Жизнеописание советского инженера. Часть 1

    «Жизнеописание советского инженера-кораблестроителя от рождения до пенсии»
                Часть первая. «Детство - юность»
               
               
                Начало пути.               
               
      Родился я в августе 1948 года в семье военнослужащего. В момент моего рождения семья находилась в гарнизоне Лазо на границе с Китаем, неподалеку от Дальнереченска в Приморском крае, и состояла из отца, матери и сестры Юли, которой к моменту моего рождения исполнилось 10 лет.               
     Отец служил на Дальнем востоке до 1951 года. Последней должностью его была должность начальника штаба пулеметно-артиллерийского полка. Участвовал в войне с японцами, имел Орден Отечественной войны II степени, Орден Красной звезды, Орден Красного Знамени, медаль «За боевые заслуги», медаль «За победу над Японией» и корейскую или китайскую серебряную медаль.
     О Дальневосточном периоде жизни нашей семьи сведения у меня, можно сказать, «пунктирные». Что осталось в моей памяти? Двухэтажный дом белого цвета с 2 или 3 подъездами. Перед домом небольшой подъем с лестницами. Помню автомобиль «Виллис», поездку куда-то с родителями на мотоцикле с коляской. Помню «Ленина» и «Сталина». Как в дальнейшем выяснилось, это были два офицера, которые приходили в гости к моим родителям. Один был лысым с усами и бородой, а другой с усами.         
      Потом ночь, грузовик, огни, рельсы, страшный паровоз и вагоны. Это мы уезжали в «Европу». Было это в 1951 году. Самыми яркими впечатлениями поездки в поезде стали посещение вагона-ресторана, где я впервые попробовал зеленый горошек, проводница нашего вагона, в которую я влюбился(!), разносчицы разных мелких продуктов (шоколад, конфеты, пиво и т.д.), которые время от времени проходили по вагонам в белых куртках и с большими корзинами. Запомнились мелькающие за окном ёлки, внезапная темнота туннелей и с такой же внезапностью появляющийся свет. Байкал… Короткая остановка поезда на берегу... Было мне тогда три года…
      Отца тогда направили на курсы «Выстрел», которые находились и находятся сейчас в Солнечногорске недалеко от Москвы. После окончания курсов в сентябре 1952 года отца направили в г. Грозный для дальнейшего прохождения службы в должности заместителя командира горнострелкового полка в звании подполковник. Жили мы в Грозном до конца 1955 года.
               
                В городе Грозном               
               
     Грозненские воспоминания начинаются у меня с маленькой офицерской гостинице, располагающейся в одноэтажном домике среди зарослей деревьев и кустарников. Напротив домика через узкую дорогу находился тенистый сквер, по дорожке которого я катался на трехколесном велосипеде. Там же впервые в жизни увидел кучку каких-то грибов белого цвета. Жили мы в этой гостинице 2-3 дня, а потом переехали в квартиру. Квартира эта находилась в гарнизонном трехэтажном кирпичном доме.               
       Войсковая часть, где служил отец, располагалась на берегу реки Сунжи, извивающейся через весь город. Смежно с частью через кирпичную стану находился двор, образованный двумя домами Г-образной формы. Между домами были ворота с калиткой, у которой в ночное время стоял вооруженный часовой. Вдоль дома проходил асфальтированный тротуар, а в середине двора росли деревья и стояла трансформаторная будка. Летом на середину двора выносились жестяные ванны с водой, которая хорошо прогревалась на солнце. И мы, малышня, целый день барахтались в этих ваннах. Кроме купания в ваннах, играли в песочнице и катались на 3-х колесных велосипедах.               
      В гарнизоне были и подростки, но сфера их обитания, по-видимому, выходила за пределы двора. Вечерами они собирались под окном одной из квартир на первом этаже, на подоконнике которого устанавливалась радиола, и молодёжь устраивала танцы. С той поры я помню песню со словами «Вот, как бывает на свете, парень был дерзкий и смелый, но вдруг цыганку он встретил, а цыганка песню пела…». Недавно узнал, что это мексиканская народная песня «Гитана».
      Мы жили в квартире на первом этаже. У нас было две комнаты, кухня, ванна и туалет. А мебель вся была казенная, как говорилось КЭЧевская. КЭЧ - это квартирно-эксплуатационная часть. Своих вещей было минимум. Позже переехали в соседний подъезд на 2 этаж, где в соседней квартире жила девочка Лера, в которую я, конечно же, влюбился.
      Из зимней поры в Грозном помню только случай, как мы всей семьей ходили в парк смотреть наряженную к Новому году ёлку. Ёлка была очень хороша, а снега не было совсем. Погода была пасмурная, как в нашей полосе в конце октября или в ноябре. А еще зимой я самостоятельно научился читать. Прибегал к матери на кухню, чертил пальцем в воздухе очередную букву и спрашивал, как она называется. Одной из первых прочитанных мною книг была книжка «Приключения Травки», которая оставила очень приятное и «уютное» впечатление.
      Город Грозный тогда был красивым городом с широкими проспектами, с большими каменными домами, с парками, скверами и фонтанами. Иногда летом мать принаряжалась, одевала на меня парадные шорты с лямками, соединенными поперечной планкой на груди, идущими по спине крест-накрест, и мы с ней шли гулять. Гуляние заключалось в том, что мы садились в громадный (как мне казалось) автобус и ехали в центр. Гуляли у фонтана, ели мороженное в виде шариков в металлических вазочках.
      Иногда вечером мы с дружками пробирались на территорию части и вместе с солдатами смотрели какое-нибудь кино под открытым небом. Солдаты хорошо к нам относились, и было приятно сидеть между ними вдыхая аромат табачного дыма. Бывало, что и засыпали, прижавшись к солдатику. Однажды произвели целый переполох. Поздно вечером родители хватились своих детей, а их во дворе не оказалось. Долго ли, коротко, но нашли нас далеко за территорией двора, где мы были заняты просмотром какого-то агитационно-учебного фильма, демонстрируемого пожарными «близлежащему» населению прямо на улице. Основными зрителями были мы, малолетние дети.
      Как я отмечал выше, через весь город и неподалеку от гарнизона протекала извилистая и довольно быстрая река Сунжа с очень мутной водой. Рядом с городом располагались нефтяные промыслы, старанием которых вода в реке была смешана с нефтью. И в летнее время запах нефти стоял над городом. Но это еще полбеды… Летом наступал сезон черемши, горного чеснока, который был любимым лакомством местного населения. Черемшу эту, как только не готовили. Подъезды всех домов пропитывались запахом черемши. Черемша была повсюду, от неё не было никакого спасу! И на всё это еще накладывался запах нефти… Непередаваемые ощущения! Но период черемши в конце концов заканчивался, а к нефти уже привыкли.
      Весной 1953 года в моем словарном запасе появилось тревожное слово «бюллетень». Тогда по радио несколько раз в день диктор зачитывал «Бюллетень о состоянии здоровья товарища Сталина». В этот момент все затихали и с хмурыми лицами внимательно вслушивались в произносимые диктором слова. Когда Сталин умер, все газеты выходили с траурной рамкой и крупной фотографией Сталина, а потом и с его гробом. Не знаю, что творилось на улицах города, но моя мать плакала, а отец был очень серьезен.
      Как во всех гарнизонах, жены офицеров, как правило, не работали. Кроме   того, отношение между ними складывалось в зависимости от званий и должностей их мужей. Проще говоря, отношения были не очень… А мать у меня была женщина энергичная и с командирскими наклонностями, несмотря на небольшой рост. Этим хочу сказать, что взаимоотношения с другими женщинами у неё не очень складывались. И она поставила отцу условие: готова уехать в любую деревню, чтобы только жить не здесь! Отец ответил: "Хорошо".
               
                Переезд в Матвеев Курган               
               
      Через некоторое время, а именно в январе 1955 года, отец получил назначение в Матвеев Курган Ростовской области на должность райвоенкома. Отец уехал на место назначения один, чтобы как- то обустроиться, а мы с сестрой и матерью поехали туда позже.               
      Этот новый период моей жизни возникает как-то резко. Поезд прибыл на станцию где-то, мне кажется, во второй половине дня. Сошли на перрон, выгрузили какие-то немногочисленные пожитки. Перед нами стояло одноэтажное здание вокзала с треугольным фронтоном. Такие вокзалы распространены в тех южных краях. Была ранняя весна. Погода стояла пасмурная, всё вокруг было серым. Сто оттенков серого… Облака были серые, деревья темно-серые, грязь под ногами была…грязно-серой, воздух был серый…Отец нас встречал. И он был в серой шинели… Через железную калитку вышли на улицу, повернули вправо и наискосок перешли мощенную булыжником дорогу и, повернув налево, пошли по едва заметной тропинке, протоптанной в грязи вдоль улицы, на которой дома были только с левой стороны. С правой стороны проходила грунтовая дорога, наезженная грузовиками и тракторами. За дорогой простиралась поляна шириной метров 150-200, на противоположном краю которой виднелся ряд пирамидальных тополей, среди которых поблескивали серебристым цветом большие баки. Это была нефтебаза. Пройдя в общей сложности метров 300 от вокзала, остановились перед деревянной калиткой в деревянном же заборе из нешироких досок белесо-серебристого цвета. Забор был не окрашенный и цвет его был результатом длительного воздействия природы в виде дождей и солнца. За забором был палисадник глубиной и шириной метров 10. Внутри палисадника вдоль забора росли небольшие деревья. Как выяснилось позже, это были вишни. В глубине палисадника стоял дом с тремя окнами на фасаде и верандой с левой стороны. Стены дома были побеленными. С левой стороны дома был неширокий проход между домом и забором. За забором находился соседний дом. Справа забор примыкал непосредственно к дому, а за забором был неширокий участок земли, отделявший наш дом от соседнего.               
      Дом, надо сказать был большой. В нём было 4 комнаты и кухня. Кухня располагалась примерно в середине дом. В ней было одно окно и три (!) двери, ведущие в три комнаты. Там же была печь, так называемая плита. Верхняя поверхность её действительно была толстой чугунной плитой с четырьмя конфорками, закрывающимися чугунными концентрическими кольцами. В печке была еще духовка. Топилась печь исключительно углем, т.к. дрова в тех степных краях «не произрастали», а уголь был рядом.
      Из последней крайней комнаты, соединенной проходом с кухней, был выход в большой сарай или, как говорят, крытый двор, в котором был водопровод, насесты для кур и там же зимой лежала куча угля. Забегая вперед, скажу, что летом в сарае устанавливался стол со стульями, и мы там завтракали, обедали и ужинали в прохладе. Тут же была устроена кухня со столом, примусом, керосинкой и керогазом. Все это слова обозначают разные нагревательные приборы, работающие на керосине и предназначенные для приготовления горячей пищи.
      Вот в этом южном степном поселке, в этом доме началась одна из самых дорогих для меня частей жизни. Это началось сознательное детство, в котором появились первые настоящие друзья, третья (после проводницы поезда и Леры из Грозного) любовь, первые патриотические чувства, первый двухколесный велосипед, первый костер… И многое другое, что впервые происходило в моей жизни…
      Ну это я немного отвлекся, всё это будет потом. А пока отец достал ключ, единственный экземпляр которого всегда лежал в самодельном деревянном почтовом ящике, открыл дверь, ведущую на веранду, и мы вошли. В конце веранды справа была дверь, ведущая в дом. В доме было пустынно, окна закрыты газетами, в каждой комнате с потолка свисала сиротливая лампочка. На подоконнике стоял черный телефонный аппарат, а в углу высоченный домашний цветок. В доме находились две железные кровати, на кухне под окном стоял стол, в одной из комнат находился фанерный двухстворчатый шифоньер, а в другой что-то наподобие буфета. И никакой кухонной утвари, и никаких продуктов питания. Отец сказал, что неподалеку напротив вокзала есть столовая. Туда мы и направились всей семьей. Столовая представляла собой небольшой дом, и в неё вела довольно крутая лестница. Около лестницы толпились несколько мужиков в телогрейках. Они курили и вели какую-то свою беседу. С отцом они уважительно поздоровались. Помню только то, что помещение столовой было несколько темноватым. Мы там ели суп и котлеты с каким-то гарниром. Вкус супа и котлет, до сих пор, помнится. Не скажу, что неприятный, но своеобразный. В каждой местности свой вкус еды… А еще мать попросила и нам дали с собой еды на вынос в столовских кастрюльках.
      Вернулись домой уже затемно. Мать растопила печку. Легкий запах дыма распространился по дому, а через некоторое время стало еще и тепло.
      Мать у меня была женщиной энергичной. Всё домашнее хозяйство и быт были исключительно её полем деятельности, и на это поле она никого не допускала. Через некоторое время в доме появились диван, круглый раздвижной стол под бархатной скатертью золотистого цвета, зеркало, красный абажур с кистями, тюль и занавески на окнах, керогаз, примус, керосинка и другая необходимая кухонная утварь. Жизнь закрутилась…
               
                Кто есть кто               
               
      Все мои детские Матвеево Курганские воспоминания охватывают в основном летнее время. Вероятно, от того что в осенне-зимне-весенний период активная детская жизнь несколько замирала и происходила только в школе и дома. Поздней осенью и ранней весной на дворе была, говоря по- научному, осенняя (весенняя) распутица, а попросту грязь по самые уши. В это время жители без особой нужды на улицу не выходили, а если выходили, то не шли, а пробирались к месту назначения. И все поголовно ходили в резиновых сапогах. Я любил рисовать, читать. Играл с игрушками, из стульев строил самолет, паровоз или автомобиль. А в зимний период дети тоже на улицу почти не выходили. Ни санок, ни лыж, ни коньков ни у кого не было, хотя снег был, а в феврале вообще наметались большущие сугробы.
      Вскоре пришла настоящая весна. Солнце пекло. Грязь быстро подсыхала, появились натоптанные тропинки. Дорога, по которой несколько дней назад с трудом передвигались не только грузовики, но и трактора, стала накатанной до состояния асфальта. На деревьях появились заметные почки, а на земле пробивались зеленые ростки первой травки. Этой весной я познакомился с местным мальчиком примерно моего возраста. На сколько я помню, может и ошибаюсь, это был внук или ещё какой родственник нашей соседки Поздняковой Марии Ивановны, хата которой, крытая соломой, находилась рядом с нашим домом, но несколько в глубине. Беседа с новым знакомцем была короткой, он доложил мне, что у него есть «кишка», а я никак не мог понять, что это такое. После жестикуляций и мяуканий с его стороны я понял, что это кошка, но на украинский манер. Так я получил первый урок «иностранного» языка. Но кошки-кишки у нас ещё не было. Всё моё гуляние тогда происходило вдоль забора и до дороги на сколько позволяла весенняя грязь. Весна шла быстро и уверенно. Накануне 1 мая вдруг зацветали все сады. И выглядело это так, будто неожиданно выпал снег и обсыпал все фруктовые деревья.               
      Утром народ, принарядившись, двигался к центру посёлка, где на площади перед райкомом партии происходила первомайская демонстрация. На площади из динамиков звучала песня «Утро красит нежным цветом стены древнего кремля, просыпается с рассветом вся Советская земля…». Эта песня, как нельзя лучше, выражала всеобщее праздничное настроение.
      Незаметно весна переходила в лето… Вот в это время у меня появились первые друзья, и окружающий мир резко расширился.
      Улица, на которой находился наш дом называлась Южной, а номер дома был 7. Улица начиналась от ул. Комсомольской, которая шла вдоль железной дороги, а другим концом упиралась в железную ограду МТС (машинно-тракторная станция). Вся Южная улица было длинной около 300 метров. Через 2 дома в сторону МТС жил мой друг Шурик Пащенко. Очень худенький мальчик, хотя я сам не отличался полнотой. Мать всегда переживала, что я плохо ем. А просто некогда было. Шурик был третьим по возрасту среди пятерых детей. Был у него старший брат, который на описываемое время служил в армии, сестра, учившаяся в каком-то старшем классе. Была еще сестра, младшая на год-два, и совсем младший братик Андрюша. Андрюше тогда было года 2-3, но он был серьезно болен. Семья жила, мягко говоря, не богато. Хата была крыта соломой, а в единственной комнате пол был земляным. Но у них были сад-огород, утки, куры, свинья, что позволяло семье жить не голодая. Люди, пережившие войну и оккупацию, в мирное время не пропадут. Особо отмечу, что никто не голодал. Пища была простая и здоровая. Сейчас некоторые вспоминают, как хорошо жилось при советской власти, ссылаясь на обилие в магазинах икры черной и красной, крабов, лосося, осетра и всевозможной колбасы. Что было в магазине, по малости лет я не знаю, но ничего из вышеперечисленного мы не едали. Колбасу «Любительскую» помню только в связи с поездками к брату отца Леониду в Москву. Была она очень вкусной. Отец Шурика был мужчиной серьезного вида, он работал машинистом на железной дороге, и возвращался с работы в промасленной до блеска одежде с железным ящичком в руке. Мать Шурика, как и подавляющее большинство женщин в поселке, не работала. Когда старший сын вернулся из армии, семья Шурика начала строить новый дом. Дома строились из самана. Это такие самодельные блоки размером примерно 50х30х20 см. Технология изготовления самана была достаточно простой, но трудоемкой. На поверхности земли снимался слой с растительностью до слоя глины. Выкапывалась яма. В глину добавлялась вода, солома и навоз, который заранее собирался. Дальше всю эту массу мешали или ногами, приглашая всех желающих, или при помощи волов, если размеры ямы позволяли. Потом их этой массы формовали блоки в специальных формах и раскладывали их сушиться на солнце. Надо сказать, что дома из самана были достаточно прочными. Летом в них было прохладно, а зимой тепло. Вот таким строительством занялась семья моего друга. Процесс этот был долгим, т.к. никто тогда бригад строителей не нанимал, и всё делалось руками отца и старшего брата с посильной помощью остальных членов семьи. Окончания строительства я так и не застал, хотя видел дом в большой степени готовности. А перед забором Шурикиного дома росли три шелковицы (их в еще называют тутовником), с крупными сладкими ягодами, похожими на вытянутую ежевику, черного, красного и белого цвета. Эти ягоды росли и в других местах, и интересно, что никто на них не обращал никакого внимания, кроме нас, детей.
      Еще моим другом стал Вася Синегубов, который жил на улице Комсомольской, метрах в 150 от меня. Жил он с матерью и с женатым старшим братом Гришей. Жена Гриши работала в библиотеке.
      Рядом с Васей жила Лена Климченко, а еще неподалеку жил Валя (Валёк) Тороп, Галя Склярова с папой, мамой и младшей сестренкой.
      Первого сентября все они стали моими одноклассниками. Валя Тороп, парнишка плотного телосложения, жил в небольшом доме на углу пересечения улицы Южной и Комсомольской. Рядом с небольшим домиком Валентина Торопа располагался довольно большой дом директора МТС Григорьева, у которого был сын Юра, одного возраста со мной или на год старше, и маленькая дочка лет 4-5. Не помню, что бы Юра был активным участником наших детских игр. Может потому, что он попал в аварию с отцом на мотоцикле, в результате чего долгое время лежал в больнице, т.к. сломанные ноги неправильно срослись и их ломали вновь, а потом он долго ходил с костылями. Помню, что у его дома была большая открытая веранда, на которой однажды поздним летним вечером Юрин отец организовал показ детских диафильмов для детворы, проживающей в ближайших окрестностях. Вспоминается ощущение уюта до мурашек на теле. Потом расходились по домам тёмными улицами под впечатлением волшебных сказок. Было интересно и страшно.
      Закончу про соседей. Я уже упоминал о Марии Ивановне Поздняковой, хата которой была рядом с нашим домом, но несколько в глубине. По моим тогдашним понятиям она была бабушкой преклонного возраста. Непременным элементом одежды домохозяек тех времён был фартук из ткани «в цветочек». Вот в таком фартуке мне и запомнилась Мария Ивановна. Она иногда выпекала хлеб и угощала нашу семью караваем свежевыпеченного хлеба. Это был необыкновенно вкусный хлеб, который можно было есть без всего и бесконечно долго. Я в своей жизни никогда больше не едал подобного хлеба.
      Однажды к Марии Ивановне из дальних краёв вернулся её сын Юра, и вскорости он женился. Свадьбу играли на улице перед хатой. Были установлены в ряд столы и скамейки, проведено электрическое освещение. Гуляли допоздна. И я там был, ни мёда, ни пива не пил по причине малого возраста.
               
