Сиреневый бульвар. Глава 1

Московская улица была пустой в этот предвечерний час и насквозь прозрачной.
Солнце светило неярко, сухие листья с жестяным царапающим звуком волоклись по асфальту и замирали в ожидании следующего дуновения ветра, который потащит их дальше. Наверно, им было все равно, куда их несет ветер, ведь они уже успели отжить свое.
И женщине, которая  неспешно шла по улице в этот час, тоже было все равно, куда двигаться, цели у нее не было.
 А улица пустовала и этим была прекрасна, как соборы на  фресках Джотто.
Только несколько утомленных учебой студентов высыпали из вузовской проходной и раскатились в разные стороны по своим маршрутам. Видимо, в одной из групп закончились занятия.
Женщина легко миновала  тех, кто еще не определился с направлением и курил  около крыльца, и продолжала свой неспешный ход по сентябрьской улице.
Лишь один студентик маячил впереди, трудно шаркая полиомиелитными ногами и кренясь набок.
Роста он был невысокого по вине согнутых колен.
Рюкзак, висящий на его спине, казался невыносимо тяжелым.
Та непосильная работа, которую он проделывал ногами, привлекла внимание идущей.
Она приближалась к нему сзади и разглядывала сердобольно по извечной привычке русской женщины.
Правда, от типично русской женщины в ней было немного.
Своей горделивой осанкой она напоминала  герцогиню.
Густые ухоженные волосы, стройные ноги и безупречный деловой костюм усиливали это сходство.
Ее вполне можно было принять за всеми любимую английскую принцессу Диану, невзначай вернувшуюся к жизни, вырванную из привычной аристократической среды и чьей-то могущественной рукой брошенную на не очень чистую, но такую пригожую от солнечной погоды московскую улочку, разомлевшую от сентябрьского солнца.
Плащ по случаю этого самого солнца был переброшен через руку вместе с ручками  сумки и ничем не отягощал легкой походки.
Каким контрастом была шаткая поступь студента, которого она легко нагнала, словно  моторка тяжелую баржу!
Разглядывать студента сбоку было неприличным и она слегка отвернулась, проходя мимо.
В этот момент студент отчаянно  чихнул.
 Леди Диана, переброшенная на московскую улицу,  мгновенно отреагировала безупречными манерами и дружелюбно, совсем необидно, произнесла на ходу: - Будьте здоровы!
Оторопевший студент с опозданием бросил ей вслед: -Спасибо!
А через минуту она снова услышала его голос: - Стойте! Подождите, пожалуйста!
Женщина в недоумении остановилась и ждала, пока студент с натугой ее нагонит.
- Вы всем желаете здоровья, кто встретится на улице?- спросил он с вызовом, задохнувшись от быстрой ходьбы.- По меньшей мере, странно!
- Что ж тут странного? - мягко произнесла принцесса Диана и пошла рядом со студентом совсем медленно, приноравливаясь к рваному ритму его походки.
Это оказалось непривычно и непросто.
Но ее оброненное слово требовало объяснения.
- Зачем вы это сказали?- студент оказался настырным.
- Я привыкла желать людям всего доброго!- ответила собеседница.- Мне кажется, что это абсолютно нормально! Если Вам это оказалось неприятно, извините. И считайте, что я сделала это машинально, больше для самой себя.
Считая на этом разговор исчерпанным, она прибавила ходу.
За спиной опять раздался голос, на этот раз показавшийся растерянным: - Постойте! Подождите, пожалуйста!
И ей ничего не осталось, как снова покладисто остановиться. Тем более, она никуда в этот миг не торопилась.
Студент добрался до нее и беспомощно остановился.
Видно было, что он устал догонять.
И что сказать, тоже не придумал.
Она  с улыбкой держала паузу и ждала объяснения, зачем ее, в конце концов, остановили.
Студент судорожно сглотнул.
Лицо у него было вполне приятное, даже красивое и она с сожалением подумала, какую злую шутку сыграла с человеком судьба, наградив славной физиономией и при этом лишив возможности жить нормальной безалаберной жизнью своих сверстников.
- Вот мученик,- подумала она жалостливо, а вслух с улыбкой произнесла,- Нам ведь в одну сторону, верно? Пойдемте вместе!
Студент взволнованно кивнул, даже не кивнул, а мотнул головой изо всех сил и потащился с нею рядом.
Несколько шагов они прошли в молчании.
- Ну, давайте познакомимся! - шутки ради предложила она.
- Иван! - выпалил студент, собравшись с духом и старательно глядя под ноги.
Она не торопилась называть себя, шла с улыбкой, следя за движением листьев на асфальте.
- А Вы? - спросил студент и искоса бросил мимолетный взгляд на свою неожиданную спутницу.
Она чуть помедлила, раздумывая, назвать ли просто имя или имя с отчеством впридачу, так как отчетливо понимала, что мальчик, ковыляющий рядом, годится ей в сыновья.
Правда, вряд ли он сам мог  почувствовать эту ощутимую разницу, ведь она выглядела моложаво и бесподобно при любых обстоятельствах.
Впрочем, это  было не совсем правдой; не всегда эти обстоятельства были такими, чтобы выглядеть бесподобно.
Она рано вышла замуж и за шесть лет супружества трижды беременела.
Дети казались  студентке, а затем переводчице с итальянского, несусветной обузой и, по согласованию с мужем, она освобождалась от бремени.
Вот в такие-то моменты, пожалуй, бесподобно она не выглядела.
Но, молодость есть молодость!
 Восстановившись, она обретала свою редкую загадочную красоту, которую ничем было не обесцветить.

