочем уголке». Последний день пришли на работу, а тааам!.. Наши девушки (коллеги по работе в магазине) пришли попрощаться с заведующим и с нами. Впервые мы увидели их не в синих халатах и тапках, а в «гражданской» одежде, в туфельках, мини юбках, с причёсками. Очень даже симпатичные девушки. А самой красивой оказалась та самая барышня, которая говорила с нами на мало понятном нам украинском языке и смеялась, когда её не понимали и переспрашивали. Кроме всего прочего, её длинная русая коса превратилась в, модную тогда, высокую причёску. Да… Где были наши глаза?.. Повздыхали, попрощались, договорились встретиться здесь же в следующем году…
      На следующий день, на который заранее были уже куплены билеты домой, пошли в контору за расчётом. А там мне (почему-то только мне) и говорят, что произошла ошибка при расчёте нашей группы, и мне деньги не выдадут, пока не вернут ошибочно выданную сумму. Вот и привет! А все, кроме нас с Матвеевым и Громовым, уехали на вокзал в Симферополь. Делать нечего. Всё равно нужно уезжать. Решили рассказать остальным об этом случае, что бы все скинулись и возместили мне не выданную сумму. Я же постеснялся говорить об этом, друзья мои тоже ничего никому не сказали. Так я ничего и не получил. Зато побывал в Крыму.
      Здесь придётся вернуться к моей любимой девушке Лене. В процессе воспоминаний я начертил временную ось с 1966 до 73 года помесячно, где отметил точно известные по времени события. Затем нанёс события, которые вспомнились после отметки точно известных. После этого вычислил ещё некоторые события и тоже нанёс их на временную ось. Вот сейчас смотрю на неё и что-то на Лену не остаётся места, а казалось, что мы дружили очень долго.               
      Буду пытаться вспоминать или предполагать… Такое впечатление, что в конце третьего курса в 1969 году и всё лето мы с ней не общались, там были парус, практика и работа в Алуште, но я каким-то образом узнал, что у неё появился парень, который зовёт её замуж. Ни от кого, кроме неё самой я об этом узнать не мог. Значит, всё-таки, встречались, вероятно в конце августа после моего возвращения из Алушты или в самом начале сентября. А тут закрутилось... Как раз в это время у Серёги Прытина была своя однокомнатная квартира…               
      Одно яркое воспоминание. Как-то были мы с Валерой в гостях у Любы, про которую я упоминал выше, где употребляли алкогольные напитки и среди закусок присутствовали закуски с содержанием чеснока. А жила Люба чуть дальше, чем Лена. То есть мой путь домой пролегал мимо дома Лены. Возвращались мы с Валерой Мошковым. Проходя мимо, я решил нанести визит к бывшей любимой девушке и попрощаться на век. Позвонил. Открыла Лена, удивилась. Я прошёл в комнату и краем глаза заметил парня в кухне у окна. Отец Лены увидел меня и, вероятно, почувствовал аромат алкоголя с чесноком, исходящий от меня и сказал: «Да. Ничего себе». Наверное, был рад, что другой жених, а не я, находится на кухне. Я уж не помню, что буровил, но пожелал всего наилучшего с новым парнем и удалился.
      Примерно в это время впервые услышал песню «Ланка», которая полностью выражала моё отношение к случившемуся ещё не один год. Песню я эту выучил и с чувством исполнял под гитару. Аккомпанировал Матвеев Анатолий.
      Начался четвёртый курс, гораздо более сложный, чем три предыдущих. Основной компанией были Прытин, Мошков, Люба, Ольга. Не на долго добавился Вадик Шелейковский. Вино, пиво, карты, Высоцкий.
      Запомнился новогодний вечер 1970 года в общежитии. После употребления алкоголя, пошли в зал, где стояла ёлка и студенчество пыталось танцевать под плохо работающий магнитофон. Среди моих общежитских друзей были люди, умеющие играть на разных музыкальных инструментах. Магнитофон выводил танцующих из себя своими перебоями. Стихийно образовалась инициативная группа, которая знала где были заперты музыкальные инструменты, которые можно использовать на празднике. Спустились куда-то в подвал, взломали какую-то дверь, достали инструменты и потащили их к ёлке. Импровизированный оркестр был встречен радостными возгласами. Меня приняли в ансамбль ударником, и я стучал по барабанам и тарелкам, стараясь попасть в такт. Было очень весело.
