Мы едем на дачу...

 Лето 1947 года. Мы едем на дачу! Мы - это мама, папа и два моих старших брата, Юра и Володя. Дача эта государственная, что-то вроде однодневного дома отдыха, под Киевом. После освобождения город был в сплошных руинах. По Крещатику, основной артерии столицы, можно было ходить только по узким тропкам, между остатков домов. Под ногами хрустела шелуха от семечек, основной еды того времени. Кое-где на устоявших стенах разрушенных зданий можно было увидеть и повисший искорёженный скелет коляски, а иногда и остатки пианино. В детской памяти эти страшные картины сохранились на всю жизнь. Но время шло, город расчищался и возрождался. И вот уже на склоне, где до войны стояла гостиница, уже зеленел газон и даже были цветы. А в парке, возле Аскольдовой могилы, бушевали розы. Парку повезло больше во время бомбёжек. Сохранился и дом с Химерами. По одной из легенд этот дом был построен Городецким* в память о погибшей дочери, и что архитектором этого произведения искусства является вовсе не Городецкий, а некий Добачевский, также очень неординарный архитектор. Юра часто водил меня в парк, но мимо этого дома мне всегда было страшно идти, но это была единственная дорога от нас к парку.

       Послевоенные годы. Лето, как и все другие времена года, проводили дома, о поездках и не мечтали. И вдруг папа приходит, хлопает в ладоши, собирая всю семью, и объявляет, что мы все едем на дачу!
Дача? Мы даже и слова такого ещё не знали. Помню, как из эвакуации возвращались, ехали в теплушках. Помню, как на остановке поезда мама пошла за кипятком, но вдруг другой состав отгородил наш поезд от вокзала, и я орала, как резаная, боялась, что больше никогда не увижу маму. Помню, как знакомые возили нас к Бабьему Яру и рассказывали его страшную историю. Это всё врезалось в детскую память. Но поехать на дачу?! Это было, пожалуй посильней, чем сейчас отправиться побродить по Африке.

       И вот мы едем. Папе полагалась служебная машина, но он никогда не злоупотреблял этим правом. А тут отпустил шофёра, сам сел за руль и мы отправились в путешествие, мы ехали в это непонятное и заманчивое место под названием "дача". Машин на дороге было немного, ехали с ветерком. Мама была спокойна, когда папа вёл машину. Он в своё время окончил Академию механизации и моторизации танковых войск, опытный был водитель. Вскоре мы съехали на грунтовую дорогу, которая была так укатана, что казалось, что машина плывёт по маслу. Сначала мелькали рощи, а потом пошли и луга. Сделали вынужденную остановку – мальчики налево, девочки направо. И мы с мамой буквально утонули в ромашковом поле. Ромашки были огромные и такой высоты, что стоило маме присесть на корточки, как я оказывалась в ромашковом лесу и с испугом звала маму. Мы прошли с ней ромашки и оказались на лугу, заросшему фиолетовыми ирисами. Полюбовались этим великолепным сочетанием белого с фиолетовым и направились к машине. А между ромашками было много земляники. Она тянулась к солнышку и ножки растений были довольно длинные. Мы с мамой полакомились спелыми ягодами, и я собрала целый букетик этих красавиц папе в подарок. Несла и только и думала, как удивится и обрадуется папа такому подарку. Но стоило мне выйти на дорогу, как из-за машины выскочил Вовка, схватил мой драгоценный подарок и стал топтать его ногами, и при этом орал во всё горло: "Папа, скорее, Лидуха волчьи ягоды ест!" Слёз было полное ведро, царевна Несмеяна позавидовала бы. Но надо было ехать дальше, иначе мы бы опоздали к обеду.

       Обед в небольшом зале, по теперешним меркам, – небольшом ресторанчике, тоже удивил. Я хорошо помню, как мы вчетвером, мама, братья и я "обедали" на рынке, когда у нас ещё не было своего жилья, и нас определили на постой к одной пожилой и очень неприветливой даме. Мой старший брат Юра очень хорошо рисовал, получил этот дар от деда по маминой линии. И у него удачно получались карикатуры, типа "Сидит Геббельс на горшке...". В только-только освобождённом Киеве его рисунки шли нарасхват. А на полученные деньги мы тут же, на базаре, на сколоченных из неотёсанных досок столах, еели горячую картошку, то ли с американскими консервами, то ли с мясом неизвестного происхождения. Было вкусно!

       Возвращаясь к нашему обеду на даче, хочу сказать, что совершенно не помню, что мы ели, и показалось ли нам это вкуснее картошки на базаре. Но что запомнилось, так это то, что на столе стояли бутылки ситро, и пить его было можно, сколько хочешь. Мы и пили, а родители только переглядывались и посмеивались.

       Потом мы гуляли по территории дачи. Фактически она стояла в лесу. Было там и озерцо небывалой красоты, почти всё покрытое белыми лилиями и жёлтыми кувшинками. А берега озера окаймляли заросли незабудок. И никогда не возникало желания что-либо сорвать. На эту красоту можно было только смотреть и бережно хранить её в памяти. У небольшого мостика стояла лодка, папа сел на вёсла. Однако, Юра отказался, прежде он болел малярией и плавать в соё время не научился и воды боялся. Мама в знак солидарности тоже осталась на берегу, а отец повёз нас с Володькой по этому сказочному озеру. Впечатлений – на всю жизнь!

       В следующий раз я оказалась на даче с родителями одна. Мальчишки учились в субботу, а у папы только этот день и был свободным. Уже не удивляло море доступного ситро, и прекрасное озеро было хорошо знакомо, и родители повели меня на прогулку в лес. В лесу во многих местах были развешаны гамаки, и можно было в них покачаться и передохнуть. Вот мы один из таких гамаков и нашли. Папа подстелил под меня свою рубашку, чтобы хоть немного смягчить давление шуров, из которых был сделан гамак. Я забралась и стала раскачиваться, но устав и надышавшись лесным воздухом, стала клевать носом, глаза просто слипались. И вдруг я увидела, что папа палочкой поддевает какие-то бугорки, а мама, присев на корточки, что-то вынимает из земли и складывает в кулёк, сделанный из газеты. А газету взяли с собой в лес, чтобы отмахиваться от комаров.  Это было интересно, любопытно. Мой сон, как ветром сдуло. И оказалось, что это были грибы. Так я узнала, как растут грузди. Грибов было столько, что и папина рубашка пошла в ход, и моё платьице и даже рубашечка. На дачу мы вернулись с полными самодельными мешками груздей. Потом уже в городе, мама их солила. Но это меня уже не очень интересовало, а потому я ничего больше и не помню.

       Всего две поездки в сказочный мир дачи остались неизгладимой памятью на всю жизнь. И когда я о них вспоминаю, улыбаюсь и родителям, и братьям, которые давно ушли в мир иной. Улыбаюсь и солнышку, и лугу, заросшему прекрасными ирисами. Улыбаюсь жизни, которая подарила мне такой царский подарок.

Москва, 23.11.23.
----------------------------
* К сожалению, воспоминания детства не совпадают с новым интересным материалом об архитекторе Городецким. В ближайшее время этот рассказ булет отредактирован.