de omnibus dubitandum 10. 241

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ (1572-1574)

    Глава 10.241. НАЛОЖНИЦА…

   апрель 1562 года

    Когда у себя в ауле она приходила на местные "посиделки", все происходило в кромешной тьме. И ей не было стыдно. Было немножко неловко - поначалу. Но потом она привыкла к торопливым нервным рукам аульчан, которые жадно забирались ей под платье, и гладили ее сильные длинные ляжки, вынимали из плотных чашечек ее большие тяжелые груди и гладили налившиеся, отвердевшие соски...

    А здесь - совсем другое. Ей придется самой раздеться догола при свете под ненасытными взглядами этого самодовольного юнца.

    Боже мой! - Сама! Сама! - пронеслись в сознании слова Ивана. Ее дрожащие пальцы послушно потянулись к крючкам национальной одежды расшитой галунами.

    Щелк! Белые чашки нижней рубахи повисли на высоких белых холмах, точно не желая падать. У Гуашеней горело лицо. Она чуть свела плечи вперед, и лиф соскользнул к округлости живота.

    Освобожденные полушария с торчащими сосками радостно вспорхнули вверх и тяжело осели вниз. Только набухшие коричневые соски, напрягшись, торчали вперед.

    И сразу ей стало легче. Усилием воли она заставила себя поднять взгляд. Иван смотрел на нее. Нет, не в лицо, не в глаза, а - на ее груди. Гуашеней всегда немного стеснялась их: ей казалось, что они у нее слишком большие, слишком заметные, "выдающиеся".

    - Ну, продолжим нашу игру, - хрипло предложил Иван. Гуашеней была жгучей брюнеткой, и треугольник волос в низу живота тоже был черным и густым, чем подчеркивал ее ослепительно-белую наготу.

    - Красивая у нас Гуаша! - сказал Иван. - Красивая! – повторил он.

    Взглянув на ее груди, оказавшиеся так близко, он перевел взгляд на ее поросший темными густыми волосами лобок.

    Гуашеней инстинктивно сомкнула ноги потеснее и положила на колени руки. - Нет, так не пойдет, - сказал Иван.

    - Дай-ка мне руку. Так, теперь, красавица, клади ладошку вот сюда, сюда, не бойся! Обхвати покрепче!

    Гуашеней почувствовала в ладони что-то твердое и горячее. Она скосила глаза вниз и у нее перехватило дыхание. Иван заставил ее взять свой восставший член - большой, с розовой, как шляпка гриба, блестящей головкой. Она крепко сжимала длинный, чуть изогнутый ствол.

    Гуашеней смотрела на багровую головку отчаянно вздувшегося члена, и вдруг Иван спазматически содрогнулся, а его серповидный член дернулся и выпустил мощную струю белой жидкости, которая попала Гуашеней на грудь и тотчас стекла на живот. Гуашеней высвободила из рукава неснятой до конца рубахи левую руку и стала стирать с кожи липкое теплое желе. Неожиданное происшествие вызвало всеобщее веселье.

    Ее заворожила бесстыдная красота собственного обнаженного тела. Только белые лужицы спермы вызвали у нее отвращение, ей казалось, они оскверняли непорочное великолепие ее тела.

    Иван посмотрел ей прямо в глаза и почувствовал глубоко в низу живота горячую пульсацию зарождающейся похотливой жажды. Ему не составляло большого труда затащить в койку любую - или почти любую - бабу, которая ему приглянулась. Особенно в летах. Он пользовался большим успехом у женщин.

    Первый раз сумасшедшее наслаждение от оргазма он испытал в Александровой слободе, куда его, двенадцатилетнего мальчишку, вывез отец. Там Иван и потерял невинность, за что спасибо любвеобильной дочке Большого боярина.

    Первый раз перевозбудившийся Иван кончил у нее на животе, так и не успев дойти до манящего входа. Зато второй, третий, четвертый и пятый разы он уже вспахал ее как следует - до стонов и криков. И ему это, страшно понравилось. Как нравилось потом всегда - с кем бы он ни сношался. Вот только ему еще не доводилось "ломать целку". Сам не хотел. Боялся скандала, разборки с рассвирепевшим папашей.