                Детские заботы, игры и развлечения летом               
               
      Я был ребенком, не обремененным заботами, а все мои друзья имели свои обязанности в семьях. Хотя и мне иногда давалось задание сходить в керосиновую лавку и купить керосину. Мне выдавались деньги и жестяная ёмкость в виде бидончика с узким горлышком, заткнутым бумажной пробкой из газеты. Керосиновая лавка находилась на холме, что напротив поворота с улицы Комсомольской на улицу 1-го Мая. Говорили, что этот холм и есть тот самый легендарный «Матвеев курган», где захоронен атаман Матвей, именем которого и назван посёлок. Керосиновая лавка представляла собой приземистое сооружение, часть которого находилась ниже уровня земли. Внутри было сумрачно и прохладно. Источником света была единственная электрическая лампочка. Внутри помещения стояла цистерна, маленький столик и табуретка. Керосином торговал, как мне помнится, мужичок. Из крана на цистерне керосин сначала наливался в специальную мерную (вероятно литровую) кружку на длинной ручке, а потом через воронку в емкость покупателя. В помещении было, как я уже отметил, прохладно даже в жаркую погоду и стоял специфический запах, но не просто керосина, а смесь керосина и запаха погреба. Мне этот запах казался довольно приятным. Со своей покупкой я гордо следовал домой. Надо сказать, что керосин пользовался большой популярностью, потому что в теплое время года во всех домах пищу готовили в основном на керогазах, керосинках и примусах. Но в некоторых дворах еще были летние кухни. Летняя кухня - это расположенная под навесом печь, которая топилась в основном кизяком – высушенным на солнце коровьим навозом, условно дармовым топливом, которое прекрасно горело в печке. Почему «условно»? А потому, что насобирать его в достаточном количестве и высушить, тоже дело не лёгкое. Едва заметный запах дыма топившихся летних печек создавал ощущение деревенского домашнего уюта…
      Несмотря на выполнение разных обязанностей, времени на игры и общения вполне хватало. В основном все наши игры происходили на поляне через дорогу от нашего дома. О ней я упоминал раньше. Размером она была метров 100х150 и летом представляла собой природный ковер из разных полевых цветов и мягкой травы. Там мы играли в разные игры, ловили кузнечиков и бабочек. Играли в войну, «латки», прятки, футбол, «колдун». Колдун, это подвижная игра, наподобие догонялок, только посложнее. Играющие делятся на колдунов, это 1-2 человека (чаще 2), и остальных. Задача колдуна догнать «жертву» и коснуться его рукой. После этого «жертва» останавливается, держа руки в стороны. Остальные его коллеги стремятся освободить его, коснувшись же рукой. Таким образом колдуны стремятся всех заколдовать, а остальные сопротивляются этому. На этой же поляне жгли костры, пекли картошку.
  В этих местах с декабря 1941 года по август 1943 года шли жестокие бои. С тех пор земля была насыщена разным железом войны, стреляными гильзами, а иногда и целыми патронами. Особенно всё это обнажалось после сильного дождя в руслах ручьев. Из найденные патроны извлекался порох и поджигался. В ясную погоду вдали за железной дорогой на западе виднелась в голубой дымке легендарная Волкова гора, где сейчас установлен памятник в виде большого якоря. Там в боях по прорыву Миус-фронта погибло много морских пехотинцев. Но во времена моего детства памятника там еще не было, а гора привлекала подростков, которые добирались до неё и вели на ней раскопки, в результате которых находили разное оружие, но иногда натыкались и на неразорвавшийся снаряд или мину… Война всё еще продолжала собирать свою жертву… К счастью ни я, ни мои друзья тогда еще не доросли до подросткового возраста. Хотя и поблизости от дома находили интересные вещи. Как-то мой друг, Вася Синегубов, у себя в огороде откопал немецкий автомат. Забегая вперед, скажу, что местное руководство решило распахать поляну и засеять её пшеницей. Процесс сева и уборки урожая нас, пацанов, совершенно не тронул, а, вот, пахота очень привлекла наше внимание. Мы шли за плугом и внимательно смотрели за тем, что его лемех выворачивает из земли. Чего только там не было. Какие-то элементы танковых гусениц, осколки снарядов и бомб, железки неизвестного назначения, штыки, остатки винтовок, гильзы, патроны. Всё это мы собирали и складывали в кучку под деревом. Раза два за лето по улице проезжал дяденька на телеге, в которую он собирал металлолом за вознаграждение. Мы ему отгружали нашу добычу, а он нам давал так называемые «уди-уди». Это был воздушный шарик со специальным мундштуком, через который шарик надувался, и который издавал пищащий звук, когда из шарика воздух выходил. Такой был бизнес. Был у нас один знакомый парнишка немного старше нас. У него в кармане всегда имелись патроны. Он брал пальцами патрон за его середину и спичкой нагревал капсюль пока патрон не стрелял. Пуля летела в одну сторону, а гильза в другую. Ребята повзрослее делали самодельные пистолеты под народным названием «поджиг». Для изготовления которого требовалась медная трубка. А проблем с этими трубками почему-то не было. Вероятно, их добывали на МТС, где ремонтировалась сельхозтехника. К деревянной рукоятки сверху закреплялась медная трубка с внутренним диаметром около 10 мм. Задняя (тыльная) сторона трубки заглушалась, а сверху или сбоку делалось небольшое отверстие, для воспламенения горючей смеси. В трубку насыпалась сера от спичек в довольно большом количестве, или порох, если таковой был в наличии. Потом закладывался шарик или подходящий по размеру камешек, или настоящая пуля и всё заглушалось пыжом из бумаги. При поджигании смеси через специальную дырочку производился выстрел. Поджиг был очень опасным устройством, из него можно было даже убить. Кроме того, нередко трубка разрывалась и травму получал сам стрелок. А кто по моложе, те делали, даже не знаю, как назвать… Условно назову «самопалы». Для него тоже нужна была трубка, но с внутренним диаметром около 5 мм. Один конец этой трубки расплющивался и загибался на 90 градусов. Затем внутрь её засыпалась свинцовая стружка, и трубка нагревалась на костре. Свинец плавился и после застывания образовывал достаточно ровную площадку внутри в месте загиба. После этого находился гвоздь примерно «сотка», у которого конец с шляпкой тоже загибался на 90 градусов. После этого гвоздь вставлялся в трубку, и они совместно стягивались резинкой. Кстати, на рынке продавали резиновые жгуты квадратного сечения, где-то 3х3 мм. Особенно ценилась резина красного цвета. Эта же резина шла и на рогатки. А для описываемого «самопала» годилась и резинка от трусов. Так, изделие готово к «эксплуатации». Внутрь трубки насыпалась «сера» от спичек. Примерно от 4-5 спичек. Сера внутри трубки измельчалась вращением гвоздя. Затем гвоздь-боёк выдвигался и в этом положении фиксировался за счёт перекоса. Нажимом на резинку производился спуск бойка, который ударял в серу и происходил довольно громкий хлопок. Так один из моих друзей сделал «самопал», мы удалились подальше от жилья, и он приступил к испытаниям изделия. Засыпал порцию серы, покрутил гвоздь в трубке, взвёл боёк, вытянул в сторону руку, зажмурился и… щёлк, выстрела не произошло. Добавил ещё порцию серы, покрутил, взвёл, вытянул, зажмурился и опять «щёлк». Так повторялось несколько раз. Мы уже уговаривали его прекратить «это дело», но безрезультатно. Наконец выстрел грянул и перешёл в крик и плач. Трубка с резинкой куда-то делась, а гвоздь торчал в ладони «испытателя». Мы испугались, но, подхватив его под руки, потащили в амбулаторию, что находилась недалеко, около вокзала. А там он сказал, что это мы его заставили… Надо сказать, что особых проблем с порохом у нас не было. Находились в земле старые патроны, оставшиеся после войны, да и можно было охотничий порох просто купить в магазине. Уж не знаю, кто его покупал, но присутствовал при подрыве банки пороха «Сокол». Грохнула она хорошо, но не как снаряд в кино. Однажды пацаны откуда-то притащили снаряд, вероятно от авиационной пушки. Каким-то образом разобрали, а порох ссыпали в старую высокую консервную банку. Право поджечь, каким-то образом, выпало мне, хотя никакими особыми качествами для этого я не обладал. Понимая опасность мероприятия, взял длинный прутик, поджог его и, наклонившись над банкой, … сунул в неё горящий прутик. К счастью, порох бабахнул не очень сильно. Или из- за того, что банка - это не снаряд, она свободно открыта сверху, а порох хорошо взрывается в закрытом пространстве, или не весь порох положили. Отделался я очень легко, только обгорели ресницы, брови и чуб. А родители, похоже, и не заметили этих перемен в моём облике. Такие простые были нравы.
      Рядом с вокзалом, прямо напротив улицы Южной находился пакгауз, который в детских устах звучал как «багаус». На этом пакгаузе хранились всевозможные железнодорожные грузы, которые невозможно было утащить ввиду их веса и габаритов или никому в хозяйстве не нужные. Но однажды там появились загадочные мешки с неизвестным наполнением, издающие запах жареных семечек. Это были мешки с макухой, т.е. с твердыми отходами от производства подсолнечного масла. Вот уж был детский праздник! Грызли мы эту макуху прямо лёжа на мешках. Вкус специфический! Рядом были сгружены брёвна. Большая куча! По ним мы лазили и не боялись, что завалит. Сейчас я бы туда не полез. Чуть дальше возвышалась водонапорная башня, высокое сооружение из красного кирпича. Рядом с пакгаузом иногда стоял и пыхтел маневровый паровоз, который все называли «Кукушка». Был он небольшой, приземистый и обладал высокой трубой. Южнее вокзала, метрах в 500 от него был отвал, где паровозы сбрасывали шлак из своих топок. Шлак был похож на лаву вулкана, и туда мы никогда не подходили. На территории станции с правой стороны здания вокзала, если стоять спиной к путям, были небольшие заросли деревьев, среди которых находилась тележка для торговли газированной водой с сиропом, рядом с которой стоял высокий железный баллон с углекислым газом. Днём детвора за 10 копеек (это до денежной реформы 1961 года) изредка наслаждалась газировкой без сиропа, а по богатому за 30 копеек можно было насладиться и газировкой с сиропом.  Вечером продавщица снимала со штатива емкости для сиропа, как самое ценное оборудование, и уходила домой. Мы же, пронырливое племя, добирались к этой тележке, откручивали вентиль на баллоне с углекислым газом, каким-то образом брали в рот трубку, по которой вода наливалась в стакан, и открывали кран. В рот поступал углекислый газ и во рту создавалось ощущение газированной воды. Но это было не часто, так- как и других дел хватало. 
      Вообще железная дорога и вокзал играли значительную роль в жизни местного населения. Некоторые мужчины работали на железной дороге или ездили на работу в Таганрог пригородным поездом, хозяйки из близлежащих домов продавали овощи, фрукты, вареных кур и др. пассажирам поездов, останавливающихся на станции Матвеев Курган. Женщины знали наизусть расписание всех проходящих поездов, и в определенное время из многих дворов на ул. Комсомольской одновременно выбегали женщины с вёдрами, корзинами и лавиной неслись через дорогу в сторону вокзала. Это было похоже на кавалерийскую атаку. Важную роль играли пригородные поезда, прибывающие вечером из Ростова и Таганрога. Эти поезда состояли из старинных вагонов, которые можно увидеть в фильмах про революцию или войну, и паровоза. По прибытию этих поездов население знало который час «на дворе». Через несколько минут после прибытия пригородного поезда на ближайших улицах появлялись люди, расходящиеся усталой походкой по своим дворам. А еще запах железной дороги, шпалами со специальной пропиткой и паровозным дымом, витал над близлежащими улицами. Этот запах дальних странствий, стук колёс и паровозные гудки, проходящих мимо поездов, волновали детскую душу и до сих пор кажутся заманчивыми. В ночное время шум железной дороги был слышен лучше, чем днём, и под него очень хорошо спалось.   
      Иногда мы с дружками наведывались на МТС. Там стояли трактора, комбайны, сеялки-веялки и т.п. техника, издающая приятный аромат солярки, автола, солидола и других гсм. Мы лазили по всей этой технике, дёргали рычаги, нажимали педали. Там были еще трактора ХТЗ с железными сидениями, с железным рулем, с железными колесами с большими железными шипами, которые выпускались еще в 30-х годах. По дорогам колесили полуторки, грузовики ЗИС-5, Газ -51 с надписью: «Автозавод имени Молотова», стали появляться грузовики ЗИС-150. Появился ГАЗ-69. Надо сказать, что грузоперевозки производились не только автомобилями. По дороге часто проезжали телеги, запряженные парой лошадей. На телеге лежала железная бочка. А еще в такие же телеги запрягались волы. Если лошади шли довольно резво, то волы были животными неторопливыми и шли очень медленно. Есть две поговорки: «Работать, как лошадь» и «Работать, как вол». Это два совершенно разных понятия. Оказывается, лошадь может работать пока не упадёт, а вол просто останавливается, если устал или нагрузка превышает его возможности, и ничего с ним не сделаешь. Иногда по дороге проезжали арбы, телеги с очень высоким ограждением, груженые соломой. Осенью, во время уборки пшеницы, часть населения вооружалось вениками, вёдрами, мешками и выходили на дорогу, по которой двигались грузовики с пшеницей в сторону элеватора и начинало сметать пыль. Сразу трудно догадаться для чего это делалось. Но всё просто. По дороге шли машины с грузом зерна, которое просыпалось на дорогу через щели в кузовах. Машин было много, а значит и зерна высыпалось достаточно для того, чтобы сметать его вместе с пылью и просеивать дома. Полученное таким образом зерно шло большей частью на корм домашней птицы и скота.
      В конце мая зацветала белая акация. Чудесное дерево. Крупные гроздья очень ароматных цветов. Для местных пацанов от акации было три пользы. Во-первых, на неё можно залазить и сидеть на ветке среди густых листьев и цветов. Хотя эта польза была несколько условной, потому что колючки, которыми были усеяны ветви акации, не позволяли долго рассиживаться на её ветвях. Во-вторых, цветки были очень приятные на вкус, их можно было есть в качестве десерта. В-третьих, из сухих цветков можно было крутить самокрутки и курить. При этом не было запаха табака. Вообще-то говоря, интересен был только сам процесс скручивания самокрутки и сознание похожести на взрослого. Процесс курения удовольствия не доставлял. Коль уж зашел разговор о курении, то открою детскую тайну. Думаю, что за давностью лет наказания не понесу. В местах скопления взрослых мужиков мы собирали окурки «пожирнее», прятались в кустах и пробовали курить. А потом долгое время жевали всяческие растения с целью заглушить запах табака.
      Жаркими летними днями мальчишки одевались очень «аскетично». Вся одежда состояла только из черных сатиновых трусов. Девочки же ходили в платьях. Они при этом были лишены удовольствия, доступного мальчикам. Дело в том, что летом, когда не было дождей, на дороге скапливался толстый слой пыли. Стараниями всевозможного транспорта это была не просто пыль, а пыль очень тонкого помола. Если набрать её в ладони до создавалось ощущение шелковой ткани в руках. Кроме того, она была очень текучей, почти, как вода. Когда по дороге проезжала машина, пыль поднималась и долго стояла в воздухе. С этим с её свойством и было связано наше развлечение. Будучи одетым в одни только трусы, садишься на дорогу в пыль и набиваешь ею трусы как можно больше. После этого резко встаешь и бежишь по дороге, что есть мочи с криком: «Я риахтивник!» (т.е. реактивный самолет), создавая за собой густой шлейф пыли. Зачастую совершался коллективный забег.
      Потом пришло время, когда родители стали отпускать купаться на речку. Я в своем рассказе не придерживаюсь хронологии т.к. сделать это очень трудно. Поэтому, можно сказать, что описываю типовое лето из детства. Не все события происходили в одно лето перед первым классом, а что-то было после второго, а что-о после третьего и четвертого классов. Итак, купание в речке. Река Миус (неширокая извилистая речка) находилась за железной дорогой и идти туда приходилось через вокзал, через железнодорожные пути, на которых порой стояли товарные составы. Тогда мы лезли под вагонами. Путь проходил мимо огороженной территории, на которой в изобилии лежали кипы и пачка разной бумажной продукции: папиросная бумага, разные этикетки и т.п. Здесь складировался брак таинственной (тогда для меня) «бумфабрики». Дальше проходили мимо территории районной больницы, где рядом с восстановленным корпусом стояли послевоенные развалины, и выходили на крутой берег реки. По тропинке спускались вниз и попадали не песчаный пляж. Речка, как я уже сказал, на широкая, метров 10 шириной, но довольно коварная. Там были и мелкие места, и глубокие ямы. Эти глубокие ямы тогда для нас представляли большую опасность, потому что плавать никто из нас не умел. Барахтались у берега и глубже, чем по пояс, не заходили. Зато купались, в буквальном смысле, до посинения, а потом закапывались в горячий песок и отогревались, стуча зубами. В начале купального сезона со спины слазили несколько слоев кожи, а потом просто шелушилась. На этой речке я со временем и научился плавать по собачьи.
      Ближе к вечеру сатиновые трусы заменялись на вечерний наряд, который состоял из сатиновых же штанов черного же цвета, которые назывались шароварами, с резинкой на поясе и резинками внизу штанин, и майки, а на ноги надевались незатейливые тапочки под названием «чувяки». В таком наряде жгли вечерние костры, или собирались у забора и проводили время в спокойных играх или беседах. Когда окончательно темнело, начинали разбредаться по домам. Самым страшным участком пути для меня был путь от калитки до двери дома, т.к. он проходил мимо густых зарослей деревьев и кустов, за которыми мог прятаться кто-то страшный. После удачного преодоления страшного участка заходил в дом, мыл в тазу ноги и ложился спать.               
      Утро в детстве было всегда солнечным и радостным. Начинался новый день и новые дела. Кроме перечисленных летних детских дел и забот были еще посещение кинотеатра «Октябрь», который находился в административном центре посёлка непосредственно рядом с парком. Особенно ценились фильмы про войну и мультфильмы. «До дыр» засматривались фильмы «Васёк Трубачов и его товарищи», «Отряд Трубачова сражается», «Судьба барабанщика», «Звезда». Кроме кинотеатра «Октябрь», рядом в парке был еще летний кинотеатр. В парке мы бывали нечасто, т.к. ничего интересного там для нас не было. Осенью интерес представляли большие кусты с длинными, как у ивы, листьями серебристого цвета с двух сторон. Летом эти кусты густо цвели мелкими желтыми цветочками, имеющими приятный «конфетный» запах, а осенью вместо них появлялись гроздья серебристых ягод размером с крупную вишнёвую косточку. Созрев ягоды чернели и приобретали некоторую прозрачность. На вкус они были сладкие и терпкие. Это растение называется «Лох серебристый». Название не очень… По пути к кинотеатру находился Дом пионеров, где функционировали разные кружки. Вот я однажды летом и записался в автомодельный кружок, в надежде собственными руками сделать себе красивый игрушечный автомобиль. В первый же день занятий руководитель кружка дал мне какую-то деревяшку и велел её шлифовать мелкозернистой шкуркой. Это было моё первое и последнее посещение автомодельного кружка.               
      А еще на базаре, который размещался рядом с вокзалом, был тир, внутри которого дремал в холодке старичок. Похоже, что кроме нас, детей, этот тир больше никто не посещал. Одна пулька в тире стоила 20 копеек. Но один выстрел не давал ничего душе, а несколько выстрелов уже были непосильными для наших «кошельков», которых и в природе-то не существовало. Но из поколений в поколения передавалась некоторая хитрость, позволяющая стрелять в тире практически бесконечно. Для этого использовалась проволока подходящего диаметра, которую нарезали (накусывали щипцами) на кусочки длиной приблизительно по 10 мм. С этим приходили в тир, покупали несколько пулек «для отвода глаз», а потом продолжали стрелять, используя обрезки проволоки в качестве пулек. Старичок продолжал дремать на стуле в углу тира. Похоже, он был в курсе этой хитрости, но относился к ней спокойно. Да мы и не злоупотребляли. Знали меру. На вокзале был киоск, в котором иногда продавали мороженое. Продавщица накладывала мороженое круглой ложкой в вафельный стаканчик. Торговля мороженым была на столько редким явлением, что денег на него родители давали безоговорочно. Кстати о деньгах. Карманных денег почти не существовало. Деньги выдавались целенаправленно: на кино, на мороженое, на 1 мая. Но в моем детстве был период, когда я «купался в деньгах». В магазине тогда были необыкновенно вкусные ириски «Золотой ключик». И моя мама решила давать мне каждый день 3 рубля, на которые можно было купить граммов 200 этих ирисок. Сумма эта была очень небольшая, учитывая, что отец получал в месяц примерно 3000 рублей. Долго ли, коротко ли это продолжалось, но кроме покупки вожделенных ирисок, я смог накопить денег на складной нож, которым очень гордился и, который вскорости потерял.
               
                Необыкновенные чудеса               
               
      Однажды днём над поселком на низкой высоте летел самолёт. Это был так называемый «Кукурузник». То, что назывался он АН-2, нам еще не было известно. Самолет шел со снижением, перелетел нашу поляну, нефтебазу и пошел на посадку где-то за пшеничным полем. Для нас это событие было равноценным с прибытием пришельцев из созвездия Альфа Центавра. Я, Вася и еще одна девочка, которую мы называли «Пышка» из-за некоторой пухлости фигуры, бросились бегом по направлению к предполагаемому месту посадки чудесного аппарата. Перебежали через поляну, потом через дорогу, углубились в пшеничное поле. Бежать по полю было трудно, ноги путались в стеблях растений, да и курс держать было затруднительно. Бежали, бежали, бежали… Наконец пшеница закончилась, и вдалеке, метрах в 400-500, увидели вожделенный самолет, который уже разгонялся и улетал. Счастье было так близко… Обратный путь был долгим, нудным и опасным. Опасность, о которой мы не вспоминали по пути к самолету, заключалась в объезчиках. Была тогда такая должность. Объезчик, это всадник на коне с кнутом в руке. Они постоянно объезжали поля, охраняя урожай от расхитителей. По слухам, эти люди были суровыми и не считались ни с чем, выполняя свой долг. Благополучно миновали эту угрозу и сильно измотанные вернулись в пределы ареала обитания. Было, о чем рассказать…
      Равноценным по значимости было явление автобуса на пыльной дороге улицы Южной. Громадное чудо желто-красного цвета проплыло мимо меня, Васи Синегубова и Шурика Пащенко и повернуло на улицу Комсомольскую. Что было сил, мы бросились вдогонку и увидели прекрасный большой автобус, стоящий рядом с магазинчиком, что находился напротив вокзала через дорогу. Вид этой прекрасной машины волновал молодые души. Это был пришелец из светлого будущего, на котором можно было отправиться в дальние дали. Не знаю, каким образом этот призрак автобуса забрёл в наши края, но больше я его не видел. Что касается упомянутого магазинчика, то в нём продавалось, мне кажется, всё, начиная от конфет «подушечки» до велосипедов. Может с ассортиментом я и ошибаюсь, но иногда мать меня посылала туда за хлебом. До дома буханка черного хлеба добиралась с обгрызанными углами. Если кто не знает, то сообщаю, что углы буханки черного хлеба являются самыми вкусными его частями.
               
                Изменения в детской летней жизни               
               
      Где-то приблизительно в году 1957 произошли большие изменения в окружающем пейзаже. Валёк Тороп с семьёй переехал в новый дом, а старый их домик сломали и на его месте, на углу ул. Южной и Комсомольской, началось строительство большого 2-х квартирного кирпичного дома, где позже поселилось новое начальство РТС (бывшей МТС). Эта стройка на некоторое время стала одним из мест наших детских игр. Одной из семей, поселившихся в новом доме, была семья главного инженера РТС Панасенко, с дочкой Людой, которая стала моей одноклассницей и в которую, мне кажется, влюбились все мальчики. Не могу сказать, что она была красавицей, но что-то в ней было привлекательное. Была она какая-то аккуратненькая, чистенькая и красиво, на наш взгляд, одетая. Разговаривала она на чистом русском языке и букву «Г» выговаривала твердо. Местные же жители разговаривали на смеси русского и украинского языков и букву «Г» выговаривали мягко, что-то среднее между «Г» и «Х». Люда быстро вписалась в нашу компанию. Я тоже влюбился в неё, хотя в классе уже была девочка, на которую я «положил глаз», и звали её Галя Галкина. Она не выговаривала букву «К», но это её не портило, а, наоборот, придавало ей некоторый шарм.
      Через дорогу от существующих домов на «поляне» были заложены фундаменты двух или трёх домов из так называемого «дикого камня» и привезены ещё кучи этого камня. Место нового строительства стало центром наших детских игр и просто вечерних посиделок. Примерно к этому же времени бульдозером выровняли существующую грунтовую дорогу, привезли кучи ракушечника и разровняли. Дорога для нас, детей, потеряла всякую привлекательность: пыли не было и по ней было очень плохо ездить на велосипеде и бегать босиком. Кроме всего прочего, поляну весной распахали и посеяли пшеницу или рожь, чем почти полностью лишили детей места для игр. Не помню уж, кто это придумал, но было решено направить делегацию в райком партии для «защиты детских прав». Надев чистые рубашки, шаровары и чювяки, повязав пионерские галстуки, наша детская делегация в составе 4-5 человек прибыла в райком КПСС, где и были приняты, не знаю кем. Нас хорошо приняли, внимательно выслушали и пообещали что-нибудь сделать. Этим всё и закончилось…
               
                Велосипеды               
               
      Отдельной песней были велосипеды. У меня был очень детский двухколесный велосипед с литыми узкими шинами и без задней втулки, позволяющей ехать, не вращая педали. Почему я отдельно говорю про втулку? Дело в том, что у моих друзей не было велосипедов в личной собственности, но в каждом дворе были взрослые велосипеды, на которых и катались мои друзья способом «под раму». Это когда левая нога ставится непосредственно на левую педаль, а правая нога проходит под рамой и ставится на правую педаль. Когда же подросли, то стали кататься «на раме», т.е. до седла еще не доставали. Так вот, на взрослом велосипеде можно было гордо ехать, не вращая педалей. А я так не мог на своем детском «велике». Но друзья у меня были настоящие и давали мне прокатиться. А еще у моей соседки через дом, Гали Скляровой, в семье был трофейный немецкий дамский велосипед, который мне иногда давали покататься. Это был чудесный велосипед! У него были широкие шины и, несмотря на довольно большой вес, необыкновенно легкий ход. Это, как если сравнивать «Жигули» и «Мерседес». Вот на этом велосипеде я иногда и рассекал окружающее пространство. Однажды (это было уже, вероятно, летом после второго класса) на закате дня, когда солнце уже склонялось к западу и на вокзал прибыл пригородный поезд из Ростова, отец сказал мне: "Иди встречай Николая Ивановича". Так звали шофера из военкомата. Я в недоумении вышел за калитку, и сердце чуть не выскочило у меня из груди! Со стороны вокзала шел дядя Коля и вёл за руль велосипед «Орленок»! «Орленок»! Это самая светлая детская мечта! Это подростковый велосипед Шауляйского велозавода! Это чудо зеленого цвета с мягким седлом, с багажником, звонком, ручным передним тормозом и фарой! На нём можно ездить самой темной ночью! А главное, что это чудо принадлежало мне! Оказалось, что Николай Иванович ездил в Ростов по своим личным делам, и отец попросил его купить там велосипед для меня. В нашем поселке таких велосипедов в продаже не было. Я тут же оседлал велосипед и полетел на нём по дороге, поднимая пыль, как машина, что в наших детских кругах считалось высшим шиком. Потом стал с нетерпением ждать наступления ночи. Но не дождавшись, включил фару, когда солнце только зашло за горизонт и слегка стемнело. На юге темнеет быстро, что позволило мне наслаждаться ездой со светом фары под жужжание динамки. Пояснение: «динамка» - это небольшой велосипедный электрогенератор, который крепился к передней вилке велосипеда и, прижимаясь ребристым колесиком к велосипедной шине, приводился в действие и вырабатывал ток. Поворотом в сторону динамка выводилась из зацепления с шиной. Такой же велосипед был у Люды Панасенко, только синего цвета и без фары.
               
                Военкомат, Виллис, ранение               
               
      Еще одним моим увлечением был военкомат, где мой отец был военкомом. Вернее, увлечением был не сам военкомат, а его транспорт. Сначала там была лошадь по имени «Бузина», которая впрягалась в пролетку, и на ней ездили по делам. Я не упускал случая поехать вместе с отцом, когда он ехал куда-нибудь по делам службы. Есть своя прелесть в езде на лошади. Езда неторопливая под палящим солнцем. Путь лежит среди цветущей степи или пшеничных полей, по обочине растут высоченные растения с разноцветными крупными цветками в виде колокольчиков. Как я узнал позже, эти цветы называются «Мальва». Стрекочут кузнечики, поют жаворонки. Воздух насыщен запахом трав с добавлением запаха сена, лежащего в пролетке, и легкого запаха лошадиного пота. А иногда ещё для полного удовольствия добавлялся запах табачного дыма. Потом на смену лошадке пришел мотоцикл М-72 с коляской. Машина хорошая, но… не вместительная. Затем появился «Виллис» с самодельной фанерной кабиной, изнутри оклеенной весёленькими обоями. На лето двери кабины снимались, а на зиму устанавливались вновь. В дальнейшем «Виллис» был заменен ГАЗ-67, но это было уже потом, а большая часть моего детства была связана с «Виллисом». Большую часть своего летнего времени я проводил в военкомате. Там я сдружился с шофером Николаем Ивановичем, которого называл дядя Коля. Я, по мере своих возможностей, помогал ему в нелегком шоферском труде, а он учил меня всяким премудростям, в том числе вождению автомобиля в сельской местности. Никакого ГАИ тогда там не было, при любой возможности он сажал меня за руль автомобиля (я тогда уже доставал до педалей), и я рулил под его присмотром. Тут уж я не пропускал ни одной поездки. Ездил с отцом по району и даже в Ростов и Таганрог. До сих пор помнятся названия населенных пунктов, где я побывал с отцом: Анастасиевка, Кирсановка, Неклиновка, Политотдельское, Куйбышевка. А однажды зимой ездили в г. Шахты за сахаром для работников военкомата. По прямой от Матвеева Кургана это километров 80, а по дорогам раза в два дальше. С учетом состояния дорог того времени и возможностей автомобиля «Виллис», путь длился, вероятно, часа 2-3 в один конец. Мороз, помню, был сильный и никакого отопления, кроме защиты от встречного ветра, в машине не было. А в Шахтах еще долго стояли у магазина, где «давали» сахар. Приобрели пару мешков сахара и отправились восвояси. Замёрз я тогда сильно, но получил удовольствие от дальнего путешествия на машине.
     Несмотря на наличие места на задних сидениях, я сидел или на коленях отца, или слева от него на кончике его сидения. Наверное, мешал дяде Коле переключать скорости, а отцу нормально сидеть, но никаких претензий мне никто не высказывал. Я был неотъемлемой частью автомобиля. Без меня он никуда не перемещался. Иногда возвращались из поездки затемно. Тогда езда превращалась для меня в какое-то волшебство, когда среди полнейшей черноты ночи впереди виднелось только светлое пятно от фар на бегущей навстречу пыльной степной дороге, а вокруг ни огонька… Как дядя Коля ориентировался в таких условиях?.. В один из летних дней отцу срочно пришлось куда-то ехать, а я, естественно, напросился ехать с ним. Водителя отпустили домой пообедать. Не знаю почему, но мать попросила его взять меня с собой и тоже покормить. Приехали к дяде Коле домой, он дал соответствующие указания жене. Уселись за стол. Кроме меня были еще двое детей. Передо мной поставили миску со сметаной и дали большую ложку, очевидно считая, что сын военкома питается исключительно чем-то необыкновенным, а ничего ценнее сметаны у них не было. А сами ели вареную молодую картошку с постным маслом, зеленый лук, малосольные огурчики и крупные помидоры. Я очень хотел есть, а сметану не любил. Как же мне хотелось обычной и привычной пищи, т.е. картошечки с огурчиками, но сказать об этом постеснялся. Поковыряв немного ложкой в сметане, я отодвинул миску. Сейчас я представляю, какое впечатление осталось обо мне: избалованный, заевшийся барчук.               
      В промежутках между поездками мы с дядей Колей заклеивали камеры, выполняли ремонт разной сложности (однажды даже снимали коробку передач), мыли машину. Однажды, когда мы с водителем возились с машиной, из военкомата вышел один из офицеров и позвал меня. Я вошел к отцу в кабинет, где мне было предложено расписаться на каком-то листе бумаги, после чего получил на руки 5 рублей денег за работу с автомобилем. Гордость моя и счастье были «выше крыши».               
      С военкоматом связан еще и неприятный случай… с приятными последствиями. Как-то летом в военкомате устроили, как говорят сейчас, пикник с выездом на природу. Нравы тогда были простые, возможности ограниченные, посему поехали в кузове на грузовике ГАЗ-51. Из детей был я и еще Вова Чеботарев, сын одного из гражданских работников военкомата. Приехали в какой-то лесок на краю поля. Взрослые расселись на травке вокруг импровизированного стола, а мы гуляли поблизости. Под вечер, когда уже все «отдохнули», погрузились в машину и с песнями поехали восвояси. Я сидел в кузове на лавке перед кабиной лицом по ходу машины. Народ решил сократить путь и поехали по вспаханному полю поперёк борозд. В каком-то месте машина не смогла преодолеть очередную борозду и качнулась назад, а народ, который сидел у меня за спиной навалился на меня и прижал меня лицом к крыше кабины. А в этом месте проходил жестяной водосточный желобок, который пропорол мне щеку под правым глазом. Кровь рекой, я реву… Народ сразу протрезвел. Меня пересадили в кабину вместе с матерью, и машина понеслась. Приехали в больницу, где был дежурный хирург. Как мне потом сказали, раны стянули специальными скобками и забинтовали. На следующее утро я вышел на улицу и тут начались «приятные последствия». Все завидовали мне со страшной силой. Тогда был культ солдат, и я мог играть в войну, изображая раненого солдата, как говорится, без грима. Да что там игра! Я и без игры выглядел, как настоящий раненый солдат. Мало того, мне регулярно нужно было ходить на перевязку в амбулаторию, которая располагалась рядом с вокзалом в доме культуры железнодорожников. Гордости моей не было предела. Но всё когда-то кончается. Вскоре скобки сняли, помазали перекисью водорода и отправили домой уже без бинтов. До сих пор на моей правой щеке красуется этот шрам из детства.
               