      На четвёртом курсе за какие-то заслуги меня избрали или «ввели», не помню, как там у них было, в состав комсомольского бюро факультета. Комсомольской активностью я не отличался, вёл не очень примерный образ жизни, но учился неплохо. Оценки «удовлетворительно» были в основном по таким дисциплинам, как марксистско-ленинская философия, основы научного коммунизма, политэкономия, а остальные «хорошо» и «отлично». Тогда бытовала такая шутка: «Чем мат отличается от диамата? Мат - это то, что все знают, но делают вид, что не знают. А диамат - это то, что никто не знает, но делает вид, что знает».               
      Короче, ввели. Я поприсутствовал на двух заседаниях бюро. На первом меня познакомили с членами бюро, а на втором уже вывели из состава. Оказался я диссидентом. Председателем был студент первого курса с горящими глазами. Он отслужил в армии, вступил там в партию и теперь «рыл копытом землю», обеспечивая себе дальнейшую карьеру.      
      На первом заседании решались вопросы: решение проблемы подписки студентов на комсомольские печатные издания, организация культурно-массовой работы и поручения. Я высказался по всем вопросам. По первому вопросу высказал удивление по поводу слова «проблема», в том смысле, что никакой проблемы подписки быть не может. Если хочет студент подписаться, то подпишется, а нет, то и суда нет. Тем более, что у дверей общежития стоит киоск «Союзпечать», где можно купить интересующую газеты. В ответ было сказано, что мы, комсомольцы, должны поддерживать материально комсомольские издания. На что я ответил, что если в этих печатных изданиях печатать интересные материалы, то и заставлять никого не надо будет.               
      По второму вопросу ответственная за культурно-массовую работу посетовала, что для какой-то нудной, на мой взгляд, лекции выделена слишком маленькая аудитория, нужно бы побольше. Я и тут вставил своё слово, сказав, что, если не смогут наловить студентов, то и эта аудитория будет велика для такой лекции, что вызвало сильное возмущение «ответственной», и она сказала, что я ничего не понимаю в культуре. Последним вопросом было поручение мне возглавить шефскую работу. И первым заданием было организовать студентов на вкапывание столба в садике Свердлова к масленице, что бы мужики лазили по нему за призами. Как же я смогу так организовать студентов? Мне посоветовали отлавливать комсомольцев после окончания занятий. Конечно, никого я отлавливать не стал, и меня вывели из состава «политбюро». А был шанс устроить себе в дальнейшем достойную жизнь функционера.
      В начале четвёртого курса, где-то в сентябре, произошла случайная встреча с Леной. Не уверен, что это было случайно, потому что от автобусной остановки на площади Минина наши пути расходились в разные стороны, тем более, что мы уже не ездили вместе. Но, как бы то не было, мы с ней оказались в моём институте. Поднялись на второй этаж и зашли в свободную аудиторию. Она рассказала, что вышла замуж за того самого парня, и её фамилия теперь Бродская. Откровенно рассказала, что ещё при мне отдалась ему, утешая после смерти его отца. Рассказала, что любовником у неё был известный горьковский актёр.               
      После нашей последней встречи она повзрослела и не была уже той боевой девчонкой, в ней появилась элегантность и какая-то независимость в манере общения и, может быть даже некоторое превосходство. Она стала привлекательной и… желанной… Судя по тому, что она пришла ко мне в институт, что никогда не бывало раньше, у неё, вероятно, еще оставались какие-то фантомные тёплые чувства ко мне, а может даже и... надежда на ответ с моей стороны. А я чувствовал себя простым студентом, ощущал какую-то обиду и понимал, что всё безвозвратно ушло... Должно уйти... Так мы окончательно расстались, но как позже выяснилось, это была ещё не последняя встреча. И в этот раз мои чувства отразились в песне. Это была песня «Я люблю» в неизвестном мне тогда исполнении. Позже я услышал её в исполнении Татьяны и Сергея Никитиных, но больше понравилось исполнение Игоря Демарина. Всякий раз, когда слышу эту песню, подкатывает комок к горлу... Ладно, закончу эту тему и расскажу до конца. Следующий раз опять мы с ней встретились случайно. Это было уже в году 1972 осенью после моей службы на Северном флоте. Мы с Валерой, употребив алкогольные напитки, шли по Краснофлотской мимо его строительного института, а может он и заходил туда по своим делам. Там же на Краснофлотской и встретили Лену Бродскую. Они с мужем снимали комнату в доме на этой улице. Вот, собственно и всё, что я помню об этом случае. Но и это ещё не всё.               