Со временем супружеская жизнь превратилась в рутину, с мужем стало невыносимо скучно и потому расстались без сожаления.
Вернув свободу, она продолжала учиться теперь уже в литературном вузе, одаренная, кроме гармоничной внешности еще и гармонией духа и посвятив себя литературным переводам зарубежных классиков.
Ее переводы были так же изящны, как и силуэт, и в своей среде быстро снискали ей восхищение коллег -мужчин и зависть женщин.

В свое время она была очень желанным ребенком в семье торгового представителя крупной фирмы, человека солидного  и его миловидной и хорошо воспитанной  жены, которая больше годилась супругу в дочери, нежели в жены.
Торгпред не вылезал из зарубежных командировок, чем, вероятно не очень огорчал молодую жену, балуя нарядами и валютным дефицитом, который никогда не появлялся в магазинах страны советов.
Венцом его рабочей карьеры стала продолжительная поездка в Америку, в штат Вирджиния.
И когда на свет появилось крохотное дитя, девочка получила имя Вирджиния,  не уставая умилять родителя своей безупречной внешностью и приятными воспоминаниями, навеянными западными ветрами.
В младших классах, где мальчишки поголовно были влюблены в нее, стройную, длиннокосую, с кокетливыми локонами на шее и одетую в дорогую форму, она получала удовольствие от своего диковинного и звучного имени и гордилась им.
 В старших классах, когда появились томные бразильские сериалы, ей нравилось называть себя Джиной.
И Вирджиния  была забыта, оставшись только записью на первой страничке паспорта и в памяти дряхлого и капризного отца, пережившего молодую жену.
Те же влюбленные мальчишки, но уже с ломкими голосами и дерзкими намерениями по отношению к повзрослевшей однокласснице, дали ей прозвище Джин.
Только к волшебнику из восточной сказки это вряд ли имело хоть какое-то отношение.
И с этой мужской кличкой самая женственная девочка английской школы так и жила, пока не стала студенткой института иностранных языков.