                Про живность, абрикосы и запасы на зиму               
               
      Из живности у нас в разное время были две собаки. Щенка овчарки подарил отцу начальник районной милиции. Щенок был игривый и кусачий. Рос не по дням, а по часам. Назвали его Дозор. Отличительной его особенностью было то, что он ел помидоры с куста. Кроме собаки были еще куры и утки. Родители ездили в инкубатор и оттуда привозили в коробках цыплят и утят, которые быстро вырастали в полноценных кур и уток. В каждом дворе поселка были собаки, всех кобелей поголовно звали «Мальчик», были куры, гуси, утки, индюки, которые свободно ходили по улице и «удобряли» её так, что босиком было ходить не очень приятно. Вечером с пастбища возвращались коровы и быки, поднимая облака пыли. Коровы хорошо знали свои дома и самостоятельно заходили во дворы. Быков мы побаивались, так как неизвестно было, что у них на уме, а вид у них был агрессивный. Немного расскажу о хозяйственной деятельности населения и моей семьи. Как я уже сказал, в каждом дворе была какая-то живность. Кроме того, сзади каждого дома был сад, где произрастали вишни, абрикосы, сливы и яблоки. Яблоки, как правило, Белый налив. Перед домом был палисадник размерами примерно 10х10 метров, где высаживались разные огородные растения. Сзади нашего дома сада не было, а был просто участок земли, на котором выращивались подсолнухи, но принадлежал он не нам, а соседке, жившей в небольшой хате под соломенной крышей, расположенной несколько сзади нашего дома. В палисаднике мать сажала лук, чеснок, редиску и укроп. Так же были грядки картошки и несколько кустов помидоров. Конечно, всё это высаживалось не для запасов на зиму, а для текущего потребления. Обычно овощи и фрукты приобретались на базаре. Но на зиму запасы обязательно делались. В бочках квасилась капуста, солились помидоры зеленые и красные, солились огурцы. Варилось сливовое и вишневое варение, готовилась вишнёвая наливка. Всё это делалось в объемах, достаточных до следующего лета. А хранились эти запасы в большом погребе, расположенном под верандой. Популярными были соленые арбузы, но мать обычно засаливала 2-3 арбуза вместе с капустой. Зимой мать регулярно пекла пироги с варением, с мясом, с картошкой и капустой. Пеклись ватрушки, хворост, пышки и т.п. Питание было вкусным и разнообразным. Интересно, что спелые абрикосы, которые мы почему-то называли «жердёлами», не пользовались популярностью среди детского населения. А зеленые кислые абрикосы были вожделенным лакомством. Как только они достигали размеров грецких орехов, но ещё оставались зелёными, начиналось «поедание» этих зелёных плодов. Не гнушались даже посещением чужих садов. А при созревании абрикосов, интерес к ним пропадал до следующего года.               
               
               
               
                Кончается лето               
               
      Лето естественным образом подходило к своему закату. Купание в речке прекратилось. Дни становились короче, а вечера прохладнее. Тут появился еще один интерес. Рядом с вокзалом, как я уже отмечал выше, находилось небольшое здание, в котором, кроме упомянутой уже амбулатории, располагался клуб железнодорожников. Конечно «клуб», это слишком громко сказано. Просто был небольшой зальчик со стульями и небольшой сценой, на которой стоял телевизор, может быть единственный в Матвееве Кургане. Вот он то и представлял жгучий интерес.               
      Клуб железнодорожников постоянно был закрыт на висячий замок. И только в некоторые дни по неизвестной нам схеме приходил суровый железнодорожник и открывал заветную дверь. Мы же собирались у клуба каждый вечер. Постепенно собирался народ, рассаживался на стульях и телевизор включался. Мы, детвора, располагались на полу поближе к телевизору. Было страшно интересно и очень уютно. Из всего помню только оперетту «Марица», которая всем очень понравилась. Из клуба возвращались уже по темноте, а поздней осенью ещё и по первому ледку.
      Приближалось 1 сентября 1955 г. Была куплена и неоднократно примерена школьная форма с настоящими брюками, у которых были настоящие боковые карманы. Гимнастёрка с блестящими пуговицами была как настоящая солдатская, только темно-серого цвета. Фуражка с блестящим козырьком, с ремешком и эмблемой, блестящий черный ремень с золотой пряжкой были прекрасны и преображали деревенского мальчишку в мужественного солдата. Гимнастерка, подпоясанная ремнём, расправлялась спереди назад и образовывала сзади лихой «хвостик». Добротные блестящие ботинки дополняли наряд. Но срок службы ботинок был недолог. И не потому, что быстро изнашивались, а потому, что начинались осенние дожди и тогда на смену ботинкам приходили резиновые сапоги. А грязь была такая, что каждый вечер мать соскабливала ножом засохший чернозём с моих брюк, которые были запачканы толстым слоем до самых колен. Но это будет потом, а пока рассматривался новый портфель, укладывались в него, а потом вынимались букварь, книга для чтения, «прописи», тетради, пенал с карандашами и резинкой (слово ластик тогда не знали). Все мальчики поголовно были пострижены «под чёлку», это, когда все волосы состригаются машинкой и остается только небольшая чёлка. Так стриглись все мальчики.
               
                Начало школьных лет               
               
               
      Сам день 1 сентября не помню. Просто расскажу про школу. Средняя школа №1 (была еще и начальная №2) располагалась в центре поселка рядом с парком и стадионом. Недалече был кинотеатр, райком с исполкомом, магазин «Культтовары». Перед входом в парк стоял памятник погибшим воинам. От дома школа находилась примерно в километре. К ней можно было идти вдоль забора стадиона или напрямик через стадион. Стадион представлял собой футбольное поле, вокруг которого были беговые дорожки, и трибуны ряда в 3-4 с одной стороны поля. Стадион был отгорожен от школьного двора забором с калиткой. На этом же поле проходили в дальнейшем уроки физкультуры в хорошую погоду. Двухэтажное здание школы было сделано из темного кирпича. С правого торца здания находился деревянный туалет «М» и «Ж», а за школой был пришкольный участок, где организовывались грядки с разнообразными огородными растениями и были посажены молодые деревца. Слева от здания школы стояли руины разбомбленного корпуса, который через пару лет восстановят, и в котором будут располагаться просторный спортзал и мастерские для уроков труда. Перед центральным входом было высокое (или так казалось в детстве) каменное крыльцо. Для общей картины добавлю, что никакой «второй обуви» тогда не было, несмотря на непроходимую грязь на улице весной и осенью. Перед крыльцом были установлены скребки, о которые грязь счищалась с сапог, а ближе к крыльцу стояли емкости с водой, где сапоги мылись, у двери были еще емкости, в которых сапоги мылись окончательно. После звонка на урок выходили уборщицы наводили чистоту и меняли воду. На переменах порядки были строгие. Никакой беготни. Ученики выстраивались парами и прогуливались по широкому школьному коридору. Можно было стоять у стеночки около своего класса.               
               
       Первую мою учительницу звали Евгения Александровна Каменская. Это была добрая женщина лет, вероятно, пятидесяти, с крупными чертами лица и прической в виде косы из черных волос, уложенной «венчиком». Первым делом она рассказала нам, первоклашкам, как себя вести на уроке, как вставать, при входе учителя в класс и как на приветствие отвечать хором «Здра-ствуй-те!». А потом начался тяжелый труд. Открыли тетради в косую линейку и стали писать карандашом палочки. Потом были крючочки, кружочки... Через некоторое время велели приносить в класс чернильницы и ручки с пером «11 номер» или «звездочка». Для ношения чернильницы был сшит специальный затягивающийся мешочек, который привязывался к ручке портфеля при переносе чернильницы из дома в школу и обратно. Чернила разводились водой из специальных таблеток. Высшим шиком было такое разведение, что бы на поверхности чернил образовывалась зеленовато-золотистая плёнка, тогда чернила писали не фиолетовым, а черным цветом. Такие чернильницы позволяли время от времени подшучивать над одноклассниками. Если в ней утопить муху, то через некоторое время чернильница начинала источать пренеприятнейший запах, к удовольствию шутника. Приходилось чернильницу мыть и заливать в неё новые чернила. Дошло дело и до «прописей». Думаю, что к моменту прочтения этого текста, человечество окончательно забудет это слово. Поэтому объясняю, что «прописи» это такая специальная тетрадь, где типографским способом изображены примеры написания отдельных букв, образцы букв и текстов. В те давние времена буквы писали не шариком, а пером, которое при нажиме чертило толстую линию, а без нажима тонкую. А буквы так и писались, с нажимом и без нажима. И нужно было уметь, когда и как нажимать. Буквы в прописях были красивые и нужно было стремиться к такому же написанию. Был даже такой предмет, как «чистописание». Время от времени учительница велела нам вставать из-за парт и встряхивать кистями рук, приговаривая: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали». Написание букв чернилами требовало больших усилий. И пальцы у всех были фиолетовыми от чернил. Потом нужно было изготовить самостоятельно (в продаже-то не было) так называемую «кассу». Это что-то типа картонной папки с кармашками, в которые укладывались бумажки, с написанными буквами и цифрами. Было у нас и рисование, не котором рисовали кто что умел. Моим любимым сюжетом был домик, деревья, травка, облако и солнце. Учились мы во вторую смену и после учебы возвращались уже в темноте. Никто из родителей никого не встречал. Это я уже пишу вообще о школьных годах. И у всех учащихся, да и у всех жителей поселка, были индивидуальные фонарики. Они тоже могли быть предметом гордости или зависти, так как существовали нескольких типов. Самым распространенным фонариком был фонарь с нижней съемной крышкой и с верхней. Снизу вставлялась плоская батарейка, а на верхней крышке располагался рефлектор диаметром около 3 см. Это был самый простой фонарь. Более интересным и престижным был фонарь с откидной передней крышкой, с расположенным на ней небольшим рефлектором. Фонарь был крупнее и солиднее. Предметом зависти был немецкий фонарь «Даймон», тоже с передней откидной крышкой, но на ней красовался большой, сантиметров 6 в диаметре, очень блестящий рефлектор с очень прозрачным стеклом. Светил он очень хорошо. Недостижимой мечтой был армейский фонарь с переменными цветными светофильтрами. Они менялись специальным рычажком. Такой фонарь, похоже, был в единственном экземпляре. Потом появились так называемые «жучки» - динамические фонари с нажимной ручкой. Такие фонари не требовали батареек и жужжали во время работы. Тоже ценились и были на много дороже обычных типовых. Вот с такими фонарями небольшими группами мы расходились из школы. А ещё о портфелях. У меня был обычный портфель чёрного цвета с одной застёжкой посередине. Были портфели с двумя или тремя наружными карманами и застёжками в виде ремешков с пряжками. Самыми завидными были полевые сумки из кирзы, которые носились на ремне через плечо. С такими сумками ходили агрономы в художественных фильмах и мастера-электрики. Для школьника такая сумка была маловата, но немного похожа на офицерскую планшетку, чем и привлекала. Такая была у моего друга Васи Синегубова, а мне такую не покупали. Чтобы, хоть немного, приблизиться к такой прекрасной сумке, я привязал к своему портфелю верёвку и носил его тоже через плечо. 
      В школе тогда, конечно, не было никакого буфета, не говоря уж о столовой. Еду школьники носили с собой. Это могли быть бутерброды со сливочным маслом и посыпанные сахарным песком (это по богатому), или хлеб, помазанный вишневым варением (это наиболее распространенный вариант), или хлеб, помазанный подсолнечным маслом и посыпанный солью. Но последний вариант это не от бедности, а просто было вкусно. Так же приносили и яблоки. А еще школьники участвовали в сельскохозяйственных работах на ближайших колхозных полях. Пололи, собирали помидоры. Тогда каждый нёс с собой «авоську», в которой была неизменная стеклянная бутылка с водой, а у кого и с молоком, заткнутая самодельной бумажной пробкой, вареные яйца, зеленый лук, хлеб и какие-нибудь овощи. После работы рассаживались в кружок и подкреплялись.
      Время шло. Постепенно перешли к написанию текстов, к арифметике, к чтению. Потом были упражнения по русскому языку, сложение- вычитание, умножение-деление, заучивание стихов. Таблица умножения свалилась на голову перед какими-то каникулами. Я думал, что не выучу её никогда! Но всё проходит. Прошло и это. Таблицу умножения помню до сих пор. Учился я хорошо, то ли в силу того, что отец был райвоенкомом («шишка» довольно внушительная), а мать председателем родительского комитета, то ли действительно так учился… Сейчас пора вспомнить тот самый черный телефон на подоконнике, который был упомянут в начале описания Матвеево-Курганского периода. Как говаривал А.П. Чехов: если на подоконнике стоит черный телефон, то… Или это он о чём-то другом говорил? Но, как бы то ни было, а телефон был, и я им иногда пользовался в личных целях. Если поднять трубку, то послышится женский голос: «Алло». На это нужно сказать: «Военкомат- кабинет», после чего непременно звучал голос отца: «Слушаю». Так я иногда звонил отцу на работу, когда не мог решить какую-нибудь задачку или пример по арифметике. Но, вообще, трудностей в учебе я не испытывал. Помнится, после окончания учебного года, классы были построены в коридоре школы и на этой торжественной линейке зачитывали имена отличников и награждали грамотами. Назвали и мое имя. Я вышел из строя, залез на приготовленную табуретку и торжественно обещал «учиться еще лучше». Грамота до сих пор хранится в черной папке наряду с другими реликвиями. Там же хранится и «Ведомость оценки знаний и поведения ученика 1 класса Б». Правда, я его немного попортил своими каракулями.
      Как я уже говорил, мы с отцом и матерью довольно часто ездили в Москву к брату отца, дяде Лёне. Как правило, эти поездки совпадали с моими каникулами, но порой захватывали пару-тройку учебных дней. Из Москвы я привозил разные невиданные диковинки. Это был значок с Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСХВ) в виде медали, который я с гордостью носил на форменной гимнастерке. Это был необыкновенный блокнот размером приблизительно 5х7 см. Необыкновенность его заключалась в материале, из которого он был сделан. Это были 3-4 листа из белого пластика и обложка из пластика же, но малахитового цвета. В блокноте можно было делать записи карандашом, которые потом легко стирались. Очень удобный был блокнотик. А еще из канцелярских принадлежностей был привезён автокарандаш с тонким грифелем, который высовывался из карандаша при вращении его верхней половины. Таких карандашей было два. Один – просто карандаш, а у другого в средней его части была такая прозрачная цилиндрическая вставка, внутри которой размещалась золотистая башня кремля с красной звездой. Карандашу с кремлёвской башней не повезло, так как мне было страшно интересно посмотреть на эту башенку вблизи. И я сломал его первым. А еще была привезена игрушечная машина «ЗИМ» с дистанционным приводом. То есть сзади машины отходил троссик в оплетке длинной около метра, на конце которого была рукоятка пистолетного типа с вращающейся ручкой с правой стороны и нажимного рычага с задней стороны, под большой палец. При вращении рукоятки у машины вращались колеса, а при нажатии на рычаг передние колеса поворачивались. Классная была машинка! Потом лет через 20 такой же машинкой играл мой сын Миша…               
      Игрушками я не был обижен. Они у меня были в достаточном количестве. Особо запомнился большой зелёный железный грузовик, на котором, при некоторой сноровке, даже можно было немного прокатиться, если сесть в кузов и поджать ноги. Правда при этом железные борта впивались в мягкие ткани. Были разные легковые автомобили, самолёты, детский конструктор. Был ещё железный паровоз с двумя вагонами. У паровоза была труба, в которую я набивал табак, добытый из окурков в пепельнице. Отец мой курил «Казбек» или «Беломор». Заложив табак в трубу, пытался его разжечь, чтобы шёл дым, как у настоящего паровоза, но затея не венчалась успехом. Но я не сдавался, и в результате этого у меня накопилось некоторое количество табака. А когда у отца неожиданно закончились папиросы  , я отдал ему эти запасы, и он скурил их в самокрутке. У меня была страсть посмотреть, как устроена та или иная игрушка, особенно заводная. Каждую свою игрушку я разбирал и собирал, да и не по одному разу, пока она не приходила в полную негодность
               
                Праздники. Школьная самодеятельность               
               
      Перед каким-то праздником, скорее всего перед Новым годом, школа готовилась к художественной самодеятельности. Наш класс тоже должен был представить номер. Учительница рассказала, что номер этот танцевальный и там есть персонаж «мальчик, не умеющий танцевать». Я танцевать не умел и боялся публичного выступления. Поэтому первым вызвался на роль этого «мальчика», решив, что, по причине неумения, останусь «в тени». Но, как на зло, эта роль оказалась центральной, основной и сольной. Концерт происходил в коридоре на втором этаже, за отсутствием актового зала. Участники танца становились в круг, взявшись за руки и распевая соответствующую песенку, а в какой-то момент в центр круга выпихивают «мальчика, не умеющего танцевать», и он, неумело изображая танцевальные «па» и размахивая платочком, пел «Где тут пятка, где носок? Для чего держать платок…». Выступление прошло успешно и завершилось аплодисментами зрителей.
      А к новогодним праздникам было решено силами класса поставит новогодний спектакль. В пьесе были Дед Мороз, Снегурочка, зайчики, лисички, волки и другие сказочные персонажи. Репетировали мы в классе по вечерам после занятий. Это было очень интересно! Репетировали с большим энтузиазмом и удовольствием. Но до показа спектакля дело по каким-то причинам так и не дошло, хотя ёлка в школе была. Интересно, что в степном краю на новый год наряжались настоящие живые ёлки. Где их брали? Загадка. Перед праздником в дом вносилась живая ёлка, распространяющая вокруг себя сначала холод, а потом и хвойный аромат. После установки ёлки начиналось священнодействие, при воспоминании о котором даже сейчас на теле появляются «мурашки». Наряжали её всей семьей. Игрушки были незатейливые. Это цветные стеклянные шары, которые разбивались на острые кусочки при неосторожности, разные птички и зайчики из прессованного картона, вата, имитирующая снег, мишура. Применялись и самодельные поделки из цветной бумаги. Самостоятельно изготавливались маски из бумаги и картона. А главное, что на ветки развешивались разнообразные конфеты, подвешивались на ниточке грецкие орехи в фольге, яблоки. После наступления Нового года разрешалось изредка снять с ёлки какое-нибудь лакомство и съесть. Необыкновенно вкусными были конфеты с ёлки.
               
                О чтении               
               
      Пришло время и появилась тяга к чтению. Помнится, вечером после школы по колено в грязи ходили записываться в библиотеку, а потом регулярно посещали её. Самыми популярными книгами были книги, естественно, про войну. Одной из таких была книга «Солдатский подвиг». Это были рассказы о войне. Необыкновенно интересной и желанной была книга «Приключения Незнайки и его друзей», которая только недавно появилась. За ней была очередь. С удовольствием читались «Витя Малеев в школе и дома», «Русские народные сказки», «Украинские народные сказки», «…народные сказки», «Сказки народов СССР». Самой любимой была книга «Алые погоны» о суворовцах, которая была у нас дома. Я её часто перечитывал. До такой степени часто, что она стала уже довольно «потрёпанной». Я её до сих пор храню, как реликвию.               
      Чтение книг было основным занятием в осенне-зимне-весенний период, кроме учёбы, разумеется. Приготовление уроков происходило за круглым столом, покрытым золотистой бархатной скатертью под красным абажуром с бахромой. В вечернее время сидели в большой комнате (в зале) на диване и слушали радио. Тогда по радио шли интересные передачи: трансляция всевозможных концертов и спектаклей с антрактами. Была такая рубрика «Театр у микрофона», были сатирические передачи. А иногда, очень редко, по радио транслировали специально организованную радиосвязь полярников с их семьями. Было очень интересно и трогательно… Удовольствия от прослушивания радиопередач получали больше, чем от телевизора сегодня. Книжки читал, лёжа не кровати, которая стояла у стены между комнатой и кухней в месте расположения печки. Было тепло и уютно. А для усиления эффекта накрывался одеялом и читал при свете фонарика. Наверное, многие так делали… У родителей тоже была своя духовная жизнь. Читали книги, ходили в кино и в гости. Очень популярной тогда был роман Шпанова Н.Н. «Поджигатели», в газете «Красная звезда» печатали повесть «Голубая стрела» с продолжением, которого ждали с нетерпением. Отец выписывал журнал «Новый мир», смысл которого я никак не мог понять, потому что в нём совсем не было картинок. Выписывались газета «Красная звезда», журналы «Огонёк», «Крокодил», «Работница» и моя «Пионерская правда», которую я, честно признаюсь, не читал. В кино родители брали и меня. Тогда шли такие замечательные картины, как «Запасной игрок», «Улица полна неожиданностей», «Иван Бровкин», «Максим Перепелица», «Укротительница тигров» и такой шедевр, как «Карнавальная ночь».
               
                Джульбарс (собака!) и средство против столбняка               
               
      Где-то в начале зимы 1957 г. в военкомат для прохождения службы прибыл новый офицер, капитан, с женой, сыном примерно моего возраста и годовалым младенцем. Ни фамилии, ни имён сейчас уже и не помню. Так как жить им пока было негде, нашей семье пришлось потесниться. Из 4-х комнат и кухни им достались две небольшие комнаты и кухня, а нам две комнаты побольше. Частично наша половина дома отапливалась печкой, находившейся у новых соседей на кухне. А для дополнительного обогрева и приготовления пищи в одной нашей комнате была установлена «буржуйка», которая зимними вечерами разогревалась до красна и уютно светилась в темноте, но и очень быстро остывала. У моего соседа-сверстника была такая диковинная штука, как фотоаппарат «Любитель». Для фотографирования сверху открывалась специальная крышка, под которой открывался экран приблизительно 6х6 см., на котором был виден объект фотографирования. Я присутствовал при зарядке в него фотопленки, участвовал в фотографировании. Даже нахождение рядом с этим чудом доставляло удовольствие, особенно зимними вечерами. Весной, ближе к лету, соседи съехали, и мы зажили прежней жизнью. Жена нашего соседа была врачом. Её профессию я вспомнил в связи с тем, что меня укусила за нижнюю губу соседская собака Джульбарс. Это был довольно крупный пёс, постоянно находящийся на цепи сзади соседского дома. Этот пёс меня хорошо знал и никогда не трогал. Как-то раз, неведомо зачем, я забрёл к соседям во двор и заметил, что перед Джульбарсом стоит плошка с едой, до которой он не дотягивается. Решил помочь бедняге. Наклонился и подвинул еду ближе к собаке. А он (собака!) бросился на меня и цапнул за губу зубами. Вероятно, решил, что я посягнул на его еду. Я весь окровавленный прибегаю домой, где моя мать и соседка-врач начали оказывать мне первую помощь. Соседка велела переодеть мне рубашку задом на перёд для предотвращения столбняка и заражения! Так и сделали. Как ни странно, но ни заражения, ни столбняка не последовало. Губа зажила, как на собаке, остался только небольшой практически незаметный шрам.
               
                Про практичную одежду, рисование и выпиливание               
               
               
      До какого-то времени я зимой ходил в детском сером пальто с черным меховым воротником и в детской же меховой черной шапке. Потом родители, вероятно, решили приблизить мой наряд к деревенским условиям. Для меня была сшита на заказ черная стёганная телогрейка, которую еще называли фуфайкой, а на местном детском диалекте «хухвайкой». Были приобретены черные хромовые сапоги, как у отца, настоящие военные. Сапогами я гордился, как элементом офицерской одежды, но в тайне завидовал своим дружкам, у которых были кирзовые сапоги с лихо загнутыми носами, которые иногда смазывались автолом и изумительно катились зимой по ледянке. Наряд мой завершала офицерская отцовская шапка с отпечатком звезды на лбу. Саму звезду отец с шапки снял. Одежда, надо сказать, была очень удобной и практичной.
      Я тогда еще любил рисовать. И рисовал очень неплохо, особенно срисовывал. Однажды даже срисовал из журнала «Огонёк» картину «Штурм Сапун-горы». Больше рисовал карандашами. Тогда продавались наборы цветных карандашей 12, 24, 36 и 48 цветов. А еще у меня были акварельные краски в тюбиках и кисточки. Красками рисовал редко, потому что приходилось долго ждать, когда высохнет очередной слой. В декабре перед новым годом я своими руками изготавливал календарь. Брал альбом с 12 листами и на каждом листе расчерчивал таблицу с числами и днями недели. Особенностью и изюминкой календаря были рисунки, соответствующие месяцу. Январь, конечно, с новогодним сюжетом, февраль с картиной на тему дня Советской Армии, март – 8 марта и т.д. Хуже дело обстояло с летними месяцами. Что там можно нарисовать? Лютики-цветочки? Но на помощь приходила, опять же Советская Армия. В отрывном настенном календаре, которые висели в каждом доме, нашлись такие дни, как день артиллерии, день танкиста, пограничника и др. профессиональные праздники. Сентябрь это 1 сентября, октябрь – золотая осень, ноябрь – день Октябрьской революции (7 ноября), ну, а декабрь – зима с новогодним сюжетом. Вот такие календари я делал задолго до того, как придумали печатать красочные настенные календари с природой и мало одетыми барышнями. А еще любил я лепить из пластилина домик с окнами и дверью. Внутри домика закреплял лампочку от фонарика и присоединял её к батарейке тонкими проводочками. В комнате выключался свет и включалась лампочка в домике. Было, как в мультике.
      В классе третьем на уроках труда занимались выпиливанием лобзиком из фанеры. Тогда это было модным, и истинные любители таким образом собирали разные ажурные полочки для дома, для семьи или целые этажерки. Но пилки для лобзика были дефицитом, а наши хитрые умельцы наловчились делать эти пилки самостоятельно из стальной проволоки диаметром около 1 мм. Брался отрезок проволоки, соответствующий длине пилки и, острым ножом, наносились удары под некоторым углом. На проволоке образовывались зазубрины, которые и пилили фанеру.
               