    Нет, с нетронутыми девками он, не хотел иметь дела. А эта молодая наложница завела его. Сильно завела. На протяжении всего вечера он сидел и раздевал ее взглядом, пытаясь разгадать ее - вправду ли она такая неискушенная и глупенькая или только прикидывается, а сама в своем ауле уже многому обучилась. И ему захотелось проверить.

    Гуашеней мутило, в голове от выпитой столетней медовухи стоял ватный туман, ломило в висках. - Может, тебе немного полежать в спальне, - предложил Иван, видя ее замешательство. Отдохнешь, а я тебя потом провожу.

    И Гуашеней согласилась... Иван помог ей одеться и потянул в спальню. В спальне было темно. В углу стояла огромная двуспальная кровать отца. Иван подвел усталую Гуашеней к кровати и уложил. - Отдохни!

    А я пойду, - сказал он неопределенно. Уходить он не собирался и решил действовать сообразно обстановке. Когда прошло немного времени, Иван бросился в спальню.

    Гуашеней спала или делала вид, что спала. "Да, эту девку огулять - мечта!" - подумал Иван. И не отдавая себе отчета в своих действиях, он потянулся к крючкам на платье. Расстегнув платье до конца, припал к полуоткрытым губам Гуашеней. Она шевельнулась и - удивительное дело! ответила на его поцелуй. Потом открыла глаза. В них Иван прочитал то, что хотел прочитать, - похоть. Его хотело ее тело. "Точно девственница!" промелькнуло у Ивана в голове, и на миг он даже испугался. Но пробудившееся желание оказалось сильнее страха. Он стал снимать с наложницы платье.

    Когда делал это в последний раз? Иван уж и не помнил. Платье наложницы-кабардинки – не вошедший в широкое употребление на Руси предмет женского туалета.

    Сарафаны и юбки-поневы. Или полуплатье. К этому он привык. Эти вещи он снимал, сдирал, срывал одним привычным, натренированным движением. Но платье горянки... И тут произошло еще одно чудо: Гуашеней стала ему помогать! Она змеёй выскользнула из платья и осталась в одной рубахе.

    Восставший член Ивана требовательно просился на волю. Он незаметно, боясь спугнуть Гуашеней, развязал шнурок поддерживавший порты и выскользнул из них, заодно стащив и рубаху. Мелькнула мысль, что в его распоряжении минут сорок. Иван протянул руку и схватился за рукава рубахи.

    Гуашеней испуганно подалась вперед, словно опрокидываясь на него. Но он не отпускал. - Дай-ка я это сниму, - прошептал он. - Она тебе мешает. Пусть твоя великолепная грудь вздохнет свободно. А мои пальцы немного приласкают их! И, не успев договорить, Иван одним умелым движением снял с Гуашеней рубаху.

    Он обхватил ее сзади, прижал ладони к соскам и стал сильно массировать их круговыми движениями. Его возбуждение росло, поднимаясь от промежности волнами горячего, покалывающими тысячью иголок восхитительного восторга. Продолжая самозабвенно гладить гладкую и упругую кожу грудей юной наложницы отца, Иван покрывал ее шею и плечи поцелуями.

    Потом он порывисто развернул Гуашеней к себе и, впечатав свою безволосую, мускулистую грудь в тугие белые шары, впился губами в ее горячие влажные губы.

    Оторвавшись от ее рта, он прошептал ей в ухо: - А теперь я хочу раздвинуть тебе ножки. Можно? Это последнее препятствие на пути к блаженству. Я хочу, чтобы ты была готова ко всему! Гуашеней не оказывала ему сопротивления.

    Ее охватило странное чувство. Как когда-то на качелях в ауле, когда брат раскачал ее так сильно, что она едва не слетела с доски. Восторг, смешанный со страхом и даже отвращением. Но страх и отвращение пересиливали неумолимо охватывающий ее восторг, возбуждение, похоть и желание узнать, чем все это кончится. Наверное, не так, как на аульных посиделках.

    Когда рука Ивана проникла между крепко сдвинутых бедер, она застонала и попыталась вырваться из его объятий, - Не бойся! - настойчиво шептал Иван. - Я хочу, чтобы ты была готова на все. Совсем. Тебе это понравится! Увидишь!