      Однажды летом, вероятно в 1975 г., в выходной день мы с женой находились дома. С улицы зашла моя мать и попросила меня выйти. Я вышел и с удивлением увидел Лену. Она приехала в Горький из Гродно, где жила с сыном и родителями, (с мужем она разошлась) на традиционную встречу выпускников и спросила не может ли она умыкнуть меня сегодня из семьи. Я сказал, что это невозможно, дома были мои жена и сын. Какие могут быть встречи? Тогда она ушла, сказав, что после завтра улетает домой. Счастливого пути. А через день я не выдержал и с работы поехал в аэропорт на такси заняв деньги у коллеги. Вероятно, в этот день видок у меня был настолько необычным, что начальник сектора подписал мне увольнительную даже не спросив причины, моего срочного ухода с работы.               
      Приехал в аэропорт. Уже была объявлена посадка на самолёт. Мы встретились и тут же попрощались... Теперь уже насовсем. Уж не буду описывать процесс встречи и расставания... Я вышел на балкон аэровокзала. Видел, как она вошла в самолёт, и еще долго стоял и смотрел вслед удаляющемуся самолёту, пока он не скрылся из вида... Я представлял, что она смотрит в иллюминатор и тоже видит меня... Лену провожала её подруга, которая нашла меня на балконе, сказала, что Лена просила сказать, что любит меня. После этих слов девушка всхлипнула, заплакала и быстро ушла. Было ощущение того, что закончился окончательно один этап моей жизни, и я навсегда потерял в общем-то дорогого мне человека... Как в песне: "Для кого-то лётная погода..." Я еще несколько дней был под впечатлением этой встречи-расставания. Это я так сдержанно изложил последнюю встречу с Леной и день окончательного расставания... На самом деле это был тяжелый день и несколько последующих дней...
      А пока шёл 1970 год и заканчивался четвёртый курс. Здесь количество событий резко сокращается, жизнь становится спокойнее или, может, просто память подводит. Я уже говорил, что в сороковом автобусе регулярно ездили на работу и учёбу одни и те же люди, и многих уже знал в лицо. Я давно уже заметил блондинку небольшого роста с непреступным выражением симпатичного лица. Выходила она, как и я на площади Минина. Изредка видел её и на обратном пути. Как-то в конце апреля 1970 года, прогуливались с Матвеевым по площади мимо памятника Минину, и я увидел, что впереди нас «плывут» две девушки, одна из которых та самая блондинка из автобуса. Дальше, как обычно: «Девушки, а девушки…». Короче, познакомились. Мою прекрасную незнакомку звали Галя, а её подругу Люда. Галя работала здесь рядом в «Сантехпроекте». Потом, в ближайший день я её опять встретил утром перед работой и увлёк её на откос, где она прогуляла работу, а я учёбу. Вскоре мы договорились праздновать 1 мая в общежитии ГИИВТа.               
      К этому времени у меня появился элегантный светло серый костюм, который, как выяснилось гораздо позже, окончательно пленил Галино сердце. Вечером 1 мая мы с Валерой Мошковым встретили подружек напротив драмтеатра и сопроводили в общежитие. А дальше опять «тут помню, а тут не помню». Помню, что на следующий день мы совершили коллективное «турне» на ОМике по Волге до Бора и обратно. Была удивительно скучная поездка. С тех пор мы с Галей стали регулярно встречаться. Жила она на 52 квартале Автозаводского района в трёхэтажном доме, так называемой «народной стройки». Я приходил к ней домой, познакомился с родителями. Они оба работали на Автозаводе. Кем работала мать, так и не знаю, а отец работал фрезеровщиком.
      К этому времени из армии уже вернулся Владимир Кожекин. Теперь мы время от времени встречались в составе Мошкова, Кожекина, Прытина, меня с Галей. Иногда примыкала к нам Галина подруга Люда, а также переменные девушки моих друзей. Встречи проходили у Кожекина, как у владельца отдельной комнаты, иногда у меня дома, иногда у Мошкова. Однажды Валера познакомился с солдатиком из части, которая располагалась около аэропорта. Солдатик был родом из Львова и очень нуждался в «крыше», где мог бы иногда проводить время. Он был принят в нашу компанию и научил делать коктейли из водки, вина и какого-нибудь сиропа. Вот эти коктейли мы и пили, собираясь дома у Кожекина.
      Тем временем подкралось лето 1970 года. Примечательно оно было «технологической судоремонтной» практикой в затоне «40 лет Октября», что на Волге ниже Бора. Но в это же время нам с Матвеевым предложили поучаствовать в «Первенстве ВУЗов Морского и Речного флота» на яхте класса «Дракон» в Одессе. От такого предложения не отказываются. От «Водника» было направлено письмо в деканат с просьбой отпустить нас с практики на эти соревнования. А Сиротина Галина Николаевна, наш декан, наложила на это письмо... отрицательную резолюцию, и Одесса могла пролететь над нами, как фанера... Тогда мы решили рискнуть, и уехали без благословения деканата, думая, что никто этого не заметит. Кто там в этом затоне знал нас?.. Как видно, детство ещё не закончилось.               