                Сексуальное воспитание               
               
      Приведу интересный факт о сексуальном воспитании. Как такового, никакого специального сексуального воспитания не было. Все знания приобретались на улице в виде слухов, домыслов, матерных стишков и детских анекдотов. Вдруг появился сильный и всеобщий интерес к противоположному полу. Зажимали девчонок в углу и «тискали». Были и другие подобные совместные игры. То ли сама учительница заметила это, то ли кто-то пожаловался, и она приняла очень эффективные меры. Девочек отправила домой, а мальчиков собрала в классе и очень доходчиво рассказала об отличии мужчин и женщин, о том, как рождаются люди, о том, как опасны наши «сексуальные игры», и тому подобное. Удивительно, как она нашла слова, чтобы объяснить нам всё это… Тема перестала быть таинственной и запретной. Стало всё понятно и неинтересно. И всё прошло, как бабушка отговорила…
               
                Я юный пионер Советского Союза               
               
      Время шло. Шёл учебный процесс, шла жизнь… В третьем классе, вероятно 22 апреля в день рождения Ленина, нас, немного созревших малолеток принимали в пионеры в Доме культуры. «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…». Важность и торжественность момента переполняли душу, а чувство принадлежности к такому Великому Сообществу, как говорится, распирало грудь. Чисто техническая подробность. Пионерские галстуки производились из трёх видов ткани и обладали соответствующими свойствами. Галстуки из сатина со временем теряли свой яркий красный цвет, а их концы скручивались в трубочки сразу же после глажки. Галстуки из ткани типа штапеля не были популярными и имели более тёмный цвет, но не скручивались. Самыми дорогими, красивыми, нарядными, воздушными были галстуки из красного шелка. Я всю свою пионерскую жизнь мечтал иметь такой, но почему-то мне такой не покупали, и я ходил в скрученном галстуке. После принятия в пионеры класс превратился в отряд о трёх звеньях и появилась иерархия. Я был выбран (читай назначен) «Председателем совета отряда», были избраны трое звеньевых и санитарка. Такова была вертикаль власти. Санитаркой была назначена Галя Галкина, моя тогдашняя симпатия. Не знаю, как другие, а я ничего не понимал, только знал, что я «главный». Мне было велено на левый рукав формы нашить две красные полоски, типа лычек. У звеньевых была одна красная лычка, а санитарка носили через плечо небольшую сумочку из белой ткани, на которой красовался красный крест. Эта белая сумочка очень украшала Галю Галкину. Ни моих функций, ни функций звеньевых никто не понимал. Зато санитарка должна была проверять чистоту рук утром при входе в класс, и могла не впустить. Тогда еще было принято отдавать пионерский салют друг другу при встрече. Мальчишкам это очень нравилось, и они старались чаще попадаться друг другу навстречу. Со временем этот обычай рассосался и забылся.
      Впервые в жизни мы узнали о таком празднике, как 8 марта. Решено было, в связи с этим праздником, сделать учительнице ценный подарок. Собрали какую-то сумму денег и, чуть ли не всем классом, направились в магазин «Культтовары». Глаза разбежались на всякие диковины. В результате купили раскладное зеркало размерами приблизительно 10х15 см. в красном картонном переплёте, какой-то пластмассовый стаканчик и пудру в круглой красивенькой коробочке. В праздничный, но не выходной, день Евгения Александровна с благодарностью приняла наш подарок и сказала, чтобы больше никаких подарков ей не дарили. Просьбу её мы в дальнейшем выполнили.
      В один из весенних дней Евгения Александровна подозвала меня к себе и сказала, что на днях будет пионерский сбор, где я, как председатель совета отряда, должен буду отдать рапорт председателю совета дружины. Дала мне бумажку с текстом рапорта и велела мне выучить. Что за сбор такой? Что такое рапорт? Как он отдаётся? Эти вопросы меня очень взволновали и напрягли. Вечером дома, весь в волнении, с этими вопросами я обратился к отцу, который тут же устроил мне обучение и тренировку. Я непринужденно должен был находиться в комнате, а отец неожиданно заходил через одну из двух дверей. Я командовал: «Отряд! Смирно! Равнение на…», чеканя шаг подходил к отцу, отдавал ему пионерский салют и рапортовал, как было написано на бумажке. В конце концов текст рапорта я выучил, но только так и не смог понять, откуда неожиданно должен появится Председатель Совета Дружины? Подошёл день «Х». Я волновался до дрожи во всём теле и стука зубов. Наконец в условленное время пионерская дружина была построена в каре перед входом в школу. Лицом к дружине стоял её Председатель с тремя нашивками на рукаве. По его команде «Председателю N-ского отряда отдать рапорт!», названый председатель командовал: «Отряд! Смирно!», и по траектории с прямыми углами подходи к Председателю и рапортовал, а потом обратным путём возвращался на место. Всё было очень понятно и просто. Я, как и все остальные, вполне удачно отрапортовал. Но очередной сбор стал причиной моего карьерного краха. Был так же назначен очередной сбор дружины, о чем учительница сообщила мне мимоходом. А я жду бумажку с рапортом. Я думал, что перед каждым сбором мне будет выдаваться такая бумажка! В результате я не вышел для отдачи рапорта, спрятавшись за спинами моих товарищей. Потом было отрядное собрание под руководством учительницы, на котором главным обвинителем выступила одноклассница и отличница Лариса Сагайдак. Меня сместили с высокого поста. Когда стали выбирать нового председателя, я предложил кандидатуру Ларисы, злорадно предполагая её мучения на этом поприще. Впереди было очередное лето…
               
                Филумения.               
      Летом после четвертого класса появилось всеобщее увлечение или, как говорят в народе, хобби. Это хобби заключалось в коллекционировании спичечных этикеток, по-научному «филумения». Казалось бы, много ли этикеток можно наколлекционировать в деревне, где все спичечные коробки с одной этикеткой. Но, вероятно, не мы были первыми коллекционерами. Не знаю, кто это придумал, но метод коллекционирования был очень эффективный.               
      Дело в том, что в те далекие времена через Украину и Матвеев Курган шли пассажирские поезда на Кавказ. Как названия далеких экзотических островов воспринимались таблички на вагонах «Москва-Адлер», «Москва-Минводы», «Москва-Ереван» и т.п. Причем поезда шли не только из Москвы, а со всего Союза. Поезда останавливались на станции Матвеев Курган, и стоянка была довольно длительной. Местные женщины продавали пассажирам различные фрукты и овощи.               
      У нас же был свой бизнес. Пассажиры высыпали из вагонов, курили и прогуливались вдоль поезда. Выбираешь курящего мужчину, подходишь к нему и очень вежливо просишь показать спичечный коробок. Мужчины недоумевали, но коробок показывали. Если этикетка на коробке была подходящей, предлагаешь обмен его коробка на твой, заранее заготовленный. Вернее, менялся не весь коробок, а только его наружная сдвижная часть. Никто не отказывал. Таким образом к нам попадали спичечные этикетка со всей страны. Были очень красивые. Особенно ценились так называемые атласные, т.е. с плотной и гладкой поверхностью, и этикетки «Журнал Охота», на которых изображались разнообразные птицы и звери. Конечно, коробки для обмена мы не покупали по причине отсутствия средств, да и никто в те «дикие» времена детям спички и не продал бы. Коробки находились на земле в разных местах. В том числе и в районе вокзала. Забегая в будущее, отмечу, что, когда мы переехали в Горький, я увидел, что в киосках продаются целые наборы этикеток штук по 50. Но таких красивых, как выменянные на вокзале, не было. 
               
                Пионерский лагерь в Анапе.               
               
      После четвертого класса, в последнее лето проживания в Матвееве Кургане, отец смог достать мне путевку в пионерский лагерь СКВО ВВС (Северо - Кавказский Военный Округ. Военно- Воздушные Силы) на Черном море в Анапе для детей военнослужащих. Вспоминая свою маму, удивляюсь, как она могла меня одного отправить так далеко от себя. Однако, так и было. Сборы были недолги… В небольшой отцовский чемодан были уложены полотенце, мыло с земляничным запахом, зубная щетка с пастой, трусы, майка, пионерский галстук и запасные тапочки. Остальное было надето на меня. Рано утром к дому подкатил военкоматский «Виллис», в который мы погрузились всей семьей и отправились в Ростов на вокзал, откуда отправлялся поезд с детьми в Анапу. В Ростове на вокзале провели долгое время в томительном ожидании. Наконец была объявлена посадка на поезд. Вагон был плацкартный. Мне досталась верхняя полка. Саму поездку в поезде не помню. Только помню, что ночью выгрузились на какой-то станции. Бесцельно бродили по территории вокзала. А утром подошли автобусы с брезентовым верхом, в которые мы погрузились и поехали по горной дороге. Лагерь располагался в километрах двух-трех, а может быть и больше, севернее Анапы, и метрах в двухстах от моря. Там был прекрасный песчаный пляж и мелкое море с теплой прозрачной водой. На дне виднелись невысокие и негустые водоросли, среди которых можно было увидеть небольших крабиков и мелкую рыбешку. Территория лагеря была обнесена невысоким забором. На территории и вокруг неё произрастали густые кустарники неизвестного мне названия с узкими листьями, как у ивы. А может это и была ива? В капитальном здании находились столовая, кухня и, вероятно, администрация. Неподалеку среди деревьев в два ряда располагались армейские палатки на шесть человек каждая. Вот в этих палатках мы и жили. В палатке был деревянный пол, шесть армейских коек, шесть тумбочек. Про стулья не помню. Надо сказать, что жить в палатках было очень хорошо. Поодаль находились два ряда умывальников с краниками и жестяным поддоном. Так же в наличие была площадка для построения и подъема флага. Там же по вечерам проводились и танцы. Кроме того, была довольно большая площадка для разных игр и развлечений. Большой популярностью пользовались «гигантские шаги». Это такая карусель, состоящая из столба, на вершине которого было вращающаяся крестовина, на которой были закреплены прочные веревки с большими петлями на концах. Желающий покататься пропускал одну ногу в петлю и разбегался, держась руками за веревку. Разбежавшись клиент взмывал на некоторую высоту, с которой стремительно опускался вниз, одновременно вращаясь вокруг столба. Незабываемые ощущения…
   Открытие лагерной смены началось громадным пионерским костром на морском берегу. Южные края не богаты дровами, поэтому основу костра составляли старые автомобильные покрышки. Вероятно, запас покрышек был больше, чем дров. Костер был грандиозный! Дальше жизнь потекла по распорядку. Утром подъем под горн, умывание, построение и завтрак. Потом после некоторой паузы, необходимой для «утряски» завтрака, шли купаться и загорать на пляж. Купались долго и с большим удовольствием. Воспитатели не очень угнетали нас своим вниманием, так как море было мелкое и спокойное. Были, правда, пара дней, когда не купались. Был шторм (а может уже после шторма) и волны. Но мы всё равно приходили на берег и любовались невиданной ранее стихией. После купания был небольшой отдых, после которого шли в столовую на обед. Кормили очень хорошо, как понял гораздо позже. Но в первом своем письме родителям я написал, что «кормят хуже, чем дома», чем всполошил свою маму, которая и так переживала, сын её плохо ест и выглядит «как с креста снятый». Всё было написано совершенно правильно с точки зрения детской логики. Я действительно в детстве, как и многие мои сверстники, плохо ел. Ну не любил я этот процесс! А в лагере откармливали на совесть, что мне категорически не понравилось. Вот я и сообщил, что «кормят хуже, чем дома». После обеда тихий час. Углы палаток поднимались, чтобы воспитатели могли наблюдать, кто нарушает режим и не спит. Да и прохладнее было с поднятыми углами. Мало, кто спал. Отбывали номер. Что делать, порядок, он и в лагере порядок. После тихого часа полдник. Как правило, на полдник был кефир, простокваша или молоко и печенье. Далее опять пляж. После пляжа игры, развлечения, танцы. Тогда я впервые услышал песню «Тишина», которая до сих пор нравится. «…Писем ко мне больше не придёт, память больше не нужна. По ночному городу бредёт тишина…» Были еще разные кружки и библиотека. Но до них у меня руки не дошли. Появилось всеобщее увлечение собирать ракушки. Но не абы какие, а вполне конкретные. Мы их называли «крылатками». А вообще-то это гребешок черноморский. Ракушки были разных ярких цветов. И ценились в зависимости от размера и яркости окраски. Они не лежали на берегу, а приходилось их выкапывать из песка с глубины около полуметра. Попутно попадались образования, называемые «чертов ноготь», действительно похожее на длинный, сантиметров 5-10, ноготь. Эти «ногти» ценились больше крылаток. Говорю «ценились», потому что в лагере происходил активный обмен добытыми ракушками.
   Однажды была организована пешая экскурсия в город. Походили по улицам, зашли в какой-то музей, а потом на местный рынок, где я купил необыкновенно красивых и таких же безвкусных яблок, которые выбросил в последствии. А еще приобрел изумительный сувенир, который представлял собой гипсовый покрашенный под золото якорь, поверх которого располагался спасательный круг красного цвета, а внутри круга было фото какого-то невнятного пейзажа из окрестностей Анапы. Тот сувенир хранился у меня лет 10 и случайно был разбит.                Закончилась смена. Нас привезли в Ростов, где меня ожидали родители. Так закончился мой черноморский отдых.
               
                Расставание с Матвеевым Курганом               
               
      К началу пятого класса мне, как раньше говорили, справили новую одежду. Это была модная куртка из коричневого вельвета с застёжкой «молния», с двумя грудными карманами на «молниях» же и боковыми пуговицами на талии. Особой гордостью были настоящие черные суконные флотские брюки. В таком наряде я и начал обучение в пятом классе. Вместо одной любимой Евгении Александровны появились разные учителя по разным предметам. Появился иностранный, немецкий, язык. «Der…, lernen, lehren, Lehrer…». Разрешили писать авторучками. Тетради были «взрослые», в линейку и с полями… Но это уже было окончание Матвеево Курганского периода… В октябре 1959 года отец, отслужив в Советской Армии 25 лет, был уволен в запас «с правом ношения форменной одежды», а у него другой и не было… Отец принял решение вернуться в г Горький, откуда был призван в Армию. По тогдашним законам ему должна быть предоставлена жилплощадь. Имущество раздали соседям, мой велосипед «Орлёнок» продали. Часть вещей упаковали в большой ящик и отправили медленной скоростью в Горький. Попрощался с Васей, Шуриком и Вальком. Было очень грустно. Вася на прощание подарил мне книгу «Чтобы жить…» с трогательной надписью: «На долгую и добрую память дорогому товарищу по школе Володе от Васи. М-Курган, ср. школа 5 кл. «Б». 1959 год. Синегубов». До сих пор храню эту книгу. А Васи и Шурика уже нет в живых…  А я не догадался ничего им подарить на память. В один солнечный октябрьский день мои родители и я, в сопровождении моих друзей, отправились с вещами на вокзал, погрузились в московский поезд и покатили в новую жизнь. За окнами пробегали степи, поля, посадки. Проплывали вокзалы украинских городов со знакомыми до боли названиями: Амвросиевка, Иловайск, Харцызск… Охватило чувство, что последний раз вижу эти степи и поля, читаю названия этих городов… «Последний раз-последний раз, последний раз-последний раз» - стучали колёса… Я ещё лет пять переписывался с одноклассниками. Девочки, Галя Склярова, Лена Климченко, Люда Петрова прислали мне свои фотокарточки, которые до сих пор хранятся… Свои карточки я не посылал.
      Так закончился Матвеево Курганский период моего детства. Дальше закрутилась другая жизнь с другими событиями, которая отодвинула Матвеев Курган в дальние «закрома памяти». И только в зрелом возрасте, уже после пятидесяти, посёлок моего детства стал приходить ко мне в хороших снах. Снилось мне, что я приехал в Матвеев Курган, захожу в наш дом, где никого нет, хожу по знакомым улицам в надежде встретить кого-нибудь из моих друзей, но никто не встречается… Через некоторое время вновь приезжаю и всё повторяется. Где-то лет в 60 появилось страстное желание посетить дорогой моему сердцу посёлок. Стал искать в интернете информацию о нём. К моему удивлению, информации оказалось много. С интересом смотрел все фотографии и видеофильмы о Матвееве Кургане. В результате понял, что это уже совсем не мой посёлок с пыльными дорогами, гусями, курами и индюками на улицах, что на улице Южной уже не играют в «латки» босоногие пацаны в сатиновых трусах или шароварах и их подружки в ситцевых платьицах. Уже никто не выйдет на улицу с ломтём черного хлеба, посыпанного сахаром, со словами «41 – ем один!» в ответ на другую ритуальную фразу «48 – половину просим!» Поляна, на которой мы в детстве играли и ловили кузнечиков, застроена домами. Посёлок стал и больше, и краше, и удобнее и более ухоженным, и, в то же время похожим на множество других посёлков, в том числе и в Нижегородской области, с популярными сетевыми магазинами, с автосервисами, с «Магнитами», «Евросетью», «Ростелекомом» и др. современными «прибамбасами». Такие есть и недалеко от моего дома. Теперь я отчётливо понимаю, что действительно не нужно возвращаться туда, где прошло детство.

                Горьковский дворик               
               
      И так город Горький. Дом, из которого отец в далеком 1931 году был призван на службу в Красную Армию, находился в центре г. Горького приблизительно в километре от площади Минина и Пожарского и, соответственно, горьковского кремля. Деревянный двухэтажный купеческий особнячок под номером 43 расположился на улочке с названием ул. Володарского на участке между её пересечением с улицами Веры Фигнер (ныне Варварской) и Ошарской. Двор был образован четырьмя домами и ограничен улицей Володарского с одной стороны и улицей Загорского (ныне Академика Блохиной) с другой. Во дворе были еще двухэтажные сараи. В конце 50-х годов центр города был застроен небольшими домиками в 1-2 этажа, преимущественно деревянными. Были и кирпичные дома до 5 этажей, но не они определяли облик города. На тихих уютных улочках росли липы и благоухали во время цветения. Транспорта на ближайших улицах почти не было, только по улице Фигнер ходили троллейбусы и, время от времени, небольшие павловские автобусы. Несмотря на такую близость к центру, район был тихий. Жизнь, можно сказать, кипела на улице Свердлова (ныне Большая Покровская) и её окрестностях, на Верхневолжской набережной, на улице Минина, где, собственно, и были довольно большие каменные дома. Приблизительно такая была внешняя обстановка. Дом, в котором предстояло жить, был, как я уже говорил, двухэтажным, но его подвал тоже был обитаемым, как и подвал соседнего дома. На втором этаже жили две или три семьи, а на первом пять семей, в том числе две сестры отца Мария Николаевна и Александра Николаевна с сыном Игорем, студентом университета. Наша семья стала шестой. Вход в дом со стороны улицы, или парадный, был закрыт, а функционировал вход со двора. Проведу ознакомительную экскурсию по первому этажу. Через тёмное, то есть без света, крыльцо попадаем в квадратное помещение, приспособленное под общую кухню, где стоят несколько столов, на которых стоят примусы, керогазы и керосинки, на которых готовится пища. Из кухни дверь ведёт в коридор, на потолке которого тускло тлеет электрическая лампочка. Слева и справа виднеются двери. Одна из правых дверей ведёт в довольно просторный туалет с обшарпанными сырыми стенами, унитазом, в котором вечно журчит вода, и умывальником с железной раковиной и со следами белой эмали на внутренней поверхности. Закрыли дверь в туалет. Дальше коридор поворачивает налево, а справа находится дверь в 2-х комнатную квартиру, которую занимал управдом Доронин Василий Андреевич с семьёй, состоящей из него самого, его жены, старшей дочери (лет 17-18), младшей дочери лет шести и сына Толика в возрасте 11 лет. Дальше справа по коридору была дверь в большую комнату площадью около 30 квадратных метров, с двумя окнами, в которой проживала Александра Николаевна, с сыном Игорем. Из этой комнаты дверь вела в небольшую комнату с одним окном. Здесь жила Мария Николаевна и моя сестра Юля, студентка ГИИВТа. А коридор, который мы на время покинули, тем временем заканчивался дверью, ведущей в маленькое помещение Г-образной формы площадью 9 квадратных метров. Это помещение называлось «парадное». Такую затейливую Г-образную форму помещение имело из-за того, что часть его площади занимала кладовка, организованная под парадной лестницей, ведущей на второй этаж. Между этой комнаткой и наружной уличной дверью был еще довольно просторный тамбур, отделенный от комнаты дверью. Я так подробно описываю, потому что этому «парадному» предстояло стать нашим жилищем на неопределенное время. И это после четырехкомнатного дома в Матвееве Кургане! Никто тут моего отца не ждал с новой квартирой. Тем более, что окончание 25-летней службы отца совпало с большим «хрущевским» сокращением армии. Тогда «на улицу» было отправлено 1,2 миллиона человек! А поселиться в «парадном» посчастливилось только потому, что здесь же жил управдом, с которым были хорошие отношения. Как я уже отмечал раньше, моя мать была женщина, направленная на организацию бытовых условий и уюта в доме. В результате в предоставленную «комнату» была втиснута мебель в составе двухстворчатого шифоньера (хорошо, что дверь комнаты открывалась наружу), диван, на котором спал я, круглого стола вплотную к дивану и кровати, на которой почивали родители.               
               
                Новая школа               
               
      Некоторое время я в школу не ходил. Всё решали, какую школу выбрать. Все ребята во дворе, а их всего было пятеро, учились в школе №23, которая находилась неподалёку. Но решили, что эта школа не достойна внимания и определили меня в школу №14, что в Холодном переулке рядом со Свердловкой (Большой Покровкой). Эта школа считалась престижной. Так я, деревенский хлопчик, попал в храм науки. Надо сказать, что эта школа повлияла на меня не лучшим образом. В Матвееве Кургане я был на равных с моими одноклассниками, а здесь я чувствовал себя чужим, хотя относились ко мне хорошо и даже появились друзья. Самым близким другом был Дима Волков, высокий худощавый парень и Слава Тушенцов, коренастый с рыжими волосами, живший в маленьком домике на пересечении ул. Белинского и Ванеева. Он занимался фигурным катанием на коньках и коллекционировал марки. Но с ним мы рассорились, не помню по какой причине. Потом в класс пришёл Петя Долгачов, коренастый и в очках. Мы с ним стали друзьями. Ощущение собственной чужеродности привело к тому, что учился я довольно слабо. К тому же здесь преподавали английский язык, а я начинал учить немецкий. Конечно, я не настолько успел углубиться в изучение немецкого языка, просто с переездами много пропустил. С английским мне помогла тётя Муся (Мария Николаевна), которая преподавала его в ГИИВТе. Проблемы были и с математикой, и с историей, и с остальными предметами. А родители что- то не были озабочены моей успеваемостью. Вероятно, были свои насущные проблемы. Надо полагать, что переход с военкомского жалования на пенсию был не простым. Кроме того, отец был озабочен получением квартиры и был занят перепиской с разными партийными и советскими органами по этому поводу.               
               
                Жизнь на новом месте               
               
      Жизнь наша проходила в содружестве с тётей Мусей и тётей Шурой. Зачастую по утрам собирались на завтрак в большой комнате тёти Шуры. Традиционно завтрак состоял из кофе с молоком, и белым хлебом со сливочным маслом. Потом я уходил в школу. После школы гулял, делал уроки, иногда ходил в гости к соседу Толику, с которым во что-нибудь играли. А самое интересное начиналось под вечер. После ужина, порой совместного, устраивались за большим столом в комнате т. Шуры и играли в карты и все, кроме меня, курили «Беломор». Не помню, уж, как эта игра называлась, но играли долго и допоздна. Спать расходились часов в 12 ночи. Всю ночь мне снились короли, тузы, дамы и т.п. А утром опять в школу. Откуда взяться успеваемости? В карты мы играли и с дружками летом на скамейке. Самой популярной игрой была игра под названием «пьяница», простейшая детская игра, а потом стали играть в «петуха». В коридоре, рядом с дверью в нашу каморку, стоял индивидуальный стол, принадлежащий тёте Мусе. Иногда она затеивала печь пироги и за этим столом происходило всё священнодействие. Пироги у неё получались необыкновенно вкусные. Это были пироги с мясом или с капустой. А время от времени торжественно выкатывалась стиральная машина «Ока», устанавливалась около упомянутого стола и торжественно начинался процесс стирки. Основной рабочей силой был Игорь. Он подносил воду, относил отработанную, следил за режимом. А мне доверялось крутить рукоятку отжимного устройства, состоящего из двух обрезиненных валиков, между которыми пропускалось отжимаемое бельё. Когда наступила зима и выпал первый обильный снег, мы, пацаны, достали «из закромов» какие-то лыжи с мягкими креплениями и пошли кататься на них по улице Фигнер. Такое тогда было автомобильное движение. Сейчас бы я не рискнул кататься на лыжах по улице в центре города. Но лыжи не прижились… Тогда вспомнили про коньки. У меня их не было, но коньки с ботинками были у двоюродного брата Игоря. Размер их, правда, был где-то 41-й, а нога моя была примерно 36-го размера. Но этот факт не остановил. Меня уже на улице ждали дружки на коньках! В ход пошли шарфы в качестве портянок и всевозможные толстые носки. Таким образом я был экипирован и с трудом вышел на улицу. Не помню уже, чем закончился этот конькобежный вечер, и как проходил процесс обучения, но вскорости мне были куплены хоккейные коньки на ботинках. И дело пошло… Катались мы по дороге, на которой был плотный снег и наледь. В те времена не очень озабочивались уборкой снега на не магистральных улочках. Его дворники сгребали лопатами и укладывали на газон между дорогой и тротуаром, в результате чего образовывались сугробы в человеческий рост. А наши улицы, Володарского и Загорского, имели небольшой уклон в сторону улицы Фигнер. Вот мы разгонялись на коньках по дороге, а потом прыгали с разгона на сугроб. Кто выше и дальше. Несколько позже открыли, что на стадион «Водник», можно попасть не в обход через центральные ворота, а совсем рядом через забор. Походы на каток «Водника» стали регулярными. Пройдя через тёмный дворик, преодолев на коньках забор, попадали в яркий и музыкальный мир катка, где весёлая толпа скользила на коньках по кругу или беспорядочно перемещалась в середине поля. Иногда в середине катка появлялась красивая девочка из старшего класса нашей школы, которая танцевала на коньках под увертюру к фильму «Дети капитана Гранта». С тех пор мне эта музыка нравится…
      Иногда ходили в кино в кинотеатры «Рекорд» или «Спутник». Катались на трамвае. А еще я много читал. В кладовке, что была в нашей комнате под лестницей, обнаружилось множество разных книг, которые я читал в захлёб.     В комнате, в которой проживали тётя Шура с сыном Игорем, у стены стоял большой комод с выдвижными ящиками, представляющие для меня огромный интерес. В двух нижних ящиках хранились всякие железки и другой хлам (с взрослой точки зрения), накопленный и сохраненный Игорем с детства. Это была сокровищница Али-Бабы и еще 40 разбойников. Чего только там не было! И подшипники, и перьевые авторучки, и, как не странно, шариковые ручки, и патроны, и пружины, и какие-то необъяснимые железки, и т.д и т.п. Я вечером располагался на полу перед комодом, выдвигал ящики и потихоньку выкладывал на пол их содержимое, млея от удовольствия, а потом складывал обратно.
      Весна приходила с ручьями, лужами, снежной кашей. Солнце сияло, а мы, пацаны, с лопатой разбрасывали снег с сугробов не проезжую часть дороги. За лопатой стояла очередь. Тогда снег не вывозили, а дворники вот таким образом обеспечивали быстрое таяние снега. Тогда обнаружилось, что размер моей ноги стал равным размеру Юлиной ноги и, что её кожаные коричневые ботинки с рельефной подошвой мне как раз. Это были так называемые «ботинки туристические», которые у неё зачем-то были, но она их не носила. Мне же они очень нравились. А потом плавненько ко мне перешли и её кеды, диковинная тогда для меня обувь.
      Так с шутками и прибаутками прошёл учебный год. Как говорилось, прошла зима, настало лето… Кстати, свою прическу «под чёлку» я заменил на «полубокс». Стриглись тогда регулярно перед баней, а в баню на улице Ковалихинской ходили по средам, народу меньше, т.к. в баню принято было ходить по субботам. Летом ходили в «душевые кабины», которые располагались в сквере на ул. Звездинка. Короче, лето.
               