Когда Вирджиния перевалила за экватор жизненного пути,  мишура слов, понятий и поступков стала утомлять и она предпочла сократить свое имя до скромного и не вызывающего - Инна. Так она и представлялась, знакомясь.
 И сейчас на вопрос: - А вы? , ответила просто: - Можете называть меня Инной.
Студент не торопился называть.
Он вообще словно воды в рот набрал, потому что, когда Вирджиния спросила его, какой специальности  он обучается, он булькнул горлом от волнения и только потом ответил, что учится на программиста.
Вирджиния не удивилась.
Программист, так программист.
Шли себе и шли рядышком - улица была длинной, а студенту с его огромным рюкзаком, наверняка, она казалась бесконечной.
И пока шли, Вирджиния задавала еще какие-то вопросы, не требующие напряжения.
Но, с чисто женской проницательностью не могла не отметить, что студент напрягался при каждом ее вопросе.
Дойдя до перекрестка, который был достаточно многолюдным, она сочла нужным попрощаться.
- Спасибо за приятную компанию,- сказала Вирджиния.- Рада была знакомству. До свидания, Иван. И, все-таки, несмотря ни на что, будьте здоровы!
-До свидания! - спешно ответил студент и, не дав ей отойти,  вдруг спросил: -А вы каждый день ходите по этой улице?
- Нет, я здесь  случайно!- ответила Вирджиния и тут же пожалела о сказанном.
Лицо студента стало совсем обескураженным, как у ребенка, которому обещали воздушный шар, прогулку и мороженое - все разом, а не выполнили ничего.
- Но я буду здесь послезавтра, как раз в это самое время,- поспешила пообещать она, подумав - ну, что мне стоит пройти здесь послезавтра?
- А если я подожду вас возле института?- осмелел вдруг студент, просветлев лицом.- Ну, в такое же время?
- Пожалуй, тогда мы сможем опять пройтись до перекрестка!- сказала Вирджиния голосом доброй и все понимающей учительницы, которой приходится объяснять первокласснику простые и понятные правила.
Студент-первоклассник не услышал нотки добродушного снисхождения в словах учительницы.
Смешавшись с уличной толпой, Вирджиния тут же забыла студента по имени Иван, и нелепое знакомство, и свое обещание вновь пройтись вдвоем  до перекрестка.
               
Ритм города был настолько захватывающим, что любой прохожий переставал быть полностью собой, а превращался в крохотную детальку огромного механизма, который работал без устали с рассвета до темноты и диктовал людям свои правила. Ритм  подчинял себе целиком.
Но Вирджиния не была бы москвичкой, если б не умела растворяться в этом ритме, отдаваясь ему, словно морскому течению, которое рано или поздно вынесет в нужном направлении. Главное, не сопротивляться.
И не думать в толпе.
Не думать о важном.
Не думать о грустном.
Последние несколько лет это стало главным ее лекарством от печальных мыслей - городские улицы, магазины, сутолока, люди.
На улицах города она никогда не уставала от людей, машин, очередей.
То, от чего многие сознательно прячутся, стало для нее избавлением от плохого настроения, от бремени мыслей, от пустой квартиры.

Квартира, если честно, совсем не была пустой.
В ней было все, что необходимо женщине для комфорта, а значит, и для счастья.
Главным ее украшением был огромный аквариум, даже не аквариум, а часть стены с прозрачной водяной витриной, в которой медленно или быстро плавали прекрасные обитатели подводного мира - алые, золотистые, изумрудно-зеленые, угольно-черные.
Вуалехвосты взмахивали лоскутами своих невесомых плавников.
Работая ими, как танцовщицы китайских танцев, веерами.
Загадочно мерцали жемчужные гурами.
Пучеглазые телескопы таращились из каменных гротов и не спешили выплывать из их  тени в разноцветную, подсвеченную лампами, воду, прошитую насквозь бусами воздушных пузырьков.
Аквариум тоже был лекарством.
Можно было прийти, скинуть туфли и опуститься на ковер перед аквариумом, как перед большим киноэкраном, на котором сутками, месяцами крутили бесконечный сериал из жизни рыб.
Это так завораживало Вирджинию, что она часто ловила себя на том, что  сидит у аквариума, даже не переодевшись в домашнее.
Зато у аквариума здорово работалось, ничего не отвлекало.
Она ложилась животом на ковер и писала в блокноте или ставила на колени ноутбук; вокруг валялись книги, стопы бумаг с начатыми или законченными стихами.
И знала Вирджиния:  будь в доме дети, они бы обязательно трогали бы ее бумаги, вещи, таскали их с места на место и сердили бы этим.
Будь в доме постоянный мужчина, беспорядок на ковре ему бы мешал.
Наверно, поэтому постоянного не было.
И так она решила для себя давно.
Вот другие - те бывали.
И, очевидно, были не прочь претендовать на роль постоянного.
И полжизни ушло на борьбу с собой - надо ли, чтоб было так, как у других.
Или, чтобы так, как хотелось себе самой.