      В Одессе неплохо провели время. Жили в общежитии одесской мореходки, вечерами гуляли по Дерибасовской с гитарой. Однажды поздним вечером возвращались с гуляния и были остановлены группой парней, которые вежливо попросили отдать струны с гитары. Струны тогда были в дефиците. Естественно, их желание не совпадало с нашим. Началось препирательство с нашей стороны и угрозы с их стороны. Подробности уже не помню, но разошлись мирно. Парни поиграли на нашей гитаре, спели песню «О чем плачут гитары», исполняемую тогда молдавским ансамблем «Норок», слова которой мы с Анатолием тут же и выучили. Одесситы юмарной народ…
      Главным для нас и «Водника» было участие в парусной регате. Наш экипаж поехал туда без своей яхты. Руководство договорилось, что на месте нам дадут какого-нибудь «Дракона». Не обманули. Но яхта была в таком состоянии, что главной нашей задачей была «борьба за живучесть». Не утонули, и то хорошо. А в сентябре пришла расплата. Практику нам не зачли... Необходимо было её пройти, иначе кранты... Уже не помню, как, но как-то это утрясли с руководством предприятия и, как видите, продолжили обучение.
      Пятый, выпускной курс, это 1971 год, ничем, кроме таких эпохальных событий, как преддипломная практика, защита и распределение, ничем больше не вспоминается. А ещё в этом году на экраны страны вышел испанский художественный фильм «Пусть говорят» с замечательными песнями в исполнении испанского же певца Рафаэля. Женское население Советского Союза посмотрело этот фильм не менее десяти раз.
      А пока ничего не происходит, расскажу укрупненно о своём занятии парусным спортом. Тему эту я уже частично затрагивал. Парусом начал заниматься в 1969 году и закончил в 1977 с перерывом на один сезон, когда проходил службу на Краснознамённом Северном Флоте. Начинал гоняться на национальном швертботе класса «М», продолжил на олимпийском классе «Летучий голландец» («ЛГ» или ещё «FD»), и закончил олимпийским классом «470».
      На «эмке» рулевым был Гера Шальнов, а после того, как он «завязал» с парусом, на «ЛГ» и «470» гонялись вдвоём с Матвеевым. Он был рулевым. Принимали участие в городских соревнованиях: открытие сезона, первенство города, на приз газеты «Горьковский рабочий», закрытие сезона. Регулярно участвовали в областной регате на Горьковском море, в первенствах ДСО «Водник» и в Первенстве Поволжья. Гонялись в Тольятти, в Ленинграде, в Одессе, в Туапсе. Даже однажды были удостоены упоминанию в газетной статье «Яхты на Балтике», где заняли седьмое место. За всё время три раза переворачивались или, как говорят яхтсмены, «килялись». Два раза это происходило в Тольятти на Куйбышевском водохранилище, и один раз в Туапсе на Чёрном море, где в отношении нас даже проводилась спасательная операция. Когда учился в институте, поездки на регаты совпадали с каникулами, кроме одного, описанного выше случая. А когда работал, то с работы отпускали на соревнования по официальному письму от соответствующей спортивной организации или использовал очередной отпуск. За этот парусный период я так привык к тому, что отпуск всегда проходил под парусом и на выезде, что после завершения «спортивной карьеры» не любил лето, потому что не знал, чем заняться. Надо сказать, что кроме величайшего удовольствия, парусный спорт привил и практические навыки, которые пригодились и в обыденной жизни. Приходилось самостоятельно выполнять разнообразные работы для обеспечения рабочего состояния яхты. Приходилось штопать паруса, ремонтировать корпус, выполнять такелажные работы и т. д. и т. п. А однажды я даже самостоятельно за два вечера сшил себе «непромоканец». Купил в аптеке детскую клеёнку оранжевого цвета, раскроил, сшил на швейной машинке и загерметизировал все швы. Как я это сделал? До сих пор не могу понять. Всё делалось без выкроек, «по понятиям». В результате получился довольно приличный костюм, состоящий из штанов с «помочами» и куртки с молнией и капюшоном. А вообще-то такая одежда не совсем заслуженно называется «непромоканец», потому что в нём всё равно становишься мокрым от конденсирующегося внутри пота, зато снаружи не поступает холодная забортная вода.