                Новые дворовые друзья               
               
      Во дворе нашем жили 6 пацанов приблизительно одного возраста. Это были мой сосед Толик, сын управдома, житель подвала Алик, Гена из соседнего дома, отличительной особенностью которого было наличие дома телевизора, что приносило его семье некоторое неудобство. Мы, друзья Гены, напрашивались по вечерам «на телевизор», спрашивали у него будут ли сегодня включать его. Для более поздних поколений такой вопрос показался бы странным. А дело в том, что телевидение в то время работало не круглые сутки. Обычно телевидение начинало работу где-то часов в 12 дня, а вечером начиналась демонстрация художественного фильма. Первым телевизионным диктором горьковского телевидения была Зинаида Ермолова, которую все немногочисленные телезрители любовно называли Зиначкой. Гена обычно говорил, что сегодня включать телевизор не будут. Но нас не проведёшь. Когда говорю «нас», то имею в виду Толика, Алика и меня. Заводилой был Толик на правах сына управдома. Вечером, с улицы, был виден свет работающего в тёмной комнате телевизора. Как только этот свет замечался, то наша группа выдвигалась на второй этаж Генкиного дома, копеечной монетой открывался замок, и мы представали перед очами хозяев со словами: «Можно к вам на телевизор?» Конечно никто нас не прогонял. Гена с родителями жил в небольшой комнате, и дислокация образовывалась следующей: родители лежали на кровати, перед которой стоял стол, перед столом рассаживались мы, гости, а перед нами стоял на тумбочке телевизор. В дальнейшем телевизор появился у Толика, куда я приходил уже на правах соседа.            
      Были еще два братца, проживающие в подвале другого соседнего дома. Но у этих братцев был еще старший брат лет 18 и звали его Володя Гусев. Все братья были от разных отцов. Оба младших брата Гусевы были всегда чем-то озабочены, куда-то уходили из двора и редко с нами общались. У всех братьев Гусевых было общее увлечение. Они ловили птиц и держали их дома в самодельных клетках. В соседнем одноэтажном доме проживала еврейская семья с двумя мальчиками- близнецов, но они были маленькие, года по 4-5 и в нашу компанию не входили. Девочек помню троих. Две мои соседки, сёстры Толика и одна, не помню, как звали, была года на 2-3 старше и относилась к нам, как к «малявкам». А еще на втором этаже нашего дома проживал Костя, студент медицинского института. Он тоже краешком принимал участие в жизни двора.
               
                "Лесорубы, привыкли руки к топорам..." и пилам               
               
      Итак, лето. Отопление во всех соседних домах было печное, и народ летом заготавливал дрова, которые хранились в сараях, или в поленницах рядом с сараями. Были даже бригады пильщиков, которые ходили по дворам и предлагали свои услуги за деньги. Мы же, мальчишки, с удовольствием пилили и кололи дрова, вырывая друг у друга пилу и колун. За это мы получали денежное вознаграждение, эквивалентное порции мороженного. Ближайшая точка, где продавалось мороженное, была на площади Свободы. Мороженное было нескольких видов: молочное в картонном стаканчике по 9 копеек (цена после денежной реформы 1961 года), «Эскимо» на палочке за 11 копеек, молочное в вафельном стаканчике по 13 коп, сливочное в вафельном стаканчике по 15 коп., пломбир в вафельном стаканчике по 19 коп., «Ленинградское» по 22 коп.- брикет пломбира в шоколадной глазури, завернутый в специальную бумагу, как сливочное масло. Мороженное «Ленинградское» это уже было по богатому. Иногда продавался пломбир в брикете между двумя вафлями. Но, мне кажется, что популярностью такое мороженное не особо пользовалось, потому что не удобно было его есть, оно таяло и текло по рукам. Так вот, оплаты за дрова нам хватало на мороженное за 15 копеек, а до 1961 года оно стоило 1р. 50 коп. Отдельной доходной статьёй была сдача стеклянных бутылок, которые мыли во дворе под краном. Одна бутылка 0,5 л. стоила 12 коп. в после реформенных ценах, бутылка из-под шампанского – 17 копеек. Но эта статья была не стабильной, а только, когда «поветрие» такое начиналось. Очень заметной вехой в летнем отдыхе были капсульные пистолеты.               
      Выше упоминался Володя Гусев. Напомню, что ему было лет 18, но он уделял нашей компании большое внимание, за что мы его любили. Он был хороший рассказчик и иногда рассказывал смешные истории, сочиняя на ходу. А еще он был мастером на все руки, и этими «золотыми» руками мастерил разные интересные штучки. В те времена любой совершеннолетний человек мог купить в магазине «Охотник», который существовал на ул. Свердлова, гильзы, капсюли и, даже, порох. Из дерева вырезалась основа для пистолета, в качестве ствола сверху закреплялась латунная охотничья гильза донышком наружу. У пистолета был боёк, который входил в гильзу под действием резинки и спусковой крючок, согнутый из проволоки. В донышко гильзы вставлялся капсюль и слегка забивался молоточком. Взводился боёк, нажимался спусковой крючок и производился выстрел. Выстрел был достаточно громким, а капсюль с полутора-двух метров пробивал картонную коробку. Такие пистолеты Володя нам и мастерил.               
      А еще летом было большим удовольствием ночевать всей компанией в сарае. Во дворе у нас были такие добротные двухэтажные сараи. Было интересно до мурашек слушать какие-нибудь истории при свете тусклой электрической лампочки.       
      Вова Гусев был парнишкой аккуратным и очень таким основательным. Во всём нашем дворе было всего два велосипеда, но оба с мотором. Один из них принадлежал студенту Косте со второго этажа, а другой Володе. У Кости велик был спартанского вида: на нём не было ничего лишнего, даже крыльев над колёсами. А у Володи Гусева был велосипед, оснащенный «по богатому», на нём были и крылья, и фара, и ручной тормоз. Но оба веловладельца давали нам покататься на своих железных моторизованных конях. А у Кости велосипед хранился в небольшом сарайчике на улице, и он просто давал ключ от сарая. Не знаю почему, но Костя выделял меня из всей компании. Я бывал у него дома, и мы играли с ним в шахматы, хотя я до сих пор не научился в них играть. Еще он сажал меня на раму своего велосипеда, и мы путешествовали на нём по городу довольно далеко. Под его присмотром всех ребят из нашего двора родители отпускали на пляж, который находился «под трамплином», где сейчас находится Гребной канал.               
      И вновь про велосипеды. Хоть и Володя, и Костя давали покататься, но было этого крайне недостаточно. Мне, как я не просил, велосипед не покупали, вероятно, что не на что было. А, вот, Толику повезло. Ему купили взрослый дорожный велосипед, как сейчас говорят, с пробегом, но в хорошем состоянии. К моему удивлению, Толик катался на своем велосипеде только со мной. Придумали такую схему: я садился за руль, а он сзади на багажник. И его, и мои ноги размещались на педалях вместе, и крутили мы совместно. Получался такой крутящий момент, что мы носились по улицам с большой скоростью и элементарно просто въезжали в любую горку. Так же на большой скорости влетали во двор через калитку. Ему-то, в смысле Толику, что? Он за мной ничего не видел и крутил педали изо всех сил, а мне ничего не оставалось, как попадать в калитку.
      Однажды летом на территории парка Дворца пионеров, что на углу ул. Ульянова и Пискунова (там был парк или сад), происходили соревнования довольно большого масштаба по авиамодельному спорту для кордовых моделей. Мы туда бегали смотреть. В программе были и воздушные бои, и даже модели с реактивными двигателями. Это я про основательность Вовы Гусева и его умелые руки. Где-то через неделю после окончания соревнований он вынес на улицу довольно большую модель самолета, которую сделал их тонких реечек и «папиросной бумаги», но без мотора, так как его просто не было в наличии. Они были в продаже, но не по карману… К крылу были закреплены два тонких шнура с рукояткой на другом конце. Предполагалось, что модель можно разогнать по кругу за эти шнуры, и она воспарит над асфальтом дороги. Но «фокус не удался». Вова сделал свою модель очень основательно и, даже, снабдил её шасси из трёх деревянных катушек из-под ниток. Наверное, общий вес этого шасси оказался той последней каплей, которая не позволила самолёту взлететь. Но после «демонтажа» этих катушек общими усилиями модель была запущена. Но полёт её был первый и последний, потому что приземляться ей пришлось «на брюхо» с вытекающими последствиями. На этом «увлечение» авиамоделизмом и завершилось.
               
                О модных прическах               
               
      Начался бум «самосовершенствования». Желанной прической была прическа «от стиляг», которая в просторечии называлась «Кок». Не ведаю её официального названия, но это были зачёсанные назад и вверх волосы, которые и образовывали тот самый «кок», как у Элвиса Пресли. Еще был «ёжик» и просто зачёс назад. Ни одному из этих эталонов у подавляющего большинства пацанов причёска не соответствовала. Только у Вовы Гусева было подобие «кока», а у одного из его братьев волосы зачёсывались назад. Какие только меры не предпринимались! Волосы мазались вазелином душистым или бриолином (кто мог достать), на ночь на голову надевался капроновый чулок. Но я смог добиться только того, что волосы торчали вверх, как щётка. С натяжкой такую прическу можно было назвать ёжиком. И только когда волосы были достаточно длинными, сантиметров 5. После стрижки ёжик выглядел не убедительно. А у моего соседа Толика вообще образовался колтун в виде напрочь перепутанных волос над лбом. Так и ходили.
               
                Парк               
               
      Когда заводились деньги, ходили в парк им. Кулибина на ул. Горького. Это очень тенистый парк, бывшее кладбище, рядом с которым находился кинотеатр «Спутник». Когда-то давным-давно этот парк в шутку назывался «парк живых и мёртвых». А за «Спутником» была церковь, переоборудованная в детский кинотеатр «Пионер», а рядом с церковью стоял, да и сейчас стоит памятник Кулибину. Но главным было то, что там же рядом были аттракционы в виде каруселей и качелей. А качели были нашей целью. Это были двухместные так называемые «лодочки», подвешенные на четырех стальных прутьях миллиметров по 15-20 диаметром. Качели были высокими, метра 4 высотой, и сильное раскачивание на них приводило в восторг. Где-то рядом была танцплощадка, к которой интереса пока не было.
               
                Корабли на Волге               
               
      Отдельный рассказ о Волге. В те далёкие времена, вплоть до «перестройки», речной флот играл довольно большую роль в части перевозки грузов и пассажиров. Поэтому специальные службы следили за состоянием рек, их фарватеров. Регулярно производились дноуглубительные работы. Драги были неотделимыми элементами судоходных рек. Сегодня, похоже, никому нет дела до фарватеров. Волга и Ока мелеют, образуются новые острова. В 60-е годы трудно было представить пустынную Волгу. Тогда на Горьковском рейде стояло множество разных судов. Это и несамоходные баржи, и сухогрузы, и наливные суда, и суда техфлота. Белые пассажирские пароходы и теплоходы нередко стояли на рейде ровным строем. Время от времени на рейде появлялись такие красавцы, как флагман пассажирского флота дизель-электроход «Ленин» и его брат «Советский Союз». Среди множества стоящих судов шли вверх и вниз другие суда и караваны. Тогда еще толкачи только появлялись и зачастую баржи буксировались колесными паровыми буксирами. Тут же сновали разные рейдовые катера и моторные лодки с высоким длинным носом и низкой кормой, которые назывались «Великовражка». На лодках не только рыбачили, но и перевозили людей. И среди этого великолепия часто удавалось увидеть длинный, почти в пол километра, плот, который тащил буксир, а то и два. Плот долго был виден на реке. Основными пассажирскими перевозчиками на местных линиях были речные трамвайчики «Москвичи», которые в народе назывались «финляндчиками», из-за того, что когда-то такими перевозками занималось какое-то финляндское общество. В последствии это название преобразовалось в «фильянчик». На более длинных местных линиях работали «ОМ-ики», т.е. «Озерные Москвичи». Это уже судно более крупное, чем «Москвич». А совсем на близкие расстояния, на противоположный берег, ходили «ПС-ки», Которые в народе назывались «калошами». По сути это большая плоскодонная лодка с маленькой рубкой в середине и дизелем перед ней. Это совершенно открытое со всех сторон плав-средство (ПС) со скамейками, расположенными вдоль бортов. Уже стали появляться диковинные суда на подводных крыльях. Первыми были «Ракеты», удобные и скоростные. Уже потом появились более солидные «Метеоры», «Буревестники» и единственный «Спутник». Жизнь на реке кипела. И, надо отметить, что пассажирские колесные пароходы обладали прекрасной комфортабельностью и были уютнее более современных теплоходов чешской и венгерской построек.
      Где-то в августе, начале сентября мы с моим школьным другом Димой Волковым спускались вниз по Чкаловской лестнице к реке. Берега были еще натуральные, без бетона и гранита. Берег был обрывистый с песчаной полосой внизу. У берега стояли деревянные дебаркадеры, к которым с берега вели мостки. Эти прогулки к реке привлекали нас тем, что на берег рекой выбрасывались большие куски сосновой коры от проходящих плотов. Из этой коры получались прекрасные лёгкие парусные кораблики. Тут же на берегу выстрагивался ножом обтекаемый корпус, устанавливалась деревянная мачта, навешивался бумажный парус, на корме приделывалось перо руля из тонкой щепки, и корабль отправлялся в дальнее плавание. Может быть до сих пор наши кораблики пытаются пройти Босфор… Символично, что и я, и Дима окончили кораблестроительные факультеты, только я в ГИИВТе, а он в Политехе.
               
                Спорт, спорт, спорт...               
               
      В сентябре, после начала учебного года, всей толпой пошли на стадион «Водник» записываться в секцию слалома. Гор не было, а слаломная секция была… Я тогда перешёл в 6 класс и учился во вторую смену, а спортивная секция работала с утра, часов с 9-ти или 10-ти. Занятие началось с бега на 400 метров, а после разминки начались занятия. Прыгали на двух ногах вверх по трибунам, причем не просто вверх, а налево-направо-налево-направо, а потом так же вниз. Прыгали в круги, начерченные на дорожке в шахматном порядке. Были ещё и другие упражнения. Тренировка длилась часа полтора. После неё я пошёл домой, пообедал, собрался и пошёл в школу. К школе я подходил уже «на деревянных ногах», а по лестнице еле поднялся. Ноги болели со страшной силой! Тренировки проводились три раза в неделю, в понедельник, среду и пятницу. К следующему разу ноги немного отошли, но ходить было трудно. А потом всё пошло, как по маслу. В секции нас было всего человек десять и была одна девочка лет десяти, которую на тренировки приводил её дедушка. Всю осень я регулярно ходил на стадион. А потом тренер сказал, что в следующую тренировку будет проведена сдача нормативов по физической подготовке, после которой будут выдаваться лыжи. И тут я …сдрейфил. Не пришёл на сдачу и лыжи не получил. И так мне стало обидно за своё малодушие… Но решил «искупить свою вину» и, когда выпал снег, стал регулярно ходить на тренировки без лыж. Занятия проходили на Волжском откосе где-то в районе Политеха. Я приходил и смотрел, в надежде, что тренер заметит и оценит… Но не оценил. Ходил я на Откос всю зиму и изучил технику спуска на горных лыжах…теоретически. В дальнейшем, года через два, даже кое-что мог применить во время катания на лыжах.
               
                Деньги до и после               
               
      Зимой 1961 года произошла денежная реформа. Масштаб денег изменился в 10 раз. То есть старым 10 рублям соответствовал 1 новый рубль. Новые деньги мне показались более аккуратными и не такими большими по размеру. При замене старых денег на новые была маленькая хитрость. Не обменивались монеты достоинством 1, 2 и 3 копейки. Они оставались «в строю». А до 1961 года некоторые граждане, в основном дети, увлекались тем, что в бутылку из-под шампанского складывали копеечные монеты. Они проходили в горлышко бутылки. И у некоторых в таких бутылках накопилась сумма, которая в результате реформы, выросла в 10 раз. Такой счастливицей в нашем дворе оказалась одна девочка. Тогда ей все завидовали. Кстати, на этом основан сюжет фильма «Менялы», снятый в 1992 году. Тогда же, в 1961 году, я собственноручно купил лотерейный билет за 30 копеек и ждал выигрыша в виде автомобиля «Волга». Я так уверовал в выигрыш, что был страшно удивлён его отсутствием. С тех пор никогда добровольно лотерейные билеты не покупал.
               
                Безответная любовь               
               
      Школьные годы 1959-1961 не оставили в памяти какого-то следа. Так, небольшие разрозненные факты… Помню некоторые имена и фамилии, помню маршрут, по которому ходил в школу. В школьной столовой я не обедал, а на большой перемене покупал в буфете «коврижку медовую». Одним словом, тут помню, а тут не помню… В нашем классе учился известный местный хулиган. Вид у него был действительно хулиганский. Вечно лохматый и какой-то растрёпанный. Жил он с матерью рядом со школой, а мать работала техничкой в школе. Теперь вспомнил его и не могу рассказать что-нибудь из его «хулиганств». С одноклассниками у него отношения были хорошими, на уроках вёл себя, как и все. Учился он, правда, с двойки на тройку. Единственный хулиганский его поступок, который помню, это когда он принёс в класс капсюльный пистолет и, к всеобщему восторгу, стрелял из него в плакаты, весящие на стене. Мальчики завидовали… А еще этот хулиган принёс какую-то пластину размером 10х10 см. из резиноподобного вещества красного цвета и угощал всех, отламывая от неё по кусочку. Это вещество жевалось, как жевательная резинка и имела резиновый же привкус. Что это было? Загадка…
      Единственное яркое воспоминание - это любовь. В начале шестого класса к нам пришли новички, среди которых была девочка Лариса Фридман, в которую я без памяти влюбился… У неё была длинная коса из тёмных волос, белый кружевной воротничок, и была она вся такая аккуратненькая и… необыкновенная. Жила она неподалёку от меня в двухэтажном каменном доме на пересечении улиц Володарского и Ошарской. Теперь на этом месте стоит многоэтажный дом. Я был так в неё влюблён, что за всё время совместного обучения, это шестой класс и первая половина седьмого класса, так и не посмел с ней заговорить. А она почему-то смотрела на меня строго, а может мне просто так казалось - мало ли, что придёт на ум влюбленному шестикласснику. За счастье считал, когда одновременно подходили к школе или на перемене оказывались рядом. Хотя вспомнился случай, когда немного пообщались. Между моим домом и домом, где жила моя безответная любовь, был небольшой скверик с насаждениями и скамейками. В один счастливый день я с приятелем из нашего двора, Аликом, находились в этом сквере. И я заметил свою возлюбленную, которая сидела на скамейке со своей подружкой Майей. И тут мы с Аликом начали «козырять», как совершенно правильно назвал это действие Марк Твен в «Томе Сойере». Неоднократно проходили мимо, глупо шутили и громко смеялись. Потом я, совсем осмелев, сообщил, что мой приятель Алик желает с девочками познакомиться, на что они неопределенно хмыкнули. На этом мои откровенные ухаживания и закончились. Само имя «Лариса Фридман» вызывало в моем сердце волнение… В начале седьмого класса, в сентябре, был организован выезд на природу всем классом. Поехали на электричке на Линду. Вышли на какой-то станции, прошли через деревню, углубились в лес, а потом вышли на поляну, где и расположились. Просто бродили по поляне и лесу, разбившись на маленькие группки, варили на костре кашу из брикетов. Тогда кто-то из остряков сочинил: «На побывку едет молодой моряк, грудь его в брикетах, лента в якорях…». Такая глупость, а помнится до сих пор… Мне же было очень тоскливо, от того, что Лариса с подружкой куда-то удалилась, и я её не видел. День прошёл совершенно безрадостно. В результате мы опоздали на последнюю электричку и ночь провели на станции, приведя в сильное беспокойство всех родителей. Мобильников тогда не было. Но всё закончилось благополучно. Утренней электричкой приехали в город и разошлись по домам. Здесь я бы мог воспользоваться случаем, мы ведь жили рядом, и нам было по пути. Но неестественная стыдливость не позволила мне проводить её до дома…
      Попутно припомнилось, как тётя Муся подарила мне в день рождения костюм. Мой первый в жизни костюм, и новую рубашку к нему. Предполагалось, что в таком обновленном виде я пойду в седьмой класс. Но не тут-то было… Как я уже говорил, был я ребенком очень стеснительным и всегда (очень долгое время) стеснялся обновок. Думал, что как только надену что-нибудь новое, то все взгляды будут обращены на мою скромную и стыдливую особу. Поэтому в седьмой класс я пошел в той самой вельветовой куртке, которая была пошита к пятому классу. Пуговица на рукавах уже отлетели и их заменяла медная проволока. Мать принципиально их не пришивала, пытаясь заставить меня одеться в новый костюм. Пришло время, когда я сдался. В одно хмурое осеннее утро был облачен в новую рубашку, новые брюки и пиджак, повязав новый пионерский галстук и под «ахи» восхищения был отправлен в школу. По улице шёл в пальто и поэтому не волновался. Когда же разделся в школьной раздевалке, зажмурил глаза и стал ждать насмешек и возгласов осуждения. Но ничего не произошло. С большим трудом высидел первый урок, а на перемене снял пиджак и засунул его в парту. Никто в классе ничего мне не сказал по поводу моего нового наряда. На следующий день шёл в школу совершенно успокоенным.
               
                Крах любви. Переезд               
               
      Ближе к концу 1961 года над моей любовью грянул гром… Нам, наконец, выделили двухкомнатную квартиру. Было два варианта на выбор. Одна квартира в Сормовском районе, а другая в Автозаводском. Родители съездили и туда, и сюда. Выбрали Автозавод, потому что в Сормове был песок. Для меня переезд оказался неожиданным. Собрались быстро, вещей было мало. Погрузили на грузовик шкаф, диван, стол и кровать. Вот и все пожитки. Ехали долго, как на край земли. Через Канавинский мост, мимо Московского вокзала, потом вдоль трамвайных путей выехали в какую-то «степь». Дорог, правда, была асфальтированная, это было Автозаводское шоссе, позже переименованное в проспект Ленина. Справа бежали трамвайные пути и мелькали столбы. Вскоре показались пятиэтажные дома, потом путь лежал вдоль забора Автомобильного завода. Выехали на большую площадь, за которой высилось большое здание желтого цвета с колоннами, это достраивался Автозаводский дворец культуры. Свернули налево и попали в строящийся Первый Автозаводский микрорайон. А стройка, надо сказать, шла грандиозная. Рядом с уже заселенными домами строились новые. До позднего вечера двигались стрелы подъемных кранов, сверкала искрами электросварка. В окружении строящихся домов стояли домиком железобетонные панели, стопки кирпичей и другие строительные материалы.
      А пока подъехали к заветной панельной пятиэтажке, раскрашенной в красный и желтый цвета. Разгрузили вещи. Квартира была на первом этаже, поэтому занести имущество в квартиру не составило особого труда. Вот они двухкомнатные хоромы! Две (!) комнаты, кухня с газовой плитой и газовой водонагревательной колонкой, индивидуальный туалет с ванной и душем! Лёгкий запах краски, свежей побелки и еще, чего-то нового и свежего, приятно волновал душу! Правда на всю квартиру была только одна электрическая лампочка. Мы с отцом быстренько собрались и пошли в магазин за лампочками. Ближайшим был Автозаводский универмаг. Мы прошли мимо нового соседнего дома, пересекли небольшой пустырь и вдоль трамвайных путей направились к универмагу. Поход наш увенчался успехом, и новая квартира засияла электрическим светом. А пока мы ходили, мать приготовила незатейливый ужин. После ужина установили на место шкаф и диван, собрали и установили кровать, на середину комнаты поставили круглый стол. Ни радио, ни, тем более, телевизора не было, да и устали к тому же, поэтому рано улеглись спать. На следующий день, а может и через день, мать отвела меня в новую школу №169, привела в 7 «б» класс, строго оглядела всех и оставила меня один на один с классом. Ничего особенного не произошло. Отношение было очень дружелюбным. Здесь все были новичками, так как школа совсем недавно открылась и была перегружена. Существовал даже класс 4 «и».
      Обучение велось в три смены. Школа меня поразила. Классы и коридоры были светлыми и чистенькими. Парты были новые. В коридорах на полу был паркет по которому можно было прокатиться, как по льду, предварительно разбежавшись. В дальнейшем увидел просторный спортивный и актовый залы. В кабинете химии все учебные столы были оборудованы газовыми горелками, штативами со всякими пробирками и колбами. Хорошо были оборудованы и кабинеты физики и биологии. Но больше всего меня поразило то, что все ученики активно обсуждали, «что сегодня по телевизору?». У всех были телевизоры, несмотря на некоторый их дефицит. Люди получали квартиру и первым делом покупали телевизор. Многие мои одноклассники жили поблизости от школы, которая располагалась метрах в двухстах от моего дома. Первым, с кем я познакомился, был Валера Мошков, с которым дружим до сих пор. Был он небольшого роста, с черными кудрявыми волосами. Мы с ним сидели за одной партой.
      Новая школа оказала на меня очень благотворное влияние. В отличие от старой школы, в этой я чувствовал себя равным со всеми и, соответственно, уверенным. Да и учиться стал гораздо лучше. А пионерские галстуки уже не носили. Пионерами уже не были, а комсомольцами еще не стали. Беспартийные. Портфелей в 60-е годы уже не носили, а в моде были папки размером приблизительно 40х30 см и толщиной сантиметров 5-7, сделанные из материала подобного линолеуму. Закрывалась такая папка молнией. Это был самый распространенный вид папок, но были и другие как по размерам, так и по материалу. В эту папку что только не влезало! И учебники, и тетради, и, даже спортивная одежда. Зачастую папка раздувалась до невозможных размеров и на молнию не закрывалась. Но всё равно никто от этих папок в пользу портфелей не отказывался. Мода. Время от времени приходили новички. Одним из таких оказался Володя Кожекин, худенький небольшого роста парнишка, с которым мы с Валерой Мошковым подружились. Забегая вперёд скажу, что Кожекин вскоре пошёл в рост и стал самым высоким в классе. А еще в нашем классе были две достопримечательности. Это два испанца. Одного звали Рафаэль Гальегос. У другого фамилия была Дуарте, а полного имени его я не знаю. То ли он Мануэль, то ли Монуил? Но мы его звали Манола. Был он высокий, стройный, темноволосый. Это были дети испанцев, которые эмигрировали в СССР во время войны в Испании. Родители Дуарте и Гальегоса работали на автозаводе. Мать у Манолы была русская, и у него был еще старший брат Владимир, совсем не похожий на Манолу.
      Первый урок физкультуры привёл меня в замешательство. Оказывается, на физкультуру нужно было приходить в спортивной форме в виде черных трусов и футболке или майке непременно желтого цвета. С трусами-то проблем не было, но где в те советские времена можно было приобрести футболку или майку заданного цвета?! Поиски желтой майки были неудачными. Тогда мать купила белую майку, которые, к счастью, были в продаже, купила желтый анилиновый краситель, и белую майку покрасила в нужный цвет.
      Урок пения тоже был для меня непривычным. В 14-й школе на уроке пения хором разучивали какую-нибудь песню, и всё. А здесь всё было по-настоящему. И хором песню разучивали, и к доске вызывали с сольным выступлением. По началу я очень запереживал. Боялся насмешек, а насмешка в этом возрасте – страшнее всего. Но никто не смеялся, потому что все выходили к доске и пели, как могли. Учителем пения был одновременно и учителем физкультуры. На урок приходил с аккордеоном и был достаточно строг. Не забалуешь.
               