В комнате рядом с аквариумом время останавливалось.
 Стояла вязкая тишина, уютная, как плед.
И даже  музыка или телефонный разговор  не могли разорвать паутину тишины и  дремотное плаванье рыб изо дня в день.
- Это омут,- смеялись подруги.- Он затягивает тебя, Джин!

На улице же время ускорялось.
Толпа подхватывала Вирджинию, волокла за собой, словно щепку в весеннем ручье. И смена этих двух ритмов времени нужны были ей, как смена дня и ночи.
Вероятно, кипучая юность и деятельная молодость  так повлияли на стремление вот теперь, сейчас, сегодня, ощущать желанной эту тишину, этот покой, эту заповедную территорию, почти пограничную полосу, куда редко ступала нога чужого человека.
 Ведь, чтобы чужой стал своим, нужно было время, а время строго  поделилось между двумя стихиями инь и янь -гулким шумом московской толчеи и музейной тишиной домашнего отрешения.
Лежать на ковре, переводя английскую  и итальянскую поэзию было так щемяще сладко, что, порой, это вызывало даже телесное томление, почти  вожделение.
К чему испытывалось чувство вожделения, Вирджиния не понимала толком, тем слаще были ощущения непонятной смеси телесного и духовного, что творилось на восточном ковре под наблюдением выпученных рыбьих глаз день за днем.
Может, это было удовольствие от созерцания глянцевых карманных томиков стихов Винченцо Монти  и Карло Фаветти, выпущенных с помощью ее переводов ; может, это свое собственное безупречное отражение, промелькивавшее в темных глянцевых панелях  мебельного гарнитура, может, ветки пушащего тополя скреблись в стекло крупными ладонями, словно руки тайного обожателя просили открыть поскорей окно и допустить их к любимому телу.
И сейчас, войдя в медовый сумрак комнат, Вирджиния не переодеваясь, опустилась на коленки перед аквариумом легко, несмотря на свои сорок два, которых она не замечала.
Да и никто не предполагал такого груза лет в точеной фигурке с узкой девичьей спиной, острыми плечами, тонкой шеей, бог знает, как выдерживающей водопад  волос.
Волосам нечасто доводилось бывать похожими на водопад, так как чаще всего они были сколоты шпильками и изнемогали от гребней.
 Но уж если вырывались на волю,- берегитесь,  ладони за стеклом!
Вот и сейчас Вирджиния подняла руки и освободила волосы от шпилек, выпустив их на волю.
Медленно стянула твидовый пиджачок, еще стоя на коленях, подумав при этом, что давешний студент Иван явно не может позволить себе встать на колени, потому что, скорей всего, упадет.
Легко вздохнула, бросив пиджак около себя, легла на спину и потянулась.
Недавнее уличное приключение было тут же забыто.
Рука нащупала  стопку бумаг со стихами Анны Виванти, которые ждали перевода .
Вуалехвосты неслышно взмахивали плавниками и шевелили неуклюжими губами, словно делая замечания шустрым гурами: - Тиш-ше… Тиш-ше…  Не мелькайте так быстро - ей нельзя мешать… Ей необходимо работать… Делайте, как мы - двигайтесь плавнее, еще плавнее, как мы, как мы…Мы, вот, совсем не меш-шаем…

Работа затянула, благо, она предполагалась на дому.
И для этого не надо было никуда спешить. Весь остаток дня, и весь следующий день были отданы Анне Виванти. Работа изредко нарушалась походами на кухню то за яблоком, то за чашкой кофе.
И как ей удавалось поддерживать дома относительный порядок  и уют - это была еще одна из неразгаданных женских тайн.
Но, к тому моменту, когда в нужное время ей надо было выходить в издательство, на ковре, кроме бумаг со стихами ничего не было.
 Английский пиджак висел на плечиках в недрах огромного шкафа  рядом с не менее аристократичными соседями.
Все шпильки и гребни, не поместившиеся в ландшафте сегодняшней прически, были водворены на туалетный столик перед зеркалом в спальне.
Спальня и туалетный столик тоже неуловимо напоминали быт роскошной леди Дианы, а туманное зеркало прощально отразило последний взгляд, брошенный в него хозяйкой.
(Продолжение следует)