      Одной, из основной, вех пятого курса была преддипломная практика. После зимних каникул распределялись темы дипломных проектов. Распределение было свободным и по желанию. Каждый выбирал себе проект по собственным понятиям. Я выбирал по месту преддипломной практики. Очень мне в Ленинград хотелось съездить «на халяву». Когда ещё побываешь? При этом мне достался проект «Рейдовый ледокол-буксир с гидропередачей мощности на винт». Толику Матвееву практика выдалась тоже в Ленинграде. Из парней туда поехали ещё Толик Сорокин и Костя Кириченко.   
      Перед отъездом в Питер я встретился со своей любимой девушкой Галей, и она мне передала целый, но небольшой, список того, что мне необходимо было привезти из Ленинграда. Тогда, это вам не сейчас. Всё нужно было доставать. Список состоял из трёх пунктов: 1.Чёрные лаковые туфли 36 размера. 2.Чёрная лаковая сумочка. 3. Куртка красивая импортная. Девочка она честная, дала мне денег на все эти покупки.               
      Моя зимняя одежда на тот момент состояла из меховой шапки и овчинного тулупа, который мне купили на «барахолке» курсе, этак, на третьем или четвёртом, рублей за 120.            
      Итак, уезжали мы в «колыбель Революции» поездом, а погода в том феврале стояла очень тёплая. Но мы-то одевались «по сезону», для февраля. А когда прибыли в Ленинград, то увидели, что народ ходит в лёгких плащах. Но была ещё надежда на февраль. Поселили нас в студенческом общежитии Ленинградского института водного транспорта (ЛИВТ), что на площади Стачек. Это общежитие запомнилось тем, что было совершенно пустынным. Казалось, что кроме нас четверых, никого больше в здании не было. Зато поздно вечером, почти ночью, началось движение. Народ ходил на кухню и обратно с громадными сковородами, диаметром около полуметра, в которых жарили картошку, и с ведёрными чайниками. Где только такие брали? Но вскоре у нас тоже появилась такая сковорода, и мы влились в этот ночной поток и жарили картошку. Через дорогу от общежития был продовольственный магазин, где мы затаривались всем самым необходимым на вечер.               
      После приезда каждый сходил на предприятие, где должна проходить практика. Я даже не запомнил названия этого конструкторского бюро. Там сказали, что можно заказать всю конструкторскую документацию по прототипу дипломного проекта. Я и заказал. Стыдно сказать, что больше я туда не ходил. Пусть меня лишат диплома… Главным для меня было выполнение покупок по списку любимой девушки. Невестой она тогда ещё не была. Скоро сказка сказывается… А ни туфель, ни сумочки, ни куртки в магазинах не было. То есть туфли были, но не тех размеров. Где я только не был… Был во всех универмагах, да по несколько раз. Меня уже стали узнавать. И не мудрено. На дворе тепло, а я в овчинном тулупе и с шапкой под мышкой. В одном из магазинов продавщица посоветовала купить сумочку бежевого цвета из натуральной кожи египетского производства, раз уж нет чёрных лаковых. Я согласился. Один пункт выполнил. На куртку набрёл случайно. Это была финская стёганная спортивная куртка со всякими карманами и кармашками на молниях яркого желтого цвета. Краше я не видывал. И была она в единственном экземпляре и нужного размера. Со временем мне и с туфлями подфартило. Захожу как-то в очередной раз в обувной отдел N-ского универмага, а там толпа женщин, как в автобусе. А я стою среди них в своём тулупе и с шапкой под мышкой (повторился для яркости восприятия). Продавщица, увидев меня, помахала мне рукой и попросила женщин пропустить меня к прилавку, потому что я не буду мерять. Показала мне туфли чёрные, лаковые и 36 размера. «Платите в кассу». Всё! Главная задача выполнена!               
      Ну, это я так рассказываю, что беспрерывно ходил по магазинам. На самом деле была и культурная программа. Ходили и в Эрмитаж, и в артиллерийский, и в Военно-морской музеи, и в Кунсткамеру, и в Петропавловку, и в другие памятные места. Однажды мы с Матвеевым увидели афишу с крупной надписью: «Ансамбль Дружба. Эдита Пьеха». Во, повезло! Купили билеты, нафуфырились по возможности и отправились на концерт. Пришли в зал. Заняли места. Ждём. Раскрылся занавес, а там… оркестр. У соседей попросили программу и выяснилось, что в первой части концерта мы прослушаем произведения современных композиторов, а во втором отделении будет Пьеха. Ну, ладно… Стерпится - слюбится. Стали слушать современных композиторов. «Уплочено».               