                Первый телевизор               
               
      А 1961 год подходил к концу. А телевизора у нас так и не было. Уж не знаю почему, но покупать его решили в Москве. Может быть были какие-то сложности. Тогда всегда были сложности с покупкой чего-либо. Отец отправился в Москву к брату Леониду. Через несколько дней рано утром мы с матерью встречали отца на вокзале. Из вагонного тамбура с трудом «выковыряли» большущую и тяжелую картонную коробку с телевизором. Тут у меня провал в памяти, и я не помню, каким образом телевизор был доставлен домой. А когда его распаковали, пред нами явился красавец телевизор-комбайн «Беларусь-5» с громадным экраном в 43 см по диагонали. А комбайном он был потому, что сверху у него был проигрыватель для пластинок, а внизу радиоприёмник с длинными, средними, короткими и ультракороткими волнами. В низу под приемником располагались 8 белых клавиш. Над клавишами была настроечная панель в виде стекла с нанесёнными на нём названиями разных городов и цифирками. За стеклом влево и вправо двигалась вертикальная красная стрелка. Слева была ручка настройки на волну, а справа громкости и тембра звука. На правой стенке комбайна была расположен переключатель 12 каналов и ручки регулировки контрастности, яркости, четкости и частоты строк. Это вам не сейчас – воткнул провод в розетку и смотри. Тогда нужно было телевизор настраивать. Даже транслировалась специальная настроечная таблица. Телевизор был размерами приблизительно 60х60х60 см. и весил килограммов 40. И еще он был оснащен пультом дистанционного управления, который был связан с телевизором 5-метровым проводом и позволял регулировать громкость звука и яркость изображения. Корпус телевизора был деревянный. Красавец общими усилиями был водружен на заранее купленную специальную тумбочку «под телевизор». Сосед со второго этажа, соображающий в этом деле, смастерил антенну из скрученной в спираль медной проволоки, которую закрепил над окном, воткнул её, куда надо и включил прибор. Через некоторое время он разогрелся и экран засветился. Дальше прибор был настроен на каналы, отрегулированы яркость, контрастность и четкость. В это время шел репортаж из нового ДК ГАЗ, посвященный 30-летию Горьковского Автозавода. Чудо! Вскоре была приобретена комнатная антенна, которая стояла на подоконнике. Интересный факт. Тогда все телевизоры должны были регистрироваться в телеателье. Для чего? Не понятно. Может какой-то атавизм, а может для статистики или какого-нибудь планирования… Иногда вечерами было приятно крутить ручку настройки приемника и слышать разные иностранные языки, зарубежную и отечественную эстрадную музыку, вкрадчивую и доверительную речь Голоса Америки, Немецкой волны, БиБиСи, которые временами прорывались через глушилки. Это было похоже на путешествие по миру. Наводишь стрелку на Варшаву, Берлин или Братиславу, слушаешь незнакомую речь и чувствуешь себя причастным к мировому сообществу.
      Теперь я, как и все мои одноклассники, живо обсуждал «что сегодня по телеку», а друзья одноклассники приходили подивиться на диковинный телевизор с самым большим экраном. А вообще бытовая техника тех времён не отличалась богатством и разнообразием. Из бытовой техники в нашей семье были только телевизор и электрический утюг. О холодильнике и стиральной машине даже и не помышляли. Мать стирала вручную, а питались только свежей пищей. Скоропортящиеся продукты съедали в тот же день, а не хранили сутками, или зимой вывешивались в сетке через форточку наружу. Старенький холодильник появился позже, его отдал кто-то из родственников, а стиральная машина «Волна» появилась гораздо позже.
      В новую квартиру переехала и моя сестра Юля. Мы с ней жили в маленькой комнате. Она спала на кровати, а я на раскладушке. Но это длилось не долго, потому что уже весной 1962 года она завершила обучение в институте и уехала по распределению в Алексеевку, что на реке Лене.
               
                Про моду, хоккей и приём в комсомол               
               
      Началась мода на узкие брюки. Все парни мерялись их шириной. У кого меньше. Хорошим показателем была ширина 16 см. Но некоторые умудрялись преодолеть этот показатель. Валере Мошкову повезло, у него мать умела шить брюки, и у него была небольшая нога. Поэтому брюки у него были шириной 14 см., всем на зависть. Мне же приходилось уговаривать мать, что бы она отнесла мои брюки к знакомой, которая могла их заузить. Промышленность тогда упорно шила обычные брюки шириной порядка 20-25 см. Однажды наш одноклассник Шапиро явился в класс в красных носках. Это был высший класс! Все обступили его с расспросами, и он поведал, что такие носки продаются в Универмаге. Народ весь день волновался и нервничал. На следующий день большинство модников пришло в красных носках. Меня, к сожалению, в их числе не было. Родители денег не дали… Потом был фильм «Человек-амфибия». Все стояли на ушах. Некоторые уже посмотрели и ходили гордыми, напевая: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…». Остальные завидовали и мечтали достать билеты. Билетные кассы в кинотеатре «Мир», он тогда еще назывался киноконцертным залом (ККЗ), осаждались громадной толпой. Некоторые, самые активные, пытались пробраться к заветному окошку буквально по головам. Дружки его подсаживали и он, быстро перебирая ногами и руками, пытался передвигаться вперёд. Но толпа слегка расступалась и «ходок» сползал вниз, но при этом становился ближе к кассе. Со временем всем удалось посмотреть этот фильм.               
      А вообще досуг был незатейливым. Гуляли по улицам, ходили в кино, ходили друг к другу в гости, читали книжки, смотрели телевизор. Тогда по телевизору шли трансляции концертов, спектаклей, цирковых представлений. И, что сегодня невозможно представить, во время антрактов на экране так и было написано: «Антракт». В это время все бежали на кухню, пили чай с печением или с бутербродами. Большим и любимым событием была трансляция хоккейного матча с участием команды «Торпедо». А самым любимым – чемпионат мира по хоккею. Тогда к нам приходили соседи, усаживались на стулья за круглым столом и болели за наших. Тогда в разные годы нашими соперниками были хоккеисты из США, из Швеции, из Финляндии, а потом сложилась основная тройка соперников: СССР, Канада, Чехословакия. В те времена занятие нашей командой второго места, не говоря уж о третьем, даже и не рассматривалось. Это было бы проигрышем. И всегда наши надежды оправдывались.
      Остальное время занимала школа и приготовление уроков. Весной появилось указание в школе ходить во второй обуви. А у меня была только первая. Но была одна лазейка. Если приходил в школу в калошах, то вторую обувь можно было не приносить. Вот я и ходил в калошах до самого лета. Наверное, было смешно смотреть, когда в сухую солнечную погоду человек идёт по улице в калошах. Но мне так было удобнее. А еще весной этого года произошло, как принято говорить, знаменательное событие. Приём в Комсомол. Сам процесс я помню плохо. Помню только, что была предварительная процедура в школе. Это как репетиция, а потом был приём в Райкоме Комсомола. Приглашали по одному в комнату, где сидели самые главные районные комсомольцы и задавали вопросы. Мне был задан вопрос «Кто такой Н.С. Хрущев?». Я ответил и был принят в ВЛКСМ. Домой не шёл, а парил, как на крыльях. Я Комсомолец! Так закончился седьмой класс. Впереди длинное-длинное лето…
               
                Ареал обитания               
               
      Немного опишу окружающую обстановку. Вдоль нашего первого микрорайона проходила улица Лескова, на противоположной стороне которой была еще деревня Монастырка. За деревней, километрах в двух, была река Ока. С противоположной от ул. Лескова стороны расположен Автозаводский парк культуры и отдыха, вдоль которого шла трамвайная линия в Стригино, где расположен Стригинский лесопарк и пляж на Оке. В парке были разные аттракционы – карусели, колесо обозрения, качели, тир и парашютная вышка, пользующаяся большой популярностью. Были еще волейбольные площадки, у которых стояла очередь поиграть в волейбол, была площадка для городков. В парке была летняя библиотека, летняя эстрада, танцплощадка и летний кинотеатр «Родина», сзади которого была еще одна летняя эстрада. Были павильоны с мороженым, читальный павильон. А еще фонтаны. Рядом с парком кинотеатр «Мир», ДК ГАЗ, а через площадь от ДК был еще ДКШ – дом культуры школьников с кинотеатром, библиотекой и разными кружками. Рядом расположен Автозаводский универмаг и районная поликлиника №37. Между универмагом и поликлиникой пролегало Автозаводское шоссе, переименованное позже в проспект Ленина, а далее по шоссе с правой стороны начинался Горьковский Автомобильный Завод. Вот такая дислокация.
      Летом часть одноклассников разъехалась по деревням и лагерям, а все мои друзья, как и я, оставались в городе. В погожие дни ходили на пляж, так называемый «Водозабор». Этот пляж находится примерно в 2,5-3 километрах от дома на р.Оке. Путь до пляжа проходил по пыльной деревенской улице Монастырки, а потом мимо зарослей кустарников. Пляжик был небольшой, но там был прокат лодок. За 20 копеек в час при наличии паспорта можно было взять вёсельную лодку и получать удовольствие на природе. А паспорт в нашей компании был только у Манолы Дуарте, который был старше нас на 2 года. Так уж у него получилось в связи с переездом из Советского Союза в Испанию, а потом из Испании в СССР. Так вот Манола брал лодку на свой паспорт, и мы катались на ней, купались и даже переплывали Оку в сопровождении лодки. Весело было. Кроме пляжа, ходили в кино, в парке играли в футбол, в волейбол, просто так гуляли. Вечерами в парке было массовое гуляние. Все ходили по двум аллеям навстречу друг другу. Шумела танцплощадка, где на настоящих инструментах играли живые музыканты. Танцы под пластинку не котировались
               
                Восьмой, выпускной класс               
               
      Вот лето пролетело… Начался восьмой выпускной класс. Как я рассказывал раньше, прическа моя напоминала щётку щетиной вверх. Так я и ходил. Перед первым сентября я отправился в парикмахерскую. Постригся, как обычно. И пришел домой. Отцу, видать, окончательно надоела такая моя прическа, и он отправил меня обратно в парикмахерскую, что бы я постригся прилично. К счастью, парикмахершей была соседка по подъезду. Я её объяснил обстановку, и она исправила мою прическу. Теперь мои волосы были просто зачесаны на бок. Когда я шёл домой, мне казалось, что все смотрят на меня и посмеиваются. Было очень неприятно. К началу нового учебного года построили новую школу №137, в связи с чем изменился состав нашего класса. Часть учеников ушла в новую школу, а взамен пришли новые ученики и ученицы. Пришел к нам и новый классный руководитель. Как позже выяснилось, он действительно был «классным». Это был молодой здоровяк Александр Самсонович Искра, учитель математики. Не знаю, как другие, но с его приходом я полюбил математику, а потом и физику, и химию. Уроки у него проходили интересно. Он не подавлял, не требовал тишины или дисциплины. Основное внимание обращал на решение примеров и задач и очень понятно объяснял. Во время урока мог и пошутить или анекдот рассказать. С полной уверенностью могу сказать, что все его полюбили. А еще любимой была учительница по физике. Уже пожилая женщина, участница войны. Она была вообще ласковая. Никогда не повышала голоса, а если иногда дисциплинка прихрамывала, она говорила, что очень понимает наше состояние, потому что атмосферное давление сегодня выше (ниже) нормы. А когда бывала эпидемия гриппа, то без слов отпускала с урока всех, кто плохо себя чувствует. Но мы не злоупотребляли. Весной в конце восьмого класса она организовала нашему классу экскурсию на Горьковскую ГЭС. Ехали туда на электричке, побывали в турбинном зале, спускались куда-то вниз ниже турбин, а потом прошли по плотине на другой берег. Обратно добирались на «Ракете», всё было очень интересно. Вообще-то у нас все учителя были хорошие, а Самсоныч, как мы его между собой звали, был самым лучшим. Где-то в конце восьмого класса, где-то в мае, под его руководством ездили на Линду с ночевкой в палатках.
      Предположительно этой же весной наш класс участвовал в посадке деревьев перед главным входом в школу. Ездили в за город, выкапывали там молодые деревца, которые и высаживали перед школой. Теперь на этом месте целая роща. Где-то там и моё дерево… Восьмой класс завершался экзаменами. Это был уже выпускной класс.
      Где-то примерно в это время начались перебои с хлебом. Хлеб в магазине разбирался моментально. Он стал дефицитом. Но надо отдать должное городскому руководству, которое достаточно быстро сняло это напряжение. Хлеб стали развозить на тележках по подъездам и продавать строго по нормам. А норма была такая, что в нашей семье не знали, куда этот хлеб девать. Количественно норму не помню, но на одного человека приходилось очень много хлеба, как черного, так и белого. А потом, заодно, стали развозить и, так называемые, сопутствующие товары: молоко, масло, сахар и т.п. Очень было удобно. Никуда не надо было ходить. Кстати, уже после отмены норм на хлеб, его и другие продукты ещё продолжали развозить по домам.
      Зимой по выходным или в каникулы мы с Мошковым и Кожекиным на трамвае ездили в Стригино кататься на лыжах, которые брали на прокат во Дворце культуры. Примерно тогда же началось увлечение фотографией. Фотоаппараты были у обоих моих друзей, а у меня не было, но я в этом деле активно участвовал. Вместе проявляли плёнки, вместе печатали и глянцевали фотографии.
      Как я уже отмечал, строго придерживаться хронологии почти невозможно ввиду того, что через столько лет уже трудно точно вспомнить, когда происходило то или иное событие. В этих моих воспоминаниях генеральная линия соответствует действительности, но не могу гарантировать точности по годам. Вот опять вспомнил про моду. С какого года это началось? С 63 или с 64? Не суть важно. Все мои друзья и многие незнакомые оделись в демисезонные пальто единого покроя. Это были однобортные пальто покроя «реглан» с кокеткой, поясом и косыми карманами. По контуру шла тройная строчка. Эти пальто отличались цветом и качеством ткани. У меня была мягкая мохнатая ткань вишневого цвета. Концы пояса или закладывались в карманы, или он вовсе не носился. Такие пальто носили и в не очень холодные дни зимой. На голове красовалась меховая шапка-ушанка или, что было особо модным, белая кепка «в рубчик». В таких кепках в любое время года ходило большинство мужского населения.
      Вторым распространенным видом зимней одежды были так называемые зимние пиджаки. Правильнее их называть «полупальто». Этот вид одежды отличался шалевым цигейковым воротником, поясом, концы которого засовывались в накладные карманы. А сзади этот пояс должен был свисать. Надо отметить, что эти «пиджаки» были очень тёплыми, а шалевый воротник в поднятом виде закрывал и уши, и лицо, и грудь. На ногах в сильные морозы носили валяные ботинки со шнуровкой и на резиновой подошве. Еще были суконные на молнии или со шнуровкой. Вот такая экипировка была у мужиков и отроков, в холодное время года.
               
               
                Начало юности.               
               
               
      В восьмом классе у нас появилась Таня Коваленкова, которая затмила собой образ Ларисы Фридман из предыдущей школы. И опять я влюбился «по уши». Но прогресс состоял в том, что я её не боялся и у нас сложились очень хорошие и дружеские отношения. Она была на год старше. Подругой у неё была Галя Алеева, а сидели они сзади нас с Мошковым. Девочка была высокая и стройная с короткой стрижкой светлых волос. Было заметно, что она была по развитию старше нас. Со своей подругой Галей они обсуждали мальчиков из старших классов, что глубоко ранило моё сердце. От неё же я впервые услышал имя «Эрих Мария Ремарк», произведения которого, «На западном фронте без перемен», «Три товарища», «Черный обелиск», читала вся прогрессивная советская молодёжь. Они тогда и обсуждали его произведения, сидя сзади нас. А мы то что? У нас были другие авторы. Майн Рид, Беляев, Казанцев, Купер и другие. А Ремарка я прочитал гораздо позже. Я чувствовал, что меня она воспринимает как младшего товарища. По сути так оно и было. А я обожал её со стороны. Проходя мимо ей дома смотрел в её окна, надеясь её увидеть. Девочки действительно взрослеют раньше. С этим фактом я сталкивался в своей жизни и гораздо позже. После экзаменов в восьмом классе личный состав класса опять поменялся. Кто-то ушёл в техникум или ПТУ. Пришли новички. Но об этом узнали в сентябре. А пока про Таню. Почти всё лето я её не видел. Мы продолжали посещать пляжи. Как обычно ходили на водозабор, появился новый дикий пляж, на который путь лежал по улице Старых производственников, а иногда ездили в Стригино. У Кожекина мать работала на телеграфе, и она устроила его разносчиком телеграмм. Мы с Валерой иногда сопровождали его. А остальной пакет развлечений был тот же, что и прошлым летом.               
      Уж не знаю специально это было сделано или так получилось… Однажды, где-то ближе к сентябрю, иду к Мошкову, а навстречу попадается Таня Коваленкова. Её дом рядом с домом Валеры. И она мне так говорит, что она уезжает насовсем, и мы с ней больше не увидимся. Это был удар… Не помню, как прошёл день. Всю ночь не мог заснуть. Вторую тоже. И третью… Думал, что с ума сойду. Потом немного успокоился, но выцарапал на руке буквы «ТК». Лето проходило безрадостно… А 1 сентября вновь увидел в классе любимый образ Тани Коваленковой. Восторгу моему не было предела. Начался 9 класс. Она проучилась с нами весь 9 класс, а потом ушла в вечернюю школу, и я её больше никогда не видел… Странно, что нет ни одной её фотографии, хотя фотографировали очень активно и всё подряд.
      Примерно в те же времена появилась мода на пиджаки на одной пуговице. В таком пиджаке ходил наш учитель истории Арон Александрович. Это была очень большая моя мечта, которая осуществилась. И еще об одежде. Купили мне необыкновенные брюки. Необыкновенность их заключалась, во-первых, в материале. Это была так называемая "«диагональ» тёмно- синего цвета. Ткань очень прочная. Во-вторых, наличием косых карманов, как на джинсах. В-третьих, брючины были не широкие и не узкие, а прямые. Таких не было ни у кого, и мне они очень нравились, но общественное мнение требовало традиционного зауживания. Как только Юля и мать меня не уговаривали. Говорили, что сейчас как раз идёт мода на такие прямые брюки. Во мне шла борьба, но традиция победила… А брюки эти были куплены не в дополнение к имеющимся, а взамен износившихся. Я долгое время своими руками зашивал их сзади и даже ставил заплатки. Тогда на это не обращали внимания. Но ресурс был израсходован. Парты красились какой-то такой краской, которая окончательно не высыхала, и ткань брюк не могла противостоять ей. приходилось регулярно реставрировать. Тогда же стала активно появляться остроносая обувь. Очень были распространены так называемые «корочки», остроносые полуботинки на тонкой подошве. Но мне такие не достались. Обязательным элементом «мужской» школьной одежды стал галстук. На входе в школу стояли дежурные, которые строго следили за наличием второй обуви и галстука. А были строги, потому что, дежурили старшие классы по очереди. Была «круговая порука» - сегодня ты, а завтра я. Потом мы привыкли к галстуку, и даже следовали «галстучной» моде, то есть галстуки были то длинные, то очень короткие, то узкие, то широкие и т.д. А поначалу проникали в школу с галстуком, сброшенным из окна класса друзьями. Но ничего, привыкли. И в торжественные дни носили его совершенно добровольно.
               
                Начинали с самогона               
               
      Дальнейшая учёба не ознаменовалась какими-либо интересными событиями. Школа, кино, библиотека, лыжи. Гуляли. Было такое мелкое запомнившееся событие, как распитие самогона дома у Манолы Дуарте седьмого ноября, в день Октябрьской Революции. Родители его ушли в гости, а он пригласил меня и нашего одноклассника Валеру Хусаинова к себе домой и выставил на стол бутылку с самогоном. Выпили по рюмке, закусили квашеной капустой. Было весело и беспричинно смешно. Потом со смехом и гиканьем сбежали по лестнице вниз и выскочили на улицу. Эйфория длилась недолго, пришло сознание, что нужно идти домой, а родители могут учуять запах алкоголя. Мы с Валерой Хусаиновым пошли ко дворцу культуры и долго сидели в сквере на скамейке, время от времени обнюхивая друг друга.
               
                Симпатичная одноклассница и КВН               
               
      А всё - таки событие было. Это был КВН среди трёх девятых классов. По программе было домашнее задание как-то по-своему станцевать популярный тогда танец «Летка-Енка». На единственную репетицию собрались дома у Тани Коваленковой. По сути получилась просто, как сейчас говорят, тусовка. Танец сам по себе очень незатейливый. Танцующие становятся друг за другом, кладут свои руки на плечи передним и под музыку все прыгают в такт и выделывают некоторые «кренделя» ногами. Знатоков хореографии среди нас не было, посему решили не заморачиваться и танцевать без затей. Построились, положили руки на талию впереди стоящему и запрыгали. Впереди меня оказалась одноклассница Таня Филатова. Это была симпатичная девочка с короткими светлорусыми волосами. Была она весёлая, общительная и очень женственная. Пользовалась духами, что не приветствовалось в школе тех времён, и от неё исходил приятный и волнующий запах. От её волос пахло «Кармазином», таким средством для волос с очень приятным запахом. Вот на её талии и оказались мои руки. Ладони ощутили тёплую и мягкую округлость. До сих пор помню это ощущение. Впервые я так дотронулся до девчонки. До этого приходил в волнение, «слегка соприкоснувшись рукавами».               
      На следующий день три класса собрались в актовом зале. Первоначально было некоторое волнение перед состязанием. Всей программы, разумеется, не помню, но вскоре волнение пропало и всё шло очень обыденно. В программе были номера самодеятельности. Татьяна Коваленкова со своей подругой Галей Алеевой исполнили дуэтом «…я не уважила, а он ушел к другой…». Мы с Кожекиным исполнили небольшую юмористическую миниатюру из журнала «Юность», а потом осмелели окончательно и уже втроём, Кожекин, Мошков и я, затянули одну студенческую песню, текст которой я нашел в записной книжке своей сестры Юли. Песня о перспективах молодого специалиста, который по распределению уезжает в Магадан. Там есть такие слова: «…ты возьмёшь такси до Метрополя, будешь водку пить и шпроты жрать, ну а к полуночи пьяным будешь очень и начнёшь студентов угощать… Ты расскажешь им, что бабы дуры, и попросишь спеть повеселей. И пойдёшь угрюмо, двум швейцарам хмурым, дав на чай четыреста рублей…». Наша учительница литературы, Муза Ивановна смеялась буквально до слёз. Видать, в наших 16-летних устах это звучало изумительно…
               
                Политехническое образование               
               
      Да, вспомнилась ещё одна веха из школьной жизни. Школа наша называлась «средней общеобразовательной политехнической». Мы еще приобретали профессию. У девушек был выбор: «стенографистка-машинистка», «фрезеровщица», или «шлифовщица», а юношей не спрашивали, учили станочным специальностям. Профессиональные занятия проходили в «МСЦ-3», то есть в механосборочном цеху, который располагался напротив «шестой проходной» автозавода. По понедельникам были теоретические занятия, а по вторникам работали на станках. Все мои приятели были определены в токарную группу, и мы работали в токарной зоне. Всё было по-взрослому. На зоне было примерно 12 токарных станков разных типов. Мне достался «ДИП-200». Это был станок универсальный токарно-винторезный с высотой центра 200 мм от станины. «ДИП» означало «Догнать и перегнать» - основной лозунг пятилеток. На станках учились выполнять разные токарные операции от снятия фасок до нарезки трапециевидной резьбы. И не просто учились, а точили реальные детали и получали за это материальное вознаграждение каждый месяц. Нами руководил настоящий мастер, который распределял работу и принимал её. Самой денежной работой была изготовление зубьев бороны. Нужно было зажать в патрон заготовку, отливку из чугуна, проточить хвостовик до нужного диаметра, снять фаску и плашкой нарезать резьбу. Сама работа была не дорогой, но за смену можно было изготовит большое количество этих зубьев. Точили корпуса для подшипников, работа, требующая точности. Точили и нарезали резьбу на винтах для винтовых табуретов, работа точная и достаточно сложная. Мастер распределял работу так, чтобы мы освоили все операции и не было большой разницы в оплате. За месяц, то есть за четыре неполных рабочих дня, получали от 5 до 7-8 рублей. Было приятно их получать и носить спецовку с беретом.               
               