    Восставший ствол Ивана жадно тыкался в голые бедра и ягодицы молодки. А когда напряженная головка уперлась в шелк ее промежности, Иван едва сдержал первую волну оргазма, посильнее сжав ягодицы. Присев на корточки, он стал целовать ее живот и верхнюю часть бедер. Его лицо оказалось напротив ее паха,

    Иван приблизил губы к треугольным темным зарослям на лобке и скользнул кончиком языка по перламутровой раковинке. Гуашеней шумно вздохнула и дернулась. - Приятно? - хрипло спросил Иван, не поднимая лица.

    - Да... - ответила Гуашеней не сразу. - Еще раз... сделай так...

    Иван немедленно исполнил ее робкую просьбу, на этот раз помогая себе пальцами. Он раздвинул горячие набухшие губы и проник языком глубоко внутрь ущелья, потом нащупал и стал жадно сосать чуть вздрагивающий клитор. На языке он ощутил сладковатую густую влагу, которая стала сочиться из недр влагалища наложницы. - Теперь я должен раздеться, - глухо произнес Иван и начал расстегивать рубашку. - Подожди. Я быстро.

    Раздевшись догола, Иван решил немного промотивировать свою жертву. Он демонстративно, перед глазами Гуашеней, взял свой налитый кровью член и провел указательным пальцем от багровой набухшей головки до волосатого основания.

    - Посмотри на него, Гуашенейка! - произнес он. - Только посмотри, как он тянется к тебе, как он хочет тебя, как он мечтает вонзиться в тебя! Иван бросился на кровать, увлекая за собой наложницу.

    Положив ее ничком, он поцеловал ее в левую ягодицу, потом в правую. - Ах, какие булочки! - воскликнул он. И, раздвинув пошире довольно-таки пухлые "булки", впился кончиком языка в темный анус. Наложница вскрикнула от неожиданности и рванулась прочь. Но руки Ивана, крепко сжимавшие ее бедра, не выпустили ее.

    - Там не надо! - взмолилась Гуашеней. - Лучше... с другой стороны. Иван с готовностью развернул Гуашеней к себе и зарылся носом в душистый, возбуждающий девичий пах. Его язык властно раздвинул губы влагалища. Гуашеней задышала быстрее и громче. Потом слабо застонала.

    - Нравится? - спросил Иван, не отрывая лица от ее пышущей жаром пещеры. Гуашеней зашептала: - Мне нравится! Сильнее, сильнее, глубже! Так хорошо! Быстрее! Какой он острый! Какой горячий! Полижи меня! Пососи! Иван, ошарашенный столь резкой сменой настроения наложницы, впился губами в клитор и стал яростно сосать его, истекая слюной.

    На губах и языке он ощущал горячую, липкую влагу. Ему в рот уже лилась целая струя малафьи, тайных соков страсти. Иван ускорил движения, и теперь его язык, точно маленький сильный поршень, бегал взад-вперед по скользкому, набухшему туннелю. – Не торопись, - прошептала Гуашеней.

    - Помедленнее, мне нравится, когда ты выходишь совсем и потом заходишь снова, раздвигая меня! Иван продолжал работать языком изо всех сил, стараясь разогреть молодку как можно сильнее.

    "А уж потом, - думал он, - я ей такой оргазм врежу, что она забудет, как ее зовут!"

    Решив, что пора, он осторожно нащупал промежность, медленно добрался кончиком указательного пальца до ануса и проник внутрь. Палец оказался зажатым в горячей и сухой норке. С каждым поворотом пальца норка становилась мягче и влажнее. Иван старался обрабатывать ее пальцем и языком в одном ритме и темпе. Гуашеней податливо подмахивала попкой в такт его толчкам и едва слышно шептала: - О, Боже, я горю, я горю. Что ты там делаешь пальцем? Где это ты? Что такое? Это невыносимо! Как здорово! Не останавливайся! Не замедляй! Что-то со мной происходит! Вот сейчас что-то произойдет!

    Иван ощутил, как ее клитор напрягся и увеличился, а из ее щелочки полило ручьем... Кажется, сейчас девонька кончит. Он собрался было вытащить из ее норки свой палец, который уже почти весь погрузился внутрь. Но Гуашеней жалобно застонала: - Нет! Нет! Не выходи оттуда! Давай еще! Еще!