      Правду говорят, что в любом явлении можно увидеть что-то интересное. А может это не говорят, а может это я придумал? Не важно. Мы с Толиком обратили внимание на двух музыкантов в самом верхнем заднем ряду. У одного из них в руках были «тарелки», а перед другим стояли большие барабаны – литавры. В процессе исполнения музыкального произведения современных композиторов они мирно беседовали, травили анекдоты и весело смеялись. Зрители, естественно, этого не слышали. Потом один своими тарелками «Дзззыыынь», а второй на литаврах «Дын-дын-дын-дын-дын». И опять непринужденно продолжают беседовать, не обращая внимания на окружающую обстановку. Профессионалы! Долго мы выдержать современных композиторов не могли и вышли в фойе подышать. Второе отделение длилось ровно три песни в исполнении Эдиты Пьехи. Когда бы ещё смогли послушать произведения современных композиторов?
      Заказанная конструкторская документация без обмана была прислана в институт. Началась разработка дипломного проекта. Дипломным проектом я занимался в «дипломке», в институте. Руководителем моего диплома был красивый молодой мужчина Чижов Александр Михайлович. Вдаваться в подробности я не буду, тем более, что ничего интересного не происходило.               
      Мы с Толиком Матвеевым наладили ходить в обкомовскую столовую в Кремле, а потом закрепились в исполкомовской. Работники обкома и исполкома обедали в своё время, а потом открывался свободный доступ для «простолюдинов». Готовили там хорошо. С городской столовой не сравнить. Нам больше понравилась исполкомовская столовая. Когда мы стали постоянными клиентами, нас, двух молодых парней, заметили барышни на раздатке. Приберегали для нас жареную картошку, окрошку, которые заканчивались в первую очередь. Иногда закапывали в гарнир лишний бифштекс, который не замечался на кассе. А чай там наливался не из бака, а из заварного чайника. Это было необычно для общепита.
      Защита диплома прошла, как сон. Из всего помню только вопрос: «Где у Вашего судна выхлопная труба?». Две выхлопные трубы были встроены в конструкцию ходовой рубки и не выделялись. Когда я показал, где эти трубы, прозвучала реплика: «Странно… Трубы, и не видно…».
      После защиты было торжественное вручение дипломов и банкет по этому поводу в одной из аудиторий. Говорили речи, фотографировались. Там единственный раз попробовал пить шампанское «из горла». Незабываемые впечатления.
      Банкет по поводу окончания института проходил в ресторане «Нижегордский», а перед этим мы с Матвеевым пошли на реку и катались на яхте. Потом пешком поднимались от водной станции до ресторана. Банкет мне не запомнился и показался крайне скучным.
      А потом было самое интересное. Распределение. У нас с Матвеевым была только одна задача: остаться в Горьком для занятия парусным спортом. В нашей парусной секции были ребята, занимающие руководящие посты в ЦКБ по СПК. И мы договорились. Что от ЦКБ будет направлено письмо в комиссию с просьбой направить на работу туда нас с Матвеевым и ещё несколько человек.               
      Письмо было рассмотрено. Нас с Толиком вычеркнули и заменили на беременных женщин и других, более достойных. Пришлось нам выбирать рабочие места в пределах всего Советского Союза. Средний балл у меня был неплохой, и я, после изучения Советской энциклопедии, выбрал судоремонтный завод в городе Череповце. Должность инженер-конструктор. Толик поехал в Саратов.
      Я уж не помню «до того» или «после того», я сделал предложение своей любимой девушке выйти за меня замуж. Здесь я опять хочу вернуться к моему Ангелу-хранителю. Пришёл я в гости к девушке Гале. Сидим, беседуем. Её мать здесь же. Вдруг ни с того, ни с сего я обращаюсь к Александре Григорьевне и спрашиваю, не будет ли она против, если я возьму в жены её дочь Галю. Для меня самого это было неожиданно, а для Галины - тем более. Мы никогда об этом не говорили. Естественно, ответ был положительным. Вскоре подали заявление в ЗАГС. Свадьба была назначена на вторник 3 августа 1971 года. Дальше был обычный ритуал знакомства родителей и обсуждения организации свадьбы.               
      Прибыть на место работы я должен до 1 сентября. Значит впереди свободное время до 3 августа, до бракосочетания. Это время решили провести где-нибудь на природе. Откуда-то появилась информация, что есть такая речка по названию Нёмда, которая впадает в Горьковское море в районе древнего города Юрьевца. Что места там живописные, богатые рыбой, ягодами и грибами. Да и народу там почти не бывает. А название этому месту «Боровушки».               