                Керженский поход               
               
      Так прошел еще один учебный год. А его завершение было необыкновенным. Был объявлен набор желающих пойти в многодневный поход по Керженцу. Приглашались ученики старших классов. Желающих набралось человек 25-30. Руководителями были две учительницы. Одна – наша учительница географии, а другая неизвестная мне. На общем собрании поделили продукты питания. У каждого в рюкзаке было что-нибудь из продуктов. Рюкзаки оказались не очень лёгкими. В назначенный день началось наше путешествие с электрички до станции Семёнов. Там начинался маршрут, а заканчивался устьем Керженца в Макарьеве. Это без учета извилин реки порядка 120 километров, а по реке и все 200. Это был официальный туристический поход со всеми необходимыми показателями. В определенное время мы должны находиться в определенном месте. Так же был установлен срок прибытия в Макарьево. Керженец - река очень живописная не глубокая и извилистая. Шли мы почти всегда по берегу реки. На привалах готовили пищу, ели и купались. Всё было интересно и прекрасно, особенно в первое время, только донимали слепни. Обе наши учительницы оказались быстрыми на ноги и очень выносливыми. Они шли впереди, а мы с напряжением за ними поспевали. Никаких воспоминаний о самом процессе похода у меня не осталось, хотя в сентябре мы писали сочинение на вольную тему, и я очень ярко описал этот поход, заполнив почти полностью тетрадь в 12 листов. Писал, помню, с увлечением, с заголовками и эпиграфами. Получил пятерку. Учительница, Муза Ивановна Соколова, даже зачитывала в классе некоторые места из моего сочинения. Есть пара запомнившихся эпизодов. Было жарко. Шли долго и устали. Хотелось пить. Отряд наш растянулся, но направление движения было известно. В памяти осталось, что я шел в полном одиночестве. Перед глазами только дорога. Долго ли, коротко ли, а через некоторое время показался населенный пункт. У первого дома стояла бабушка и выдавала кружку холодного молока и большой кусок мягкого-мягкого и тёплого ржаного хлеба. Холодное молоко и тёплый хлеб! Тут тебе и питьё, и еда. Ощущение непередаваемое! В этой же деревне расположились на ночевку. Валера Мошков рассказывал, что шли они вместе с Кожекиным, страшно хотели есть и пить. Нашли отстоявшуюся лужу, расположились около неё, ели хлеб с сахаром и запивали водой из лужи. Тоже получили удовольствие.
      Этим населенным пунктом был Рустай. Это примерно половина маршрута. Расположились в местной школе.
      Купили и ели хлеб местной выпечки. Очень вкусный был хлеб. В Горьком такого хлеба не было. Сходили на речку, искупались. Чувствовалась усталость. Окружающий пейзаж уже не радовал. Мысли были сосредоточены на передвижении к очередному привалу. Руководители приняли, на мой взгляд, мудрое решение прекратить поход и возвращаться домой. От Рустая шла узкоколейка на Бор. Поезд уходил или поздно ночью, или очень рано утром. Собрав вещи, переместились на станцию. Там было небольшое помещение с билетной кассой и залом ожидания. Некоторые туристы, в том числе и мы с Мошковым и Кожекиным, в местном магазине прикупили бутылку вишнёвого ликёра. Был он крепкий, но очень вкусный, как вишнёвое варение. Несмотря на ликёр, ожидание поезда было нудным и муторным. Мы то бродили по станции, то сидели, то пытались дремать в зале, вернее в зальце ожидания. Стали подтягиваться местные жители. Значит поезд вот-вот должен появиться. Действительно, вдалеке показались красные огоньки. Это приближался пассажирский вагон поезда. Помнится, поезд состоял из трёх, а может и двух пассажирских вагонов и паровоза. Паровозик был маленький, как игрушечный, но настоящий. Труба у него была высокая, с большим утолщением в верхней части. Наверное, про такой писал Л.Н. Толстой в рассказе «Девочка и грибы». Вагончики тоже были маленькими, но аккуратненькими и чистенькими. Пассажирские сидения были расположены вдоль окон. Все пассажиры спокойно погрузились, расселись, и поезд тронулся. Казалось, что сейчас он начнёт набирать скорость и помчится вперёд, весело постукивая колёсами на стыках. Но не тут-то было. Скорость увеличилась незначительно, и можно было соскочить не землю, нарвать цветов и вернуться обратно, не запыхавшись. Колёса на стыках, конечно, постукивали, но в усыпляющем режиме. В вагоне все спали. По прямой от Рустая до Бора около 50 километров. Но в пути были часов пять, мне так кажется. Дальше пристань на Волге, короткое «морское» путешествие до Горького, автобус и дом. Город казался изменившимся и непривычным. А ванна дома, домашний обед и сон привели в полный восторг.
               
                И снова про одежду               
               
      В середине 60-х годов были очень популярные тренировочные костюмы из тонкого хлопчатобумажного трикотажа. Так и назывались – трико. Этот костюм состоял из простейших штанов на резинке с простроченными стрелками, со штрипками внизу и такой же незатейливой рубашки с резинкой внизу и круглым вырезом для головы с узким воротником в резинку. Было два варианта цвета: синий, самый распространенный, и черный. Летом в таких костюмах ходили и взрослые, и дети. Стоил он порядка трёх рублей. Через пару дней штаны на коленках вытягивались, а после первой стирки костюмчик окончательно терял цвет и форму. А еще такие костюмы долгое время носили зимой в качестве нижнего белья. Снял штаны в приличной компании, и ты, как бы спортсмен. Очень было удобно.
               
                Обычное лето               
               
      Лето продолжалось. В это время мать работала секретарём-машинисткой на «Курсах повышения квалификации рабочих кадров», которые вскоре были реорганизованы в «Учебный комбинат». А отец, кажется, тогда работал в ДОСААФ на курсах подготовки водителей. В связи с этим каждый день мне выделялся 1 рубль (один рубль) денег на питание в столовой. Аналогичная ситуация была у Кожекина и Мошкова. Ходили мы в столовую, что была напротив Автозаводских бань через пр. Ильича в глубине двора. Набирали еды по-взрослому. Как правило, это была полная порция щей, порция мясного второго, салат, компот и булочка. Из столовой выходили, придерживая животы руками. Тем не менее я приходил домой и еще выпивал пол-литровую кружку чаю с хлебом. Этим и завершался обед. При всём при этом комплекцией мы были похожи не гвОздики.
       У Мошкова Мать работала бухгалтером в Пищеторге и по нашей просьбе устроила нас, Валеру, Вовку Кожекина и меня, поработать на овощебазе. Ясным солнечным утром явились по назначенному адресу и обратились к нужному человеку, который и поставил нас на разгрузку вагона в помощь трём мужикам. Уже не помню, с чем был вагон, с яблоками или помидорами, но ухайдакались мы на этой разгрузке! После этого вагона мужики позвали нас на разгрузку другого вагона, но мы отказались и поползли домой. Через несколько дней в кассе получили по одному рублю и тридцать пяти копеек.               
      Так постепенно заканчивалось лето и приближался десятый класс. В августе я получил паспорт. При оформлении спросили, какую национальность я выбираю. Ведь моя мать украинка. Мог бы сейчас быть украинцем.
               
                Десятый класс               
               
      Помнится, в 10 классе появилась органическая химия, в математике элементы математического анализа. География стала «экономической», история еще более «новой». А может и путаю что-то… Ну учёба, как учёба. Мы с Мошковым и Кожекиным были выбраны в редколлегию и иногда выпускали классную стенную газету под названием «Фитилёк» по аналогии с сатирическим киножурналом «Фитиль», который выпускался под руководством Сергея Михалкова. Хотя ничего сатирического в нашей газете не было. Она была скорее юмористической. В ней мы рисовали разные смешные, на наш взгляд, картинки, которые срисовывали откуда-нибудь или придумывали сами. Стенгазету, как правило, делали по вечерам дома у Кожекина. У него была своя отдельная комната. На газету нам выделялось время и в школу можно было не ходить. Однажды было поручено выпустить школьную стенгазету. Здесь было проще, потому что все темы указывались завучем школы, вероятно, что она была еще и парторгом. Кроме всего прочего, было указано «раскритиковать» одну из учащихся, которая ходила в платье, по мнению руководства с недопустимо большим декольте. Тут мы и расстарались. Декольте сделали большим, ну и всё, что с этим связано. Повесили газету и пошли на урок. На перемене народ толпился у газеты. Героиня пыталась пробраться поближе и заретушировать рисунок, но ей это не удалось. Во время следующего урока завуч пришла к нам в класс, вызвала Мошкова Валеру и велела ему на карикатуре как-то прикрыть нарисованные «прелести». Валера постарался и дорисовал кружева. На следующей перемене народу около газеты было ещё больше. Рисунок с кружевами был очень эротичным и привлекательным. К следующей перемене газету уже сняли. Цензура. После этого наша учительница истории Ирина Вольфовна Паркман попросила нас сделать стенгазету на историческую тему. Мы с удовольствием согласились, а она предоставила все необходимые материалы. Тут мы немного «схулиганили», разместив под названием газеты эпиграф: «…Клячу истории загоним!..» Ирина Вольфовна отнеслась к этому вполне спокойно. Прочитала эпиграф и, улыбнувшись, ничего не сказала. А еще нам троим была поручена одна общественная работа, которую мы выполняли с удовольствием. Тогда в нашей школе ввели дневник класса. В этот дневник каждый учитель после своего урока ставил оценки классу за дисциплину и чистоту. После окончания уроков мы собирали эти дневники и все эти оценки заносили на специальный экран, распределяя при этом места за неделю и за месяц. Были уважаемыми людьми.
      В начале учебного года появилось желание заняться спортом. Не помню по каким критериям, но была выбрана волейбольная секция. Перед этим ездили на улицу Свердлова, где располагался бассейн общества «Динамо», хотели записаться в секцию водного поло. Но туда нас не взяли. Сейчас некоторые граждане рассказывают, как всё хорошо, доступно и бесплатно было при советской власти. Утверждаю, что в те времена записаться в спортивную секцию было далеко не просто. Была попытка записаться и велосипедную секцию. Автозавод славился велосипедистами. Но отсутствие спортивного разряда и гоночного велосипеда было причиной отказа. Но это было позже. Итак, выбрали волейбол. Во Дворце культуры ГАЗа была такая секция. Выследили тренера и перехватили его у входа. Рассказали ему своё желание. Посмотрел он на нас (когда я пишу «мы», «нас», то имею в виду себя, Мошкова и Кожекина) и без энтузиазма разрешил приходить на тренировку. Сходили мы в спортзал раза три-четыре. Оказалось, что это был тренер автозаводской волейбольной команды. Тренировались там здоровенные мужики-волейболисты. И тут пришли мы – три тростиночки. Сначала играли с мячиком втроём «в кружок», а потом нас поставили на площадку с профессионалами. Ощущение было не из приятных. Может нужно было преодолеть ощущение своей никчемности и продолжить занятия, но… Забросили мы это дело. Но эти занятия не прошли даром. Кое чему мы научились. Приёму мяча в падении назад, приёму мяча в броске вперёд и скольжении на груди, разным подачам мяча. Эти навыки позволили выделиться на уроках физкультуры. У нас в школе был отличный учитель физкультуры. Кроме плановых занятий, он организовывал волейбольные турниры между старшими классами по вечерам. А потом в школе организовалась секция ручного мяча, где мы с Мошковым были вратарями. Но это было уже в 11 классе.
               
                Лыжный поход               
               
      В зимние каникулы, это уже в 1965 году, был организован лыжный «Ленинский поход». Желающих набралось человек 15. Большая часть из нашего 10 «б», это я, Мошков, Кожекин, Тютерев, Хусаинов, Лебедев, Филатова, Шелепова и Кокорева, остальные - из параллельных классов и из 11 класса. Руководителем похода был наш «классный» классный руководитель - Самсоныч. Согласно маршруту, мы должны были перебраться на лыжах через Оку выше железнодорожного моста в Стригино, а дальше двигаться в сторону Зеленого города. Конечная цель - дом отдыха «Учитель». На организационном собрании поделили продукты, получили указание, что брать с собой и условились о встрече. В конце собрания Самсоныч сказал, что погода стоит морозная и нужно с собой взять вино (!). На столько было большое доверие родителей к Самсонычу, что деньги на вино выдали беспрекословно. В голове крутится вино «Рымникское». На следующий день собрались у школы, сели на трамвай и покатили в Стригино. Дошли до берега Оки и попытались перейти на противоположный берег. Но не тут-то было. По реке прошёл ледокол. Правда, после него лёд уже смёрзся, но Самсоныч решил не рисковать и вернуться, чтобы завтра на автобусе доехать до Щербинок, а дальше продолжать путь на лыжах. Но трое наших друзей, среди которых был наш одноклассник Валера Хусаинов, на свой страх и риск всё-таки перебрались по колотому льду на другую сторону и пошли дальше. Вернулись домой. Вечерком мы с Валерой пришли к Кожекину. Он сидел в своей комнате и пил вино, заготовленное для особых случаев в лыжном походе. Мы как могли, помогли. На следующий день на автобусе добрались до Щербинок и пошли на лыжах вдоль дороги. Как проходил наш путь, даже и не представляю. Вечером пришли в какую-то деревню и расположились на ночлег в нескольких домах. Теперь я понимаю мудрость нашего Самсоныча. Весь день мы шли на лыжах по морозу. Устали. Разместились в тёплых деревенских домах. Он своей рукой налил каждому в кружку вина. Выпили, закусили сосисочным фаршем из жестяных банок и завалились спать. Всё, никаких хождений и приключений. На следующий день снова в путь. Надо сказать, само передвижение на лыжах не доставляло удовольствия.
      Было морозно, лыжни не было, а шли по дороге, расчищенной бульдозером. У какого-то одинокого дома остановились. Самсоныч зашёл в него и через некоторое время вышел с чайником, из которого наливал в наши кружки кипяченую воду.
      Следующий ночлег был в Ройке. Разместились в просторном новом бревенчатом доме. Хозяйкой дома оказалась медсестра из ближайшего детского санатория. После размещения в составе нескольких человек направились в дом отдыха, расположенный поблизости в лесу. Может это был санаторий ВЦСПС, а может пансионат «Лесная поляна», а может и ещё какой… Зашли в биллиардную. Там взрослые мужики тусуются, играют и курят. Постояли, посмотрели и двинулись в обратный путь в Ройку. А дальше «по обычаю» - вино, ужин, спать. На следующий день опять в путь-дорогу. Впереди был дом отдыха «Учитель» и около 10 километров пути.
          
      Все дороги когда-нибудь кончаются. Окончилась и эта. Поход завершился торжественным построением в каре всех групп, участвующих в «Ленинском походе», поздравлением и объявлением, что сразу после ужина состоится новогодний вечер с ёлкой и танцами. Разместились в чистеньких 4-х местных номерах со спартанской обстановкой. В наличии были кровати с деревянными спинками, шкаф и стол. Но после лыжного перехода номер казался райским гнёздышком. До ужина было еще не скоро, и мы ходили друг к другу в гости, сидели на кроватях, фотографировались. Кстати фотографировались на всём протяжении похода и по прибытии. Вечером тронулись на новогодний вечер. Помню ёлку, помню толпу народа, помню, что были музыка и танцы. Но что-то не зажгло… Может просто устали. Потолкались немного и ушли спать. На следующее утро собрались, позавтракали и на автобусах разъехались по домам.
               
                И вновь про велосипеды               
               
      Зимние каникулы закончились. Начались учебные будни, которые закончились весной 1965 года окончанием 10 класса. А прежде, чем закончилось обучение, в апреле этого года кому-то из нашей компании купили велосипед «Спутник» за 78 рублей с тремя скоростями, ручными, как на гоночном велосипеде, тормозами и узкими шинами. Это была мечта, а не просто велосипед. После этого каждый из оставшихся стал рассказывать своим родителям, что «всем уже купили велосипеды, а я один остался без велосипеда!» Родительские сердца дрогнули и почти одновременно у Мошкова, Кожекина и у меня появился желанный спортивный снаряд чёрного цвета. А у Валеры Хусаинова был синий. Первым делом были сняты крылья, чтобы быть ближе к гоночным велосипедам. И началось! Я на велосипеде ездил даже в соседний магазин за хлебом. Объехали весь Автозаводский район. Вскоре на велосипедной почве познакомились с Колей Новосельцевым, который был старше нас на несколько лет и работал в деревообрабатывающем производстве ГАЗа. Он жил в доме рядом с Мошковым Валерой и имел гоночный велосипед. Он возглавил наш велоколлектив, и с ним мы стали ездить по окрестностям района, а потом и города. Выезжали кататься на Московское шоссе, где частенько тренировались настоящие спортсмены-велосипедисты. Тогда же с моим железным конём случилась неприятность. Отломился рычаг переключения передач. Всякие попытки приделать его не увенчались успехом. Тогда я его запаковал, написал сопроводительное письмо и отправил на завод-изготовитель. Недели через две новый рычаг мне прислали, но до этого я был вынужден ездить на одной высокой передаче, что очень усложняло подъем в гору и езду по бездорожью. Как раз в это время порешили съездить в «дальний поход» до г. Павлово и обратно. Группа наша состояла из Коли Новосельцева, его друга по работе, меня и… то ли Кожекина, то ли Мошкова. В путь двинулись часов в 8-9 утра. Погода прекрасная, весенняя, солнечная. Это сейчас можно через Стригино выехать на Южный объезд, а с него непосредственно на Павловскую трассу. Тогда вообще был два моста через Оку. Это Канавинский и Молитовский. Нам нужно было с Автозавода сначала доехать до Молитовского моста, а это уже лишние километров 10. А потом по Окскому съезду выехать на пл. Лядова, оттуда на Арзамасское шоссе, которое нынче называется проспектом Гагарина. Дальше Ольгино, Новинки, Доскино, Ворсма и так до самого Павлово. Всего около 90 км. В одну сторону. По пути попадаются спуски и подъемы. А мне пришлось ехать всю дорогу на высокой передаче. Доехали до Павлово, пообедали там в столовой и направились в обратный путь. Туда ещё куда не шло, а обратный путь, как в бреду. Как и когда вернулись домой, совершенно не помню. Но с тех пор почти ежедневные поездки на площадь Минина и обратно не представляли никакой сложности. А ездили мы за автобусами. Лучше всего было ехать за «Икарусом» 40-го маршрута. Он широкий, шёл быстро и с редкими остановками. Догоняешь его и едешь за ним в метре от бампера в попутном потоке. Дурачки были. Казалось, что все прохожие замерли от восхищения, глядя на таких смелых и прекрасных велосипедистов. А уж если какая-нибудь девушка из автобуса смотрела…Так на велосипедах объездили весь город.
               
                Керженский поход-2. Таня               
               
      После окончания 10 класса в голову пришла мысль пройти Керженский маршрут до конца, начиная от Рустая, где поход был преждевременно окончен. Руководителем похода, естественно, стал Коля Новосельцев, как самый старший. Родители его знали по нашим рассказам. Парень он был надёжный. В состав туристической группы вошли Коля и его подруга, наша одноклассница Света Шелепова, Мошков Валера, Кожекин Володя, Таня Филатова, Тоня Кокорева, Галя Кострова и я. Какие уж симпатии сложились между остальными участниками, не помню, а моей симпатией была Таня. Собрали деньги, купили продуктов, основу которых составляли тушенка, макароны и сгущенное молоко. На автобусе доехали до речного вокзала, на речном трамвайчике переправились на Бор, автобусом добрались до узкоколейки и поездом до Рустая. Там началась вторая серия похода по Керженцу. Удивительно, но почти ничего о походе не помню. Так, какие-то общие воспоминания… Где шли пешком, где передвигались на попутных лесхозовских грузовиках. Ночевали и в палатках, и в деревнях, в домах и школах, куда нас любезно впускали. На всякий случай отмечу, что никаких «приставаний» к нашим попутчицам не было. Даже в мыслях не было. Во всяком случае у меня. Хорошо это было или не очень?.. Так и добрались до Макарьева. На постой попросились в деревенский дом. И, помнится, случилась какая-то всеобщая размолвка с нашими девочками. Чего не поделили? Сейчас я даже приблизительно не могу представить себе причину. В этот вечер мы с ребятами ушли на берег Волги и с обидой обсуждали ситуацию, а потом пошли на экскурсию в монастырь. Макарьевский монастырь был в очень запущенном состоянии. Чувствовалось всеобщее запустение и разруха. В одном из строений была пивнушка, где толпились местные мужики. Ничего из увиденного нас не заинтересовало, и мы вернулись.               
      На следующий день переправились в Лысково, откуда наш путь должен был лежать в г. Горький. К этому времени в нашей «кассе» оставалось 10 рублей на восьмерых и путь впереди около 80 километров. Деньги тратились в деревнях на дополнительную закупку продуктов и оплату услуг (проезд, ночлег). Хотя далеко не все брали с нас деньги. Итак, Лысково. Выяснилось, что ближайший транспорт до Горького, на который хватало денег, это проходящий вечером пароход. Днём до Горького шли «Ракеты» или «Метеоры», но наших 10 рублей не было достаточно для покупки билетов. До вечера было еще долго и голодно. Сходили на дорогу с целью поймать попутную машину, но никто не хотел за 10 рублей везти восемь человек в кузове. С трудом дождались вечера, когда подошел долгожданный пароход. Был он колёсный, и места нам достались где-то в трюме. Народу было много, и все места были заняты. На пароходе можно было бесплатно набирать кипяток, в котором мы растворяли порошок кофе «Здоровье» и пытались заглушить им голод. Вскоре мерный шум паровой машины навеял сон. Вернее, даже не сон, а дремоту, иногда прерывающуюся. Рано-рано утром, когда солнце только готовилось появиться на небосводе, но было уже достаточно светло, я поднялся из трюма на главную палубу, а потом на верхнюю. Было зябко. Стоял долго, облокотившись на поручни. Мимо проплывал берег с деревьями, кустами, какими-то строениями. На якорях стояли лодки с неподвижно сидевшими в них рыбаками. А дальше воспоминания на уровне фантазии. На верхнюю палубу поднялась Таня и мы долго стояли рядом, касаясь друг друга плечами, молчали и смотрели на проплывающий мимо мир. Хотелось долго-долго плыть так на этом пароходе в светлую, счастливую даль, где нас ждут «голубые города, у которых названия нет». Было это или не было?.. А может мне просто этого хотелось? Уже не вспомнится… Дальше опять провал в памяти. Как приехали домой и как дальше проходило лето, могу только составить из разрозненных воспоминаний. Может быть типовых. С Таней я, может быть, встречался. Во всяком случае, пару раз был у неё дома. Она тогда жила уже не в соседнем доме, а в доме сталинской постройки где-то за проспектом Кирова. Отец у неё бывший военный лётчик, а мама красавица на 18 лет старше дочери. Лето проходило в обычном режиме с велосипедом, пляжем, кино, парком и библиотекой. На танцплощадке в парке танцевали «Чарльстон», «Твист» и «медленный танец». Но я там ни разу не был. По телевизору поздно вечером пытались приучить молодёжь к бальным танцам, и разучивали ГДРовский бальный танец «Липси». Может он и был хорош, но не для танцплощадки. Скорее его можно было показывать в художественном фильме о передовиках производства. А в конце лета или в начале осени мы посмотрели замечательный фильм «Операция Ы…».
               
                Активисты-читатели               
               
      Кроме всего прочего, мы с друзьями активно посещали библиотеку в ДК Школьников. Отличная, надо сказать, была библиотека. Через некоторое время на нашу компанию из четырёх человек, Кожекина, Мошкова, Хусаинова и меня, обратила внимание библиотекарь. И мы стали таким негласным активом. Помогали получать новые книги, иногда сидели на выдаче книг. Как следствие, имели доступ в читальный зал, о котором знали немногие, свободный доступ ко всем книгам и могли набирать книг столько, сколько могли унести в сумке. Кроме нас были ещё два активиста, одного из которых звали Павлик. Он был ещё активнее нас и почти постоянно находился в библиотеке. Отличительной его особенностью было то, что он говорил, жестикулировал и закатывал при этом глазки как-то по девчачьи. Такая его манера поведения была замечена, но не более того. Мало ли как человек может себя вести. На наше к нему отношение это никак не отразилось. Через несколько лет после описываемых событий я его случайно встретил на улице. Он работал режиссером на телевидении. Я тогда был с однокурсником и Павлик провёл нас на телецентр, где мы посмотрели художественный фильм «Начало», провёл с нами экскурсию и на прощание подарил отличные снимки с яхтами. Я тогда занимался парусным спортом. Итак, часть времени проводили в библиотеке. Чего только не читали! В основном это была научная фантастика, приключения. Перечитал всего Майн Рида. Читал Жюль Верна в захлёб, Дюма, О”Генри, Фенимора Купера, Свифта, В. Скотта, Чехова и т.д. и т.п.
               
                Время моей юности               
               
      Хочется немного рассказать о том времени. Может это только моё личное восприятие? Но я жил в то время. На мой взгляд, время было романтическое, хотелось ехать куда-нибудь далеко, жить в палатках и вечерами у костра петь песни под гитару. Песни тех времён способствовали такому романтическому настрою. «Завтра снова дорога, путь нелёгкий с утра. Хорошо, хоть немного, посидеть у костра…» - пел Муслим Магомаев; «…Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет…» - вторил ему Эдуард Хиль; «…девчонки танцуют на палубе…», «Люди идут по свету…», «Карелия», «ЛЭП-500», «Манжерок», «Запишите меня в искатели» и многие другие звали в далёкие края. В 1964 году на экраны вышел новый художественный фильм «Большая руда» с любимым артистом Евгением Урбанским в главной роли. В фильме была песня «Ты не печалься», в которой были волнующие слова «…ты не печалься, ты не прощайся, всё впереди у нас с тобой». Эта песня в моей душе каким-то образом связывалась с моей старой любовью к Тане Коваленковой и новой к Тане Филатовой. Эта же песня нравилась и моему другу Валере Мошкову, по похожим причинам, и мы с ним частенько исполняли её под гитару, сидя вдвоём на кухне, когда бывали в гостях друг у друга. В эти времена песня вызывала трогательные воспоминания и даже сентиментальную мужскую слезу. С восьмого класса у меня была общая тетрадь, в которую я записывал новые песни, которые передавались по радио. Не всегда удавалось записать с первого раза и приходилось ждать, когда её передадут ещё раз. К тому же мне в руки попались две записные книжки моей сестры со студенческими, туристическими и разными другими песнями. Эти книжки до сих пор храню. Когда я в небе видел самолёт, мне казалось, что необыкновенно счастливые люди летят куда-то к морю, в тайгу или в горы в счастливую жизнь, а я, как червячок, ползаю тут от дома до школы, до парка или кинотеатра. А хочется ехать далеко-далеко… Кстати тогда не были желанными профессии бухгалтера или экономиста. Только не романтики становились ими. Хотели быть физиками и химиками, лётчиками, ракетчиками, учеными, моряками, врачами, учителями. Я страстно хотел стать физиком-ядерщиком. Большое влияние на меня оказала книга Даниила Данина «Неизбежность странного мира». Название микрочастицы «анти-сигма-минус-гиперон» звучало для меня как песня. Я стал разбираться в микрочастицах и даже понимать некоторые процессы деления вещества. Ядерная физика стала моей жизненной целью.
               
                А вот и одиннадцатый, выпускной               
               
               
      Первое сентября 1965 года было омрачено тем, что Александр Самсонович Искра, наш классный и «классный» руководитель, ушёл из школы в РОНО. А нашим классным руководителем стала Царёва Софья Анатольевна, тоже учитель математики. Тоже, да не то же. Её метод обучения был совершенно противоположным тому, как учил нас Александр Самсонович. Основной упор она делала на теорию. И не просто на теорию, а нужно было отвечать эту теорию у доски слово в слово, как в учебнике. Решение примеров и задач ушло на самый дальний план. А когда она объясняла новый материал, то мелом на доске писала и располагала материал точно так, как на странице учебника. Один к одному! В «передовики» вырвались ученики с хорошей памятью. Преимущественно это были девушки. Хотя и среди них были как минимум две, которые действительно «волокли» в математике. Все юноши сползли на тройки, и не потому, что не знали, а потому, что не могли вслух воспроизвести материал точно по учебнику. У меня тогда профессиональные приоритеты несколько изменились. В детстве я хотел быть военным, как отец. Потом хотел стать физиком-ядерщиком. Затем захотелось стать моряком. В результате всё это сложилось, и появилось желание стать офицером-механиком на атомной подводной лодке. В Севастополе было Военно-Морское училище, которое готовило таких офицеров для флота. К этому времени Софья Анатольевна успешно внушила, что мальчики в нашем классе бестолковые и путь у них только один – в рабочие. А умницы-девочки все, как одна, станут студентками всевозможных ВУЗов. Тут я и задумался… Стоит ли ехать так далеко, чтобы провалиться на экзаменах. Решение пришло само собой. Поступать буду в ГИИВТ, в простонародии Водный институт. Тем более, что там работала моя сестра Юля. Ну это всё было ближе к выпуску. В 11 классе были введены зачётные книжки взамен обычных дневников. Учительница литературы Муза Ивановна читала нам лекции, как в институте, а мы шустро записывали их в общие тетради. Между лекциями писали сочинения про разные «образы». Совершенно самостоятельно и с большим интересом прочёл «Поднятую целину» Шолохова. По истории изучали КПСС и материалы её съездов. Как-то незаметно прошли «Астрономию». Английский язык шёл с горем пополам, хотя учитель был прекрасный. Звали его Юрий Андреевич Смирнов. Был он инвалидом и передвигался на костылях. Имел очень вспыльчивый, но отходчивый характер. В английском языке убивали всякие «перфекты», «континиусы» и то, что написано одно, а читается другое.
               
