Молитвенное слово

Как-то, когда мне было лет 16, мой дед в разговоре со мной, не помню на какую тему, высказал мысль больше похожую на высказанное в сердцах откровение. Сегодня, по прошествии многих лет, я попытаюсь своими словами сформулировать и озвучить его. Сущее, это не реально существующий образ жизни, а её настоящий истинный смысл, сущность должного. Это ключ к бытию, находящийся в руках Бога. Это не то, что имеется и сложилось в реальности, а единственно верное предопределённое содержание. Это не сегодняшнее устройство реалистического бардака, который насилует жизненное развитие. Я постарался запомнить и, уже взрослым попытавшись это осмыслить. я получил как бы особый доступ не только к пониманию происходящего, но и к ощущению потенциальной возможности изменения, образного восприятия природной определённости, которой она всегда готова поделиться с нами.
 
Слава Богу, что не всё в этой жизни зависит от нас. На мою определённость оказывают влияние не только художественные образы, но и вполне реальные люди, живущие как бы по божественной указке. Но общая ограниченность умозаключения заставляет нас воспринимать мир, не соответствующий исторической задаче, а с характерной для своего времени системой взглядов. Системой, лишённой традиций и корней, пытающейся увлечь всех своей малоприемлемой культурно-социологической моделью.

 Помню, когда я впервые прочитал перевод Лермонтовым стихотворения Гёте «Горные вершины спят во тьме ночной. Тихие долины полны свежей мглой…», то первое впечатление, полученное от прочтения, произвело удивительное воздействие на мой детский рассудок, повлиявшее на всю мою дальнейшую жизнь. В любом возрасте, в самые трудные минуты эти слова как молитва, прикасаясь волшебной палочкой к моей душе, вызывали слёзы, благотворно влияя на моё сознание. Именно это помогло мне общаться и понимать деда.

               Помню, когда мне было лет пять, мы с матушкой ездили в гости к её отцу и моему деду. Пройдя крыльцо, тёмные сенцы и, подойдя к двери, мать голосом заговорщика тихо сказала «постучи и дверь откроется». На неуверенный стук моего кулачка дверь действительно распахнулась, и на пороге появился огромный, как мне тогда казалось, старик в ореоле света, бьющего из расположенного за его спиной окна. Свет не слепил, и я хорошо запомнил лицо деда, его седую бороду и усы, добрые светящиеся какой-то особой убеждённостью глаза, властвующие над всем и даже над светом, который не смел проникать дальше дедовой спины. Не избалованный мужским общением, (мой отец погиб в 45-м) как заворожённый, не отводя глаз от его лица, я инстинктивно присел, пытаясь рукой нащупать высокий порог, о который потом неоднократно спотыкался. И каждый раз дед подхватывал меня и с лёгкостью переносил через препятствие, прижимая к своей жёсткой груди. При этом он всегда произносил одну и ту же фразу, пытаясь втиснуть её смысл в моё детское сознание “Э нет, только не на четвереньках, ты существо прямоходящее и всё преодолевай, не сгибаясь”. Хорошо помню, как он поучал мать, “Рассуждая, не суди… всегда молись, верь мне, уж я-то знаю, каждый день молись”. Когда дед хотел в чём-то кого-то убедить, он всегда начинал с традиционной фразы “Рассуждая, не суди…”.

 Дед много читал. Читателем он был действительно от Бога. Читал медленно, и когда успевал трудно себе даже представить, имея до войны семью: сам с женой, семерых детей, двух бабок приживалок и полное хозяйство с садом и огородом, разной скотиной и птицей, с постоянной тяжелой работой и заботой. Был непьющим и крайне воздержанным во всём, кроме чтения. Вначале пятидесятых, когда бабушка уже умерла, а дети, уцелевшие от войны, разъехались и жили самостоятельно, я в течение восьми лет каждый год школьные каникулы проводил у деда. Лучшего слушателя для своих рассуждений о жизни и прочитанном ему было не найти. А для меня дедов «университет», был несравним ни с какой школой. Его мягкая, доброжелательная, лишённая какой бы то ни было категоричности речь, увлечённая лишь одной заботой связать все концы с концами в единый нравственный узел, производила на меня удивительное впечатление.

С годами моё детское впечатление от общения с ним превратилось во взрослое с философским оттенком убеждение, что за дедом действительно стоял свет. Он регулярно и с усердием молился, но считать его глубоко верующим я бы не решился. Глубина его веры определялась глубиной его рассуждений и комментариев как ответной реакцией. Вера его не была слепой. Сам он из простых крестьян был грамотен и хорошо для своего сословия знал русскую литературу. В своё время для себя даже написал молитву «читающего человека». Вот она: «Господи! У порога души человеческой не дай мне потеряться и пасть на колени перед мыслью, показавшейся истиной. Не позволяй изойти упрёком и высокомерием от слов суетных и ничтожных. Всё человеческое да пребудет со мной, с добротой и любовью в сердце моём, и возрадуется язык мой правде Твоей». Меня сегодня поражает высота духа этого «представителя русского народа». Я помню и горжусь своим дедом, который прожил 83 года и многому меня научил.

 Сегодняшняя наша жизнь организована настолько бестолково, что невольно создаёт вокруг себя гнетущую атмосферу безысходности. Уж, какие там духовные скрепы и нравственные ориентиры, которые являлись когда-то для мира и перед Богом чистой совестью и светлой душой России.

Необъяснима мотивация современного пишущего человека. Смутны и нелогичны его социальные и метафизические детерминанты, на которых он как на ходулях едва поспевает за придуманной им же исторической концепцией жизни. Сличая бытовое правдоподобие с художественной достоверностью, он отчаялся хоть что-то понять и объяснить. И сколько не добавляй общей культурности в нашу социальную среду в эту мировоззренческую мешанину идеологической философичности, трудно привнести в искажённую систему социально-политических принципов что-то новое, кроме поддельного энтузиазма и ложного новаторского своеобразия.

Помня о «великих интересах человеческой культуры», мы продолжаем задаваться вопросом, чего не хватает нашим жизненным доказательствам? Научных убеждений или веры? Это потом мы поймём, что выражение искреннего впечатления, радостного удивления и есть та сила равная вечности, врывающаяся Мечтой в банальную обыденность. А природное сущее, конструируя сложную совокупность жизненных явлений, не намерено считаться с человеческим эгоизмом, превратившим Мечту в легкое недоумение, в подложность жизни, разоблачаемую только Смертью, которая загодя, предупреждая нас, привносит в наши сердца чистую и светлую печаль.