      Самое логичное решение - это отправиться туда на яхте. Вернее, на двух яхтах. Одна яхта наша, а вторая, тоже класса «М», под управлением Наташи Серовой и её матроса Гали. Фамилию этой Гали не помню, а может и не знал никогда. Была она барышней крупной и высокой. На яхтах шли всего девять человек, а ещё четверо наших друзей, Мошков и Кожекин с двумя барышнями, Людой и Надей, добирались теплоходом. В экипажах яхт были Гера Шальнов с новой женой, я с будущей женой Галей, Матвеев Толик с невестой Ирой Клюквиной, Наташа, её матрос Галя и Сергей Прытин. У Сергея сестра Лена работала в аптеке, и он раздобыл 1 литр настойки боярышника. Гера заручился письмом от Пароходства, которое призывало всех речных тружеников всячески содействовать нам в нашем путешествии. Это письмо помогло нам приобрести все необходимые продукты питания на базе снабжения речфлота, и беспрепятственно пройти Городецкие шлюзы.
      Рано утром оба наших экипажа собрались у дебаркадера водной станции, которая располагалась между Молитовским и Канавинским мостами на правом берегу Оки. Спустили яхты на воду, погрузили в них все наши пожитки и тронулись вниз по Оке до Стрелки, где повернули на Волгу и пошли вверх против течения. Погода стояла, мягко говоря, хреновая. Небо было закрыто серыми низкими облаками, всё вокруг было серое, и постоянно моросил нудный и «укрывистый» дождь. Одно грело душу и тело, это наличие сухой одежды в рюкзаке. Хорошо, хоть ветер был такой, что шли без лавировки.               
      Так без шуток и прибауток, мокрые и уставшие от длительного сидения, к вечеру прибыли на первую ночёвку напротив Городца. Кое-как поели, поставили палатки и завалились спать. На следующее утро собрались и подошли к первому шлюзу. Гера с письмом от Пароходства сходил к соответствующему начальнику и попросил нас прошлюзовать. Не знаю, как обстоит дело сейчас, а тогда шлюзовать маломерные суда без сопровождения «настоящего» судна не разрешалось. Велели ждать попутного судна. Вскоре мимо нас в шлюз проскочил буксир и начал швартоваться, но через несколько минут он вышел из шлюза кормой вперёд и взял наши яхты на буксир. Зашли в шлюз, ворота закрылись. А было ещё одно правило, экипажам маломерных судов не разрешалось находиться на своём судне во время шлюзования. Вот и нам было велено перейти на борт сопровождающего нас буксира. А яхту оставит без присмотра нельзя, вода в шлюзе бурлит и яхту может разбить о стены шлюза или об корпус буксира. Мы тайком оставили в яхтах по одному человеку, а остальные ушли. Диспетчеру-то не видно сверху, что там на яхтах творится, а экипаж буксира не выдал. Так и прошли оба шлюза.               
      Дальше дела пошли поживее. Дождь почти закончился, а ход лодок увеличился. Стало немного веселее. Вообще-то, само передвижение на яхте в составе 4-5 человек, не представляет ничего интересного для описания. Шли себе и шли… К вечеру пристали к берегу, поставили большую палатку, была у нас такая, кажется 8-местная, поставили две обычные. Развели костёр, приготовили ужин, любимые всеми макароны с тушенкой, и собрались в большой палатке.               
      Чем хорошо путешествовать на яхте, так это тем, что она, как грузовик, и в неё можно загрузить массу хороших и полезных вещей. Так, что у нас были не только макароны, но и свежие огурчики, помидорчики, всякая зелень и настойка боярышника, которая по вкусу не уступает коньяку, а уж полезная какая! Но по чуть-чуть… Было и электрическое освещение. Короче всё было очень вкусно. После ужина в таком уюте пели песни под гитару, которую взял с собой Матвеев. Было так хорошо, аж мурашки по коже…
   
      На следующий день погода улучшилась. По небу ещё неслись тучки, но дождя уже не было, всё чаще сквозь тучи проблескивало солнце. Члены экипажей начали постепенно снимать с себя лишнюю одежду. Ветер посвежел и яхты летели, легко разрезая воду форштевнями. К устью Нёмды подошли уже при совсем ясной погоде. Сама по себе Нёмда речка небольшая, но искусственное море расширило её устье, образовав островки и протоки между ними, что придавало еще больше живописности её берегам и ей самой. Километрах в 15 по Нёмде вверх от начала устья на левом берегу реки есть такое удобное для отдыха место, которое называют Боровушки. Здесь река делает резкий изгиб, где меняет направление своего течения с восточного на южное. На Боровушках есть небольшой песчаный пляж, переходящий в крутой берег около двух метров высотой. Дальше идёт совершенно дикий лес, который километров через десять заканчивается берегом реки Унжа. По виду берега можно предположить, что место это довольно популярное среди туристов, но без следов «культурного слоя», хотя некоторая инфраструктура в виде стола, скамеек и места для костра имелась.