                Несчастный случай в новогоднюю ночь               
               
      Время неумолимо приближалось к новому 1966 году. Новый год решено было встречать дома у Коли Новосельцева. Он жил с матерью в однокомнатной квартире. Компания собиралась человек 9-10. К основной группе: Новосельцев, Кожекин, Мошков, я, Филатова, Кокорева, Шелепова добавились еще Вова Бармак и Вова Кузнецов. Короче говоря, собрали денежки, закупили всё, что надо для праздника и назначили встречу где-то на 9-10 часов вечера 31 декабря. Наступил заветный день. Я вечерочком начинаю собираться, а родители и спрашивают, куда это я лыжи навострил? Я честно докладываю, что к Коле Новосельцеву встречать новый год, где кроме меня будут ещё следующие товарищи… Отец так спокойно и говорит: «Что бы в 22.00 был дома». Вот те, бабушка, и… ни фига себе. Никакие уговоры не помогают. Сижу себе, никуда не иду. Через некоторое время приходит делегация в составе Кожекина и Мошкова. Я объясняю: так мол и так… Делегация обращается к родителям. Всё то же: "в 22.00 дома, как штык". Делегация ушла. Через полчаса появляется делегация, усиленная девушками, Таней и Тоней. Тут, вероятно, отец понял, что перегнул, а к тому же ставит меня перед девушками в очень нехорошее положение. Разрешение на праздник было получено.
      На столе было шампанское, десертное вино, ром (!) и всякие стандартные закуски. Из магнитофона пели Жан Татлян, Муслим Магомаев, Радмила Караклаич, Лили Иванова, Эмиль Горовец и другие популярные певцы. Звучали песни «Королева красоты», «Лучший город земли», «Фонари», «Капель», «Неспокойное сердце…» Выпивали, танцевали «твист» и «медленные танцы», которые приводили в волнение от такой близости к девушке. Не могу знать, что чувствовали девушки, но думаю, что такие танцы им тоже нравились… В конце концов алкоголь закончился, время было далеко за полночь. Праздник заканчивался. Пора было укладываться спать. Наверное, кто-то, кто жил рядом, ушел домой. Остальные укладывались кто, где мог. Был разложен диван, на котором расположились поперёк несколько гостей. Таня Филатова с Тоней Кокоревой сняли платья и улеглись под одеяло. Моё место оказалось рядом с Татьяной. Я снял только пиджак и галстук. Кто-то был еще рядом со мной. Через некоторое время, после того, как погасили свет и все угомонились, я почувствовал, как Татьяна подвинулась ко мне и обняла меня левой рукой за шею. Тут я осмелел! и...,чмокнув её в нос, отключился. Это был несчастный случай! Алкоголь сыграл со мной, пожалуй, самую гнусную шутку в моей жизни... . Утром дружки сфотографировали меня, Таню и Тоню, лежащих «кучкой» поперёк дивана. А дальше, до самого вечера в моей памяти образовался провал. Вероятнее всего я пошел провожать Таню домой, а к своему дому подходил где-то часов в шесть вечера. Смотрю навстречу идут люди, а рты с носами у них закрыты шарфами. Ну, думаю, выпендриваются. Пришел домой. Дома всё, как обычно. Поел. Смотрели телевизор. Легли спать. А на следующий день от Валеры Мошкова узнал, что на Автозаводском водозаборе произошла авария с цистерной хлора. Около 30 тонн хлора попало в атмосферу. Наш одноклассник Вадик Шелейковский рассказал, как он гулял по Южному шоссе, а пожарные в противогазах струями воды из шлангов гнали хлор в сторону Оки. Надо сказать, что никакой паники не было, и очень организованно сработали пожарные, милиция, скорая помощь и больницы. Милицейские машины ездили по улицам и по дворам, а через громкоговорители рекомендовали завешивать окна мокрыми простынями, а тем, кто почувствовал себя плохо, велено было выходить на ближайшую дорогу, где пострадавших собирала скорая помощь. А еще предлагалось собираться у ДК ГАЗа, где стояли наготове автобусы, которые отвозили людей в другие районы. А я всё это проспал. Авария произошла 1 января 1966 года в 17 часов 30 минут.
               
                О не получившейся школьной любви               
               
      А теперь я, пожалуй, короткую историю отношений с Татьяной выделю в отдельный рассказ. Я повторюсь, что был влюблён в неё, но эта чувство было каким-то очень внутренним и перекрывалось другими делами, заботами и увлечениями. Это общение с друзьями, лыжи, книги, кино, велосипед и т.п. А может просто был очень стеснительным. После новогодних праздников и зимних каникул началась производственная практика на Автозаводе. Практика длилась целый месяц, и мы с Татьяной не виделись. Потом началась третья четверть. Однажды Таня попросила меня вечером сопроводить её куда-то. Я несказанно обрадовался и с удовольствием согласился. Ещё лет десять назад я, вероятно, смог бы вспомнить цель и пункт нашего назначения. Хотя о цели я, скорее всего, не знал. Это была какая-то девичья тайна. С уверенностью могу сказать, что ездили куда-то за пределы Автозаводского и Ленинского районов. Обратно едем на автобусе, разговариваем, смотрим в окошко. А на правой стороне недалеко от современного пересечения проспекта Ленина с Комсомольским шоссе (тогда его ещё не было) на первом этаже жилого дома был магазин «Лель». Сейчас посмотрел на спутниковой карте и, оказывается, этот «Лель» там есть до сих пор. Уж не знаю была ли это какая-то женская хитрость, но мы заспорили, какой это магазин? Женский или мужской. Она считала, что магазин мужской и аргументировала это тем, что Лель мужчина, а я точно знал, что это магазин с какими-то женскими штучками. Поспорили на выполнение желания, вышли из автобуса, подошли к магазину и выяснили, что я прав. Мы стояли близко лицом к лицу. Она была немного ниже меня ростом. Губы наши едва не касались друг друга. Она улыбнулась и тихо спросила: "Что ты хочешь?" Гормоны уже, вероятно, вовсю бурлили в моём организме, а до головы, видать, ещё не добрались. А может сработала моя естественная, а может и неестественная стыдливость. Вот сейчас пишу, а вспоминать мне это стыдно. Поступил я, прямо скажем, нехорошо. Отстранился, задумался и заявил, что подумаю и скажу о своем желании позже. Хотя желание у меня было самое, что ни на есть обычное и естественное, о котором и задумываться-то не нужно. А она в ответ засмеялась и произнесла загадочную тогда для меня фразу: «Таких, как ты, Вовочка, нужно на себе женить…».
      К великому сожалению, я тогда не знал, как взять то, что сама Жизнь упорно даёт мне в самые руки! Моя школьная юность могла оказаться гораздо более яркой... Хотя при этом неизвестно, какими оказались бы потом мои более зрелые годы... Удивительно, от каких случайностей зависит наша жизнь и, даже, появление новой...
      Позже, на выпускном вечере, поступил ещё хуже. Почему-то так вышло, что на этом вечере у меня было «наихреновейшее» настроение. Не могу даже предположить причину. Может это была какая-то грусть в связи с тем, что навсегда покидаем школу и разлетаемся по сторонам? Или какая-то боязнь дальнейших отношений? Нет этому никаких объяснений… Но с Таней Филатовой я на вечере совсем не общался. Даже не подошёл, а она смотрела в мою сторону и тоже не решилась подойти… До сих пор корю себя хотя бы за то, что испортил девчонке праздник, и себе тоже… Вот тут уместно страшное слово «навсегда». Всё лето я в тайне надеялся встретить её на улице, хотя мог бы зайти к ней домой… Похоже, я еще не осознал, что детство-то закончилось, что начинается совершенно другая жизнь… Всё казалось, что встретимся, как обычно, первого сентября и всё будет хорошо… А встретились мы через два года.               
      Появилась оригинальная мысль отметить два года после окончания школы. Дело было в начале учебного года. Я перешёл уже на третий курс института. По наивности решили собраться в ресторане гостиницы Нижегородской. Собравшись у ресторана, узнали, что попасть туда невозможно. На встречу прибыл и Манола Дуарте, хотя школу он с нами не оканчивал. Был он на папиной «Волге», что позволило ему быстренько сгонять к известному ресторану «Вечерний» с подпольной кличкой «Серая лошадь» на улице Свердлова. Там посетителей не было вообще. Пока мы добирались до «Серой лошади», там полным ходом шла подготовка к нашему прибытию. Всё было, как положено. Выпивка, закуска, музыка. Вообще-то меня ничего не интересовало и ничего не запомнилось, кроме того, что присутствовала «моя» Таня. Мы не отходили друг от друга, танцевали только друг с другом. Вспомнили выпускной… Я пытался что-то объяснить. А что можно было объяснить, если сам ничего не понимал. Один только камень упал с души, я объяснил, что не она была виновата. Всплакнули друг у друга на плече. А еще, оказывается, она вышла замуж…
      Провожал я её до самой квартиры. Зашли в подъезд. Свет не горел. Освещение было только с улицы через окно, у которого мы расположились. Вспомнили про «Лель» и моё отложенное желание. Целовались… Что-то говорили друг другу… Прощальный поцелуй, и… больше мы не виделись. А хотелось… Очень… Много-много лет спустя с ней общался Валера Мошков. Мы с ним уже работали в фирме «Профиль-НН», а она заказала у нас пластиковые окна в квартиру. Валера ездил к ней на замеры, а мне не удалось, был очень занят работой, да и рассказал он мне об этом поздно. А может и к лучшему… Может быть это наши Ангелы-хранители, объединившись, развели нас, оградив от каких-то возможных неприятностей, чем богата жизнь. Мы ведь обычные, живые люди. А сейчас остались только самые нежные, хоть и грустные, воспоминания. В памяти остался образ юной одноклассницы… Годы, к сожалению, меняют нас не в лучшую сторону… Да простит меня любимая супруга Галя за такие мои воспоминания. Но это было еще до знакомства с ней, о чём речь впереди.
               
                Производственная практика на ГАЗе               
               
      Теперь вернусь обратно в школу. Вернее, на производственную практику. После зимних каникул начиналась практика на автозаводе, целью которой было закрепление навыков, полученных в учебном цеху и получение разряда. Мы, токари, должны были работать токарями в цехах завода. У Кожекина Володи отец, бывший военный, работал в МСЦ-4 начальником 1-го (режимного) отдела. И он смог определить нас с Мошковым и своим сыном в этот цех. Этот цех был механосборочным, где собирались бронетранспортёры ГАЗ-41, двухосный плавающий и ГАЗ-49, четырехосный плавающий. Про это мы узнали позже. Переодевались мы в кабинете отца Кожекина. Определили нас троих на сборку волноотражателей, который располагался впереди бронетранспортёра и поднимался при преодолении водной преграды, отражая волны. Работа была для нас занимательной. В середине цеха, рядом с конвейером был расположен наш небольшой участок производства волноотражателей. Работа была достаточно простой. Нужно было в специальную «пастель» уложить предварительно согнутые алюминиевые трубки диаметром около 25 мм. Поверх этих труб укладывался алюминиевый лист, тоже предварительно согнутый. Всё это накрывалось кондуктором с отверстиями, по которым пневмодрелью просверливались отверстия в листе и трубках. Вставлялись заклёпки и расклёпывались специальным пневматическим приспособлением. Втроём мы быстро освоили технологию и в первый день собрали несколько изделий. Позже к нам подошёл наш бригадир и передал нам мнение и пожелание коллектива: «Вы куда разошлись? Вы тут месяц поработаете и уйдёте, а нам расценки снизят и план увеличат. Так, что сильно не упирайтесь. 2-3 отражателя в смену и не больше». Сказано- сделано. У нас образовалось много свободного времени, которое использовали на экскурсии по цеху и посещение одноклассников в других цехах. Обедать ходили в буфет, где неизменно брали винегрет и «окорок тамбовский». Часа в 3 дня были совершенно свободны. Через несколько дней нас разлучили. Меня отправили на участок сборки сидений. Это была огороженная сеткой площадь метров 10 квадратных. Начальником моим стала барышня Таня Дробязко лет 20. Работа состояла в приделывании мягких подушек к металлическому каркасу сидений. Было единственное преимущество перед друзьями – после обеда я мог полежать на разложенных готовых сидениях. Зато уже не мог участвовать в прогулках по цеху. Работали, работали и пришло время расплаты. Абсолютный размер получки не очень помню. Что-то около 65-75 рублей. Но у меня получилось на 5 рублей меньше, чем у друзей. Не критично, но обидно было. Татьяна всё расспросила у меня, сколько я получил, сколько друзья получили и куда-то ушла. А возвратилась с пятью рублями, дала их мне и сказала, что в бухгалтерии случайно ошиблись, а теперь исправились. Тогда я в это поверил. Позже понял, что она отдала мне свои деньги. Вот такие были люди на Автозаводе.
      Практика закончилась вручением свидетельства о присвоении квалификации «слесарь-сборщик 2 разряда». Так что могу профессионально собрать что-нибудь.
               
                Последние школьные деньки. Выпускные экзамены               
               
      Впереди маячили выпускные экзамены, а потом и вступительные. На семейном совете было решено поступить мне на платные подготовительные курсы в ГИИВТ. Там были какие-то сложности с приёмом учащихся в школе. Но Юля договорилась с кем надо, и я был принят. К слову сказать, я был там не единственным школьником. Как позже выяснилось, на этих курсах учились еще несколько детей преподавателей института. Свободного времени стало меньше. Вечерами мне приходилось ездить на курсы. Домой возвращался часов в 8-9 вечера. Только дорога туда и обратно занимала не менее двух часов. На курсах повторяли математику, физику, химию и литературу с русским языком. Хорошо, что к тому времени иностранный язык исключили из приемных экзаменов в технические вузы. Его заменили химией. «Химизация народного хозяйства!»
      Как на грех, весной состоялся ХХIII съезд КПСС. Почему «на грех»? А потому, что материалы этого съезда включались в экзаменационные билеты по истории. В школе активно шла подготовка к выпускным экзаменам. Материал повторяли прямо по экзаменационным билетам. Популярным был «Сборник примеров и задач с решениями» для поступающих в вузы. Отец мой, естественно, был коммунистом и внимательно читал материалы ХХIII съезда, публикуемые почти во всех газетах. Потом газету отдал мне и велел изучать.
      Из всех экзаменов в памяти отложились только экзамен по истории и сочинение. Первым традиционно было сочинение. Были темы про всякие «образы», свободная тема и сочинение по «Поднятой целине». Я выше говорил, что этот роман я прочитал самостоятельно ещё до того, как стали «проходить» его на уроках литературы, и он оставил очень сильное впечатление. Вот по нему я и стал писать. Настолько тема была для меня близкой, что я написал много и с трудом смог остановиться. Труд мой был оценен высоко.
      А история для меня была одним из камней преткновения, наряду с английским языком. Английский сдал на тройку с горем пополам, а Учительницу истории Паркман Ирину Вольфовну потряс до глубины души. Судьба преподнесла мне билет по материалам прошедшего съезда. Сначала я сильно перепугался, а когда начал готовиться, то вспомнил всё, что читал в газете. Во время ответа сыпал цифрами и процентами роста производства зерна, выплавки чугуна и стали, надоев молока и развития промышленности группы «А» и группы «Б», перспективы строительства жилья в квадратных метрах на душу населения…. Рассказал все материалы. Ирина Вольфовна смотрела на меня, как на привидение Ленина, явившееся в класс на броневике. Я сам был страшно удивлён тому, что все это убралось в моей голове. Видать организм так отреагировал на стрессовую ситуацию. Я еще неоднократно сталкивался с таким явлением во время учебы в институте.
      Параллельно подготовки к экзаменам шла другая подготовка, которая легла на плечи родителей. Покупались костюмы, модная остроносая обувь, рубашки, галстуки. Мой гардероб тоже обновился. В назначенный день, традиционно 22 июня, вечером наряженные и красивые выпускники потянулись к школе. Я пошёл к Мошковы Валере. Туда же прибыл и Кожекин Володя. Вышли на балкон и расписались на кирпичной стене. Эти надписи до сих пор сохранились. После этого пошли в школу на выпускной вечер в актовый зал. Сначала, как обычно, была торжественная часть, на которой вручались аттестаты зрелости. Потом началась часть «свободная». На столах, расположенных вдоль окон, были сладости, фрукты, безалкогольные напитки. Особо отмечу один интересный факт. Была в нашем классе девочка отличница. Волосы были на пробор, заплетенные в две косы. Такая скромная серенькая мышка. А на вечер пришла в красивом костюме, с прической и лёгким макияжем, в туфельках на высоких каблуках. Красавица! Никто не ожидал от неё такого преображения.
      Как я уже рассказывал, вечер для меня прошёл под воздействием плохого настроения и помню его отрывочно. Тогда на смену «твисту», к которому все уже привыкли, пришёл новомодный «шейк». По первости танцевался он забавно. Основным движением, говоря по-научному - «па», было подпрыгивание и поочередное выкидывание прямых ног вперёд. Со временем добавились и другие движения. А пока было так. Учителя морально не были готовы к такому, поэтому стремительно бросались к танцующим и прекращали «это безобразие», а в это время в другом конце зала это безобразие начиналось. Понятно, что не по своей воле они выполняли функцию цензоров. Про Таню Филатову я уже рассказал…
      Рано утром собрались ехать встречать рассвет традиционно на Откосе у памятника Чкалову. И в это время Валера Мошков находит на трамвайных путях кошелёк с пятью рублями! Уж не помню, кто ещё с нами был, но мы сели в такси и поехали на площадь Минина. Вот и все мои воспоминания о выпускном вечере. Да и, вообще, о школьных годах…
 
      Образовалось какое-то безвременье. Уже не школьники, но ещё и никто…. А, вообще, как я уже отмечал, никакого осознания того, что детство закончилось, еще, конечно, не пришло.
               
                На Ветлуге               
               
      Всё ещё казалось, что наступили каникулы. И эти каникулы решили провести на природе. Мой друг по 14 школе, Дима Волков, как-то при встрече рассказал мне, что можно хорошо отдохнуть и при этом заработать деньги на сплаве плотов по реке Ветлуге. Перспектива была заманчивой. Компания собралась в составе небезызвестного Коли Новосельцева, меня, Мошкова, Кожекина, Хусаинова и Вадика Шелейковского. Вообще-то Вадик не был постоянным участником нашего коллектива, но в классе у всех были дружеские отношения. Он был из приличной еврейской семьи. Папа его работал конструктором на Автозаводе, а мама учительницей. Была у него ещё сестра Рита моложе его года на два, на три. Вот он изъявил желание поехать с нами. В ДК ГАЗа взяли на прокат палатки, закупили, как обычно, необходимые продукты. Тогда, слава Богу и родной Партии, проблем с продовольствием не было. Во всяком случае тушенка, сгущенка и макаронные изделия можно было купить в любом продовольственном магазине. Кто имел такую возможность, взяли хромовые офицерские сапоги и широкие офицерские ремни. Такую возможность имели Кожекин, Хусаинов и я, как дети офицеров запаса. На электричке доехали до станции Ветлужской, расспросили про сплавную контору и пришли туда в надежде заполучить плот для сплава. Дима Волков не обманул. Контора действительно нанимала сплавщиков плотов и за хорошие деньги. Но именно сейчас готового плота не было в наличии. Его, конечно, сформируют, но это будет ещё не скоро. Там же нам посоветовали переправиться на противоположный берег и отдыхать там на природе. Нас беспокоил вопрос о переправе. Предположим, что туда мы как-то переправимся, а обратно? Но всё оказалось просто. В те далёкие времена вдали от больших городов проживали совсем другие люди. Когда нас перевезли на противоположный берег, то сказали, что если захотим переправиться обратно, то достаточно громко покричать, и кто-нибудь приплывёт на лодке. Это было удивительно, но действительно так и было. Выбранное для лагеря место было удобным. Песчаный пляж, невысокий берег, живописная река, лес рядом. Хороший пляж, живописная река, что еще нужно для счастья? Установили палатки, обустроили место для костра и стали жить. Время от времени переправлялись в магазин за хлебом, купались до… не знаю до чего, но без ограничений. Тут выяснилось, что в местной аптеке работает хорошая знакомая Коли Новосельцева, а у неё была ещё подруга, которая работала там же, в аптеке. Решили пригласить их к нам в гости и устроить пикник на природе. Они согласились. Днём на кануне встречи с девушками, Коля, я и Кожекин отправились в магазин за напитком. Купили бутылку водки и не торопясь отправились восвояси. На половине пути до берега реки заметили «группу преследования» из местной молодёжи. Намерения их были откровенно враждебными. Мы ускорили шаг, они тоже. Тогда Коля командует нам с Кожекиным бежать, а сам останавливается. Мы было рванули, но увидев, что Николай остановился, вернулись. Заметили, как он сделал замах бутылкой, а преследователи отпрянули. Он тогда сорвал пробку с бутылки и сказал: «На всех!». Парни сначала опешили, а потом и засмущались: «Да ладно…  Да ты чо?.. Да не надо… Мы…это… Мы так… Просто шли…». На этом и разошлись. Вечером прибыли дамы. С собой они принесли бутылку медицинского спирта. Одна из них, Колина подруга, была такой коренастой, полненькой и, я бы сказал, грубоватой. Вторая, Вера, была довольно симпатичной стройной девушкой, приятной во всех отношениях. К сожалению, в связи с быстрым алкогольным опьянением, припоминаю только то, что мы с Кожекиным оба «положили глаз» на эту Веру. И он, коварный, решил «вывести меня из игры». Для этого он постоянно предлагал мне выпить, а после этого отводил меня в сторонку от лагеря и предлагал полежать на травке. Таким образом между нами оказалась «ничья», и Вера не досталась ни ему, ни мне. Чем закончился банкет, я не в курсе. А на утро было очень плохо… 
      Когда надоело сидеть на одном месте, решили отправиться в Варнавино и пожить там. До Варнавино ехали долго на автобусе по совершенно отсутствующей дороге. Приехали, зашли в магазин, закупили вина и пошли на берег реки. Берег был широкий и пологий. Установили палатки и снова стали жить. Но жили мы там недолго. Получилось так, что Коля и оба Валеры, предварительно выпив вина, пошли зачем-то в деревню, может быть за приключениями, а может еще за вином. А я, Кожекин и Вадик Шелейковский остались у палаток. Мы хоть иногда раньше принимали спиртное, а Вадик выпил впервые и превратился в дикого мустанга. Он бегал по пляжу, падал и что-то выкрикивал. Мы с Кожекиным ловили его и пытались уложить в палатку. Так «с шутками и прибаутками» прошел вечер. Когда стемнело, вернулись наши остальные друзья, несколько озабоченными. Какие-то «трения» у них произошли с местными пацанами. А Валера Хусаинов был ещё таким заводным пареньком тем более, что у него был кортик отца. И он, вероятно, пообещал «порезать, перерезать» всех местных, а они, в свою очередь, обещали прийти ночью и расправиться с чужаками. Быстро свернули палатки, собрали вещи и пошли вниз по берегу. У противоположного берега заметили расположившийся на ночь плоты с буксиром. На нашу удачу по реке шла моторная лодка и её рулевой заметил наши призывы о помощи. На этой лодке мы и переправились на плоты. Там находились двое или трое мужиков, горел костёр. Нас приняли совершенно спокойно и позволили продолжить на нём наше дальнейшее путешествие. Осуществилась наша мечта, мы путешествовали на плоту. Расположились на сколоченном из досок настиле
      Пока устраивались на ночлег и пытались заснуть, посветлело. На буксире запустили дизель и плот потихоньку тронулся в путь. На плоту было зябко и сыро. Казалось, что день будет пасмурным, а может и дождливым. Но вдруг, как-то неожиданно, впереди над водой вспыхнуло слепящее солнце, от лучей которого проявился туман, висящий над водой.
      Стало веселее, а вскоре и потеплее. Где-то к середине дня плот поравнялся с берегом, где прежде был наш лагерь. На лодке нас переправили на наше «стойбище». И вот мы снова дома. Отдых продолжался, но интерес уже ослабел…
      Отдохнувшие и загорелые вернулись домой и погрузились в подготовку к вступительным экзаменам. Я, как уже говорил, готовился в ГИИВТ, Кожекин за компанию со мной, а Валера в Политех. Я готовился, лёжа на полу, на расстеленных одеялах. Было очень удобно – поучил, поспал. Иногда разминались на велосипедах. Хусаинова Валеру я больше не встречал. Вадик Шелейковский, помнится, окончил какие-то курсы по ремонту телевизоров, что ему помогло во время службы в Армии. За время нашего отдыха на Ветлуге он «заматерел», начал курить по-настоящему и мог пить водку «из горла», не делая глотательных движений. Но не испортился при этом. После службы в ракетных войсках он поступил на работу на Автозавод, а потом по направлению уехал учиться в Московский автодорожный институт. Окончил его, женился на москвичке. А потом работал в Ботаническом саду АН СССР.
               
                Начало новой жизни               
               
      Подкрались вступительные экзамены. Первым был или по письменной математике, или по физике. Володя Кожекин ушел с первого экзамена, пообещав вернуться на следующий год. Потом смог сдать экзамены и поступить в Политехнический на вечерний факультет «Автомобили и тракторы», но учеба там не задалась. Проучился он там два года, а в мае 1968 г. мы проводили его на службу в войска связи, где он и служил до мая 1970. Потом он работал лаборантом на военной кафедре Строительного института. Мебельная фабрика. Сварщик. Это коротко.
     Валера Мошков поступил на заочное отделение Строительного института и учился там общей сложностью 12 лет, за которые успел поработать на Автозаводе, в ОКБМ, на военной кафедре Строительного института, жениться, отслужить два года в стройбате, «родить» дочь, а потом и сына.
  А я вступительные экзамены сдал удачно. Больше всего боялся сочинения, но к нему уже столько народа отсеялось, что можно было писать что угодно, главное без ошибок. Я писал что-то по «Грозе». Само произведение я полностью никогда не читал, а только про «образы». Кое-как вспомнил действующие лица и написал примерно так: такой-то – хороший человек, такой-то – плохой человек. Зато без ошибок. Таким образом я стал студентом 1 курса Кораблестроительного факультета. Когда пришёл записываться в библиотеку и читальный зал в ДК ГАЗ, меня спросили учусь я или работаю? Гордо ответил, что учусь в ГИИВТе. «На каком курсе?». Смущенно: «На первом».