    "Черта с два!" - подумал он и решительно вытащил палец. Он отпрянул от ее клокочущего влагалища, слизнул с губ липкий сок и погрузил освобожденный палец в ее зовущее жерло. Там было горячо и просторно. Он просунул второй палец, а потом и третий и стал бешено работать рукой, грозя разорвать все внутри.

    Гуашеней встала на колени, а Иван лег на спину и, просунув голову между крепких ляжек наложницы, стал гладить их руками. Он проводил кончиками пальцев по всей длине ног, по коленям, по икрам до самых лодыжек и торопливо возвращался назад, к пухлым батонам ляжек.

    Тем временем его язык точно прилип к ее промежности. Он бегал по тонкому перешейку между двумя отверстиями молодого тела, забирался в задний проход, потом выстреливал во влагалище.

    - Ты умеешь! Ты это умеешь! - стонала Гуашеней. - Как хорошо! Давай, соси меня, целуй меня, трогай меня! - Она уже приблизилась к крайнему пределу, балансируя на краю блаженства. Еще немного - и ее тело должно было содрогнуться от никогда еще не испытанных ощущений, утонуть в водовороте неведомого, сладостного наслаждения. Наконец Иван бессильно отстранился от нее. - Теперь твоя очередь, - задыхаясь, произнес он. - Я устал. Иван вытянулся на кровати и пододвинул к лицу наложницы свой торчащий жезл. - Как? - не поняла Гуашеней. - Ну как-как... Возьми его рукой, погладь, потом в рот засунь, языком оближи, как я тебе, - нетерпеливо ответил Иван. Гуашеней осторожно обхватила пальцами его багровый жезл и стала неловко проводить им по всей длине, снизу, от жестких завитков черных волос, по бугристому, со вздувшимися венами, столбу - к лиловой гладкой головке, похожей на пряник-сердечко. Гуашеней подумала, что ей это будет противно. Но это оказалось не противно, а немного смешно. - Языком, языком проведи, полижи меня! - прикрикнул Иван. - Пососи как коровью сиську! Как леденец на палочке! Оближи его со всех сторон! Возьми за яйца, поиграй с ними! Сожми немного! Давай, сильнее языком двигай! Гуашеней прикоснулась кончиком языка до вздрагивающей головки-сердечка и ощутила, как сильно натянута кожа, готовая вот-вот лопнуть. На языке она почувствовала легкую горечь. - Вот так! - простонал Иван. - Молодец! Теперь соси, соси! Она втянула его толстый член в рот, насколько смогла, и головка, ткнулась ей в небо - очень глубоко. Иван застонал громче. Гуашеней уселась по-турецки, наклонилась ниже, взяла в правую руку его красные волосатые ятра, смешно натянутые между ног, и стала слегка пощипывать их, оттягивая кожу. Ее длинный язык ящерицей бегал по жезлу, обхватывая его и отпуская. Потом она приложила кончик языка к крошечному отверстию в центре шляпки, и почувствовала, что отверстие, которое поначалу было всего лишь тонкой короткой щелочкой в коже, округлилось, раскрылось и из него, потекла горьковатая жидкость. Иван начал тихо извиваться. - Давай! Давай! Сейчас! Еще немного, Гуашенейка, еще чуток! Не останавливайся! Его жезл задрожал у нее во рту, головка-сердечко надулась, и внутрь ударила теплая, пульсирующая струя липкого горького сока. Гуашеней инстинктивно глотнула немного и чуть не поперхнулась. Горячий жезл больно упирался в щеку, потом переместился к корню языка, и струя жидкости полилась уже, совсем обильно, так что ей пришлось глотать ее. Она вынула изо рта чуть помягчевший, но не ставший короче пенис, и поморщилась. На языке был мерзкий вкус. Иван лежал неподвижно, скрючившись в неудобной позе, - так, как его застиг долгожданный оргазм. Потом он поднял голову и взглянул на наложницу отца. - Ну ты молодец, молодка! - выдохнул он. И тут хлопнула входная дверь. Гуашеней похолодела от ужаса. Иван вскочил с кровати и в один миг натянул на себя порты и рубашку. - Одевайся! Быстро! - шепнул он Гуашеней и выбежал из светлицы.