      Все вместе весело-весело разгрузили яхты, поставили палатки и стали отдыхать. На следующий день в песок нашего пляжа ткнулся форштевнем небольшой пассажирский теплоход местных линий. Два матроса установили трап с борта на берег и аккуратно, под руки, спустили на песок четверых наших друзей, которые по плану добрались сюда «своим ходом». Матросы подняли трап и теплоход продолжил свой рейс.
         
      Отдых состоял в купании и загорании, в катаниях на яхтах, сбором черники, земляники и грибов, которые произрастали кругом в больших количествах. Однажды решили устроить парусные гонки до деревни Лубяны, что расположена в 6-7 километрах вниз по течению и обратно. Возник вопрос, как отметить прибытие лодки к промежуточному финишу в Лубянах. Многоопытный Гера Шальнов, наш капитан, предложил одному матросу яхты добежать до магазина и купить там бутылку водки. В результате совместим приятное с полезным, то есть отметимся в Лубянах и получим приз победителям в виде двух бутылок спиртного напитка. Так и порешили.
      Конкурировали мы с Толиком Матвеевым. Не буду ломать голову, вспоминая, кто был в экипажах, тем более, что это совершенно бесполезное дело. Сейчас не об этом. Стартовали с места по команде с берега и погнали вперёд к заветному магазину. Не буду описывать, а, вернее, сочинять подробности в виде лавировки, бейдвиндов, бакштагов и тому подобного. Моя лодка пришла первой, и матрос, не дожидаясь, пока корпус яхты коснётся берега, ласточкой перемахнул на берег и, вздымая пыль, скрылся из вида. Минут через десять, да кто сейчас вспомнит, через сколько, матрос с озабоченным лицом и бутылкой водки в руке прибыл на борт, и мы отчалили восвояси.               
      Озабоченность его лица была вызвана тем, что магазин уже закрывался, но он, догадливый, попросил продавщицу немного подождать, сказав, что у нас проходят соревнование и другой человек вот-вот прибежит. Ну ладно, поехали обратно и встретили соперников. Без приключений прибыли на Боровушки и стали ожидать вторую яхту. Вскоре яхта подошла и ткнулась в мягкий песок пляжа. На берег сошли наши соперники с несколько удивленными лицами. Их матрос, бегавший в магазин, рассказал удивительную историю: «Спрыгнул я на берег и побежал по улице. Смотрю, около магазина с двух сторон стоят люди и кричат: «Гляди, гляди! Спортсмен! Давай, давай! Жми!», а на крыльце стоит продавщица и протягивает мне бутылку. Я ей деньги, она мне бутылку, и я побежал обратно. Чудеса какие-то!». Но мой матрос развеял это чудо в пух и прах, рассказом о своей договоренности с продавщицей. Водку выпили перед ужином всей компанией, после чего была культурная программа в виде пения разных популярных песен у костра под гитару.               
               
      Обратно шли на яхтах всей компанией, только крупная Галя, матрос с яхты Наташи Серовой, уехала раньше. Обратно шли хорошо и быстро, ясная погода с хорошим ветерком способствовали приятному путешествию. Одну остановку сделали около Сокольского. Там мы приготовили полноценный обед и отдохнули, а потом двинулись дальше. На ночёвку остановились в заливе, не доходя километров двадцать до Городецких шлюзов, а в первой половине следующего дня были уже около шлюзов, где несколько часов простояли в ожидании шлюзования.
      Ждали попутного теплохода. К концу дня обе яхты ткнулись форштевнями в песок у нашей водной станции. Разгрузили яхты и сфотографировались на фоне значительной груды вещей, которые сопровождали нас в нашем путешествии. Здесь с некоторыми участниками этого похода, с половиной из них, жизненные пути расходились на совсем. Только фотографии сохранили образы Геры Шальнова и его жены, Наташи Серовой, двух девушек Люды и Нади, Иры Клюквиной, которой именно на этом фото и нет, но есть на других фотографиях. С Матвеевым нас судьба разведёт года на полтора.
    
      Здесь возьму на себя смелость утверждать, что детство закончилось…  Наверное…
      Начиналась другая жизнь с другими интересами, заботами и стремлениями.